Полумесяц змея. Глава XI. Халал и харам

 


 

«Незнание того, что есть правда, а что – нет, грызёт людей изнутри. Оно заставляет их задуматься, можно ли верить хоть чему-нибудь вообще. Это разрушительная сила, сомнение. Лучший инструмент дьявола».
Д. Игнатиус.

Глава XI.  Халал и харам (1) .
При приближении к искомому месту, леди Габриель сразу же захватило то необъяснимое  чувство, что с лёгкой руки французов именуется d;j; vu … Но, приглядевшись к непривычно чистенькой для Калькутты широкой улице, куда её доставил вялый от жары кучер, она с облегчением и, в тоже время, не без трепета, опознала  Альберт-авеню.  Ту самую, где позапрошлой ночью на неё налетела бешеная ищейка по кличке Эймерик Фурньер.
 Как ни жестоко, но всё-таки повезло, что Ференц, ещё ослабленный после ранения, без споров согласился  остаться дома. Точнее, споров как таковых и вовсе удалось избежать, потому что женщина покинула отель пока он спал. Но, так как посещение антикварной лавки, если и заключало в себе какую-то опасность, то исключительно для банковского счёта семьи Эрдерхази, а никак не для здоровья  леди Габриель – изворотливая совесть её была чиста, как выжженное  зноем небо.
  В противном случае, то есть пребывай князь в обычном здравии и отправься он сопровождать свою неугомонную супругу, не избежать ей одного из его беззлобных, но от того - не менее едких замечаний. Например, о «преступниках, влекомых призраками вины на место преступления»... Такая подколка непременно заставило бы её залиться краской до ушей, а пот и без того стекал ручьями, хоть Габи  и обмахивалась веером, избегая прислоняться к раскалённой спинке сидения.
Да и горячая мадьярская кровь Ференца, грозящая ненароком спровоцировать вербальную битву при Варне (2)  с турецким специалистом,  могла поставить  под угрозу успех её не маловажного визита.
Стараясь свести на минимум контакт с внешней частью повозки, изукрашенной причудливой лепниной из комков засыхающей грязи, миссис Эрдерхази по-ребячьи спрыгнула вниз, не воспользовавшись подножкой. От резкого движения,  невесомая кашмирская дупата соскользнула с чёрных волос, как робкий снежный настил, гонимый осенним ветром с голых полей в окрестностях Форхенштайна. К счастью, непослушную шаль удалось вовремя изловить, иначе перфекционистка Габриель чувствовала бы себя крайне неуютно, случись ей идти на встречу к мусульманину с непокрытой головой.  Всё-таки, миссис Эрдерхази явилась не как заурядная покупательница, и  вместо приобретения старинных безделушек, рассчитывала на иные услуги в отношении древних документов - окажут ей которые или нет, зависело исключительно от её дипломатического таланта. А так как из-за врождённой неспособности лгать талант это временами прихрамывал, было разумно сладить ему надёжные костыли, одним из которых вполне мог послужить благопристойный внешний вид.
 Её длинная, слепящая белизной хлопковая сорочка, схватывалась на талии   пояском-«паткой», завязывающимся спереди, а сбоку украшенным массивной бронзовой  пряжкой с зерненным узором. Вместе с прямыми штанами, традиционное женское «пенджабское платье» Габи напоминало костюм, состоящий из туники-джамы и штанов-паиджамов - распространённый  при дворе  Акбара Великого в далёком шестнадцатом веке.
 Созданный многообещающим лондонским портным по собственным эскизам леди Габриель, этот наряд одинаково годился и для соблюдения приличий, и для того, чтобы правильно отразить высокий статус его владелицы.
***
На двери магазинчика, ничуть не выделяющейся среди своих однотипных сестёр, проделанных в белёных стенах плотно прилегающих друг к другу двухэтажных домишек, не было ни колокольчика, ни звонка. Быстро постучав три раза, миссис Эрдерхази отворила её и уже собиралась войти, как  натолкнулась на неожиданную преграду. Лишь задрав голову высоко вверх, женщина поняла, что столкнулась всё-таки с человеческим существом, а не  големом из обожжённой коричневой глины.
Эта гора одушевлённой плоти, казалось, полностью состоящая из бугристых мышц, могла быть слеплена природой, только когда та пребывала в особенной тревоге за  перспективу выживания человечества! Или, наоборот, находилась в редкостно скверном расположении её божественного духа, будучи необычайно озлобленной на свои двуногие творения...
Угрюмый субъект, подпиравший макушкой дверной косяк, вполне мог бы быть вышибалой из облюбованной криминальными личностями чайханы, где-нибудь в Стамбульском аналоге Ист-Энда, но надменный  вид (охранника?) гордо заявлял о том, что он бережёт покой  не иначе как самого  султана…
Пробежавшие по телу колючие мурашки, вызванные одним лишь мысленным упоминанием  Ист-Энда, подтвердили, что она не случайно вспомнила о том своём давнем приключении в лондонских трущобах. Очерченный бледным лунным светом на фоне маслянистой чёрной воды, перед её внутренним взором мгновенно возник затемнённый силуэт вожака контрабандистов,  зарезавшего несговорчивого индийца страшным кривым кинжалом…
У турка кинжала не было, по крайней мере – не было видно, а уж под рубашку она ему не заглядывала. Но и сожалеть, что не удалось подробнее рассмотреть того портового убийцу – женщина не стала. Ибо злая ирония заключалась в том, что если бы она его рассмотрела, то вряд ли смогла бы сейчас воспользоваться своими наблюдениями – служа зимним запасом пищи для водных червей на дне одного из грязных  каналов Темзы...
Верзила чуть наклонил голову, будто силясь рассмотреть прыгающую у его ног блоху, и стой Габи лицом к свету, эта невероятная голова заслонила бы ей солнце. Действительно, такая лысая вершина могла бы послужить отличной моделью луны для студентов-астрономов – ибо на её блестящем от испарины ландшафте наличествовали и кратеры, и взгорья, будто  оставленные неповоротливыми кометами… Или дубинками отчаянных недругов.
Подумав об этом, леди Габриель тут же осудила себя  за поспешные выводы: в конце концов, людей такой комплекции в мире – не один, и даже не одна сотня. А в глубине души этот неприветливый великан вполне мог быть весёлым парнем и  добрейшей души интеллектуалом... Кто знает, какие возвышенные помыслы, полные мечтаний о славных подвигах и воспоминаний о великодушных поступках  зажигают эти недоверчивые глазки-бойницы, когда их носитель не изображает непроходимый шлагбаум по долгу службы?
 Деликатно откашлявшись, вроде как от уличной пыли, миссис Эрдерхази спросила  по-английски, можно ли ей войти, и не закрыт ли, случаем,  магазин для посетителей?
Кратероголовый бесцеремонно окинул её ничего не выражающим взглядом, словно силясь  решить, достойна ли эта манерная полукровка великой чести ступить под кров вверенного под его ответственность помещения? По завершении мучительных раздумий, громила нехотя отступил, всё же пропуская её внутрь.
