Последний танец фламенко

 
Марина Бродская

Она, не торопясь, осторожно входила в воду. Настолько осторожно, что не было никаких всплесков и брызг, а потом застывала неподвижно, как статуя. Вода и богиня сливались в единое целое, и только солнечные зайчики, нежные и персиковые, стайками бежали по кругу и исчезали в прибрежной осоке...

Но самое волшебное случалось позже.
 
Все также, не торопясь, она поднималась на пологий берег озера, и начиналось неожиданное!
 
Нет человека на земле, который не восхищался бы танцами фламенко. Этот полет рук над головой танцовщицы. Это застывшее мгновение, когда юбка превращается в крылья. Едва заметные движения прекрасных, длинных ног. Грациозность па-де-па. Неотразимое зрелище!
 
Цапля была серого цвета. У нее не было жгучести и красок цыганской юбки. Но даже серый цвет ее крыльев при закате, когда каждая капелька превращается в жемчуг, делали эту картинку сказочной, волшебной.
 
Она сушила крылья. Повернувшись в сторону солнца, почти соединяла их над головой, не встряхиваясь, и не брызгая водой, терпеливо ожидала результата, и только слегка, как цыганка в танце, перебирала ногами, исполняя свой мистический танец.
 
Я знала цаплю уже несколько лет. Наблюдать за ней неописуемое удовольствие. Моя веранда выходит на небольшое озеро, полюбившееся ею. Она была удивительно приятной соседкой.
 
Даже ее завтраки вызывали во мне удивление и восхищение. Вытаскивая очередную лягушку, она проглатывала ее так незаметно, что казалось, она просто понюхала водяную лилию. В ней не было куриной суетливости и ажиотажа по поводу утоления голода. У нее были прекрасные манеры.
 
Она была дама в возрасте. Семь лет тому назад я купила дом на берегу небольшого, но довольно глубокого озера, которое навещает все живое, чтобы утолить жажду. А цапли еще и лягушек едят. Царский обед!
 
Серая цапля жила постоянно. Я сразу же по приезду поняла, что она немолода. Птицы и в старости красивы и грациозны. Я полюбила свою лесную соседку.
 
В один из июльских дней, ближе к закату, я сидела на веранде с книгой. "Вороны знают о человеке нечто самое главное, - говорилось в германской саге. - Человек, куда бы он ни шел, несет с собой смерть, свою или чужую. А ворон его только сопровождает..."
 
Не впервые я слышала о мистическом поведении ворона.
 
Подняв от книги глаза, я улыбнулась, увидев свою соседку. Как обычно, она вошла воду. Задумалась в своей неподвижности. Вернувшись на берег, повернувшись к солнцу, она попыталась раскрыть крылья...
 
После нескольких попыток она опустила их, замешкалась на мгновение и застыла. Сколько грации, сколько грусти, сколько гордости было в этом изгибе шеи...
 
Тотчас я увидела воронов, трех, а может быть и больше. Наверное, оттого, что я только что читала об их предназначении, на сердце неожиданно стало тревожно и неясное предчувствие испугало меня.

Они сидели на соснах и о чем-то громко кричали. И вдруг, все разом замолкли.
 
Потом деловито спустились на траву, чуть-чуть поодаль, и медленно ходили кругами. В этой неторопливости было столько уверенности в неминуемости происходящего, что у меня волосы встали дыбом.
 
Цапля стояла неподвижно, и я не видела в ней испуга или волнения. Просто неподвижность. Казалось, что она все понимала и принимала спокойно, как естественный переход, задуманный силами свыше. Не знаю...
 
Двумя минутами позже, в тяжелом полете прилетел стервятник. Черного цвета, величиной чуть больше курицы - их много в Северной Каролине. Они чистят леса и дороги от погибших оленей, енотов, несчастных собак и кошек, попавших под машину. Санитары!
 
Приземлившись, санитар встал в тень у дерева, и во всей его позе было: "Торопиться некуда. Это неизбежно. Немного терпения!"
 
Такой же рабочий день, как и много дней в прошлом, и много дней впереди...
 
Я струсила. Чувствуя себя предательницей, обливаясь слезами, удрала в дом, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше. Знала, что мне смотреть нельзя! Я буду всю жизнь об этом думать. Трусиха и предательница!
 
А может быть не нужен в такой момент соглядатай?
 
Уже двое суток я не вижу серой цапли. Там, у берега, начинаются кусты и камыши, и кто знает...
 
Я думаю, ворон знает.