Сказки, которые скоро будут отрывок 1

Она остановилась у окна и захлопнула книгу.
Было серо и сумрачно, очень по-осеннему в этом сентябре. И небо было лилово-серое, пасмурное, обещающее бесконечные дожди.
Сашка смотрел на Нее и ждал ответа.
И Она ответила: «Не всегда все получается, как хочется».
Сашка не хотел верить в это: «Но ты можешь это устроить! Ты же можешь!»
Она невольно опустила взгляд: «Не всегда.  Я могу только то, во что верится. А иногда не верится».
Она села на подоконник и положила книгу рядом. Это была осень. Просто осень.
Сашке стало совсем грустно. Он подошел к Ней и заглянул ей в глаза — почти просительно: «Но ты же умеешь делать так, чтобы верилось! Почему же ты не делаешь так сейчас?»
Она тихо вздохнула: «Просто осень».
«Какая осень! Апрель месяц!» - воскликнул мальчик возмущенно.
И Она сказала грустно и лукаво: «Но ведь я умею делать так, чтобы верилось, разве нет?»
Тогда он улыбнулся и заскочил на подоконник рядом с ней: «И во что тебе верится сейчас?»
«В Дом Четырех Сторон Света, который зовет меня. Много, много лет, каждую осень».
«При том, что осень у тебя круглогодичная. Ну и что это за дом такой?»
«Дом Четырех Сторон Света?  -  Она светло улыбнулась и сказала, - Это Дом».
«Ты расскажешь нам о нем сегодня?»
Она отрицательно покачала головой и спрыгнула на пол. «Нет, сегодня я расскажу вам сказку про одну маленькую девочку и про настоящую любовь».
Сашка недовольно сморщился. «Ну, начинается! - пробурчал он, - Снова сказки только для Наты!»
«Для тебя у меня будет целое лето,» - откликнулась Она.
«Всего только один месяц! - сердито возразил мальчик, - Ладно, идем! Что там еще за девочки».
И они вышли из квартиры.

Сказка о Любви,
так должна она называться, хотя некоторые, возможно, и не сразу поймут, почему. Но ведь Любовь — это и есть самое непонятное на свете. Можно ли уложить ее в рамки, можно ли ей определить границы? Хоть какие-нибудь правила для Любви?  «Можно» и «нельзя», «хорошо» и «плохо»? Любовь — это Любовь.  Одинаково могущественная для всех без исключений. Ия, правда, думала иначе еще в тот самый день, когда однажды осенью она пролетала мимо темного окна на первом этаже панельной пятиэтажки, и из открытой форточки до нее донесся тихий плач, похожий скорее на писк щенка или котенка...

Ната подскочила на кровати.
«Ия! Какое красивое имя! Это героиня, да? Это она влюбится? А она пролетала, потому что она — фея, да?» - очень быстро заговорила она.
Сашка едва сдержал смех.
Лена заставила дочку снова лечь в кровать.  «Ната, будет неинтересно, если тебе с самого начала расскажут уже конец,» - проговорила она с улыбкой.  Ната озадаченно свела бровки. «Наверное,» - протянула она задумчиво.

Ия — это не героиня,
то есть героиня, но не главная. И — да — она фея. Только это не очень важно, честно говоря. Важнее то, мимо чьего окна она пролетала. Это было окно одной из двух комнат маленькой квартирки, где жила маленькая, но очень дружная семья. Значит так. Папа, его звали Андреем, работал на заваде в пригороде. Каждый день он вставал очень рано и уезжал на специальном рабочем автобусе, а возвращался уже поздно вечером — усталый и грязный, потому что он работал с приборами, которые постоянно надо было смазывать. И вот мама, ее звали Аня, эту смазку просто ненавидела. Ни разу ни одним порошком она ее не смогла до конца отстирать. Но это так, мелочи. Мама несколько лет не работала, потому что сначала она была беременная, а потом рожала, а потом ей полагался такой специальный отпуск, чтобы сидеть с ребенком до полутора лет, когда его можно отдать в детский сад. А потом случился первый кризис, и маму вообще сократили.

Лена задумчиво посмотрела на Нее и спросила серьезно: «Ты уверена, что это детская сказка?»
«Ну, мама!» - недовольно воскликнула Ната. Лена повелительным жестом заставила ее лечь в постель и снова  внимательно посмотрела на Нее. Она улыбалась.
«Не бывает детских сказок». 
