Эшафот

               
               


             Поезд, одолевая последние метры пути, тяжело и натужно дышал, словно выбился из сил. На перроне толпились встречающие. Галя едва узнала Зину в усталой женщине, которая стояла в стороне от других. Она была похожа на монашку из-за тёмной, слишком свободной одежды.
              Пробравшись к ней в веселой сутолоке, Галя обняла подругу и почувствовала тщедушность когда-то крепкого тела и плеч. Сердце ее сжалось от жалости: Зина недавно пережила смерть сына.
              - Командуй, куда идти, - бодро разрешила Галя, поднимая большую сумку.
              - Пойдем на автобус. Ехать недалеко, - отозвалась Зина, взявшись за вторую ручку.
              - Мечтаю посмотреть твое «ранчо», - рассмеялась Галя.
Зина родилась и выросла в городе, но после смерти тетки жила в доставшемся ей по наследству доме, оставив квартиру снохе с внучкой. Научилась и огородничать: не пустовать же земле.
               «Ранчо» Гале понравилось. Небольшой домик снаружи и изнутри блестел чистотой, веранда была выкрашена свежей голубой краской, имелись банька и погреб.
В огороде зеленели прополотые грядки, на деревьях уже завязались крепкие плоды. Дворовая собачка Рута заворчала на незнакомку, но после поднесенного угощения и укора хозяйки улеглась в тени, помахивая пышным хвостом.
               Зина поставила на стол пироги и блюдо с фаршированными перцами. Галя достала гостинцы: чёрную икру и копчёную семгу, обязательные гостинцы из Приморского края. Охлажденная бутылочка водки довершила сервировку стола.
               - Давай, Галюня, выпьем за встречу, ведь мы больше двух лет не виделись, - глаза Зины подернулись влагой и затуманились, как поднятая запотевшая стопка в руке.
               - Раскидала нас жизнь, - сокрушенно согласилась Галя, - а все-таки вот опять сидим с тобой рядом. И, дай-то бог, не последний раз!
                Потом они угощались, перебрасываясь незначительными лёгкими фразами. Предстоял долгий трудный разговор, который, словно поезд, постепенно набирал скорость.
                - А теперь помянем твоего Женю. Хороший был парень, пусть земля ему пухом будет. – Галя подняла недопитую рюмку.
У Зины в глазах появилась сиротливая тоска
                - Царствие небесное сыночку моему.
И, словно поперхнувшись после глотка водки, она вскочила и выбежала из комнаты. Через некоторое время вернулась с перьями батуна, укропом и петрушкой – как будто выходила за этим.
                Теперь говорить стало легче: слова не застревали в горле, а шли свободно – словно поезд мерно постукивал по рельсам.
                - Расскажи, подруженька, как беда случилась. Поделишься – и легче станет. Как это вышло, что врачи сразу не распознали лейкемию? Кто виноват? Или он не ходил в больницу?
                Зина немного помолчала, словно собираясь с мыслями, а потом тихо начала:
                - Наверное, действительно надо всё рассказать. Уже почти год, как его не стало, а покоя нет как нет. Маюсь одна, беду в себе ношу. Снохе не хочется лишний раз душу рвать, ей и так одной с малышкой нелегко. А чужие разве посочувствуют?..
                - С внучкой-то видишься?
                - Вчера приходили, Алёнка часто у меня гостит. Я квартиру на Кристину, сноху свою, переписала с одним условием: чтобы мне внучку видеть не запрещала.
                Они посмотрели фотографии молодой семьи. Снимки с похорон лежали в отдельном пакете. Показывая их, Зина не смогла сдержать слез. Галя обняла дрожащие плечи подруги и тоже всплакнула.
                - Ничего уже не поправишь, - шептала она, - скосила его болезнь, как травушку зеленую.
                - Если бы только ты знала… -  Зина захлебнулась плачем.
                - Нельзя так убиваться, - опомнилась Галя, - ему от этой сырости плохо. Лучше выпей, миленькая моя, легче станет.


