Сильфиада 66

Впереди разгоралось синее, поднимающееся до самых небес хрустальными пиками сияние, и Марта,онемев от удивления и восхищения, просто не поверила своим глазам.
Разве можно на простом такси въехать в сказку?!
Бесшумно открылись черные кованые ворота – черное кружево на фоне синего бархата ночи, - и величественная буква «V» венчала прекрасные створки…
- Это твой дом? – от восхищения у Марты не нашлось даже слов для похвалы; но Артур, кажется, понял, какое впечатление произвел его Синий Дом и рассмеялся – Марта почувствовала его радость, какую-то странную… Нет, это была не раздутая гордость, и не желание поразить её своим великолепием; но он все же желал, чтобы она была потрясена. И цели своей добился.
Словно во все, в дурмане, взошла Марта по лестнице – ослепительные ступени вознесли её к дверям этого храма, на фоне которого она была так мала, так ничтожна, и перед нею угодливо распахнулись двери, - двери в сказочный дворец, надо полагать… 
- Моя королева, - с улыбкой произнес Артур, с поклоном предлагая ей первой пройти вовнутрь.
Ах, боже мой, что это был за дом!
Казалось, внутри него живет безумная, как метель, музыка; и стоило Марте ступить на натертый до блеска, словно ледяной пол, как она подхватила Марту, превратила в одну из своих снежинок и закружила в танце…
И Марта неслась, как большая черная снежинка, потеряв голову, закрыв глаза, разметав волосы; музыка владела ею; и тысячекратно отражался этот невероятный танец в сухо поблескивающих стеклянных гранях – в зеркалах, в стеклах окон, в натертых паркетных полах, на маленьких туалетных и журнальных столиках; и летящие занавеси и драпировки, словно осыпаясь серебристым инеем, взлетали ей вслед.
- Ах, боже мой! – Марта с сильно бьющимся сердцем упала в кресло и откинула голову на его спинку. – Это сумасшествие какие-то! И этот дом в самом деле твой?!
Артур стоял рядом, улыбаясь. Она не помнила, как он здесь очутился. Наверное, они танцевали вместе – а может, и нет. Восторг и какая-то необузданная, дикая радость переполняли её, словно ей удалась самая большая шалость… нет, в самом деле – здорово!
- Конечно, мой, - ответил Артур, стаскивая с шеи свой нелепый шарф и устраиваясь в соседнем кресле.
- И ты живешь тут один?
- Один.
Марта живо подскочила, огляделась.
Это был великолепный зал; наверное, своеобразная комната для отдыха – центром всего, у стены, был огромный белоснежный камин. Такого исполина Марта не то что не видела – она даже представить себе не могла, что такие существуют. На каминной полке можно было свободно разлечься; широкая огненная пасть была заперта блестящим стеклом, за которым из сияющих драгоценных камней вырывались язычки голубоватого пламени – то горел газ.
- С ума сойти! А это твоё?
Над камином висели какие-то доспехи из яркого светлого металла, оружие – клинки, скрещенные алебарды… все вместе напоминало какой-то острый, угловатый, хрупкий рисунок, похожий на узоры на стекле… морозные узоры на маленьком окошечке домика, затерянного в лесу…
- Тебе нравится? – спросил Артур откуда-то издалека; Марта, как зачарованная, разглядывала мерцающие чешуйки и шипы на старинных латных перчатках…
- Очень, - произнесла она; и сильнее вспыхнуло синее пламя в камине, за толстым, натертым до блеска стеклом, и громче затикали часы на каминной полке, уставленной какими-то древними причудливыми безделушками…
- Здорово, - произнесла Марта, отходя от камина. Её шаги были почти не слышны – черные замшевые туфли ступали по белоснежным мехам, брошенным на натертый паркет; и ей стало жаль портить блескучие шкуры острыми каблучками. Она сбросила туфли – ноги по самую щиколотку, как в снег, погрузились в меха. Артур, попивая вино из высокого бокала, довольно улыбался.
- Хочешь, я покажу тебе твою спальню?
