ERINnerungen-XXX

ПЕРВЫЕ ОБЛОМЫ

 Должно же было когда-нибудь закончиться мое сумасшедшее везение?! Закончилось оно через пару недель. Правда, эти две недели пролетели замечательно. Главное, все относились ко мне с симпатией, а моя «первая немка» и подавно влюбилась, практически не отходила от меня и так мило краснела в некоторых ситуациях.
   Отработав свои два-три часа, мы пережидали  полуденный зной в прохладных домах, а потом то ехали в Турин, то в окрестные деревушки, а то просто устраивали вечеринку…
   Но время шло, и надо было думать о будущем, так что, разменяв деньги, я начал звонить Потапычу, благо в холле старого дома висел таксофон. Дозвонился на удивление быстро, трубку сняла т.Люся…
- А, это ты, Алекс, - сказала она так буднично, будто я звонил с Невского. – Как там у тебя дела?
- Ой, Алекс, куда он там приедет! Так запил! По-черному! Он даже из дома не выходит, с чертями тут воюет! Какая уж ему заграница! Как там Стешка?
- Да я ее видел-то всего раз! Но тогда она была в порядке.
- Ну, передавай ей привет, если еще увидишь.
- Обязательно, а вы Сереже, дядь Коле и Герману.
- Ладно. Ну ты там деньги-то не трать! Пригодятся еще.
   Нет, я не расстался с надеждой дождаться Потапыча, но как бы отправил его в «запасники»…
   А Розелла! «Побывать в гостях у истинной римлянки, значит, по-настоящему увидеть Рим!» С такими мыслями звоню ей, в ответ что-то бубнит автоответчик, значит, ее нет. Два облома за полчаса! «Что ж, - думаю, - еще не вечер, впереди два с половиной месяца! Уж если Потапыч не завяжет, то Розелла всяко вернется домой!»

ПОДВЕШЕННЫЙ КОФЕ

   Когда-то Джон назвал меня кофеголиком. И вот теперь я оказался в «стране кофеголиков».
   За эти несколько месяцев мне не приходилось видеть, чтобы кто-то пил чай, все пили только кофе;  espresso или cappuccino. И вот маленькая деталь, где бы мне ни приходилось пить espresso, в ресторанах, барах, рабочих или сельских кафе, в гостях или в комнате Антонио, везде он был отличного качества. Что касается Питера, то там работал принцип «через раз», в одном кафе варят хороший кофе, в другом бурду. Про провинцию умолчу, там вообще не знают, что такое кофе…
   Кажется, от Потапыча я слышал историю о «подвешенном кофе»; вроде бы это практиковалось в Турине, но сам я не проверял. А дело вот в чем: любой посетитель любого бара, кафе и т.д. мог, выпив кофе, оплатить еще чашку, две и… попросить бармена «подвесить» этот кофе; в свою очередь, другой посетитель мог поинтересоваться у того же бармена, есть ли «подвешенный» кофе и, если таковой был, то получить его бесплатно…

КОМСОМОЛЬЦЫ – ВОЛОНТЕРЫ

   В тот день, закончив положенную норму, мы  с Антонио Т. пошли за сигаретами в придорожное кафе. Оно, как всегда, оказалось пустым, и нам пришлось ждать у стойки, когда старичок-хозяин спустится со второго этажа.
   Он, как обычно, обрадовался нам, заговорил с Антонио; раз уж так, надо остаться выпить кофе. Какое-то время спустя звякнула дверь, и зашел другой старичок, видимо, из дома напротив (их тут и было два!).
   Оставив старичков беседовать на свои стариковские темы, мы вернулись в лагерь. Входим в наш дом и вдруг! Я слышу русскую речь! Оказалось, пока мы сидели в кафе, к нам привезли двух новичков: мужчину и женщину из Белоруссии. Еще позже выяснилось, что они комсомольские работники, ездившие по подобным лагерям, якобы с целью перенимания опыта.
   При этом я очень удивился, как с их знанием английского можно что-то перенять! К тому же они были ужасно зажаты, не помогла даже водка, которой они проставились на вечеринке (это был их первый лагерь, так что привезенная из СССР досталась нам). Видимо поэтому и вечеринка не заладилась, их зажатость передалась остальным, и вскоре все начали зевать…
   Но надолго они не задержались, через три дня отправились дальше и остались в памяти из-за «эффекта родной речи»…
РОДНАЯ ПРОХЛАДА