                Но Зина отодвинула стопку, как-то посерьезнела, собралась и начала рассказ.
                - Помнишь, я писала, что перешла жить к Василию? Мы понимали и уважали друг друга: так бы век прожить, - она горестно вздохнула, - да, видно, не суждено мне. Как-то утром спозаранку прибежала сноха – заплаканная, с Алёнкой на руках. Оказывается, Женька не вернулся с работы. Она звонила на производство, но оказалось, что он вообще туда не приходил. Кристина не спала всю ночь, а потом пришла ко мне. Я, конечно, испугалась, но её постаралась успокоить и отправила домой. Сказала, что подождём ещё до вечера – может, он и явится. Мало ли что бывает! А сама стала звонить по больницам и моргам.
                Зина отхлебнула воды из стакана и продолжала:
                - Нашла я его в больничном комплексе, в реанимации. Сразу поехала туда, предполагая самое худшее: по телефону мне ничего не объяснили. Василий собирался ехать со мной, но я не разрешила. И правильно сделала. В больнице меня попросили пройти к врачу.
                - Тут-то тебе и сказали про лейкемию? – не удержалась Галя.
Зина, словно не расслышав вопроса подруги, монотонно продолжала:
                - Врач объяснил мне, что у моего сына передозировка наркотика.
                - Как передозировка?.. – задохнулась Галя.
                - Я тебе соврала, как и всем. Он был наркоманом. Сейчас я говорю это, примирившись душой, а тогда... Тогда мне показалось, что мир разлетелся на куски. И я – тоже. И никак не удавалось собрать ни мир, ни себя в целое – я сидела ошарашенная. Врачи достаточно долго со мной возились, пока я смогла воспринимать происходящее. Доктор тогда сказал мне страшную вещь: что привыкают ко всему, люди живут и не с таким. Тем более, пока есть надежда все исправить, если Женька сам захочет жить нормально и будет бороться
                Я тогда возмутилась – мол, к такому невозможно привыкнуть и жить с этим нельзя! А теперь понимаю, что он был прав. Судьбы своей не обойти, не объехать.
                Кристине я сказала всю правду: все равно узнает. Как она плакала, как билась!.. Вот тут-то мне и пришлось взять себя в руки. Кто-то из нас должен был рассуждать здраво и о внучке порадеть. Накапала снохе корвалолу: она вроде притихла, но сидела, как неживая, бессильно опустив руки. Одна Алёнка улыбалась и агукала, стараясь привлечь к себе наше внимание.
                - Ты не хочешь поесть? – постаралась я вывести Кристину из невменяемого состояния.
                - У нас все кончилось, - безучастно ответила она, - Женя должен был вчера зарплату получить.
                Я без лишних слов вытащила тысячу рублей и дала ей: от Жени денег ждать было глупо.
                А Василию я сказала, что у сына был сердечный приступ.


                На следующий день забрала Женю домой. Он побледнел, осунулся и шёл, не поднимая глаз.
                - Как дальше жить думаешь? – осторожно начала я неприятный разговор.
Он занервничал.
                - Это у меня было в первый раз. Макс повесился.
Я от неожиданности остановилась, а он продолжал без запинки:
                - Мы стресс снимали.
                - Из-за чего повесился? И кто это – «мы»?
                - Какая разница, кто «мы»? – ушел он от ответа. – А у Макса был СПИД.
Я буквально осела. Все, что когда-то слышала и читала о наркотиках, казалось таким далеким, нереальным, а теперь так больно ударило меня.

                Дома Кристина уже накрыла на стол. Пока обедали, она кое-как сдерживалась, но когда услышала о судьбе Макса, взвилась:
                - Женя, миленький, ну тебе-то всё это зачем? Видишь, какой страшный конец. Пожалей себя и нас… - она горько заплакала.
