Странник сознания Роман Хроники Затомиса Книга вто

Александр Беляев



Странник сознания



Роман



Книга вторая


Астральная Упанишада.





МОСКВА








ГЛАВА 1

МЕСКАЛИНЫЧ

«Так, только без паники, - подумал Андрей, после очередной безнадежной попытки поговорить с призрачными обликами своих друзей, - постараемся разобраться с тем, что произошло. Прежде всего, тела никуда не пропали, похоже мы просто достигли какой-то границы, где временные парадоксы усилились, и мне, по какой-то причине удалось перейти этот рубеж и оказаться в новой реальности, а им – нет. Вернее – их астральные тела сюда проскочили, но двигаться не могут, их эти водоросли задерживают, а я через них спокойно прохожу. Теперь – о временных парадоксах. Судя по всему, мы дошли до черты, где время как бы назад идет: сначала появился первый параллельный поток, где время шло с задержкой, затем еще один, где задержка была уже гораздо больше – вон, даже прошлогодний снег появился, а затем присоединился поток альтернативных событий, где каждый из ребят погибает. И именно в этот момент, когда я у себя пытался такой же событийный хвост разглядеть, появился этот лес красных водорослей, и, как мне показалось вначале, физические тела ребят исчезли. Получается так: в этой зоне их тел как бы нет – и быть не может, в ней как бы другие причины и следствия происходили, и если следовать этой логике, то по отношению к этому месту, ребята как бы давно уже умерли – если отсюда как бы назад смотреть. А если снова назад вернуться, за границу водорослей, то получается, они снова живы, и преспокойно себе по лесу идут и не догадываются, что здесь их как бы уже нет, и быть не может…во нагородил, даже сам запутался. Так, поехали дальше: почему их астральные тела сюда попали? А все просто, астральные тела-то не могут умереть, следовательно они и тогда в прошлом, при альтернативных событиях никуда не делись, и вполне имеют право здесь присутствовать. Даже если они остались там в лесу в своих телах, то это какие-нибудь дубликаты из параллельного временного потока, с этим двоением мы уже встречались. Только, что же получается? Выходит, ребята там в лесу идут себе и идут, и неизвестно, сколько будут идти, но туда, куда я попал, попасть никогда не смогут, поскольку здесь умерли. А я в это время здесь… выходит, я там исчез? Или там вообще время остановилось? А если там время не остановилось, то интересно, заметили ли они, что я исчез, или там какой-то мой дубликат остался. Вот это пока не понятно. Но как такое возможно: там они идут, а здесь не идут! В голове не укладывается. Хотя… это ведь доказано, что если космический корабль подлетит к черной дыре, то он туда, в черную дыру вечно падать будет. Вернее, вечно для экипажа, и вполне им может казаться, что они продолжают лететь в свободном космосе, а для наблюдателя снаружи – они исчезнут, следовательно – погибнут, аннигилируют. А если допустить наблюдателя внутри дыры, то что он наблюдать будет? Вот это я, честно говоря, не помню. Выходит, это место что-то вроде черной дыры: для ребят, относительно меня, время остановилось, хотя они, очевидно, этого и не заметили – вон они в этом обратном ходе времени преспокойненько идут, как шли, но относительно меня – никуда они прийти не могут. Теперь вопрос – почему мне удалось в своем физическом теле сюда попасть? За что я такой милости удостоился? Конечно, в каком-то смысле я человек выдающийся, по крайней мере в мистическом отношении, но что касается обычной жизни, то я – сплошная несостоятельность – по крайней мере на данный момент. Так, ладно, все это лирика, а если серьезно – наверное моей исключительности недостаточно, чтобы законы вселенной нарушать. Значит здесь что-то другое, это не только черная дыра, но еще и дыра альтернативных событий, и в моем альтернативном потоке я не умер, а ребята почему-то умерли»…
Андрей стал перебирать в памяти ситуации, которые могли бы закончиться  для него трагически, и решил, что, пожалуй только летаргия представляла явную угрозу жизни, и разве что некоторые астральные выходы.
«А хотя, кто знает, - думал Андрей, - предполагал ли Кожевников, падая от удара на пол, что в другом варианте мог удариться головой о штангу и поломать основание черепа. И то же самое Крюков и Галя. Наверное любой переход через проезжую часть, поездка в поезде или на самолете может в каком-то ином варианте закончиться трагически. Тут, наверное, что-то другое, может эту альтернативную роковую судьбу я мог только у других увидеть, а у себя не мог. И все же, я пересек границу этой черной дыры альтернативных событий, а другие – нет. В чем же дело? А может, если все в этих аномальных ситуациях относительно, то вообще, то, что вижу я, видит и Галя, и Крюков, и Кожевников, и каждому кажется, что именно он пересек рубеж, а другие застряли во времени и пространстве. Вполне возможный вариант. Никто ведь не путешествовал в черную дыру, и не выходил оттуда, чтобы рассказать о реальных ощущениях. Если мы с Галкой видели, что ребята вместе с лагерем пропали, а они, напротив, считали, что никуда не делись, то это же аналогичный вариант. Да, тут можно гадать до бесконечности, но пока наша компания не воссоединится, ничего определенного сказать нельзя. А удастся ли воссоединиться – это еще вопрос»!
От этой мысли Андрею стало не по себе: «А может, вернуться? - мелькнула в голове испуганная мысль, - только посмотрю, возможно ли вернуться  - и обратно»! – Но тут же понял, что если ему удастся пересечь границу «Зияющего Ничто» в обратную сторону, то никогда уже он не решится повторить переход. А если переход не удастся, то сможет ли он преспокойно идти дальше, в поисках источника аномалии, или будет в ужасе метаться по этим водорослям в поисках выхода? Нет уж, если судьба привела его сюда, то лучше ее не испытывать, и идти дальше, скорее всего выход проясниться после того, как он достигнет конечной цели. Кстати, а есть ли вообще эта конечная цель? Это еще вопрос!
Размышляя таким образом, Андрей шел вперед через красные водоросли, оставив позади так до конца и не сформировавшееся «Зияющее Ничто», а так же запутавшиеся в водорослях астральные тела своих друзей, и их же физические тела, размазанные в пространстве и во времени. Тайга исчезла из виду, исчез и шум пробивающейся через теснину реки, впереди и сзади колыхались розовые водоросли, которые оказались одной видимостью, поскольку их прикосновений Андрей не ощущал. Небо над головой стало розоватым, а земля под ногами превратилась в обнажившийся неровный базальт без намека на мох, траву или деревья, и только красные водоросли, словно бы растущие из этого камня перекрывали все пространство.
«Интересно, - думал Андрей, - почему этой красной зоны мы раньше не видели? Ведь из лагеря склоны каньона неплохо видны. Правда в момент взрыва красное зарево возникло, но потом все исчезло, только лес вокруг. А сейчас я уже сколько по этой зоне иду, и никакого леса. Куда же деревья подевались? Ведь если мне все это видится, то на деревья я должен же натыкаться! С другой стороны, это не астральное путешествие, я в обычном своем теле нахожусь, значит сквозь деревья проходить не могу, да и в астрале я всегда чувствовал, когда сквозь преграду проходил. Может, это какое-то третье состояние, где тело видится, как обычное? Все может быть, после того, с чем мы столкнулись, ничему удивляться не приходится, и старые мерки тут совершенно не годятся. Здесь – особая зона, особое состояние. Интересно, а Маркелов или Балашов это смогли бы объяснить? Наверное, не смогли бы, это место скорее по части Станислава Лема или Братьев Стругацких. И все же, какое странное чувство, словно еще шаг и все исчезнет, а я провалюсь в какую-то бесконечную дыру – а это ведь не астрал, здесь провалиться я можно только в какую-нибудь яму. Хотя, с другой стороны, если это место – сплошная видимость, но иду я все же по-настоящему, то ведь я, не заметив, могу к краю скалы подойти и вниз грохнуться и тогда от меня рожки да ножки останутся»!
Эта неожиданная мысль встревожила Андрея, и он даже остановился, чтобы более внимательно осмотреться.
- Куда идти? – Вслух пробормотал Андрей. – Ведь кругом только эти водоросли и камень! Может, я давно уже с пути сбился и ни к какому месту выхода канала Нуль транспортировки не иду. А может, и нет никакого места выхода, или был, да исчез, как все здесь, и вообще, неизвестно, сколько этот лес из ламинарий будет продолжаться? Сколько я уже по нему иду? Десять, пятнадцать минут? А может, уже час?
Андрей понял, что не сможет точно определить, сколько он бредет по этой странной зоне, чувство восприятия времени у него сильно нарушилось, в ушах пели сверчки. Попытки разглядеть что-нибудь впереди, а теперь уже и сзади ничего нового не дали – никаких ориентиров…хотя… внимательно приглядевшись, Андрей понял, что водоросли колышутся определенным образом и колыхания эти стали заметно сильнее, чем вначале. И еще. Словно какой-то неощутимый вихрь  закручивает водоросли вокруг невидимого центра, который находится где-то впереди, по ходу пути Андрея – как закручивал бы смерч реальные деревья.
«Что ж, - подумал Андрей, - «все какой-то ориентир. По идее, если идти перпендикулярно к этому вращению, то выйдешь к центру «рощи», а в центре, я думаю, что-то должно быть, ведь вращение вокруг чего-то же должно происходить! Если меня сюда пропустили, то не спроста, значит куда-то я должен выйти».
Тут в его голове ни с того ни с сего стали слагаться странные строки, которые, казалось мало имели отношения к той ситуации, в которой он очутился. Причем слагались они безо всякого напряжения, словно их кто-то произносил в сознании, хотя даром импровизации Андрей никогда не обладал, и слагал стихи долго и мучительно. Он даже начал произносить эти строки вслух, причем ровно и ни разу не сбившись.

Я вас ловил часами,
Ваш гид и ваш свидетель
В мозаике касаний,
В загадке, как раздеть их.
Связав слова и тени
По просьбе гамм-созвучий
Я предавался лени
Дождинки в чреве тучи,
То вовсе из природы
Органных пассакалий
В текущем эпизоде
Пил океан печали.

И не было прощенья
Ужасному проступку
В слепом перемещенье
Стены в тоннеле жутком,
Как будто взять измором
Безмолвие Сезама
Утратил пыла порох
И заболел слезами.

Но в этом ускользанье
Пустынных коридоров
Бездонными глазами
Глядит, желанн и дорог
Блик ласкового света
Простой метаморфозы,
Где ничего не спето,
И ничего не поздно.