   После комсомольцев прибыла не «родная речь», а «родная прохлада» - финка Санна. Она и правда, была как-то холодновата и приторможена, но посчитав меня почти за земляка, держалась рядом…
   Где-то в это же время приехал студент-португалец, задержавшись на пару суток, он рванул дальше, а его место занял турок Мурат. Мурат уже не был студентом; он работал врачом в деревенской больнице, где-то в окрестностях Стамбула. Однажды, взяв академический отпуск, Мурат отправился искать работу по специальности; сначала в Штаты, потом еще куда-то, а последним пунктом оказалась как раз Италия.
   В Турине ему тоже не везло, и он постоянно жаловался, что ужасно не хочет возвращаться в Турцию, что там плохие условия и платят гроши и т.д. и т.п.
   Уехал Мурат и почти вслед за ним Санна, но прибыли две гречанки; я бы сказал, две шустрые гречанки! Сиртаки не плясали, но и на месте не сидели, и каждый день брали с меня обещание, что поеду с ними в Афины; причем пропускали мимо ушей мои объяснения, что я не могу прямо из Италии поехать с ними в Афины, что для этого мне надо вернуться домой, получить приглашение и т.д. и.п.
   Если еще считать местных гостей, то можно все это назвать «каруселью»; каруселью наций, лиц, характеров и т.д. и т.п.

ИДИЛЛИЯ

   Два дома на обочине трассы в Альпы и наши три на холме были то ли началом, то ли концом деревни Кастаньетта – По.
   Узенькая асфальтка, начинаясь от трассы, петляла между холмов, мимо одиноких домов и вливалась в центр, ядро деревни; тут уже дома собрались в небольшую компанию, окружив среднюю, вымощенную булыжником площадь.
   Как-то вечером, когда стемнело и спала жара, мы взяли в лагере микроавтобус и по «вихляшке-петляшке» поехали в эту деревушку, чтобы посидеть в каком-нибудь кафе…
   И вот мы въезжаем на центральную площадь и остановившись, наблюдаем такую картину: кафе в длинном двухэтажном доме залито светом, а перед кафе, за круглыми столиками, сидит как бы не полдеревни. Один край занимают старики, посередине люди среднего возраста, а на другом конце молодежь; при этом никакой гремящей музыки, просто общение. Было во всем этом что-то непередаваемо хорошее; казалось даже, что это большая семья, а не односельчане. Тут же стояли еще одни «члены семьи», без которых картина лишилась бы половины очарования: огромные старые деревья; днем они, естественно, давали тень для посетителей кафе, а ночью на них по-праздничному сияли лампочки…
   Мы не сговариваясь не стали нарушать этой идиллии, а проехали чуть дальше, в другое кафе. Тоже двухэтажный дом, правда, поменьше; внизу закрытое кафе, без единого огонька, а наверху, из открытых окон голубой свет и монотонный бубнеж телевизора…
   Антонио Т. позвонил в дверь, тут же наверху вспыхнул свет, хозяин крикнул: «Momento!», скатился вниз и открыл кафе. Мы сделали заказы и разместились во дворе, обслужив нас, хозяин ушел к себе, предварительно предложив позвать его, когда понадобится…
   В другой раз пошли в кафе неподалеку от лагеря. Посетителей в нем оказалось изрядно, но и нам нашлось место. Нас тоже было много, так что пришлось составлять вместе несколько столов. Вскоре прибежал хозяин и  начал обход; останавливаясь за спиной клиента, он записывал заказы:
- Uno birro (одно пиво), одна водка, водка, пиво, белое вино, белое, красное, пиво…
- Latti, per favore! (молоко, пожалуйста!) – блеснул я знанием итальянского, когда он встал за моей спиной.
- Latti? – вытаращил на меня глаза хозяин.
- Si, signor! (да, сеньор!)
- Latti придется обождать, - (переводил Антонио) печально сообщил хозяин, - за ним придется идти к соседям, потому что у нас закончилось.
- Нет, ну если это проблема!
- Нет, нет, не проблема! – замахал руками хозяин. – Только придется подождать!
   Минут через десять передо мной поставили стакан и кувшин холодного молока, так что в тот вечер я напился его от пуза!

