Зайчик выходит гулять

— С добрым утром, прекрасные дамы!

— Леша, иди в жопу!

Прекрасные дамы явно не были расположены вставать в девять утра.

— Солнце зеленеет, травушка блестит, ласточка с прибором… уй!

Лена не выдержала и запустила в меня довольно твердой диванной подушкой. К счастью, она промазала по органу, в который целилась. Света приоткрыла один глаз, лениво осмотрела поле боя и ткнула Лену кулачком в бок:

— Хватит! Отобьешь что-то важное — как мы развлекаться по вечерам будем?

— В бридж нарезать, бля! — Лене, как всегда после всего нескольких часов сна, хотелось кого-то придушить. И, в общем, все равно кого. Аня, не просыпаясь, пробурчала что-то утвердительное и попыталась зарыться в подушки. Я ловко выдернул подушку прямо у нее из-под головы, бросил Лене, которая уже явно не собиралась засыпать, и пошел к двери под симфонию трехэтажного мата Ани. По утрам становиться ясно, как никогда, что она очень, очень грубый человек.

— До встречи в трапезной, мой гарем!

Я продолжаю отстаивать точку зрения, что лучший способ разбудить женщину — это разозлить ее. Моя теория подтверждается практикой. Причем, почти ежедневно. Уже через пять минут, когда я заваривал в джезве кофе, за талию меня обняли милые ручки, а на плечо легли длинные светлые волосы.

— Здравствуй, любимая.

— А откуда ты знаешь, кто это? — это явно была Света. Она всегда пытается подловить меня на чем-нибудь. Я сначала аккуратно перелил кофе в чашки, потом педантично промыл ситечко и джезву, и только потом, обернувшись и взяв Светино лицо в свои ладони, произнес:

— Ну, вы же все для меня любимые.

Наш поцелуй прервала Аня.

— Эй, я тоже хочу порцию утренних поцелуев!

Когда на кухне появилась Лена, я понял, что наши шансы позавтракать резко падают.

— Рома, спасай!

Рома мгновенно возник на кухне. Девочки называют его джином. Я — в корне не согласен. Разве что он из тех джинов, которые должны всю ночь рисовать заказанный миллион долларов. Но мгновенно появляться он действительно умеет. Перевесив на Рому Свету и Аню, я пинком отправил их в сад, а Лену заставил резать овощи.

А дальше началась готовка. Я давно научился входить в кулинарный раж, что спасало меня не один раз. Даже если в доме нет никаких продуктов, я способен приготовить деликатесный завтрак. Причем половина деликатесов будет придумана мною непосредственно в момент готовки. Я жарил, варил, тушил, парил ингредиенты в произвольном порядке, периодически меняя их местами, добавлял разные специи и танцевал со сковородой, пел для соуса и рассказывал анекдоты тушеному мясу… короче безумствовал. Кулинария — это не наука и не искусство. Кулинария — это святое сумасшествие.

Я свалил результат готовки на большой поднос, в другую руку взял поднос с кофе, немного покачнулся, когда на меня запрыгнула Лена, потрепав мое лицо вьющимися каштановыми волосами, и пошел в сад. Лена схватила своими чудными ножками мои бедра, руками — шею и так прижалась ко мне всем телом, словно боялась, что я сейчас исчезну. На самом деле, это глупость. Как и большинство маленьких женщин, Лена была абсолютно бесстрашна. Возможно поэтому, мне на секунду показалось, что она вцепилась в меня, как в добычу. Наверное, также выглядел бы опоссум, думающий, что он схватил льва, если он вцепился ему в лапу.

Я сгрузил Лену на скамейку, поцеловал на дорожку и передал подносы Роме. Если бы я знал, как по-китайски ветер, я бы именно так называл бы Рому. Это же были китайцы, кто сказал, что если правильно написать слово шкаф, он упадет тебе на голову? Если нет, мне надо срочно определиться, какой язык учить. Надо же обращаться к человеку по его настоящему имени!

Для сохранения равновесия в мире и за его пределами, я сел между Аней и Светой. Они тут же обездвижили мои руки посредством возложения их на свои плечики, и завтрак начался. Аня без умолку трещала о чем-то. Никто не знает о чем. Аня тоже не знает, это не важно! Ее утренние рассказы всегда были очень веселыми, приправленными «шутками для улыбок», полными персонажей, мест и событий, но абсолютно бессвязными. Периодически, рассказы прерывались ради краткой дружеской пикировки с Леной, которая физически не могла смолчать, если где-то можно было вставить язвительное замечание. Света в это время, старательно откармливала меня. Возможно, это какой-то комплекс, но, будучи самой полненькой из присутствующих, Света ежедневно пыталась заставить меня прибавить хотя бы килограммчик, не подозревая, что я не толстел даже после визитов к бабушке в село. Сама она при этом, тоже наворачивала — будь здоров!

После того как еда была съедена, а кофе выпит, Рома принес разбавленное до состояния компота вино и ведерце со льдом. Лена шустро нарезал лимончик для впихивания на край стаканчика, и организовала трубочки. Я потребовал назад хоть одну руку, получил яростный отпор и кучу критики в свой адрес. В конце концов, девочки договорились поить меня по очереди. Мое мнение в расчет не принималось, но я был, в общем, удовлетворен. Для полноты картины я задрал голову к небу и открыл рот. В него тут же приземлилась огромная ягода шелковицы. Я зажмурился от удовольствия и начал тихонько урчать. Девочки переглянулись и одновременно пырскнули от смеха.

— Обычно, после таких действий в рот срут голуби! — Аня явно не смогла сдержаться.

— Ага, целым стадом, — поддразнила ее Лена.

Стоило только начать! Шутливая перепалка длилась бы пару вечностей, но Света наклонилась к моему уху и прошептала:

— Что мы делаем сегодня?

За столом сразу возникла звуковая черная дыра. Все звуки словно всосались. Это продолжалось всего несколько секунд, но я успел напитаться этим ощущением до пяток. Потом, какая-то глупая птичка что-то пропела и тут же улетела, уловив, что так можно и по клюву схлопотать.

— Не знаю как вы, дамы, а я сегодня открываю кафешку, — объявил я.

— Фи. — Света даже поморщилась. — Это скучно!

