Специфика Смерти

Джеймс Гудвин
СПЕЦИФИКА СМЕРТИ. Фантастическая повесть.
(Главы из книги).
Продолжение повести "Сердце Дурака".


Личный сайт: www.goodwinland.info
E-mail: dgydvin@yahoo.com



(c) Жуков В.А.




                СПЕЦИФИКА СМЕРТИ



                СОДЕРЖАНИЕ



*Предисловие автора
*Только ты
*Через вселенную
*Евангелие от Сатаны
*Подарок Волшебника
*Первый
*Бриллианты навсегда
*Формула любви
*Рождество
*Заповеди
*Париж
*Спасение
*Ворота Рая
*Земляничное Варенье
*Смысл Жизни
*Единственный
*Прозрение
*Вечный вопрос


               






"Смерти нет, есть Земляничное Варенье".

Красная Шапочка


"Смерти нет".

Смерть





    Девушке, у которой стоит на книжной полке "Сердце Дурака".
    Маргарите – вечной жене Мастера.
    Герде – дочери Ганса Христиана Андерсена.
    





                Предисловие автора
 

         
Эта история о Милосердии и Зле.                О Сердце, которое никогда не стареет.                О вечной молодости и бессмертии наших чувств.
О Свете и Тьме, дающих нам Мир и Покой.                О Смерти, без которой не было бы Жизни и Любви, Движения и Начала.

Эта история – бесконечная дорога в сказочный мир Веры и Благородства, Рыцарства и Добра, Музыки и Книг.
Это – сон, где нет страха и лжи, одиночества и тоски, подлости и потерь.
Это – страна, где все живут вечно.
Это – фантазия о тебе и  только для тебя.

   



                Только ты


Вечер бархатным покрывалом опустился на город. Тишина и покой вокруг Ведьминой горы. Я сижу в окружении бездомных кошек и собак и скармливаю им деликатесы, специально купленные для этого случая в центральном продмаге города. Раньше, когда они не знали кто я, у нас были мелкие недоразумения. В начале знакомства, по-видимому, от страха, стая собак пыталась съесть меня вместе с моим угощением. А кошки боялись и меня и собак. Теперь никто никого не боится и все довольны друг другом. Взаимовыручка и взаимопонимание. Я их кормлю, а они слушают мой бред и рассуждения, которые еще хуже бреда. Как, например, мое предположение, что моральное состояние любого государства определяется не только количеством построенных на ворованные деньги церквей, но и огромным числом беспризорных детей, стариков без лекарств и крова, собак и кошек, выброшенных на улицу.

На Ведьминой горе я расслабляюсь, становлюсь самим собой, веду себя как избалованный Маугли – прыгаю с дерева на дерево, понарошку дерусь с кошками, играю в прятки с собаками, болтаю и кричу. Днем кричу и болтаю обо всем, что взбредет в голову – охранка точно упекла бы меня за это минимум на пятнадцать суток (мельчают людишки – раньше, при Отце Кровососе, без суда и затей просто бы расстреляли). А ночью летаю над городом, над любимой горой и иногда, при хорошей погоде, лечу к моим сказочным звездам.

Хорошо, когда вокруг друзья и прекрасная погода. Правда, сегодня она вознамерилась испортить наш уютный пикник. Мне не хочется лишаться такой интересной компании и веселого костра с шашлыками. И поэтому, подумав, как всегда о чем-то прекрасном – разумеется, о девушках, я решил, что погода сегодня до глубокой ночи останется прежней. И она со мной согласилась. А еще говорят – "изменчива, как погода". Не правда все это – нет ничего вернее и надежнее погоды и милых девушек, конечно же, только в том случае, если ты ими управляешь. Хотя, честно говоря, среди настоящих друзей у меня были в большинстве своем девушки, которые умели управлять мной. С парнями у меня как-то не клеится. Почему-то они не верят, что я могу  всего лишь дружить с их подружками.

Родник под гигантской сосной мерцает и поет, шашлыки смущают запахом всех, языки пламени манят и зовут, а я, не смотря ни на что, читаю вслух стихи Гудвина,
посвященные мне:


                " Снег и холод в осеннем окне,
                Черный ветер смеется и плачет,
                Смерть – зима на рогатом коне,
                Улыбаясь задумчиво, скачет.

