Отрывок. Роман Бремя чести. Часть 2. Тени прошлого

Спустившись в залу, Александр обвел отрешенным взглядом Николая, благородно и в то же время просто сидящего на венском стуле (Александр всегда замечал, что он один умел сидеть в креслах так, будто он восседает на коне, на параде), и старого, довольно грязного мужичонку из крепостных. Как ни был он подавлен и поглощен своими гнетущими мыслями, граф отметил, что мужичонка (кажется, Фрол или Федот) не только был допущен сюда, что само по себе выходило странным, но и, вместо того, чтобы замереть в почтительном полупоклоне, сидел теперь на точно таком же венском стуле напротив Николя и вел с ним неспешную беседу. Брат, бывало, как-то чудил и прежде с простым людом, но такого еще никто не помнил.

- Я понимаю твое затруднение, Федот, - медленно, почти шепотом говорил Николай. – К зиме будет у вас новая изба. А, вот и ты! – ничуть не смешавшись, сказал он, заметив брата.

Федот повернул голову к вошедшему и тут же засуетился, занервничал, вскочил со стула и, не зная, как ему теперь должно себя вести, испуганно посмотрел на князя. Однако, Николай, нимало не смутившись, будто в приеме, оказанном крепостному, не было ничего чрезвычайного, сказал:

- Ладно, прощай. На помощь мою можешь рассчитывать.

Федот почтительно отдал поклон, чуть не до самой земли, и поспешил к выходу. Но едва он открыл дверь, вознамерившись выйти, его втолкнула назад, в комнату, непреодолимая сила, так, что старик едва удержался на ногах. Этой непреодолимой силой был сын Федота (на этот раз уже Фрол), высокий, лет тридцати пяти, с грязными рыжими волосами и наглой физиономией. Цвет лица его обыкновенно был чересчур бледный, но в минуты прилива гнева и злости оно мгновенно окрашивалось в красный; и это сочетание красного и грязно-рыжего делало вид его неприглядным до мерзости.

- А меня что ль не примите? – развязно спросил он, не заметив Александра, который все еще стоял у лестницы и не мог сделать шаг от изумления.

При появлении этого нового мужичонки Николай тут же резко поднялся со своего места, настроение его заметно изменилось, от прежнего расположения не осталось и следа.

- Чего тебе, Фрол? – стараясь держаться спокойно, спросил его Николай.

- Ясно, чего, барин, - подчеркнул последнее слово Фрол.

- Вон, вон, нехристь, - зашипел на него отец.

- Я выйду, выйду, - отвечал он отцу. – Но пущай прежде Николай Васильевич изволят мне ответить, когда же…?

- Просьбу я твою, Фрол, выполнить не могу, - не теряя самообладания, сказал Николай. – А коли не понимаешь, приходи завтра, теперь мне некогда…

- Вам всегда некогда, Николай Васильевич, ужо осьмой год, как хожу.

- А я восьмой год тебе отвечаю, что это невозможно! – начинал злиться Николя.

- Батьке избу строите, а мне, значит, кукиш с маслом?

- Хочешь, и тебе изба будет?

- Не хочу! Вольную дайте!..

В комнате стало тихо.

- Вольную дать не могу, - снова повторил Николай, - потому как ты крепостной не мой, а Григория Ильича, и прав я на тебя не имею.

- А вы уж постарайтесь! – грозно проговорил Фрол. – Купите у него, а там и отпустите!

- Так не продает! – воскликнул Николай. – Уж сколько раз говорено было! Знает, что отпущу, и не продает!

- Мне вольная нужна! – так и взбеленился крепостной. - Мне, и жене, и детям!.. Хотя нет! Жену можете себе оставить, пропади она пропадом. Мож, на что сгодиться, - дерзко хихикнул он. – Нам не привыкать, - чуть ли не подмигивал он Николаю.