Андрей только успел удивиться, как естественно, без напряжения и мучительного подбора слов и рифм сложилось стихотворение, тем более, казалось бы, не имеющее отношения к ситуации. Ну разве что такое же непонятное, психоделическое, словно бы выдуманное человеком, принявшим изрядную дозу ЛСД.  Тут его удивление усилилось многократно: он совершенно отчетливо, ушами, а не как-то там телепатически, услышал голос, звучащий откуда-то из гущи водорослей:
- Клево! Можешь еще что-нибудь?
«Господи, - подумал Андрей, - начинается. Все, крыша поехала! Хотя, почему начинается, продолжается и очень давно, почему же меня, когда вижу что-то потустороннее, это пугает меньше, чем когда слышу! Не ожидал здесь живое существо встретить? А, собственно, почему бы и нет. Сомнительно, что я здесь увижу кого-то из плоти и крови, а вот что-нибудь вроде Варфоломея или Дьюрина, или даже черного магистра – это вполне нормально. Правда раньше они все больше в астрале появлялись, но ведь в подобных зонах я никогда не бывал, тем более в обычном теле. Забавнее всего, что его мои импровизации заинтересовали – вот это действительно сюр какой-то. Ладно, идем вперед, и посмотрим, что это за любитель авангардной поэзии».
Андрей пошел на голос, ускорив шаг, и тут водоросли расступились, и он оказался рядом с причудливым, можно даже сказать, сюрреалистическим сооружением, которое, как Андрей понял позднее, оказалось сформировано с помощью все тех же красных ламинарий, переплетенных совершенно фантастическим образом. Казалось бы, нарушая все законы физики и тяготения, оно словно было создано фантазией какого-нибудь Сальвадора Дали, и отдаленно напоминало огромный гриб с множеством выдвинутых полочек (эти полочки, возможно и напомнили Андрею творчество великого испанского художника). Сооружение стояло на небольшой базальтовой площадке, а за ним водоросли заканчивались и возникала стена тумана, за которой уже ничего не было видно, но теперь туман стал голубовато-зеленоватого оттенка. Вначале Андрей не увидел никого живого, и тут откуда-то сверху снова раздался немного гнусавый, растягивающий слова голос, словно бы произносящий его человек, или Бог его знает еще кто, находился под легким кайфом.
- Ты, чё, чувак, закумарился, не врубаешься? Здесь я!
Андрей поднял глаза вверх: примерно на уровне второго этажа на краю выдвинутой из фантасмагорического гриба полочки сидел маленький человечек, одновременно напоминающий двух казалось бы несовместимых существ. С одной стороны он был похож на прожженного хиппи времен фестиваля в Вудстоке: худой, как щепка, с длиннющими засаленными волосами, в затертом джинсовом прикиде, в майке с изображением Джона Ленона и надписью «мэйк лав, нот уор». С другой стороны он чем-то напоминал оживший персонифицированный мухомор, словно хиппи решил сыграть роль мухомора на детском утреннем спектакле. На голове у него была водружена шляпа, розовая в крапинку, с паутиной и листиками на тулье – типичная мухоморовая шапочка, а на шее нелепо красовался гофрированный «испанский воротник». Да и сам он был какой-то мухомороподобный: рожа бледная, даже с зеленоватым оттенком, но красными пятнами, и так же, как его шляпу, джинсовый костюм затягивала паутина с прилипшими к ней сухими листиками. К тому же все пропорции его тела казались какими-то неустойчивыми, подчеркивающими принадлежность хозяина к потустороннему миру: руки, ноги и шея его то вытягивались, то укорачивались, причем не синхронно, поэтому одна из рук или ног могла оказаться в 2-3 раза длиннее другой. Да и вообще, весь его облик был какой-то зыбкий, плавающий, и если бы все это происходило в астрале, Андрей несомненно счел бы его личностью синтетической, возникшей из его, Андрея, собственных мыслеобразов подсознания.
Вопрос его, вернее форма вопроса, взятая явно из какого-то хиппейно-наркоманского арго, тоже весьма озадачил Андрея, поскольку менее всего соответствовал данной ситуации. Хотя, если она напоминала бред, то почему бы не считать этот бред списанным с бреда какого-нибудь торчка, объевшегося галлюциногенами.
- Здрасте, - сказал Андрей растерянно, - я, собственно, не ожидал, что меня здесь кто-то слушает, да и эту конструкцию, тем более обитаемую, встретить здесь никак не ожидал. Вообще-то обычно я свои стихи вслух не читаю, просто видимо здесь место какое-то особенное, импровизация получилась, и это впервые в моей жизни – я имею в виду здесь, на Земле.
- Ну, начнем с того, - сказало загадочное существо, болтая с полки то удлиняющимися, то укорачивающимися ногами, словно они были из тонкой резины, в которую то наливают, то откачивают воду, - что это не совсем Земля, это место встречи, или, так сказать, зона, граничащая с точкой сборки, и то, что ты видишь – одна из твоих глосс. Так что ничего удивительного, что у тебя импровиз прорезался, тут и не такое могло случиться.
- Я в этом не сомневаюсь, - сказал Андрей, - просто я привык, что такие вещи в астрале происходят, а это не астрал, по крайней мере я еще такого астрала не видел, хоть и полетал на своем веку. Ты, надеюсь, понимаешь, о чем я, ты ведь сущность потусторонняя…
- Еще бы, - усмехнулся «неустойчивый человечек», - потусторонней некуда. А ты, как? Кумарил или трескался? Или, может, по колесам? Хотя, я тех, кто на колесах сидит, не уважаю, они не из моей ведомости.
- Чего, чего? – Не понял Андрей, никогда не вращавшийся в наркоманских тусовках, - как-то странно ты говоришь, словно хиппи какой. А я думал, это чисто земное явление.
- Так ты не торчок? – Удивленно вытаращился на него человечек, - как же ты здесь очутился, да еще со всеми манатками? А я поначалу не разобрался.
- А, - наконец дошел до неподготовленного Андрея смысл услышанного сленга, - ты имеешь в виду, не наркоман ли я? Нет, только в юности пару раз травку курил, да и то, честно говоря, ничего не понял. А почему я сюда попал? Так кто ж его знает, я думал, ты мне объяснишь, раз ты из этой сакуаллы. Может, потому я что я мистик, внетелесник….
- Так ты духарь! – Облегченно проговорил человечек. – Рашн саньяса! Тогда понятно, тем более, не местный и не шаман. Небось в землянке живешь, Сатори дожидаешься! Так тогда, наверное, ты грибки псилоцибиновые потребляешь. Тут все духари, которые в схиму подались или Шамбалу с Беловодьем ищут, грибками балуются.
- Да, не балуюсь я грибками, я без этого путешествую, давно уже, я серьезно йогой занимался. Тут и без грибочков такое творится – голова кругом идет. Не знаешь, где, в каком мире и времени в следующий день окажешься. Вот теперь я здесь очутился, и поверь, мне это так же непонятно, как тебе. Объясни, кто ты такой, что это за базар наркоманский, что это за место, и вообще, что здесь происходит. Кстати, тут неподалеку, перед тем местом, где водоросли вдруг выросли, мои друзья остались. Их астральные тела в водорослях запутались, а физические как бы во времени и пространстве размазало. Лично я с таким явлением впервые встречаюсь и объяснить здраво никак не могу, хотя мистического опыта мне не занимать, и ребят, подобных тебе, я немало на своем веку повидал.
- Значит и грибы не хаваешь, - пробормотал человечек, никак не желающий слезать с торчковой тематики. – Стремно, тем более стремно, как ты сюда попал, видно это результат того смура, который здесь с недавних пор начался. Ладно, попробуем этот вопрос совместно решить… нет, в натуре – ни кислоты, ни геры, ни кокса?
- Да, нет же, далась тебе эта наркота! Тем более, ты сам, насколько я разбираюсь в медицине, внутрь весь этот хлам принимать не можешь. Не думаю, что у тебя есть желудок или вены.
- Нет, конечно, - почему-то сразу скис человечек, - без тела это – сам понимаешь, невозможно.
- Так какого же ты это фуфло гонишь? – Перешел и Андрей на соответствующую лексику, чтобы подыграть человечку. – Под центрового косишь? Тут тебе не Москва и не Питер, а местные вряд ли в системе тусуются.
- Ты понимаешь, чувак, - грустно проговорил человечек. В его тоне появилась доверительность, - понятное дело, ни шмалять, ни мазаться я не могу, и честно признаюсь, уважаю тех, кто в крепкой завязке – таких как ты, например, но, как не печально, мои профессиональные и бытийные интересы связаны с теми, кто так или иначе примыкает к системе. Но с другой стороны, и лес – моя прямая вотчина. А насчет центра – ты ж астральщик, сам знаешь, пространство у нас – штука фрактальная, мне не сложно в сей момент и в Питере и Москве очутиться – или в каком-нибудь Свято-Какашкине в Подмосковье, где торчки на дачах трескаются. Я прямым образом отвечаю и за кайф и за глюки. Сам знаешь, тут главное - сродство частот, резонанс, - наконец произнес человечек слова более «высокого штиля», - потому я и думал, что ты  тоже из системы.
- Тогда, что ты в лесу делаешь? Тем более в этой глухомани! Здесь же за сто верст живой души не встретишь, я имею в виду, человеческой, - оговорился Андрей, вспомнив, что лес просто кишит всякими духами и стихиалями, - ты же, как я понимаю, именно на людях завязан, их пранушку попиваешь, - не смог он избежать соблазна подколоть человечка, - ты же, если я правильно врубаюсь, дух стихиали наркоманов?
- Не совсем, не совсем, - проговорил человечек, - конечно, я напрямую с ними связан, но если бы их вообще не было, я бы тоже без дела не сидел, жил бы как все обычные духи стихиалей, вроде Мурохаммы или Фальторы, и обменивался с миром естественными природными энергиями. А с людьми бы дело имел не со всякой шушарой, а с народными целителями, которые в лечении естественные галлюциногены используют. Или, скажем с шаманами. Я ведь дух природных растительных галлюциногенов и звать меня  можешь Мескалинычем. Это, естественно, кликуха такая, настоящее имя, сам понимаешь, я никому сказать не могу. О чем это я… ах да, в последнее время в нашу психоделическую сакуаллу столько торчков въезжать стало, что только с ними дело иметь и приходится – ну и, конечно, обмен энергиями, мыслеобразами и все такое. Но это – закон природы, тут уж никуда не денешься - отсюда и мой Арго, хотя раньше я так никогда не базарил, но с кем поведешься – с тем и наберешься. А то, что мне твои стихи понравились – так не удивительно, мои торчки тоже все поголовно музыканты, поэты и художники доморощенные, но у них, как правило, туфта одна выходит, им кажется, когда у них башня едет, что они что-то конгениальное отчубучивают, но я то вижу, что все это бред сивой кобылы. У меня художественный вкус тонкий, изысканный, и то, что ты не фуфлогон какой, я постепенно начинаю въезжать.
- Ну, тут, наверное, ты не совсем прав, - польщено ответил Андрей, - обо мне говорить не будем – кому-то моя поэзия нравится, кому-то не очень, хотя я по поводу своего места в искусстве не сомневаюсь. Что же касается известных великих поэтов, тут все так – я лично ни одного большого поэта наркомана не знаю, хотя, говорят, Блок кокаин нюхал – так у него незадолго до смерти кокаиновое слабоумие развилось. Или Бодлер – так у того тоже не все в порядке с головой было. Но это скорее исключение из правил, а вот музыканты – в основном джазмены и рокеры – так те поголовно на наркоте, в том числе и гениальные. Взять хоть покойных Джимми Хендрикса, и Джима Морисона, и Дженис Джоплин, да и ныне живущих: за редким исключением все через ЛСД прошли.
- Это все верно, - закивал Мескалиныч, - только люди эти – действительно гениальные – во время своих творческих прорывов совсем в другую фазу сознания входят, и в нашу сакуаллу не попадают. У них своя особая, высокая, творческая, связанная с трансмифом, а к нам только обусловленные торчки въезжают, которые только нашу информацию считывают – а она однозначно бредовая. Другое дело, когда гений наркотой подорван и талант свой загубил – тогда он уже чисто наш, но в этом случае ни на что высокое уже и не способен – только нашу лабуду считывает. Блок тоже в наш огород въезжал, но незадолго до смерти, когда основательно гикнулся и свои «Двенадцать» написал.
- Что же ты так критически к своему миру относишься? – Усмехнулся Андрей. – Даже как-то странно. Кстати, кличка твоя «Мескалиныч» часом не с Кастанеды срисована? Там дух пейота «Мескалито» назывался. Но алкалоид мескалин, насколько я помню, в кактусах содержится, а ты что-то там о грибах и в частности о мухоморах говорил. Так в мухоморах не мескалин, а мускарин, так что тебя, наверное правильнее «Мускаринычем» звать.
- Так меня вначале и звали, - опустил глаза человечек, - но «Мускариныч» уж больно как-то сермяжно звучит, от этого имени дохлыми мухами за версту разит, это все равно, что «Мухоморыч». А я существо утонченное, прозападных настроений, и Мескалито, о котором ты упомянул, мой не такой уж дальний родственник. А то, что я о нашем слое так неуважительно высказался, так я из разжалованных, мы и повыше небеса видали.
- Что ты говоришь! – Поразился Андрей. – Я гляжу, у вас, духов это повальное явление. Я одного разжалованного знавал – он был очень древний, и сначала являлся кем-то вроде Гермеса – богом-посланником, а потом его в домовые разжаловали. При этом, с точки зрения человеческой морали ничего плохого он не сделал, напротив, очень благородно себя повел, но нарушил какое-то там Равновесие.
- И не говори, - махнул на него рукой Мескалиныч, причем та сразу удлинилась в пару раз. – Уж это мне Равновесие! Но ничего не поделаешь, не мы его установили, не нам отменять. Чтобы вверх по слоям продвинуться, века нужны, а слететь в один момент можно. Я, правда, не в момент слетел, постепенно съехал. А в чем я виноват, меня таким сформировали!
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Андрей, - что-то ничего не слышал про формирование духов. И откуда же ты в этот слой мухоморовый залетел?
- Не мухоморовый, - поморщился Мескалиныч, - это слишком узко, а сакуалла лесных галлюциногенов. Тут далеко не одни мухоморы, тут и алкалоиды спорыньи, и дурмана, и белены, и болиголова, и белладонны, и аконита, и массы других растений и грибов. Энергия их формирует особое глючное пространство, куда торчки въезжают. Такова моя вотчина. У конопли и мака, которые в других биотопах произрастают – другой, правда очень близкий слой, ну и понятно, всякие там пейоты, веролы, аяхуаски, коки – еще дальше от нас, тем не менее, все это сфера моих энергий, влияний и интересов, и я это неким образом персонифицирую в плане формы и в плане состояний. Поэтому-то вся эта хипейщина из меня нынче так и прет – ничего не поделаешь, форма. А когда-то я был в ином слое, в слое, сформированном по образу и подобию мощных творческих вдохновений. Это ваше, человеческое детище – естественно, не целиком и полностью, поскольку вдохновение – оно свыше вам дается, следовательно вы его перерабатываете и реализуете в какое-то произведение искусства. А если образ точно найден, то формируете и духа соответствующего, который на тонком плане является отражением этого образа, не важно, поэзия это, проза или живопись. Поэтому, Бог вам подает, а вы улавливаете и формируете образ в сотворчестве, в каком-то смысле получив некоторые функции Творца. Так что, с одной стороны я – ваше детище, а с другой стороны, я сам теперь на ваше сознание влияю, и, к сожалению, далеко не лучшим образом. Но здесь, как я сказал, моей вины нет, мне творец такие тенденции задал.
- И кто же твой творец, и кого ты в этом творческом слое из себя представлял?
- Первичный создатель, конечно, был, но в дальнейшем фигура его персонажа настолько обросла домыслами, дорисовками и дополнениями, что сейчас уже не возможно сказать, кто это был конкретно. Ну а с образом, которым я был в творческом слое, ты несомненно знаком.
- И кто же это?
- Кощей Бессмертный!
- Кто, кто?! – Андрею стоило немалых сил, чтобы не расхохотаться, столь нелепо звучало это заявление.
- Что, не похож? – Усмехнулся человечек. – Естественно, теперь и не похож, но ты же астральщик, должен знать, что форма у нас, духов, вещь условная. Тем более, я теперь, считай, и не Кощей Бессмертный, считай, Мескалиныч. Но, если нравится – пожалуйста!
И заскорузлый хипок в мгновение превратился в мумиеподобного злодея с крючковатым носом и горящими, как головешки глазами, упакованного в помятые, ржавые латы, затем снова вернулся в прежний «Джинсовый образ», очевидно среагировав на мысль Андрея, что с хипком ему легче общаться, чем с какой-то консервной банкой.
- В таком прикиде, - усмехнулся Мескалиныч, - мне в этом слое проще оставаться, все же основные частоты обязывают, поэтому преобладают хипейно-грибные тона. Конечно, можно было бы косить и под какого-нибудь исламиста-асасина, или под местного кама, это тоже вполне в духе, но у каждого свои личные пристрастия.
- А знаешь, - сказал Андрей, - случайно или нет, но я тут уже две недели  с приятелями по какой-то чертовщине разгуливаю. Сначала мы сюда приехали самоцветы для ювелирных поделок собирать, но теперь уже не до камней, тут бы крышу сохранить. Так вот, недавно я со своей девушкой оказался в каком-то месте – вернее – слое, где все было как в одном моем стихотворении – как будто некий творец это место с него срисовал.
- Ну, это ты себя несколько переоцениваешь, - вставил бывший Кощей Бессмертный, - скорее ты эти энергии почувствовал, и внутренним зрением тот слой увидел и описал – хотя, отчасти ты прав, своим стихотворением ты мог придать динамику, дать толчок для развития там событий. Тут присутствует прямая – обратная связь.
- Не знаю, тебе виднее, - продолжил Андрей, и вкратце описал их с Галей путешествие в стихотворное пространство.
- Окна, - пробормотал Мескалиныч, - опять эти окна, они в последнее время все чаще и чаще возникают. Я думал, они только у нас, в тонком плане появились, а выходит, и в Энрофе тоже.
- А что, - насторожился Андрей, - раньше их не было?
- Да, в том-то и дело, что не было. Кто-то нарушает Равновесие, и между сакуаллами возникают пробои, и начинается непредсказуемое смешение энергий и материй разных планов.
- Так, чего ж плохого, - пожал плечами Андрей, - разве плохо, что появилась возможность вот так путешествовать из слоя в слой, причем без всяких там астральных выходов.
- А я вот твоего оптимизма не разделяю, - серьезно посмотрел на него Мескалиныч. Андрей обратил внимание, что из речи галлюцинаторного духа в последнее время исчезли словечки из наркоманского сленга). – И сущности более высоких рангов тоже не разделяют. Ты думаешь, такой миропорядок и равновесие случайно заведены были? То что Земля и мир существуют, мы обязаны только разделению слоев. Когда-то, много тысячелетий назад, аналогичная ситуация уже возникала, и полчища демонов хлынули на Землю. Именно тогда в человеческой цивилизации Добро впервые смешалось со Злом, и частично перемешались грубые и тонкие материальные слои и разные временные потоки. Демиургам в дальнейшем, правда, удалось восстановить перегородки и отрегулировать Равновесие в новых условиях, но к прежнему Золотому веку, когда все было на месте, Земля больше не вернулась. Теперь возникает новый прецедент.
- Неужели, одно-два окна могут так расшатать мироздание, - удивился Андрей, никогда не слышавший историю появления Гагтунгра на Земле, которую в свое время рассказал Ане Варфуша. – И потом, с чего ты взял, что они только сейчас появились? Наверняка что-то такое и раньше было – тот же Бермудский треугольник или М-ский треугольник, или Шушморское урочище!
- О том, что они недавно появились, можешь мне поверить, - сказал Мескалиныч. – Меня именно в связи с появлением окон сюда и направили для разведки и блокирования… одного очень важного на Земле места – точки сборки Шаданакара. Не имею права сказать тебе, что это такое конкретно. Ну, так вот, кто в этом виноват, не знаю, в высших инстанциях мне не объяснили, а знают ли там – мне не известно. Но это явно чья-то злая искусная воля, поскольку создать такие окна чрезвычайно сложно – перегородки создавались Демиургами с учетом того обстоятельства, что некоторым силам обязательно захочется эти перегородки расшатать, как уже бывало. Чтобы создать такие окна, нужно добраться до Штурвала… тоже не могу сказать тебе, что за Штурвал такой, это секретная информация. Он тут, неподалеку расположен, и путь к нему я перекрываю. Потому-то твои дружбаны и не смогли сюда подобраться.
- Но почему?
- А в этой зоне такая причинно-информационная направленность, что они здесь через альтернативные события пропущены, и умерли – но ты не бойся – умерли только для этой зоны, но не вне ее. В их жизни произошли события, в результате которых они могли умереть: так, случайности, у каждого своё, но в результате их здесь нет, и быть не может. Практически ни один человек не может сюда явиться, здесь особая кармическая аномалия, запускающая именно летальную версию, правда в особом психоделическом состоянии аномалия выравнивается, поэтому-то я и был уверен, что ты – торчок, но теперь-то вижу, что причина в другом, ты – вестник…
- Это в каком смысле, - польщено потупил глаза Андрей. – Насчет альтернативной фатальной версии каждого из ребят – это я понял, я видел это, когда мы сюда подходили, - (Андрей пересказал то, что он видел), - и действительно, такого шлейфа, где бы  возможный смертный час изображался, только у меня не было, хотя до этого двоение своего тела я отчетливо видел. Даже как-то странно, наверное в жизни каждого человека была ситуация, когда он мог погибнуть, мне кажется, и у меня подобные ситуации были. И твой вариант с торчем также не подходит, я наркотиками последний раз баловался лет 15-16 назад… хотя, один необычный напиток я принимал лет 10 назад, но его к разряду наркотиков, пожалуй, нельзя отнести (Андрей, разумеется, имел в виду Сому, добытую в далеком прошлом, но не хотел сейчас касаться этой истории).
- В том смысле, вестник, - сказал Мескалиныч, очень странно посмотрев на Андрея, - что ты пришел на Землю для некой миссии, и в альтернативных судьбах не мог умереть. С тебя эту вероятность постоянно какая-то Сила убирала, правда, какая – не знаю, этого мне видеть не положено.
- Ну, - разочарованно протянул Андрей, - это я и сам мог бы предположить. Может на мне знак какой, так ты не стесняйся, скажи, когда раньше я в астрал выходил, то у меня всякие там сущности все время пытались похитить астральный медальон, и называли его «ключом» – его мне в астрале одна светлая душа подарила. Правда я до конца назначение его так и не понял. Может ты это имел в виду? Или еще, уже когда мы в экспедиции были, то мне та же самая душа в физическом мире явилась, и привела к месту, где я нашел вот этот маленький золотой самородок, - Андрей вытащил из-под рубашки шнурок с «коронеткой» и показал Мескалинычу, - видишь какой необычной формы, словно его специально отлили. После этого вся основная чертовщина и началась. Да, кстати, почему ты вначале меня за наркошу принял, а потом в вестники записал – ведь и правда, на первом медальоне стояла надпись «астральный вестник» – вы же, духи стихиалей, должны эти вещи сразу видеть. И в чем, собственно мое вестничество состоит, и какая миссия – мне пока тоже не ясно.
- Видишь ли, - сказал Мескалиныч, - ты о нас слишком по человечески судишь. Мы в своих действиях и чувствах намного менее самостоятельны, чем вы. Если дух вначале говорит одно, а затем – другое, значит у него программа такая – мы постоянно  запрограммированный спектакль играем с целью вашего обучения.
- Что за программа такая, кто вам ее разрабатывает?
- Я же говорю, мы обусловлены. В начале я видел то, что положено видеть духу моего слоя – в преломлении той энергии, которая лепит наши формы, а затем мне почему-то показали нечто большее – почему – не мне судить, мне вообще рассуждать не положено, и что я сказал, то сказал – больше ничего сказать не могу. А кто программу закладывает? Да сегодня один – завтра – другой. В настоящее время я должен подчиняться шаману одному, его Силавун зовут, он рядом с Телецким озером живет.
- Что ты говоришь! – Поразился Андрей. – Я о нем уже давно слышу, еще с Москвы. Один из тех, кто там, за зоной водорослей остался, его знает, он к нему несколько раз ездил, правда я так и не понял, чему собственно он у этого Силавуна научился. Может, ты расскажешь, кто он такой?
- Ну, - протянул Мескалиныч, - когда я буду знать, кто он такой, то не он мной, а я им буду управлять, а пока я вынужден ему подчиняться. Еще могу сказать, что он белый шаман, то есть с подземными духами дела не имеет, и конкретных людей не лечит, у него более общие задачи, например следить за Равновесием, и то, что он меня сюда прислал – это как раз связано с нарушением Равновесия. Естественно, лично я выровнять его не могу – это мне не по рангу, мое дело заглючить пространство, чтобы точку сборки от нежелательных влияний уберечь. Правда, задача моя местная, а процесс нарушения, как я понял, гораздо шире пошел.
- Да, - сказал Андрей, - все ясно, что ничего не ясно. Что такое точка сборки, это я у Кастанеды читал, но ты, очевидно, что-то другое в виду имеешь. У Кастанеды точка сборки – это нечто человеку присущее, и когда она сдвигается, человек как бы другой мир видеть начинает – очевидно, как я сейчас.
- Так все верно, - усмехнулся Мескалиныч, - у торчков она и едет, когда они глюк видеть начинают. Это как раз то самое и есть.
- Но ты ведь говоришь о какой-то зоне на Земле, здесь, неподалеку, которую ты каким-то образом перекрываешь. Кстати, на этот каньон мы полезли, поскольку нечто необычное тут обнаружить предполагали. – И Андрей рассказал Мескалинычу об истории с тоннелем Нуль-транспортировки. – Судя по всему, - закончил он свой рассказ, - как раз где-то здесь и рвануло, за несколько километров от того места, куда мы шашку кинули.
- Все верно, - закивал головой Мескалиныч, в пару раз удлинив свою шею, - это называется «пространство сбесилось» – прямое следствие тех самых окошечек.
- Так это не твоя работа?
- Да нет, если мне удается хорошо пространство заглючить, тогда это хотя бы на время точку сборки от прямого попадания убережет.
- Что значит «от прямого попадания»?
- А то и значит, что туда ни посторонняя материя, ни посторонняя энергия попадать не должны, иначе Равновесие еще сильнее тряханет, и начнется цепная реакция. Она, кстати, уже идет, только ее пока сдерживать удается. А ваш взрыв мне удалось отвести в сторону, в этом и заключается искусство заглючивания пространства, иначе та самая шашка, которую твой приятель по дури в окно засунул, прямехонько в точку сборки бы и угодила. Конечно, Земля от этого бы не погибла, но серьезные неприятности быть могли.
- Да, кстати, - вспомнил Андрей, - ты так и не сказал, что подразумеваешь под точкой сборки.
- А никакого противоречия вашему Кастанеде тут нет, - пожал плечами Мескалиныч. – Кстати, он хорошую рекламу моему родственнику Мескалито сделал, а следовательно и мне… хотя в ранге Кощея бессмертного мне лучше жилось – но тут уж не до грибов, тут уж радуешься той рекламе, которая нынешнему облику подходит…
- Опять ты отвлекся, - направил его к сути вопроса Андрей, - все тебя в сторону уводит.
- Так, что же делать, я же дух галлюциногенов, я и сам в сторону увожу, а следовательно и меня самого все время в сторону косит. Это и есть та самая «глючность»… да, о чем это мы?
- О точке сборки! – В который раз раздраженно напомнил ему Андрей.
- Ах да, о точке сборки… так вот, точка сборки есть у человека, а есть и у Матушки Земли, причем не одна, правда сколько их, мне по рангу знать не положено, но одна из них как раз здесь и расположена.
- Это мне не совсем ясно, - сказал Андрей, - я понимаю, Земля – сложное, многослойное образование. Если взять всю систему миров, так или иначе связанных с локусом Земли – ее Даниил Андреев  Шаданакаром назвал, - то это вообще нечто невообразимое. Но все же точка сборки, как я понимаю, должна быть у живого существа, наделенного сознанием.
- Так Земля и есть существо, наделенное сознанием.
- А, - протянул Андрей, - ты имеешь в виду нечто, как в повести Конан Дойля «Когда Земля вскрикнула»? Что где-то там под многокилометровой толщей породы находится трепетное белковое тело Земли, которое профессор Челленджер потревожил с помощью гигантского бура?
- Никакого Конан Дойля я не знаю, - пробурчал Мескалиныч, - но никакого белкового тела у Земли нет и быть не может.
- Но ты же сказал, что Земля живая. – Не унимался Андрей.
- Ты что, отупел совсем, по тайге путешествуя? - Возмутился Мескалиныч. – Так рекомендую драч зашанить, сразу воображение разыграется. Какой же ты на хрен астральщик, если понятие жизнь связываешь с белковым телом? Тогда и я, получается, не живой, а у меня, извини, отродясь белкового тела не было. Это только в русских народных сказках я в этом белковом теле, хоть и жутко худом, по земле разгуливаю и всяких Василис Прекрасных краду. Так вот, все пространства и энергии Земли, которые ты назвал Шаданакаром, и есть составляющие сознания, вернее, сознаний Земли – и никакого белкового тела. У этого сознания и системы тонкоэнергетических структур есть свои точки сборки в определенных местах Земли именно физической, геологической Земли локализованы. Одна из них здесь, неподалеку, а о других ничего не могу сказать, это не по моей ведомости. И свойство этой точки сборки таково, что она наблюдаема со всех пространств Шаданакара: откуда ни посмотри, ее можно видеть, она как бы пронизывает все пространства, а их больше двухсот. Понятно, если эту точку определенным образом двинуть, то и все пространства, а с ними и времена сдвинутся, и начнется непредсказуемый процесс – Землю начнет глючить…
- Это в каком смысле?
- А в том же, как у человека, с той лишь разницей, что глюки Земли материальны, то есть найдут свое воплощение в каких-нибудь непредсказуемых формах. Каких? Я даже загадывать боюсь.
- Это ты-то боишься, - усмехнулся Андрей, - главный специалист по глюкам?
- Ну, так мой масштаб человеческого плана, сам понимаешь, глюки Земли с человеческими несоизмеримы, как несоизмеримы последствия – для той же самой Земли. А уж какими последствиями для вас, людей, и нас, природных стихиалей, это обернуться может – об этом  и подумать жутко.
- Да уж, - сказал Андрей, - небось какой-нибудь Апокалипсис, всемирный потоп. Кстати, Блаватская пишет, что Апокалипсис уже четыре раза был, и каждый раз после этого человеческая раса сменялась. Жутковатая перспектива… может ты под глюками Земли именно это понимаешь? Другое мне как-то в голову не идет.
- Не совсем, - сказал Мескалиныч, - но потопами  все это, как правило и заканчивается – чтобы радикально решить проблему и избавится от виновников. Иногда, правда, в истории Земли этого удавалось избежать, и лечение проводилось другими, терапевтическими, что ли, методами. Но Апокалипсисам предшествовали именно глюки, и каждый раз – различные, какие – мне не ведомо.
- Да, - сказал Андрей, - невеселая картина вырисовывается. Ладно, надеюсь, что если Землю заглючит, как ты выражаешься, то тут уж ни ты, ни тем более я ничего поделать не сможем. Остается надеяться, что это произойдет не в ближайшем будущем. Отчасти из твоих объяснений стало понятно, что за чертовщина в здешних краях творится, и что это за окна такие. Наверное и бабочки, которые в фигуру великана выстроились – мы недавно это явление наблюдали – тоже к этим окнам и к этой точке сборки отношение имеют. Хотя, не понятно, кто это устраивает, с какой целью и, главное, что мне теперь дальше делать. В настоящее время меня судьба ребят больше всего беспокоит. Ты сказал, что они умерли только в пространственно-причинном континууме этой зоны, а за ней они как бы живы здоровы? И что они там делают?
- А ничего, идут себе преспокойно…
- Как это, идут преспокойненько, они же в зону должны давно войти, тем более там их астралы запутались.
- А весь фокус в том, что для тебя – раз уж ты сюда пропущен – время в тысячи раз ускорилось, поэтому, пока мы тут с тобой уже пару часов беседуем, они и сотой шага сделать не успели…
- Надо же, - поразился Андрей, - как это мне в голову не пришло! Я ведь с чем-то подобным встречался не так давно, тогда время тоже для внешнего мира остановилась. Но мне казалось, что эта остановка связана была с моей личной историей…. А их астральные тела как же? Они же их тела покинули.
- Да это тебе показалось, это с твоей точки зрения покинули, в астрале время размазано, а с их точки зрения – ни хрена не покинули. Все, друг мой согласно Эйнштейну…
- Надо же, - сказал Андрей, - выходит, я не случайно незадолго до этого феномен черной дыры вспоминал, там тоже нечто подобное должно происходить, если туда космический корабль начнет падать – там время как бы остановится. И здесь, значит, то же самое? А что, если я назад выберусь, то я ребят застану почти в том самом мгновении, в котором я их оставил? Хотя нечто подобное со мной уже приключалось. Кстати, а ты поможешь мне отсюда выбраться? Задача спасения мира – сам понимаешь – не в моей компетенции, будем надеяться, что это чисто местная аномалия, и конец света еще не скоро – надеюсь его не увидеть. Мне же сейчас, после нашей встречи идти вперед расхотелось. Ясно, что там впереди какая-то точка сборки находится, хотя мы рассчитывали место выхода тоннеля Нуль транспортировки обнаружить, а туда, как я понял, ни одному смертному ходить не положено. Так что мне, наверное, выбираться отсюда время пришло. Правда теперь я уже совершенно потерял ориентировку среди этих дурацких глючных водорослей. Где «вперед», где «назад» – не ясно. И даже, если я найду, где «назад» – вдруг оттуда не выйти просто так. Ты уж проводи меня, будь добр, а то, боюсь, как бы мне к тебе возвращаться не пришлось.
- Я тебя, конечно, задерживать не в праве, - сказал Мескалиныч, - тем более, раз ты сюда вошел, да еще без всякой наркоты, я над тобой власти не имею, но у меня к тебе маленькая просьба. Смешно конечно – я, да с какой-то там просьбой – да любой торчок любое мое указание безо всякой просьбы выполнил бы – причем я никоем образом на его свободу воли не замахивался бы – у него самого возникло бы желание, какое мне угодно – просто по принципу резонанса и той наркотической зависимости, которая ему по Карме отпущена. Но тебя я прошу, тем более, тебе это особого труда не составит.
- Ну, и что ты хочешь? – Посмотрел на него Андрей с сомнением. – Учти, ничего подозрительного я делать не буду, меня уже не раз заманивали во всякие ловушки. Куча времени и сил на это уходит, а мне еще ребят выручать надо.
- Ничего тебе их выручать не надо, все идет, как идет – просто вернешься, а они даже шага сделать с момента твоего исчезновения не успеют. Но сначала просьба…
- Ну, давай свою просьбу, но смотри, я человек бывалый – почувствую, если ты что задумал.
- Хочу хоть не надолго в свой бывший слой вернуться, к прежнему состоянию. Понятно, тут только кратковременный экскурс возможен, но хоть так. Ничего страшного за это время тут без меня не произойдет.
- Ну, и возвращайся, хоть навсегда, я то тут причем?
- Понимаешь, - развел  сразу удлинившимися в несколько раз руками Мескалиныч, - как говорят – и рад бы в Рай, да грехи не пускают. Мне без провожатого туда путь заказан. Думаешь, если бы я мог туда свободно перемещаться – торчал бы я тут среди этой галимой галлюциноторной хрени?
- Хорошо, - сказал Андрей, - понятно, иначе какой смысл в разжаловании, но я-то чем могу помочь? Я не Господь Бог, как я могу тебя туда переправить?
- Ты не Господь Бог, - терпеливо начал разъяснять Мескалиныч, отчего его шея удлинилась вдвое и, очевидно не справляясь я тяжестью головы, по-дурацки свесилась на «испанский воротник», - но ты можешь быть проводником, у тебя есть необходимый для этого творческий потенциал, я это сразу понял, когда ты свои стихи прочитал.
- Допустим, - продолжал сомневаться Андрей, - я тебя отправлю, хоть и не знаю, как это делать – а потом, как я без тебя буду выбираться?
- Да, не беспокойся ты, никто тебя обманывать не собирается. Во-первых, я долго там все равно не смогу удержаться – энергия быстро закончится, а ты в астрале больше положенного времени тоже не удержишься. Да и потом, мы же туда с тобой вместе слетаем – правда ты в астральном теле – и я от тебя сбежать не смогу. Да, и зачем мне, я, если захочу, и сейчас от тебя смыться сумею, в моем глючном слое затеряться проще простого – сто лет днем с огнем не найдешь.
- Ладно, уговорил, - сказал Андрей, - мне тоже интересно в этот слой слетать. Правда, в подобном слое мне уже доводилось бывать, но я так понимаю: если в прошлый раз это место напоминало сюжет моего стихотворения, то теперь оно может совсем по-другому выглядеть… так что я делать-то должен?
- Да, очень просто! Войди в замок Вечности и сымпровизируй стихотворение, какое на ум там придет.
- А где здесь замок Вечности?
- Как где, еще не понял? Вот этот сюрреалистический гриб и есть.
- Ах, да, - сообразил Андрей, - забыл, что он может в каждом слое по-разному выглядеть. И правда, для глючного слоя – лучше не придумаешь. Вот только насчет импровизации – я уж не знаю, что у меня получится, я при тебе впервые сымпровизировал, где гарантия, что сумею снова.
- Да ты не бойся, здесь получится, здесь все способности – даже те, что в тебе глубоко запрятаны, обостряются. Конечно, если бы этого дара в тебе в принципе не было – тогда бесполезно и напрягаться, никакой глючный слой не поможет.
- И на какую тему я должен импровизировать? - Все продолжал сомневаться Андрей. - Учти, про Кощея Бессмертного у меня вряд ли получится. Ты уж извини, меня этот образ как-то никогда не вдохновлял, а русские народные сказки мне мама последний раз лет в семь читала.
- Да, и не надо про Кощея, ничего вдохновенного на эту тему у тебя все равно не получится, а надо, чтоб вдохновенно. Тема принципиального значения не имеет, но лучше, чтобы что-нибудь психоделическое, это будет созвучно моему нынешнему слою, а вдохновенность проложит мостик в творческую сакуаллу. Кстати, местность в духе Кощея Бессмертного мы уже там, если захотим, сформируем.
- Ладно, заметано, - сказал Андрей, - только объясни, как в этот гриб забраться… и все же, ты так и не рассказал, почему ты из Кощея Бессмертного в Мескалиныча превратился, кто тебя разжаловал?
- Да никто конкретно не разжаловал, просто поддержка ушла и трансформировался в ту сущность, к которой уже раньше тенденция была. Я ведь и Кощеем Бессмертным всякие зелья поглощал, как мне по сюжету положено. Всякие там напитки бессмертия – а это все наркота в чистом виде, правда, естественно, астральная.
- А что за поддержка такая? – Не понял Андрей.
- Покуда в народе мой образ был популярен, покуда все новые и новые безвестные авторы подпитывали его идеями, я в этом творческом слое пребывал, и горя не знал. Вернее знал, но в той мере, в какой это было в сценарии обозначено. К сожалению, я сейчас плохо помню, что там происходило, попав сюда, я утратил большую часть воспоминаний, осталась только куцая схема. Итак, прошли годы и мой образ стал терять свою злободневность, люди все меньше и меньше мной интересовались, а в последнее время русские народные сказки вообще почти никто не читает. Даже дети. Сейчас куда большим почетом пользуется какой-нибудь летающий лох Карлсон или медоман Вини Пух. В один прекрасный день энергии, которая формировала мой образ за счет человеческих эманаций, стало катастрофически мало, а поскольку моя советница и лекарь Баба Яга постоянно поила меня настойкой из мухоморов и прочих растительных галлюциногенов, то я рухнул в зону природных стихиалей, а точнее – в сакуаллу растительных галлюциногенов этой зоны. В скором времени как раз началась психоделическая революция, поэтому я, помимо шаманов, колдунов и прочих народных целителей, стал общаться со всякими цивилизованными торчками, которые основательно пополнили мой словарный запас, и я со старославянского перешел на арго. Ну вот, а недавно меня подловил шаман Силавун, а для чего – я тебе уже рассказывал.
- А как же он тебя подловил? – Поинтересовался Андрей.
- Да, очень просто. Когда я одной группе духарей, обожравшихся грибками, которые на берегу Телецкого озера шмонялись, обеспечивал глюкалы с водной тематикой – близость озера что ли тематику навеяло - Силавун незаметно в наше глючное пространство проник и раскинул там сети. А поскольку я на тот момент был рыбой с зонтиком, то в эти сети и угодил. А дальше – дело техники, их брат, шаман, обучен, как нашего брата на себя пахать заставить. А впрочем, я уже не ропщу, вахта, которую я здесь несу очень важная.
- Да, занятная история, - сказал Андрей, - так как мне внутрь этого супер-глюко-мухомора попасть?
- Да там ящичек выдвижной должен быть, ты его выдвини и забирайся туда, а дальше автоматом все произойдет.
- А получится ли, - засомневался Андрей, - я ведь не в астральном теле нахожусь.
- Да ты не заморачивайся, - махнул на него рукой Мескалиныч, - здесь же особое пространство. Торчки тоже шанить или трескаться в обычном своем теле начинают, тем не менее, их потом Бог знает куда заносит.
Андрей походил вокруг основания гигантского гриба, затем обнаружил плотно задвинутый ящичек и  неуверенно подергал за ручку в виде маленького сморщенного гриба.
- Чего-то не вытаскивается. – Вопросительно посмотрел он на Мескалиныча.
- Ну, ты тормоз, - недовольно пробормотал Мескалиныч, затем его ноги удлинились, и он срыгнул с края ящика, словно на пружинках. Когда его ноги после длительного раскачивания вверх- вниз более менее приняли нормальные размеры, он подошел к Андрею. (Роста он оказался высокого, но, очевидно сохранив наследие своего славного прошлого, был худ, словно человек в последней стадии кахексии). Мескалиныч деловито подергал за ручку ящика, затем попробовал приподнять вверх, чтобы затем вытащить, как это часто бывает в шкафах отечественного производства, но ящик, хоть и довольно свободно ходил на пазах вверх-вниз, тем не менее явно застрял и не хотел выдвигаться.
- Вот блин, заржавело, - пробормотал он озабоченно, затем достал из джинсовой куртки пузырек с надписью «Конопляное масло», вылил в щель ящика, после чего благополучно его выдвинул.   
  - Полезай, - сказал он Андрею, - а я рядом сяду.
Они забрались, с трудом поместившись, в ящик, причем Андрей явственно ощущал материальную отчетливость Мескалиныча, к тому же от него так разило диким коктейлем лекарственных трав и снадобий, что у Андрея закружилась голова и возникло приподнято-возбужденное настроение, которое у него, как правило, появлялось непосредственно перед тем, как приходили стихи.
- Теперь задвигай что-нибудь психоделическое, - сдавленно пробормотал Мескалиныч, - тогда ящик, словно вагонетка доставит нас куда требуется.
- Объем имеет значение? – Спросил Андрей. Стихи уже рвались из его груди, хоть он пока еще даже не знал, о чем они будут.
- Главное, чтобы они были вдохновенными, а объем тогда сам себя определит. – Сказал Мескалиныч и приготовился слушать. И Андрея поперло, хоть еще минуту назад он даже не представлял, о чем будет сочинять, но так же как перед встречей с Мескалинычем, стихи полились из него совершенно естественно, и хоть и не имели прямого отношения к той обстановке, в которой очутился Андрей, были достаточно психоделическими.