                Ей смешно – скоро старость придет,
                Белой вьюгой сердца заморозит,
                Равнодушно мечты разобьет
                И в безмолвие кладбища бросит...
               
                Все пройдет. Друг мой, крепко держи
                Свой стакан – в нем огромная сила,
                И себя за судьбу не вини –   
                Все мы путники общей могилы,

                Все мы странники. Выпьем до дна
                За обман тот, что жизнью зовется.
                Пусть холодная старость – зима
                К нам с ножом, улыбаясь, крадется.

                Мы не дрогнем и честно нальем
                Ей, как другу, чистейшего зелья.
                Смерть прекрасна – за это мы пьем,
                Жизнь без Смерти – обман и похмелье”.


Все мои друзья восхищенно молчат – аплодисменты здесь не уместны. Я согласен с ними – великое нельзя испортить лестью. Поэтому нет смысла подлизываться ко мне и к стихоплету Гудвину, тем более что все уже сыты. И все же, иногда, мне так хочется, что бы очередная возлюбленная сказала мне: “Да ты – вообще! Да ты – супер!" Но им, бедняжкам, сложно составить даже такое короткое предложение. Что делать, я предпочитаю красивых, а не умных. А как было бы здорово получить большой кусок лести и требовать, требовать: "Еще, еще, не останавливайся!" Знаю, что грубая, мерзкая, наглая лесть, а все равно приятно. Да, вот такой я сложный, а не “эгоистичный подонок”, как почему-то обозвала меня одна красавица, в виде исключения оказавшаяся умной. Но на то и исключения, что бы никогда не менять свои выстраданные правила, которые гласят: "Все в жизни – обман". Хотя есть свое блаженство в неведении… 

Мы странствуем во тьме жестокого и безумного мира, через вселенную одиночества и зла,
поэтому не следует ожидать от нас правды и откровений. Вся жизнь – это ложь и заблуждения. Да и врать намного интереснее. Жизнь становится многокрасочной и непредсказуемой. Тем более, когда начинаешь верить в собственное вранье. Тем более, когда по привычке твердишь беспрестанно: " Да, да, все бессмертны". Хотя, на самом деле, бессмертна только Смерть.

Но, как бы то ни было, одно я знаю наверняка – не скакал я ни на каком единороге зимней порой и ни над чем не смеялся. Бывало выпивал по последней – для моих подопечных, но никогда не крался с ножом и не страдал от похмелья. И, разумеется, никогда не был ни старостью, ни, тьфу – тьфу, чтоб не сглазить, женщиной – зимой. Ох, уж этот Гудвин. Ай да, сукин сын.

– Господа, все существа на Земле, кроме собак и кошек, конечно же, – примитивные животные с низменными инстинктами, направленными только на себя любимого. " Только ты, только ты", –  твердит их извращенный мозг, иногда, из прихоти, позволяющий делать им нечто, не являющееся чистым злом. И всегда, любуясь собой, называет это – с большой буквы – Добром. Что, без всякого сомнения, – чистой воды вранье. Смена белья не делает человека святым.

И, тем более, альтруистическим добрячком – самаритянином.                Ух-ты, какие длинные слова я знаю. Удивительно, чем короче слово, тем оно более доходчиво. Как сказал наш великий Президент: "Народ любит приказы". И он тысячу раз прав. Вот, например,  натворил ты что-нибудь непристойное: мирные города бомбил, у пенсионеров и инвалидов деньги украл, ворам страну отдал на разграбление, людей в скотов  превратил и убил кого-то в туалете. Не беда. Главное, тверди: "Я честно исполнял уголовный кодекс и конституцию страны. Я – законопослушный гражданин, верующий в Бизнес и в Бога. Вот даже креститься научился и кроить постную рожу, особенно когда в очередной раз что-либо сгорит, взорвется, упадет или затонет в нашей самой народной Империи мира. И живу я, поэтому, с чистой и холодной совестью, ибо выполняю приказы вождей и Его".

Много раз я слышал подобные рассуждения, до Большого Отстрела – о приказах начальства, теперь же, во времена Вертикального Единства – о приказах от самого Всевышнего. Классный ход – заменить гнилую идеологию на веру в высшие, а потому не подвластные пониманию силы. Особенно, если эта сила принадлежит Небу и Душе. А раз так, то чего бы Им ни поделиться немного с комментаторами и слугами самых свободных людей на Земле. Ведь страна  уже давно поделена и распродана, народ уже давно обворован и разделён, религия уже давно заменила официальный оптимизм.

