Скрипач на крыше

Скрипач на крыше.

В любви нет добра и зла, нет созидания и разрушения. Есть лишь движение. И любовь изменяет законы природы.
(Пауло Коэльо «Заир»)

Я сидела на закрытой веранде в одном маленьком кафе напротив фонтана. Не помню уже, какие мысли меня волновали в тот довольно теплый апрельский вечер, но что-то тогда точно занимало мою голову и неуемную фантазию, поэтому на какое-то время я выпала из реальности нашего мира, продолжая чисто механически помешивать уже почти холодный зеленый чай в керамической чашке. Хотя лет с десяти перестала пить чай с сахаром, наслушавшись всяких страшных историй о том, что сахар – это «белый яд». Вам еще не страшно?.. В прочем, это к моему рассказу относится мало. Очнулась от своей прострации я только тогда, когда на улице перед самым кафе зажглись красивые бульварные фонари, напоминающие о прошлом, даже позапрошлом столетии. Они бросали тусклый, немного таинственный свет на проходящих мимо людей, отражались золотыми пятнами в дождевых лужах и стеклах проезжающих машин. Фонтан неожиданно темной громадой чернел на золотистом фоне и угрюмо нависал над проходящими мимо людьми. Невысокие – двух или трехэтажные дома по обе стороны улицы выглядели несколько необычно для привыкших к небоскребам жителей большого города, но тоже были неотъемлемой частью этого молчаливого пейзажа. Почему молчаливого, я не знаю, ведь вся улица была наполнена гудением автомобилей, голосами прохожих и звуками их шагов, бесстрашно «бороздящих» лужи, которые после многочасового дождя больше походили на моря… В кафе, где я сидела, тоже было довольно людно и шумно, но это не мешает мне говорить от все той же загадочной тишине за окном. Создавалось такое впечатление, что какой-то горе-художник посадил на своем шедевре несколько черных клякс и теперь старательно их исправлял, преображая в густые задумчивые тени, парящие над землей. Предчувствие какого-то события вместе с этими тенями витало в воздухе, игриво мелькало среди серых однообразных силуэтов, прячась за редкими яркими всполохами света: алым зонтиком заядлой модницы, неоновыми красками рекламы на желтых машинах такси, в огоньке зажигалки или радующим глаз букетом роз. Я сделала несколько глотков чая с мятой, вкус которого напомнил мне о солнечном лете и времени проведенном на даче, снова задумалась, улетая мыслями в безоблачную даль хороших воспоминаний, как вдруг какой-то резкий неприятный звук вывел меня из равновесия. Повернувшись к входу в кафе, я увидела странного человека. Не могу точно определить, что именно показалось в нем мне странным. На нем был черный дождевик, блестящий от капель дождя, стекавших с него и падавших на выложенный серой плиткой пол. В руках у него была скрипка…
Все взгляды были прикованы к этому человеку, взмах его смычка и нежное, любящее прикосновение к струнам родили чудесную мелодию. С первыми же нотами сердце как будто перестало биться, в горле появился ком, и стало трудно дышать. Мелодия разрывала душу на маленькие разрозненные осколки, разлетающиеся в разные стороны. Смычок в руках музыканта скорее не порхал, а плыл по волнам музыки, то вздымаясь на гребень, то плавно спускаясь вниз, подвластный только воле маэстро. Его глаза были закрыты, а на лбу залегли глубокие старческие морщины, выдающие неописуемое страдание, муку, которую невозможно выразить словами, только мелодией, льющийся из самых потаенных уголков души, закрытых и тщательно спрятанных от других людей, и, может быть, даже от самого себя. Напряженные пальцы, скользившие по струнам, до боли сжатые зубы передали настроение музыканта и его инструменту. Он был молодым человеком, возможно студентом, но его глаза были пронизаны эмоциями и знаниями, совершенно не свойственными для такого возраста, они и нашли своеобразное воплощение в его музыке.
Скрипка плакала, роняя серебряные звуки мелодии, преображая мир вокруг себя и души людей, с невообразимым трепетом внимавшие скрипачу. В глазах невольных слушателей мелькали самые необычные образы, но все они были преисполнены печалью и скорбью, слезы сами собой текли из глаз, незамеченные, но такие знакомые и нужные каждому в этом зале. Чувство легкости наполняло всех присутствующих, дарило свободу от золотой клетки реальности и уносило за собой в какой-то неземной мир, где твои насущные проблемы теряли свой вес, где все вопросы мгновенно испарялись, а страхи превращались в прах, уносимый ветром перемен. Но всякому чуду приходит конец, и возвращение к реальности и в этот раз стало ненавистной необходимостью. Скрипач опустил скрипку и, прижав руку к груди, поклонился своим вечерним слушателям. Под звуки аплодисментов он убрал инструмент в чехол, и, бросив одинокое «Спасибо», ушел в таинственную пустоту темной улицы. Я повернулась к окну, стараясь разглядеть его силуэт. Но, мелькнув в одном из столбов фонарного света, странный человек исчез…
Но это не было концом моей истории, а стало лишь ее началом…