— А мне вот очень интересно, — чуть не упала с лавочки Лена от переизбытка эмоций.

— Без меня, — безапелляционно заявила Аня. — Я имею твердое намерение выспаться и подушка для меня нынче милее, чем все вы вместе взятые!

Чтобы подкрепить свои слова, она быстро встала и пошла внедрять в жизнь свое намерение, уклонившись и от моего поцелуя и от Лениного шлепка ниже спины.

— Вот стерва, — умиляясь выдала Света. — И что мне самой тут делать?

— Возьми Рому и наведи тут чистоту, — съехидничала Лена. И пока оппонентка не придумала ответа, она резко сменила тему. — А где ты намерен взять деньги?

— Ты так говоришь, будто деньги когда-то для кого-либо были проблемой! — Говорить с Леной иначе, чем с ехидством или сарказмом, означало обречь себя на многочасовое молчание. Она просто переставала воспринимать произносимое мною, а я не любитель своих монологов. Света с вызывающим наслаждением потянулась и, поцеловав меня на прощание, встала из-за стола. Рома тоже встал и тут же получил шлепок по заднице. У девочек в этом плане был какой-то пунктик.

— Пошли, красавчик! Сделаем это место похожим на тебя!

Рома поморщился. Загорелый брюнет, чем-то похожий на Антонио Бандераса, ненавидел свою внешность. Тем не менее, он покорно пошел за Светой, которая не смотря на свою обычную философскую меланхоличность, при домашней работе превращалась в разноцветный попрыгунчик. Она предпочитала яркие индийские наряды от которых рябило в глазах.

Лена тут же запрыгнула на меня, пользуясь освободившимся пространством. После затяжного поцелуя она поинтересовалась:

— Может сначала?..

— Ну, давай…

Хорошо, когда забор наглухо заплетен всеми возможными видами плетущихся растений.




Уже через час мы вышли из дома и направили свои стопы в сторону набережной.

— Слушай, а ты бы согласился на нас жениться?

— На всех сразу? Многоженство запрещено каким-то там кодексом Украины. — Я улыбнулся, показывая, что я не отвергаю тему, просто мне интересно заставить ее немного подумать.

— Брось, принимаешь мусульманство, и дело — в шляпе. — Лена, похоже, не на шутку заинтересовалась вопросом.

— Во-первых, я еще не готов исключить свинину и вино из своего рациона! А во-вторых, я просто не уверен, что это хорошая идея.

— Почему?

— Видишь ли, майн либе фройнде, брак предполагает, что обе стороны обязаны соблюдать некий социальный договор. Я знаю, что мы все срали на него с пизанской башни, — прервал я ее начавшиеся протесты. — Просто хочешь ли, нет — нам это вдалбливали со времен минетного роста. Хочешь не хочешь, а осадочек остается. А у нас всех все держится именно на том, что никто никому ничего не должен и никогда не будет. А что, тебе уже надоела свободная жизнь?

— Не задирайся. — Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть. Если уже Лена стала читать меня, как книгу… — Мне просто интересно, как это.

— Да, примерно так же, как и у нас, только скучнее. Или ты имела в виду, если все вместе?

— Да. Или нет. Я не знаю, я запуталась, Леш.

— Не бойся, Человек-Ножницы спешит на помощь! — Я остановился и обнял ее, развернув к себе лицом. — Что бы не происходило, я все устрою, ты же знаешь! В крайнем случае покромсаю!

Она кивнула, шмыганув носом, и тут же уткнулась мне им куда-то в подмышку.

— Просто иногда мне становится так страшно… это глупо, да?

— Нет, глупо ничего не бояться. Как там? Та-ра-та-тата-тататам. «Бессмысленно идти с ножом на танк, но если очень хочется, то стоит»!

— Губерман?

— Он, родимый. Пошли дальше? Я фокусы буду показывать.

— Ну, если фокусы, тогда, конечно, пошли! — снова заулыбалась Лена.

Уже через пару минут мы были на набережной. Я жестом руки перекрыл снова открывшийся поток ее красноречия и огляделся. Время близилось к тому, что я привык считать полднем, и большая часть человеческих особей мирно жарилась на камнях пляжа, стараясь пропечься равномерней. На самой набережной тоже хватало людей, многие сидели под раскидистыми деревьями, нежась в теньке. Немного сориентировавшись, я пошел вдоль набережной влево и скоро нашел небольшую группу людей, рядом с которыми лежала старенькая, в данный момент не используемая, Trembita.

— Привет, ребята! Я немного спешу. Триста гривен за гитару хватит? Щас нааскаю и сразу верну, в задаток могу оставить девушку и паспорт. Ну, так как? — Все это я произнес хорошо отрепетированным речитативом примерно за четыре с половиной секунды. Хозяин гитары, распаренный и уже немного поддатый парень лет тридцати, уставился на меня с явным непониманием. Я повернулся к Лене:

— Лен, выручай — меня здесь никто не понимает. Или не хочет. Или хрен-те-что!

Лена, сгибаясь от смеха, перевела ребятам, что я хочу. Это занятие отвлекло ее от протестов, которые она собиралась предъявить по поводу того, что я собираюсь ее не только бросить, но и оставить в залог. Выслушав объяснения, парень утомленно кивнул мне и, не заглядывая внутрь, спрятал в карман Ромин паспорт, который я вручил ввиду отсутствия собственного. Я подхватил гитару и сдвинулся немного дальше по набережной.

Пристроив свою задницу на траву, пытающуюся пробиться сквозь камни и песок, я поклонился на три доступные мне стороны и начал играть. Я начал с “Blackmore’s Night”, плавно перешел на фламенко, оттуда — на “Doors”, пробежался по “The Beatles”, вывернул на “Pink Floyd” пополам с Avril Lavigne. Затем я переключился на «Чиж & Co», и стал перетрясать музыкальные загашники русского рока. За пол часа у меня с лихвой хватало, чтоб расплатиться за гитару, а через час подошел мужчина лет сорока, который даже в бриджах цвета хаки и цветастой гавайке выглядел, как в деловом костюме, и начал заказывать ДДТ. Еще через час, он ушел довольный и с опустевшими карманами — настоящий фанат, как я и ждал.

