Жизнь куклы

Лежа в больнице на жесткой, как прошлогодний хлеб, кровати я размышляю о своем прошлом.

Это не потому,, что я пессимистка, а потому что будущего у меня уже не будет и не может быть.

Моя белая палата, в которой я межу одна, похожа на холодильник, если взглянуть в него изнутри, глазами овощей или мяса, хранящихся там. Конечно, если бы у них были глаза.

Пока я лежу здесь, чувствую себя забытой куклой, на улице идет проливной дождь. Капли бьются об стекло, словно камикадзе, прыгнувшие без парашюта.

Я слышу ритм дождя.

В последнее время я узнаю различные ритмы везде. Этому меня научили еще в детстве, когда моя бабушка отдала меня в кружок бальных танцев.

Мне нравилось заниматься танцами, ни смотря на то, что знакомые меня дразнили пляшущим пончиком. Но еще больше мне нравилась возможность на выступление бальное платье.

Представьте, что ваши глаза слезятся от яркого света озаряющего сцену. Они слезятся так, что кажется, вы плачете. Ваш партнер кружит вас в вальсе, а вокруг еще семь пар занимаются тем же. Это именно «занятие», когда зрители похожи на вуайеристов, скрывающихся в тени.

Ведь для таких детей, выступающих сейчас, а в обычное время посещающих младшие классы, сегодняшний танец не более чем «занятие», а за прожекторами мир для них невидим.

Эти маленькие танцоры погружены в свой мир грез, за которым публика подглядывает, подобно вуайеристам. Оценивающие жюри думают, что вы льете слезы, потому что охвачены музой. Только поэтому растроганные тети дают вам высший балл в конкурсе танцев, и вы выходите вперед, навстречу шквалу аплодисментов. Но на самом деле вы идете к тете, которая несет ваш приз – большую игрушку. Вы в это время все еще плачете и плачете, утопая в овациях и не видя тех ненавидящих взглядов, которые бросают ваши конкуренты. Они ревнуют это первое место к вам. Но вы видите только радугу, которая стеной стоит между вами и реальным миром. Радугу, родившуюся из союза детских слез и ослепительных лучей света, преломленного в них.

Если вы смогли все это представить, то возможно, вы поймете меня.

Сейчас – я была бы слишком разочарована, но тогда я была слишком обманутой счастьем.

После выступления моя бабушка сказала мне:

- Видя тебя, я представляю, что сама танцую перед тысячей глаз! Ты так похожа на меня, Лизавета.

Потом она добавила « у меня сердце разрывается в этот момент» и принялась молча крутить жгут из носового платка. Она иногда скручивала его так, чтобы тряпка для соплей и слез была похожа на ноги. Она жалела о ногах, но сейчас я понимаю, что она совсем не радовалась при мысли, что у неё есть руки.

Когда она сказала мне все это, я представила её, свою бабушку-инвалида, танцующей вместо меня в своем кресле-каталке. Я мысленно увидела, как мой партнер берет старушку за руки и крутит под быстрый ритм «джайва». Колеса её кресла-каталки украшены стразами и ярко блестят. Старая танцовщица, сидящая в нем, неистово размахивает руками и запрокидывает голову. А кресло просто ездит и конвульсируе т на блестящем паркете. Все взгляды прикованы к нему, потому что именно оно внушает интерес, а вместе с ним удивление и страх.

Этот же эффект привлечения внимания используют бродячие цирки, когда показывают своих актеров-уродов.

Сейчас – я бы посчитала свою бабушку слишком расчетливой, но тогда – слишком омерзительной, ведь она ревновала меня к сцене. Вернее мои ноги, а не меня.

Или, возможно, я её неправильно поняла. Потому что сейчас, пока я лежу парализованная с катетером и капельницей, я очень мечтаю танцевать снова. Человеку свойственно жалеть и цепляться за то, что у него отнимают. Моя мечта, конечно, сродни этому чувству.

Если я вдруг представлю себя на сцене так же, как и свою старушку, то вижу, что не могу даже размахивать руками. В конце концов – это выступление кресла, а не инвалида. Можно было бы создать шоу и назвать его «танцующие спицы».

