Игра

Это – одна из булавок в игольнице. Она просто втыкается и не претендует на что-то большее.



Когда я в плохом настроении или мне просто нечего делать я беру пару баллончиков. Это - краска для автомобиля – простая аэрозоль. Авто у меня никогда не было, но я всегда могу найти применение этой краске.
К примеру, сейчас.
Сейчас я сижу небольшой комнатушке городской гостиницы N. Сижу и пишу эти строки, а мои пальцы запачканы краской из баллончика – это мой персональный маникюр. Он даже подходит к цвету моей красной сумочки. Судя по этой гармонии можно сделать вывод, что я – модница, но это не так. На самом деле я – дизайнер.
Или просто вандал.
Сегодня день не задался с самого начала, когда я осмотрела свое лицо в зеркале. Я даже не пошла ни на какую работу, а просто запихнула несколько баллончиков для авто в рюкзак. Кто знает, что подумают на работе? С моего лица не сходят синеватые кровоподтеки.
Я не люблю синий. И больше никогда не буду покупать краску этого оттенка.
Когда я пришла в этот аккуратный гостиничный номер - все здесь было мертво. Серый потолок цвета цемента, кофейные обои цвета грязного мешка…
Представьте себе, это – номер люкс. Один из тех номеров, которые профессионально погружают в депрессию. Это – серый мастер депрессии со стажем. А в жалобной книге так никто и не затронул этого факта! Люди просто не замечают, что их заманили в ловушку смертельно тусклых цветов и мрачных оттенков, а эти стены, этот потолок уже начали вытягивать эмоции, подобно голодному комару.
А я – дизайнер. Спаситель. Я нахожу эти мрачные места и преобразую их. Благодаря моим испачканным пальцам, раздраженной носоглотке и слезящимся глазам мир становится ярче.
Терпкие испарения от аэрозоли с краской витают в воздухе, и каждый вдох кажется обжигающим, головокружительным. Краска – это запах рая.
Теперь, в этом номере, где сижу сейчас я, на стенах красуются хищные цветы. Они – борцы и противостоят мраку. Они, наверное, ядовиты, раз настолько ярки. Я придумала их.
Сочные нарисованные зеленые стебли вьются по стенам, доходя до окна и оплетая карниз. В отдельных местах они расцветают красными лепестками, в других бутоны еще закрыты.
Бутоны этих цветов закрыты там, куда, по-моему, реже всего попадает свет. Тут все с задумкой, это ведь не просто картинки на стенах. Я – дизайнер.
Мой любимый цвет – красный, поэтому цветы именно в этом цвете. Как светофоры с одним единственным - запрещающим глазом. Красный – цвет, оставшийся на кончиках моих пальцев, цвет преступления. Если на выходе меня увидят с такими ладонями, то обязательно остановят. Но у меня с собой пара кожаных перчаток. Я же не хочу, чтобы меня посадили за вандализм.
В этой комнате нет ничего синего, потому что это – цвет боли и синяков на лице.
Недавно, наверное, еще позавчера, когда я брала свои любимые баллончики и жаждала показать этому миру настоящее искусство, я встретила Нору.
Мы встретились поздно ночью, когда я делала небольшой эскиз шаржа на белом пластиковом заборе перед чьим то домом. Я хотела назвать его «Готическая свинья». На самом деле название было обусловлено тем, что кроме черной и розовой краски у меня ничего не осталось, а не тем, что хозяйка этого забора была толстухой, и поэтому часто носила черную одежду.
Кто-то за моей спиной сказал:
- Мадам, вы забыли хвостик.
Я даже замерла от неожиданности. И голос спросил:
- Вы – художница?
Это была толстуха в черном. Я плавным движением дорисовала закорючку на заднице миловидной свинюшки.
- Нет, я дизайнер. У меня пять лет школы искусств и плохое настроение.
Толстуха сказала мне:
- У меня тоже. – не уточняя говорит ли она про пять лет школы или о плохом настроении - А я художница. Меня зовут Нора.
Она спрашивает:
- А как зовут тебя?
Я оборачиваюсь к ней и вижу, что в руках Нора держит бутылку «Блэк лейбл» уже наполовину пустую.