Стоило Габриель войти, как молодой индиец в круглых очках и сером шервани, чистивший монеты, разложенные на прилавке, учтиво поинтересовался,  чем он может помочь леди. Когда миссис Эрдерхази поблагодарила его за любезность и уточнила, что ей нужен именно господин Айдин Салаам, юноша поклонился  и  чуть ли не бегом отправился сообщить патрону о посетительнице, желающей видеть его лично.
Предоставленная сама себе, женщина неторопливо оглядывала обстановку, стараясь не замечать дюжего турка-охранника, сверлящего её, из-под насупленных бровей, взглядом бульдога,  оставленного приглядывать за ненадёжным гостем. Толи, он  и взаправду опасался, что она что-нибудь украдёт, то ли попросту клиенты сюда   захаживали крайне редко…
Первое предположение, при всей его оскорбительности, заслуживало больше прав на существование, так как по содержимому витрин и внутренней меблировке, магазин и впрямь мало чем уступал покоям дворца падишаха (чего, однако же, нельзя было сказать, взирая на него снаружи). Чем больше леди Габриель рассматривала этот роскошно обставленный музей, тем более дивилась, сколько же в Калькутте богачей, интересующихся антиквариатом, так как, судя по увиденному, дело Салаама  процветало.
Однако, молодой продавец отсутствовал уже четверть часа. Подождав ещё пять минут, миссис Эрдерхази, устав подавлять нарастающее раздражение,  посчитала, что о ней забыли, однако, даже не думала смиряться с мыслью, что придётся оскорблёно удалиться. От нечего делать,  леди Габриель снова бросила взгляд на дверь, с каменным сфинксом застывшим возле неё стражем, как колыхнулись полы парчовой ширмы, закрывающей тёмное жерло коридора, ведущего в жилые помещения.
  Мужчина, бесшумно выплывший из мрака с пугающей грацией призрака, был высок и малость худощав, и с первого взгляда даже слегка узковат в плечах. Но этот кажущийся недостаток сразу же терялся за безупречной осанкой, подчёркиваемой отлично подогнанной классической тройкой цвета чая с молоком.
 Элегантен до мозга костей, незнакомец, как это даже далеко не все  англичане умеют – умудрялся выглядеть одновременно и дорого, и скромно. В толпе он вполне мог бы сойти за европейца, но смуглая кожа и характерные черты приятного смуглого лица, выдавали в нём тюркско-арабские корни. Хитрые и умные глаза, тонкий нос с горбинкой и чётко очерченными ноздрями, высокий покатый лоб –  дополняли зарисовку самоуверенного, и  по-восточному скрытного  человека,  на данный момент полностью удовлетворённого  жизнью и тем положением, что он в ней занимает.
Первое впечатление, которое  Габриель испытала, когда свет из окошка упал на лицо вошедшего, было столь шокирующим, что её бросило в жар, несмотря на царящую в зале удивительную прохладу.  Порывавшееся прийти  раньше  d;j; vu заявилось, наконец, во всей своей вызывающей вульгарности,  и оглушительно кричало, что этого человека Габи точно где-то видела раньше!
 Не найдя логического подкрепления, интуитивный феномен уступил место более здравой мысли: возможно, впечатление о былой встрече объяснялось тем, что у азиата было слишком  много общего с мужскими ликами с могольских миниатюр, пересмотренных ею в избытке.  Семитские корни – чрезвычайно сильны; и, даже расселившись в разных землях, веками смешивая свою кровь с различными народами, воинственные кочевники  пустынь и степей донесли до потомков свои особенные внешние  черты.
- Ас-саляму аалейкум  (3), - поздоровалась миссис Эрдерхази, неприятно ёжась под направленным на неё взглядом.
А чувствовать себя неловко было от чего. От незнакомца исходила такая подавляющая волю властность, что,  даже несмотря на раздражение от долгого ожидания, далеко не робкая духом женщина почувствовала себя непростительно виноватой, словно её вторжение заведомо было  несвоевременным и нежелательным. И заодно - чуть ли не во всех смертных грехах разом…
Если владелец заведения всех клиентов так привечал – а Габриель от чего-то, не сомневалась, что этот человек, именно тот, кто ей нужен – то рождалось понятное удивление: как же он до сих пор не разорился?!
- Аалейкуму салям  (4). Зачем вам Айдин? – Начальственно, но осторожно, как военный чиновник, поинтересовался мужчина, наделяя английский язык   тягучим арабским акцентом.
При звуках его речи Габриель чуть не лишилась чувств.
Этот голос…
Она определённо, безо всяких сомнений и малодушных отговорок,  слышала его раньше!… Обволакивающий и деспотичный одновременно: он без всяких церемоний  беспрепятственно ворвался в её сознание, не спрашивая позволения, как победитель, въезжающий в покорённый город.  Ибо так  могут говорить только люди, привыкшие повелевать, не терпящие иной реакции, кроме безоговорочного подчинения своим приказам. И, похоже, в этом отношении - иноземному завоевателю удалось взять её   Сигетвар (5)  даже без боя…
 Но, как не старалась миссис Эрдерхази: ни времени, ни  обстоятельств,  при которых ей довелось  слышать этот голос,  припомнить она пока была не в состоянии.
 - Мы с ним не были представлены друг другу, но… - геройским усилием женщина натянула себя лукавую улыбку, - птичка на хвосте принесла, что мистер Салаам – лучший в Калькутте эксперт по могольской культуре. От того я и пришла, исполненная  праздной надежды: утолить мучительную жажду знаний родниковой водой его мудрости!
Её грубая лесть явно пришлась ему по вкусу.  Настолько, что серьёзный импозантный турок вдруг хитро подмигнул ей, выдав ответную шутку:
- Если  это та самая «птичка», о которой я думаю – она не сможет  взлететь, даже если за ней кинутся с явным намерением изготовить чучело. – Красивой формы  кисть совершила элегантное указующее движение.  -    Исми (6)  Айдин Салаам.
Представление своей персоны мужчина довершил  галантным поклоном головы. При этом, словно каменный уголь, выложенный на солнцепёке, блеснули его густые, короткие волосы и аккуратно подровненные усы.  Опрятная  щетина на нижних скулах и подбородке,  чуть тронутая сединой, выдавала, что при всей его вальяжной представительности, Айдину  нет ещё и сорока лет.
Что ж, вопреки ожиданиям – турецкий антиквар если и был самодовольным снобом, то уж точно не оказался пожилым занудливым толстяком в тюрбане и кричаще ярком халате – каким до встречи рисовало Салаама её воображение.
Поддавшись навязчивому колориту Индии, леди Габриель уже подзабыла, что давно уже миновал шестнадцатый век, и вместо ковров-самолётов летают вполне себе реальные дирижабли на электродвигателях, а восточным мужчинам не обязательно быть наглядной иллюстрацией героев сказок Шахерезады.