ГОРОД

Я брел по видимости города
И постигал его невидимость,
Пытаясь, словно фалды полога
Оттенки давнего нанизывать.

Я раздвигал пласты истории
И, веря в вечную изменчивость,
Глядел, как внешним знакам вторили,
Стремились обрести очерченность,
Сливаясь из клочков туманного
Строений мертвенные призраки,
Как перекраивались заново
И, словно мыльные пузырики,
Бесшумно множились и лопались,
Напоминая о текучести,
Лачуги, храмы и некрополи,
Скорбя о незавидной участи.

Они вторгались в область зримого
Из тьмы веков и дня недавнего,
Их словно прошлое не приняло,
А настоящее задалило.
Они, не узнанные, высились
И через них сквозили площади,
Они пугали строем виселиц
И успокаивали рощами.

Но в мире ветреном и солнечном,
Где до заката дремлет мистика
В своем обличье мглисто-облачном
Лишь мне показывались изредка.

Так строки вех сиюминутности
Слагались в манускрипты вечности,
Где форма – временные трудности
И только Дух – оплот нетленности.


Наверное, стихи его действительно произвели впечатление где-то там наверху (знать бы на кого), поскольку сразу после того, как Андрей прочитал последние строки, ящичек въехал внутрь гриба (сидящие там еле успели пригнуть головы – вернее, пригнул Андрей, а Мескалиныч просто сморщился, укоротившись в два раза).
- Поехали! – Крикнул Мескалиныч, - и ящик, превратившись толи в вагонетку, толи в салазки, помчался с огромной скоростью.




























