Бюро реинкарнации. Глава вторая

Габдулганиева М., Бах И.С.

Глава 2
Поиски

Полные красок сны снятся только в детстве. Не детство ли окутало меня своим безмятежным покрывалом, посылая волшебные, словно разноцветная мозаика, сны? Странно. Телефонный звонок, как будто наяву. Я иду к двери, открываю, а за ней – пустота. Значит, приснилось. И ложусь досыпать, видеть этот калейдоскоп цветов. Снова звонок. Пытаюсь сообразить, где я нахожусь. Есть верная примета; если протяну руку и дотронусь до себя, значит, это  не сон. Протягиваю, дотрагиваюсь, рука чувствует тепло и упругость тела. Не сплю. Поднимаюсь, открываю дверь, за ней вновь - пустота. Все-таки сон. Второй раз во сне мне дают звонки - предупреждения. О чем он, этот звук, надо прислушаться. Должен быть и третий. Третий звук звучит узнаваемо. Это слабый шепот моей Валентины,
- Павел, Павел…я не…
- что, что…?
- Валя, Валечка, - Павел неуклюже перекатился со спины на правый бок, пытаясь вырваться из пелены сна и наяву увидеть жену. Но сон не отпускал,
- Красный - цвет красоты, жизни, огня, мужества, красный - бессознательное, физиологическое. Этот цвет - обозначение опасности, запрета. Запомни, запомни…

 Просыпаться не хотелось. Утренние лучи солнца пробивались, скользя по стенам комнаты  в несмелых попытках  согреть и осветить пространство  спальни. Бредовый полусон - полуявь не отпускал сознание, держа своими щупальцами, парализуя волю.  Или мобилизуя?  Первые летние дни у бабушки в деревне – вот что напомнил Павлу  необычный сон. Сунешь краюху хлеба в карман и на речку. Речкой ее можно было назвать с натяжкой, ручей маленький, воды по щиколотку, но зато как помесишь глину с полдня, строя запруду, так сразу по колено наберется. За оставшиеся полдня  отмоешься в ручье и носишься по лугу в догонялки, дергая иногда сочный конский щавель, да облизывая палочку с муравьиной кислотой. Есть - то хочется, а краюха уже давно до крошки из кармана выужена.  Вечером только и хватает сил упасть на полати и всю ночь  то ли спать, то ли бодрствовать, видя во сне то траву, то лес, то ручей -  все ярко, красивое и загадочное, как в сегодняшнем сне.
Но этот сон был  наполнен незримым присутствием жены. Она пыталась ему что-то сказать, но как только доходила до главного, тут же исчезала. Бред какой-то! Никогда не верящий в потусторонние силы, тем не менее, он почти готов был  принять на вооружение слова Валентины, уж слишком все неожиданно совпало: сны  с  предупреждениями, слова соседа, откровения друга. Всему этому должно быть материальное объяснение, не верил Пал Палыч, что мистические события в жизни  возникают без участия человека
Так что здесь главное? Красный как символ радости и богатства или красный как предупреждение об опасности?

 Снаружи в отрывочный сон вплеталась неотвязная мысль, что нужно что-то срочно сделать наяву. Резкий звук будильника вывел  Павла из сонного состояния, и он наконец-то проснулся.  Неотвязная мысль прояснилась: еще с вечера он хотел поговорить с соседом про конверты и выяснить, сколько человек  в их дачном поселке получали такие конверты. А главное, надо было узнать, чем закончилась эта эпопея  для адресатов. Следущее  – срочно съездить в город и найти своего друга. Сейчас Пал Палыч сильно жалел, что не поверил его словам, его беспричиному страху.
- Ведь уехал на дачу. Глупец, не выяснил, не дождался, - ворчал он под нос, готовя немудреный завтрак, как любил – омлет с помидорами и сыром. Были у него когда-то мечты, выйдя на пенсию, баловать своих внуков и внучек, что сын ему подарит, омлетами изысканными да ухой, собственноручно приготовленной на костре у реки.
- А вот ведь как оно вышло, один - одинешенек, сам себе хозяин и сам себе гость,- проговорил вслух пенсионер и,  вздрогнув от звука, тут же замолчал. Не хватало еще, чтобы сосед услышал, подумает, что совсем с ума сходит Молчун, то ему жена мерещится, то  с яичницей разговаривает. 
- Вот и надо больше с соседями общаться, а то скоро с мебелью разговаривать буду, да с женой во сне, - с такими мыслями после завтрака он направился к соседу. Валентин сидел на скамеечке у калитки, будто поджидал  его специально.
-Долго  спишь сосед, хорошая у тебя нервная система, - такое обращение утвердило Палыча в своих мыслях. Его ждали.
-Здравствуйте! Не знаю, как начать…
- Уже начал… еще вчера.
-Тогда с вашего позволения, продолжу вчерашний разговор.
- И выложишь свои подозрения… Ничего, что я на «ты», мне так сподручнее, соседи все-таки.
- Как Вы узнали?
- Кончай тыкать! Несложно догадаться, ты никогда так рано не вставал и с утра не прогуливался. Но все равно уже поздно.
- Что поздно?
- Утренняя электричка уходит через полчаса. Все вопросы твои решаются в городе. Спеши, там будут ответы, если успеешь.
-Кто ты? О чем ты? Куда успеешь
- Наблюдательный я. Спеши, вечером поговорим. Больше, чем сообщил вчера, я не знаю, -  и сосед встал со скамейки, намереваясь уходить.
- Погоди! Сколько человек получили конверты?
- Приедешь с новостями,  вместе разберемся.
 
