Лён

Только она, единственная в этом мире, могла видеть и слышать его… только она одна могла чувствовать его касание… только ей он мог открыть свою истинную сущность, таившуюся глубоко под кипенно-белой шерстью и прорывающуюся только сквозь глаза…
Лишь она единственная…

Останься хоть тенью милой,
но память любви помилуй…

…Со смертью во сне бредовом
живу под одним я кровом.

…Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.

Всю ночь они бродят садом
меж ягод, налитых ядом.

…И мертвые ждут рассвета
за дверью ночного бреда.

Развейся же тенью милой,
но память о ней помилуй…

Ф.Г. Лорка

В предрассветный час, самый темный и размытый, когда луна уже закатилась, но солнце еще не торопилось показываться из-за лесистого хребта горы Адамс, из тьмы леса вырисовался огромный белоснежный пес… он двигался медленно и совершенно бесшумно, скользя в тумане будто привидение. В застывших глазах плескалось голубое пламя. Он приблизился к оврагу, чьи края, словно волны прибоя, лизали языки парного тумана, и замер над двумя распростертыми на земле телами: одному из них предстояло остаться неподвижным навсегда, и сознание, заточенное в нем, было обречено на медленную и мучительную агонию… второе же было осуждено жить без души, погибающей прямо здесь и сейчас. Пес склонился над разбитой мертвенно-бледной девушкой и коснулся носом едва поднимающейся и опускающейся груди. Текли минуты, а он оставался абсолютно неподвижным, и с каждым ударом его огромного сердца интервалы между ее неровными вдохами и выдохами увеличивались. Восток по горизонту обозначился тонкой алой полосой, ломающей призрачную гармонию тьмы, начинало светать… Лишь, когда из-под земли в разные стороны брызнули первые лучи, озаряя край неба темным золотом, пес открыл глаза, словно прочертив след на прозрачном, размытом туманом лице, и направился к другому телу… но в этот раз он не задерживался ни на мгновение, наклонил голову и дотронулся лбом до холодного влажного лба, приказывая забыть… и запечатывая глубоко в подсознании то, что должно освободиться, когда придет срок… Не успел пес поднять массивную голову, как из его груди вырвался, метнувшись к земле, мощный побег и … в то же мгновение из теряющего очертания тела рванулись в разные стороны другие побеги, и все они устремлялись в землю, пронзая ее и утягивая за собой безмолвно содрогающееся в конвульсиях существо… С неподвижной морды клоками сползала шерсть, одновременно выцветая, и обращаясь в сверкающую пыль, осыпалась на человека под ним… за шерстью последовала кожа и пласты мышц… кровеносные сосуды, не успев пролить кровь, превращались в тонкие ветви… Пес беззвучно стонал, широко раззявив пасть, а его голова клонилась к земле, обрастая все большим количеством извивающихся побегов, на которых лопались почки, расправляясь маленькими листочками, мгновенно набиравшими сочность и цвет и также быстро серевшими и высыхавшими. Наконец, будто не выдержав обрушенного на нее веса, его голова медленно осела на землю, утягивая за собой оплетаемое растениями тело, дрожащие лапы подломились, словно по суставным сухожилиям черканул невидимый нож. В то же мгновение тело девушки начало меняться, словно одновременно с цветами теряя свою материальность, рассыпаясь сверкающим пеплом, неразрывно вплетающимся в клубящийся вокруг туман… Когда она исчезла, от массивной головы пса остался лишь голый череп с ярким пламенем в глазницах, зрачки неотрывно смотрели на лицо распростертого под ним человека… этот череп, едва задев неподвижное тело, медленно, будто в воду, ушел под землю…
Удар сердца, и словно бы и не было никакого пса, лишь едва заметный холм около безвольной руки…