ГЛАВА 2

ДВА ГОРОДА

Сначала была полная темнота, и о том, что ящик продолжает движение, можно было судить только по тошнотворному чувству падения куда-то вперед. Причем никакого ветра в лицо, никакого потряхивания Андрей не чувствовал, из чего заключил, что полет скорее всего астральный, хотя никаких изменений сознания он не отметил. Вскоре движение, а вернее ощущение падения пошло резко вверх и Андрей увидел перед собой черное плоское, хорошо знакомое ему астральное небо, покрытое туманностями и россыпью звезд без знакомых созвездий, и подозрение Андрея насчет того, что его астральное тело незаметно покинуло плотное, переросло в уверенность. В следующее мгновение невидимая вагонетка прошила темную перегородку и тут же из темноты выехала в свет – утренний, туманный, слегка опалесцирующий. Андрей увидел, что они катятся по какой-то странно извивающийся монорельсовой дороге, висящей неведомо каким образом прямо в воздухе, и из-за тумана невозможно было разглядеть к чему она прикреплена (и прикреплена ли вообще). Тем не менее туман висел только на уровне монорельса и выше, а панорама развернувшаяся внизу хорошо просматривалась. Казалось полет (а вернее воздушная поездка) происходил над городом в котором Андрей узнал свою бывшую родину – Ленинград, причем высота, наверное, соответствовала низкому полету на вертолете – не над самыми крышами, но так, что каждое здание было видно как на ладони. Вскоре Андрей узнал и район, где они пролетали – это был хорошо знакомый ему Петербург Достоевского, то есть район Сенной площади, Фонтанки, канала Грибоедова и Крюкова канала - как раз те места, где Андрей накручивал километры своих одиноких прогулок. Именно там среди яви с ним произошли первые мистические видения, именно эти места неведомо почему наиболее глубоко проникли в его душу, при воспоминаниях о которых он испытывал щемящую ностальгию. Но это не был обычный полет над реальным городом. Ландшафт словно бы имел множество слоев, просвечивающих один сквозь другой на разных уровнях высоты, словно нечто воображаемое сквозило через реальное, или разные исторические периоды, этапы строительства и переустройства стали такой же видимой реальностью, как и настоящее. Андрей видел, как сквозь обветшавшие и облупленные здания Большой и Малой Подьяческих, являвшие собой печальное настоящее сквозили такие же, но новенькие, только построенные, как обновлялись набережные и ограды, молодели древние тополя. Но все это было только эпизодом: сквозь обновленный и ухоженный район Санкт-Петербурга уже виделись какие-то другие, по большей части бревенчатые здания с высокими заборами и подсобными пристройками для содержания животных – и это можно сказать в двух шагах от современного центра Санкт-Петербурга. А через этот слой уже был виден совсем сельский ландшафт с редкими убогими рыбацкими лачугами, деревянными лодками на каналах, лишенных всяких набережных и сетями наброшенными на тесовые заборы. И все это на фоне чахлых лесных островков посреди болотистой местности.
«Странно, - подумал Андрей, - по идее мы должны были попасть в какой-то особый слой, являющий собой кульминацию творческого полета – литературную или художественную, а тут явно прошлое и настоящее Ленинграда, существующее послойно и одновременно. Хотя это вполне созвучно моим стихам, правда я вроде бы и не Ленинград имел в виду, а видел перед собой какой-то воображаемый, фантастический город».
Словно подтверждая его мысли на устойчивую картину современного города и его отдаленных проекций стали наплывать городские ландшафты вроде бы не имеющие отношения к Ленинграду и Санкт-Петербургу. Это были виды на знаменитые архитектурные комплексы иных городов, и если бы Андрей в свое время попутешествовал по Европе, он без труда узнал бы и Сикстинскую капеллу, и Лувр и Нотр Дам и Версаль и Парфенон, словно воображение какого-нибудь Росси, Кваренги или Монферана во всем многообразии вкусов, стилей и пристрастий материализовались и наложились на их рукотворные детища. Этот второй, мнимый план ни на секунду не оставался в покое – одни наложения становились более яркими, другие угасали, неизменным оставался только первый план – вид современного города знакомый Андрею.
Виды наплывали один за другим, картины прошлого сменялись картинами, порожденными чьим-то воображением, и вот уже Европейские Барокко и Готика уступали мечетям и минаретам средневекового Багдада, чтобы через минуту уступить место какой-нибудь древнеславянской берендейщине с теремами, шатрами и петушками на кровле. Весь этот скоморошный задний план, казалось, не имел никакого отношения ни к настоящему, ни к прошлому Санкт-Петербурга, и Андрей хотел спросить об этом Мескалиныча, для чего повернулся назад, но к его удивлению заднее сидение пустовало и было совершенно не понятно, остался ли он в своем галлюцинаторном слое, толи покинул вагонетку уже где-то над мифологическим Санкт-Петербургом.
- Вот ведь, зараза наркоманская! – Вслух выругался Андрей. – Как теперь обратно выбираться и где его искать? Хотя, не исключено, что он остался там, где был – то есть я не оправдал его надежд. А может каждый попал, куда хотел: он в свое тридевятое царство, я – в какой-то фантастический Санкт-Петербург. Возможно, в глубине души я всегда хотел туда вернуться, ведь места, где провел свою юность навсегда остаются самыми дорогими для человека. Правда мы с этим Мескалинычем садились в один и тот же ящик, но ведь это все сплошная видимость и причудливая игра форм: он каким-то образом очутился в своей вагонетке, я – в своей. Интересно, а почему небесный монорельс как раз над моим любимым маршрутом проложен? Хотя, что ж тут удивительного? Мои ностальгические воспоминания как раз здесь и материализованы.
И действительно, вагонетка опустилась еще ниже, сейчас она двигалась над Мойкой – любимым маршрутом Андрея и вскоре поравнялась с мрачным заброшенным зданием, на острове Новая Голландия, где Андрея посетило видение черного магистра, которое чуть не заманило его прямо в холодную весеннюю воду.
«Здесь все начиналось, - подумал Андрей, - хотя, не здесь, раньше, в Трускавце. Интересно, если бы всего этого не произошло, где бы я сейчас был и чем занимался? Небось, не было бы в моей жизни ни Маркелова, ни Балашова, ни Лианы, ни летаргического сна, и работал бы сейчас каким-нибудь участковым терапевтом в районной поликлинике, жизнь была бы скучна и предсказуема, никаких тебе астралов, никаких черных магистров, никаких мировых диктаторов и концов света. И Ленка, наверное, была бы жива. Интересно, как бы она выглядела в тридцать лет? Небось, растолстела бы, как бомба, и пару спиногрызов мне родила»…
Тут его ностальгические мысли были прерваны самым неожиданным образом, поскольку доселе полное безлюдье города нарушилось самым неожиданным образом. В высоком полусгнившем заборе, окружавшем памятное здание и обрывавшемся прямо в воду открылась дверца. Андрей был готов поклясться, что раньше никакой дверцы в этом заборе не существовало, да и зачем она была здесь нужна, если забор обрывался прямо в воду? Тем не менее, дверца открылась (Андрей проплывал в своей вагонетке очень медленно на высоте 10 – 12 метров) и из нее вышли и преспокойно вступили прямо на гладь канала, нисколько не погрузившись в воду, два человека. Один - взрослый в черном монашеском плаще с капюшоном, из-под которого почти не видно было лица, и второй - ребенок в клетчатой ковбойке с короткими рукавами и серых шортиках. В этих двух Андрей без труда узнал черного магистра и самого себя лет десяти. И снова, как при их последней встрече, Андрей увидел в руках мальчика круглый предмет – как он полагал – некую миниатюрную копию Меркабы, правда разглядеть, действительно ли это она – было невозможно.
«А Галке-то не привиделось, – мелькнуло в голове Андрея. – Выходит, они все же встретились»!
В этот момент человек в капюшоне поднял голову и несомненно увидел Андрея, что-то тихо сказав на ухо мальчику, указывая в сторону нашего героя пальцем. Мальчик тоже поднял голову и с интересом взглянул на своего проплывающего над головой двойника – и хотя выражение лица его с такой высоты было трудно разглядеть, Андрею показалось, что мальчик как-то нехорошо улыбнулся. Затем он направил в сторону Андрея блестящий предмет и как-то по-особому повернул его другой рукой, как крутят кубик Рубика.
Непонятно, чего он хотел добиться, но от этого движения вагонетку швырнуло куда-то в сторону и вверх, словно какая-то неведомая сила изогнула монорельсовую дорогу под углом в 90 градусов. Когда после встряски Андрей пришел в себя, то увидел, что снова проплывает на высоте 12-15 этажного дома, склад и нежданные знакомые скрылись из глаз, и как раз под ним находится Нева и знаменитый медный всадник. И еще, Андрею показалось, что до его слуха донесся недовольный возглас черного магистра: «Ну что ж ты, опять перелет».
Не успел Андрей предаться размышлениям по поводу уведенного, как в пространстве развернулась метаморфоза, и это странное явление (хотя все, с чем сталкивался Андрей в последнее время можно было назвать странным) приблизительно состояло в следующем.
Все началось с того, что буквально на секунду вокруг медного всадника возникла прозрачно-зеркальная штука – чрезвычайно сложный многогранник, в котором Андрей, правда не без труда узнал Меркабу, в недра которой он погружался несколько дней назад, но гораздо меньших размеров, поэтому содержание граней-ячеек было невозможно разглядеть. Затем внутри Меркабы произошло движение – какие-то ячейки переместились, какие-то совместились, Меркаба лопнула и бесчисленное количество ячеек сформировали что-то вроде смерча вокруг медного всадника, при этом Андрей был уверен, что каждая ячейка содержит элемент какого-то события, возможно каким-то образом связанного с жизнью Андрея, хотя разглядеть это было невозможно.
Дальнейшие события развивались со стремительной быстротой. Город, такой цельный и устойчивый, правда не совсем реальный в силу наплывающих картинок, вдруг стал втягиваться в этот смерч, предварительно дробясь на аналогичные ячейки, тая, словно сахар в кипятке. Картина, развернувшаяся под Андреем, была поистине Апокалиптическая, реальность исчезала прямо на глазах, но как ни странно, эта глобальная катастрофа никак не затронула Андрея – он не почувствовал даже ветерка и вагонетку даже не качнуло, словно ее окружало невидимое, но мощное защитное поле.
Тем временем вихрь, возникший из Меркабы вокруг Медного Всадника, которого уже совсем не было видно, чудовищно разрастался, параллельно тому как город таял – и не удивительно, ведь он втягивал в себя всю его материальность, распавшуюся на ячейки. Вскоре города не существовало.
Андрей толи двигался, толи стоял на своем монорельсе, протянувшимся из бесконечности в бесконечность посреди бескрайнего черного космоса, а под ним бешено вращался огромный смерч, состоящий из бесчисленного количества ячеек-осколков.
Вскоре внутри смерча возникло нечто вроде разделения, словно посреди одного движения сформировалось другое, противоположное – затем смерч разделился на два языка: светлый, сияющий, вращающийся по часовой стрелке и темный, зловещий, закручивающийся в противоположную. В дальнейшем метаморфоза проходила по следующей схеме. Движение в темном и светлом смерчах постепенно замедлилось, смерчи начали втягиваться внутрь собственных воронок и вскоре превратились в две огромные Меркабы – светлую и темную, затем они лопнули, разлетелись на мириады ячеек, и процесс развернулся в обратном порядке. Ячейки разлетелись в разные стороны, сформировав две плоскости, из которых начали выстраиваться два города, два Санкт-Петербурга, где каждый был в чем-то копией другого, а в чем-то противоположностью, как два полюса магнита, и Андрей скользил на своем монорельсе между этих полюсов, проплывая над самыми крышами как у того, так и у другого. При этом, когда он рассматривал особенности того или другого города – как он их условно обозначил – «супер» и «квази», возникало ощущение, что он смотрит на поверхность воды, в которой отражен реальный город. Когда же он оборачивал голову в сторону другого Санкт-Петербурга, то оказывалось, что и этот выглядит, как отражение, но выглядит прямо противоположно, хоть и повторяет архитектурные пропорции и особенности другого. С одной стороны ему казалось, что он может буквально дотянуться до очередной крыши, а с другой стороны, что оба города находятся в недосягаемой глубине отраженного изображения.
В чем же было сходство этих городов? Прежде всего в том, что в обеих узнавался современный Ленинград, хорошо знакомый Андрею. В чем различие? А вот этого необходимо коснуться подробнее. Общая подсветка обоих городов была совершенно противоположной и тот, что возник из левостороннего вихря, вращающегося также в левую сторону, был погружен в глубокие сумерки с каким-то лилово-красноватым оттенком, но несмотря на это, как нередко бывает в астрале, все здания и предметы казались хорошо различимыми. Андрей подумал о том, что вид этого левостороннего города во многом схож с Антимосквой, где ему уже довелось бывать: город просто давил какой-то невообразимой тяжестью, которая, казалось, просто разливалась в его атмосфере. Все здания были словно бы выполнены из серого свинца, от них веяло какой-то безнадежностью, и держалось ощущение, что в атмосфере просто разлит неслышимый крик. Все формы зданий и архитектурных ансамблей хоть и напоминали в целом подлинники, но были выполнены из разнообразных многогранников, словно художник кубист изобразил Санкт-Петербург в своей оригинальной манере. Присмотревшись внимательнее, Андрей выявил еще одно отличие от реального Ленинграда.   Здесь не существовало новостроек, присутствовала только историческая, центральная часть города, и весь он был обнесен, как и Антимосква, крепостной стеной. В городе царило мрачное безлюдье, все здания глядели на Андрея темными пустыми глазницами окон, и только комплекс Петропавловской крепости и Зимний дворец поблескивали тусклыми красноватыми окнами. Было даже не ясно толи это свет изнутри, толи подсветка, хотя не существовало ни Солнца ни Луны, и над городом горели три мощных факела – над Ростральными колоннами и над шпилем Петропавловской крепости, где положено располагаться кресту.
Тут Андрей услышал глухой лязг огромных копыт и увидел первое одушевленное существо (вернее – двигающееся, поскольку оживший памятник трудно вписывался в понятие «одушевленный»).  Оказалось, что постамент детища Монферана опустел и над городом, слегка задевая крыши копытами, скачет, приближаясь, громадный всадник. Правда, когда он приблизился, оказалось, что этот радикально отличается от памятника Петру первому. Андрея настигал средневековый рыцарь, облаченный в глухие доспехи, полностью скрывающие его фигуру и лицо. Подобным образом был экипирован и могучий конь, так что если бы не пустой постамент и не события, развивающиеся именно вокруг знаменитого символа Санкт-Петербурга, Андрей вполне мог принять этот памятник за аналогичный, сошедший с постамента где-нибудь в Стокгольме или Праге. Впрочем, несмотря на изменившуюся экипировку какое-то неуловимое сходство с Медным всадником все же оставалось. Памятник медленно приближался к Андрею и тот, поскольку никакого управляющего устройства его вагонетка не имела, не мог ничего предпринять, чтобы избежать зловещей встречи, хотя приближение медного гиганта не предвещала ничего хорошего. Вагонетка катила теперь слишком медленно, а всадник скакал как раз наперерез, и Андрею показалось, что он уже сжал рукоятку огромного меча и слегка вытянул его из ножен. Андрей замер в растерянности, не зная, что предпринять. С одной стороны он помнил, что в астрале, какие бы угрожающие события не происходили, на проверку оказывались обычными страшилками, и он, в очередной раз перепугавшись, оказывался в безопасности. С другой стороны, сидеть в вагонетке, ничего не предпринимая тоже казалось не разумным. Андрей подумал, что может лучше выскочить из вагонетки, если встреча окажется неминуемой, но с другой стороны, где он окажется, выпрыгнув из своего транспортного средства? Повиснет в пустоте астрального космоса или приземлится в одном из городов по левую или по правую его сторону? Разбиться он не боялся, он прекрасно понимал, что находится в иной реальности. Весь вопрос состоял в том, какой город притянет: темный, зловещий, по крышам которого скачет закованный в латы всадник, и кто знает, может и дальше будет преследовать его, словно несчастного Евгения из поэмы Пушкина, или тот, по правую руку, который мы пока умышленно не описали. Андрей замешкался, и это избавило его от необходимости принимать решение. Последний десяток метров всадник преодолел слишком быстро и, как и боялся того Андрей, выхватил меч из ножен и обрушил его – вернее постарался обрушить – на вагонетку (чудище было как раз размером с реального Медного всадника), но в последний момент Андрей успел заметить, что навстречу ему рванулся меч, словно бы сделанный из хрусталя. Оба меча встретились над головой Андрея – при этом не возникло страшного удара, который должен был прогреметь при встрече столь огромных клинков, они просто беззвучно соприкоснулись и разошлись, и только тогда Андрей увидел, что по правую руку от него находится белый всадник в сияющих доспехах, вылепленный толи из света, толи из туманного хрусталя. Тут Андрей понял, что никакого удара и не могло произойти, поскольку это только два отражения на поверхности воды, каким-то образом являющие противоположность друг другу, свели свои клинки над головой Андрея, который непонятным образом вклинился между двумя отражениями. Единственное, чем сопровождалось столкновение двух мечей, вернее отражений – это рябь, пробежавшая по обеим Санкт-Петербургам. Вслед за рябью темный Санкт-Петербург лопнул, словно зеркало на мириады осколков – из которых он, собственно и возник, а затем процесс пошел в обратную сторону: из осколков сформировался левосторонний смерч, который стал удаляться и вскоре скрылся из глаз.
Светлый город, несмотря на сильную рябь, устоял, правда белый всадник исчез тогда же, когда разлетелся вдребезги темный город, и Андрей не успел заметить, как это произошло – возможно всадник просто скрылся за ближайшими домами.
Вагонетка Андрея, как ни в чем небывало продолжила свой неспешный бег по монорельсу над крышами светлого Санкт-Петербурга, и Андрей погрузился в созерцание его великолепия. Вскоре он впал в романтическое состояние юных грез. Как и его мрачный прототип, белый город с одной стороны был узнаваем, как Санкт-Петербург, но с другой стороны был чем-то совсем иным. Постараемся его описать, хотя адекватного описания все равно не получится, поскольку это был не только город-образ, но и город-состояние. Если же откинуть все не воспроизводимые детали, то состояние это можно было охарактеризовать, как «Белая ночь в Лисе» – вернее – 2-3 часа утра. Почему именно таким образом? Ведь Грин ни в одном из своих произведений не дал подробного описания этого, существующего только в его воображении ( или в другом измерении) города? Тем не менее было ясно, что он подразумевал южный портовый город, что-нибудь вроде Феодосии, где провел последние годы своей жизни. Этот факт никак не вязался ни с Петербургом, ни с белыми ночами, и тем не менее какую-то непонятную связь обеих городов Андрей чувствовал всегда, особенно в дни белых ночей. В эту пору особого юного томления Андрею всегда хотелось назвать Ленинград каким-нибудь Гриновским названием. Возможно подобное чувство охватывало всех ленинградцев, ведь не случайно только в Ленинграде праздник школьных выпускников с обязательным всенощным гулянием называется «Алые паруса». А водные театрализованные представления на Неве, когда парусники, подсвеченные розовыми прожекторами пускают из брансбойтов высоченные фонтаны, и за ними на водных лыжах стремительно несется Фрези Грант!  И все же, если бы всего этого празднества, сопровождающегося сутолокой и пьяным угаром вовсе не было, атмосфера «Алых парусов» все равно сохранилась бы.
Андрей прекрасно помнил то щемящее чувство сказки, которое перехватывало его горло восторгом, когда после окончания восьмого класса он со школьными приятелями бродил по булыжной мостовой Петропавловской крепости сквозь романтическую атмосферу 19-го века. Как остро переживалось ожидание того, что сейчас небо опустится на землю, что еще мгновение - и воздух расцветет радужной пыльцой и прямо над крышами помчатся дымчатые праздничные экипажи, будут сновать забавные господа в сюртуках и цилиндрах и роскошные дамы в длинных юбках и чепцах, а вокруг разольется простенькая мелодия колокольчиков из музыкальной табакерки. Стоит только, находясь у основания Петропавловки, задрать голову и вглядеться в ее 80 метровый золоченый шпиль. То есть нечто подобное тому, чем развлекался летающий Друд из Гриновского «Блистающего мира».
Что еще сказать? Вроде бы город как город, такой же пустынный, как его темно-свинцовый антипод, но здания его казались вылепленными из густого тумана и держалось ощущение, что еще миг и они толи взлетят вверх, толи растворятся. Хоть Андрей не заметил ни одного явного движения в городе, его не отпускало чувство, что все здания живут, двигаются, но стоит только на нем зафиксировать внимание, как оно застывает, словно в детской игре «Море волнуется – раз». То же самое и со слухом: Андрею все время чудился многоголосый шепоток, смешки, шажки, вспархивания, но стоило прислушаться, как все пропадало. Словно беспокойный ребенок, посаженный делать уроки, который занимается чем угодно, но стоит войти родителям, он тут же начинает старательно выводить что-то в тетради, закусив язык от усердия. При этом, как мы уже упоминали, город казался отражением на зеркальной глади вод, и чудилось, стоит обернуться и вот он, настоящий – однако нет - сзади только пустота черного космоса.
Глядя на полу эфемерную панораму, Андрей вдруг осознал, что в его голове снова, независимо от сознания экспромтом складываются строки – вроде бы и о том, что видит, а вроде бы и о другом.