- Мою спальню? – удивленно воскликнула Марта; Артур кивнул:
- Ну да. Ты ведь у меня в гостях; время позднее. Где-то же тебе придется ночевать? Или ты предпочтешь спать в обнимку со мной?
Марта залилась багровым румянцем и отрицательно затрясла головой; Артур поставил свой бокал и встал:
- Ну так идем.
- Ага!
Они шли по длинному темному коридору, на блескучих стенах которого шевелились тяжелые тени
(мягкие округлые лапы елей, потревоженные порывом ветра, такого неуместного в этом заснеженном сонном царстве…).
- Здесь, - казалось, это была единственная во всем коридоре дверь. Она была обведена тонкой золотой каймой и манила к себе, как огонек  манит усталого путника… какое глупое и избитое сравнение, подумала Марта, но такое точное.
Он угодливо распахнул перед Мартой дверь, и она ахнула, ступив босой ножкой на пушистый ковер, устилающий пол.
- Ты что-то сказал?
- Да нет; так, древний стишок, - голос Артура за спиной звучал тихо, но как-то торжественно.
Тьма оплавлялась в многочисленных свечах в причудливых подсвечниках и массивных, потемневших от времени канделябрах, и прозрачный воск стекал крупными слезами на жесткую парчовую скатерть на круглом столике, на каминную полку – правда, камин тут был маленький, не такой великолепный, как внизу, но зато на нем не было стекла, и огонь, потрескивая, горел живой, яркий, наполняя воздушную, похрустывающую тишину мягким уютным душистым светом…
Комнатка была совсем крохотная, маленькая, но Марта с триумфом подумала, что, наверное, это самое сердце этого дома.
- Это, можно сказать, фамильная реликвия, - в ответ на её мысли произнес Артур, поднимая над головой плачущую свечу. Она разогнала мягкий полумрак наверху и по пологу над пышной, украшенной кружевами постелькой, пробежали быстрые золотистые змейки искр. – Спальня одной из основательниц рода. Понимаешь? Когда-то мужчина одного знатного рода устроил эту маленькую комнатку, набив её разными безделушками, милыми женскому сердцу, для своей возлюбленной. Думаю, он никому не позволил бы войти сюда, кроме неё, – кажется, Артур улыбнулся. Или усмехнулся. – Ни другому мужчине, ни другой женщине, ни уж тем более – врагу.
- И я здесь буду спать?!
- Да; сегодня здесь все – твоё, – Артур великодушно откинул полог, и на шелковом глянцевом покрывале Марта рассмотрела какое-то бледное розовое пятно, кружева, почти белые атласные ленточки. – Мне приятно будет, если ты наденешь это. К ужину.
Сердце Марты бешено, возбужденно колотилось, когда она присела на гладкий чувственный шелк и прикоснулась к кружевному невесомому одеянию.
- О! – только и смогла произнести она.
- Если тебе будет холодно. – продолжал Артур, освещая дверцу платяного шкафа со светлыми, натертыми пуговицами ручек, - то возьми здесь меховую накидку… и обувь – какую предпочитаешь? Есть меховые тапки; а есть…
- О, пожалуйста! – произнесла Марта, не слушая его больше. – Можно, я немного побуду одна?
Он растворился в темноте, неслышно закрыв за собой дверь.
Это чудо, это сказка.
Казалось, вернулась безумная музыка-метель. И марта, смеясь, закружилась по комнате, в мягком торжественном свете свечей.
Это не просто комната!
Это – счастье!
Это – великое счастье, может, всего для одного человека, но все же!!!
Не помня себя, она выпрыгнула из своего черного вечернего наряда и с наслаждением надела нежно-розовое струящееся платье. Грудь нескромно и прекрасно прикрывали одни лишь тонкие, как паутинка, кружева, и блестящие, обтянутые шелком пуговки на запястьях с еле слышным скрипом лезли в петли. Глянув на себя в зеркало, висящее над камином, Марта смутилась и покраснела – не неё смотрела статная черноволосая красавица с королевской осанкой, с горящими глазами; и, как и подобает королеве, знатной даме, на ней было платье с длинными рукавами, закрывающими ладонь до самых пальцев, но плечи и груди были лишь прикрыты этими кружевами, одними кружевами.