Она заскочила на подоконник и продолжила, глядя в темноту ночи, совершенно по-прежнему:



Но все это уже прошло,
и мама нашла работу, а дочку год назад уже даже отдали в школу. Родители спали в дальней комнате, в главной, на большом диване. А в маленькой комнате, мимо окна которой пролетала в ту ночь Ия, спала в маленькой кроватке... Да что я завираю! В большой кровати, потому что, ну, не было у родителей денег сначала покупать маленькую кроватку, потом побольше!  И в детстве Нелли даже отлично обошлась без коляски.  Нелли. Так ее звали. И это она спала у окошка в маленькой комнате. Только, честно говоря, она уже три ночи как почти не спала.  Дело было так. То есть, дело было в чем. Дело в том, что родители Нелли дружили с другими родителями, у которых пока, правда, не было детей, но которые зато отлично знали, как этих детей надо воспитывать. А так как своих детей у них не было, то они учили все время Неллиных родителей, как им воспитывать Нелли. Нелли это не очень нравилось. В самом деле, если ты такой жуткий спец в вопросах педагогики, заведи себе своего ребенка и воспитывай на здоровье!  Никто и слова против не скажет. Ведь со своими собственными детьми родители могут делать, что им только вздумается.  А если своего тебе не хочется, то зачем же чужим-то жизнь портить!  Вот, например, дядя Витя и тетя Лариса. Они не хотели заводить своих детей и говорили маме все время: «Мы еще пожить хотим!» - как будто, родись у них ребенок, они бы уже не жили, что ли?  Но вот зато воспитывать Нелли они просто обожали! Тетя Лариса всегда знала, как должна вести себя хорошо воспитанная вежливая девочка, и что она должна делать, а что не должна. А дядя Витя всегда отлично знал, в чем ребенку — НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ — нельзя потакать. И каждый раз, когда он замечал, что мама и папа потакают Нелли, он говорил, что мама хочет испортить ребенка, а папу называл бесхребетным и размазней и говорил, что у него совсем нет влияния. Мама всегда очень смущалась. Дядя Витя был ее двоюродным братом, и она всегда чувствовала себя виноватой, когда папа, исчерпав все запасы терпения, начинал высмеивать дядю Витю, а тот, ну вот, никак не мог это прекратить. Нелли это очень нравилось. Ей нравилось, что со всей своей важностью дядя Витя совершенно ничего не мог ответить папе. Дело было в том, просто напросто, что папа у Нелли был очень умный! А дядя Витя — так. Но вот воображение у дяди Вити было неиссякаемое. Он все время находил все новые и новые способы испортить ребенка и тут же начинал с этим бороться.  И стоило ли сомневаться, что, когда он узнал, что Нелли боится темноты и до сих пор, - а ей было уже семь лет, - засыпает при свете, его негодованию не было предела! Он говорил, как обычно, что ребенка портят (как будто Нелли была  едой, которую обязательно хранить в холодильнике, или дорогой шубой, которую поела моль), он говорил, что у мамы нет характера, а у папы нет влияния, и что они оба — бесхребетные размазни. Значение слова «бесхребетный» казалось Нелли особенно обидным, потому что, если «размазня», как сказал папа — образное выражение, то есть, не совсем настоящее, и Нелли не слишком хорошо представляла себе, что это такое, то слово «бесхребетный» казалось ей более чем понятным. Она спрашивала у папы, правда давно, и он, наверное, уже забыл, в отличие от нее, что такое «хребет», и оказалось, что «хребет» - это позвоночник. То есть, бесхребетный человек — это человек без позвоночника. А позвоночник — это очень важно! Мама всегда так говорила. И даже тетя Лариса говорила, что позвоночник всегда должен быть здоровым, иначе весь человек заболеет. Если люди болеют от плохого позвоночника, то что же бывает с теми, у кого его совсем нет? Короче говоря, Нелли очень расстраивалась, слушая, как дядя Витя грозится ее родителям, что они ее окончательно испортят и однажны потеряют ребенка совсем, что всегда и бывает, если детей баловать и во всем им потакать.  «Вы должны уже, наконец, проявить хоть какое-то влияние!  - громыхал он, расхаживая по квартире, и мама тревожно следила за ним глазами, а папа, как всегда, спокойно пил чай и дядю Витю совсем не слушал, - Нельзя ей во всем потакать! - продолжал тот гневно, - Что вы хотите, чтобы она до старости со светом спала?»  / «Засыпала, - поправила его мама, - Потом я выключаю свет. Ладно, Витя, садись к столу. Хватит уже». Но дядя Витя считал, что еще не хватит. «Ты совершенно не имеешь влияния на ребенка, Нюта! Надо же ломать такие наклонности!» Мама горестно вздохнула и только сказала: «Начинается». А дядя Витя продолжал: «Ломать и только ломать, иначе вы вырастите истеричку, совершенно не способную о себе позаботиться! И...» / «И хватит уже, -  сказал папа, поднимаясь из-за стола, - Давай так. Когда вы заведете своего ребенка, вы нам на практике покажете, как и что у них там нужно ломать. А мою дочь мне бы хотелось, все-таки, сохранить в целости, насколько это возможно». Нелли не выдержала и рассмеялась. И мама рассмеялась тоже. Дядя Витя покраснел и молча сел за стол. Но он все равно весь вечер проговорил о воспитании, о борьбе с фобиями и о том, как ребенка вырастить правильно и не нанести ему вреда своей излишней любовью. Нелли он, например, предложил сегодня же начать отключать свет на ночь. Он считал, что лучше ей попугаться и поплакать, а потом уже ничего не бояться, чем бояться всю жизнь. Папа и мама спорили, доказывая, что страх ничему хорошему научить не может. А Нелли поняла из этого разговора только, что из-за того, что она боится темноты, над ее родителями теперь все время будут смеяться. И это было очень горько и обидно. Это было даже обиднее, чем когда дядя Витя сказал, что у нее фобия. (Потом Нелли у папы узнала, что это, просто напросто страх, только не по-русски). И даже обиднее того, что ее назвали истеричкой. Папа вообще говорил, что дядя Витя не думает, когда так вот разбрасывается словами, и это не по-взрослому. И даже мама с ним в этом соглашалась. Правда, маме намного обиднее во всем этом было то, что дядя Витя разбрасывается словами именно про Нелли. Она говорила, что, когда у него будут свои дети, он поймет, как это нехорошо. А папа говорил, что такому детоненавистнику должны вообще запретить иметь детей. Папа вообще был за то, чтобы дети были только у тех, кто их любит. «Излишняя любовь! - передразнивал он дядю Витю, когда они с тетей Ларисой ушли, - И какая это такая любовь — излишняя? Аня? Котенок? А?» / «Не бывает лишней любви! - закричала Нелли, запрыгнув с кресла ему на плечи, - Любви всегда тютелька в тютельку!» Мама посмотрела на то, как они кружатся по комнате, сказала, что папа сам еще ребенок похлеще Нелли и снова ушла на кухню домывать посуду. Но вечером она не стала отключать Нелли свет. Никакая смелость для нее не стоила слезы ребенка. Тем более, это же был свой родной ребенок. Но Нелли подслушала, как она говорила папе: а вдруг дядя Витя прав, и они только навредят Нелли? Она ведь большая уже. Вот поедет она в лагерь, там ее засмеют. Или узнают в школе. Дети в этом возрасте еще такие жестокие. Нелли подумала, что мама, наверное, как всегда очень беспокоится о ней и, наверное, очень переживает. А когда мама беспокоилась и переживала — особенно из-за нее, - то у нее пропадал вдруг куда-то весь сон, она только ворочалась всю ночь, а утром вставала с кругами под глазами, как будто она плакала. Может быть, она и плакала. За мамой это водилось: если она ну совершенно ничем не могла помочь Нелли, она плакала. И Нелли было ее очень жалко. А еще Нелли подумала, что дядя Витя так и будет обзывать ее папу бесхребетным, если она не научится засыпать без света. А это было очень горько. Ей хотелось бы сделать так, чтобы дядя Витя к ним больше не приходил, или, если приходил, то молчал бы все время. Но Нелли отлично понимала, что это невозможно. Был, конечно, один способ. Но это было очень страшно. И, наверное, Нелли так и не набралась бы смелости на это, если бы и на следующий день, и через день дядя Витя и тетя Лариса не приходили бы к ним. Но они приходили, к сожалению, и почти все время дядя Витя старался свести разговор к детским фобиям. Папа даже с ним ругался, но все без толку. А мама была все дни грустная и задумчивая, и под глазами у нее были темные тени, как будто она плакала. И Нелли знала почти наверняка, что это так