Было зябко и сонно и рано
И светился проспекта проем
В неподвижной завесе тумана
Бледных зданий застыл окоем.

Ночь,  распавшись по швам на лоскутья,
Уползала в свой мраморный грот,
И набросил на тонкие прутья
Волны розовой марли восход.

Все, казалось, готово к показу,
Лишь развеять Гекаты вуаль,
Да промолвить волшебную фразу,
Например, про цветущий миндаль –
И откроются милые взору
Стрелка Невского, Зимний, Пассаж –
Лишь отдернуть потертую штору
За которой былого пейзаж…

Между тем пелена загустела,
Погружая картину в обман,
Смяв шоссе удлиненное тело,
Смыв прибежища спящих землян.

Вместо строгих кварталов проспекта
Очертился каньона провал,
Где возился бесформенный Некто
И поблескивал мутный канал.

Сны, что ночь в небытье уносило,
Вдруг восстали и хлынули прочь,
Словно утро придало им силы,
Хоть должно было в пыль истолочь.

И, как чары проказницы-феи,
Что резвятся в волшебном саду,
Беспокойные дети Морфея
Оседлали двойную гряду.

Но и хаос им быстро насучил –
Сколько ж можно в пятнашки играть?
Обернулись степенною тучей,
Что таращилась из-за бугра.

И когда осозналась дорога
С чередой серебристых дворцов
Я открыл, что стою у порога,
За которым утрачу лицо…

На востоке приятно алело,
Город ждал кавалеров и дам…
Я когда-нибудь бренное тело
Сдам ему. Только душу не сдам.

Не успел он произнести стихотворение, толи им придуманное, толи кем-то продиктованное в его сознании, как вагонетка резко пошла вниз и нырнула вглубь поверхности, на которой словно бы отражался город. В этот момент вагонетка с монорельсом исчезла, и Андрей понял, что падает уже по другую сторону отражения, где-то в районе горбатого мостика на канале Грибоедова. Наверное на мгновение Андрей потерял сознание, и последнее, что он услышал – но уже не в сознании, а кем-то произнесенное вслух:
- Смотри, милый, звезда упала.










ГЛАВА 3

ГОРОД ГРЕЗ

«Погасла Мария» – почему-то именно эти Блоковские строчки звучали в голове Андрея, когда он снова начал приходить в сознание.
«Откуда это, - подумал наш герой, - ах да, они, наверное, со звездой связаны: звезда – Петербург – белая ночь – прекрасная незнакомка – вот и получился Блок. Кстати, а причем здесь прекрасная незнакомка? Ах да, я же ее голос перед тем, как сюда свалился, слышал. Кого-то мне этот голос напомнил… ладно, сейчас открою глаза и окажусь в тайге… и ребята рядом… наелся уже всякой астральщиной!
Он открыл глаза – увы, никакой тайги! Судя по всему, астральное путешествие только набирало обороты. Хоть он и не помнил, как приземлился, и естественно не почувствовал удара, потеряв сознание в момент заныра в отражение, тем не менее поза его мало напоминала последствие падения. Оказалось, что он преспокойненько сидит на гранитных ступеньках недалеко от причудливого мостика, и мутные воды канала Грибоедова почти касаются его ног. Это место он хорошо знал: в двадцати минутах ходьбы от этого места Андрей когда-то жил, прежде чем переехал в Москву, и это место, поблизости от магазина «Океан», на углу Площади мира – бывшей Сенной, он частенько проходил во время своих одиноких прогулок вдоль каналов Ленинграда. А впрочем в том, что он оказался здесь, не было ничего удивительного (по крайней мере по сравнению со всем остальным, что здесь происходило), ведь он недавно проезжал на вагонетке именно над одним из своих маршрутов по Крюкову каналу, и если и сделал пару виражей, то очень незначительных.
Андрей огляделся. Все было и знакомо и незнакомо одновременно, как и во время его поездки над отражением города – по крайней мере на первый взгляд. Ближайшие здания за его спиной  имели тот же вид, что и с высоты, они были призрачно белесые, словно вылепленные из тумана, и у Андрея держалось навязчивое ощущение, что это только какие-то макеты, прообразы домов. Вскоре он заметил еще одну странность: при пристальном взгляде внешний облик зданий некоторым образом менялся, правда мало заметно – то появлялся, то исчезал какой-то портик, то менялась конфигурация мансарды – и вообще, архитектурные детали казались очень текучими, как очевидно и положено зданию, слепленному из тумана. Кстати, туман, но не густой полностью окутывал город, и эту деталь Андрей почему-то не мог припомнить, проплывая сверху. Как мы сказали, этот внешний туман был легеньким и оставлял видимость примерно метров сто. Держалось ощущение очень раннего утра, по сути дела еще ночи – в районе трех часов, поэтому наличие тумана казалось вполне закономерным. И еще на что обратил внимание Андрей. И часть мостика, и набережная примерно в радиусе двадцати метров от него, выглядели вполне материально устойчиво и не казались вылепленными из тумана. Дальше контуры расплывались, становились зыбкими, призрачными и словно бы не устойчивыми в деталях. Его словно бы окружал ореол земной Петербургской материальности, за границей которой наступала постепенная «эфемеризация мира».

«Я вернулся в свой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез»…

- вспомнились Андрею Мандаельштамовские строчки.
«Интересно, а где та, чей голос я слышал, кажется он мне знаком, - подумал Андрей, - и на ее милого интересно было бы посмотреть. Хотя, с чего я решил, что кого-то здесь увижу? Город при взгляде сверху казался безжизненным, да и вообще, какой же это город – так, туманный макет, очередная астральная обманка. Правда, если верить Мескалинычу, это какой-то особый, материализованный творческой энергией мир. Возможно, даже и моей. Неужели у меня столько энергии, что целый город материализовался! Хотя, это не совсем правильно, это обоюдный процесс – наверняка он стимулирует мое творчество, а мое творчество стимулирует его материализацию. А вообще-то, как в парадоксе про курицу и яйцо – что первично, что вторично – не установить. Так, и что теперь делать, куда идти? Сходить что ли на Подьяческую, посмотреть, как в другом измерении мой бывший дом выглядит? Правда, скорее всего какой-нибудь обман получится, как обычно в астрале бывает, наверняка все это растворится, как только я захочу в свой дом зайти, или еще раньше. И все же, почему во мне такой странный коктейль чувств? Тут и ностальгия, и Гриновское Несбывшееся, и тоска, и сладость, и предчувствие первой любви, и ощущение, что стихи сейчас прямо потоком польются. Подумаешь, Ленинград, вот если бы я в каком-нибудь сказочном Китеже оказался, или в Дантовских Эмпиреях, или еще лучше в Нертисе или Фляорусе, о которых Даниил Андреев писал! Кстати, а свой собственный опыт забыл? Мир «И» пожалуй, самое необычное, что только можно вообразить».
Андрей предался воспоминаниям своих прежних потусторонних блужданий, машинально вглядываясь в размытые контуры канала Грибоедова, как вдруг в дымке тумана увидел сначала бледное пятно света, а затем из этого пятна проступила густая продолговатая тень. Еще через полминуты можно было различить контуры длинной узкой ладьи и человека, стоящего на корме с темным шестом, который неспешно погружал в темные воды канала. Вскоре стало видно, что и лодочник и лодка полупрозрачные и тоже словно бы выполнены из густого тумана. Лодка выглядела как типичная венецианская гондола с богато украшенными бортами и сооружением вроде шатра, под которым могли разместиться 2-3 пассажира. Нос ее был причудливо закручен и на нем болтался допотопный кованый фонарь с тусклой свечкой внутри. Сам гондольер – вернее призрак гондольера тоже выглядел выходцем из 18 века – очень высокий, в припудренном завитом парике и треуголке, в расшитом камзоле и чулках – неестественным казался только огромный нос. Полупрозрачная гондола неспешно двигалась в направлении Андрея и примерно в двадцати метрах с ней и с гондольером произошла удивительная перемена: стоило пересечь невидимый барьер и из туманных призраков они превратились в плотных красочных прототипов. Камзол гондольера заблестел золотым шитьем, так, словно это был не бедный лодочник-перевозчик, а знатный господин. Лодка также сплошь сияла позолотой и причудливыми инкрустациями, словно предназначалась для отпрысков королевской семьи. Тут только Андрей понял, что огромный нос гондольера при почти полном отсутствии подбородка – это не лицо монстра, а обычная маскарадная маска Пульчинелла – средневекового итальянского Петрушки. Подобное лицо Андрей видел на одной иллюстрации к какому-то рассказу Гофмана из цикла «Фантазии в стиле Калло».
«Любопытно, - подумал Андрей, - причем здесь тогда Петербург и белые ночи? Хотя, с тем же успехом можно сказать,  «причем здесь гондольер и маскарад»! Впрочем, если вдуматься, то маска его вполне уместна – всё здесь гигантская символическая маска, за которой скрывается какая-то неведомая реальность и высший смысл. Такое впечатление, что разыгрывается грандиозный спектакль, где я играю не последнюю роль. Знать бы, какую»…
Тем временем маскарадный гондольер причалил к последней ступеньке спуска и замер, не говоря ни слова, словно приглашая Андрея к занимательной прогулке по каналам туманного Санкт-Петербурга.
«Ага, - подумал Андрей, - как в названии песни «Приглашение к путешествию». Только все эти астральные приглашения превращались в очередную ловушку. Наверняка нечто подобное и сейчас предусмотрено. С другой стороны все эти испытания преодолимы и только помогают выяснить еще одну детальку в строении потустороннего мира. К тому же эта гондола должна привести к узлу каких-то событий, а то не ясно куда идти и что делать – город ведь пуст, по крайней мере с высоты пустым казался.
- Ну что, любезный, - уже вслух обратился он к гондольеру, - прокатиться приглашаешь? А какова такса? Какая у вас валюта в ходу? Небось ни рубли, ни баксы, или, если вы действительно венецианский гондольер, то лиры затребуете? Хотя, если судить по прикиду, вы из восемнадцатого века пожаловали, а тут уж я вообще не в курсе, какая валюта в ту пору в Венеции ходила. Так вот, ни долларов, ни лир, ни тем более каких-нибудь пистолей или пиастров у меня с собой нету.
Собственно никакого внятного ответа Андрей и не собирался получить. Обычно существа астральных миров либо вообще ничего не отвечали, либо ответы давали невпопад, что свидетельствовало об их крайней ограниченности, за исключением, конечно, тех случаев, когда ему попадался кто-нибудь из Иерархии, наподобие черного магистра или Ио. По гондольеру же было видно, что он обычный функционер нижнего звена, и разговор Андрей повел скорее с самим собой, как мы иногда разговариваем с бессловесными животными. Как он и ожидал, ответ оказался несколько неадекватен:
- Сценарий, нужен сценарий!
- Сценарий? – Удивился Андрей. – При чем здесь сценарий! Здесь что, МХАТ или Ленфильм какой-нибудь? Ладно, ваш ответ мы расценим по-своему, возможно под этой фразой вы подразумевали нечто другое, но пока что я приму ваше приглашение и сяду в лодку. Будем считать, что это и есть начало какого-то неведомого сценария.
Он соскочил со ступеньки и уселся в беседку, украшенную разнообразными архитектурными излишествами. Гондольер что-то еще пробормотал о том, что всем здесь необходим сценарий, затем оттолкнулся шестом от гранитной ступеньки и гондола поплыла по течению в сторону Невского. Андрей несколько раз пытался выяснить у бестолкового ряженого, куда они, собственно, плывут, но добиться от него каких-то объяснений, помимо необходимости какого-то загадочного сценария, ему так и не удалось, гондольер, как истукан стоял на корме и изредка погружал шест в воду, что не особенно сказывалось на скорости лодки.
«Ладно, - подумал Андрей, - все равно от тебя ни хрена не добьешься, раз плывем, значит куда-то приплывем, здесь ничего не бывает просто так. По крайней мере, как говорят китайцы – сидеть лучше чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть. Чем бесцельно бродить по пустому городу, лучше совершить водную прогулку и понаблюдать за происходящим».
Он откинулся на мягком, обтянутом пурпурным атласом креслице и стал наблюдать за медленно проплывающим мимо бортов городом. Окружающая картина была все той же – вокруг Андрея держался ореол около 20 метров, в радиусе которого и вода, и набережная выглядели материальными и устойчивыми, за этим же рубежом начиналась дымка тумана и за ней все казалось размытым и эфемерным. На расстоянии же примерно ста метров вообще ничего невозможно было разглядеть. И тут, подплывая к очередному мостику, Андрей увидел новых обитателей пустынного города. Вначале, как и гондольер, они казались туманными фигурами, но когда гондола подплыла на расстояние ореола вокруг Андрея, они превратились в материальные и красочные, в человеческий рост,  живые марионетки классического вида. Это был обсыпанный пудрой, в нелепой белой рубашке с рукавами до земли и огромным гофрированным воротником под подбородок, в ермолке и с маской скорби на асбестовом лице Пьеро, а также с крючковатым носом в обтягивающем трико и плаще «домино» Арлекин. Пьеро, как и положено, толи стоял склонившись, толи висел на перилах мостика, скорбно глядя в темные воды Фонтанки, Арлекин же нервно ходил взад-вперед, словно заведенный. При виде гондолы оба оживились и что-то забормотали вразнобой, причем Андрей снова несколько раз разобрал слово «сценарий». В этот момент лодка нырнула под мост, а когда оказалась с другой стороны, то оба балаганных персонажа тоже переместились на другую сторону, с непонятной мольбой глядя вслед гондоле, при этом к ним уже присоединился непонятно откуда взявшийся бравый усатый капитан в треуголке, гусарском мундире, и блестящих сапогах выше колен. Капитан лихо отдал честь и гаркнул невпопад «Да здравствует король!», а жестокий Арлекин неведомо откуда вытащил увесистую палку и врезал со звоном по спине висящему на перилах Пьеро, который лишь скорбно вздохнул, обсыпая темную воду белой пудрой.
К этому времени мостик вышел из зоны «оживляющего ореола», облики балаганных героев стали призрачными, туманными и, как показалось Андрею, из них словно бы ушла жизнь и они бестолково застыли на мостике.
«Так-так, - подумал Андрей, - в какой-то балаганный город попал. Непонятно, какое отношение имеют эти итальянские персонажи к Санкт-Петербургу и белым ночам. Хотя, с другой стороны, в моем сознании эта связь всегда существовала, сам не знаю, почему. Кстати, не только у меня, но и у Блока, по-моему, и у некоторых других литераторов серебряного века. Интересно, а почему этот капитан крикнул «Да здравствует король», он за короля гондольера что ли принял? Обманулся золоченым камзолом? Он ведь, как персонаж, всегда был этаким бравым идиотом. Или»… - Тут Андрей впервые оглядел себя, доселе поглощенный только внешними событиями. Его догадка подтвердилась, на нем оказались роскошные королевские одеяния какого-нибудь короля-солнце Людовика 14, и было совершенно не понятно, почему он не заметил этого раньше. Андрей заключил, что этот роскошный наряд появился на нем недавно, возможно, когда он садился в гондолу, или даже под мостом – и в этом не было ничего удивительного для астрала, поскольку одежда могла здесь меняться и даже совсем исчезать в любой момент, нередко сменяясь за время астрального путешествия 5-10 раз без какой-то видимой причины. Правда, как правило, это были всякие свитера, брючки и комбинезончики. Андрей машинально потрогал голову – все правильно, как и положено, голову венчала золотая корона, усыпанная драгоценными камнями, а на лице оказалась незамеченная ранее, каким-то образом совершенно не мешающая маска, судя по всему действительно изображающее антропоморфное улыбающееся солнышко.
«Воистину, король-солнце», - подумал Андрей внутренне усмехаясь. Он прекрасно сознавал, что обольщаться королевским обликом в астрале особенно не стоит, поскольку все внешние формы были здесь лишь видимостью, и в скором времени он мог оказаться в лохмотьях либо совсем без одежды.
«Все здесь перепуталось: король французский, персонажи итальянские, город русский, к тому же и с эпохами - неразбериха - продолжал размышлять Андрей, - а впрочем, так и положено на маскараде».
Андрей медленно проплывал по каналу Грибоедова по вроде бы хорошо знакомым местам (Невский они еще не пересекли), но картина, между тем несколько изменилась. Лодка по-прежнему плыла посередине канала и «ореол материальности» не доходил до обеих набережных – может поэтому туман на уровне этих набережных сильно сгустился и представлял собой что-то вроде двух бесконечно вытянутых  вдоль канала полупрозрачных ширм. Все здания, деревья, фонарные столбы и живые существа, находящиеся по ту сторону ширм, отбрасывали на эти ширмы четко очерченные тени, как и положено, плоские, двумерные. Теперь народа (вернее теней) стало неожиданно много, и где они прятались до сей поры было совершенно непонятно. За ширмами происходило таинственное бестолковое действо, тени бесцельно сновали туда-сюда, сталкивались, расходились, раскланивались. Кто-то, в высоком котелке на голове чинно прогуливался под ручку с дамой в пышном платье до земли и шляпке, напоминающей чепчик, кто-то спешил на службу с бумагами под мышкой, периодически по экранам проносились тени пролеток. Эта двумерная проекция рутинной текучки периодически перемежалась какими-то театрализованными представлениями. То появлялись пары в разнообразных национальных костюмах, отплясывающие польку под неслышный аккомпанемент ( все тени, мелькающие на обоих экранах были беззвучны). То разыгрывалось нечто наподобие пьесы, поставленной Карабасом Барабасом под названием «тридцать три подзатыльника» (очевидно фрагмент этой пьесы Андрей видел на мостике), где тень Арлекина лупцевала тень Пьеро, а затем вместе с непонятно откуда взявшейся Коломбиной вскакивала в проезжую пролетку и исчезала с плоскости экрана. То некто в обтягивающем трико разыгрывал пантомиму, то пластично шагая на месте, то вдруг, словно наталкиваясь на невидимые стены начинал метаться по плоскости экрана. То разыгрывались сцены из какого-то китайского уличного шествия, где несколько человек передвигали вдоль экрана огромного дракона. Во всем этом не было никакой системы, отдельные группы теней действовали совершенно вразнобой, и создавали на экране бестолковую сутолоку. От всей этой мельтешни у Андрея зарябило в глазах, но совершенно неожиданно в голове снова начало складываться импровизационное стихотворение, и он почувствовал непреодолимую потребность прочитать это стихотворение вслух, что он тут же и сделал. Стихотворение, как и его предыдущие импровизации были не совсем о том, что он видел, а скорее отражало его желание чтобы белая ночь, изрядно ему надоевшая, сменилась бархатным августовским вечером, наполненным шорохами, светлячками, темными парковыми аллеями, желтыми фонариками и влюбленными парами.