Николай вспыхнул. «Сейчас взашей его прогонит» - мелькнуло в голове Александра. Но брат не только не выгнал наглого раба, но и, совладав с собой, продолжал его слушать.

- Пойдем, пойдем!- уговаривал сына Федот. – Видишь же, барину не до тебя, - указал он взглядом на графа.

Тут только наглец заметил Александра.

- А-а-а, - протянул Фрол, осклабившись, - и Александр Григорьевич здесь! Прощения просим, - сказал он, кланяясь, но не отводя дерзких глаз от графа.

- Николя! Что это все значит? Умом он тронулся или выпороть его пора? – изумленно говорил Александр.

- Пороть меня, барин, нельзя, - уверенно произнес крепостной и взглянул на Николая исподлобья.

Тот опустил глаза в пол.

- Это почему же нельзя? Выпорем и все тут! Это, может, Николай Васильевич вас пороть не может, да и я погляжу, не хочет. А я за отцом своим наследую и выпороть вас очень даже смогу.

- А вы, Александр Григорьевич, - совсем уже потеряв страх, отвечал Фрол, - говорят, за какую-то провинность наследства в скорости лишены будете, и пороть вам меня не с руки будет.

- Что?! Что?!?! – гневно закричал Александр, срываясь с места и бросаясь к нему.  – Да как ты смеешь?

- Пусть, пусть его, - тихо приговаривал Николай, хватая брата за руки. – После, после, ступайте, - обратился он к мужикам.

Оба вышли.

- Николя, - все еще кипятился Александр, - что ты им позволяешь? С какой стати?
Но брат уже снова восседал на своем стуле и молчал.

- Это черт знает что происходит, - пробормотал граф самому себе, видя, что тот не отвечает.

В эту минуту в комнату вошел Владимир. Он оглядел братьев и, кажется, что-то поняв для себя, сказал, обращаясь к Николаю:

- Я видел Фрола с отцом. Ты опять принимал их?

Николай отвернулся к окну.

- Ясно, - продолжал вошедший, - скверно это все. И чего он тут?

- Вольную просил! – ехидно заметил Александр. – Хотя нет, не просил, требовал! Да еще как! А Николя ему все спустил…

- Прав он, - сказал Владимир. – Отпустить всех надо.

- То есть как это всех? Отпустить, я еще понимаю, избранных. Избранных! Но всех…

- Это отвратительно… – тихо говорил Владимир, будто не замечая вопросов брата. – Если бы не эти мерзкие, навязанные законом отношения, Фрол, быть может, и не был таким…

- Володя, может, ты объяснишь, наконец, с каких это пор крестьяне наши потеряли всякий страх перед господами? – обратился к нему Александр.

- А ты считаешь, что один человек должен непременно бояться другого человека? – пристально посмотрел он на брата.

- Нет… - смутившись, ответил Александр. – Но ведь так нельзя! Они хамят, нагло и в лицо!

- А ты был у них? У них в деревне? Видел, как они живут? Ты сейчас, кажется, я слышал, выпороть его обещал? А каково это, знать, что тебя каждую секунду могут ударить, забить до смерти? – распалялся Владимир.

- Это, может быть, и верно…

- Может быть? – вскинулся снова он.

- Но… это же крестьяне…

- А что ж, по-твоему, крестьяне не люди? Не творение Божье?

- Творение, конечно, - усмехнулся Александр.

- А раз так, то недостойно ли любое Божье творение полного и неоспоримого восхищения? – воскликнул тот.

- Ты фанатик, - негромко рассмеялся Александр, не заметив, как при его замечании Николай вздрогнул и повернулся к братьям. – Тебе бы в монахи идти проповедовать!

- Может, и пошел бы, - задумчиво и вполне всерьез проговорил он, – если бы…

- Владимир! – громко прервал его Николай и, когда тот обернулся к нему, едва заметно покачал головой и беззвучно одними губами сказал, - не говори.