«Куда я иду? Куда? Что ж, теперь это совсем не важно. Да, да… не важно. Глупо думать, что кому-то я еще нужен в этом мире. Это чувство будет преследовать меня всегда, да, всю жизнь. Я не смогу избавиться от глупого чувства ревности, от боли, принесенной предательством, но горше всего было унижение. Позор, осмеяние! Чего стоит только их презрение?! …презрение… Вопрос, постоянно один и тот же вопрос, который меня мучает – почему. Почему на пути истины я был осмеян? Но ведь не только я… Ведь кто такой человек, по сравнению с искусством. Ведь они посмели осквернить само искусство. И пускай, я лишен всего того, что имеют они, но со мной всегда будет музыка… Она одна. В ней моя радость, мое утешение, вся жизнь. Я готов отдать ее ради музыки, ради того, чтобы скрипка снова пела в моих руках и чтобы эта песня дарила людям счастье, короткие его мгновенья, похожие на вечность или глоток живительной влаги для жаждущего странника, прозрение для ищущего себя и путь для любви. Все это давало надежду и мне, надежду, которую сравняли с грязью. И теперь я иду, не знамо куда, и моя дорога, выложенная, как мне казалось ранее, самим проведением, исчезла у меня из-под ног. Я падаю… падаю… в глубокую беспросветную бездну, зная, что никогда не вернусь. Ничто больше меня не держит. Предательство! Кругом! Оно повсюду, накрывает, словно гигантская волна мой маленький кораблик. Еще чуть-чуть и конец… О, я уже ясно его вижу. Конец, который они, все эти лжецы, так жаждут увидеть, и как хотелось бы мне не доставлять им этого удовольствия, но нет иного пути. Нет. Его просто нет. Я потерян, потерян для самого себя,… выхода нет…»
Его мысли путали его дорогу, он метался, словно загнанный зверь, безумно глядя по сторонам и не понимая, где он находится и что происходит вокруг. Ведомый неизвестной рукой, он пришел в то самое маленькое кафе напротив фонтана. Отшвырнув чехол, он вынул инструмент, решив последний раз сыграть на скрипке. Хоть для кого-нибудь, но это нужно было ему самому…
Взрыв аплодисментов немного отрезвил его, привел в чувства. Он бросил взгляд на лица всех этих людей и, вновь нырнув под дождь, пошел в темноту безвестности, манившую забвением…