 Город после недели проживания  в поселке показался чужим и отстраненным. Так обычно примеряешь одежду при смене сезона, вроде бы и твой пиджак, а  сидит по-другому. Дневные улицы жили по одним им ведомым ритмам: сновали прохожие, двигались трамваи, автобусы со скрипом открывали раздвижные двери, дети с мамашами и бабушками чинно стояли на перекрестках, подростки щеголяли татуировками и кольцами в ноздрях и ушах, явно желая произвести впечатление на окружающих - все, как обычно, и Павел Павлович успокоился. Тревожные ночные сны, красные конверты – взбредет же в голову такая чепуха. Путь его с автобусной остановки домой шел мимо дома Николая Ивановича, грех было не заглянуть сразу. На двери квартиры, прямо там, где был замок, красовалась огромная сургучная печать. От нее  шла тоненькая ниточка, почти как волосок, и заканчивалась на дверной ручке. То есть не заканчивалась, а была аккуратненько привязана.  Павел замер у двери и тут же интуитивно продолжил путь до соседней квартиры. Звонить нет никакого смысла, а узнать об исчезновении друга не у кого. Надо уносить ноги, пока никто его не заметил.
Успокоился он только в своей квартире. Кинув в коридоре ворох газет и рекламных проспектов из почтового ящика на тумбу под зеркалом, он лихорадочно пытался спланировать, что теперь ему надо сделать в первую очередь. Даже не в первую,  а во вторую. Первоначальный порыв – расспросить обо всем соседей, сразу же отпал, кто знает, может, за квартирой следят. Самое  верное, сходить в районный отдел ЗАГСА и узнать, не прошла ли регистрация о смерти такого гражданина N. 
Сказано, сделано. Адреса всех нужных человеку при жизни учреждений  давно были собраны в записной книжке жены, которую Павел унаследовал после ее смерти. Вот так и получается, что при жизни надо много,  а в момент рождения и смерти только ЗАГС. Записать, что человек родился и умер: две точки, между которыми прямой или извилистой линией прокладывается жизнь. Сложив в портфель всю почту, он отправился на поиски.

 Получить устную справку в ЗАГСЕ оказалось муторным делом. Сначала женщина, восседавшая за изящным пластиковым столиком, долго рассматривала паспорт посетителя, страничку за страничкой. Затем меланхолично стала пролистывать на компьютере списки умерших за последнюю неделю, заодно выпытывая,
- Вы уверены, что Николай Иванович М, умер?
- Как я могу быть уверен, я его не хоронил,
- Не все хоронят, некоторые кремируют, это модно. Как он относился к моде?
- К моде? Покупал то, что предлагали магазины.
- Какой Вы непонятливый, гражданин. К моде на кремирование. Некоторые даже пишут завещание, где надо развеять прах, так мы совсем недорого эти просьбы выполняем. Если хотите, я могу показать вам прейскурант, есть совершенно новые  и безболезненные методики
- Безболезненные??? Я не ослышался?
- Понимаете, простите,  - пропагандистка кремации стушевалась и преувеличенно бодро продолжила,
- Нет никаких записей по вашему запросу, обращайтесь в поликлиники.

Что можно было сказать в поликлинике? Что  неделю назад друг жаловался на странные письма, ночью соседка слышала крики, а сегодня его квартира опечатана? В здравом уме даже не стоило  обращаться с такими вопросами. Но, повинуясь чувству вины перед исчезнувшим другом и  радуясь тому, что его не нашли в списках умерших, он направил свои стопы не в поликлинику, а сразу в больницу, семиэтажку в обиходной речи. В фойе висели списки пациентов всех отделений семиэтажной клиники: в терапии, неврологии фамилии N. не было.  На всякий случай Павел  внимательно прочел списки  больных в остальных отделениях, мало ли, могла сбить машина – хирургический больной, мог упасть и получить сильный ушиб – травматологический, и так далее, вплоть до гематологии, исключив только гинекологическое отделение. При всем своем желании за неделю превратиться из мужчины в женщину   сложно.
Николай Иванович нигде не числился, исчез бесследно. Оставалась психиатрическая клиника. Несмотря на то, что город их был маленький, почти изолированный от внешнего мира, но клиника была, как в крупном областном центре. Поговаривали, что чаще всего пациентами психушки становятся ученые от своих заумных опытов. Но говорили еще, что там они содержатся в отличных помещениях,  продолжают работать и даже не подозревают, что находятся в психиатрической больнице. Говорили еще, что изолируют их туда, когда их опыты подходят до определенного предела, который не положено знать всем, особенно простым обывателям.
 Павел знал, что эти россказни лишь наполовину правда, но подходить добровольно к этой клинике не хотел бы, не хотелось печальных воспоминаний. Когда еще его сын был жив, он увлекся религией и  захотел стать священнослужителем. Парень, ночами гоняющий на мотоцикле со стайкой  байкеров, не хотел ни о чем другом слышать. Мать уговорила негодующего Павла дать сыну свободу и пустить его в духовное училище за двести километров.  Небольшое расстояние и надежда на то, что там сын не попадет под пагубное влияние алкоголя и наркотиков, сыграли решающую роль. Сын уехал, но вернулся через полгода, прогремев на весь город своим возвращением. Все дело в голубях. Он всегда любил голубей, его мальчик, и здесь тоже каждый день подкармливал птиц  на подоконнике  общежитской  комнаты и заразился от них каким–то вирусом. Перед рождественскими каникулами неожиданно подскочила высокая температура, и Алексей собрался домой, всего-то два часа на электричке. Кураторы увидели в этом симуляцию болезни с целью повидать родителей и запретили ехать, объяснив необходимостью присутствовать на рождественских службах. Мальчик не послушался и уехал, хорошо, ума хватило дать телеграмму домой, что едет. Боялся, что не останется сил добраться до дома с вокзала. 