- С ума сойти, - пробормотала Марта, прыгнув к гардеробу.
Что там?
Конечно, она наденет меховую накидку – тоже, кстати, без плеч, вот же дела! Зато с тремя пуговицам на груди… порядок! Руки её скользнули в широкие, как трубы, рукава, плечи одел блескучий седой мех. Она снова подбежала к зеркалу,  повертелась – выглядела она просто сногсшибательно. Атласная бледно-красная накидка была длинной, и выглядела как шлейф.
- Невозможно! – Марта вытащила две пары обуви – одни смешные неуклюжие тапки из тонкого войлока с затейливым узором на носах, с торчащими пучками шерсти, светлой теплой песцовой шерсти, которой тапок был обшит изнутри. Другие походили на балетные пуанты, на цветочек венерина башмачка – трогательные шелковые туфельки…
Марта выбрала неуклюжие тапки. Ей было смешно и как-то… радостно.
Казалось, ей все было знакомо в этой комнате. Она нашла без посторонней помощи шкатулку с зеркальцем, разными гребешками. Зажимами для волос и прочими женскими безделушками, словно знала, где они должны лежать, словно сама их туда положила. Усевшись в кресло перед камином, она уже знала, что воздух в комнате движется так, чтобы тепло от камина шло именно к этому креслу, под душный полог над ним. Нашлась и низенькая, искусно сработанная скамеечка для ног с потертой темно-зеленой бархатной обивкой  - наверняка самая любимая скамейка во всем доме! В пальцах Марта задумчиво крутила отыскавшееся в той же шкатулке жемчужное ожерелье.
«Как, должно быть, хорошо было ей сидеть здесь, вот так, у огня, - думала Марта, перебирая жемчуг, - слушать, как за окном трещит мороз и ждать его… он всегда приходил всегда а она к его приходу наряжалась – она очень любила наряжаться, любила блестящие побрякушки, новые платья, и он находил, что ей очень идет! И здесь всегда было тепло; и горело приветливо окно желтым огоньком в ночи, и он знал, что его ждет тепло, уют и красивая женщина. Он ходил сюда часто; долго… а потом женился на ней, и они вместе приходили сюда иногда, потому что здесь они были счастливее всех на свете».
Кажется, Марта задремала; пальцы, перебирающие жемчуг, замерли, черноволосая голова склонилась к плечу. Засыпали и свечи. Одна за другой они гасли, затухал и камин, и сквозь стеклянный купол на потолке комнату стали наполнять голубоватые мертвенные сумерки. Дверь приоткрылась; на пороге неясно забелел чей-то силуэт, но Марта не проснулась. Ей было очень тепло и уютно, и даже голос. Зовущий её, не потревожил её красивого сна – маленькая красивая женщина обнимает шумного, холодно, запорошенного снегом великана, целует его покрасневшие щеки, и тонкая косынка падает с её плеч, падает, падает…
- Ты мог бы стать художником, - произнес Назир, глядя на спящую Марту, - если б не был маньяком.
Лед невольно залюбовался на неё; иллюзия того, что она замерзла, встыла в лед, была полной – неподвижная фигура в белом кресле, казалось, выбелена снегом. В бледных пальцах замер жемчуг; даже алый шелк накидки потускнел, и мех лисицы на плечах поседел. А волосы, рассыпавшиеся по ворсу обивки белого кресла, словно опушены инеем, и складки платья блестят, как стеклянные…
- Чудовищно, - произнес Назир, оглядывая белесую, словно вмороженную комнату. – И как она может не замечать, что  что-то не так?
- Завтра заметит, - пообещал Лед. Он на цыпочках прошел в комнату, приблизился к спящей… Тихо. Он взял её на руки – она даже не шевельнулась, - и легко перенес её на постель. Положил. Постоял, оглядываясь. Затем, словно сообразив, подошел к зеркалу и поправил его так, чтобы поутру она увидела себя в первую очередь. Вернулся к ней и накрыл яркое розовое пятно белым пушистым покрывалом – теперь она походила на сугроб в тени заснеженных елей…
- Сумасшедший, - восхищенно произнес Назир, покачав головой. – Ну, идем. Чего ты там копаешься?!