Солнце окрашивало небосвод в лазурные, розовато-лиловые цвета. На этом переливающемся фоне, меняющемся с каждой минутой все сильнее, четко прослеживались ровные темные линии крыш, домов и увенчанных крестами куполов древних церквей. На слегка провисающих темных фонарных проводах жались друг к другу, втянув шеи, голуби, которые то и дело вздрагивали от проезжающих мимо редких машин. Весь город был погружен в какую-то непонятную сероватую дымку, похожую на туман, окутывающий эти мокрые тихие улицы своим чудо покрывалом. На мокрой от недавно кончившегося дождя скамейке сидел наш вечерний знакомый. Его бессмысленный взгляд был устремлен вперед, он был похож на застывшую мраморную статую. Его лицо не выражало никаких эмоций, казалось, что все его органы чувств, словно у робота вышли из строя, и он не замечал ничего и никого, даже того, что промок до нитки. В ту минуту он казался совершенным сумасшедшим…
«Всю свою короткую бессмысленную жизнь я был предан музыке и, живя в своем маленьком мирке, не замечал ничего того, что происходит вокруг. С самого детства меня считали кем-то уникальным, и я не различал человеческих чувств, казалось, что все меня любили, а если не меня, то мою музыку…
Постоянные занятия, победы в различных конкурсах, слезы счастья и гордости на глазах близких были для меня наградой за вложенные усилия, но все в один момент рухнуло, когда я понял, чего ради, все эти люди были рядом со мной в это время. Ловко замаскированную зависть друзей я принимал за любовь. И лишь теперь я понимаю, насколько был глуп! Как можно было не разглядеть фальши в их улыбках, не почувствовать злобы в их похвалах и торжественных, всегда радушных речах и приветствиях. И лишь теперь понятно, что им всем было выгодно находиться рядом, быть моими друзьями, петь мне дифирамбы, а я, как та ворона, слушал их во все уши. Мой сон закончен, я проснулся от ведра холодной воды, вылитого прямо на голову. Как торжествовали они, видя мой позор, как смеялись, глядя на мое бессилие, что же я мог им ответить? Ничего…
Это могло стать днем моего триумфа, а стало днем унижения. Мой концерт, приготовления к которому заняли у меня больше года, мои зрители, сидящие в зале и ждущие моей музыке, все исчезло, вместе с моей скрипкой. Как играть музыканту без инструмента?
Это все равно, что убить человека, ведь… моя драгоценная скрипка сломана…
В этот вечер я так и не появился на сцене…»
Он вспоминал, как усмехнулся его лучший друг, когда он, держа в руках сломанную скрипку, спросил, что ему делать. «Переквалифицироваться в клоуны… образ какого-нибудь печального героя, расхаживающего по арене и заливающегося слезами, будет тебе очень к лицу…» Тогда он не поверил собственным ушам, он стоял в полном остолбенении, глядя на любимую девушку, вышедшую следом за фальшивым другом, который был ему, как брат. Ее нежный голос был насквозь пропитан ядом: «Отличная идея! Как устроишься, непременно пригласи нас на представление…» Он кинулся, было, за ней, но презрительный взгляд и брошенное в лицо слово «неудачник», заставили его проглотить тот вопрос, который, чуть было, не сорвался с губ – ПОЧЕМУ?
Схватив свой дождевик и совершенно бездумно чехол с чьим-то бесхозным инструментом, он выбежал из красивого мраморного здания, провожаемый лишь недоуменными взглядами. И вот теперь он сидит и смотрит в пространство перед собой, понимая, что очнулся ото сна, и вынужден жить уже не в своем мире, а какой-то совершенно иной реальности, где ему места нет. В этот момент его впервые посетила мысль о самоубийстве. Теперь его уже не волновал вопрос «почему», все его мысли зациклились на одном коротком слове «зачем»? Это было началом его безумия…
Человек, потерявший смысл жизни, не может и не хочет продолжать жить дальше, его больше ничего не держит в мире, и почти ничто не сможет его вернуть. Смыслом жизни этого музыканта было его искусство, которое он дарил людям, чувства, передаваемые с помощью музыки, вызывающие разные эмоции и воспоминания у разных людей. Казалось, что все так просто, но на самом деле…
Не в его характере было мстить людям, пусть даже так жестоко поступивших с ним, он и не думал ни о чем подобном. Просто их предательство лишило его мира в душе, который помогал ему творить. Так безумие все больше и больше захватывало его. Мысли и воспоминания начали путаться, и он перестал различать правду и ложь, и наступил такой момент, когда ему все стало безразлично. Ведь он был безразличен всем остальным.
Ему почему-то вспомнились слова давно забытого стихотворения:

Печальный смех за слезы ада –
Награда мудрых и глупцов,
Засохли гроздья винограда
Уж над погостами отцов.

Он встал со своей скамейки и, взяв в руки футляр, пошел вдоль улицы, мимо деревьев, на которых словно слезы висели капли дождя, готовые в любую секунду сорваться вниз.

Молчанья стон, слезы нектар,
Полночный вой его разбудят,
И зачарованный бокал
Он осушить не позабудет.

Мокрая, выложенная камнем дорожка, по которой он шел, блестела, ручейки воды текли вдоль нее, вливаясь в огромные лужи на проезжей части, рядом с зеленой урной валялись мокрые листы вчерашней газеты, пара жестяных банок и сигаретные окурки.   

Грусть ветра, счастье облаков
С собой несет он каждый раз,
И строки из чужих стихов
Не ускользнут от темных глаз.

Несколько автомобилей, проехавших по этим лужам, окатили все пространство вокруг себя миллионом мутно-бурых брызг. А внезапно пронесшийся ветер сорвал слезинки дождя с темных веток кленов, устроив еще один небольшой дождик.

Чей он? Идет дорогой чей?
Вопросы не сорвались с губ,
Ведь мрак, чернее тьмы ночей,
Не расступился со звуком труб.

Утренняя дымка с каждым мгновением становилась все призрачнее, и, в конце концов, совсем растаяла в еще не тронутой свежести этого утра. Золотой диск солнца лениво поднимался из-за горизонта, предавая и без того необыкновенно голубому небу еще больше лазури.

Везде изгнанник, здесь чужой,
Никем не признан, а осмеян
Он сумасшедшею толпой,
И страхом времени взлелеян.