Вождь приказал делиться, Церковь приказала молиться, Бог приказал умереть.





                Через Вселенную

1

– Умереть? Можно, для разнообразия.                Представь себе – нет стран, религий, голода, войн – братство людей. Нужен ли тогда будешь ты – нужна ли будет Смерть? Уверен – да. Как бы вечность ни была бесконечна, она не может быть бессмертной. Смерть – это единственная возможность продолжения бесконечности и бытия. Вселенная освобождается от ошибок и экспериментов, человек – от грехов и самого себя. Но, что остается взамен? Очередная попытка упасть и разбиться? Ведь, вместе с освобождением и очищением теряется самое главное – покаяние опыта и личностная оценка своих поступков. А значит, все начнется заново по замкнутому кругу. Ведь, Добро и вечное наказание несовместимы, и чтобы стать небесным жителем нужно снова родиться и грешить…

2

Много раз в своих путешествиях я проходил мимо этого места. Иногда, в кратких перерывах, чувствуя усталость и пустоту, я останавливался возле этого дома с мягким светом в окнах и вечным дымком над крышей, не переходя мшистого мостка, лишь прислушиваясь к светлому и нежному голосу Маргариты, к голосам гостей, которым я завидовал, к стихам Мастера и к Любви, окружающей всё пространство покоя и вечности последнего пристанища любимцев Мессира и его свиты. Мне казалось, что я не только не достоин, но и испугаю своей работой хрупкую королеву и заставлю нахмуриться ее Друга и Любовника Мастера. Но я ошибался – приглашение лежало в моем левом кармане и грело мне сердце. Я снова стоял возле их тихого дома, освещенного полной луной, не спешил и наслаждался вечерними минутами предстоящей встречи.

3

"Тень твоей улыбки", "Дурак на холме", "Через вселенную" – наверное, это наши самые любимые сказки. Маргарите особенно нравятся его стихи. Вот, например:


                “Я душу дьяволу продал за ночь с тобой”,
                Безумства ночь...

                И гибель и Любовь,
                Как тяжкий крест
                Мне суждено нести
                В последний путь...

                Последний шаг в ночи...

                В ночи потерь, страданий и страстей,
                В ночи измен, предательств и смертей,
                В ночи Любви,

                Где год всего лишь миг,
                Где час, как год,
                И вечность только крик,
                Где Рай – постель,
                И первый грех – оргазм,
                Где дьявол – раб и лишь слуга на час,
                Где страсть – мой Бог и вечный господин,
                Где жизни смысл – лишь поцелуй один...

                “Я душу дьяволу продал за ночь с тобой”...


4

"Вечность – это только время..." И, конечно же, вечность – это Любовь. Хотя есть и другая точка зрения: "Мы так любили бы друг друга, когда моложе были б на одну любовь".

5

– Я очень хотел бы стать вашим другом, но всегда этого боялся. Боялся, что вы откажете мне.

– Друзей у нас много.

– А у меня нет. И это не удивительно. Мало кто захочет дружить со Смертью. Я не злой дух. Я не соблазняю и не совращаю. И не желаю зла. Я выполняю свою работу. Я обязан выполнять свой долг. И на этом поприще я незаменим. Но мне порою бывает горько. Что именно мне приходится жить в двух мирах. И не одному из них я не принадлежу. И никто, зная, чем я занимаюсь, не хочет со мной общаться. Там меня боятся. Здесь – ненавидят. Ведь я не только души очищаю, но и лишаю их близких и друзей.

 – Я рада, что ты рядом с нами.

 – Спасибо, Маргарита.

6

Мастер и Маргарита, держась за руки, проводили меня до лесного ручья. Маргарита, встав на цыпочки, поцеловала меня в щёку – запах лаванды и молока. Память прекрасного прошлого... Мастер крепко пожал мне руку: "Заходи. Без приглашений. Ведь, ты – наш Друг".

7

Я вышел с другой стороны ручья на Ведьмину гору, сел возле любимой сосны и в лучах утреннего солнца начал читать подаренную Мастером рукопись "Специфика Смерти – Евангелие от Сатаны".