- Подожди, - Лед в полутьме обернулся к туалетному столику, на котором стоял раскрытый ларчик с побрякушками, и что-то поставил, - Назир услыхал легкий стук. Но что это было – не рассмотрел.
- Идем, - сказал Лед, направляясь к выходу.
- Ты жесток, - равнодушно сказал Назир.
- Пошли, посмотрим, что там притащил Скар, - сказал Лед, проигнорировав последнее замечание Назира.
Внизу, в зале с камином, слышалась какая-то возня, топот, ледяной шелест чешуи.
- Слушай, - шагая со Льдом, произнес Назир,- а тебе не кажется, что… м-м… возможно, я ошибаюсь, но я не чувствую платины. Аура Ветра очень слаба в этой девчонке, я чувствую. И с твоими заклятьями она не возрастает.
Лед молча шагал по темному коридору.
- Ну в самом деле! – настаивал Назир. – Конечно, мне плохо, я становлюсь человеком, но даже в таком состоянии я не могу не видеть, что грубая платина, так несносно воняющая, не так уж сильно проявляется в ней. Как ты думаешь, с чем это связано, а?
- Именно с тем, что ты – человек, - ответил Лед. – И уже ничего не соображаешь. Где это видано, чтоб простой человек видел Ветер?!
- Я не простой человек, - настаивал Назир. – И ты знаешь, о чем я говорю. Ты тоже не можешь не видеть этого.   
Лед нахмурился упрямо, но не остановился.
- Ветер, - отчеканил он, - можно не видеть, стоя с ним рядом, если он так захочет. Так всегда было. Я не знаю, почему от моих заклятий она прячется. Возможно, так и должно быть.
- А ты её не потушишь? – осторожно спросил Назир. Лед жестоко ухмыльнулся:
- А тебе-то что? Жаль?
- Нет, - ответил Назир. – Просто тогда появится другой Ветер. Ну, ты понимаешь.
- Не появится, - отрезал Лед. – Я проверял – у неё нет ни братьев, ни сестер, ни детей. А Посох Ветра передается лишь по наследству.
Лед сбежал по винтовой лестнице – и встал, как вкопанный, пораженный зрелищем.
Около камина, зажав в зубах какую-то книжку, неуклюже прыгал Скар, треща обломанными ледяными иглами. К его хвосту чьей-то наглой рукой (кажется, я догадываюсь, чьей!) был привязан некий темный предмет, за которым с жалобным хныканьем гонялся Злат, размазывая по лицу слезы и сопли. Скар абсолютно не понимал такого внимания к своей персоне и стоять смирно не желал. Тем более, что стараясь отнять у Скара нужный ему предмет, Злат весьма неосторожно дергал Скара за хвост, чем доставлял ему неудобство.
- Да стой ты, сволочь! – рыдал Злат, догоняя. Прыгающий со стуком кусок. – Стой!
На белоснежных шкурах темнели какие-то подозрительные пятна, и Принц Лед просто взбесился, разглядев наконец, что привязано к хвосту Скара.
- Зед!!! – завизжал он злобно, багровея всем своим неподвижным злым лицом, глядя, как дохлая хаккаранья голова пачкает дом кровью. – Ах ты!!! Стой, Скар, свинья! Что вы тут устроили!!!
Он подбежал к прыгающей, возящейся парочке, и со злостью наступил на толстый чешуйчатый хвост. Скар взвыл, скребя ледяными когтями по паркету, но нога Льда его все же остановила, и плачущий Злат отодрал от его хвоста хаккаранью голову, обломав ледяные иглы.
- Хаккаранчик мой! – плакал Злат, прижимая к груди мерзкую мертвечину, сидя на растерзанной испачканной белой шкуре. Отпущенный Скар преданно смотрел на хозяина и шумно дышал, вывалив язык.
- Та-ак, - протянул Лед, раздувая ноздри. – Зед убил хаккарана… хорошо.. А где мой Ночной Охотник?
Из-за камина, трясясь каждой своей волосинкой. Трусливо вылез крыса-волк и чуть ли не на брюхе подполз ко Льду, заискиваясь, глядя ему в глаза.
