Маленькая сансара

                ОЛЕГ ГОРШКОВ

                ***
услышав «прости», понимаешь, как виноват,
со слова «прощай» начинает охоту память,
начиняется болью, отчаянно ищет паперть,
где подается спасение однова –
снегом ли, богом, иным ли каким ростком
музыки в человеке, представшем почвой,
ждущей садовника…

холодом позвоночным,
жаром височным почувствуешь вдруг родство
с первой, всходящей в дрогнувшей тишине,
робкою нотой, похожей на сон, на небыль…
распахнёшь все окна, выберешь вид на небо,
да так и останешься с болью наедине…
----------------------------------------
У Олега Горшкова эти стихи – о разлуке, но они настолько плотные, что разлука, спроецированная на читателя, ретушируется этой плотностью стиха, и к концу стихотворения уже невольно забываешь об изначальном посыле стихотворения.

услышав «прости», понимаешь, как виноват

Ещё Пушкин, как мы помним, высоко ценил искусство парадокса. И, читая Олега Горшкова, понимаешь, насколько поэт попадает в яблочко с этим парадоксальным изречением о «виноватости». Если женщина виновата, у неё мы... попросим прощенья! В чём же вина героя? Да в том, что он, мужчина, «допустил» вину женщины. А вина женщины возникает тоже не на пустом месте: обычно это – бумеранг какой-то мужской оплошности...

со слова «прощай» начинает охоту память,
начиняется болью, отчаянно ищет паперть...

Великолепные строчки по звуку, по свежести рифмы, каждое слово – на своём месте. Боль, конечно, изначально присутствует в памяти человека. Но память только в этот момент «включается». Да, она «начинает охоту». Память-охотник. Она растравляет уже поражённую стрелой амура рану. Она – охотник-садомазохист. Именно поэтому память «начиняется» болью, как карамелька...

У Олега Горшкова сердце человека – «почва, ждущая садовника». И это сказано очень тонко: ни намёка на необходимость какой-нибудь из уже существующих религий... Да и какая, в общем-то, разница, откуда придёт спасение? Важно, что сам человек пока не в состоянии справиться со своей болью, хотя и, движимый жаждой жизни, подсознательно ищет душевное противоядие...

Стихотворение очень «кинематографично», последовательно в своей цикличности ощущений. И спасение, как и во времена Паскаля, даруется душе отвлечением – будь то молитва, природная стихия или внезапно проросшая в человеке музыка...

И дальше у Олега Горшкова идёт мастерское «разоблачение чёрной магии» отвлечения. Потому что от глубинной, сущностной боли нельзя отвлечься навсегда. Она всё равно придёт – и возьмёт. Не потому, что защита слабее. Скорее, потому, что лучшее средство от боли – предаться ей до конца, не дробить её, не увиливать в сторону.

холодом позвоночным,
жаром височным

Вот ещё одна поэтическая удача Олега Горшкова – смешение холода с жаром. Противоположности сплелись, но обретена ли гармония? Герой применяет все имеющиеся у него в запаснике средства самотерапии. Но тщетно. И всё-таки меня не покидает ощущение, что это – лишь фрагмент более крупной мозаики, что есть ещё не вошедшее в текст «заиконье, зазеркалье». Боль удавом окольцевала человека. Но он должен найти выход из этой маленькой сансары...