В комнату ко мне входит симпатичный парень. Я уже почти его люблю, если это вообще возможно, а он говорит, что любит меня. Я знаю, это на самом деле просто психологическая терапия, но мне нравится делать вид, что все на самом деле так и есть. Я не могу поверить этому парню, потому что он – мой доктор, значит, точно знает насколько безнадежно мое состояние.

Он входит с улыбкой и в одной его руке цветок, а другой он держит прибор для шокотерапии.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Он подходит к тумбочке рядом с кроватью и говорит, вынимая старый букетик из вазы:

- Солнышко, ты уже проснулась?

Я молчу, потому что не вижу смысла отвечать Максу и стараюсь краем глаза увидеть вазу, в которую он поставил свежий цветок.

- Сейчас удачное время дл процедур. Ты же хочешь вылечиться, Лиззи?

Я перевожу взгляд на доктора и спрашиваю:

- А какой смысл в цветах ,если я все равно не могу их увидеть или понюхать?

Доктор пожимает плечами и пододвигает тумбочку ближе к койке. Потом он снимает одеяло с моих ног и задумчиво смотрит на них.

- Твое тело изящно, подобно фарфоровому. Ты могла бы сниматься в фильме!

Это глупость. Я бы не смогла даже танцевать на сцене из-за неприметной внешности, острых скул и «ширококостности».

Но в глазах доктора я вижу тусклый огонек. Мне хочется, чтобы он разгорелся дальше. Ведь вдруг причина его, это я?

Когда ты сломана, хочется почувствовать, что ты кому-то нужна. Даже если это иллюзия.

Я говорю:

- Просто начинай.

Доктор включает свой прибор. Мы оба знаем, что это бесполезно. Во время процедур мои ноги конвульсивно подрагивают, словно живая рыба на раскаленной сковороде.

Макс с ухмылкой наблюдает за моей дергающейся плотью, а потом отключает прибор. Он наклоняется над моими обездвиженными ногами и целует их.

Он спрашивает:

- Ты чувствуешь это?

Жаль, я этого не чувствую. Поэтому я просто смотрю на светлую макушку Макса. Его волосы спадают вниз, прикрывая лицо.

Сейчас между нами с Максом еще больше общего. Мы чертовы вуайеристы. И оба безмолвно наблюдаем за моим телом, его собственной «жизнью».

Почему то, я никогда не слышала – как это: «абсолютная тишина». Я слышу ритм своего дыхания, его дыхания и монотонное гудение ламп.

Макс поднимает свое румяное лицо от моих бедер и говорит:

- Мы тебя вылечим. У меня есть идея.

Неужели он решил, что из меня выйдет отличный манекен?

Он улыбается и говорит:

- Поверь мне.

Когда дверь за ним закрывается, я снова прокручиваю в голове – как же глупо я попала сюда.

Это было очень глупо. Но я вообще думаю, что все, кто лежит в этой больнице, были глупцами.

Иначе бы они не попали в этот «белый морг», куда привозят только безнадежных и неизлечимых больных. Это хоспис.

Даже если у вас диабет, и вы лежите в коме в одной из этих палат, значит в голове у вас совсем пусто. В конце концов ,каждый человек знает что ему можно, а что ему категорически нельзя при течении болезни. Да даже не при течении – просто в жизни. Вам нужно было следить за сахаром, и нельзя было есть все подряд. Так какого черта вам было наплевать на свой уровень сахара в крови?

Даже если у вас была болезнь, о которой вы не подозревали – это все равно ваша глупость. Знаете что написано в кодексе? Что то вроде «незнание закона не снимает с вас ответственность». Так же и здесь.

Глупость больных раком в их образе жизни, а людей с пробитой головой в неосторожности.

Я уже молчу о СПИДе.

Но, конечно, из любого правила есть исключения. Бывает и такое, что люди, попавшие сюда, не сделали ничего глупого. Хоть я и не из их числа. Моя глупость заключалась в моем поведении.