- Ты куда смотрел, падаль?! – Лед всадил в тощий зад волка пинка , и тот с воем улетел в угол. – Ты что, не понял – мне нужна жизнь Сильфа! Тремс на ладан дышит – чем я её кормить буду, а?!
- Мы принесли Сильфиаду, о, Повелитель! – выл позорно крыса-волк. 
- А блох с помойки ты мне не принес?!
- Мы принесли действующую Сильфиаду! – выл еще громче волк, пятясь задом от наступающего Льда. – Её выбросил Свидетель Зед, о, Повелитель!
Лед еще раз подопнул зажмурившегося от страха крысу и обернулся к Назиру:
- Что там?
- Невероятно! Остынь, Лед – они и в самом деле притащили действующую Сильфиаду! – воскликнул Назир, наклоняясь над брошенной Скаром книгой. Скар засиял, гордо задрав уродливую морду.
- Ну да? – не поверил Лед. – Только не цапай руками-то, не цапай! Кто только её не держал! Смерти ищешь?
- Точно! – Назир лихорадочно порылся в карманах и достал пару перчаток. – На вот, надень. Через перчатки можно.
Лед машинально схватил одну, нацепил на руку, и…
…словно ток пробежал по его телу. Воронка затягивала его все глубже и глубже, и он был уже не Принц Лед, нет. Его звали иначе – и Назир был рядом. Только и его звали не Назиром; и он был молод, весел, легкомысленнен…
«Ты как всегда прав, моя старая обезьяна!» - собственный голос слился с чьим-то еще, смеющимся, паясничающим, звучащим в голове, и воздух вдруг уплотнился, стал тяжким и жестким, и в уши, как трубный глас, грянуло имя…
Имя!!!
- …мы всегда были вместе, - хрипел Лед; Назир поддерживал его за плечи, и тот понемногу приходил в себя. Ко Льду возвратилось зрение и перед глазами уже не было сияющего лета с солнцем. Запутавшимся в молодой сочной листве. А был все тот же белесый полутемный зал где на полу сидел перепуганный, перепачканный Злат в обнимку со своей драгоценной хаккараньей головой, а из-за камина выглядывал побитый любопытный крыса-волк.
- Так уже было; я помню это, - заплетающимся языком произнес Лед, вращая каким-то безумными глазами. Он попытался встать – но ноги не слушались его, не помогла и помощь Назира, и он вновь без сил рухнул на пол.
- Имя, - с надеждой произнес Назир. – ты назвал чье-то имя.
- Да, - ответил Лед. – Имя… это наше с тобой настоящее имя. Нас звали одинаково.
- То есть, - уточнил Назир с замиранием сердца, - это настоящее, прирожденное имя Зеда Черного Алмаза? 
- Да, - подтвердил Лед, глядя тупыми глазами на Назира. – Только родовые имена у нас разные… ну, фа… фамилии…
- Но то, что ты назвал, - настаивал Назир, - это его?
- Да, - повторил Лед. – А что это было? Отчего такой сильный приступ?
Назир, сияя, поднес к его лицу перчатку.
- Вот, - торжественно произнес он, - вот отчего. Ты надел его перчатку. Это – его перчатка. Ясно? Эй, Злат, - Назир поднялся; в глазах его был триумф. – Помоги-ка Льду! Да брось ты эту гадость, она же все равно издохла! Вон, в камин! Отведи Льда отдохнуть наверх, - Назир обеими руками взъерошил волосы. – Эх, какая удача! Удача-то какая! Ну, не плачь, Злат! Мы отомстим за твоего Хаккарана! А ты, Скар – ты молодец! – Назир почесал довольного Скара по лысому черепу. – Притащил такую вещь! О, теперь-то мы им всем покажем!

3.ЗЛЫЕ ЛЮДИ.
Льда лихорадило, то бросало в жар; по закрытым векам его метались тени, голубоватые блики…
Лето, лето.