 Лена встретила меня распростертыми объятиями, поцелуем, и заявлением, что она сбила треть цены на гитару. Лена торгаш еще тот, так что я не удивился.

— Что дальше? — Она почти подпрыгивала от нетерпения. Жажда действий так из нее и капала.

— Теперь — дуй за девочками. Мне будут нужны все ваши таланты!

— А Рома?

— А Рома уже стоит у тебя за спиной. Давай, пчелкой летящей на мед — туда-сюда, вжик-вжик, оп!

Лена отсалютовала и помчалась домой. Где меня искать она не спрашивала. Знала, что четкого ответа она не получит, а нечеткий у нее уже был.




— Играй, душа моя! Чтоб струны сладко пели и стонали, как весь мир!

— Лермонтов?

— Ой, Леночка, спасибо за комплимент, но вряд ли! — Я долго отрабатывал такой резкий переход со слащаво-вальяжного тона на грубо-грузчицкий. Рома в это время уже начал играть.

Я замер. Замерли девочки. Замер художник, рисовавший вывеску. Это было непередаваемо. Абсолютно несочетаемые, рваные и пронзительные звуки, которые, тем не менее, заставляли что-то сладко дрожать и подергиваться. Рома играл мелодию без ритма и музыкальности, без единого аккорда, который бы можно было как-то назвать. Это было ужасающе и, одновременно, чудесно.

— Ангидрид твою перекись марганца! Ром, это круто, но ты так распугаешь всех клиентов к чертям собачим! Что это вообще такое? — Я старался, чтобы голос мой полнился справедливым возмущением, но получалось как-то коряво, я еще был под пленительным впечатлением.

— Леш, а ведь он только что сыграл твою душу. — Света всегда гордилась своим умением подмечать детали, особенно, не заметные остальным. Однако, таким заявлением она отправила меня в глубокий осадок, на самое днище пробирки. Я вопросительно посмотрел на Рому (который, к слову, не придумал ничего лучше, чем надеть черные брюки и белую шелковую рубашку в испанском стиле). Он только пожал плечами, подтверждая сказанное Светой.

— Ром, ты молодец, спору нет! Но давай ты лучше что-то более традиционное для кабаков нашего типа подберешь. Угу?

Рома, молодчина, покивал головой и начал наигрывать Моцарта. Я покосился на него, но промолчал. Девочки все еще стояли не шевелясь, видимо переваривая услышанное. Наконец пошевелилась Аня.

— Леш, кажется, я тебя люблю. Эта музыка была лучшим, что я когда-либо слышала, а поскольку это, как оказалось, и есть твоя душа, то я тебя обожаю вместе с этим… — не в силах подобрать эпитет, она повела рукой.

Остальные согласно закивали. Смахнув несуществующую слезу, я обнял всех и продержал в своих объятиях секунд десять.

— Так. А теперь марш по местам и работать, работать, работать!

С визгом и смехами, девочки побежали выполнять мое распоряжение. Художник вернулся к своей работе. Рома продолжил играть. Я походил с командным видом, не нашел подобающего занятия и вышел под солнышко покурить. Светило еще было высоко, но уже начало менять свои цвета, да и цветовая гамма неба претерпела некоторые изменения. Я посмотрел на вывеску, над которой корпел бедный пляжный художник и бодрым шагом пошел в сторону дома.

Там я договорился с соседом, который, естественно, оказался электриком, чтобы он организовал нам освещение для вывески и пошел в душ. Освежаясь после длинного дня, я припомнил лица хозяев кафе, когда я предложил им пять тысяч за аренду кафе на всю ночь. Приятные лица под маркой «вот это ты, мужик, совсем». Для справки: кафе являло собой обычную бетонную коробку без одной стены, где размещалось штук шесть пластиковых столиков с такими же стульями. И были они тошнотно-белого цвета… За одной из стен пряталась кухня с минимальными удобствами. Собственно все! Только находилось кафе на набережной, что было несомненным плюсом для курортного города в разгар лета.

Выйдя из душа, я обшарил свой довольно скромный гардероб и вытащил оттуда белые льняные брюки и черную футболку. Спереди на футболке были вперемешку раскиданы репродукции Джоконды, подсолнухов Ван Гога, фотографий Давида, Венеры Милосской и Роденовского Мыслителя и прочие произведения, прости Господи, искусства. Сзади, небольшие белые буквы провозглашали “There has never been the truth on the front”, а немного ниже, друг под дружкой, крупнее: «Peace, Love, Rock’n’roll». Сочтя это довольно забавной шуткой, я оделся и пошел к кафе.

Кафе было не узнать.

Лена баллончиком разрисовала все стены внутри, изобразив какие-то странные картины в стиле не то кубизма, не то модернизма, не то абстракционизма — короче, странные; Аня где-то нашла десятка два скатертей и смогла укрыть ими не только столы, но и стулья, а также нашла пару более менее прилично выглядящих ящиков и организовала барную стойку; Света яростно выдраила кухню и заполнила там все свежими продуктами и качественными приборами. Художник мрачно пыхтел под законченной вывеской. Я удивленно посмотрел на него, затем, не дождавшись реакции, на Аню.

— Рома предупредил его, что ты вернешься через пять минут и если картина не будет готова — я сниму с него кожу. — Подмигнув мне, Аня крутанула на указательном пальце кухонный нож. Нож пропеллером завертелся там и прекратил свою деятельность только когда Аня этого захотела — через пару минут.

Я одобрительно похлопал художника по плечу и приступил к осмотру вывески. Художник не подкачал, не даром мне понравилось, как он рисовал маленькую девочку на фоне бухты. Вывеска изображала наш девичий коллектив и нас с Ромой по краям. Под нами шла огромная надпись: «Без менЮ». Еще ниже — потерянное слово «кафе». Сосед Михеич уже заканчивал устанавливать прожектора. Я заплатил ему и художнику, зашел внутрь и махнул рукой

— Поехали!

Света дернула занавес и тяжелая бордовая штора закрыла вход в кафе. Лена пробежалась по залу и зажгла свечи, стоявшие на столах. Причем всего с двух спичек. Аня взяла в руки стопку бумажек с рукописным меню спиртных напитков, Рома заиграл Баха. Я встал у входа на кухню и началось!