Вслед за матерью заревела Алёнка. Женя взял малышку на руки, прижал к себе, успокаивая. В этот день он пообещал нам никогда больше не заниматься такими делами. Денег у него не осталось, и ясно было, на что он их потратил.
                Зина замолчала, встала из-за стола и подошла к окну, всматриваясь во что-то далекое, потом снова села и заговорила размеренно, без эмоций, как неживая.
                - Жизнь вроде наладилась, хотя прежнего безмятежного спокойствия уже не было. Но дни шли, Женя работал, Кристина занималась домом и ребёнком. У нас с Василием тоже всё шло хорошо. Нам стало казаться, что всё было дурным сном или досадной случайностью, о которой надо забыть.
                Только внутри иногда возникал непонятный страх: как будто назойливая муха зудела над ухом и больно жалила, заставляя сомневаться в наступившем благополучии. И, как потом выяснилось, не зря.
                Где-то через месяц сын зашёл ко мне занять тысячу рублей. Я, естественно, спросила, зачем. А он, честно глядя в глаза, объяснил, что их с Антоном забрали в милицию. Антон ждал в КПЗ, а его отпустили на два часа, чтобы он принёс деньги – штраф или выкуп – я уже не помню, как он это назвал. Я не поверила и пошла с ним. Но всё было чистой правдой: их задержали, когда они пытались унести металлическую урну. Всё казалось полнейшим абсурдом. Женька доступно объяснил, что тяжёлую урну можно сдать, как металл, и получить за это деньги. Во мне всё закипело, и я  едва сдержалась: не хотелось устраивать сцену в отделении милиции. Выложила деньги, и их отпустили. Антон сразу же ушёл. А Женьку я сопровождала до дома, где и отыгралась по полной программе – кричала на него, плакала, стыдила. Благо, снохи дома не было, она гуляла с внучкой. Женя слушал молча, не возражал. А потом поднял на меня глаза, и я онемела: они были словно не его, какие-то чужие, равнодушные и пустые. И он сказал спокойно, без эмоций:
                - А где мне брать деньги?
                - Ты же работаешь! – разозлилась я.
                - Нам зарплату выдают не полностью и редко. Я эти копейки Кристине отдаю. А мне ничего не остаётся.
                - А зачем тебе деньги? – закричала я и заранее испугалась его ответа. Но он  замолчал, замкнулся, словно отгородился от меня непробиваемой стеной. Что я могла сказать ему ещё? Что воровать стыдно? Или что надо честно трудиться? Все нравственные устои, которые я внушала сыну с детства, полетели к чёрту. Зарплату за честный труд не платили, а воровать стало престижно. Да он и не слушал меня.
                На следующий день я накупила внучке гостинцев и пошла к Кристине днём, зная заранее, что Женя на работе. Сноха мне показалась какой-то бледной, уставшей.
                - Ты здорова, дочь? – поинтересовалась я, выкладывая гостинцы.
                - Да, - отводя взгляд, ответила она коротко. – Извините, что чаю не предлагаю: забыла купить.
                Во мне проснулись подозрения и, недолго думая, я заглянула в холодильник: там, кроме детского питания, ничего не было.
                - Ты ела сегодня? – напрямую спросила я Кристину. Она опустила голову.
                - Нет. Женьке зарплату не дают, он собрался увольняться.
                - Почему же ты мне ничего не сказала? Разве мы чужие?
Я выложила деньги – все, какие были в кошельке – и отправила ее в магазин за продуктами, а сама уложила Аленку спать. Поев, Кристина разговорилась, и я узнала, что Женька после работы постоянно где-то задерживается. Приходит домой какой-то нервный и есть не хочет, только воду пьёт.
                - Ты думаешь, он снова делает ЭТО? – уточнила я. Кристина кивнула.
                - Я сначала думала, что он бывает пьяный, но спиртным от него не пахло.
