Последний утренник

                «Твоего мальчика съели!» - процедил
                он женщине на ухо и  спрятался
                под кухонным столом от непонимающего
                взгляда уже бывшей матери. 

    Он ждал этого праздника, как любой четырехлетний пацан. Носился по дому в картонных заячьих ушах, с настоящей морковкой на перевес,  подбирая с пола постоянно отваливающийся хвост. Его отчим, грузный пузатый мужик, с перезревшей сливой – носом на раскаленной сковороде физиономии  не пылал энтузиазмом. Третий год подряд ему предстояло забираться в шкуру старого маразматика и развлекать этих маленьких дьяволят, вместе с их инфантильными родственничками. Послал бы он всех, если бы не его третья «симпатия» с пацаном и крышей над головой. Она то дома валяется после пневмонии, ей то что! Врубит ящик и пялится сутками в него.  Ей то что!
    Двадцать шестое декабря. Елка в детском саду. Детвора в пластмассовых масках на резинках от старых трусов и в костюмах лесных обитателей с волнением ожидает начало главного мероприятия. Кругом царит толкотня с нездоровой возней и нервным перешептыванием. Одна из лисичек с ужасом понимает, что забыла текст  роли, вызубренный до тошноты. На глаза наворачиваются килограммовые слезы, губы начинают трястись. Восьмистрочная подмазка  к Деду Морозу испаряется из рыжей головки Лариски. И в охватившем вдруг всех коллективном психозе, никто не замечает как девочка писается прямо на свои новые сандалии.
     Взрослые и дети зовут старика со Снегурочкой, причем у родителей, получается кричать громче и заразительнее, чем у их чад. Дед спрятался за дверью и все слышит, он переминается с ноги на ногу, лицо вспотело под ватной бородой. Снегурочка Нюха, местная техничка, откашливается, прочищая легкие после выкуренной папиросины.  Бланш  под левым глазом она умело запудрила, - никто не заметит.
     Живая цепочка зверей вьется вокруг горе – пары. Любознательные мишки, зайцы и оставшиеся сухими лисы пытаются дотянуться до бороды, сорвать ее. Звереныши жаждут разоблачения. Раздача тривиальных подарков, хор затягивает песню о рождении одноименного дерева и его незамысловатой судьбе. Потом фуршет, полные рты дешевого шоколада, облизывание сладких пальцев, разлитая газированная вода и незаметная затрещина разбаловавшемуся медвежонку.  Наконец детей разбирают по домам, после чего непременно следует массовая пьянка воспитательниц, сторожа, слесаря и аккомпаниаторши с молодым любовником дворником.
     Костюм зайца и униформа Деда Мороза как попало скиданы в старую спортивную сумку с фанеркой на дне. Ржавые полозья санок, на которых везут бывшего зайца, остервенело вгрызаются в снежный наст, упираются, но уступают силе «отца». Почти все детское лицо закрывает мохнатый шарф, с вложенным носовым платком, чтобы шерсть  в рот не попала. Луна следит за ними, подглядывает из-за черных крон голых деревьев.
    До дома полчаса  ходьбы – это если в обход пустыря. Но отчим, ведомый двумя стаканами портвейна, пропущенными в коморке Нюхи, решает сократить путь.
    ОНИ появились внезапно, будто ждали за плотной стеной кустарника, прятались, вцепившись пустыми глазищами в две приближающиеся точки. Все шесть: рыжая, черная хромая, сука плешивая  с двумя щенками и кабель о трех лапах. Мальчик потянул ручонки, к щенкам, хотел прижать к себе, согреть в белых рукавичках на собачьем меху. Он вывалился из санок и молча воткнулся головой в колючий снег. И только когда рыжая запустила клыки к его мягкую икру – завопил. 
    Мужчина обернулся и встал оловянным солдатом. Детское, еще живое тело, превратилось в тряпичную куклу, а шарф взмыл в  небо китайским змеем. Хромой, в одно мгновение вырвал гортань и тут же, не пережевывая, проглотил, не желая уступать лакомый теплый хрящ.
    Солдат не кричит, хотя бы для того, чтобы разогнать пирующих. Он затыкает уши, пытается заглушить чавканье и удовлетворительное животное поскуливание.
    На морозе кровь быстро остывает и сворачивается. Желеобразную массу слизывают с разорванной одежды. Большую часть мяса растаскивают и зарывают в чистом снегу. А воин дезертирует с поля пира, таща за собой пустые санки. Нет командира, который пристрелит труса, нет карабина, из которого выстрелил бы командир.
    А щенки все играют. Вгрызаются в молодые холки друг друга, катаются по холодному песку беззаботными колобками.
    Через час двое санитаров, кое-как вытащили умалишенного из под кухонного стола. Весь путь до дурки пациент твердил, что ему нельзя есть мяса. Не давайте мне сырого мяса! Так прямо и шептал на ухо кивающей голове санитара.