Первыми клиентами оказались члены семейства, состоящего из толстячка папы, худышки мамы и двух визгливых девочек с неровным загаром и косичками. Они зашли удивленно оглядываясь и сели за столик поближе к выходу. Аня тут же белым призраком подплыла к ним и положила один свой листочек. Я подошел к ним, сложив руки на груди и поинтересовался:

— Покушать или перекусить?

Семейство попросило выдать им меню, на что я начал притворно свирепеть, пригнав кровь к лицу, а Аня поспешила объяснить им, что меню у нас нет и лучше ответить на вопрос повара. Семейство опасливо переглянулось и спросило, а как они, собственно, узнают, что они могут заказать, если меню нет. Аня покосилось на мою бурякового цвета физию, трясущиеся руки и начавшую подступать ко рту пену, и подала знак, чтобы я снизил обороты.

Короче, мы разыграли целый спектакль, попутно объясняя, что повар приготовит что-то, что, как ему кажется, будет соответствовать вкусам каждого члена семьи. Они это съедят и если им понравиться то, что им предложили — заплатят. Если нет, то оплата только за напитки. Семья немного посомневалась. Придушенная авантюрная жилка отца семейства разыгралась на отдыхе и смогла перебороть скептицизм жены. Они заказали полноценный ужин и работа понеслась. В завершение, папочка громко хрюкнул, когда я уходил на кухню. То ли надпись на футболке прочитал, то ли просто похрюкать захотелось.

Рабочий процесс выглядел так.

Аня в своем белом платье до пят, с выбеленными волосами и без капли загара, призраком носилась между столиками принося заказанное и вызывая меня для осмотра посетителей. Она же получала деньги. Лена на баре мешала коктейли собственного изобретения, вдохновившись моими кулинарными изысками. Рома играл, сидя в углу и стараясь не замечать взглядов, которые на него бросали некоторые посетительницы. Света подсчитывала, сколько должно стоить блюдо, исходя из того, сколько и каких ингредиентов я туда напихал. Я яростно, как и приличествует настоящему повару, стряпал.

Еду не надо любить. Ее надо ненавидеть всей душой. Как учитель — своих учеников. Только так, не давая им разогнуться, можно сделать из них что-то приличное. Если быть с ними ласковым — они превратятся в размазню с зачатками разума, а не монолитный камень, способный смести все со своего пути. Представили? С едой — тот же ужас.

Расплачивались все.

Некоторые уходили сразу после этого, некоторые задерживались выпить по коктейлю и послушать Рому, некоторые заказывали второе блюдо, но платили все.

Аня с Леной несколько раз бегали в магазин за добавкой сырых продуктов, неохотно подменяя друг дружку. В пять утра, когда мы выпроводили последнего клиента, в кассе лежало около двадцати тысяч гривен. Вычеркнув некоторые расходы, мы получили пятнадцать тысяч и двадцать гривен, плюс тридцать три копейки.

Уставшие, но довольные, мы всей толпой пошли домой.




— Девочки я вас всех очень люблю, но нам завтра рано вставать!

Вздох разочарования пронесся над кроватью. Все заговорили наперебой.

— Ты что охренел, рано вставать? — злобно вопрошала Аня.

— Ну, хоть еще разочек! — заныла Лена.

— Умеешь ты обламывать кайф честным куртизанкам! — подытожила Света.

После непродолжительной паузы грянул взрыв смеха, расставивший все по местам. Мир был сохранен и все, еще немного попрепиравшись для приличия и погасив свет, улеглись спатаньки. Тишина длилась недолго. Голос подала Света:

— Как у тебя это получилось? Я в свое время работала счетоводом в кафе, но никаких положительных эмоций у меня это тогда не вызвало. Ни на секунду. А сейчас это было, как непрекращающийся оргазм.

Я задумался, как четче сформулировать ответ, выгадав себе передышку многозначительным «ну-у-у». Когда я уже собирался ответить, Лена больно ткнула меня пальцем в бок и, пока я крутился, зажатый со всех сторон горячими женскими телами, выпалила, как на параде перед строем:

— ВСЕ были на своих местах. Не каждый, а ВСЕ! Поэтому все получили драйв и он усиливался, аккумулируясь.

— ****ь, Лена! Хрен с тобой, что ты немилосердная драчунья, но перестань мои мысли читать! Это низко и подло!

Все посмеялись.

— А вы видели лицо этого парня, когда я ему из света свечи выплыла на глаза? Я думала он прямо там и укакается. — Аня тоже решила предаться воспоминаниям о не зря прожитом дне.

— Это все твои большие серые глаза! А мне понравилось, как менялось выражение лица у этой девочки, которой я намешала коктейль из семнадцати компонентов. Она же сначала смотрела на него, как на болотную жижу, а потом выпила и так расплылась в улыбке — любо дорого смотреть…

— Это которая?

— Это та, Леша! В зеленом топике и с четвертым размером.

— Лена, не ерничай. Я засмотрелся не на саму грудь. Я пытался понять, как у этого тщедушного существа с ярко выраженной анорексией могут быть такие сиськи.

— Генетика, Леш, слишком сложная наука, чтобы ты ее понял… а я объяснила!

После Аниной реплики все просмеялись и даже начали засыпать.

— А мне больше всего понравилась эта бабулька, которой ты дал манку с хреном, — тихо произнесла Света. — Она еще потом сказала, что всю жизнь именно об этом мечтала и никогда не осмеливалась попробовать…

Я буквально услышал, как по щеке Светы скатилась одинокая слеза. Я встал и пошел курить.




Я находился на том перепутье, известном каждому курящему человеку, когда первая сигарета выкурена как-то второпях и ее не хватило, но абсолютно точно понимаешь, что второй будет многовато. Задумчиво крутя сигарету в пальцах, я наблюдал, как краска заливает небо. Именно в такие моменты мне начинает казаться, что небо — это такая лужа, или даже родничок. Да, именно родничок! Вода постоянно прибывает, а сбоку родничка кто-то подливает краски. И они расплываются, растворяются, перемешиваются и создают чудеса.

Наверное гуашь.

Размышления мои прервала Аня. В предрассветной тьме эффект, который заметил тот бедный парень, усиливался стократно. Полностью этот эффект осознавая, Аня усилила его, заговорив загробным голосом:

— Иди сюда-а. Дай я тебя поцелу-ую!