За следующие же несколько минут общения Айдин мастерски преподнёс себя как необычайно вежливого джентльмена и весьма остроумного собеседника. Ну а если говорить на чистоту, то по учтивости поведения с дамой, и аристократическому изяществу манер, он превосходил даже  некоторых знакомых ей французов...
Не дав гостье  и рта раскрыть, дабы  назвать себя и конкретнее обозначить дело, с которым она явилась, Айдин взял обе её руки в свои, и, не сводя с Габи восхищённого взгляда миндалевидных жёлто-карих глаз, поднёс её сложенные кисти к губам.  После чего гостеприимным жестом указал на два кресла-подушки в восточном стиле.  Мягкие пуфики проваливались под телом, так что сесть на них в платье с корсетом и кринолином - стало бы пыткой, поизощрённее битья по пяткам бамбуковой палкой, не сделай миссис Эрдерхази более удачный выбор в отношении  костюма.
 Шуганный мальчонка-слуга, которого Айдин и взглядом не удостоил – подобострастно кланяясь, поставил на резную  подставку сбоку от них поднос, на котором   медный кофейник соседствовал с двумя чашечками-напёрстками и   маленькими вазочками с сухофруктами.
   Во время всей этой  вынужденной паузы, тёплая, загадочная улыбка не сходила с лица Салаама, будто он неожиданно признал в леди Габриель старого друга, которого не видел добрую сотню лет. Ничего общего с холодной настороженностью первых минут диалога.
Вопреки своему назначению, эта  льстивая учтивость арабов доставляла женщине больше неловкости, чем удовольствия. Разумеется, гостеприимство – древнейшая человеческая добродетель, но когда она изливается на гостя таким количеством сахарного сиропа, стоит задуматься: не для того ли это делается, чтобы затем  скормить тебя пчёлам?
- Собственно, - проговорила она смущённо, стойко борясь с поглощающей её нижнюю часть подушкой за сохранение вертикального положения, -  я ведь так и не представилась…
- Тссс! – Недвусмысленным жестом Айдин приложил указательный палец к губам. – Позволите мне угадать?
Она безразлично повела плечиками:
- Не вижу смысла возражать.
- Мои глаза видят дочь Индии, но те, что спрятаны тут, – Салаам указал на висок, - зрят истинную подданную британской короны. И я бы согласился с ними, как делаю всегда, но ваш лик, подобный теплолюбивому лотосу, а не хладостойкой розе, не даёт мне принять единое решение. Так как такое может быть, бегум (7) ?
- Ни одна из пар ваших внимательных глаз вас не обманывает, мистер Салаам.  – Ответила Габриель с мягкой улыбкой. - Во мне течёт кровь обоих названных вами народов.
 Так как хозяин своим молчанием явно ждал от неё продолжения, гостья  назвала своё  имя:
 - Миссис Габриель Эрдерхази.
- Эрдерхази? – Переспросил он,   удивившись. -  Необычная английская фамилия.
- Вы правы. Мой муж –  представитель древнего венгерского рода. Так что в некотором плане – вы с ним соседи.
Айдин чуть нахмурился, вследствие чего на его гладком лице,  между густыми  чёрными бровями появилась глубокая складка.  Но, в следующий миг, будто домыслив, что на самом деле имела в виду собеседница, он  рассмеялся мелодичным смехом, исполненным самого искреннего благодушия:
- Не совсем так, ханым-эфенди (8) ! Ибо родом я из Дамаска. А это  в Сирии.
- Я знаю, где находится Дамаск, мистер Салаам. – Немного раздосадованная  промахом профессора, предоставившего ей неверные сведения, принялась выкручиваться Габи. - Но, аш-Шам ал-Кабир (9)  фактически пребывает под властью Османской Империи, разве нет? Так что мой осведомитель не так уж и не прав!
- Ну, если ваш осведомитель решится назвать шотландца англичанином – тогда, да: Айдин Салаам  согласится с ним, что он – урождённый турок, а  не вынужденный подданный турецкого султана!
Улыбаясь его остроте, миссис Эрдерхази всё же не могла отделаться от  нарастающего чувства тревоги...
 Габриель всегда ощущала подобное, когда, вопреки  воле,  в неё начинала крепнуть симпатия к малознакомому собеседнику, более заслуживающего как можно более настороженного к себе отношения. Так было с Симоной  на корабле, но, при том, урождённая аль-Барак была как хорошо написанный фантастический роман. «Читая» её, Габи не на миг не чувствовала себя обманутой. Но с Айдином всё  было иначе. Она вообще не видела в нём лжи, равно как не могла опознать правды! Впервые в жизни женщина ощутила, что значит вести общение практически «в слепую». И мерзостное, надо сказать, это оказалось ощущение! Но, в тоже время, и интригующее: как испытание неизвестного наркотика или купание в незнакомом водоёме, где за толщей воды не дано  рассмотреть дна.
  Но одно леди Габриель видела ясно: обманчивая слабость, внушаемая не дюжим телосложением, весь лоск и любезность Салаама – всё это был мираж. Мираж раскалённой пустыни, за дурманящей завесой которой, расхаживал, щёлкая зубами,  поджарый волк, способный играючи разорвать в клочья сытого ирландского волкодава. В плавных движениях, полных скрытой силы, гибкости и лёгкости, и даже в этом чарующем, мягком голосе -  сквозила угроза.
И извращённое хитроумие. Пытаясь разобраться в этом человеке, Габи невольно вспомнила Фурньера, испортившего у неё столько нервных клеток накануне. Всё-таки, она была не справедлива к эксцентричному французу. Ибо по сравнению с Айдином, сыщик  выглядел едва лм не безобиднейшим клоуном. Пусть он был груб и комичен, но Габриель вдруг поняла, что наедине с Эймериком, обожающим демонстративный фарс и не брезгующим шантажом, она чувствовала себя намного безопаснее, чем с этим обходительным, обаятельнейшим сирийцем со всеми его хорошими манерами.
Было в поведении  Айдина что-то от наигранной учтивости англичан, и в то же время, от манерной слащавости французов. Но, ни у кого из представителей этих двух европейских наций  - вовек не получилось бы играть свою роль столь совершенно, что даже недоверчивая Габриель желала воскликнуть: «bravissimo»! И, что удивительно, непременно остаться до конца спектакля, несмотря на предсказуемо нехороший финал...
- Не возражаете? – Лёгким движением Айдин извлёк сигару из золотого  хьюмидора, усыпанного мелкими бриллиантами.
- Не в коем случае. По мне, так запах дыма от хорошей сигары намного приятнее благовоний.  Есть в нём что-то… исподволь внушающее надёжность, успокаивающее.
 Габи самой катастрофически не хватало любимой трубки,  дабы хоть капельку расслабиться, что лишний раз подтверждало  одну из любимых поговорок её мудрого отца: чем трезвее начинаешь смотреть на жизнь, тем скорее хочется захмелеть…
- Пейте кофе, хабибти (10) . И непременно попробуйте сирийские финики. А, может, хотите чай? Англичане любят чай.