Гондола скользила по глади канала,
К причалу сбегались прозрачные тени,
Казалось, мелодия где-то звучала
И вроде бы кто-то кривлялся на сцене.

Затем этот Некто в асбестовой маске,
В ермолке Пьеро и плаще Арлекина
Умчался на резвой скрипучей коляске
Туда, где мелькала средь ив Коломбина.

Все стихло. Ладья под шестом гондольера
Ныряла сквозь низкие мутные арки,
А рядом в проеме прибрежного сквера
Таращился сумрак, тревожный и маркий.

Казалось, неслышно открылись ворота,
И статный привратник с мерцающей свечкой
Манил из подземного гулкого грота
Очнувшихся после сиесты беспечной.

Затем (не сменилась и первая стража)
Он выпустил в мир мотыльков миллионы,
Что в мареве быстро густеющей сажи
Забавно кружились у бледной колонны.

Как будто безмолвные хрупкие души
На час посетили родимые земли
И тщетно пытались, порядок нарушив,
Средь окон найти позабытые семьи.

Пока Андрей занимался этим странным декламированием, неизвестно для кого, неизвестно зачем, у него держалось четкое ощущение, что произносит заклинание, которое должно произвести какое-то волшебное действо в окружающем мире.
«Ну, вот и сценарий, - догадался Андрей, произнеся последнюю строчку. – Хотя, какой же это сценарий? Тут, собственно, ничего не происходит, ни вереницы действующих лиц, ни событий – декадентское символическое стихотворение не может быть сценарием, тут проза нужна. С другой стороны, если бы меня романом осенило, мне что, пришлось бы его несколько дней тут зачитывать? Нет, видимо эта импровизация и есть заклинание, только почему-то здешние аборигены назвали его сценарием, другой вопрос, зачем это им надо… Ну, что ж, я тут как никак Король, и королевским своим решением повелеваю: да будет так»!
Между тем вокруг действительно что-то менялось. Густой туман, образовавшей две ширмы вдоль набережной постепенно растворялся, но светлее от этого не стало, наоборот атмосфера белой ночи неожиданно сменилась августовским душистым вечером, и в густеющем мраке один за другим зажигались желтые фонари.
«Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей»…-