Он сделал последнюю попытку, рискнув самым ценным, что имел – предназначением своего существования – чтобы свернуть самое мощное из когда-либо встречаемых им русел судьбы, связывающей воедино две обреченные жизни… Эта последняя попытка стоила ему всего…
…но еще она оставляла крошечную надежду на спасение…


Дневник Иезавель:

«19.09… нашла пропавшего несколько недель назад Тора, которого нарисовала по памяти… портрет не получился, не смог передать его добродушный и жизнерадостный нрав… Ведь в его взгляде, движениях, лае… во всем сквозила радость просто от того, что он живет и дышит. Для безграничного счастья ему было достаточно просто самого факта существования… Тора сбила машина… а потом… его просто отшвырнули от обочины подальше в лес… я… я… мне стало так нестерпимо больно… казалось, что вот-вот умру… но рядом была Хачи и другие… даже Ацке пришла… Вся моя маленькая свора собралась рядом, словно почувствовав, как остро я в них во всех нуждаюсь. Только благодаря им я и смогла все это вынести… мне пришлось взять его на руки… хотя от него почти ничего не осталось… и мы вошли в лес… Я не разбирала дороги, просто шла вперед, а они следовали за мной бесшумными тенями… Я не знала куда иду, но меня словно кто-то направлял, дергая натянутую глубоко в груди вибрирующую нить. А потом мы вышли к нашему мертвому царству, и в тот же момент хлынул дождь… Я оставила его в корнях платана у самого края обрыва, и старая маленькая Ацке села около него и замерла, словно идол древнего божества… и когда я вернулась с лопатой, она сидела также неподвижно… никто из них не шевельнулся, пока меня не было… Эта картина до сих пор стоит перед моими глазами… они так и сидели, пока я выкапывала для него могилу, а потом засыпала завернутое в тряпку тело… И только, когда я легла рядом со свежей, пахнущей дождем землей, Ацке взглянула мне в глаза… Я всегда чувствовала, что Ацке – не простая дворняга… Ее глаза всегда казались странными, никак у других, словно переполненными мудростью и множеством древних тайн… Но в этот раз в ее широко раскрытых глазах словно отражался голубой огонь… а остальные сидели неподвижно, будто в трансе… Наверное, написанное кажется абсолютной чушью, но все это действительно произошло. Это правда. И до сих пор, стоит мне закрыть глаза я вижу ее неподвижный гипнотизирующий взгляд… Казалось, что глядя в ее глаза, я проваливаюсь куда-то в разноголосый шепот и шорохи… словно слышу, то что раньше было для меня недоступно… и смотрю вроде бы в глаза старенькой дворняжке, но принадлежат они кому-то другому… огромному белому зверю, возвышающемуся надо мной, такому сильному и спокойному… А потом словно кто-то в моей голове прошептал, что все хорошо, и ему уже не больно, и сейчас он далеко… он нашел свой Рай среди распускающихся каждое полнолуние лунных цветов, и обрел покой… а потом он приказал мне закрыть глаза… и я не смогла не подчиниться. А когда открыла, передо мной снова была просто Ацке.
… я так и не пошла домой, осталась в нашем мертвом царстве… сижу, прислонившись к стволу нашего платана, чувствуя спинной, как пульсируют под теплой корой его огромные кровеносные сосуды, и меня переполняет запах растревоженной мокрой земли. Я не могу даже представить, как приду домой и лягу в кровать…
Мне так тебя не хватает, братик… В последнее время я часто вспоминаю, как мы вместе засыпали… и все это кажется таким далеким и нереальным… словно кто-то огородил мои воспоминания прозрачной пленкой. Знаешь… стоит мне закрыть глаза, и я чувствую тебя рядом, помню каждой клеточкой, твое лицо в моих волосах, руки на моих плечах… ты такой теплый, рядом с тобой так спокойно и счастливо… я даже слышу запах и чувствую дыхание, настолько ты реален... реальней самой действительности… но стоит лишь пошевелиться, и иллюзия разрушается. И мне так невыносимо от этого. Ох, братик…
…вся свита сейчас спит плотным кольцом вокруг меня … и это немного помогает согреться…»