Я внутренне похолодела. Обдумав ситуацию, позвонила Василию и предупредила, что заночую у детей. Решила дождаться сына и попытаться снова поговорить с ним. А пока ждала, ходила из угла в угол и думала, как же так получается, что мать не в силах достучаться до собственного ребенка и не может остановить его на опасном пути, ведущем в никуда. И какие нужно найти особенные слова, чтобы он прислушался и перестал убивать себя и портить жизнь родным?
                Женька заявился после полуночи, какой-то весь грязный. В прихожей стал отряхиваться и чуть не упал. И тут увидел меня.
                - Привет, ма! – с наигранной улыбкой произнес он и пошёл на кухню. Там открыл кран и жадно стал пить воду.
Я старалась оставаться спокойной.
                - Есть будешь?
                - Что-то не хочется, - отказался он и присел на табуретку.
                - Тогда давай поговорим, - предложила я, - давно ведь не виделись.
                - А о чём? – равнодушно спросил он.
                - Ну, хотя бы о том, где ты задержался допоздна. Рабочий день давно уже кончился.
                - А я сегодня уволился: пусть дураки  бесплатно работают.
                - И где же ты был?
                - А какая разница? – он раскачивался на табуретке, как пьяный. Глаза были полузакрыты. Мне стало жутко.  Острые досада и жалость словно прожгли сердце. Но я понимала, что говорить с ним таким бесполезно.
                Зина снова умолкла, словно собираясь с мыслями.
                - А лечить его нельзя было? – осторожно вставила Галя. Зина перевела на неё грустный взгляд.
                - Утром я уговорила его пойти к психологу. Он согласился, но с условием: в кабинет я с ним не войду. Так мы и сделали. Он пошел на приём, а я ждала в коридоре, мучаясь неизвестностью. Эта пытка длилась около часа. Вышел он какой-то весь успокоенный, просветлевший. Рассказывать ничего не стал, только заявил, что теперь сам сумеет справиться со своей проблемой и работу найдёт. Словно почувствовал силу.

                Дома Василий стал расспрашивать, почему я в последнее время часто без него куда-то убегаю. Ему не нравилось мое молчание. Если у детей проблемы какие-то, то могла бы и рассказать. Если, конечно считаю его близким человеком. Я и объяснила ему всё, как есть. Все равно шила в мешке не утаишь.
                Выслушав меня, он помрачнел и сказал, отводя взгляд:
                - Мы с тобой жили душа в душу, и могли бы так жить до конца. Но ты ведь не откажешься от сына? Сколько денег уже туда спровадила, а ведь это только цветочки. Сын наркоман, сноха сидит без работы с маленьким ребенком. Значит, ты будешь их содержать, а на одну мою пенсию нам не прожить.
                Мне было больно его слушать, но что я могла возразить? В общем, мне указали на дверь.
                - Вот сволочь! – вырвалось у Гали.
                - Да нет, нормальный мужик, - возразила спокойно Зина, - мне пришлось молча собрать вещи и уйти к детям. На фоне проблемы сына прощание с Василием было ерундой.
                После беседы с психологом Женя довольно быстро нашел работу, повеселел, стал приходить вовремя домой, нянчился с дочкой. Кристина успокоилась, и я радовалась за них. Жили мы вместе недолго: слегла тетя Тося, сестра мамы, и мне пришлось досматривать ее. Она ведь лежала после инсульта.
                Зина встала и прошлась по кухне.
                - Налей-ка, Галинка, еще! Я выпить хочу.
                Галя с готовностью выполнила ее просьбу:
                - Хотим и выпьем, Зинуля. И никто нам не запретит. Икоркой закусывай, для тебя ведь везла.
                Потом Зина продолжила рассказ.
                - Тетя Тося болела недолго, померла тихо, царствие ей небесное. У нее не было своих детей, и я осталась хозяйкой в доме. Все это время – как Бог отвел – с Женей всё было благополучно. Правда, снова стал говорить, что работа ему не нравится, но всё же не прогуливал и глупостями не занимался. Кристина даже поправилась.