8

Мессир вздохнул и сказал:
"Хорошо, пусть будет так – священная книга, написанная святыми людьми. Но разве святые не ошибаются? Разве у них в жилах не течет человеческая кровь? Дело ведь не в количестве ошибок, а в желании признать их, а значит стать грешником и честно сказать: "Все мною сказанное –  выдумка, и если она случайно совпала с действительностью, то это либо везение, либо Божий промысел". Хотя, по правде говоря, как пишут литературные критики – общая атмосфера и Истина не искажены. И это главное. Что же в деталях было на самом деле – имеют право говорить и писать только очевидцы. А их уж нет, да и писать в то золотое время могли, мягко говоря, не все.
Знаю я одного свидетеля, но никто его не любит и слушать не будет – боятся и бегают от него всю жизнь. Смерть – одноразовый собеседник на единственную тему: "Быть или не быть". Есть еще один – это я. Но кто же поверит поверженному Ангелу, мстительно искажающему Правду? Разве что, близкие друзья. Для вас моя книга называлась бы так: "Специфика Смерти – Евангелие от Сатаны". И имя мое, придуманное людьми, и название это мне нравятся. А вам?”





                Евангелие от Сатаны   

1

"Левий Матвей – наследственный сборщик податей, сидел, поджав ноги, на краю Иерихонской дороги, в этот час пустынной и раскаленной послеобеденным солнцем жаркого месяца Нисана. Чахлые ветви иссохнувшей акации не спасали от жары и режущей боли внизу живота. Он медленно валился на бок, прижимая к себе изо всех оставшихся сил суму с собранными за день деньгами. Красное марево застилало его глаза, запах гнили и смертельной болезни, признаки которой он заметил два месяца тому назад, выворачивали все внутренности и душили последние попытки встать. Язвенными губами, почти в бреду, он хрипло бормотал: "Сука, сука, убью суку". Но убивать было уже некого. Веселая вдова, подарившая ему срамную болезнь, исчезла вместе с караваном заморских купцов, увезших её на север. Левий стонал и вместе с блевотиной изрыгал проклятья в адрес вдовы и всех Богов, в которых давно не верил. Смерть, он чуял её и знал, она его последняя вера – вера в избавление и блаженное небытие, где не было ни одной человеческой твари, людей, которых он ненавидел.

"Приди, приди", – застонал он, и тут же чья то прохладная рука коснулась лица, и боль, жестоко мучавшая его, мгновенно ушла. Левий, не доверяя собственным чувствам, медленно открыл глаза и поразился человеку, склонившемуся над ним. Он улыбался, как могла улыбаться в детстве только мать, и как не улыбался никто с тех пор как Левий Матвей стал сборщиком податей. На юном лице незнакомца сияли лучезарным светом глаза – глаза мудрого старика, повидавшего мир.

– Ты кто? – осторожно спросил Левий и на всякий случай нащупал руками казенную суму. Не верил он никому – ни людям, ни Богам, ни юным мудрецам, подкравшимся к умирающему с деньгами. Но боль прошла, и не так, как прежде, оставшись до следующего раза внутри под сердцем – боль исчезла и исчезла навсегда. Левий испугался, провел языком по губам и не почувствовал привычных за последнее время язв, и испугался еще больше: "Пришла Смерть, это Смерть, этот юноша – Смерть".

– Нет, по-прежнему светло улыбаясь, сказал незнакомец: " Я не Смерть. Смерти нет. И меня зовут Иешуа, Иешуа Га-Ноцри. Поешь, тебе надо подкрепиться", – продолжил он, протягивая Левию сладкие бататы.

– Постой, не уходи, – попросил Левий и, сделав над собой усилие, тихо спросил: "Ты – Бог?".

– Я – человек, по образу и подобию твоему.

– Хочешь денег? – хрипло спросил сборщик податей и протянул Иешуа суму. У меня дома еще есть.

– Левий Матвей, ты ищешь дружбы со мной?

– Да.

– А разве дружба похожа на вдову, которую ты купил вместе с болезнью? У дружбы нет цены в золоте и серебре.

– Возьми деньги просто так: купишь себе много еды и красивое платье.

– Взгляни на птиц: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец наш Небесный питает их. Мы не гораздо ли лучше птиц? И об одежде что заботишься? Посмотри на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут, но и царь Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Не заботься о пище и одежде, Отец наш Небесный знает, что мы имеем нужду во всем этом. Не заботься о завтрашнем дне, потому что завтрашний сам будет заботиться о себе. Ищи же, прежде всего, Царство Божье и правду Его, а всё остальное – приложится”.