и есть. И на третью ночь она набралась смелости — точнее сказать, она собрала, наверное, всю свою смелость, - вылезла из-под одеяла и, тихонько прошлепав к двери, выключила свет. И тут же оказалась в кромешной темноте. Ее бедное сердечко так колотилось, что она даже не заметила, как притихли за дверью родители, заметив, что свет погас. Из всех четырех углов комнаты, из-под кровати и из-под стола на нее таращились чудовища, и Нелли вдруг захотелось закричать: «Мама!» - но так нельзя было делать. И, собрав все, что осталось еще от ее смелости, Нелли быстро пробежала по комнате и запрыгнула на кровать. И тут же накрылась с головой одеялом. Она не была уверена, что чудовищ это остановит, но так было спокойнее. Нелли свернулась колачиком и подоткнула одеяло со всех сторон, чтобы не было ни одной щелочки. Сердце колотилось уже тише. Но все равно ей все время казалось, что те, из темноты, нависли над ней сейчас и рассматривают ее, и, наверное, совещаются. Впрочем, зачем она чудовищам? Нелли глубоко и печально вздохнула. Ну, а почему бы и нет? Мало ли про такое сказок написано? Она бы, наверное, так и пролежала под одеялом всю ночь, но прошло уже десять минут — это был рекорд. И папа с довольной улыбкой показал маме часы, которые стояли на тумбочке около их кровати. Сквозь маленькую щелочку Нелли увидела свет. Она вся сжалась от страха. Ну вот, чудовища решили, что им с ней сделать! Но тут сверху послышался родной мамин голос: «Господи, Нелли! Сколько раз тебе говорить: нельзя закрываться с головой! Задохнешься. Иди сюда!» Нелли выскочила из-под одеяла и бросилась ей на шею. «Мама, мама, мамочка! Здесь были чудовища!»  И мама обняла ее и прижала к себе. И ничего уже не было страшно. «Ну еще бы нет, - раздался из-под стола папин голос, - Все чудовища так и мечтают познакомиться с тобой, да, котенок? Но у нас другие планы». Нелли вытерла слезы и перегнулась через кровать, чтобы увидеть его. «Какие планы?» - спросила она, шмыгая носом. Папа наконец отыскал розетку. «Ну, не волшебные, конечно, - откликнулся он весело, устанавливая на стол большую лампу и проводя шнур к изголовью ее кровати, - Простые человеческие. Мы с мамой гордимся, конечно, что у нас такая отважная девочка, - Нелли непременно очень сильно обиделась бы, если бы услышала хоть нотку насмешки, но папа говорил очень серьезно, - Но мы не хотим, чтобы ты пугалась и плакала, ясно? Держи, - он вложил шнур с выключателем ей в руку, - Если тебе станет страшно, включишь. И все твои чудовища разбегутся. Спи, дочуня». Мама укутала Нелли и тоже сказала: «Спи, родная. И не думай ни о чем. Если страшно, оставляй свет. Понемногу ты привыкнешь. Спи». Они поцеловали Нелли и вышли — оба очень довольные своей придумкой. А Нелли улыбнулась и тут же выключила лампу. Она была уверена, что больше не испугается. Но не тут-то было. Уродливые фигуры снова выросли в углах комнаты и постепенно обступили ее плотным кольцом. Они решали, что им с ней делать. Но Нелли знала, что родители верят в ее смелость, и она не могла их подвести. Не могла позволить дяде Вите смеяться над ними. И она выпустила шнур из руки. Наступила страшная тишина. Даже трудно сказать, для кого она была страшнее: для Нелли или для мамы. Во всяком случае, папа не мог уснуть еще не меньше получаса. Мама ворочалась, вставала и прислушивалась и даже хотела еще раз заглянуть в Неллину комнату. Она и успокоилась-то только после того, как заглянула туда. Нелли спала. Мама немного постояла над ней в замешательстве, а потом тихонько-тихонько вышла и прикрыла дверь. «Спит,» - изумленно прошептала она, укладываясь в постель. «А я что говорил, - пробормотал папа, - Нелли умница. Спи давай». И скоро в их комнате стало совсем тихо. Нелли открыла глаза и еще раз огляделась. Чудовищ стало еще больше. Они были страшные, сильные. Они были волшебные, в конце концов. Что она могла против них? И, свернувшись калачиком, Нелли тихонько заплакала — от безнадежности и страха, - совсем тихо, чтобы не услышали папа и мама. Настолько тихо, что только фея Ия, пролетавшая в этот момент мимо ее окна,  могла расслышать этот плач, похожий на писк щенка или котенка.

Ия летала очень быстро.