- Нет благодарю. Кофе чудесен. - Продолжая мило улыбаться, пока мужчина раскуривает сигару, Габриель подняла двумя пальцы чашечку  и смочила губы  обжигающим ароматным напитком.
 А ещё англичане любят виски со льдом, но  в гостях у мусульманина рассчитывать на такое угощение, к сожалению, не приходилось. Настолько что-то чертовски странное происходило с Габриель, что она была готова плюнуть на свои же ненарушимые меры предосторожности ради того, чтобы притормозить изнуряющую мысленную свистопляску.
- Итак, до меня дошли слухи, - заговорила она, зная, что хоть арабы и не любят сразу начинать с дел, сыгранной интрады вполне достаточно, - что  вы являетесь счастливым обладателем жизненных летописей двух могольских падишахов. А именно, что у вас имеются фрагменты на урду  Акбар- и Хамаюн-намэ. Так вот, первая просьба: не могли бы вы изготовить для меня их копии?
- И зачем вам Акбар и Хумаюннамэ? – Поинтересовался Айдин в перерыве между неспешным выпусканием в атмосферу кружевных струек дыма.
- Как и вы, мы с супругом питаем слабость к истории мусульманского владычества Индии.
На самом деле – Ференц вряд ли имел такую страсть, но рассуждения  жены об исторических событиях слушал с непритворным интересом. Либо, дипломатическим терпением…
- Вздор!  -  Воскликнул Салаам с неожиданной горячностью. Тем самым, в ограниченных пределах проявив истинную суть своего характера. - Никто сейчас не интересуется историей мусульманского владычества в Индии.
Вдоволь позабавившись её непритворным замешательством, Айдин добавил столь же спокойно, как до этой контролируемой вспышки:
 - Всех гораздо больше интересует владычество  Британское. Но я рад, что есть исключения.
И он снова улыбнулся своей медовой улыбкой.
- Тем не менее, вы можете мне помочь? – Не отставала Габи, по возможности, стараясь не демонстрировать своей крайней заинтересованности в этом вопросе.  – Я понимаю, что такая услуга будет стоить немало, но, не сомневайтесь, мы сумеем достойно оплатить затраченные на неё время и силы.
Айдин молчал где-то с пол минуты, пока вдруг не очнулся от раздумий и не заговорил:
- Я смогу сделать вам копию  Акбар- и Хумаюн-намэ на урду. Время – как рекут мудрые – всего лишь бренная пыль бытия, и сил у меня пока что, благодарение Всевышнему, хватает.   Но, вам следует учесть, что Абу ль-Фазл не тот автор, труд которого найдёт достойным восхищения даже урождённый  араб. По мне, так для западного человека его многоречивый и туманно-аллегорический стиль является совершенно неприемлемым. Кроме того, учтите, что этот любимый советник Акбара был лживым интриганом, непревзойдённым льстецом и, не задумываясь, замалчивал и искажал факты.
- Какой летописец не грешил субъективностью! Но ведь именно Абу ль-Фазлу, мир его праху, стремившемуся опираться на
свидетельства очевидцев, мы обязаны появлением этого документа. До него подробного рассказа о жизни Хумаюна  попросту не существовало, хоть  и были еще живы многие сподвижники императора!  Кроме того, таков был чисто условный стиль тогдашний персидской прозы. И, хотя это может показаться странным, я люблю такую манеру как раз из-за её многословности и иносказательности.  Есть в ней какое-то неповторимое очарование…
 Салаам  молчал, но в рауз-топазах его глаз промелькнуло уважение.
 И при том, взгляд этот был настолько пристальным, можно сказать – личным, что, с трудом балансируя на грани дозволенного, едва удерживался от  попадания  в категорию не comme il faut... Наступил один из тех моментов, когда приличной леди предписывалось холодно поблагодарить за приём и уйти, естественно, без намерения когда-либо вернуться.
 С другой стороны – могла ли она, всегда ратующая за  искренность, быть такой ханжой?  В конце концов, Айдин не делал ничего, кроме как выражал  извечный мужской интерес, каким не брезгуют и титулованные аристократы на любом светском рауте. Что по сути своей – копирует тот же невольничий рынок, только заретушированный чопорностью  светкости, где выбирают жён и любовниц, как когда-то приходили купить подходящих рабынь. Салаам демонстрировал аналогичное поведение, только, исходя из культурных особенностей, делал это более открыто, не совершая  попытки чванливо выставить свой покупательский потенциал в лучшем свете.
Ни словом, ни вздохом Габриель не показала мужчине своего смущения. Но, несмотря на то, что пока не было реального повода сомневаться в его благородстве, миссис Эрдерхази,  на всякий случай, будто машинально, потёрла  пальцами правой руки бриллиант обручального кольца, тем самым как бы демонстрируя табличку «Продано». И, чтобы  прервать коробившее её, чрезмерно затянувшееся молчание, уточнила:
 - Но, у вас, как я знаю, есть не все части работы Абу ль-Фазла?
- Не все.  – Отозвался он, будто с минуты на минуту ожидал этого вопроса. - Потому я и спрашивал, какие сведения вы хотите почерпнуть? Из Хумаюн-намэ на урду я располагаю только книгой «Тахири Хумаюн»,  «История Хумаюна», включающей свидетельства, продиктованные Баязид Султаном, бывшим при Хумаюне управляющим на кухне, писарю Абу ль-Фазла в Лахоре в 1590 году.  Она начинается с  изложения событий 1540 года – времени бегства Хумаюна в Персию – и содержит много занимательных фактов. А вот Акбар-намэ имеется у меня полностью.
- Что ж,  интересно будет прочесть.
- Занимательное чтиво для прекрасной леди - ин Шала (11)  - будет готово к концу следующей недели.
- Ин Шала! – Радостно повторила она, - Или, как бы сказали христиане: Да   пребудет на то воля Господа!
- Но вы – не христианка. – Фраза прозвучало как утверждение, хотя сама поза Айдина, соединившего кончики направленных вверх длинных пальцев  и чуть приподнявшего брови, изображала вежливый вопрос.
            - «Лишь та вера истинна, которую одобряет разум», сказал однажды Акбар Великий. – Ответила женщина. – Как и Джелал, я также считаю, что все религии – истинны и уважаю все конфессии, но  мой разум своей веры пока не отыскал.
  -   Джелал-ад-Дин Мухаммад Акбар!... - Со странным презрением
 протянул сириец, уцепившись за оброненное ею имя падишаха, перед тем как гневно воскликнуть, снова проявив свою вспыльчивость:
 – Шайтан на троне! Его политика по отношению к исламу – преступление! Этот безумец считал себя не только ставленником бога, но и его земным воплощением! Разумеется, это не могло не шокировать мусульманское духовенство и привело к религиозному расколу в империи.