…

«05.11. Хачико сегодня привела меня к Ацке… Сама Ацке оказалась слишком слабой, чтобы хотя бы подняться… Она стара… очень стара… Если бы она была человеком, ей наверное было бы больше ста… Но ее глаза еще древнее… Она лежала и смотрела на меня, и вся моя стая, все-все, снова были в сборе… они сидели плотным кольцом вокруг нас и ни один не шелохнулся… Но я почти не видела их, только глаза Ацке… в них снова горел тот самый раскаленный до синевы огонь… и слышался странный шепот… или даже невесомое пение… а потом в моей голове кто-то прошептал: «До встречи, Иезавель… Мы очень скоро встретимся»… Внезапно в груди, словно провернули ворот и отчего-то стало слишком тесно, и так защемило сердце, что перед глазами все помутнело от боли, в голове словно все звуки заглушил рокот ярящегося прибоя… А потом… я не знаю, что произошло потом… наверное, я уснула… или еще что-то… но… еще до того как открыть глаза, я поняла, что уже никогда не увижу Ацке… Около меня как страж сидел Лен… его имя подсказал шепот, еще тогда, в день похорон Тора… помнишь, я его описала: белый и огромный, мистер Само-спокойствие… он белоснежный, как пес-призрак, а глаза у него пронзительно-синие… Не знаю откуда он появился, может из ниоткуда… возможно, он и правда призрак, но он сразу же стал их беспрекословным вожаком… даже задира Лаки при нем поджимает хвост, словно щенок… Но видел бы ты этого красавца! Он размером с небольшую лошадь! Но Лен совершенно не пугает меня, даже наоборот… с ним мне очень спокойно…
… знаешь, временами мне кажется, что эти псы вовсе никакие не псы… Иногда они ведут себя разумнее людей… иногда они напоминают мне языческих духов… Почему другие люди не видят этого? Или же они только со мной становятся самими собой…»

…

«28.03… Что бы не сойти с ума… может, если я напишу об этом, станет хоть чуточку легче?! Этот разговор пыточным колесом вновь и вновь прокручивается в моей голове, будто где-то заело кнопку воспроизведения… снова и снова я четко слышу мои слова и его ответы… всё до интонаций и пауз между каждым словом… и это сводит с ума…
Все началось, когда я произнесла слово «папа…» То, что я собиралась сделать, должно было причинить им только боль. Я очень хорошо это осознавала. Я сама бежала от боли и прошлого, о котором они мне невольно, но неизбежно напоминали… Даже воспоминания о них были пыткой. Это трусость и малодушие! Но такова горькая правда… Оставить все как было не получится… прошлое не переделать… и продолжать жить, делая вид, что ничего не произошло, просто невозможно… это слишком для меня… У всех есть предел. И, похоже, я уже достигла своего…

- …папа… зачем вы меня нашли… я думала, что умру… и останусь с ними навсегда… я думала, пусть я виновата в их смерти, но я последую за ними… в этом было мое искупление…
- Боже, Иезавель! Не говори такие вещи, умоляю!!! Думаешь, я железный?! Думаешь, отец может спокойно слушать, когда его единственное дитя говорит о своей смерти?!

- прости… я ужасный человек… наверное, я разучилась чувствовать…

- девочка моя… это пройдет… просто нужно немного подождать… вот увидишь…

- папа…

- …всё твоя свора! Они устроили настоящий концерт на всю улицу… Но им не стоило так усердствовать… потому что, как только я услышал тот, самый первый, вой, сразу понял, с тобой случилась беда… и все, что от меня требовалось, выбежать к ним… через полчаса они привели меня прямо к тебе…

- Глупые… за что они так со мной? Я ведь ничем не заслужила их преданности… на моей совести их смерти! Но они опять спасли меня… папа, может ты знаешь? Почему именно я?