Снова вспомнились строки Мандельштама, и в этот момент туман окончательно рассеялся, и Андрей увидел, что пока они плыли в зоне густого тумана, то успели переместиться в узкую Лебяжью канавку рядом с Летним садом. Вдоль берега собралась разношерстная публика, словно бы перенесенная сюда из конца девятнадцатого века, и хотя Андрей ожидал увидеть продолжение маскарада, маскарадные костюмы и маски исчезли. Здесь публика по большей части придерживалась моды конца Викторианской эпохи, но наряду со строгими чесучовыми сюртуками, высокими цилиндрами или атласными платьями до земли, немало было и характерных профессиональных костюмов: легко угадывались английские моряки, военные, студенты, курсистки, лакеи, и среди них уже не встречалось балаганных Пьеро, Арлекинов, Полишинелей и Коломбин. Пропали также мимы в трико и огромные китайские драконы из шелка и рисовой бумаги.
Публика двумя торжественными эскортами расположилась с обеих сторон Лебяжьей канавки, многие держали в руках факелы, украшенные разноцветными лентами, бросающими праздничные блики в темные воды канавки. Другие горстями кидали в воду благоухающие лепестки роз, гладиолусов и тюльпанов, а юные девушки в белых шляпках – целые букеты подснежников, фиалок и ландышей, хотя подобные цветы больше гармонировали с началом лета. Вся эта непонятная торжественность сопровождалась вспышками праздничных фейерверков и одиночных петард.
То и дело раздавались громкие (и, как показалось Андрею, вполне искренние) выкрики: «Король-звезда, да здравствует король-звезда»! – И толпа разражалась громогласными «Виват!», бурными аплодисментами, и выкриками «Браво, брависсимо!», словно выражала свой восторг по поводу спектакля или концерта, на котором Андрей на бис исполнил очередную знаменитую арию.
Наш герой неловко приподнялся и машинально начал раскланиваться, совершенно не готовый к столь бурному приему торжествующей публики. Было такое впечатление, что его лицо ( маска сама собой исчезла) и вообще весь его облик здесь хорошо известны, словно он тут не раз бывал, и не раз проплывал в золоченой гондоле. Андрей присматривался к лицам, благо Лебяжья канавка была узенькой, и через каждые 10-15 метров горели фонари – да и факелы неплохо освещали публику. Нет, большинство лиц казались ему незнакомыми, но в отличие от прежних своих астральных путешествий, и особенно по Антимоскве – Друккаргу, где толпа состояла из унифицированных фигур и лиц со стертыми чертами, здесь каждая фигура носила яркие признаки индивидуальности как в плане лица, так и в плане конституции и одежды. Андрей даже сказал бы, что столько харизматичных личностей, собравшихся в одном месте, он никогда не встречал и в обычном земном мире. Тем не менее выглядели они даже излишне хрестоматийно, словно сошли с иллюстраций к классическим романам Диккенса, Достоевского, или скорее даже Александра Грина, поскольку лица и фигуры словно бы возникли в результате совместной работы кисти художника-иллюстратора и пера писателя-романтика. Да, Андрей точно помнил, что ни одного лица из толпы (кстати, не такой уж и многочисленной) он раньше никогда не видел ни на земле, ни в астрале, но тем не менее держалось отчетливое ощущение, что многие персоны здесь ему странным образом знакомы, и даже кого-то он может назвать по именам. Тут у Андрея возникла догадка – пока только догадка - что вся эта публика, выстроившаяся вдоль обоих берегов Лебяжьей канавки и взаправду литературные герои, среди которых он узнает тех, с которыми успел познакомиться по книгам.
Вот швырнула в воду букетик фиалок стройная гибкая девушка в длинном клетчатом платье с вьющимися рыжими волосами с очень милым, хоть и простоватым лицом, и Андрей подумал, что это не иначе, как Тави Тум – невеста летающего человека Друда. Вот белокурая Ассоль в светлом обтягивающем ситцевом платьице застыла, словно изваяние, закрывшись ладонью от фонаря, словно от яркого солнца. А вот высокий, худой с мрачным вытянутым красивым лицом, в форменной студенческой шинели – не иначе, как Родион Раскольников, хоть и без топора под мышкой. А этот елейный светловолосый монашек – вылитый Алеша Карамазов. А эта трагическая красавица в черной шляпке с пером страуса и вуалью – конечно же Блоковская Незнакомка. И – тут можно привести еще не один десяток примеров. Андрей обратил внимание на то, что некоторые литературные персонажи были словно ожившие иллюстрации. Так таинственная незнакомка, помимо Блока, была несомненным детищем Ильи Глазунова, альбом репродукций которого Андрей неоднократно перелистывал, и всегда задерживался именно на этой иллюстрации. Ему казалось, что этот образ  в точности соответствует возникшему в его голове еще до того, как он познакомился с творчеством художника.
  Некоторых же своих знакомцев он никогда не видел на иллюстрациях, либо видел, да не запомнил, но когда появилась хрупкая миниатюрная красавица в серебристом обтягивающем платье с какой-то невообразимой прической, Андрей сразу узнал в ней марсианку Аэлиту, хотя родительское собрание сочинений Алексея Толстого и было лишено иллюстраций. Тем не менее в далекие годы отрочества образ этот произвел на Андрея очень странное болезненное впечатление, отчего тот чуть ли не на год впал в глубокую депрессию.
«Любопытно, - думал Андрей, машинально помахивая рукой, словно генеральный секретарь, публике, которая по какой-то причине принимала его явно не за того, - мечтал ли я когда-нибудь встретить вот так запросто любимых литературных героев. Хотя, не только любимых, как-то меня ни Раскольников, ни Алеша Карамазов особенно не интересовали. К тому же здесь столько незнакомцев – но это лишний раз подтверждает, что в наличие не плод больного воображения, иначе я бы, наверное, только знакомые лица видел. Впрочем, Бог его знает, во сне мы тоже много незнакомого встречаем.  Все это, конечно, фантомы, а не ожившие герои, да и вообще, где доказательства, что эта вон девушка именно Тави Тум? Спросить у нее что ли? Да не удобно как-то прямо из гондолы орать, тем более меня здесь почему-то за короля считают, и наверное по этикету мне это делать не следует. А интересно, почему они все в Петербурге оказались? Ну, Раскольников, или там этот блондин, каким я всегда князя Мышкина представлял – им по сюжету положено, но что здесь капитан Грей делает, или вон та, воздушная – не иначе, как Фрези Грант? Или они с той поры, как выпускные гуляния стали называть алыми парусами в Питер переместились? С другой стороны, все это, конечно, причудливая игра энергий, и эти материализовавшиеся на тонком плане герои могли любой образ принять и оказаться в любом городе. Возможно, все, что я здесь вижу, материализовано в угоду мне, поскольку меня здесь почему-то за короля принимают, а попади сюда кто-то другой, и он всех этих героев совсем в другом облике увидит, и, возможно, в другом городе. Значит все эти старые знакомые и мой любимый Летний сад на основе моего же воображения материализованы, и королем здесь быть – не такая уж великая честь. Или вообще это меня Мескалиныч глюками наградил за то, что я его отправил, куда он хотел. Интересно, сможет ли он без меня обратно вернуться? Да, собственно, какое мне дело, и без меня с ним его духовные начальники разберутся. Как-то странно, все плывем, плывем, а Летний сад не кончается, уже давно должны в Неве оказаться. Он же маленький, его на такой лодке вдоль Лебяжьей канавки за пять минут пересечь можно!
Андрей перевел взгляд на гондольера, на которого совершенно не обращал внимания с того момента, как гондола вынырнула из тумана в районе Летнего сада – но на прежнем месте прежнего гондольера не оказалось, а может это был и он, только кардинально изменивший свою внешность. Вместо расшитого золотом камзола на нем красовался грубый морской свитер с воротом под подбородок и странной конструкции сапоги с передними щитками до чресл (кажется похожие сапоги носили солдаты гренадерского полка времен Петра первого). Весь этот облик преобразившегося гондольера – и этот грубый свитер и неудобные тяжеленные сапоги, и это утрированно мужественное обветренное лицо морского волка с тяжелой челюстью и прищуренными, плакатно глядящими в светлую даль глазами был Андрею, как и многое здесь, до боли знаком, хотя, очевидно, дело было не столько в знакомой внешности, сколько в пронзительном дежавю. После мучительных попыток вспомнить, где он мог видеть этого морского волка, Андрей решил, что скорее всего это какой-то персонаж из Джека Лондона, Джозефа Конрада или Жуль Верна, которые создали немало ярких морских образов, несомненно существующих в образе духов в том самом творческом слое, по которому проплывал Андрей. Правда, какое отношение эти герои имели к Петербургу ( как и многие здесь) было не понятно.
«Наверное, - думал Андрей (моряк по-прежнему молчал), - всё это души из тех литературных произведений, которые я в Ленинграде прочитал, а поскольку это творческое пространство именно я оживляю, поэтому они здесь и оказались. Причем, что интересно, пока я стихотворение не прочитал, все были туманными тенями в обезличивающих масках, теперь же они как живые и маски сбросили. Нет, как же это здорово, оживить целый мир – в этот миг возникает чувство, что ты Создатель, чуть ли не Господь Бог»!
Эти торжественные мысли были прерваны самым неожиданным образом. Вода неподалеку от гондолы вспенилась, и из Лебяжьей канавки, в которой ничего крупнее кильки никогда не водилось, появилась темная, поблескивающая от света факелов масса, размером и формой напоминающая лоб касатки. Затем, показавшись из воды всем своим пятиметровым телом, эта толи гигантская рыбина, толи небольшой зубастый кит, разинув огромную пасть ринулась на лодку, вызвав панику и крики ужаса в толпе.
Не растерялся только преобразившийся гондольер. С видом бывалого морского волка, для которого встреча с подобным чудищем рядовое, штатное происшествие, человек отбросил шест и поднял со дна гондолы непонятно откуда взявшийся увесистый гарпун, и когда хищница вцепилась зубами в борт гондолы и начала ее раскачивать, всадил свое оружие меж глаз чуть ли не на половину древка.  Чудище, как и положено, вспенило воду бешеными ударами хвоста, чуть не перевернуло лодку, а затем затонуло вместе с гарпуном. Андрей подумал, что Лебяжья канавка этого мифического Санкт-Петербурга как-то неправдоподобно глубока, и как в ней могла разместиться такая рыбина, совершенно не понятно. А бесстрашный гарпунер не мало не расстроенный потерей гарпуна уже правил гондолой, зорко глядя вдаль, словно плыли они не по крохотной лебяжьей канавке, а бороздили просторы бескрайнего океана.
- Не жалко гарпуна? – Спросил Андрей, не зная, как обращаться к тому, кого вроде бы положено было называть спасителем, хотя этот монстр тоже скорее всего был лишь причудливой игрой энергий, и не мог причинить нашему герою серьезного вреда. «Ответит или нет, - мелькнуло у него в голове, - по идее после того, как он маску скинул, он должен не только что-то там про сценарии бормотать».
- А чего жалеть? – Мужественным баритоном проговорил морской волк. – Пока ваше величество сценарий контролирует, тут этих гарпунов и острог на сто лет вперед припасено.
Словно подтверждая его слова, канавка недалеко от лодки снова вспенилась и над водой показалась теперь уже шарообразная масса в окружении извивающихся змей. Андрей сразу догадался, что и то и другое принадлежит огромному спруту, который, как и следовало ожидать, вцепился щупальцами в край гондолы и начал ее медленно топить.
- Да, сколько же их тут! - почти добродушно пробормотал бывший гондольер, вытащил из под заднего сидения огромный разделочный топор и буднично, как и в случае с рыбиной, обрубил ближайшие щупальца, а затем мощным ударом почти напополам раскроил спруту башку.
- Кстати, и топоров тоже! – Закончил он начатую еще до появления спрута фразу… - И арбалетов, - произнес он буквально через несколько секунд, когда рядом с лодкой  обрушилось чудище с перепончатыми крыльями и зубастой пастью-клювом, напоминающее какого-нибудь мезозойского птерадона. Его моряк сшиб метким выстрелом из непонятно откуда взявшегося тяжелого осадного арбалета.
В течение получаса ему пришлось непрерывно отражать нападения всякой водной и воздушной нечисти, словно бы сошедшей с забытых страниц фантастических романов и рассказов, во множестве прочитанных Андреем в детстве. За это время бывший гондольер ухитрился уничтожить больше дюжины гигантских рыб, спрутов, удавов, касаток и птерадонов – одного страшнее другого. Очевидно, со стороны эта сцена выглядела очень страшно, и было вообще не понятно, каким образом Андрей, и мужественный морской волк ухитрились не пострадать, поскольку в какой-то момент чудища буквально облепили лодку. Очевидно действия моряка были настолько профессиональны и безукоризненны, что все эти страшилища падали в воду и погружались на дно, не успев причинить ни лодке, ни пассажирам никакого вреда. Однако, несмотря на чудовищность происходящего, никакого страха Андрей не испытывал, и не столько потому, что его защитник действовал столь умело и в средствах защиты не было недостатка (Андрей так и не успел заметить, как они появляются под банкой на корме, поскольку и гарпуны и топоры моряк без сожаления оставлял в телах чудовищ), но и потому, что во всей этой устрашающей бойне Андрей просто физически ощущал театральность и фальшивость. Он почему-то припомнил, что когда-то в детстве играл в пластмассовые и пластилиновые игрушки, и тоже подвергал своих героев бесконечным нападениям всяких страшилищ, беспощадно ими убиваемых. При этом, как и положено творцу своего кукольного мира, он не испытывал ни страха ни угрызений совести. Аналогичное отношение к происходящему он испытывал и сейчас, хотя на этот раз все выглядело по-настоящему.
Примерно полчаса продолжалось описанное нами побоище, в результате чего превосходящие силы противника были не только разгромлены, но и потоплены, и не оставили о себе никакого напоминания. О том свидетельствовала разве что взбаламученная вода, что, впрочем, и не особенно бросалось в глаза, поскольку Лебяжья канавка была такой же темной, как и небо над головой и лишь слегка подсвечивалась неярким светом фонарей. Кстати, толпа с факелами малодушно ретировалась, и огоньки то тут то там вспыхивали в разных местах летнего сада, который по неизвестной причине оказался гораздо больше своего реального прототипа. В слабом свете фонарей Андрей видел только темный массив парка и ближайшие статуи греческих богов, нимф и героев, но где этот сад начинается, и где заканчивается разглядеть было невозможно. Андрей видел только темные контуры Марсова поля за спиной, а Нева со своим противоположным берегом и Михайловский дворец тонули во мраке.
- Откуда здесь эти твари? – Произнес Андрей первые слова с момента появления огромной рыбины с головой касатки.
- Так, согласно вашему же сценарию, - ответствовал гондольер, снова взяв шест и оттолкнувшись от дна канавки.
- Какому сценарию? Я никаких чудовищ не вызывал, я только стихотворение прочел. Если его можно за сценарий считать, так там совершенно о другом.
- Ваши чувства оживили образы мира, который вы придумали гораздо раньше… - Глубокомысленно изрек гондольер. – К этому миру я имею отношение. Вернее, вы его не придумали, а призвали к активности, ну и потрудились над деталями, естественно.
- Какой мир, когда я его придумал? Как я понял, здесь что-то вроде парада литературных героев, и вы, небось, какой-нибудь гарпунер Нед Ленд, если судить по тому, как ловко с гарпуном обращались.
- Я Кубрик. – Сказал гондольер-гарпунер.
- Кубрик? – Удивился Андрей. – Разве это имя? Это же на корабле комната для моряков.
- Это мое имя. – Повторил немногословный спутник Андрея.
И тут волна воспоминаний нахлынула на нашего героя. Это был прорыв памяти из далекого детства, когда ему было не больше 6-7 лет, а может и 5, Андрей точно не помнил, но, кажется, в то время он в школу еще не ходил, и это имя, и героя, названного этим дурацким именем, и сюжет им разыгрываемый, Андрей напрочь забыл и не вспоминал много лет. Дело в том, что одним из увлечений Андрея в раннем детстве были пластилиновые человечки, с которыми он играл, вылепив их, как с плюшевыми мишками, а вернее как с оловянными солдатиками. А собственно, почему только человечки? Это был целый пластилиновый мир, куда, помимо людей, входили и звери, и роботы, и чудовища, и машины, и звездолеты. Иных из персонажей Андрей достаточно быстро ломал, не найдя для них длительного достойного места в своем пластилиновом мире, в который он играл почти ежедневно иногда один, иногда со своим приятелем из соседней квартиры, еврейским мальчиком Игорем Иоффе, обладавшим, как и Андрей, богатым воображением. Некоторые же фигурки он хранил очень долго, и они переходили у него из игры в игру, из сюжета в сюжет. Они имели и свои имена и личные истории, и одним из таких долгоживущих фигурок был моряк-гарпунер Кубрик. Это имя Андрей присвоил ему, толком не зная, что значит это слово, зная только, что оно как-то связано с морем и кораблями, и почему-то казалось Андрею очень мужественным. Собственно, никакой цельной и законченной истории его жизни и приключений Андрей не выдумал, поэтому откуда этот Кубрик взялся, кто он был по национальности, на каком корабле плавал, и как закончил свою мужественную, полную приключений жизнь, Андрей так и не удосужился придумать. Этот человек все время сражался с бесконечными врагами и чудовищами и на море и на суше, всем приходил на помощь и всегда быстро справлялся с любой неприятностью – как на Земле, так и на любой другой планете. Он был для Андрея как бы олицетворением всего самого героического в его пластилиновом мире, и наверное из всех фигурок, что он слепил в детстве, оказался самым большим долгожителем. Естественно, Андрей не мог припомнить его бесчисленных приключений, но хорошо помнил его внешний вид: высокие сапоги-ботфорты, мужественный квадратный подбородок и грубый свитер с высоким воротником. Цветовое решение было также предельно простым – весь он был серым, поскольку разноцветные фигурки появлялись на свет только в первые дни после покупки очередной коробки пластилина, вскоре же цветные бруски он смешивал, поскольку в смешанном состоянии пластилин лучше лепился и не лип к рукам. И вот теперь не особенно художественное пластилиновое произведение Андрея оказалось живой астральной сущностью. Естественно этот Кубрик не особенно походил на пластилиновую фигурку, и схожесть с прототипом заключалась только в квадратном подбородке, свитере с воротником под горло и ботфортах с передними щитками, как у Петровских гренадеров.
«Теперь понятно, - подумал Андрей, - почему этот пластилиновый дух все время что-то лопотал о сценарии, ведь это я выдумал и его самого и его приключения. Правда сюжет был достаточно однообразен и туп, по-моему единственное чем он занимался, это бесконечные сражения со всякими монстрами, и больше ничего – ни родителей, ни семьи, ни любви. Теперь ясно, почему он с таким равнодушием протыкал всяких рыб, касаток и птерадонов: когда всю жизнь занимаешься только этим, подобные баталии превращаются в рутину. Только не помню, чтобы он у меня гондольером служил, наверное это его собственная инициатива, если он, конечно, способен на что-то подобное, иначе, зачем ему нужен мой сценарий, и наверняка он хотел бы чего-то более разнообразного, чем избиение монстров. Непонятно, правда, почему он в астральном Санкт-Петербурге оказался, по-моему в Питере я уже в пластилин не играл, а только когда мы в Донецке жили. А впрочем, не все так однозначно, здесь ведь всякие литературные герои обитают, и не понятно, что этот пластилиновый герой делает».
- Ваше имя я знаю, - сказал Андрей, не вдаваясь в подробности нахлынувших на него воспоминаний, - и мы с вами, похоже, знакомы.
- Как же иначе, - прогудел гарпунер, - кто же с вашим величеством здесь не знаком!
- Да брось ты, эти «ваши величества»! Давай по-простому. Да и вообще, до сегодняшнего дня я и понятия не имел, о том, что король. Ты, надеюсь, понимаешь, что я из другого мира явился, и там, где мой дом находится, я не только не король, но и вообще никакого важного поста не занимаю, можно сказать, отставной козы барабанщик. С чего тут все взяли, что я король-звезда? Я вообще здесь впервые оказался, причем совершенно случайно. А с тобой и некоторыми другими из публики на берегу я в другом месте встречался и при других обстоятельствах…
- А вы на свою одежду посмотрите и на корону…
- Да, одежда, - замялся Андрей, рассматривая свой роскошный, шитый золотом камзол, - откуда только она появилась? Но, насколько я знаю, одежда в астрале никакого значения не имеет, все это – причудливая игра энергий. Я, правда, сознательно никогда здесь свою одежду не менял, тут все как-то само собой происходит, но другие достаточно часто этим занимались, некоторым наоборот устойчивый образ труднее удержать. Ну-ка попробую… - Андрей постарался представить себя оборванным нищим, чтобы доказать Кубрику, насколько он не прав. К сожалению его эксперимент не удался – королевские одежды не пожелали измениться.
- Здесь все и всегда меняется только согласно сценарию, - покачал головой Кубрик, - но вы – король, творящий сценарии, и здесь, по крайней мере, меняться не можете. И потом, ваша корона, это родовой признак.
- Да что за корона такая! – Возмутился Андрей. – Уже не первый раз об этой короне слышу! Какое я к ней отношение имею. Вот и в моем мире один призрак привел меня в место, еде я золотой самородок нашел – ну точь в точь в форме короны. Может об этой короне речь? Так она вполне предметом силы может быть – и все такое…
- Не знаю, что за предмет силы, знаю только, что эта корона наследственная, она и дает вам право на сценарий. Мало ли на свете сценаристов, но немногим право дается мир и судьбы менять. К сожалению, я много ощущаю, но мало сказать могу – такой уж вы мне сценарий придумали в прошлом! А так хотелось бы иного, кому угодно надоест в конце концов всю жизнь чудовищ кромсать!
- А кстати, где они? – Спохватился Андрей. – По идее из этой канавки их туши должны были торчать, канавка-то мелкая – по крайней мере в реальном Ленинграде. И потом, еще десять минут назад эти твари просто валом валили – и вдруг исчезли! Неужто всех перебил?
- На сегодня лимит исчерпан, - развел руками гарпунер, - очевидно в вашем сценарии больше не предусмотрено. А что они все затонули, ну так там не было указано, что с ними дальше происходило, вот они и растворились. Если бы вы им предписали дохлыми на поверхности плавать, они бы и плавали.
- Да, логично, - пробормотал Андрей, - надо же какое могущество! А мне в прошлом черный магистр намекал, что я слабак и недоучка. Да видно не везде я столь жалко выгляжу! «… Я избран королем поэтов на зависть прочей мошкаре…» – как это там у Игоря Северянина! Да, кстати, почему Летний сад все не кончается, мы давно должны были в Неву выйти? И вообще, куда мы плывем?
- Куда плывем? Да откуда мне знать, вы же сценарии создаете, там про то, куда мы плывем ничего не говорится… пока. А почему Летний сад такой большой? Так вы его таким большим увидели… однажды – вот он таким и остался. Но это было давно, то ли в вашем детстве, толи в юности.
- Да, именно в детстве, или в ранней юности - задумчиво проговорил Андрей, на него нахлынула мощная волна сладкой тоски и ностальгии непонятно по чему, или по кому, и возникло предчувствие, что он едет на свидание со своим детством и кем-то из этого времени. Вот только с кем? Он не мог сказать отчетливо, он чувствовал, что здесь воплощаются его былые тайные мысли и мечты – но не буквально, о чем подумал, а нечто подспудное, это и впрямь был некий сценарий, но не им созданный, а скорее какими-то фрагментами подсмотренный и прочувствованный, но не явно, а смутно, во многом приблизительно. Кто же автор? Может сам Господь Бог?
- Ну вот и приехали. - Неожиданно прервал его мысли Кубрик, и гондола пристала к берегу, где прямо из воды шла мраморная лесенка, покрытая красным атласом.
«Приехали так приехали, - подумал Андрей, - раз сценарий где-то там в информационном банке существует, значит все не случайно, и кого-то я здесь встречу, кого должен – по этому самому сценарию». – На всякий случай он спросил:
- А собственно, куда приехали? Мне здесь с кем-то встретиться надо?
- А вот уж этого я не знаю, - развел руками Кубрик, - знаю только, что вы со своим детством и юностью встретиться пожелали, и на этом мой сценарий заканчивается. Жаль конечно, но ничего не поделаешь, я хоть тонкую душу имею, но на земле пластилиновым корпусом ограничен и судьбой пластилиновой. Вот если бы вы обо мне книгу написали, я бы тогда на другой уровень перешел, и имел бы шанс на Земле живым человеком воплотиться. Тогда бы я вам куда больше смог рассказать, в частности о том, какие нехорошие вещи в последнее время твориться стали. А так, мои возможности в основном ограничиваются убоем всяких чудищ, будь они неладны!
- Хорошо, - сказал Андрей с симпатией глядя на свою детскую выдумку, о которой он уже много лет ни разу не вспомнил, - может я когда-нибудь о своих удивительных приключениях книгу напишу, и тогда обязательно и о тебе что-нибудь. И все же, что именно нехорошее происходит?
- Да расформировываться мы все потихонечку начали, - грустно сказал Кубрик, - и еще этот туман! Наверное, если бы я по сценарию другим был, то мог бы более внятно объяснить. Одно скажу, раньше такого не было, а как вы появились, так вроде бы все на место встало – отсюда и ликование. Но ясно, что вы здесь не надолго, а значит все скатится к прежнему. И все же я предчувствую, что в сценарии должны произойти изменения.
- Ну уж не сомневайся, - глубокомысленно изрек Андрей, делая вид, что ему что-то понятно, - я обязательно во всем разберусь и исправлю, что от меня зависит. Ну, раз на этом твой сценарий заканчивается, значит, наверное, прощавай-покедова! Может еще встретимся, вдруг понадобится с чудищами разобраться!
- Да уж по этой части всегда к вашим услугам, - как-то вяло отозвался Кубрик.
- Да, кстати, - спохватился Андрей, - совсем забыл. А что это за Пьеро-Арлекины такие? Или тоже не знаешь?
- Знаю только, что на определенном этапе расформирования души такую форму принимают. Теперь их тут немало бродит, а раньше не было. Они как куклы живые и сравнительно недавно здесь появились. Больше ничего сказать не могу.
- Ну ясно, - сказал Андрей, - значит это что-то вроде признака вырождения, как рудиментарный хвостик или шерсть на ушах. Ладно, спасибо за все, счастливо оставаться!
Андрей спрыгнул с лодки и вступил на атласную ковровую дорожку, покрывавшую ступеньки – очевидно специально к его визиту, если судить по тому пышному приему, который ему тут устроили.
«Да, дела, - размышлял Андрей, неспешно поднимаясь по ступенькам – очевидно королю не положено было взлетать наверх, как пятнадцатилетнему мальчишке, - значит и в мире моих пластилиновых человечков и литературных героев что-то неладное происходит – и никто не может объяснить, что именно, однако же видят во мне короля и спасителя нации. А бедный король недавно из дикой тайги явился и сам понятия не имеет, что происходит не только здесь, но и на Земле. Одно ясно, что и тут и там присутствует десятилетний мальчик, похожий на меня в детстве, к тому же местами на пару с черным магистром. Вопрос в том, насколько он это я. Правда, если судить по моему экскурсу во времени в Трускавец эпохи шестидесятых, он как раз я и есть, только в другом времени и несколько иной версии судьбы. Кажется все к тому идет, что с этим вторым «я» мне придется разбираться».