- Он старался ради блага своих подданных. Всех – и индуистов, и
мусульман.  Разве эта достойная   цель  не  оправдывает средства?  - Парировала Габриель. - Как бы то ни было, не нам его судить. Как и его строптивого и властолюбивого сына, да простит Аллах его грехи!
В волчьих глазах Айдина промелькнула колючая искра, могущая
 равнозначно означать  и живое любопытство, и раздражение, что женщина  посмела столь вольно  высказать своё мнение, резко конфликтующее с его авторитетной точкой зрения на этих двух исторических персоналий.
- Если когда-нибудь сможете выкроить время, я дам вам почитать «Тузук-и джахангири» - мемуары Нуруддин Салима Джахангира.  Он был отличным писателем; в отличие от Абу ль-Фазла и пользовался излюбленным вами стилем с гораздо большей пользой;  искренне любил природу, этот щедрый дар Аллаха, обладал тонким эстетическим вкусом и страстно интересовался наукой и искусством того времени.  Щедро наделённый любопытством и тем, что сейчас называют «научной жилкой», умел подмечать и затем тщательно записывал, пытался разъяснить и проанализировать всё то примечательное, что ему доводилось наблюдать, включая  малейшие особенности всевозможных видов флоры и фауны по всей Индии.... О, прощу прощения, ступив на пески своих интересов, я  как всегда увлёкся и отвлёкся от темы.  Да, у Салима с отцом были…  напряженные отношения. Но вы абсолютно правы, не нам их судить.
- Ценю вашу щедрость. Но сначала, с вашей помощью, я предпочла бы прочесть о его отце и деде.
Что ж, похоже симпатии её нового знакомого целиком и полностью принадлежали истовому мусульманину, изощрённому садисту и тирану Джахангиру, явно любившему природу намного больше своих подданных,  нежели его неоднозначному, но, по любому, более либеральному родителю. Странный выбор, учитывая, что у самого Айдина ушиба на лбу от ежедневного пятикратного намаза отнюдь  не намечалось…
Радуясь, что удалось избежать стычки на пустом месте, леди Габриель решилась озвучить вторую свою просьбу:
- И ещё кое-что. Вас не затруднит перевести с насталик вот это? – Она извлекла из клатча сложенный лист бумаги и почтительно передала Айдину. – Предположительно, оригинал принадлежит перу Хумаюна.
- Правильно я понимаю, что это копия, ханым-эфенди? – Сурово спросил мужчина, окинув беглым взглядом листок.
- Да. – Ответила миссис Эрдерхази, удивлённая его недружественным тоном. -   Все буквы лично мной прорисованы с максимальной точностью на папиросной бумаге.
- Вы мне не доверяете! – Воскликнул сириец с нескрываемой яростью, резко плеснув руками. -  В Калькутте я уже много лет слыву другом англичан. Но пальцем не пошевельну ради никого из них, если меня считают вором!
- Простите, мистер Салаам, - терпеливо начала Габриель, не на шутку встревоженная его бурной реакцией, - что сама не ведая того, я так грубо вас оскорбила. Но я вас совсем не знаю! Согласитесь, опасно было бы нести такой ценный документ не знакомому человеку.  И если вы сами искренни, то вряд ли можете называть себя «другом» англичан! «О вы, которые уверовали, не берите себе в друзья и покровители ваших отцов, сыновей, братьев, супруг и членов вашего рода, если они предпочитают неверие вере» (12) 
  - Вы читали Коран. – Будто позабыв о своём недовольстве, Айдин с изумлением пригнулся к ней.
- К сожалению, не в оригинале. Говорят, он много теряет при переводе. 
Мужчина снова задумался,  и в этот момент тень упала на его лицо. То было не солнечное затмение, а к ним подошёл  бритоголовый громила, самоустранившийся куда-то во время всего разговора. И, сложившись почти вдвое, что-то прошептал на ухо своему господину, будучи преисполненным самого неподдельного смирения.
- Прошу великодушно простить меня, Габриель-бегум. – Сказал сириец, вставая. - Я отлучусь буквально на пару минут. Если вы не очень торопитесь, продолжим нашу увлекательную теологическую дискуссию, когда я вернусь. – Намёк на то, чтобы Габи подождала его – не содержал в себе и следа просьбы. - Я намерен изменить ваше мнение об арабах! – Лукаво подмигнул Айдин, удаляясь за вышитую занавеску.
Дрессированный голем послушно последовал за ним.
 Благоразумно ли будет проследить за подозрительной зловещей  парочкой или же не стоит - Габи даже не раздумывала...
***
Плотный персидский ковёр хорошо скрадывал звуки шагов. Когда леди Габриель, смиряя бешеный стук сердца, выглянула за ширму – в длинном коридоре, освещённом исключительно посредством прямоугольных застеклённых окошек под потолком, уже не было ни души. Только множество дверей по обе  стены, обшитые бамбуковыми планками, издевательски рябили перед глазами, как соты улья.
Куда они могли войти?! Женщина медленно двинулась вперёд, ненадолго останавливаясь у каждой  двери в попытке уловить доносящиеся из-за неё голоса. На случай, если её вдруг застукают за этим малоприличествующем даме занятием – она имела полное моральное право сказать, что всего-навсего искала дамскую комнату, тем более, что некоторая надобность в оной действительно имела место быть. Миссис Эрдерхази дошла почти до половины  неуютного коридора, напоминающего элемент подземного лабиринта средневековой крепости, как её внимание привлёк приглушённый шум слева. На удивление, двери в этой части стены не было. Она провела рукой по гладкой поверхности, как вдруг одна из панелей обшивки поддалась давлению, явив что-то вроде потайного хода. Открывшееся за ним пространство могло бы быть боковым коридором, если бы не было таким тесным. Женщина с трудом боком протиснулась в узкую щель.  Так что же это, запасной выход?...
Впереди мелькнул свет, и при приближении к его источнику голоса усилились. Оказалось, свет проникал в этот лаз через  узорчатое резное  окошко, проделанное в стене комнаты, вход в которую располагался дальше по основному коридору, и до которого она не дошла. Теперь стало ясно, что её занесло в вентиляционный туннель, который, судя по всему, вместе с такими же «аппендиксами», обеспечивал циркуляцию воздуха в здании и сообщал ему эту чудесную прохладу. Изумительное инженерное решение. В особенности, для  самозваных шпионов.
В комнате, как удалось разглядеть через решётку отверстия, кроме Айдина и великана, по привычке вставшего у двери, находилось ещё трое мужчин. Один, по комплекции крупнее и выше сирийца,  трясся перед Салаамом, как перед  голодным львом, с которым его заперли в одной клетке. Двое других – по виду, тоже индийцы, как и конвоируемый ими человек – замерли по бокам от несчастного.
Салаам стоял лицом к троице, небрежно опёршись спиной о письменный стол.
- Как же так вышло, Санджай? – Спросил на бенгали всё тот же мягкий певучий голос, какой минуту назад  расточал ей комплименты. Но только теперь, его благородное лицо изгнало из себя всякий намёк на сочувствие и гуманность.