2

"Каифа – Верховный судья и священник храма Ирода Великого, облаченный в белые одежды, ехал в шарабане на вечернюю службу и затем – на собрание Синода, посвященного предстоящему празднику Святой Пасхи.

Тяжелые мысли одолевали его – непонятные события происходили в земле Иудейской, ото всех городов приходили слухи и противоречивые сведения о неком целителе, враче и философе, который слепым возвращал зрение, больным – здоровье, мертвым – жизнь. Обещал бедным рай, нищим духом – Царство небесное, страждущим – Милосердие. Называет весь мир храмом Божьим, отрицает субботу и обрезание. Волнуется народ, и всё чаще слышится: "Мессия, Мессия пришел". Уж сколько раз толпы мошенников и всяких сектантов смущали умы и настроение простых и наивных граждан Иудеи: то ангелы Смерти, то белые братья, то очищающие водой. И пророки, и предсказатели, и колдуны, и свидетели конца Света, все они жаждали только золота и власти, и поклонения толпы. И этот разбой совращал и плавил слабые умы к выгоде римским властям, только и ждущим мятежей и беспорядков. Священный Синод не допустит этого, чего бы это ни стоило, покой и порядок важнее всего. И, прости меня, Господи, даже если это был бы Мессия, не ко времени, нет, не ко времени. Да, и нет и не будет ни какого Мессии, знал об этом мудрый Каифа. Давно прозрел и знал, что Бог, силу имеющий, высокомерный и властолюбивый, равнодушно взирающий на муравьиную суету людишек, никогда и никому не даст хотя бы крупицы своей власти и возможности управлять.

Презрению и равнодушию – вот чему научился у своего Бога Каифа, на мгновение, иногда, в страхе думая: "А есть ли он? Не правы ли язычники, поклоняющиеся природе и случайным знамениям судьбы, где главное правило – "Око за око, зуб за зуб"?

Шарабан остановился и прервал духовные размышления первосвященника.
Немой возница, низко поклонившись, подошел к нему и, мыча, показывал пальцем в сторону стоящей в одиночестве акации. Под ней лежала кожаная сума с гербовым знаком сборщика податей.

– Принеси, – приказал Каифа. Раб тут же исполнил приказ, и Каифа в изумлении узрел содержимое сумы – чеканный профиль Кесаря множился и смущал благочестивого священника. Как могло случиться, чтобы сборщик податей оставил казенные деньги? Убит или умер? Но где тогда тело, и что это за разбойники, взявшие жизнь, а не деньги? Но что бы то ни было – вот они деньги, не волшебство и не чудо, а настоящее золото. Принадлежащие кому? Ответ пришел сам собой – Церкви, ибо из самой малости строится фундамент Веры, и любая вина во благо её оправдывается высокой целью…

"Человек праведнее ли Бога? И муж чище ли Творца своего?"




               
                Подарок Волшебника 
               
1

Мессир встал, подошел к камину, протянул руки к рубиновому огню и сказал: "Мы – ангелы будущего. Ведь все, что мы делаем – это изменение настоящего ради светлого будущего. И не только для человечества, но и для нас самих. В конце концов, у нас то же свои уроки и испытания… Будущее зависит от многих факторов, которые можно подсчитать, учесть, взвесить и потом сложить в нужном порядке. Но даже сам процесс учета влияет на него, как полет бабочки на появление динозавров. Короче, мы предполагаем, а Бог располагает. Поэтому в меру наших слабых сил будем надеяться на неточный, но положительный результат. А результат нам важен, ведь генеральная линия завтрашнего дня  у нас неизменна и проста – как можно больше страданий и боли в нашем цветущем Аду...
Завтра выкупишь некого Гая Блоссия, христианина, у хозяина центральной школы гладиаторов. Его жизнь важна, Смерть. В будущем его потомки должны возглавить христианскую церковь и быть во главе многих полезных начинаний – крестовых походов, инквизиции и многолетних войн во имя сына Господня". 
               
2

”Любовь – это все, что мы возьмем с собой к Богу нашему Иисусу Христу. Не бойтесь, братья, скоро мы получим жизнь вечную”, – сказал Гай Блоссий и поцеловал страницу из священной книги – все, что им удалось спасти после ареста и приговора суда. “Помните – последний станет первым, а первый – последним”.