НАБЕГИ НА TORINO

  Добираться до города приходилось на перекладных: сначала с оказией (когда и пешком) до Кивассо, а потом на электричке до Турина.
   Кивассо меня удивил церковью: показалась слишком большая для такого городка; а церковь удивила… свечами! Ряды электрических свечей! Бросаешь монетку в прорезь под своей и она загорается (Чубайсу такое и не снилось!)!
   Когда я в первый раз вырвался к Эмилиане, то пробыл у нее допоздна, поэтому, выйдя из электрички в Кивассо, увидел абсолютно пустой перрон. Это сподвигло меня побежать к нему по путям, а не обходить до перехода. Тут же откуда-то выскочил полицейский и поманил к себе. Подхожу, он начинает что-то оживленно говорить по-итальянски и указывает, мол, пошли, в сторону «полицейского уголка». Заходим внутрь, за столом сидит другой полицейский, «мой» что-то тарабанит ему, показывая на меня. Другой достает какой-то бланк, что-то в нем записывает, потом протягивает руку и произносит знакомое слово: «Passporto!» «Достаю из широких штанин» и вручаю ему документище.
- Russo! – говорит он напарнику, просмотрев паспорт.
- Russo?! – переспрашивает напарник.
- Si! – подтверждаю я.
   «Другой» возвращает паспорт, комкает бланк и бросает в урну, а потом машет мне рукой, типа свободен. Что скрывать, было приятно оказаться на свободе!
   Кроме вылазок к Эмилиане, я часто ездил в Турин с Антонио Т. Его отец жил в рабочем районе и как-то вышло так, что мы довольно поздно поехали к нему в гости. В отличие от центра, в этом районе было безлюдно.
- Ни души, - заметил я.
- Здесь небезопасно в такое время, - поведал Антонио, - много наркоманов!
   «Вот заливает!» - подумал я, и тут под ногой что-то хрустнуло; оказалось, одноразовый шприц. Вот так я впервые увидел одно из достижений ХХ века!
   В другой раз Антонио привел меня в рабочий бар. Как уже часто бывало, (он один из многих знал английский), ему приходилось выступать в роли переводчика. Так мы сидим, общаемся, пьем хорошее вино с хорошей обильной закуской, курим «Marlboro» и кто-то спрашивает:
- Алекс, а у вас в Союзе рабочие скорее всего живут намного лучше итальянских?!
   Мало кто из наших рабочих и в «лучшие годы своей диктатуры» курил «Marlboro»,а в будни мог позволить себе такой стол, а что говорить о 90-м годе! Я и не помню, что говорил, но до сих пор не могу понять, была ли это шутка или эти туринские рабочие питались какими-то «просроченными идеологическими мифами»?
   Здесь же, в этих районах, шли «идеологические войны»: молодые коммунисты часто дрались с молодыми фашистами… В этом городе наделали шума «Красные бригады», о чем мне как-то напомнил Антонио.
   Я все пытался сбыть «царапки» и однажды выставил их в центре около какого-то магазина. Спустя некоторое время вдалеке появились карабинеры, и Антонио предупредил:
- Смотри, Алекс, если они подойдут и попросят документы, в карман не лезь, пусть берут сами!
- Почему?!
- Слышал про «Красные бригады»?
- Террористы?  Кажется, в кино видел. А они здесь причем?
- Притом, что если ты покажешься карабинерам подозрительным и полезешь в карман, тебя могут и застрелить!
   К счастью, они к нам не подошли, и мы, как всегда ничего не продав, тоже вскоре уехали домой…