Санджай - видимо, тот, кто за малым не бился в конвульсиях от съедающего его животного  страха - хотел что-то сказать, но онемевший язык  упорно отказывался его слушаться.
- Как так получилось, что она сбежала? – Холодно повторил Айдин,  без унции гнева. Тем не менее, что-то в его кажущейся расслабленной позе говорило, что ждать грозы осталось недолго…
Женщину обуяла паника. Первой и, пожалуй, самой здравой мыслью было быстрее уносить от сюда ноги! Но, следом явилось чуточку успокоившее её предположение: может, сириец разыскивает… скажем, строптивую дочь, презревшую отцовскую волю ради личного счастья?
Если так, то странные у него отношения с домашними…
- Разве возможно, чтобы человек –  женщина – получив удар ножом в сердце, как ты утверждаешь, вдруг восстала из мёртвых и спрыгнула в реку? Убив, при том, двоих моих людей? – Салаам по-прежнему говорил ровно и даже не думал кричать, но его тон стал заметно жёстче.
Чем бы он не занимался в Калькутте, старинными побрякушками  бизнес араба явно не ограничивался...
-Ты был счастьем своей  семьи, юноша, и  я   доверял тебе. Но теперь, я не доволен тобой, Санджай!
Эта фраза ударом молнии отдалась в мозгу Габриель, вызвав напоминание о  страшной ночи, когда нанятые Вималом бандиты обсуждали их таинственного хозяина.
Но если Айдин –  и есть её главный враг, то, получалось, что на момент  геноцида старших хранителей в Камакхье – ему должно было быть около двадцати-четырёх, двадцати-пяти лет.  Невозможно, так как в это время, как следовало из её наблюдений, он должен был находиться в составе вооруженных сил Османской империи. 
У этой клики должен быть другой глава: не такой явный лидер,  старше по возрасту, и беспрестанно проживающий в Индии минимум последние два десятка лет…  Терпеливо и понемногу двигающийся к цели с упорством настоящего исследователя… Родерик Лонгфилд!  Давние связи его с Салаамом очевидны. И Симона работала на него, конвоируя из Лондона ящики с неизвестным оборудованием,  после чего якобы уехала в Агру. Или же...
Разрозненные фрагменты запутанной интриги принялась стремительно складываться в общую картину.  Эймерик Фурньер преследовал свою неуловимую жертву вплоть до Альберт-авеню, где она улизнула от него, словно растворившись в ночи.  На той самой улице, где находится магазин Айдина. И теперь, сириец взбешён тем, что от его человека чудесным образом вырвалась таинственная женщина, от которой явно намеревались избавиться. Типичный способ – сохранить в тайне афёру, устранив исполнителя. Бедная Афийя, что с ней стало?...
- Я не думал… - Наконец, выдавил из себя провинившийся, дрожа и голосом и телом. -  После такой раны… она в любом случае должна утонуть…
- От тебя не требовалось думать. -  Грозовая туча налилась холодной  яростью и начала ронять первые тяжёлые капли, -  только быть ответственным и внимательным. И проверить, чтобы эта…  шармута   оказалась мертва! Ты всё сделал правильно? Но она, - о чудо Аллаха! – ожила и сбежала. В том-то и разница между мной и другими – я не полагаюсь на то, что «должно» случиться – я доверяю лишь своему  чутью и, к несчастью,  чрезмерно великодушному  сердцу.
Воцарилась недолгая пауза, во время которой Габриель чувствовала себя едва ли не обречённее Санджая, до тошноты боясь выдать своё косвенное присутствие неосторожным шорохом или шумом дыхания.
- Но и меня моя доброта, случается,  подводит. Что ты и доказал, неблагодарный бахлул (13) ! Помнишь тот день, когда ты пришёл ко мне и пожаловался, что твой старший брат не может заплатить налог на землю,  и у вашей семьи нет средств  на еду и жильё? Разве я не дал тебе тогда щедрую сумму денег для родных, не помог твоему непутёвому брату и не устроил на работу тебя? Но и у моей доброты есть предел!
Резко, так, что Габриель чуть не йокнула в своём укрытии от неожиданности, Айдин стремительно метнулся в сторону пленника, и схватил его за шею в районе кадыка. Цепкие пальцы выдавили мучительный стон из горла крепкого молодого мужчины. Но эти мучения были ничем - по сравнению с тем эффектом, который произвели на него следующие слова беспощадного господина.
 - На твоё счастье я столь милосерден, что ничего не сделаю с твоими родными, Санджай. И я даже прощу тебя, а, значит, и их, если ты – своим личным примером сумеешь показать моим людям, что на самом деле должно произойти с человеком, когда он действительно получит удар ножом в сердце. Как быстро и правильно он  умирает после такого обращения со своим телом.  И тогда - ты перейдёшь в руки Создателя с мыслями, что твоя семья также счастлива и благополучна, как прежде и поминает твоё имя в молитвах. А не кто-то поминает их.
Договорив, он отпустил горло приговорённого, который, едва хватив глоток воздуха, пытался с мольбами упасть на колени, но был остановлен держащими его за руки стражами. Айдин оставил жалкий порыв просителя  без внимания, и  лишь презрительно  плюнул в его сторону,  перед тем как окончательно  отвернуться.
- Махмуд, унесите от сюда эту падаль. – Бросил он коротко, обращаясь к невозмутимому  верзиле. – А если у него не хватит духу выполнить  мой приказ – проследи, чтобы нанесли визит в его деревню.
Следуя  небрежной отмашке Айдина – хныкающего Санджая скрутили и уволокли в один из бесчисленных коридоров.
После совершённого суда Салам неспешно направился к выходу из кабинета, намереваясь вернуться к оставленной им гостье. А кинувшаяся перегнать его Габриель - с удовлетворением отметила, что с каждым разом бегает всё быстрее…
***
 Когда Айдин вошёл в приёмную – она мирно сидела в кресле, и даже демонстративно зевнула разок, деликатно прикрыв рот ладошкой. В дополнение к хвалебным отзывам о её актёрской импровизации - в  руках у женщины оказалась книга – первая, схваченная с ближайшей полки – которую она всё это время якобы просматривала дабы скоротать ожидание.
 - Благодарение Аллаху, вы не скучали в моё отсутствие! Ещё раз простите, проблемы с поставщиками. – Сириец снова был само  очарование.
Эта непринуждённость, с которой держался человек, только что приговоривший к самоубийству другого человека, пусть и такого же убийцу, только рангом ниже, шокировала Габи. Однажды, она, никогда ранее не сталкивавшаяся с арабами,  спросила Ференца, почему он их, мягко сказать, недолюбливает. Всех, а не только турков, которым просто «не повезло» иметь границы своей страны в непосредственной близости от его родной Венгерской земли. Мистер Эрдерхази ответил всего двумя словами: «как змеи», и истинный смысл этого неполиткорректного сравнения тогда так и остался для его супруги не до конца ясным.   