В притворном ужасе я вжался в кресло-качалку, пытаясь отодвинуться от тянущихся ко мне белых рук. Потом рассмеялся, выбросил незажженную сигарету и, подхватив девушку, усадил ее себе на колени. Она обняла меня за шею и с грустной улыбкой начала рассматривать мое лицо.

— Что грустишь, барин?

— Да, вот, думаю, что это холопки так распоясались?

Я дополнил свои слова щипком ее аппетитной попки. Она взвизгнула, выпрямляясь. Потом сжала губы, прищурила глаза и показала мне кулачок. Я несколько секунд рассматривал его, а затем захохотал. Пару мгновений спустя, Аня присоединилась к моему веселью. Я терялся, что мне нравиться в этих девушках больше: то, что они никогда на меня не обижались, зная, что я не имею в виду ничего плохого, или то, что они всегда могли поднять мое настроение, если оно уползало в какие-то неизвестные дебри подземелий.

Закрепив мою радость длинным поцелуем, Аня поинтересовалась:

— А из-за чего ты собственно расстроился?

— В смысле расчетверился?

Она довольно болезненно дернула меня за нос, чтобы я не уклонялся от ответа.

— Ай! Хрен его знает! Для баланса, наверное. Все ведь должно пребывать в балансе, не так ли?

— Знаешь, философские беседы лучше вести со Светой, — она дождалась моего утвердительного кивка, чтобы продолжить. — Но мне кажется, что ты не прав.

— Ого! Ну-ка, ну-ка!

— Заткнись, дурак. И руки убери — потом.

— Убрать потом?

— Леша!

— Ладно. Внимаю мудрости твоей.

— Правильно! Внимай! Если баланс действительно существует, то что является балансирующим элементом для бесконечности?

— Цікаве питання, Мурзик Васильович! Будемо полемізувати! — Аня, кивнула, показывая, что узнала цитату. — А чем тебя не устраивает пустота или небытие? По-моему, хорошие кандидатуры.

— Если есть бесконечность, то пустоты существовать уже не может! Потому что где бы она ни пристроилась, бесконечность окажется и там. И нет пустоты!

— Хм. Допустим, но что если пустота мигрирует не только по пространству, но и по времени? Скажем, атомная бомба. До двадцатого столетия ее никто себе даже не представлял и понятие атомной бомбы являло собой пустоту. А потом — опа! — и вот она, здесь, материальная, можно даже потрогать, если допуск иметь.

— Если ты так загибаешь, то у меня такой вопрос: а откуда берутся идеи? Тоже из небытия?

— Да, конечно. Я категорически не верю в идеосферу.

— Это та которая — пространство полное идей, приходящих в голову кому захотят?

— Ага.

— Руки попридержи. Я тоже не верю. Это как-то негигиенично, оказаться обладателем идеи, которую до тебя уже кто-то поимел. Или имеет в данный момент. Просто мне кажется, что идеи есть частью вечности и оттуда произвольно выпрыгивают. Иногда на них не обращают внимания, а иногда замечают и тогда — вот тебе открытие. Или поэма, там.

— Я не вижу, как это связано с балансом.

— Если я права и идеи — часть вечности, то пустоты не существует вовсе. Если прав ты — то, идея, выходя из пустоты, сразу становиться частью вечности. Это является прямым нарушением баланса. А значит — неправильным силлогизмом.

— Батюшки, слова-то какие умные!

— Это все что ты можешь ответить мне, смерд? — Аня придала себе царскую осанку.

— Да, королева. Не вели казнить, вели слово молвить.

— Ну, молви.

— Принимается. Зачет, одобрение комиссии и похвальная грамота.

— О! Наконец-то!

Аня встала, потянулась, поднявшись на носочки и, явившись обладательницей игривого полуоборота, спросила:

— Ну, что? Трахаться пойдем?

Я рассмеялся ее грубой непринужденности.

— «Я за то тєбя уважаю, Миша, шо ти рісковий парєнь!»




Следующее утро оказалось утром протестов.

Я категорически отказался готовить, аргументируя это тем, что я уже наготовился по самое «нет, хватит» и все, что я могу сказать готовящемуся мясу, это «И небо радугой забито, И не проехать нихрена. Седая тучка торопИтся — Ее ведь дома ждет жена!». В результате завтрак готовила Света. Не самая вкусная еда получилась, но есть было можно.

Дальше Лена устроила бойкот, заявив, что она сегодня весь день просидит дома, ибо пора бы и честь знать — носиться весь день, как угорелой. Она даже не стала возражать, когда я сказал, что мы продаем кафе. Возражения нашлись у всех остальных. Рома ограничился тем, что недовольно булькнул. Зато Света выла не умолкая.

— Какое продадим? Я тебя спрашиваю — какое к чертям слоновьим «продадим»? Мне никогда, нигде не работалось так хорошо, как в этой кафешке! Это как члена семьи продать!

— Леш, это как-то не по-человечески. Хоть бы предупреждал заранее!

Я выждал, пока у Светы кончиться завод и спросил:

— Что, правда, нигде так хорошо не было?

— Да, — с надеждой в голосе ответила Света.

— Тем более надо продавать.

Буря разразившаяся после этого, была намного мощнее и продолжительней. Правду говорят про тихие омуты. На этот раз бурю перекрыла Аня.

— Почему?

— Что?

— Почему ты считаешь, что продавать надо «тем более»?

— Потому что никогда нельзя возвращаться туда, где ты был, слэш, была счастлив, слэш, счастлива.

— Но это же нелогично! — почти стонала Света. Из глаз ее начали течь слезы по потерянному счастью.

— Наоборот. Так это счастье останется с тобой навсегда. В виде воспоминаний. А если мы продолжим — каждый следующий день будет для тебя хуже предыдущего. Все начнет приедаться. Начнет появляться раздражение. Ты будешь злиться на людей, на нас, конкретно на меня. За то, что я готовлю без азарта, например. А я банально устал. Нет, не сию секунду, но вот, чисто гипотетически, девочки, неужели вы думаете, что я не могу устать?

Все отрицательно покачали головами. Я схватился за голову.

— Принимаю, как комплимент. Но поймите же вы, чтобы мы не делали, это может отсрочить ту «радужную» перспективу, которую я нарисовал, но не отменить!