Птичьи голоса за окном; яркая, почти желтая от солнечных щедрых пятен зелень одевает шумящие на ветру деревьев – березы, клены, и те, с гладкими коричневыми шелушащимися стволами… по осени еще на этих деревьях созревают мелкие блестящие ягодки, пачкающие чернильным соком…
И люди, люди там, за деревьями, в траве, так щедро политой солнцем! В траве, где растут яркие солнышки одуванчиков, дерутся, треща, черные лоснистые скворцы, а в тени, в кружевной тени, брошенной молодыми кустами, дрыхнут кошки!
Люди играют; бегают, кричат, размахивают руками, пиная мяч, и солнце яркими пятнами сияет на их разгоряченных лицах, на блестящих волосах. И орут скворцы; и небо высокое, синее, и сияющее!
И это все там, за окном. За окном с металлической крепкой решеткой! И он сам сидит и смотрит на лето из этой проклятой комнаты, полутемной и холодной, потому что солнце не может заглянуть в этот погреб. И выйти он не может. Не может…
Он смотрит на бегающих людей; особенно на одного – белобрысый паренек с растрепанными длинными льняными патлами… кажется, он на солнце обгорел, у него шелушится нос, но он смеется; у него хитрые прищуренные глаза-щелки и макушка сияет на солнце как расплавленное серебро…
Сломать, вырвать эту решетку!!!
Он все бегает; он и теперь где-то бегает, так же заразительно хохоча во все горло, и счастье сияет на его молодом лице… он любит лето.
- Поганый Звездный Странник! – рычит Лед сквозь стиснутые зубы, и по щеке скатывается слеза. – Не мог сделать все, как надо!  Не мог справиться….
Второй, темноволосый, останавливается, показывает на что-то рукой и что-то говорит. Он всегда руководил. Всегда был сильнее; и тогда Звездный Странник  не решился напасть на него. Он выбрал белобрысого – он знал, что принц Торн так себе боец. Он все больше сидел где-нибудь на пенечке и карандашиком в книжечке писал. Мыслитель…
И там, в Темном Провале, он не имел ни единого шанса против Звездного Странника. Испуганный. Загнанный. Задыхающийся, он прижимался к холодной скале и ждал. А в руке его был карандашик. Тонкий грифель в деревянной рубашке…
Только и тот, другой, легендарный Зед, был не дурак, и не зря ценил и уважал своего друга Торна. И Торн – он не зря носил такое имя. Он дрался редко, умный мыслитель и поэт-Торн. Но он не проиграл ни одной драки…
И когда это мерзкое грязное чудовище навалилось на него, душа, карандаш был воткнут в глаз Звездному Страннику.
Странник выл, выдирая ногтями острые щепки из разорванного века и неуклюже скакал  а разгоряченный, взъерошенный Торн тыкал в него его же алебардой, раня трухлявое тело. И сверху осыпались мелкие камешки, и слышалась яростная брань Зеда, спешащего на выручку другу…
- Думать, думать надо было, на кого нападать!
Льду нет места в том мире, где лето.
Там, на законном своем месте, этот Торн, улыбчивый простой паренек, легко обгорающий на солнце, со светлой тонкой кожей.
А его, Льда, место здесь – в красивой, но холодной, ненастоящей комнате. Он так могущественен – и так беспомощен, потому что не настоящий.
Он мыслит, он желает, он имеет право!
Но на его месте, его жизнью живет другой. Пусть он же, но – другой…
- Я убью тебя, Странник…
Лед завидовал; он чувствовал так же и то же, что и тот, другой, и ему нравились те же люди, те же друзья были дороги, но это были чужие друзья. Того, другого. А Лед – он им был враг.
И в первую очередь – Зеду.
Если б в тот день принц Торн умер! О, если б!
Но Странник с ним не справился…
О, если б занять его место!
Тогда он смог бы увидеть лето. Такое, как видел теперь, из окна, такое, как слышал с пением птиц, а не так, как учил его Злат.
Прерывистое дыхание Льда вдруг выровнялось, дрожащие ресницы замерли.
Лето.
А если сбежать?
Уйти от Назира, бросить все и удрать туда, где есть лето, но нет и никогда не было ни этого белобрысого Торна, ни Звездного Странника?
Ах, нет, нет… он не найдет такого мира.