И почти никогда не прерывала она своих стремительных полетов, не добравшись до цели — а ее целью была квартира Вити Иванова на Сто Шестом участке. Но в этот раз она остановилась и зависла в воздухе, подозрительно прислушиваясь к непонятному звуку. Ия знала, как плачут дети: от обиды, от боли, от страха, от злости, — она знала сотни оттенков детского плача. Но никогда раньше она не слышала ничего подобного, а ей было уже семьсот девяносто три года.  И, сама не зная почему, она решила вдруг, что Витя Иванов обойдется сегодня и без нее. Она осторожно отворила окно и села на подоконник.
Она была прекрасна, то есть она была настолько красива, что ее красота освещала все вокруг необыкновенным каким-то светом. И огромные чудовища растворились в этом свете, ну, совершенно без остатка, словно их и не было никогда. Ия посмотрела на маленькую девочку, зарывшуюся лицом в подушку. Все ясно, девочка боится темноты. Как это обыкновенно для человеческих детей! Но она так необыкновенно плачет, все-таки, - так самозабвенно, ничего вокруг не замечая, даже ее, и так тихо. Ия впервые видела такое. Неслышно ступая по воздуху, она вышла в комнату родителей и снисходительно  улыбнулась, увидев их. Они были похожи на таких хороших родителей, у которых ребенок не должен плакать никогда. Наверняка они обожают свою дочь и потакают всем ее прихотям. Это так и читалось на их счастливых и от этого, наверное, таких молодых лицах. Ия достала из складок своего сияющего всецветного платья маленькое круглое зеркальце и направила его сначала на маму, а потом на папу. И им обоим лица осветили маленькие солнечные зайчики, что, конечно, было немного странно, ведь Солнце уже зашло. И в то же самое мгновение, когда отражение волшебного зеркальца коснулось их лиц, родителями Нелли овладел такой крепкий сон, что они уже не просыпались до самого рассвета, когда лучи настоящего Солнца рассеяли волшебство. Ия довольно улыбнулась и вернулась  в комнату Нелли. По ее расчетам, девочка уже должна была успокоиться. И каково же было ее изумление, когда она застала Нелли все в таком же плачевном, точнее, плачущем состоянии. И что задело фею сильнее всего, так это то, что негодный ребенок и в этот раз не заметил ее появления! Ия прошлась несколько раз по воздуху от двери и до окна, ожидая, пока рыдания девочки прекратятся. Но они не прекращались, и королевское терпение одной из лучших фей лопнуло, наконец.
«У тебя уже должна была бы разболеться голова, - заметила она сердито, остановившись рядом с кроватью девочки, - Ты плачешь никак не меньше десяти минут к ряду».
«Я плачу намного больше десяти минут,» - прохныкала Нелли, поднимая голову и вдруг отпрянула к стене.
Это была фея,
самая настоящая фея, и она витала в воздухе совсем рядом с ней. Если бы Нелли протянула руку, она могла бы коснуться ее. Но она не решалась. Ия смотрела на нее очень строго, даже сердито. И она не очень-то была похожа на добрую фею-крестную из «Золушки». Нелли немного оробела под ее суровым взглядом. А когда Нелли робела, она почему-то сразу переставала плакать. «Вы — фея?» - очень медленно произнесла она, вытирая слезы.  «Вероятно, так оно и есть,» - насмешливо откликнулась Ия и, присев на край стола, посмотрела на девочку так, как Евгения Евгеньевна очень часто смотрела на нее — свысока и немного пренебрежительно. Нелли сразу узнала этот холодный надменный взгляд. Больше всего на свете она не любила, чтобы люди смотрели так друг на друга! Ей почему-то сразу становилось очень сильно не по себе и немножко страшно. «Почему Вы так смотрите на меня? - спросила она снова, усаживаясь в кровати и ни на мгновение не сводя с феи внимательного взгляда, - Я сделала что-то не так?» Нелли предпочитала сразу узнать, если она сделала что-то не так. Она не любила, ну вот совсем-совсем не любила, когда ее сверлили таким вот недовольным взглядом и не говорили в чем дело! Ия немного удивилась. Эта девочка не была похожа на те миллионы девочек, которых она избавила от страха темноты за время своей работы. Она