Девочки непреклонно стояли на своем. Они молчали, но не требовалось слов, чтобы понять, что сейчас они меня не то ненавидят, не то презирают. И оба варианта меня не устраивали. Я судорожно пытался придумать пример, который подошел бы.

— Света! — какая-то мысль стала вырисовываться в пустоте и я решил напрямую обращаться к той, кто переживает больше всех. — Представь, что ты просыпаешься в четыре утра, еще пьяная, с гудящей головой и тебе надо срочно что-то приготовить. Не знаю почему — не важно. Надо и все! И ты встаешь и идешь готовить. И готовишь. Ты снимаешь пробу — а там просто чудо-расчудесное. Вкуснейшая еда в мире! И все идеально. На следующий день ты пробуешь повторить свой кулинарный эксперимент, но у тебя нихрена не получается! Вот не похоже и все! Но ты упорно пытаешься приготовить именно то блюдо. Представь! День за днем, ты пытаешься заново создать то, что получилось один единственный раз! И, скажем, через год усилий — у тебя получается. Блюдо все такое же идеальное, как и в первый раз. И что ты тогда почувствуешь? Ты его съедаешь и понимаешь, что убила год жизни на то, чтобы приготовить еду, которую ты съешь за пять минут. Давай, Свет, просто представь. Представила?

— Угу.

— И что?

— Сука ты, Леша. А я так хотела повторить. Тьфу, блин! Пошли на пляж, хоть искупнемся!

Лена, верная своим принципам, осталась дома. Аня пошла с нами, но у меня создалось четкое впечатление, что сделала она это, чтобы проследить за психикой Светы. Света поначалу шла довольно тихо и задумчиво. Я просигналил Ане, чтобы она начинала утреннее шоу. Уже через пару минут Света снова заулыбалась. Немного печально, но это лучше чем ничего!

Дойдя до набережной, все остановились и посмотрели в сторону кафе. У всех в глазах стояла дрянная тоска. Аня взяла инициативу на себя.

— Ладно, ребята, идите, купайтесь, а я пошла продавать снятое в аренду кафе.

Как ни странно, первой засмеялась Света.

— Ну, что? Отпустило? — спросил я, подходя к пляжу.

— Ты знаешь, да. Наверное ты прав, но все равно тоскливо как-то. Я как вспомню эту бабушку, представлю, что она снова захочет манки с хреном и слезы на глаза лезут.

— Далась тебе эта бабушка! Она-то как раз и дома сможет себе манку приготовить! Ей важно было сделать первый шаг. Я представляю панику владельцев кафе. Прикинь, они понимают, что кафе мы сделали очень выгодное. Ну, ОЧЕНЬ! И хотят развить успех. К ним приходит толпа посетителей, ничего не заказывает, и ждет, когда их обслужат! Повар в панике готовит всякую хрень — им не нравиться, они уходят не платя ни копейки. Тогда администрация отменяет правило «заплати, если понравилось». Люди вообще перестают приходить! Они ведь знают, что готовят там уже хреново! Бедные владельцы скорее всего разоряться.

— Ага. Или сразу это все просчитают, вернут старый имидж кафе, который там до нас был и начнут заливать что-то типа «нет, не было здесь такого кафе. Даже не знаем, о чем речь идет»! А наши уже постоянные клиенты приходят, слушают это все и думают, кто сошел с ума. Ведь не бывает такого, чтобы кафе существовало всего один день!

— Да. Эта версия посимпатичней будет!




Пляж здесь был замечательный.

Начнем с того, что он был чистым. Вход стоил символические две гривны, но зато к услугам отдыхающих были предоставлены и душевые кабинки, и лежаки и, даже, камеры хранения! Именно туда мы сдали все свои вещи и с разбега вклинились в податливое тело воды. Она была не против.

Довольно часто, мне кажется, что морская вода — это что-то вроде армейской шлюхи. Дает всем, остается абсолютно равнодушной к проникновению в себя, еще и дешевая, как воздух. Правда, у нас настоящей армейской шлюхи водятся сифон, гонорея и триппер, а у этой — медузы, акулы и судороги.

Но иногда у меня возникает ощущение, что вода — это очень старая, очень злая, но при этом практически вечная тетка. Вроде греческой Гекубы — ночной охотницы. Она знает, что она не упустит своего. Все, кто когда-либо вторгались в нее, попадут туда снова. Мертвыми. Даже те, кто будет захоронен в сотнях километров от моря! Дождь смоет часть их праха, мелкие молекулы, в проточные воды, они, так или иначе, попадут в реку, а оттуда — в море. И вот тогда, вода начнет свою месть! Она будет яростно носить эти молекулы, принадлежавшие когда-то, вечность назад, по своему бескрайнему телу, тянуть, толкать и переворачивать. И пытке этой не будет предела…

Вот так меня иногда шарашит. К счастью, подобные ассоциации не тревожили меня в тот день. Поэтому мы со Светой радостно доплыли до буйков и выложили на них свои тела. Если полусидячее положение можно назвать «выложили».

— Прости меня.

— За что?

— За то, что так вызверилась сегодня. И гадостей всяких наговорила…

— Брось! Ты просто была на взводе. Не парься.

— Так прощаешь?

— Да, конечно.

Хотел бы я посмотреть на человека, который ответил бы «нет». Я, конечно, сволочь, но не настолько. Я обнял Свету и мы пролежали так минут двадцать — в тишине и умиротворении. А потом мы поплыли назад.

Забрав свои вещи я рассеяно осмотрелся. Жизнь на пляже бурлила. Раскиданные тела на когда-то девственном пляже, упорядоченные тела на лежаках, каша из тел в воде. В качестве бесплатного бонуса — десятки детей, которые бегают по пляжу с визгами, криками и лишней суетой. Поднявшись на набережную мы почти сразу наткнулись на Аню. Она стояла в тенечке под раскидистым кленом и ела эскимо. Настоящее эскимо, завернутое в фольгу.

— Ну, как все прошло?

— Отлично! Ребята доплатили нам за улучшение интерьера, причем намного больше, чем это улучшение стоило. Кажется, они собираются продолжить начатое нами!

