Письма к Элизе 17

Элиза,
Когда падает занавес, и актеры стирают с лица краски в гримерной, когда гаснет свет, и пустеет зрительный зал, когда ты стоишь одна на сцене и смотришь в темноту меж гардин и оббитых бархатом кресел, что видишь ты в ней? Кроме сыгранных тобою ролей и тех, что только предстоят, кроме всего того, что тебе навяжут, или чем соблазнят, что тебе в этом пустом театре? Даже во время аншлага здесь практически невозможно найти родственную душу. Среди хлопающих и кричащих так мало обыкновенных слез, ради которых режиссер всё это задумал, а актеры неделями спотыкались на выложенных камнем репликах. И даже розы, что несут и бросают, почти всегда ненастоящие. В истинном театре живет тишина, в нем даже обычное дыхание звучит оглушающе. Истинный зритель впивается ногтями в скрипучее кресло, боясь пошевелиться и пропустить что-то очень важное. Истинные цветы не бывают розами, они не претендуют на торжественность, их лепестки просты и благодарны, их стебли без шипов и резных листьев. О чем ты думаешь, Элиза, когда замолкают голоса и шаги в корридорах, а ты всё так и лежишь на пыльной и заплаканной отрепетированными слезами сцене? Быть может, тебе кажется, что и вот этот спектакль не тронул ничью душу, что никто не видел твоих заломанных рук, не слышал твоего плача – такого простого и настоящего, что и вот этот вечер не оставил после себя ничего кроме недопитого шампанского в бокалах с алыми отпечатками и программок на полу между рядами? Может быть, ты права. Но однажды кто-то задрожит от надломленности твоих слов. Купив билет на последние деньги, кто-то будет дышать через раз и кусать губы. Этот кто-то непременно придет. Может быть, он даже будет не один. И вот ради него ты неделями выходишь на сцену и вдыхаешь рассекаемый прожекторами воздух провинциального театра. Но пока ты ждешь того, который будет способен оправдать все твои метания, разгляди меня среди ерзающих и хихикающих. Я не свожу с тебя глаз. Иногда я даже не дышу. Я твой самый верный зритель, Элиза.