ким

У меня смешное имя Дуняша, ситцевый белый сарафанчик в цветочек, два хвостика на макушке да неизменная улыбка на губах - в самый раз для сельской местности, а в городе я и не появляюсь. Чуть потеплеет - уже сверкаю голыми пятками да зелёными глазами: говорят, они у меня "глубокие" - какого-то совершенно удивительного зелёного цвета, и затягивают воронкой вдобавок. А волосы у меня чёрные-чёрные, как у Кима. Да и глаза у него такие же - зелёные-зелёные омуты, где черти водятся, посмотришь в них да и затеряешься среди этих чертят. Даже в лице у нас проступает что-то похожее, в деревне до сих пор с трудом верят, что однажды он нашёл меня на пороге своей избушки, подкинутую кем-то, шепчутся, что я то ли его младшая сестрёнка, то ли племянница, то ли и вовсе пропавшая когда-то без вести дочь. Он действительно мне как отец, да и я ближе всех к нему, да всё же все мы между собой сёстры и братья.
Я - озорница; меня в деревне любят за звонкий смех, а Кима... а Кима никто не любит, да и Ким никого не любит, кроме нас, и меня чуть больше, чем всех, как он честно шепнул мне однажды. Кима людская ненависть веселит, он злобно ухмыляется да чертята в уголках глаз начинают отплясывать. У него тяжёлый взгляд и страшноватая улыбка, он смотрит на всех свысока и все деревенские разбегаются в стороны, когда он идёт - матери прячут детей под юбки и торопливо крестятся, а мужчины клянутся на крестах, что убьют его когда-нибудь. Я всегда боялась, что его убьют, но он лишь смеялся, а я закрывала глаза, чтобы не видеть ухмылку его смерти за его левым плечом, так похожую на его собственную. Я люблю Кима, я не знаю, что будет с нами, и я знаю, что он хочет жить даже больше, чем все мы взятые, и он хочет жить ради нас, но чего он добьётся, сея ненависть средь людей, которые уже считают его злым колдуном? Когда он идёт, все деревенские дворняжки с цепей срываются, заливаясь лаем, словно чуя беду, но подойти ближе никогда не рискуют. Иногда мне кажется, что он жив только потому что люди видят меня такую и уверены, что не совсем потерял душу человек, у которого может вырасти такая баловница, но ведь не могла же я сдерживать их всю жизнь!
И однажды треснуло по швам терпение деревенских,и ворвались они в наш маленький домик. А зима была, огонёк весело трещал в камине, не подозревая о трагедии, над огоньком - котелок, над котелком вился пар. Последнее, что я помню, связанное с ним - это как он крепко прижал меня к себе; я помню гулкий и беспорядочный стук его сердца, а больше я ничего не помню. Сквозь слёзы и пелену я смутно помню, что мне шептали - что без такого человека мир станет лучше, что это к лучшему... мне хочется верить, что он успел сбежать прежде, чем в наш дом ворвались, прежде, чем я перестала осознавать, что происходит, но надежда эта слишком слабая.
Последнее человеческое воспоминание - удивительно чистое звёздное небо над головой, снег под босыми ногами и полная луна...
Он оставил меня своей преемницей, и у меня не оставалось выбора - я ушла в лес, вернулась к нашим, которых мы с Кимом находили в окрестных сёлах, и на меня легла ответственность за их судьбы; я стала главарём заместо него и нам надо было уходить.
Мы остались здесь всего лишь на одну ночь, оплакивая Кима.
А потом мы ушли.
Навсегда.
Со слабой верой в то, что когда-нибудь - когда-нибудь - мы увидим его вновь.

Жители деревни всю ночь не сомкнули глаз, дрожа от несмолкающего волчьего воя в лесу.
А наутро поляна перед лесом пестрела волчьими следами, уходящими вдаль - на Север.