КИНОМАНЫ

   Как-то вечером в лагерь заруливает легковушка; из нее выбирается молодой итальянец, подходит к нам и спрашивает у меня по-английски:
- А ты, наверное, Алекс?
- Точно.
- А я – Давиде. Хочешь поехать в кино?
- Еще бы!
- Поехали.
   Семья Давиде имела дом неподалеку от нашего лагеря, в который перебиралась на лето из Турина. Как раз из этого дома он и отправился на премьеру какого-то итальянского фильма в Турин, а поскольку он уже от кого-то узнал, что я киноман, то решил заехать за мной…
   Турин – город маленький, так что Давиде, будучи студентом, неплохо знал Эмилиану. От него я все и узнал!
   Парень, что устроил меня в лагерь, был ее бывшим любовником. В тот вечер кто-то сообщил ему, что Эмилиана пригласила русского пожить у нее, на что он мгновенно отреагировал «лагерем»! Просто она зависела от него; хотя они и расстались, но он почему-то продолжал платить за ее квартиру и, более того, за ее учебу… Эта новость открыла мне глаза и опустила на землю; как сказал бы Вильям по этому поводу: «Бесплодные усилия любви!»
   Зал летнего кинотеатра набит до отказа. Девушки сидят на коленях у своих парней, а одинокие, кому не досталось места, просто на полу. Запах кофе и сигарет; облака табачного дыма…
   Давиде пытается переводить, но наши английские хромают на все ноги, так что «инвалидский» перевод не позволяет мне насладиться фильмом; зато я в полной мере наслаждаюсь музыкой фильма и какой-то общей атмосферой…
   Хотя больше мы в кино не ходили, но знакомства с Давиде не прервали. Обычно он заезжал за мной вечером, и мы ехали в Турин то на вечеринку к его друзьям, то на чей-то день рождения или просто на рынок…
   На дне рождения мне из окна квартиры показали гору, в которую врезался самолет с «Ювентусом»; а я, показав Давиде одну из «царапок», которую затем подарил виновнику торжества, а позже поинтересовался у Давиде, где бы их можно продать…
- «Большой балун», - ответил Давиде.
- А что это?
- Это рынок на площади; по будням он маленький, а по выходным большой. Да я заеду за тобой в следующие выходные!
   В воскресенье спозаранку мы отправились на «Большой балун». Елки! Он и вправду оказался большой! Кажется, половина Турина что-то продавала, а другая половина толкалась между бесконечных рядов! (Возможно, на следующие выходные они менялись ролями.) И чего там только не было! Всякие штучки из бабушкиных сундуков и дедушкиных заначек, и тут же рядом последние модели «Levis» и т.д. и т.п.
   Мы уже не первый раз по дороге слушали Паоло Конте, который сразу же мне очень понравился, но первый раз Давиде вытащил из «ее гнезда» магнитолу и бросил в сумку.
- Зачем? – удивился я.
- Погляди, сколько арабов, - махнул рукой Давиде, - сопрут!
   (Странно, «ленинградские арабы» разительно отличались от «арабов туринских»! Все  «ленинградские арабы» были респектабельными студентами, а «туринские» бегали по улицам и торговали зажигалками «Bic». Они таскали сумки с коробками зажигалок и продавали их за какие-то «копейки». Кроме того, мне приходилось слышать страшилки про арабов-грабителей; нет все-таки Советский Союз был для них раем, как мне кажется.)
   А вот место пришлось поискать! Наконец Давиде с радостью кивнул в сторону свободного пятачка:
- Устраивайся скорее, пока свободно!
- Все, уже занято! – шлепнулся я на пятачок по-восточному.
- Ладно, я пройдусь по рынку.
- О'к, Давиде, жду тебя здесь.
   Довольно долго он бродил по рынку, но за это время лишь пара человек поинтересовалась моим товаром, да и то мы не сошлись в цене, так что мой портфель никак не мог облегчиться…

СИЛЬВИЯ

   На следующие выходные мы рванули в Турин с Антонио Т. Не доехав до Кивассо, машина заглохла, попытки реанимировать ее ничего не дали, так что мы оттолкали ее в лесок у обочины и до вокзала добирались на своих двоих…
   На подходе к рынку мне бросилась в глаза витрина магазина джинсов.
- Зайдем? – предложил я Антонио.
- О, нет! – возразил он. – Магазины для богатых! Если тебе нужны джинсы, лучше купить на рынке.
   Как и в прошлый раз, мы нашли местечко, и Антонио ушел бродить по рынку.
   Девушку эту я заметил издалека по ее белоснежной голове. Моего телосложения, симпатичная, одетая «а-ля хиппи»: джинсы-клеш и прочее… Собрался уже наблюдать ее со спины, но она вдруг усаживается рядом…
- Привет!
- Привет!
- Тебя как зовут?
- Алекс. А тебя?
- Сильвия. Слушай, Алекс, хочешь курнуть?
   «Вообще-то это не в моих принципах, - подумал я как всегда, - никаких наркотиков! Жизнь – главный наркотик! Хватит с меня кофе и сигарет! Но раз в жизни попробовать настоящую марихуану, думаю, можно. К тому же девушка классная и…»
- Не прочь, - сказал я вслух.
- Тогда давай 2000 лир, а то у меня не хватает. Тут недалеко! Я мигом вернусь!
   Возвращается действительно быстро, спрашивает:
- Ну что, пошли?
- А ты спешишь? Мне бы надо друга подождать.
- Да нет, не спешу.
   Она приземляется рядом. Мы болтаем о том, о сем, потом она просит поглядеть за полицией и начинает мастерить самокрутку. Так же украдкой курим. Мне хватает пары затяжек для «изменения сознания»…
   У Антонио хороший нюх, успевает вернуться на остатки. «Догнав» нас, он вдруг сообщает:
- Да, у меня хорошая новость!
- Какая?!
- Тут поблизости сейчас будут контрабандисты, можно взять сигарет по 2.000. Правда, меньше блока не продают.
- А какие сигареты?
- Американские. «Marlboro», «Camel», «Winston»…
- Ого! В магазинах они по 3.700, так что это почти в два раза дешевле! Конечно, стоит взять.
   Где-то на задворках стоит кучка мужиков. Только мы к ним подошли, подскакивает легковушка; из нее шустро выскакивают два парня, открывают багажник и вперед! Мужики хватают по 5-6 блоков. Пара минут и багажник пустой! Парни запрыгивают в авто и уносятся…
   Мы гуляем по городу допоздна. Сидим в кафе, потом идем к друзьям Сильвии, но их нет дома. При расставании она приглашает нас  на «отвальную». Она оказалась швейцаркой, а ее отец управляющим на каком-то туринском заводе; через несколько дней они уезжали в продолжительный отпуск и она решила собрать друзей…
   Сильвия записала свой адрес и телефон, но почему-то у нас не получилось вырваться…