                А вот после похорон Женя загрустил, как-то скис. Мне было не до него: поминки, наследственные дела, огород. Навещала их реже обычного. В общем, пропустила я момент, когда он уволился, и Кристина об этом сказала не сразу. И вот тогда-то он снова задергался,  забегал в поисках очередной работы, а вскоре опять стал пропадать где-то допоздна.
               - А помощь психолога?
               - Женя больше не соглашался пойти на приём. Обманывал и нас, и себя, или действительно пытался справиться сам – не знаю. Денег в семье не стало. Кристина устроилась уборщицей рядом с домом, мыла полы, когда Аленка спала. Я стала шить платья бабушкам-соседкам на заказ – выкручивались, как могли. А Женька периодически устраивался, увольнялся – в общем, бегал с места на место, и всё ему было не то.
               Зина обессилено опустила голову.
               - Ты устала? – пожалела Галя подругу.
               - Нет, все нормально. Как-то попросила я Женьку поправить забор. Он не отказался и в ближайшую субботу занялся делом. Я побежала в магазин и на рынок, вернулась часа через два. Он уже складывал инструмент. Объяснил, что устал и доделает завтра. Даже обедать не стал. Но в воскресенье явился, как и обещал. Я решила передать с ним соковыжималку: ягоды полно, пусть внучка живой сок пьёт. Он зашел за чем-то в кладовку и спросил, что я ищу.
              - Соковыжималка куда-то запропастилась, - ответила я.
              А он мне и говорит:
              - Не ищи, я её продал.
У меня колени подкосились, едва на ногах устояла.
              - Как это продал?
              - Продал – и всё. Она у тебя без дела валялась.
              - Да это же не твоя вещь, ты украл у родной матери, - возмущалась я.
              - Почему «украл»? – обиделся он. – Просто взял. Мне деньги нужны были. Что тебе дороже – соковыжималка или я?
              Я почувствовала боль в висках – словно клещами их сдавило, в голове зазвенело, давление подскочило. Пришлось выпить таблетку и лечь мне было до того плохо, что я не слышала, как ушёл Женька. А на следующий день собралась с силами и сама пошла на консультацию к психологу – поговорить, посоветоваться, как жить дальше.
              - И что? – поинтересовалась Галя.
              - А ничего хорошего. Психолог порекомендовал успокоиться и жить своей собственной жизнью. А разве это возможно? Оказывается, у наркоманов бывают улучшения, когда они отказываются от наркотиков и живут, как нормальные люди. Это называется ремиссией. Но невозможно знать, как долго это продлится: в любой момент снова может произойти срыв. Есть у нас в стране клиники, но очень дорогие. Хотя давно уже пора лечить от этой зависимости бесплатно, иначе с бедой не справиться. Да и вылечить можно только тех, которые сами хотят этого и прилагают усилия. А он не хотел, и денег у нас не было. Со своим горем мы оставались одни. Ложились спать и просыпались с мыслями о том, что Женька летит в пропасть, а мы его удержать не можем: самим бы не сорваться.
               Я жалела всех: и сына, и сноху, и внучку, но была бессильна что-либо изменить. На откровенные разговоры он не шёл, душа его как будто спала. Иногда он становился прежним, тянулся к семье, шутил, играл с дочерью, но всегда сквозила в нем какая-то нервозность и ранимость. И конец идиллии был всегда одинаковым: новый срыв. Будто он сознавал свою вину перед всеми, не прощал себя и, в конце концов, не выдерживал такой нагрузки.
               Всё потеряло для него интерес. Он обращал внимание только на то, что можно было продать или выменять на дозу. Уже не стеснялся открыто просить у нас денег, и мы не стали давать их ему. Не сразу заметили, что пропадают вещи: за всем не уследишь.
               А однажды Кристина привезла мне Аленку и сказала:
               - Пусть она поживёт у вас, мне нечем ее кормить.