Он шел вперед, не оборачиваясь назад и не смотря по сторонам, как будто кроме этой улицы с виднеющейся впереди золотым куполом маленькой церковки, не было ничего…

Пройдет он сквозь века и годы,
Вернется снова в этот день,
Капризы ветреной погоды –
Ничто, для всех он просто тень…

Последняя строчка стихотворения ли заставила его остановиться или внезапно появившаяся над городом радуга, он уже не помнил. Просто что-то непонятное захватило его в ту секунду, проясняя разум и взгляд… После он уже не задумывался ни о самоубийстве, не о странных поворотах судьбы, ни о предательстве близких и своей слепоте…
После того, как он увидел ее. Мало кто соглашается с одним известным литературным героем, утверждавшим, что любви с первого взгляда не бывает. Но это был тот самый момент, когда вопреки всем условностям и законам возникает самое прекрасное, самое светлое чувство в жизни человека – любовь.
Миниатюрная изящная фигурка девушки, перебегавшей улицу, привела застывшее в непонятной дремоте, только изредка оживавшее пространство в движение. Ее бледно-голубой плащ и шелковый синий платок, повязанный вокруг шеи, были настолько яркими, что вся улица вокруг нее оживала и приобретала цвета. Светло-русые волосы, рассыпавшиеся по плечам, перебирал легкий ветерок. Он, как зачарованный наблюдал за ее приближением. Девушка почти поравнялась с ним, как вдруг подняла глаза и тоже остановилась.
; Простите… - у нее был теплый, приятный голос, словно пронизанный лучами весеннего солнца. – Но Вы случайно не Л…ский, вы должны были играть вчера вечеров в Большом Зале Консерватории…
; Да, это я, ; просто ответил он.
; Надо же, как удивительно встретить здесь такого музыканта. Очень жаль, что я не попала на ваш концерт, ; в ее голосе действительно была заметна досада.
; Боюсь, вам нечего жалеть – концерт не состоялся по некоторым обстоятельствам, ; он слегка улыбнулся и пожал плечами, глядя на ее удивленное выражение лица. Казалось, что она хотела спросить его еще о чем-то, но, похоже, побоялась. Смущенная улыбка слегка коснулась ее губ, она подняла на него глаза:
; Простите, но, боюсь, мне пора идти. Было очень приятно с вами познакомиться, но мне нужно спешить на репетицию… Всего Вам доброго…
; Подождите, как вас зовут? – успел крикнуть он ей вслед. Она остановилась и обернулась.
; Светлана… ; потом она посмотрела на небо, где все еще переливался дивный мост радуги. – Ой, кажется, вам повезет, ; бросила она напоследок и убежала.

В этот же день вечером он вернулся на эту же улицу, где он встретился с девушкой по имени Светлана. В руках у него все так же был футляр со скрипкой, только теперь он спешил вверх по лестнице старенького ветхого домишки на крышу. Он выбрался из маленькой дверцы наружу и осмотрелся. Вокруг него было царство ветра, сплошные крыши, купола, странные космические гиганты небоскребов, уютные маленькие скверики с детскими площадками, бегущие вдоль улиц шумных люди, занятые своими проблемами. Он посмотрел вниз и закрыл глаза.
«Неужели я хотел покончить собой? Вот так просто оборвать свою жизнь, сделав шаг вниз с какой-нибудь крыши вроде этой. И чтобы от меня осталось? Ни тела, ни памяти, ни души… ведь я бы стал убийцей, своим собственным палачом. Неужели я пошел бы на такое? И ведь теперь мне это кажется полнейшим вздором, глупостью, которую я никогда бы не совершил, но тогда… тогда… Теперь жизнь продолжается, она продолжается и для меня, и для других. И моя музыка вновь со мной…»
Так думал скрипач, стоя на крыше и исполняя совершенную, божественную мелодию, в которой была не только надежда на светлое и прекрасное, в ней была любовь…
Люди, проходящие мимо, услышав кристальные звуки скрипки, останавливались и устремляли свои взгляды на странного человека на крыше. Им он казался странным, они смотрели на него вверх, запрокидывая головы, а он продолжал играть. Скоро вокруг этого дома собралось много людей, все они останавливались послушать замечательную музыку этого чудака, забывая про свои дела и проблемы. Некоторые из них узнали в нем известного музыканта, но сейчас им было все равно, кто он, лишь бы мелодия не кончалась…
Среди этих людей была и та, ради которой он и играл. Их глаза встретились: они оба улыбались, этому странному случаю, который их познакомил. Когда кто в толпе спросил у нее, кто этот человек, и она, не отрывая своего взгляда от музыканта, ответила:
; Просто скрипач на крыше…