Потому что он не увидит лета…
                *************************************
- Льду плохо, - мрачно сообщил Злат; насупившись, он наблюдал, как догорает в синем пламени за стеклом порядком уже обугленная хаккаранья голова.
Назир лишь кивнул, осторожно переворачивая хрустящую исписанную страничку. Руки его были в тех же перчатках.
Теперь и он – помнил…
Лето.
Они звались Зед и Торн, но на самом-то деле их звали иначе. Одинаково…
Зед никому своего настоящего имени не говорит. Умный. Шуршащие страницы пахнут летом… Назир даже помнит это приятное тепло на щеках и на пальцах, и мягкий теплый ветер. Воспоминания Льда и названное имя вернули Назиру память, и чужая жизнь была так реальна, будто он прожил её сам.
Лед со своей Ветер совсем ничего не замечает, не видит; а ведь Искра Жизни-то уже проросла в нем, в Назире до самого сердца. Нужно было больше пить Силы или скорее ловить Сильфиду.
Теперь поздно.
Интересно, почему он все еще – Назир? Назир глянул в камин. Не настоящий, бутафорский… а за окном – лето, и светлые теплые пятна на столе.
- Я ведь почти человек, - вслух произнес он, и Злат вздрогнул:
- Ну так это… на охоту бы сходить…
«Дурак! – лихорадочно думал Назир. – На охоту! Снова испить Силы, и стать – кем? Повелителем Холодного Пламени? Зачем? Я не этого хочу. Я достаточное время был Повелителем, имеющим все, чтобы это успело надоесть. Я хочу туда, за окно… к летним звукам, к солнцу… Почему я не становлюсь человеком окончательно?!»
- Так это, - радостно отозвался Злат, утирая нос рукавом, - потому что он-то здесь… тебе нет места в этом мире, - наверное, Назир спросил это вслух.
- Кто – он? – разозлился Назир; но Злат не заметил его злости.
- Ну так Зед! – ответил он беспечно. – Пока он здесь, здесь человек – он. Вот если б его не было, ты бы уже стал человеком.
Ах, значит, так?! Ему, Зеду, есть место, а Назиру – нет?!
Лихорадочно помчались мысли, постоянно сбиваясь на влекущую тему – чисто выметенный тротуар перед домом, затененный двор, девушки прогуливаются в летних легких одежках, и липа цветет у подъезда… Девушки… хм…
- Получается, - произнес Назир, - если убить Зеда, я стану человеком здесь?
- Ну да, - подтвердил Злат.
- А убить его невозможно, - продолжал размышлять Назир, - ведь он уже мертв.
- Ага! – ухмыльнулся Злат. – Он удерживает тебя, понимаешь? Ах, как повезло тебе с папашей! Можно хоть век ходить с этой Искрой; вы с ним накрепко связаны, вы почти единое целое, нераздельны… и убить его нельзя…
«Можно, - мысленно возразил Назир, ликуя. – Теперь – можно. Я ведь знаю его имя. Настоящее имя, а не эту бутафорскую собачью кличку – Зед. И если ему напомнить, хе-хе, под каким именем он родился- да и умер тоже, - он исчезнет. Нет такого человека! Бах! Улетит как дым! А я… а я займу его место», - Назир поудобнее развалился в кресле, улыбаясь – ему вдруг открылась небывалая, неслыханная перспектива, и она ему нравилась.
Лето!
В этом лете, среди живых деревьев и травы, в солнечном свете, будут бегать, играть и кричать тот белокурый паренек с облупленным носом и он. Назир.
Понимаете?
Тавината потому не давал им воли, что они могут вспомнить. А вспомнив, захотят вернуть. Обязательно.
Ведь это их жизнь. Это их отнятая жизнь. Она им нравилась. Её им – не хватает. И, увидев, они не смогут ни забыть, ни отказаться…
Потому что они сделаны больше людьми, чем демонами.