 На электричке, прибывшей из соседнего города, сына не было. Валентина сходила с ума, говорила, что с сыном несчастье, что она чувствует, что его заперли. Павел тогда с ног сбился, отыскивая концы поездки. В поезд сын сел, телеграмму подал сам, а домой не доехал.  Поездка в училище привела его в состояние ярости: и сын-то у него непослушный, и вопросов много задает, и вот сбежал, несмотря на запрет. Ведь, если болен, то и словом можно вылечиться. И пора ему не о мирском думать, а  молитвы усерднее читать а то  в последние дни заговаривался, чушь какую-то нес, не иначе, одержимый. Несолоно хлебавши, несчастный отец уехал обратно.
Город тем временем гудел: из психушки сбежал маньяк, прыгнул со второго этажа на мотоцикл, стоявший под окном, протаранил забор и уехал.
Валентина ждала на пороге и нервно  втащила мужа в прихожую,
- Скорей? Алексей вернулся
- На мотоцикле?  - осенило Павла
- Да, горит весь, температура под сорок, сказал, что на предыдущей станции сняли с поезда и повезли в клинику по  запросу  из училища…
Вот тогда и помог им Николай Иванович, отвез ночью их сына к знакомым врачам, помог спрятать до полного излечения….
Тягостные воспоминания нахлынули и не отпускали. Павел Павлович решил вернуться в поселок и просить помощи у соседа. В психиатрическую клинику ноги не шли.

 Большой город готовился к вечеру. Реагируя на освещенность, срабатывали реле времени, и почти одновременно зажигались уличные фонари. Огоьки окон зажигались по рихоти хозяев. Там, где они уже вернулись домой, вспыхивали квадратики окон и еще не занавешенные шторами, октрывали уличным прохожим личную жизнь - почти все жители копошились на кухнях, вероятно, готовили ужин. Павел Павлович бестрастно скользил глазами по окнам, а ноги шли сами проторенным и знакомым маршрутом на пригородный вокзал, на вечернюю электричку.
Ни одного ответа на свои вопросы Павел в городе не получил, и решил попытать счастья в разговоре с непонятным и странным соседом. Казалось, тот что-то знал, но недоговаривал.
В кассе очереди не было, и ученый не спеша протянул деньги, но неожиданно почувствовал что-то типа комариного укуса в руку. Удивившись комарам, которые справляются с плотной костюмной тканью, он взял билет и отошел от кассы. Павла не отпускало ощущение того, что кто-то пристально смотрит ему в спину, хотя вокзал пустовал.
-Чепуха, намаялся за день, - подумал он и сел в зале ожидания. Пытаясь привести в норму результаты своих поисков, он пытался разложить по полочкам свои ощущения от невозможности найти исчезнувшего человека   в современном  городе. Хорошо еще, если у пропавшего есть родственники или близкие знакомые. А так проживи десятки лет рядом, на одной лестничной площадке, но если не работаешь вместе, то и не узнаешь никогда не только о жизни соседей, но даже, как их зовут. И, наверное, счастье, что этот информационный вакуум заполняют любопытные соседки,  чье хобби подглядывать в замочную скважину и подслушивать за дверью  может оказаться ценным и полезным.

Сейчас город представлялся ему в виде чудовищного спрута с множеством гибких щупалец похожих на улицы. Каждое щупальце, как живое медленно втягивало свою добычу на ночь, смаковало ее, пощелкивая электрическими огнями, и, сытно урча, переваривало душной ночью, а утром выплевывало всю пережеванную массу в поисках новой пищи. И каждое утро, улицы недосчитывались многих и многих, кто стал ночной жертвой  гигантского монстра - спрута. Так и Николай, его друг исчез бесследно.
- Нет, не стоит идти на поводу своей страха, - с такими мыслями Павел встал и решительно зашагал с вокзала. Он решил пойти в психиатрическую лечебницу. Именно туда могли поместить его друга за  неадекватные  разговоры.