Я говорю, что у меня такое же имя. Это, конечно, не правда, но это совсем не важно при данных обстоятельствах.
Толстуха смеется и её грудь потряхивается, будто несколько килограммов желе в мусорном пакете. Это такое миниатюрное землетрясение. «Тогда я никогда не забуду твое имя» говорит Нора и подходит ближе к своему испорченному забору, тыкая в нарисованный свиной пятачок своим пальцем-сарделькой. Она спрашивает:
- А это я?
Я лишь жму плечами и говорю, что это придуманная мною свинья. Нора снова смеется и виски в бутылке, зажатой в пальцах-сардельках, плещутся. Алкоголь мечется по стеклянному дну так, что кажется, панически боится оставаться в своей прозрачной тюрьме. Нора говорит мне:
- Ты прямо Нострадамус-вандал.
Я спокойно убираю свои баллончики обратно в рюкзак и собираюсь уходить, когда она предлагает:
- А может, останешься у меня?
Я смотрю на свою «Готическую свинью» на её белом заборе, потом на свои пальцы с черным маникюром из авто-краски и отрицательно качаю головой.
Тогда Нора тоже осматривает мой шедевр и говорит:
- Ты не можешь отказаться, иначе я вызову ментов. А дома у меня есть ацетон. – и она манит меня своим пальцем-сарделькой
Конечно, я не могу отказаться. Мне приходится подчиниться. Я же не хочу, чтобы с меня содрали штраф, ведь на эти деньги я смогу купить себе еще баллончики с едкими красными, желтыми, зелеными цветами…
Но только не с синим – думаю я сейчас.
Когда мы с Норой входим в дом я понимаю, что Нора – довольно богатая толстуха.
Теперь я вижу, что кожа у неё маслянистая и покрыта медным загаром. Её лицо напоминает прожаренный оладушек с приклеенными к нему сверху черными волосами.
Нора достает бокал из бара и наливает мне виски.
- Пей.
Я послушно пробую «Блэк лейбл» и тогда она подгоняет меня:
- Быстрее!
Нора сама делает глоток прямо из горла. Губы её похожи на двух фиолетовых отожравшихся пиявок – такие они пухлые. Я отвожу взгляд с мыслью о том, что было бы неплохо купить себе баллончик краски такого же цвета. А потом я бы нарисовала такие же губки своей «Готической свинье».
Пока я пью, Нора рассказывает мне историю своей жизни. Она повествует о том, что вчера от неё ушел муж и методично подливает мне в бокал свой «Блэк лейбл».
Она говорит мне, что любит его и их разрыв для Норы – большое несчастье.
…я пью уже второй бокал.
Нора рассказывает, что она художница и все картины в её доме написаны ею, а некоторые из них даже висят в каком-то музее.
Я не помню, в каком музее, потому что в это время я пью виски.
А Нора рассказывает, что в детстве она рисовала то же, что и я на её заборе. Только вот баллончиков с авто-краской у неё тогда не было.
…допиваю.
Обладательница пальцев-сарделек говорит мне:
- Теперь я хочу узнать что-то о тебе.
Она проводит меня в душевую. Там стоит большая ванна. Это почти бассейн. И Нора с долей хвастовства сообщает мне, что это джакузи. Плитка в душевой синяя. Нора говорит, что она «морская». Рядом с самой мега-ванной стоят вазы с сухофруктами.
Мы с Норой садимся в джакузи и я замечаю, что на этот раз её тело вызывает миниатюрное наводнение. Уровень воды резко подскакивает, а я тупо слежу за этим.
Я же умею плавать, в конце концов.
Нора что-то спрашивает обо мне. Но что я могу рассказать? И я говорю ей:
- У меня есть мечта…
И рассказываю этой толстой, что если бы я могла, то раскрасила бы весь город в разные цвета. Почему улицы должны быть серыми, а асфальт черным? Почему наши будни цвета грязи, а не цвета радуги? Я говорю ей, что сделала бы город разноцветным. В какой-то части города стояли бы фиалковые дома, в другой части - зеленые, в третьей - голубые. И нигде бы не осталось ловушек для людей. И даже депрессия исчезла бы.