Сама сноха так исхудала, что стала похожа на скелет. Идти ей было некуда: воспитывалась в детдоме, и никого, кроме нас, у неё не было. Я стала расспрашивать, что случилось.
              - Женька забирает у меня все деньги. Раньше плакал, выпрашивал, говорил, что иначе умрет, а теперь просто отнимает.
              Я первым делом посадила их за стол. Смотрела, как они жадно едят, и отчаянье поднималось во мне. Что делать? Жизнь показала звериный оскал. Продажный век пожирает наших детей, а мы вынуждены смиряться. Как можно остановить сына на гибельном пути? Как уберечь Кристину и Аленку от страданий и голода? Я не знала ни одного ответа.
              Единственное, что я могла на данный момент – это поселить сноху с внучкой  у себя в доме: хоть голодать не будут. В холодильнике были продукты, в огороде картошка и зелень. Оставила им деньги на хлеб и молоко, а сама поехала к сыну. Кто, как не мать, должен направлять своё непутёвое дитя на путь истинный? А если не смогла – мне с ним и страдать.

              Дверь в квартиру была открыта. Я вошла и обомлела. Прошло всего дней десять после моего последнего визита. И что же?! Не было ни телевизора, ни магнитофона, ни ковра. Услышала голоса в спальне и прошла туда. Там были Женька и его друг Антон. Поздоровавшись, они тут же ушли. Попытка остановить Женю кончилась ничем. На столике остались пустые шприцы.
              - И ты никуда не обратилась? – ужаснулась Галя.
              - А кто поможет? Сдать его в милицию я бы не смогла. Остановить – не получалось. Рассказать кому-то, поделиться – только осудят. И продают этого зелья сколько угодно на всех углах. Соблазн велик. Это ведь только в кино лихо расправляются с наркодельцами. А на деле у нас отлавливают иногда «мелких сошек», а наркомания как процветала, так и процветает. Не я одна, много матерей несут свой крест молча, терпят, сколько могут.
               Галя сочувственно погладила подругу по щеке.
               - Бедненькая моя!..
               - Страшно вспомнить, как мы жили. Я его сначала запирала, но он ломал замки и уходил, прихватывая что-нибудь из квартиры. Оставаться всё время дома было невозможно: надо было ходить за продуктами, за пенсией, оплачивать «коммуналку», навещать сноху с внучкой. Кристина любила Женьку, скучала, со слезами расспрашивала о нём, но жить с ним уже боялась.
              Однажды во время моего отсутствия он вывез мебель. На вопрос, зачем сделал это, ответил как обычно: нужны были деньги. А на что они были нужны, можно было не спрашивать, и так всё было ясно. Мы спали на полу: он в зале, а я в спальне. На всякий случай поставила на своей двери два замка: изнутри и снаружи. Ночью закрывалась сама, а когда уходила, закрывала дверь снаружи: в комнате оставалась кроватка внучки, велосипед, игрушки. А потом наступил тот чёрный день, когда я вернулась и нашла его бездыханным. Вызвала скорую помощь, но было поздно: он умер от передозировки.
             Зина заплакала горько и безутешно. Галя, словно ребенка, целовала её, вытирала слезы, говорила что-то тихое и ласковое, и постепенно та затихла.
             Ночью Галя почти не спала и слышала, как Зина тоже ходила по скрипучим половицам. Звякал стакан, доносился запах корвалола.
Утром обе подруги вздохнули с облегчением. Ни одна не призналась, что провела бессонную ночь, только круги под глазами выдавали их.
            В этот день они поехали на кладбище. Купили целый ворох живых цветов, среди которых были огромные ромашки. И Зина вспомнила, как однажды ходила с Женькой к реке. Ему было тогда года четыре. Он бегал по ромашковому полю – русоголовый, синеглазый – заливисто смеялся, и сам казался ей чудесным цветком. Она ловила его, целовала в теплую макушку, в нос, в щёчки, в голый пупок. Когда это было? В какой жизни? А сегодня от него остался только этот холмик земли…
           - Ну, здравствуй, Женя, - сказала Галя и рассыпала цветы по могиле. Зина тоже что-то прошептала и поцеловала фотографию. Они разложили на столике снедь, выпили «на  помин души». Какая-то птичка села на край столика и стала клевать крошки. Зина встала, и птичка закружилась над ней.