Непредсказуемость. Укусит или нет – узнаёшь наверняка только тогда, когда тонкие зубы протыкают твоё тело. А непредсказуемость всегда идёт рука об руку идёт с недоверием… Ведь и арабы не доверяют никому. За их внешней открытостью  и дружелюбием - всегда что-то таится. И если ты не принадлежишь к их миру, то можешь только догадываться, что именно тебе уготовано.  Сейчас твой собеседник премило улыбается – но стоит отвернуться, и ты  получаешь от него пулу в затылок. Или ножом в сердце… И «друг англичан» Айдин – не только не был исключением, а, пожалуй, являлся самым наиярчайшим примером.
Салам посмотрел на книгу у неё в руках. Габи тоже посмотрела. К счастью, это оказалась не арабская абракадабра, а сборник рубай Омара Хайяма на английском, выпущенный  в 1820 году престижным лондонским издательством.
 Габриель сфокусировала взгляд на странице букинистического издания  и прочла наугад, растягивая слова, чтобы дрожащим голосом не выдать своего волнения:
«Разгадку бытия искал ты много лет,
Но не зажёг тебе разумных мыслей свет.
Иди, вкуси вина в саду земного рая – там,
За чертою смерти, рая нет»…
Произнесённые ею строки оказали на сирийца воистину странное воздействие. Он изменился в лице, словно до смерти испугался чего-то, но затем во взгляде засверкала былая уверенность,  и  вот он выразительно продекламировал наизусть другое четверостишие:
«На скатерти судьбы и мёд и горечь рядом.
Что наслажденье встреч без расставанья яда?
 За счёт страдающих даётся счастье нам,
И рай оценит тот, кто знает муки ада»
  - Хайям был плохим мусульманином, - после некоторой паузы вставил Айдин, когда окончательно вернул себе  самоконтроль, - но, что у этого беспутного любителя женщин и горького пьяницы не отнять - так это музыки, пронизывающей каждую строфу его поэзии.
- Любите музыку? – Габриель захлопнула книгу и, приподнявшись, водрузила её на прежнее место.
- Вообще-то, больше предпочитаю живопись. Но у меня абсолютный слух.
- В самом деле?
-Так я обычно даю понять, что  не переношу фальшь.
Габи похолодела.
- Это у нас общее. Не понимаю для чего вам высказывать мне подобное предупреждение?
- На случай будущего сотрудничества!  «А с теми неверующими, с которыми вы заключили договор, и они не нарушали его и никому не помогали против вас, надо завершить договор до конца и соблюдать его» (14) .  Я сделаю перевод вашего письма Хумаюна и  копии интересующих вас жизнеописаний его и его сына. Но у меня есть некоторые простые и ничем не обременяющие условия.
- Какие условия?
 - Для начала, я, как и обещал,  чувствую своим долгом доказать, что не все мы - невежественные гази (15) .– Не дав возразить, он громко крикнул, - Индрани!
Леди Габриель не без оснований считала свою внешность более чем привлекательной, и никогда не испытывала неуверенности по данному вопросу или зависти к другим женщинам.  Но, бывают моменты, когда и лучший в мире пловец вынужден осознать, что несмотря ни на врождённый талант, ни на какие изнурительные тренировки – ему ни за что не сравниться с дельфином...
Скромно потупив взор фантастически огромных глаз, маленькими шажками вошла молодая стройная индианка в ало-розовом сари.  Ей было всего около десяти-одиннадцати лет, но в этом детском теле уже пышным цветом распустилась  гипнотизирующая красота – сама богиня Лакшми не могла бы быть прелестнее!
Украшения, каждое из которых стоило целое состояние, переливались на ней блеском драгоценных камней и высокопробного жёлтого индийского золота. Колье-стойка из жемчуга - почти полностью скрывало лебединую шею, рубиновые серьги блестели в маленьких  ушках, большое кольцо в ноздре премилого носика через цепочку соединялось с колечком поменьше – в кокетливо изогнутой брови. Такое количество золота на более чем юном создании – не смотрелось ни капельки пошло, и делало её похожей на храмовую статую, вырезанную из сандалового дерева истово влюблённым в свою богиню мастером. Казалось невероятным, что такое совершенство может быть живым человеком!  Может – Айдин – колдун и оживил эту индийскую Галатею, предварительно выкрав из какого-нибудь богатого храма?...
Нежная золотистая кожа младого личика и линии роскошного, уже полностью оформившегося гибкого тела, подчёркнутые переливающейся тканью сари, будто излучали спокойное величие, как у царевны. Вот уж действительно: яблочко от яблони не далеко падает…
- Моя дочь – Индрани. Исповедует индуизм, как и её покойная мать. – Пояснил Айдин. - У неё лучшие учителя и я не заставляю её прятать от мира свою красоту в ожидании раннего замужества. Как видите, ханум-эфенди, я вовсе не делаю врагов из представителей другой религии!
Как не хотелось Габи подкармливать тщеславие Салаама своей реакцией, она оказалась попросту не в силах оторвать восхищённый взгляд от девушки. Сложив ладони на уровне груди, как при молитве, миссис Эрдерхази поздоровалась:
- Намасте, Индрани!
Девушка ответила на приветствие, осветив Габриель цитриновыми переливами своих глубоких, тёмно-жёлтых глаз, на дне медового океана которых лежали сокровища не по годам развитого ума. Голос у Индрани был такой же обволакивающий и сладкозвучный, как у отца, разве что, без его стальных ноток. Но, кто знает, как она разговаривает, когда злится? Если конечно, такое неземное существо вообще может гневаться!
 Исполнив свою простую миссию, невероятная красавица испросила позволения отца оставить их,  посмотрев на него с самой неподдельной любовью и преданностью, и получив позволение,  грациозно удалилась к себе.
- И второе условие, - продолжил Салам, не пряча довольной улыбки. -  Вы  позволите мне ещё раз насытиться созерцанием вашей красоты и музыкой речей. Да, я прошу о встрече, но исключительно для того, чтобы лично взглянуть на уникальную шкатулку, удостоенную восхищения нашего общего друга.
Габриель содрогнулась, почувствовав, как её опутывает липкая нить зловещей паутины заговора… Но отступать было поздно.
- Я покажу вам шкатулку, мистер Салаам, в следующий раз, когда лично приеду за переводом и копиями.
- Шукран (16) . – Ухмыльнулся сириец. - Могу я вас спросить, хабибти?
- Спрашивайте. Но, разумеется, я оставляю за собой право не отвечать, если посчитаю ваш вопрос неудобным для себя.
- Постараюсь не ввергать вас в смущение. Что теперь вы думаете об арабах?
- Ваша дочь - ослепительна. – Ответила она уклончиво.  И добавила с преувеличенно завистливым вздохом, – воистину, молодые побеги бамбука первыми встречают восходящее солнце!
- Бутоны лотоса не могут затмить раскрывшиеся цветы! –  Недвусмысленно отозвался мужчина, касаясь на прощание губами её напряженную кисть.