Теперь вы здесь. В том месте, где процент излечившихся стремится к нулю.

Можете винить в этом мир, атмосферу в больнице, персонал, евреев и т.д. Конечно, никто не застрахован от случайностей и «несчастных случаев». И порой виноваты не вы, а другие глупые люди: террористы, халатные врачи, пьяные водители, маньяки в конце концов.

Тогда вас можно похлопать по плечу, если оно еще есть и сказать пару утешительных слов из ряда «бывает, брат!».

Но в нашу больницу «случайно» не попадают почти никогда.

А теперь моя история. Представьте себе вечер и бар на окраине города. Разноцветные огни и слепящие глаза фары машин. В это время улицы должны бы патрулировать Бэтмен и Робин, но здесь не появляются даже менты на старых Жигулях.

В баре людно, как на стадионе и шумно, словно на дискотеке. Я сижу одна рядом с барной стойкой и мне скучно.

Кажется, сегодня здесь тусуются сексуальные меньшинства, но мне не страшно от этого. Скорее даже забавно – я еще не встречалась с голубыми или лесбиянками.

В этой дыре слишком затхлый воздух и я пью коньяк.

В последнее время у меня жутко болит горло и я всегда чувствую сухость во рту. «Наверное это ангина» сказал мне мой врач и посоветовал мне её немного «заквасить».

Поэтому, когда ко мне подходит бармен и спрашивает «Повторить?» я киваю головой.

В этот момент ко мне подсаживается милая девушка. Я прошу у неё зажигалку но она пододвигает мне свечку.

Я говорю:

- Вы знаете, что это плохая примета?

Девушка качает головой и улыбается мне. Она чем-то похожа на дурочку.

Она говорит мне:

- Я не люблю курящих.

В ответ я молчу, потому что не знаю что на это ответить. И она спрашивает:

- А ты «в теме»?

Я переспрашиваю, что она имеет ввиду.

- Ну все кто приходят сюда обычно «в теме». Как тебе больше нравится?

Я отвечаю своим хриплым голосом, что она меня с кем-то перепутала, потому что я сюда зашла просто выпить. «В теме»! теперь оказывается, это так называется.

- А насчет курения. Моя сестра уронила в мою коробку с игрушками бычок. Сгорело все, что у меня было, и я отлично это помню.

Я киваю молча. Молча, потому что подозреваю, что она просто услышала мой хриплый голос и ту же клюнула. Она – пассив, ботом.

Я внимательно смотрю на неё. Тени на её глазах наложены так густо, что кажется, будто вместо глаз дыры, как в шарах для боулинга.

Она говорит:

- Дай я угощу тебя. –устремив на меня свои глазки-дырочки.

Я спрашиваю её с какой стати она это делает, ведь я уже объяснила, что я пришла сюда просто так.

Она смеется и говорит:

- Да ладно, ты просто нагоняешь кураж! Здесь никого не бывает просто так. А мне..нравится твой голос. Ты заешь, что по своей природе все девушки бисексуальны? И я могу помочь тебе раскрыть себя. Ты боишься?

Я смеюсь и качаю головой. Прикуриваю от свечи.

- Что смешного?

Я говорю, что это уже слишком.

- Ты прикурила. Теперь с тобой произойдет несчастье.

Я пожимаю плечами, выпускаю дым, пытаясь расслабиться.

Она пытается вырвать у меня сигарету и я спрашиваю, а почему она вообще пришла сюда, в этот бар, если терпеть не может дым.

Она пожимает плечами и говорит:

- Нет, я нормально отношусь к дыму и курящим людям. Просто когда куришь ты, мне это не нравишься. Ты напоминаешь мне мою сестру.

В этот момент появляется женщина с короткой стрижкой и очками авиатора на носу. Настоящая мужеподобная женщина-коп.

Она резко разворачивает мою собеседницу лицом к себе и почти кричит:

- Ты?!

Её голос хриплый. Как у меня сейчас.

Обладательница такого голоса должна быть либо трансвеститом, либо командиром, либо это просто «оно».