           - Может, это его душа ко мне прилетела? – всхлипнула она и упала на колени перед могилой:
           - Прости меня, сынок.
Галя бросилась поднимать ее:
           - Не убивайся так, ты ни в чём не виновата. Просто судьба у него такая.
           Зина горько усмехнулась и встала:
           - Ты ещё не все знаешь, - она налила водки, и, выпив, заговорила.
           - Однажды я пошла за хлебом. По дороге мне стало плохо, пришлось проглотить таблетку и посидеть в скверике, пока не полегчало. Вернувшись домой, я застала Женьку и Антона. При виде меня они засуетились и спрятали что-то в духовку. Я даже сказать ничего не успела, как в квартиру буквально ворвались незнакомые мужчина и женщина. Мужчина сразу схватил Антона и потащил к двери. А женщина бросилась ко мне.
            - Устроила тут притон!- закричала она, - что, не видишь, чем они занимаются? Знаешь, что будет с твоим сыном? Я тебе скажу. Будет то же, что и у нас: доколется до СПИДА.
            - Как это? – растерялась я. Женька за моей спиной прошмыгнул к спальне и открыл дверь. Я обернулась и охнула: там не было ни детской кроватки, ни велосипеда, ни игрушек. Дверь захлопнулась. В голове моей словно пламя разгоралось. Как же так?! Ребенка не пожалел. А я-то, дура старая, как могла не закрыть дверь на замок?
             Мужчина протащил мимо меня Антона и вытолкал его в подъезд. Женщина пошла за ними, но у двери обернулась:
            - Вот так и отслеживаем его, чтоб в петлю не залез. И тебе такое предстоит.
Я машинально закрыла спальню вместе с Женькой на ключ и пошла в кухню. Голова болела так, что, казалось, вот-вот лопнет. Открыла духовку – там лежали два шприца с прозрачной жидкостью. Мысли вспыхивали и гасли, как искры. Я никак не могла ни на чём сосредоточиться.
            - Сдал детские вещи… Алёнка… Кристина…Это надо прекратить!.. СПИД… Петля… Его надо остановить… Я больше не могу этого выносить!.. Я больше не могу так жить!..
             Мучительная мысль пронзила мозг: если вколоть себе содержимое этих шприцов, все кончится. В каком-то бреду я слила все в один шприц и пошла к двери спальни, поближе к сыну. Женька колотил в запертую дверь изо всех сил:
             - Выпусти меня! Мне надо ширнуться! Я больше не могу, мне больно. Дверь сотрясалась от его ударов.
             - Я больше не хочу жить, - подумала я, стараясь направить иголку в вену. В это время под ударами замок сломался, Женька выхватил у меня шприц и закрылся в спальне.
            Не знаю, сколько времени я просидела на полу, пока поняла, что произошло. Вскочила с диким криком и стала стучать в дверь. Женька не отвечал. Тогда я взяла топор и сломала дверь. Женька лежал на полу и не дышал. Я бросилась к телефону и вызвала скорую помощь, но было поздно. Он умер.
          

           Зина, закончив свое ужасное повествование, обессилено упала на могилу и забилась в рыданиях:
           - Это я, я убила его. Нет мне оправдания! Прости, сынок.
           Галя, поражённая услышанным, не могла сдвинуться с места. Могила казалась ей эшафотом, на который взошла её бедная подруга. И какой тут страх! Наоборот, она молилась и ждала, чтобы скорей упал карающий меч и прекратил ее мучения.
           И никто не вправе был судить ее. Она сама обрекла себя на такие муки, перед которыми людской суд – ничто.

                ***