Леди Габриель уже сделала быстрый шаг  в сторону выхода, стараясь, чтобы её быстрая походка не походила на бегство, как вспомнила о ещё одном невыполненном пунктике:
- Мистер Салам, что означает…? – И она пересказала ему не дающую покоя, заученную по транскрипции фразу, стараясь воспроизвести  её максимально похоже на то, как она звучала из её уст во сне.
Айдин снова отреагировал донельзя странно – леди Габриель затруднялась определить тёмные или светлые чувства всколыхнула в нём эти звуки. С такими лицами провожают в последний путь безнадёжно больных друзей – греет сердце осознание того, что наступил конец их мучениям, но не получается совладать со своей скорбью, навеянной вечной разлукой.
 - «Поистине, те, которые последовали лжи и страстно жаждут, чтобы ты следовал за ними, ни на сколько не избавят тебя от наказания Аллаха, если ты за ними последуешь»… Это аят сорок пятой суры Корана. И вы произнесли эти священные слова так, как произнёс бы только араб!
- Шукран. –  Габриель хотела уже улизнуть за дверь, как Айдин настиг её и остановил, бережно, но крепко взяв за локоть. Только теперь он стоял так близко, что этого нарушения правил приличия не извиняло бы и пол века самой тесной дружбы.   
- Могу я узнать, почему именно этот аят привлёк ваше внимание? – Его голос упал до соблазнительного интимного шёпота, а дыхание горячим ветром пустыни всколыхнуло локон, выбившийся из причёски.
Так любил делать Ференц, когда неожиданно привлекал её к себе…   
- Вы переходите границы дозволенного! – Мысль о муже подействовала как спасительный глоток холодного воздуха.
Женщина выдернула локоть и, не обернувшись, удостоила Айдина презрительной гримасой раскрасневшегося личика.  Но, лишившись его прикосновения, кожа её под тонким хлопком будто лишилась чего-то важного – такое подспудное разочарование мы испытываем, когда машинально скидываем с себя уютное одеяло, ворочаясь в сладкой утренней дрёме.
Досадная путаница в собственных чувствах, заставила Габи чуть смягчить своё сердце, и она отозвалась также мирно, как если бы ничего не произошло:
- Я не ослышалась: вы спрашивали – откуда? Услышала во сне. –  Ответ был и правдив, и одновременно звучал как шутливая издёвка.  – Что ж, благодарю за уделённое мне время, Айдин-эфенди (17) ? Или, может быть  Айдин–ага (18) ?
- Ага? Вы мне льстите, Габриель-бегум, так высоко я на службе у султана  не поднимался, – совершенно невозмутимо ответил Айдин, сухо улыбаясь одними губами. Глаза же – дышали холодом, как сверкающие драгоценный камни в недрах подземелья. - Несколько поколений моей семьи были воинами, но у меня сформировалась другая страсть. Я исcледователь, а не солдафон. Но, как вы узнали, что я служил?
- Вы не двигаете левой рукой при ходьбе. Мой муж делает также, так как  привык придерживать  саблю.
- О, Аллах! Не женщина, а бенгальская тигрица! Ваш счастливый супруг хоть представляет, что за редкостный бриллиант ему достался?
- О! - Миссис Эрдерхази вспомнила забинтованного Ференца, - поверьте, ещё как представляет!
Хитрым умыслом или простой оговоркой, Айдин подбросил ей  жирную пищу для рассуждений. Назвав «бенгальской тигрицей», он мог дать понять, что ему известно, что она родом из Калькутты, ведь здесь она никому об этом не говорила… С другой стороны, Салаам - восточный человек, а они ни слова не способны произнести без всяких там лингвистических  заковырок  и аллегорических украшений. Но, так или иначе, ему определённо что-то известно. Вопрос только: на что она готова пойти, чтобы выяснить - что именно?...
 Обзаведясь  этими мучительными домыслами,  Габриэль  снова сделала попытку распрощаться: 
- Маа саляма (19) .
- Иля лихка (20) ! – Был ответ.
О, боги!  Этот голос  определённо имел над ней какую-то совершенно необъяснимую, но неоспоримую власть...
***
Поймав рикшу, леди Габриель без сил опустилась на жёсткое сидение и с упоением отдалась дорожной тряске, будто рассчитывая, что от неё её мысли встанут на место.
До  Айдина, Габи склонна была за минуту первой встречи относить людей к одной из двух  категорий: которым можно доверять и по отношению к которым делать этого категорически не рекомендуется. В случае с Салаамом – вопрос о доверии однозначно решался в сторону отрицания; но почему тогда она снова и снова прокручивала в голове всё, что он говорил, каждое его слово? Вспоминала каждый жест и самые незначительные, мимолётные изменения  оттенка его волчьих глаз? И почему во время этих воспоминаний с её лица не сходила необъяснимая, наивно-сентиментальная улыбка? Этот мужчина вызывал в ней то пугающее чувство, которому она пока не  сумела подобрать название, но одно было точно – он ровно настолько привлекал её своим умом и очарованием, насколько отталкивал - жестокостью и лицемерием. И чаши этих весов пока что не нашли баланса…
Возможно, по этой самой  причине, чем ломать голову над миллионом праздных опасений, Габи предпочла свободно плыть по течению, чтобы  лишь оказавшись поближе к суше – узреть,  к какому берегу её вынесет. А дабы не расшибиться о рифы, в следующий визит к Салааму она непременно возьмёт с собой  самого надёжного кормчего – Ференца.

Сноски:
(1) Дозволенное и запретное в исламе.
(2) Битва при Варне - произошла 10 ноября 1444 года между объединённой армией крестоносцев (состоящей из венгров и поляков) и Османской империй у города Варна.
(3) Здравствуйте. Мир вам.
(4) Здравствуйте. Мир и вам.
(5) Сигетварская битва - осада крепости Сигетвар, в Венгрии в 1566 году. Крепость Габсбургской империи обороняли хорваты и венгры во главе с Миклошом Зриньи, а осаждала его армия Османской империи под командованием султана Сулеймана I.
(6) Меня зовут (арабск.)
(7) Почтенная. Обращение к женщине у мусульман.
(8) Вежливое обращение к женщине (турецк.)
(9) «Великая» или «Большая Сирия» -  в 19 веке единое политическое образование, включающее в себя Сирию, Ливан и Палестину.
(10) Моя дорогая (арабск.)
(11) Да пребудет воля Аллаха.
(12) Толкование священного Корана. Сура 9 АТ-ТАУБА «ПОКАЯНИЕ»,  23 аят.
(13)Дурак (арабск).
(14)  Толкование священного Корана. Сура 9 АТ-ТАУБА «ПОКАЯНИЕ»,  4 аят.
(15) Фанатик-мусульманин.
(16) Спасибо (арабск.)
(17) Эфе;нди— здесь: титул и офицерское звание в Османской империи в XV—XX столетиях.
(18) Ага; — в Османской империи титул военачальников.
(19) Мир с тобой (при прощании).
(20) До скорого.