- Это знает только Бог, доченька… хотя, может и они тоже знают, за что так к тебе привязаны…

- Нет… они просто выражают то, что чувствуют… ведь они абсолютно бесхитростны. Им неважно, за что любить… и мне раньше тоже было неважно… но теперь… я не могу так… Я не смогу даже посмотреть им в глаза! Никому… я не вынесу их любящего открытого взгляда после того, что случилось! Я – их смерть! Их боль! За меня они умирали тогда без раздумья! Без причины! Папа…

- Понимаю… и всегда буду помнить, что я перед ними в неоплатном долгу… Ты не можешь обвинять их в какой-либо безрассудности! Они безрассудны от природы. Ведь они просто животные и поступили так, как подсказало им сердце…

- …папа… я очень прошу… помоги мне…

- Конечно! Проси меня о чем угодно! Я все для тебя сделаю…

- Папа… позаботься о них… обо всех! Отвези их в какое-нибудь место… где они ни в чем не будут нуждаться… где до конца жизни они будут сыты и счастливы… Прошу тебя! Я могла бы сказать, что это в благодарность… но зачем врать! Я просто не могу на них смотреть!!! Никогда, отец, я не смогу даже взглянуть ни на кого из них! Поэтому, умоляю, поймай их всех до одного, и увези далеко-далеко… но только, ради Бога, не порань и не убивай их! Иначе я просто не смогу жить…

- Иезавель… это жестоко… но я не могу обвинять тебя в жестокости, после того, что ты вынесла… что вынес я сам… - он склонил голову, спрятав лицо в руках и судорожно громко выдохнул, - Если бы… если бы его на разорвали звери, я бы… клянусь… я бы его из-под земли достал и разорвал собственными руками!
Мне так отчаянно захотелось защитить и пожалеть его, но я ничего не могла… Все, что могла – не разрыдаться перед ним…

- …прости… - еле выдавила я из себя.

- Я все сделаю. Обещаю, ты никого из них больше никогда не увидишь…


Это самое страшное преступление, совершенное мной… потому что я пошла на него осознано, отдавая себе отчет в предательстве по отношению к ним… ведь они просто любили меня всем сердцем и готовы были умереть за меня… а я…

… когда я впервые вышла на улицу, их нигде не было… никого… и мир без них показался пустым и равнодушным… его больше не освещала их безграничная верность… и только Лен, кипенно-белый, как призрак Зимы, ждал меня у наших жемчужных ворот… я знала, что с Леном папа не сможет ничего поделать…
…мое предательство не поколебало его странного отношения ко мне… я чувствовала это всей душой… Наверное, он считал меня еще маленькой и капризной, не осознающей глубины своих поступков… а может и наоборот… он слишком хорошо знал все мои чувства… тогда, вероятно, он просто полагал, что я сама себе и судья, и палач… не знаю… с Леном всегда все слишком сложно…

Было так непривычно пусто… я постоянно неосознанно ждала их… может, где мелькнет тень или какой-то звук… но нет. Мая просьба была исполнена очень четко… И только дождь, дождь, дождь… вечный ледяной дождь, который шел уже несколько дней и не собирался останавливаться… Мне показалось тогда, что он будет идти всю оставшуюся мне жизнь…

Безмолвный дождь. Вселенская Тишина. Призрачный пес… И тупая ноющая боль воспоминаний, уродующая все вокруг. Я молилась, чтобы что-то изменилось, и ты вдруг вернулся ко мне… Тогда бы я нашла в себе силы прожить еще немного… Но одновременно я понимала всю бесплодность этих молитв… Со мной был только Лен… и его бесшумные шаги и касание теплого бока успокаивали и позволяли сделать очередной вдох… В тот момент во всем мире для меня существовал только он один… Я цеплялась за него взглядом и казалось только эта связь удерживает меня от безумия…»