Девушка испуганно смотрит в лицо объявившейся матроне и тычет пальцем в меня. Я сижу, ошарашено уставившись на эту парочку. Взгляд дикой коротко стриженной женщины падает на меня и она что то шипит мне. Я не слышу, но мне становится не по себе.

Я думаю, может это все-таки парень?

Она щурит свои узкие глаза так, что, кажется, что её ослепило солнце.

И я понимаю, что иногда приметы сбываются, как и гороскопы. Тогда я в это не верила, но сейчас я понимаю, что это не имеет значения – веришь ли ты.

Вы спросите меня – что было дальше? Да ничего особенного. Драка, в результате которой я неудачно упала. Вы видите результат. Теперь вы знаете как я сломалась.

Когда Макс заходит ко мне, я спрашиваю рассказывала ли я о том, как попала сюда. И он отвечает

- Да, около двух недель назад.

Так давно?..мне казалось, что это было только сегодня. Время стало для меня таким неощутимым, как во сне. Потому что все-все-все-все это не происходит со мной. Все это просто фильм, за которым я наблюдаю из своей диспетчерской.

Я говорю:
- Макс, ко мне ревновали. Это была та же разрушительная ревность, которой моя бабушка ревновала к сцене. Я рассказывала тебе о том случае с выступлением и этой её фразой?

И он отвечает, что да, рассказывала и уже давно.

Я опять удивляюсь, потому что совершенно не помню этого. Единственное, что я понимаю отчетливо – я скучна.

- Она представляла себя на моем месте и рыдала, рыдала. Слезы крокодила..она бы оторвала эти ноги, если бы могла. Она бы пришила их себе.

Макс в ответ размеренно кивает. Потом он внезапно говорит:

- Сегодня наша идея станет явью. Ты готова?

Он должен был сказать «моя идея», но ведь я не в том положении, чтобы придираться. Я отвечаю утвердительно.

- Хочешь чего-нибудь?

Вместо этого я слышу «у вас есть последнее желание?»

Я говорю:

- Да, я хотела бы прикурить от свечи. Не спрашивай меня зачем. Просто хочу проверить примету.

Макс кивает, исчезает из палаты, и я слышу грохот двери. Интересно, с каким барабаном можно сравнить этот звук?

Макс приходит с сигаретой и свечей. Пока он раскуривает для меня эту «палочку смерти», я снова спрашиваю

- Ты же знал, что прикуривать от свечи – плохая примета?
Мой доктор качает головой и я продолжаю:

- Теперь с тобой произойдет несчастье.

Тогда он вопросительно смотрит на меня и струйки дыма выходят из его ноздрей, подобно червям.

- Я же говорила о примете, а ты даже не слушал меня.

Макс тушит сигарету об тумбочку и говорит:

- Сейчас не до шуток.

Спустя несколько мгновений в мою палату входят незнакомые люди. Мужчины. Они принесли с собой камеру, штатив и освещение.

Один из них подходит ко мне и начинает раздевать. Он делает это грубо, будто разворачивая шоколадный батончик.

- Начали! – говорит «режиссер».

По его команде парень, который меня раздевал, снимает ремень и расстегивает ширинку. Он уже разводит мои ноги своими ладонями, когда я просто закрываю глаза.

Это ведь всего лишь фильм. По сценарию я должна лежать с закрытыми глазами.
«По сценарию» я мертва.

О, Макс, это была гениальная идея – порадовать извращенцев некрофилией и стрясти на этом денег для операции.
«Ты могла бы сниматься в фильме!» говорил ты.
Я даже не знаю как назовет этот фильм порнограф. Наверное, как фильм ужасов.

Макс сидит и наблюдает за съемками. Какой-то парень держит большой микрофон.

Вот он чертов вуайеризм! Вот он!

Я снова на сцене и за мной наблюдает публика!

Кровать, на которой я лежу, скрипит в новом для меня ритме. Вот моя музыка!

Главное, это оставаться большой мертвой куклой, чтобы избежать дублей.

Мне кажется, или это ритм джайва?

Когда мои глаза закрыты – я снова танцую.