Мимо клетки с христианами двое гладиаторов за ноги протащили убитого товарища. Гай посмотрел на юного Луция и тихо попросил его: “Прочти еще раз свой стих, брат”.

Луций встал и медленно, с трудом разжимая разбитые губы, стал читать:


                “Вера – смысл.
                Дела – дорога.
                Жизнь – Любовь и Вера в Бога,
                Право выбора,
                Борьба
                Милосердия и зла.

                Вера – нравственный закон.
                Царь царей воздвиг свой трон
                В сердце каждого из нас.
                Только слепы мы подчас
                И считаем без конца
                Тьмы звериной номера.

                Вера – жизнь, бессмертный дар.
                Этот вечный талисман
                Нам звездой во тьме горит
                И в пути земном хранит.

                Вера – свет.
                Придет пора,
                Все прозреют
                И Творца
                Сможем мы душой принять,
                И с молитвою сказать:

                "Вера – смысл.
                Дела – дорога.
                Жизнь – Любовь и Вера в Бога".


3

О цене мы быстро договорились, больной и худосочный Гай Блоссий не был важен для предстоящего представления со львами. Рабов было двадцать пять человек, вполне достаточно для полноценного зрелища. Я повернулся спиной к клетке с христианами и собирался уходить, как вдруг тихий девичий голос позвал меня: "Смерть". Я резко обернулся и увидел огромные карие глаза, смотрящие с мольбой на меня. Девочка лет пятнадцати снова повторила: "Смерть... пусть придет смерть... Иисус, Бог наш, подари нам смерть... прямо сейчас..." Я внимательно вгляделся в нее и увидел то, что должен был заметить намного раньше – ее жизнь влияла на главные факторы всего будущего, на историю всего человечества. Без нее даже план Мессира не мог осуществиться. Она была той редкой бабочкой, без взмаха крыла которой исчезают целые миры. Я сделал осторожный шаг вперед, глубоко вздохнул и хриплым голосом спросил ее на греческом: "Как тебя зовут?" "Ангел, меня зовут Ангел. Смерть, приди скорей..." – ответила она, продолжая смотреть на меня. До нее никто не мог выдержать мой взгляд – ни люди, ни звери, ни даже ангелы - помощники Князя тьмы. Я с трудом отвел от нее глаза и спросил хозяина: "Сколько? Сколько за всех?" "Благородный господин шутит. Им же сегодня на арену. Категорически невозможно", – ответил он и в фальшивом недоумении развел руки. Бывший центурион, герой девятого легиона, бесстрашный Квинтус Диас имел только одну слабость –  драгоценные камни. С их помощью хозяин школы гладиаторов надеялся откупиться от Харона, когда придет смертный час, и стать бессмертным. Он давно с вожделением смотрел на мое кольцо с огромным бриллиантом, которое я создал специально к этому визиту.

– Весь этот сундук с золотом твой. Плюс кольцо. Но с одним условием – кольцо не цена, а подарок, взамен твоей дружбы, когда она мне понадобится. И ты ответишь мне взаимностью на мою, поверь, очень скромную просьбу. Согласен?               
– Согласен, – мгновенно ответил Диас, – но где мне взять рабов вместо христиан?

– Возьмешь моих. Этого старика и девчонку я беру сейчас. Остальных пришлешь вечером, помой их и накорми.

И не прощаясь, я пошел к ожидающим меня рабам – созданным мной миражам, которым сегодня предстоит веселить утонченную римскую публику картинными мольбами, фонтанами крови, криками боли и смерти. С тем же успехом они могли бы весело гоняться за испуганными львами и крутить им хвосты. Но не сегодня. Никаких шуток в стиле моего доброго друга Бегемота.

4

– Христиан не трогать, их купил сенатор Гратон. Накормить, умыть и дать новую одежду. Сегодня вечером передашь рабов начальнику безопасности сенатора, – сказал хозяин школы гладиаторов Квинтус Диас, обращаясь к старшине, и снова с удовольствием сжал ладонь, в которой держал кольцо с огромным бриллиантом. Подарок Смерти.