Мы со Светой переглянулись и зашлись в истерическом смехе. Аня теребила нас минут десять, пытаясь допроситься над чем мы, лошади Пржевальского, так нагло и весело ржем. Еще минут пять заняло объяснение, что простительно, учитывая, что смеяться мы не перестали. Аня в ответ на мою теорию развития событий почесала затылок и заявила, что так им, идиотам, и надо. Нехрен на чужих идеях бизнес строить!

После того, как мы со Светой окончательно просмеялись и нагло сперли у Ани почти половину мороженного, я внимательно огляделся, пародируя шпионский прищур, и приблизившись вплотную к девочкам, заговорщицки прошептал:

— У меня есть идея. Только тссс! Надо открывать пляж — это золотая жила!

Девочки дружно застонали. Я попытался изобразить негодование их пассивностью, но меня быстро раскусили.

— Понимаешь ли, твои идеи слишком хороши, чтобы внедрять каждый день по новенькой! Давай подождем хотя бы до завтра, — объяснила мне общественную точку зрения Аня.

— Не! Завтра уже неинтересно будет. Я лучше завтра еще что-нибудь придумаю!

— Ладно, это все хорошо, но что мы сейчас будем делать? — Света поставила вопрос ребром. Поскольку никаких оригинальных идей, с которыми девочки согласились бы, я не нашел, я решил использовать неоригинальную.

—  «Еще есть истина одна — Тяни вино зимой и летом! Есть бочка? Вылакай до дна! И не жалей монет при этом.»

— Рэмбо? — сразу включилась Света.

— Вийон. Но молодец, близко.

— Какое ж это близко? — возмутилась Аня. — Вийон на пару столетий
раньше жил!
— Зато оба французы.

— Тьфу на вас!

Так мило и дружелюбно болтая мы добрались до кафе классом повыше — со всеми стенами и пивной башней на баре. Даже столы деревянные были. Сев за столик, я кратко оглянулся и махнул рукой.

— Рома, тащи Лену сюда. Здесь хорошо, а там — грустно.

Рома в ответ нахмурился, а Аня перевела:

— Почему это там грустно?

— Там нас нет! Что бы там не происходило, даже если Лена затащила туда полк матросов с только что причалившей подлодки — там все равно грустно!

Рома уже исчез, приняв к сведенью.

— Ты знаешь, Леш… нет, я не хочу сказать, что ты неправ, но…

— Но я неправ? Свет, давай ближе к телу!

Поняв меня буквально, она пододвинулась ко мне вплотную. Аня в знак протеста сделала то же самое.

— Так! Чур пью и ем я сегодня своими конечностями! — Девочки издали синхронный, исполненный печали вздох и немного отодвинулись, что позволило мне продолжить. — Так в чем твоя мысль?

— В говне, вестимо! — не сдержалась Аня. Я оборвал их еще не начавшийся спор, осведомившись кто что пьет. Вовремя подошедший официант, бедняжка, побоялся забыть заказ «три светлых пива» и старательно, не отходя от столика, записал его.

— Ну-с?

— Мне кажется, что от этой твоей фразы дурно тянет солипсизмом.

— Допустим. И что?

— Как что? Ты что, действительно допускаешь мысль, что все вокруг — плод твоего воображения?!

— Скажем так: я не вижу ни одного достоверного доказательства обратного.

Я достал сигарету, подкурил Ане, которая зеркально отобразила мой позыв (о, эта дурацкая привычка всех курильщиков: кто-то курит — надо и самому покурить) и, наконец, подкурил себе. С наслаждением затянулся, обозревая помещение и проверяя себя на солипсическое мышление. В подобного рода спорах побеждает та сторона, которая больше уверенна в своей правоте. А я не настолько солипсист, чтобы драться за эту идею с любым оружием в руках, а когда оно кончиться — и без оного. Мне подпиточка нужна.

Полутемный зал. Одна стена с большими окнами, почти во всю стену. Окна смотрят на север и солнце в это время дня почти не пробивается. Стены белые, при данном освещении — серые. Напротив окон — бар, заполненный напитками нижнего и среднего ценового диапазона. Над баром — кондиционер, в простонародье — «условитель». Полдюжины столиков, выходы в туалет и подсобные помещения, в том числе, на кухню.

— Ну, хорошо! А как же я? Я что-то думаю, чувствую, ощущаю.

— Окей, ведем разговор с других позиций. Если бы ты была плодом моего воображения, это как-то повлияло бы на то, что ты говоришь?

Света серьезно задумалась. Мыслительный процесс был настолько тяжек, что она даже стрельнула у Ани сигарету, хотя курила очень редко. Наконец, она нашла аргумент.

— Мне не с чем сравнивать. Если бы я была плодом твоего воображения хотя бы часть своей жизни, то смогла бы дать тебе ответ на твой вопрос. Но я не была — поэтому не могу.

— Что дает тебе право утверждать это с такой уверенностью?

Света аж задохнулась от возмущения. «Все-таки она немного чересчур высокомерна» — решил я.

— Да я ведь говорила тебе! Что я думаю, чувствую. Я существую! И осознаю это!

— Хотя бы на секундочку поставь себя на мое место. У меня нет ни одного физического доказательства существования тебя, как личности отдельной от моего сознания. Я не ощущаю себя, как тебя. В смысле, мне доступно то ощущение тебя, которое есть у тебя, если верить твоим словам, конечно. Кроме того, даже если это действительно так, кто сказал, что в придуманном моим больным сознанием мире вы, обычные люди, ничего не чувствуете? Может и чувствуете, но все будет так, как я придумал.

— ДА? — Света наконец-то нашла за что зацепиться. — Тогда пусть нам сию секунду принесут пиво.

Последнюю фразу она произнесла шепотом, чтобы официант ни в коем случае ее не подслушал и подыграл мне.

Из-за ее спины раздалось деликатное покашливание и скромная фраза:

— Девушка, подвиньтесь, пожалуйста, я не могу пиво поставить.

Бедный парень. Он, принеся обычный заказ, оказался в центре облака нездоровой психической активности. Света застыла и только открывала и закрывала рот. Я сполз по стулу и, прикрыв глаза ладонью, тихо стонал. Аня истерично ржала, периодически начиная рыдать. Ее буквально согнуло пополам. Официант не знал, что ему думать. Я оправился раньше других и, приняв у него кружки, отпустил вальяжным жестом. Света пришла в себя чуть попозже.