«Этот мир будет мой, - размышлял Назир. – До своего мира добраться я не смогу, а жаль. Там тоже бывает лето… так. Что делать? Лед – уступит ли он мне? Вряд ли. Мальчишка властолюбив, упрям и жесток. Он убьет меня не раздумывая, как только я стану человеком. Он не будет со мной возиться. Он, конечно, сделан с Торна, но он – не Торн. Злат? Это добрый дурачок; он будет сидеть со мной и плакать, думая, что я страдаю в человеческом теле. Но все равно… Бабы? О них даже не стоит и думать; эти твари способны нагадить так, что даже дышать придется дерьмом. Жить в мире рядом с ними невозможно. Значит – надо избавиться от них. Убить. Скорее. Прямо сейчас.»
- Злат, - произнес Назир холодно, - надо убрать наших дам. Клем, Ольгу и Снежану.
У Злата отвисла челюсть.
- Кы… кы… как?! – оторопело произнес он.
- Убить. Уничтожить. Понял?
- Но как же так?!
- Ты мне веришь?
- Да, но…
- Так слушай. В тот день, когда в Печальный Замок приходили Сильфы, дамы наши подумали, что  всех нас убили – и меня, и Льда, и тебя; Лед повстречал их в каком-то притоне. Они весьма весело справляли наши поминки. Можешь спросить Льда.
Злат молча переваривал информацию.
- Мы не нужны им, Злат, - подлил масла в огонь Назир, видя, что Злат сомневается. – Помнишь, что они сказали, когда исчез Тавината? Они хотят праздника. И ни одна из них не спросила, чего хочешь ты. Или я, или Лед – не важно. Чего ты хочешь? Хочешь, мы уйдем отсюда прямо сейчас? В другой мир? Я подарю его тебе. Хочешь, останемся здесь? Чего ты хочешь?
Злат неуверенно улыбнулся, нервно задергался:
- А… это… а ты?
Назир пожал плечами:
- А что – я? Я могу жить и с Искрой.
Злат брезгливо поморщился, дернул плечом:
- Да ну. Давай лучше уберем Искру Жизни. И здесь останемся – мне здесь нравится. А баб – в распыл. Раз не нужны.
«Молодец, - подумал Назир. – Ухватил главную мысль.»
- Как? Можешь придумать?
- Ну так… можно Сильфов натравить. Через Сеть.
«Кто бы сомневался! – подумал Назир. – С твоей-то манией величия!»
- Как? Расскажи.
- Да просто! Они же прячутся? – Назир согласно кивнул. – Я отыщу их убежище. Здорово, если оно в Печальном Замке! Даже ничего менять не придется! Но это не важно… Сильфы помчатся выручать из беды людишек, любых людишек… хороших… вот рядом с бабами прищучить кого, и все. Сильфы помчатся мстить и убьют их.
- Как ты собираешься прищучить хороших людишек, хотел бы я знать? Они не съедобны; а Ночные Охотники пока не показали себя с лучшей стороны, они здесь беспомощны, как котята. Да и хаккаранша твоя издохла…
- Хаккарана больше не дам! – быстро отреагировал Злат. – А людишек… так я их сам могу. Я – могу.
«Забавно. Что еще может этот ущербный наркоман, чего мы не можем?» - улыбнулся Назир.
- Ладно, - согласился Назир. – Попробуй. Только… смори, осторожнее с Клем. Ольга и Снежана – дуры редкие, опасны лишь тем, что могут куснуть. А Клеменсия – дама умная…
- Умнее меня? – ревниво спросил Злат.
- Не знаю! – огрызнулся Назир. – Кто выиграет – тот и умнее! И не психуй, а думай! Ты тоже парень с головой, так что думай, думай! Не дай ей себя обмануть, не верь ни единому её слову, вообще не слушай её – мочи, и все! Не то она не упустит своего шанса… я бы сам ею занялся, но не могу – сам видишь, как я уязвим, - Злат понимающе закивал, - а Лед тоже не к стати разболелся… Да еще и эта Ветер – он не успокоится, пока не вынет из неё душу… или подождать, а? Потом, вместе...
- Да чего ждать-то? – возмутился Злат, нетерпеливо подпрыгивая. – А я чего делать буду? Итак целыми днями балду пинаю.
- Ну, ладно, - покладисто согласился Назир. – Но только не забудь, что я тебе сказал: Клем!
- Да ладно, - небрежно махнул рукой Злат. – Я и сам не дурак, небось.