ЛОЖКА ДЕГТЯ

   Избитая истина, но что делать! Добавлю и я свой «тумак»! все хорошее так быстро кончается! Не успели оглянуться, как все стали разъезжаться, и лагерь стал пустеть на глазах. Предпоследняя уезжала Элизабет. Мы с Минной поехали в Турин, чтобы проводить ее. Многие знают, каково это – навсегда расставаться с новыми друзьями, когда заканчивается смена в лагере, ну а если ты к тому же влюблен… Бедная Элизабет! Мне было тяжело, но я чувствовал, каково ей! Ведь это она меня любила, а я…только испытывал к ней дружеские чувства.
   Минна прожила в лагере еще три дня, а потом предложила поехать с ней в Рим автостопом. Я сказал, что поеду, если вернулась Розелла, но, увы, дома у нее все так же «заправлял» автоответчик…
   Итак, в недавно многолюдном доме осталось три человека: молодой южанин, Антонио Т. и я. Как-то сразу стало одиноко и тоскливо. К тому же у меня началась своеобразная «лингвоностальгия»: мне начали сниться сны, в которых я говорил по-русски; встречаю кого-нибудь из друзей, скажем, Гинстона, Скажем, на Невском, и мы говорим, говорим, говорим… Ностальгия по родному языку и никаких березок!
   Каждую бочку меда ждет своя ложка дегтя. Моя «ложка дегтя» появилась к тому моменту, когда мед все равно заканчивался… Этот южанин, и правда черный, как деготь, держался особняком, а когда студенты разъехались и мы остались втроем, от него вдруг повеяло враждебностью…
   Он не был студентом, а приехал откуда-то с юга Италии в поисках работы; в то же время ходили разговоры, что мне помогут  с постоянной работой, возможно, он начал воспринимать меня как конкурента, поскольку все иностранцы уехали, а я нет…
   Это подтолкнуло меня к сборам на родину, тем более, что до окончания визы оставалось около недели, а оставаться нелегалом мне как-то не хотелось.
   Я поехал в Турин, отметил свой билет в «обратную сторону», набрал подарков друзьям и родственникам и вечером объявил в лагере, что завтра уезжаю. Мы посидели с двумя Антонио в узком мужском кругу за бутылочкой граппы.
   Они принесли мне подарки; один дорогие итальянские джинсы, а другой две замечательные куртки: летнюю «журналистскую» и зимнюю спортивную. Я подарил им что-то из своих сувениров, которые так и не умудрился распродать…
   На другой день выехал пораньше, хотя мой поезд до Триеста и уходил поздно вечером, но ведь мне еще надо было проститься с Эмилианой и Анной.
   Антонио И. поехать не смог, а Антонио Т. отвез меня до Кивассо и обещал приехать вечером в Порто-Ново.
   Первым делом я навестил Анну (Дуди не было дома). Она дала денег, еды на дорогу и отличный спальный мешок…
   Потом помчался к Эмилиане, но, увы, ее не было дома (как она писала позже, ее не было в городе), так что лично не пришлось проститься…
   Было уже темно, когда поезд выехал из Порто-Ново. В вагонах второго класса нет фиксированных мест, занимай любое, впрочем, во всем вагоне было от силы человека три-четыре. Завалившись в пустой отсек и забросив вещи наверх, я сел у окна и с грустным сердцем наблюдал за ночным Турином, чувствуя, как уходит из моей жизни не самый худший кусочек…
   Когда город растаял во тьме, я снял обувь и улегся на диван в надежде уснуть…
   Поезд еще не набрал полного хода, так как часто останавливался в пригородах; примерно на последней пригородной остановке в мой вагон кто-то вошел. Шаги простучали по коридору и замерли у моего отсека. Жесткий женский голос громко и на чистом русском кого-то пристыдил: «Ну, смотри! Девушка едет одна и никого не боится! А ты заладил – грабители, грабители, грабители! Ночью ездить опасно!»
   Раньше я часто спал на животе, так и на этом диванчике улегся, и вот мои длинные волосы ввели человека в заблуждение, но я, мгновенно вскочив, вывел! Правда, слегка напугал супружескую пару средних лет; во-первых, оказался не девушкой, а во-вторых, и правда слишком резко вскочил. Но меня можно было понять; много ли русских жило в то время в Италии?! Думаю, не так уж много, а тут среди ночи русский человек заходит именно в мой вагон и мой отсек! Да, вскочив, я заорал:
- Входите, входите, я все равно не сплю!
   Страх новоприбывших сменился удивлением, а это чувство хорошее!
- Земляк! – кивнула женщина мужу, и они вошли.
   Оказалось, несколько лет назад эта женщина вышла замуж за этого итальянца; но не особо-то выучила итальянский, зато мужчина отлично говорил по-русски.
   В этот день они были в гостях у его родственников; засиделись, те предлагали остаться переночевать, но жена почему-то решила ехать домой. Командовала она, это было заметно, но муж упирался, мол, ночью ездить опасно, грабители и т.п. Не понимал, что эта женщина была из породы «конеборцов», она бы отбилась.
   Два или три часа до их остановки пролетели незаметно. Когда поезд подъезжал к их станции, жена потребовала у мужа:
- Дай-ка бумажник!
   Он беспрекословно подчинился, вручив ей пухленького «дорожного поросенка».
- Вот, держи, Алекс, - протянула она несколько купюр, - дорога еще долгая, пригодятся.
- Да у меня есть деньги! – для приличия попробовал отказаться.
- Будет чуть больше. Не обижай меня, возьми!
- Конечно, Алекс! – подключился муж. – Для нас это мелочь, а тебе пригодятся!
   Желаем друг другу удачи, и поезд мчится дальше. Конечно, после этой чудесной пары я уже не спал до самого Триеста; сидел у окна и уничтожал свои «табачные запасы», благо, вагон был для курящих…
   Триест; Югославия; кофе, кофе, кофе на станциях, в вагонах-буфетах; поздний вечер и вот я снова в Будапеште. В знакомых местах, можно сказать!
   Пробежка по кассам ничего не дает, придется ждать утра. Один из залов вокзала вскоре заполняется туристами; подстилка на пол, спальный мешок на тело, рюкзак под голову; народ прибывает и вскоре в зале мало и места, и свежего воздуха. Я располагаю «спальным комплектом», но никак не могу решить, где расположиться… Наконец делаю выбор в пользу платформы чуть в сторонке: там темно и тихо, и свежий воздух, так что вскоре устраиваюсь на ночлег…
   Усталость борется с кофе; покой с возбуждением; с переменным успехом… Из очередного «провала» меня вытаскивают грубые мужские голоса поблизости; приоткрываю глаза, вижу две темные фигуры напротив; они явно рассматривают меня. Язык кажется знакомым, слышу что-то вроде «инч», «инч»; кажется, это армянский? Странно, что они так долго обсуждают? Только собираюсь это у них спросить, как они уходят… Снова ныряю в полузабытье…
   «А это, кажется, венгерский? - думаю я, снова разбуженный кем-то. – Видимо, обращаются ко мне?»
   Открываю глаза, рядом на корточках сидит полицейский; значит, я не ошибся – венгерский! Он продолжает говорить, а я в ответ на английском и итальянском:
- Excuse me!  No capisco!
- Bad plase! – переходит и он на английский. – Плохое место! Плохое место выбрал для сна! Здесь могут ограбить! Лучше иди туда, где все!
- Спасибо, - благодарю служивого и начинаю выбираться из спальника.
- Спокойной ночи, - желает он на прощание.
- И вам.
   Я возвращаюсь к народу и полусплю вместе с ним до утра…
   Утром первым делом обмен лир на форинты. Потом налегаю на кофе, чувствую, день предстоит нелегкий: оформление «второй части» билета, на этот раз до Ленинграда.
- Мест нет, - говорят мне в кассе по-английски.
- На сегодня?
- И на сегодня, и на завтра, и на послезавтра, и…
- О'к! – останавливаю увлекшегося кассира и отхожу от окошка.
   «Нететка» требует своего; жую какие-то бутерброды, запиваю их кофе, задымливаю сигаретой и вперед! К новому окошку! Почему-то сразу спрашиваю по-русски; и – радость! На ломаном русском слышу ответ:
- Мест нет.
- На сегодня?
- И на сегодня, и на… А знаете что!
- Что?!
- Сходите-ка в комендатуру; там может быть бронь.
- А где это?
- Справа от вокзала, многоэтажное здание…
- Огромное вам спасибо!
- Не за что. Удачи.