— Нет, ну это не считается!

После этой фразы Аню начал душить еще один приступ смеха. Я решил замять для ясности.

— Свет, не парься! Ни я ни, тем более ты не поменяем свою точку зрения по данному вопросу. Разве что ты начнешь считать, что я неправ потому, что мир, на самом деле, придумала ты.

— Это сейчас был намек на мою твердолобость?!

— Нет, просто ни один нормальный человек, даже сотворенный моим воображением, не признает себя выдумкой.

Аня, только выползшая в надстольное пространство, снова ушла вниз, но при этом оставила за собой поднятую руку. Мы со Светой уставились на нее силясь понять, что Аня имеет в виду. Где-то через пол минуты, раскрасневшаяся от смеха девушка выползла на свет и, отдышавшись, заявила:

— Я согласна. Я согласна считать себя плодом твоего воображения.

Я поперхнулся пивом, которое любовно приласкал в ожидании вразумительного ответа от Ани. Света просто схватилась за голову. Сочтя, что этого недостаточно, вылила в себя полбокала и еще четверть — на себя. Чертыхнувшись она стала вытирать салфеткой пятно, стремительно переползавшее с воздушной кофточки на купальник.

— О! Я смотрю у вас тут весело? — Лена, действительно, подошла как нельзя более вовремя — все в ахуе и трясутся.

— Естественно, мы же здесь!

— Вот и я так подумала. Официант! Пива мне!

Короче, веселье пошло.

В этот день мы установили для себя новое правило — не смешивать… в одном заведении. Все дружно отказались от коктейлей (с легкой руки Лены, которая заявила, что ей сейчас смотреть на коктейли, как гинекологу детей делать — все мысли только о работе) и не пили больше одного типа спиртного в одном заведении. Таким образом, мы выпили пива в первой кафешке, потом вина во второй, в третьей мы пили коньяк и танцевали, в четвертой — водку. При этом мы с Леной пели караоке, пока Света с Аней воевали за публику танцуя стриптиз у шестов. Что ж, у обоих были свои плюсы и свои минусы. Потом Аня заявила, что «имеет право, а не тварь дрожащая» и пошла досыпать то, что мы с ней не урвали в прошлую ночь. Свету же потянуло на ****ки и она поперлась знакомиться с какими-то парнями. На всякий случай, я отправил Рому присматривать за ней.

А мы с Леной выбрались на пляж и вволю поплескались голышом. Потом мы забрались на конец волнореза и страстно любили друг друга. Причем, в определенные моменты, можно было рассмотреть наши танцующие на воде силуэты, перебиваемые бликами луны.

А потом мы просто лежали, слегка касаясь друга и слушая звуки ночных волн, несущих черноту на еще горячий берег. В такие моменты достаточно закрыть глаза, чтобы почувствовать, что под тобой — целый мир. Его населяют миллионы людей и зверей, миллиарды насекомых и куча других тварей. Все что-то ощущают и многие из этих людей не такие уж и сволочи…

— Леш. Я тебя хочу кое о чем спросить… только ты не смейся, ладно?

— Только если не будет слишком смешно.

— Меня устраивает.

Я перевернулся набок, чтобы заглянуть в ее удивительно зеленые глаза. Настолько яркие, что иногда кажется, что они ненастоящие.

— Я просто подумала… а я тебе не снюсь?

— Я не отрицаю возможности подобного, — после небольшой паузы сказал я, пытаясь понять, к чему она клонит.

— Хорошо. Просто… все настолько чудесно… и так странно. Так не бывает в реальной жизни. И если ты меня действительно просто видишь во сне… сновидай меня и дальше, хорошо? Уж прости за неологизм.

— Я обещаю попытаться. Но откуда вообще взялась такая мысль?

— Неважно. Просто постарайся, любимый.

— Хорошо, любимая.

Несколько минут мы лежали в тишине и мне даже показалось, что Лена заснула.

— А я вот сейчас подумала: что если мы, снящиеся тебе сейчас, существуем где-то на самом деле?

— Допустим. И?

— И представь. Они где-то там, лежат в своих унылых кроватях, спят или смотрят телевизор, или имеют свой скучный ежевечерний трах… им ведь наверно очень тоскливо.

— Может быть, но я не понимаю к чему конкретно ты ведешь.

— Тогда, если они где-то есть… не надо видеть во сне нас. Лучше найди их.

— Хорошо. Если тебе так будет приятней.

— Да.

Я наконец-то рассмотрел зайца на луне, пока длилось это молчание наполненное не обычными заботами о своей, в целом приятной, шкурке, а судьбе и заботах ближнего своего. Или в моем случае — ближней.

— А почему ты решила, что все это сниться именно мне, а не тебе?

— Я осознаю когда сплю, а ты — нет. Если верить твоим словам.

— Да, мои слова надо проверять и перепроверять. Но у меня есть хороший способ проверить кто кому сниться.

— Да?

— В стандартных обстоятельствах, я бы предложил подбросить монетку, но поскольку ближайшая монетка находиться в моих штанах, которые валяются на во-он том пляже…

— Ну?

— Ты знаешь какие-нибудь считалочки?

— Озадачил. Плюс один! — Мы посмеялись. Все настолько потеряло привкус реальности, что это казалось странным — ощущать что-то из той, исчезающей в воспоминаниях жизни.

— Я одну помню.

— Давай.

— Раз, два, три, четыре, пять: вышел зайчик погулять…

— Ну?

— Я забыл загадать что будет что означать.

— Так загадай!

— А мне вот сейчас подумалось… а стоит ли. Может достаточно просто считать. Не важно каким будет результат. Он ничего для нас не изменит. Намного важнее просто считать. Просто знать, что зайчик вышел погулять, намного лучше, чем знать, что с ним случиться. Поэтому я не буду загадывать. И тебе запрещаю, слышишь?

— Хорошо, не буду. Давай просто считать вместе. Тогда сам процесс не так страшен.




Волны мягко щекочут бетон волнореза, негодуя, что он посмел вклиниться в их упорядоченность. Они не знают куда они бьют. Не знают они и того зачем они бьются об эти камни. Над морем ветер разносит слова: «Вышел зайчик погулять».