Нора говорит мне:
- И ты надеешься что-то изменить своими баллонами?
Я лишь усмехаюсь. Но толстуха продолжает:
- Мечтая избавить мир от депрессии, но подаришь ему только психозы.
Какое-то время мы сидим молча. И тут она предлагает мне сыграть. А я даже не спрашиваю во что. Наверное, это потому, что виски уже кончились в моем бокале. Мне все равно. Я соглашаюсь.
Сейчас я плохо помню суть игры. Пока я пишу эти строки, четко мне припоминается лишь один момент.
Я помню, как вода в этой огромной ванне начала окрашиваться в мой любимый цвет. Это, наверное, разбудило меня.
Я сидела в джакузи, немного наклонившись вперед, чтобы можно было удобнее наблюдать за красными струйками, окрашивающими воду. А еще я наклонилась вперед для того, чтобы не подавиться своей кровью, своей естественной краской для ванн, которая сочилась из моего разбитого носа.
Где-то, совсем рядом над ухом я слышу:
- Моя очередь, милая!
Я вытираю локтем кровь и смотрю на красные дорожки остающиеся на коже. Они напоминают мне краску для волос «Гранат» размазанную на белом кафеле в какой-нибудь из парикмахерских. Улыбнувшись разбитыми губами, я приподнимаю голову, и Нора говорит мне:
- Ты, сука, раскрасила мой дорогой забор какими то каракулями, но я не буду вызывать никаких ментов! Потому что с таким куском дерьма, как ты, я могу сама разобраться!
Я смотрю на Нору и чувствую, что капельки крови в данную секунду капают из носоглотки прямо в мой желудок. И она говорит:
- Никакой ты не дизайнер. Ты просто шизанутая дура с «комплексом Наполеона». И твои куриные мозги не в силах осознать, что ты – никто и занимаешься тем, что никому не нужно. Ты просто вандал!
Я щурюсь, и мне хочется пить. Кругом море воды, и мне в голову приходит отхлебнуть пару глотков из ванны. Я оглядываюсь в поисках бокала, но его нигде нет. То ли это из-за солености во рту, то ли из-за алкоголя. Но Нора продолжает:
- Ты никчемна! И у тебя кишка тонка, как уже выяснилось
«Ход» Норы уже закончен и я должна действовать. Мы же еще играем. Я замахиваюсь на неё, отведя руку в сторону и сжав её в кулак. Но, что такое мой кулак в сравнении с её лицом?…
Мой удар оставляет лишь круглое красное пятнышко на щеке Норы. Она морщится, и её блестящая загорелая кожа сжимается вокруг глаз и около уголков рта, подобно кураге. Она трет щеку и говорит:
- Твоя очередь…
Я немного воодушевляюсь, даже не знаю почему. Это игра в «козла отпущения» мне не очень-то понравилась, но сдаваться никогда не было в моих принципах. И тут я начинаю рассказывать Норе, что муж от неё ушел, потому что она – корова, жирная свинья и вообще алкоголичка. Я рассказываю ей, что её лицо похоже на масляный блин, а пальцы на сардельки. Я говорю ей
- Нора, я бы просто убила тебя в целях благотворительности, а потом накормила бы всех собак в округе. Странно, что твой муженек до этого не додумался.
Я наблюдаю, как её лицо наливается моим любимым цветом так, что становится похожим на помидор. Я говорю ей, что она отстойная художница, но не успеваю закончить фразу, потому что массивный кулак соперницы со снайперской точностью попадает по моему разбитому носу.
Все что я помню потом, это страх захлебнуться. Мне казалось, что я захлебываюсь морской водой. Было удивительно – почему, захлебываясь, люди продолжают хотеть пить?…
Пока я пишу эти строки, я понимаю, что это была нечестная игра, заранее проигрышная.
Теперь многое изменилось.
Сейчас я не играю в такие игры, не встречаюсь с Норой и никогда не покупаю баллончики с синей авто-краской, потому что это – цвет моей боли и моих синяков.
Но иногда я задумываюсь…
 Может мне стоило бы отказаться и от красного?