ТУРИНО – ВАВИЛОНСКАЯ БАШЕНКА

   В комендатуре расспрашиваю людей что где; запрыгиваю в прикольный (без дверей и остановок) лифт и еду на какой-то этаж; нахожу какой-то кабинет, в котором сидит молодой советский офицер. Здороваюсь и говорю:
- Мне в Ленинград надо, а мест нет. Говорят, у вас бронь бывает?
- Бывает. Когда вам надо в Ленинград?
- Желательно сегодня, но в целом, когда возможно.
- Можно и сегодня. Присаживайтесь.
   Вечером я вхожу в родное сов.купе, где нахожу трех веселых «родных» парней. Мы еще не успели тронуться, а купе уже стало по-домашнему уютным!
   Было очевидно, что вскоре на столике появятся «друзья туриста» - бутылочки, и начнутся душевные разговоры. Разговоры! Когда не надо лезть за словом в карман! Оно даровано и ни во что не «упаковано», ни в какие словари, разговорники, самоучители! Эх, Слово ты, Слово родное!
   Позже выяснилось, что мои соседи везут из Будапешта кучи вещей на продажу. Узнав, что я был в Италии, они долго меня ругали: «Елки, Алекс! В Италии же шмотки в сто раз лучше венгерских! И дешевле! А ты так мало везешь! Эх, Алекс!»
   Почти всю дорогу в голове моей рушилась «вавилоно-туринская башенка», то есть смешение трех языков: русского, английского, итальянского; я запросто мог ответить на чей-либо вопрос (уже только на русском) по-итальянски или по-английски, а потом, сообразив, перейти на родной язык…
- А ты скорее всего не знаешь, - сказал кто-то из моих попутчиков, - если так долго жил в Италии, что Цой разбился?
- Не знаю, - ответил я, и сердце мое наполнилось горечью; первая новость с Родины оказалась невеселой… Да и само понятие «родина» для меня вдруг изменилось. Именно «вдруг», и толчок был к этому такой банальный: женщины-путейцы в оранжевых жилетах… Я вышел покурить в тамбур, когда мы уже ехали по Союзу и почему-то вид этих женщин меня так растрогал, что горло сдавило и слезы потекли из глаз… Наверное, в тот момент я понял, как далеко моему народу до нормальной человеческой жизни и, видимо, мне стало его жалко; до слез… А эти женщины послужили как бы «катализатором», ведь именно с них я  снова увидел нашу запущенность, неустроенность, к тому же теперь было с чем сравнивать…
   Мои соседи задержались, и когда я услышал, что они подходят, быстро стал вытирать слезы и подавлять новые…
- Ты че, Алекс, плакал?! – удивился кто-то из них.
- Я?! Ты что?! Наклонился как-то неудачно и дым прямо в глаза…
- А-а-а.
   В это время многие кричали: «Совок! Совдепия!» по поводу и без. До Италии и я, а после перестал (как в 88-м бросил материться), не пытался даже себе объяснить, почему, а уж другим подавно, просто молчал и не поддерживал, если кто обиженный начинал орать: «Совок! Совдепия! Пора отсюда валить!»
                Продолжение следует…