5

–  Это твой урок. Ты опирался на мой авторитет и даже не стал проверять остальных христиан. Это ошибка. Твоя работа требует постоянного внимания и ответственности. Но меня больше интересует другой вопрос. Когда ты покупал девочку, что ты чувствовал – долг Смерти или жалость? И купил бы ты ее, если она была бы бесполезна нам и будущему?

– Долг... и жалость. И да, купил бы.

– Хорошо. Безжалостная Смерть опасна и мне не нужна. Впрочем, и так было понятно, что ты по-прежнему добр и логичен. Ведь именно поэтому ты купил всех, а не только Блоссия и Ангела. Без них влияние на мир и события человеческой жизни обоих наших подопечных было бы значительно меньше. Знал ли я об этом? Да. Это то самое предвидение будущего, о котором я тебе говорил. Но все же оно всегда приблизительно, и если бы ты не купил всех, мне пришлось бы самому освободить их. Твое сердце и интуиция помогли нам. Вот только не всегда это полезно. Как, например, то, что из любви и жалости ты захочешь стать смертным и все забудешь. И я потеряю тебя. Пока не найду и не научу ремеслу Смерти снова, спустя много лет.

6

– Творец создал жизнь и сбалансировал ее Смертью, как сбалансировал зло и добро. Поэтому каждый из нас проходит в свое время ряд ролей и изменений, в результате стремясь к одной стабильной цели, уравнивающей всех – к Смерти. Смерть – главный и единственно искренний  режиссер, оттачивающий нашу основную сцену, сцену перехода в мир иной. И этот миг – потенциал и смысл всей судьбы и исполненных желаний. Когда амплитуда Смерти – итог закономерности всех предыдущих случайностей и ошибок. И у каждого она своя, как подарок Волшебника, ни доброго и ни злого, а лишь равнодушного зрителя, отражающего в одной точке всю прожитую жизнь. И не имеет никакого значения был ты первым или последним, Гай Блоссий. Смерть уравнивает всех.

– И все же у каждого она своя, Мессир. Поэтому я хочу умереть во сне. И если удастся проснуться после этого, после смерти, я хотел бы проснуться с любимой. Она умерла раньше меня. В этом случае я согласен быть и первым и последним...





               

–  С удовольствием и признательностью. Ведь эту молитву я прочел в глазах у него. Как вы назвали своего сына?

–  Еще не назвал. Может, Первый?

–  Первый? Почему бы и нет. Ведь и в самом деле будут и еще дети. Что же, помолимся, братья, за душу ангела и ребенка в этот ночной час мечты и фантазий Бога нашего справедливого и милосердного: "Господи, не смею Тебя просить, Ты и так дал Первому все – и любовь свою, и защиту, и здоровье, и красоту. И власть над вещами и людьми. Дай ему только одно – уйти без боли и страданий в мир иной, в старости и в окружении близких и любящих его людей. И пусть свобода его и право выбора станут достоянием всех живущих на земле, а не только ангелов на небесах. И пусть спасение его будет не только духовным, но и реальным, потому что живой пророк важнее многих мертвых книг. Аминь". Ждать утра мы не будем. Ведь мы здесь, брат Иосиф, только из-за твоего сына. Береги его и жену свою, они – главное и в твоей жизни и в жизни всех Божьих созданий. Не обижайся на мои слова и прими эти дары в знак дружбы и преклонения перед твоим Духом Святым, который всегда будет рядом с Богом…

Три старца, опираясь на древние, как и они сами, посохи, спускались в долину. Изумрудная звезда освещала им дорогу, затмевая ярким светом полную луну. Одинокая туча на мгновение притушила сверкающий звездный огонь. И когда она исчезла в темноте спящей горы, облик путников стал иным. Впереди шел, слегка прихрамывая, высокий средних лет человек в невиданном в этих краях плаще. Он грустно улыбался, перебирая четки из драгоценных камней – радужные всполохи сверкали в неподвижном воздухе. И тихо повторял: "Отец, Ты так решил. Ты так решил..." Он резко обернулся и обратился к своим двум товарищам, принявшим облик молодых гигантов, в таких же с красным подбоем плащах: "Смерть и Азазелло, веселье начинается. С Рождеством нас. И все остальное наивное человечество... Как ни странно, а это сработает. Когда многие погибнут за то, чтобы спаслись все". Он сделал паузу и искренне, с глубокой любовью сказал: "С Днем Рождения, Иисус. С Днем Рождения, брат мой".