не слишком-то восхищалась феями, похоже. И вместо ответа Ия спросила недоверчиво: «Тебе не нравятся феи?» Она предпочитала сразу узнать, если ребенку не нравятся феи, и не тратить зря время на такого ребенка. Нелли удивленно раскрыла глаза, и сразу они у нее стали огромные-огромные от удивления; Ия даже заметила про себя, что этот ребенок имеет редкую способность увеличивать глаза вдвое, если нужно. «Почему — не нравятся? - переспросила девочка смущенно, - Нравятся. Мне очень нравится фея-крестная из сказки «Золушка». А почему Вы спрашиваете?» Ия не удостоила ее ответом. «Золушка» братьев Гримм?» - уточнила она сурово. «Нет. «Золушка» Евгения Шварца, - честно ответила Нелли и повторила свой вопрос, - А почему Вы спросили, нравятся ли мне феи?» Ия вполне успокоилась. И даже ее сердитый взгляд стал мягче, когда она ответила, наконец: «Я подумала, что ты не обрадовалась мне, девочка. Вы, люди, выдумываете все новые и новые истории взамен сказкам. Сами сказки выродились до фэнтези. И дети уже не так любят нас, не так нам радуются, как раньше». Нелли подвинулась на кровати, освобождая место гостье. «Присаживайтесь, пожалуйста. Я Вам рада, честно, - проговорила она сочувственно, - Но разве можно сравнивать сказки и фэнтези? Это же совсем разные вещи!» Ия легко спрыгнула со стола на кровать. « Настолько же разные, как ты и твоя бабушка,» - пренебрежительно бросила она и принялась расправлять складочки сияющего платья. Глаза Нелли снова округлились от удивления. «А при чем здесь моя бабушка?» - обиженно спросила она. Ия изящно облокотилась на подушку и впервые внимательно посмотрела на эту девочку. В свете ее волшебного сияния она казалась таким крохотным гадким утенком. И все-таки этому утенку досталось за семь лет в тысячу раз больше человеческой любви, чем ей за семьсот девяносто три года. «Ты молода как фэнтези. Твоя бабушка стара как сказка. А по сути вы с ней очень похожи, ведь она — мама твоей мамы,» - неожиданно мягко ответила она. Нелли широко улыбнулась. «Наверное. А Вы ко мне прилетели, потому что,» - начала она было, но недовольный жест феи заставил ее замолчать. «Я не собиралась тебе показываться, девочка, - проговорила Ия, - Я летела к одному мальчику, который живет через два перекрестка отсюда. Но по дороге я услышала, как ты плачешь, и поэтому заглянула сюда. Сама не знаю, как это вышло. Мы не должны показываться людям». Ия озадаченно замолчала. Ребенок совершенно по-собачьи преданно смотрел ей в глаза. «Вы меня пожалели». Что ж, за десять минут знакомства Ия выяснила про эту девочку абсолютно точно три вещи: она способна неопределенно долго рыдать в одиночестве, у нее потрясающе выразительная мимика и необыкновенная, просто неконтролируемая склонность из всего подряд делать выводы! «Ну, и вот с чего ты это взяла? - сердито воскликнула она, - Я решила посмотреть, что здесь случилось. Это моя работа — смотреть за детьми. И я ни одного пока не пожалела. Феи бесстрастны, если тебе не известно, - все до единой и единого. А я — одна из лучших фей!» Нелли пару раз хлопнула ресницами, пару раз шмыгнула носом, и Ия уверена уже была, что вот сейчас она расплачется, но девочка продолжала прямо смотреть ей в глаза большими прозрачными глазами. А потом сказала: «И неправда это!» - чем привела Ию, видавшую всякое на своем веку, в изумление и даже гнев. «Что значит «неправда»? - возмущенно произнесла она, - То есть, ты хочешь сказать, я лгу тебе?» Нелли немного отодвинулась от нее. «Я хочу сказать, что неправда, что феи не жалеют людей! - возразила она уверенно, - Во всех сказках пишут...» Но Ия так скучно отмахнулась от этих слов, что девочка смолкла, не договорив. «Сказки! - Ия снова встала на ноги и прошлась от кровати до окна и обратно, сияя своим прекрасным нарядом и диадемой, - Что ты можешь знать о сказках? Ты дитя этого века. Старые, настоящие сказки до тебя не дойдут, а то, что ты читаешь или смотришь. Ты даже «Золушку» знаешь не в передаче братьев Гримм, а по Шварцу, который писал меньше века назад!»
«У Золушки была очень добрая фея,» - снова попыталась поспорить Нелли, и Ия невольно улыбнулась, оценив ее упрямство. «Просто Евгений Шварц был очень добрым сказочником, - сказала она, покрывая девочку одеялом, - Ложись. Я его знала, и можешь мне поверить, даже при всем желании другой феи он не смог бы придумать». Нелли на мгновение задохнулась от изумления. «Вы знали Шварца!»
«Я знала многих. Но никто из них не знал нас, а если б и знал, то не захотел бы нас показать такими. Спи, девочка».
«Нелли. Меня зовут Нелли. А Вас?» - сказала девочка, натягивая на себя одеяло и продолжая смотреть в глаза склонившейся над ней феи с каким-то непонятным доверием и искренностью. Ия знала многих детей; очень многих детей за свои семьсот девяносто три года, - и ни одного такого. Она чувствовала себя немного странно. Немного оглушенно, наверное, рядом с этим ребенком. И она до того растерялась, что опустилась на крохотную золоченую тахту у постели Нелли и стала задумчиво теребить ее волосы своими тонкими изящными пальцами. «Меня зовут Ия, - произнесла она, наконец, и добавила более бодрым голосом, - Ладно, Нелли, к Вите я сегодня все-равно не попаду. Заказывай сказку». Нелли радостно улыбнулась, и Ия невольно — совершенно не желая того! - улыбнулась тоже. «А можно мне не сказку? - сонно проговорила девочка, - Можно мне правду? О феях. Если вы на самом деле не такие, как в сказках, и никто не расскажет какие вы, может быть, Вы сама расскажете?»

Ия весело рассмеялась,
запрокинув назад голову, увенчанную прекрасной прической, и сияющая диадема в ее волосах мелодично зазвенела. «О нет, девочка! Так не пойдет! - ответила она насмешливо, - Я и залетела-то к тебе случайно, а ты уже требуешь раскрыть самые страшные секреты фей! Не выйдет!» Нелли тоже улыбнулась. Папа рано научил ее понимать, когда взрослые шутят. «Ну, Вы расскажите пока не самые страшные, - попросила она, - Я-то ведь совсем ничего не знаю. Почему именно Вы должны были лететь именно к тому мальчику? Кто это решает? Вы сами?» Ия пропустила сквозь пальцы пряди русых волос. Это было как раз то, что ей нравилось в детях — их потрясающе мягкие, нежные волосы. «Если бы все было так просто, - сказала она задумчиво и, как показалось Нелли, печально, - Но в ваших современных сказках наш мир совсем не похож на то, что есть на самом деле. У вас все как-то... анархично. Неорганизованно, понимаешь? Есть принц, есть принцесса, злодей, конечно. Они борются. И тут, откуда ни возьмись, появляется фея! А мы никогда так не появляемся. Даже этот город разбит на участки, и за каждой феей или феем закреплены свои участки, а на чужие он или она и носа совать не должны. Ясно? Я, например, должна быть сейчас на Сто Шестом. А этот — Девяносто третий — участок моей старшей сестры». Нелли перевернулась на бок. Она уже сомлела и почти заснула, но, как ни странно, не теряла нить разговора. «Но до Вас здесь никогда не было фей, - возразила она едва слышно, - Вашей старшей сестре я, наверное, не нравлюсь. А почему Вы говорите про фей — он или она? Разве бывают феи- мужчины?» Ия склонилась ниже, и сияние от ее платья как-то поблекло, когда Нелли разглядела, как сияют ее темные глаза. «Роза вряд ли заглянет к тебе когда-нибудь, - произнесла она тихо, - А даже если заглянет, она не позволит тебе увидеть себя. У нас, Солнечных Фей, нет, конечно, лимита по волшебству, но это считается дурным тоном, все-таки, позволять детям увидеть себя. А мужчины... Если у людей они есть, то почему бы им ни быть у фей?  Как раз эти участки: Сто Шестой, Девяносто Третий и Пятьдесят Восьмой раньше вел фей. Раньше вообще считалось, что мужчины более пригодны для нашей работы, менее подвержены чувствам». Нелли приподняла голову. Она как-то сразу проснулась, едва услышав последние слова феи. «А при чем здесь, - на мгновение она смолкла, не зная, как правильно выразиться, - Разве фей так оценивают? Неужели правда — так? Вы не должны ничего чувствовать?»  Ия снова погрузила тонкие пальцы в кудри девочки и отвела взгляд от ее глаз. «Мы ничего не чувствуем, девочка,» - ответила она тихо. «Совсем ничего?» - Нелли уже сидела в кровати. Ия едва заметно улыбнулась. Интересно, если она скажет правду... Но она сказала: «Ничего. Мы бесстрастны. И более того — мы не ощущаем никаких чувств, которые присущи вам, людям. Мягкое или твердое, горькое или сладкое, наслаждение или боль — все это равно безразлично нам. Ложись. Так и быть, я расскажу тебе правду. Все равно завтра ты забудешь ее». Нелли послушно опустилась на подушки, не сводя с прекрасного лица феи удивленных и внимательных глаз. И Ия снова погрузила пальцы в ее волосы. Она не могла сказать этой девочке, что чувствует их. Она не могла их чувствовать, ведь уже семьсот девяносто три года она была лучшей из Солнечных фей.

И поэтому она сказала:
«Ты представляешь нас по сказкам и фильмам, по тому, что говорили тебе о нас взрослые. А взрослые — что бы они ни говорили, они старались этим лишь развлечь тебя, не больше. И все фильмы, которые ты когда-либо видела о феях, - ни в одном не было правды, только выдумки. Это все сделано для развлечения. И тебе кажется сейчас, конечно, что фея — это такая прекрасная беспечная и свободная девушка, которая летает себе по свету и делает, что ей только вздумается. И над ней не властны никакие законы. А еще ты думаешь, что мы стареем от горя и молодеем от радости. Но для нас не существует ни старости, ни молодости. И само время, которое так молниеносно проносится для вас, для нас застыло и тянется, тянется бесконечными сотнями лет, в которых мы абсолютно ничего не чувствуем и подчинены не собственной воле, а одному великому закону, которому подчинены все феи. Мы работаем. Нам это не доставляет удовольствия, и люди нам давно надоели, но мы обязаны нести это бремя. На нас ответственность за соблюдение минимального порядка. И, если этого не будем делать мы, никто уже не возьмется за это. А когда будет разрушен мировой порядок, даже минимальный порядок, девочка, мир погрузится в анархию и хаос. И каждый будет делать лишь то, чего ему хочется. Тогда больше не будет таких понятий, как «должен» или «надо». И вы больше не сможете отличить дурное от хорошего. Потому что всякое понятие о дурном и хорошем вы получаете в самом детстве. Вот для чего, на самом деле, нужны феи, а вовсе не для того, чтобы спасать принцесс или золушек». Нелли очень внимательно смотрела на внезапно постаревшее лицо гостьи. «Но ведь, значит, вы все-таки делаете доброе дело, - произнесла она наконец, - Почему же вы бесчувственны? Разве так правильно?»
«Так — единственно возможно, - ответила Ия тихо, - Мы бесстрастны потому, что именно страсти способны погубить любого в этом мире, не только человека или фею — любого. А мы должны обуздывать страсти детей, и, поверь мне, это не так-то просто. Вы еще слишком свободны. Вы очень близки к анархическому началу мира». Нелли недоуменно захлопала ресницами. «К какому началу?» - переспросила она озадаченно. Она, конечно, знала от папы в общих чертах, что такое анархия, но от этого ей ни на капельку не было легче представить себе это самое анархичное начало мира, о котором ее ночная гостья говорила с такой странной грустью. «Анархическое начало мира, - повторила Ия тихо, глубже запуская свои тонкие пальцы в волосы девочки, и у той голова сама собой клонилась к подушке, - Анархия противоположна порядку, и поэтому даже нам не объяснить, отчего начало мира исходит из нее. Но это так, дитя, можешь поверить мне. И, как мы являемся стражами порядка и гармонии в мире, и вашем мире тоже, так у анархии есть свои стражи. Может быть, их вернее назвать жрицами, не знаю. Но ты, несомненно, слышала о них от ваших сказочников». «И кто это?» - уже засыпая спросила Нелли. Ия довольно улыбнулась. Конечно! Ни разу еще ни один ребенок не устоял перед ее сонными чарами. «Ведьмы, - ответила она едва слышно, - Наша противоположность во всем. Все, что нам важно, для них не имеет значения, все, что безразлично нам, для них преисполнено смыслом». Неожиданно Нелли снова открыла глаза. «Вы антиподы,» - произнесла она четко и в следующее мгновение погрузилась в сладкий сон. Ия снова улыбнулась. Какой удивительный ребенок, право слово! И, неслышно встав, она шагнула в темное окно, чтобы навсегда исчезнуть из жизни этой маленькой девочки так же бесповоротно, как неожиданно она в ней появилась.