Между тем подъем оказался гораздо дольше, чем это следовало из здравого смысла (чего там бережок Лебяжьей канавки, десять ступенек – и наверху).
«Надо же, - дивился Андрей здешним пространственным парадоксам, - то из канала Грибоедова сразу перескакиваю в Лебяжью канавку, причем не понятно в какой момент, то маленький Летний садик никак не кончается – кажется мы мимо него часа два плыли. Теперь этот торжественный подъем на совсем невысокий бережок! Очевидно это для осознания торжественности момента. Король все должен делать медленно, тем более с такой мантией». – Поднимаясь по ступенькам Андрей обратил внимание на то, что за спиной его оказалась горностаевая мантия, которой он раньше не замечал.
Но вот затянувшийся подъем закончился, и Андрей оказался в правом крыле Летнего сада – если смотреть со стороны Невы. Сад был охвачен ночным сумраком, то там то здесь рассеиваемый неяркими фонарями, казался несравненно больше своего реального прототипа, и не просматривался насквозь, утопая в густой августовской зелени. Это если смотреть со стороны Лебяжьей канавки  - а в сторону гипотетической Фонтанки, которая тоже не просматривалась, разбегались неширокие аллеи, сверху словно тоннели  прикрытые смыкающимися кронами могучих дубов, лип и тополей. То тут то там белыми привидениями просвечивали сквозь мрак мраморные статуи греческих богов, нимф, наяд, героев. Хотя не так давно публика, торжественно встречавшая Андрея, разбрелась по парку, парк выглядел пустынным, факелы куда-то подевались, и помимо многочисленных мраморных фигур в парке не было ни души.
Вдруг неподалеку раздалось тихое (как показалось Андрею, приветственное) ржание, и из глубины аллеи возникла точеная фигура белого скакуна с густой гривой, свисающей до уровня груди. Конь еще раз заржал и неторопливой рысью направился к Андрею. Уже когда он достаточно приблизился, наш герой разобрал, что прекрасный породистый скакун был при седле и сбруе – правда отнюдь не королевской – ни тебе золоченой попоны, ни драгоценных каменьев в седле и уздечке, хотя по нынешнему положению вещей Андрею наверное была по рангу положена именно такая упряжь. Но седло и уздечка оказались из темной потертой кожи больше подходящей тихому бесполому Адику, оставшемуся где-то там, в Алтайской тайге. Конь с тихим цоканьем подгарцевал к Андрею, и остановился, нетерпеливо скребя копытом, словно приглашая вскочить в потертое, видавшее виды седло, и пуститься в бешеную скачку по темной аллее неведомо куда, навстречу неведомо кому.
Андрей на минуту растерялся. Он, конечно, десяток раз ездил на лошади в школьные годы в деревне у ныне покойного дедушки, да еще совсем недавно пару раз рысью проскакал на Адике, который не согласился перейти на галоп, хотя Андрей, желая показать Гале, что он тоже не лыком шит, изрядно его нахлестывал. Тем не менее, садясь на лошадь, он всегда преодолевал чувство страха, к тому же то были тихие колхозные савраски, здесь же перед Андреем гарцевал могучий скакун, способный победить на престижных профессиональных скачках. Но деваться было некуда, Андрей прекрасно сознавал, что здесь он не случайно, и конь этот не случаен, и должен доставить его куда-то или к кому-то, следуя неведомому сценарию, который здешние обитатели ждали именно от него. И дело было, естественно, не в том, что Андрей боялся свалиться – как раз это-то в астрале было совсем не страшно, хотя нынешнее путешествие сильно отличалось от рядового астрального выхода – просто этот конь мог оказаться очередной ловушкой, как это уже было не раз в прошлом, когда его кто-то куда-то пытался позвать, или приглашал в путешествие. А сейчас – Андрей это отчетливо сознавал - он втянут в историю где задействованы неведомые могущественные силы, и последствия подобных ловушек могут оказаться гораздо серьезнее, чем раньше. Хотя, с другой стороны, что может быть серьезней летаргии, той малой смерти, которую он уже пережил? Настоящая смерть? Но в тот момент Андрею казалось, что это-то как раз и не страшно – наоборот она бы только разрешила все его проблемы. Тем более, умереть может только физическое тело, оставшееся где-то там, в другом измерении, до которого сейчас ему нет никакого дела.
- Ну-ну, спокойно. – Пробормотал Андрей, подойдя к коню и взяв его за уздечку. – Красивый, красивый! Кто же тебя послал, и куда ты должен меня привезти?
Андрей, как и на Земле, разговаривал скорее сам с собой, но если бы конь ответил, он не особенно удивился бы, поскольку ситуация с пресловутой второй сигнальной системой была в астрале непредсказуема – то не разговаривали люди, а то могло заговорить животное или неодушевленный предмет. Однако конь ничего не ответил, а только тихонечко заржал и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно бы еще раз приглашая Андрея вскочить в седло. Андрей вставил ногу в стремя и совсем уж было собрался лихо взлететь на широкую спину коня – он был уверен, что в астрале ему удастся сделать это именно лихо – как вдруг внимание его привлекла надпись на седле, которая очевидно обозначала имя благородного животного. Красивым готическим шрифтом на седле было оттиснуто: «Белый Гром».
- Белый Гром, Белый Гром! – Пробормотал Андрей. – Так ведь это же конь Пандеона! – В памяти его воскресла история, про которую он, как и про историю с пластилиновым Кубриком, давно не вспоминал, хоть и не забыл окончательно. Этого сюжета мы вкратце касались в начале второй книги, когда описывали отроческие годы Андрея, который в возрасте 12-13 лет на протяжении года, чаще всего, лежа в постели, мысленно (никогда, ни слова он не записал оттуда) выдумывал историю любви и приключений юноши и девушки, имена которых он взял из очень любимого им тогда романа Ивана Ефремова «На краю Ойкумены». Имена эти - Тесса и Пандеон, его по непонятной причине попросту очаровали. Разумеется, наделил он их совеем другой судьбой, они уже не были древними эллинами – собственно никакой национальности им Андрей так и не присвоил - они жили в какой-то неведомой стране, возможно даже и не на планете Земля, и история, которую Андрей мысленно про них сочинял, была волшебно-фантастической, хоть и не стопроцентной сказкой. Скорее она укладывалась в жанр «Фэнтэзи», хоть о таком жанре в те годы Андрей даже и не подозревал, и никогда не читал ни Джона Толкиена, ни Клайва Льюиса, ни Урсуллу ле Гуин, книг которых просто не существовало на прилавках магазинов.
У романа этого не было ни начала, ни конца, да и многие фрагменты его не особенно стыковались: то герои романа оказывались в бесконечно разветвленной пещере (чувствовалось влияние Тома Сойера) и плыли на маленькой лодке по черной подземной реке, причем большое внимание Андрей уделял психологическому аспекту: Тесса впадала в отчаяние, Пандеон же мужественно ее утешал – в результате они находили странную подземную страну, и дальнейшие события происходили уже там (опять же влияние сказки «Семь подземных королей» А. Волкова). То вдруг они оказывались на поверхности, и тогда уже блуждали в огромном средневековом замке, куда они непонятно по какой причине забрались. Замок, естественно, был битком набит всякими привидениями, вампирами и прочими монстрами, с которыми Пандеону приходилось бесконечно сражаться, защищая жизнь своей невесты. Чем закончился этот эпизод Андрей так ни разу до конца и не придумал, но помимо боев там изобиловали многочисленные эротические сцены (ох уж этот тяжкий период полового созревания) в огромных королевских будуарах с золочеными амурами и психеями. И т.д. и т.п. – непрерывные битвы, погони, любовные сцены, верная любовь, надежная дружба, похищение невесты злодеями и непременное ее освобождение мужественным героем - все, как и положено в приключенческих романах. Да, и конечно верный могучий конь с роскошной гривой по имени Белый Гром (Андрей тогда любил все слова, в которых раскатисто громыхала мужественная буква «Р», и в том, что его главного героя звали Пандеон, было какое-то недоразумение).
Сейчас, пожалуй, Андрей не смог бы припомнить ни одного конкретного эпизода этой безначально-бесконечной истории, да, собственно, в ней не было ничего оригинального, и никакой литературной находки она не представляла, но он очень хорошо помнил те чувства, которые сопровождали эту его ежедневную импровизацию. Что это было? Он ощущал своих героев живыми людьми, которых он по какой-то причине еще не встретил, но которые где-то реально существуют и воплощают собой его отроческий, несколько однобокий и наивный идеал. Когда Андрей думал о них (позже, годам к 15 это безвозвратно ушло и забылось) то у него возникала странная чувственная смесь сладкой, щемящей тоски, Гриновского Несбывшегося, печальной любви к своим героям и любви к их любви…
Ему мучительно хотелось невозможного – отчетливо увидеть их перед мысленным взором, а еще лучше услышать их голоса и разговоры, но увы, эдейтического видения у него тогда не было, а когда позже оно стало проявляться в результате занятий йогой, интерес к данной теме давно и полностью угас. Тем не менее Андрей достаточно ясно представлял, как они выглядели – это было не сложно, поскольку Пандеоном был он сам, только лет восемнадцати и наделенный всеми достоинствами благородного воина, привыкшего к холодной стали клинка (естественно, никакого огнестрельного оружия, в крайнем случае – арбалет).
А образ Тессы – это была повзрослевшая Аня, и как и ее таинственный прототип, она владела тайными знаниями и магией, хоть ей это почему-то плохо помогало против происков многочисленных супостатов, вдохновителем и руководителем которых был некто срисованный с черного магистра, которого Андрей видел в 10 лет во время своего первого спонтанного астрального выхода. Да, пожалуй, еще одна малозначительная черта : все это воинство зла передвигалось на черных зловещих конях в противовес Белому Грому Пандеона. Пандеон так обычно его и называл: «мой Белый Гром» – получалось нечто успокаивающее, по типу «белый шум».
Но вернемся к текущему моменту. Андрей уже вставил ногу в стремя, но вначале задержался, будучи охваченный воспоминаниями, а потом сообразил, что длинная горностаевая мантия может сильно помешать при бешеной скачке на лошади (Андрей не сомневался, что скачка будет именно бешеной). Он опустил ногу и взялся рукой за шею, чтобы расстегнуть застежку, но ни застежки, ни роскошного, расшитого золотом воротника уже не оказалось. Когда же он недоуменно бросил взгляд на себя (рассматривать себя в астрале всегда было каким-то нарочитым процессом) то оказалось, что королевских одежд нет и в помине: его атлетическую фигуру обтягивали черные кожаные штаны, высокие ботфорты, а под кожаной черной курткой поблескивала тонкой работы кольчуга. С левого бока болталась длинная легкая шпага с витиеватой гардой, справа - средних размеров кинжал искусной работы.
«Так, - внутренне усмехнулся Андрей, - быстро же меня разжаловали! Из короля – в какого-то рядового мушкетера или гвардейца. А может я все же принц? Только переодевшийся! Если принц принимает участие в каких-то тайных военных операциях, он, наверное, переодевается в одежду простого воина, и только ценное оружие может выдать его – вон какая роскошная шпага и кинжал, да и кольчужка, похоже, не предназначена для простого ратника. Да, тут еще к луке седла арбалет пристегнут, и ложе у него из слоновой кости: наверное тоже драгоценная игрушка. Ну что ж, маскарад продолжается, не случайно вначале тут одни ряженые и Пьеро с Арлекином – да и гондольер в маске Пульчинелла. Но, судя по всему, сейчас меня ожидает приключение поинтересней, чем неспешная прогулка на гондоле. Хотя, чего я на прогулку грешу, на нас же всякие монстры нападали, правда я в их избиении участия не принимал, за меня Кубрик постарался – наверное в детстве я его суровый тренинг пройти заставил. Ну что ж, сейчас, если что – самому отдуваться придется, хотя уж я-то знаю, что все эти астральные бои – сплошная карикатура, хоть и выглядят внушительно, убить-то все равно никого не возможно».
Тут, как бы подтверждая его слова – а может и вызванный ими, где-то в глубине сада послышался стук многочисленных копыт, и вскоре в глубине широкой центральной аллеи показался небольшой отряд всадников – человек 10. Вначале, что это за люди было трудно разобрать в сумраке аллеи, Андрей разглядел только, что у переднего всадника поперек хребта лошади перекинуто что-то белое – вроде как человеческая фигура, но по мере того, как всадники приближались неспешной рысью, Андрей разглядел всю группу. Все они ехали на мощных вороных конях, и облачены были в одинаковые черные латы – точь в точь средневековые рыцари. Шлемы и опущенные забрала полностью скрывали их лица – и вообще закованы в железо они были с ног до головы, без единой маленькой щели, через которую можно  разглядеть что-то человеческое. В общем – рыцари, приехавшие на турнир, не было только обычного атрибута тяжеловооруженных воинов – длинных турнирных копий. Поверх лат на каждого рыцаря был накинут черный плащ со странной эмблемой в виде золотого куба, а на рыцаре, скачущем впереди  - еще и массивная золотая цепь с таким же кубом в виде медальона. Поперек хребта лошади этого всадника действительно было переброшено человеческое тело – это была женщина в длинном белом платье, причем руки и ноги женщины оказались связаны толстой веревкой, а лицо по глаза перехвачено черным платком. Женщина, похоже, была без сознания («интересно, а можно ли в астрале потерять сознание»? – мелькнула в голове Андрея дурацкая мысль). Длинные белокурые волосы пленницы свисали почти до земли, и невольно у Андрея промелькнула догадка, подобающая ситуации: «похищенная принцесса». Да, и еще одна особенность, ее Андрей заметил только когда всадники подъехали совсем близко: от каждого из них и их коней – от рук, ног и головы отходили куда-то вверх и терялись в пространстве темные тонкие нити, аналогичные тем, какие Андрей в предыдущий астральный выход наблюдал у себя самого (теперь их, слава Богу, не было).
«Так, ясно, - подумал Андрей, - астральные марионетки. - (Он забыл, что если следовать этой логике, то и сам не так давно был подобной марионеткой) – Маскарад продолжается. Были Пьеро с Арлекином, теперь кукольные рыцари в полный рост. Злые рыцари похитили добрую принцессу. Это, наверное, намек на то, что я – смелый принц и должен ее освободить, как положено в любой нормальной сказке. Что ж, на Земле я весьма сомнительно попер бы с тоненькой шпажонкой на десятерых здоровенных жлобов, по самую маковку закованных в железо – даже ради прекрасной принцессы. Здесь же, думаю, не все так страшно, как выглядит на первый взгляд – думаю, они не страшнее какой-нибудь паршивой лярвы, скорее всего они что-то вроде этих лярв и есть, только выглядят внушительно. В конце концов все это только причудливая игра энергий».
С этой мыслью Андрей лихо взлетел в седло (он мог бы взлететь и в небо, но такой задачи на этот раз не было), конь взвился на дыбы, и пришпоренный хозяином, с места пустился в галоп наперерез двигающемуся увесистой рысью отряду. Он вспомнил, как покруче Брюса Ли расправлялся с серо-коричневыми лярвами, как лихо рубился по-самурайски, а потом перестреливался по-ковбойски со своим двойником, и подумал, что, наверное, сейчас не хуже сможет затеять средневековую рубку на конях. Эти навыки, в зависимоти от ситуации, приходили сами собой – все зависело только от состояния духа и количества личной силы, которая – Андрей это хорошо чувствовал – сейчас из него просто била ключом. И не важно, выделываешь ли ты при этом затейливые Шаолиньские «хвосты дракона», наносишь ли разваливающий «плащ монаха» самурайским мечом, либо, подобно Гендальфу, швыряешь в противника огненные шары – все это лишь причудливая игра энергий, и форма имеет второстепенное значение.
Андрей, как вихрь, налетел на словно бы ничего не подозревающий стальной отряд и, выхватив свою легкую шпажонку на скаку рубанул переднего рыцаря (тот, который вез пленницу при приближении Андрея предусмотрительно спрятался за спины товарищей) сверху вниз – в то место, где шлем вместе с забралом соединялся с остальными латами. Как он и предполагал, легкая шпажонка вместо того, чтобы разлететься вдребезги о полусантиметровую броню – что должно было произойти в условиях земного боя – выпустив сноп искр, словно из петарды, снесла голову воину. Тот не успел даже поднять меч, и как сноп, полив траву фонтаном крови, повалился с коня, а шлем с забралом (в темноте Андрей не разглядел, есть ли там голова) со звуком консервной банки запрыгал по гравию аллеи. Остальные воины, сразу не успев среагировать на мгновенную гибель товарища, слегка отступили назад и ощетинились мечами, булавами и кистенями.
«Все правильно, - подумал Андрей, - кажется битва будет занятной. По крайней мере они не застыли, обалдевшие, как те солдаты из Антимосквы, позволяя делать с собой, что мне вздумается, а приготовились к сражению. Ну что ж, тем интереснее будет поразмяться, судя по всему, эта шпага заговоренная, и как Эскалибур короля Артура, рубит и камень и железо. Надо будет посмотреть, что у них под латами – люди они или черти полосатые».
Андрей врубился в гущу пытавшихся перестроиться воинов и сеча началась. Рыцари держались молодцом, они не позволяли тупо разделаться с собой, как солдаты в Антимоскве, но оказывали достойное сопротивление достаточно умело орудуя мечами и кистенями, пытаясь вышибить Андрея из седла, но в того словно бы вселился бес, и никогда в прежних своих астральных битвах он не был столь великолепен. Его легкая, быстрая, но неестественно прочная шпажонка на несколько ходов опережала действия любого тяжелого меча, перерубала цепи кистеней, ну и, естественно, ни щиты ни латы не становились реальной защитой от ее грозного, сияющего белым пламенем клинка. Мечи ломались пополам, встречая на пути узкую полоску заколдованной стали, Андрей сносил головы, отсекал руки, разрубал всадников пополам, вместе с лошадями, при этом ни разу сталь вражеского клинка не коснулась его тела, защищенного только тоненькой кольчужкой, способной в условиях земного боя защитить разве что от скользящего удара. У Андрея словно бы выросло несколько рук, он одновременно ухитрялся отбить 4-5 ударов, которые сыпались на него со всех сторон, и дело, помимо прочности клинка, было в многократном преимуществе в скорости, словно рыцари действовали в реальном времени, а время Андрея, словно киноленту, кто-то запустил во много раз быстрее. Не прошло и десяти минут, как весь грозный стальной отряд был повержен. То тут, то там валялись отдельные части тел рыцарей, досталось также и лошадям – по этому поводу у любившего животных Андрея заскребло на сердце: в пылу битвы он вместе с всадником нередко перерубал и самого коня, и в этом смысле зрелище было достаточно зверским, а глубокие сумерки усиливали эффект. Наверное, картина рыцаря даже не выпавшего из седла, одна половина которого вместе с задней частью коня валялась в метре от аналогичной передней, увиденная в земном мире заставила бы содрогнуться самое закаленное сердце. С другой стороны Андрей не сомневался, что все эти разрозненные части тел, как только он отъедет от этого места, испарятся, а затем материализуются где-нибудь поблизости, и возможно под другим обликом, как это случилось с частями тела расчлененных солдат в Антимоскве.
«Однако, - подумал Андрей, - погибли они мужественно, как настоящие рыцари, даже не вскрикнув, и бились до последнего, никто не побежал, как там, в Антимоскве. Хотя, что значит «никто не побежал»?
Тут только до него дошло, что увлеченный грозной динамикой боя, он совсем забыл, зачем набросился на этот бронированный отряд: ради спасения какой-то неведомой принцессы. Этой цели, как вдруг до него дошло, он так и не достиг: пока шла кровавая сеча, воин, к седлу которого была привязана пленница, благополучно ускакал в неизвестном направлении, и обнаружить, куда именно он ускакал, в глубоких сумерках среди густых деревьев казалось весьма нелегкой задачей.
«Надо искать следы копыт, - подумал Андрей, - хотя, с чего это я взял, что в астрале на земле остаются какие-то следы»?
Тем не менее, ничего лучшего придумать он не мог, поэтому пришлось слезть с лошади, и в темноте обследовать землю. К удивлению Андрея, следы действительно отчетливо просматривались на дорожке, посыпанной мелким гравием: рыцарь с пленницей не придумал ничего лучшего, как ускакать по центральной широкой аллее, хотя, сверни он в чащу, и в высокой траве следы его наверняка бы затерялись, а впрочем, возможно он не предполагал, что какому-то легко вооруженному воину удастся справиться с его отрядом.
«Вообще-то, - подумал Андрей, - в настоящем Летнем саду он никуда бы спрятаться не мог – разве что в город ускакал». – Андрей представил себе, как рыцарь, закованный в броню, скачет по улицам города с перекинутой через седло пленницей, и подумал, что это же какой-то абсурд, его же на первом перекрестке остановит патруль ГАИ…
«Тфу ты, какое ГАИ, это же Астрал, все забываю, уж больно все натурально и по формам и по ощущениям. Нет, скорее всего Летний сад разросся до непомерных размеров, поскольку арена главных действий разворачивается именно здесь, это, по-видимому, и есть тот сценарий, которого от меня местные жители требовали – а реальный Питер усох за ненадобностью».
Андрей снова вскочил в седло и помчался по центральной аллее, где даже в сумерках можно было разобрать одиночные следы могучих копыт. Через несколько минут впереди забрезжила фигура всадника с белой поклажей поперек седла, и Андрей понял, что имеет немалые преимущества в скорости перед беглецом. Расстояние все сокращалось, всадник несколько раз оборачивался, и как показалось Андрею, в щели забрала поблескивали его злобные глаза – и вдруг, к растерянности Андрея, возникла непредвиденная помеха: между ним и беглецом из чащи на аллею выехал отряд всадников, и поскакал на Андрея. По особым приметам, которые он заметил во время битвы, Андрей узнал тех же самых рыцарей, которых он только что изрубил на куски.
- Так, - растерянно пробормотал Андрей, - история с лярвами повторяется. Не сомневаюсь, что минут за десять я управлюсь с отрядом, а за это время похититель вновь уедет вперед, я вновь его догоню, и вновь появятся эти железные дровосеки – и так до бесконечности. В результате я никогда не достигну цели. Нет, тут надо менять тактику, глупо дважды наступать на одни и те же грабли… Хотя, как помнится, раньше именно так я всегда и поступал. Так, легко сказать, «сменить тактику», а на что ее сменить? Попробую-ка пометать в них огненные шары! – (Андрей почему-то не сомневался, что это у него обязательно получится, хоть он никогда не пробовал, но не зря ведь здесь его называли «королем-звездой»)
Андрей остановил коня и представил, что в правой руке его разгорается нестерпимый жар. Он не раз проделывал подобные упражнения во время медитаций, но кроме легкого потепления и покалывания в ладонях, вызвать ему ничего не удавалось. На этот же раз все произошло мгновенно – в руке тут же возник ярко пылающий шар, наподобие шаровой молнии, который, тем не менее, не обжигал – Андрей запустил в первого попавшегося воина, до которого оставалось не более пяти метров. Шар с треском ударился о бахрец нападающего, и в ту же минуту его охватили языки пламени, словно воин был сделан из горючего пластика, либо полит бензином. Мощные латы, и тот, кого они скрывали, начали плавиться, стекать, словно воск – не прошло и пары минут, как от всадника осталась только лужица темной горящей жидкости, напоминающей нефть. Андрей сжег аналогичным образом еще парочку рыцарей, прежде, чем вступил в рукопашную, и тем самым несколько облегчил задачу для своей шпаги. Дальше история повторилась, и тот, кто не был сожжен, остался лежать на поле боя, разрубленный, но, к сожалению, времени на это ушло почти столько же, что и в первом сражении, и всадник, несущий женщину снова успел оторваться от Андрея. Когда же, почти догнав его, Андрей вновь столкнулся с регенерировавшим отрядом, он не на шутку разозлился и растерялся: Летний сад и не собирался кончаться, было впечатление, что по нему можно скакать вечно, а запас прочности казалось бы, таких непрочных рыцарей оказался неведом: то ли их нужно было разрубать или жечь какое-то определенное количество раз, чтобы они перестали восстанавливаться, толи этот процесс вообще не имел лимитов. К сожалению приходилось признать тот факт, что придерживаясь прежней стратегии, Андрей в принципе не мог догнать  похитителя и освободить пленницу.
«Ну вот, опять сказка про белого бычка, - злился Андрей, - что я, нанялся этих фениксов рубать? Мне, кстати, это сражение и на фиг не нужно – какой смысл сражаться с бойцами на несколько порядков ниже тебя, да к тому же бесплатно, а принцессу при таком раскладе я никогда не освобожу. Надо что-то менять в тактике, но что? Лучом их что ли резать? Думаю, это не сложнее, чем огненный шар метнуть – так, наверное, хрен редьки не слаще, разве, что чуть быстрее – может, успею беглеца нагнать»?
Андрей попробовал и этот вариант, выдав голубой луч из межбровья (можно было, конечно и из ладони, но он прочему-то припомнил легенду, где Шива испепелил бога любви Каму, метнув огонь из третьего глаза), но, увы, и эта попытка закончилась провалом – рыцари перепиливались лучом не сразу, и в конечном счете он снова не успел догнать принцессу. Когда же всадники в очередной раз вышли из леса и двинулись на него темной массой, Андрей окончательно убедился, что ни мечи, ни лазеры, ни в перспективе гранатометы и «Стингерсы» здесь совершенно не эффективны. Нужно было что-то принципиально новое, вот только что?
«Может, - думал Андрей, - боевого духа не достаточно? Да, по-моему, он сейчас из ушей полезет»!
Его замешательство было, очевидно, истолковано заградительным отрядом, как слабина, и воины набросились на Андрея с удвоенной яростью, обрушив на него целый шквал ударов.  Получилось так, что слегка замешкавшийся Андрей, отбивая удары, сделал несколько не очень просчитанных движений шпагой – в частности махнул ею над головой одного из противников, не снеся ему, при этом, башку, а перерезав над ним нить, на которые давно не обращал внимания, увлеченный разными способами расчленения злополучных рыцарей (еще раз напомним, что от каждого рыцаря куда-то вверх уходило по несколько нитей, как у марионеток). К его удивлению, невредимый рыцарь, словно получив смертельный удар, упал с лошади, как подкошенный, латы его рассыпались по гравиевой дорожке, и Андрей с удивлением обнаружил, что под латами ничего нет. Их хозяин словно бы испарился в мгновение ока, хотя совершив за время  этой нелепой битвы многочисленные расчленения, Андрей, поражая противника, разрубал и кровоточащую плоть. Неожиданна была и реакция остального отряда, за который в этот раз Андрей не успел по-настоящему приняться: рыцари, бестрепетно переносившие до сего момента собственные расчленения и расчленения товарищей, не издавшие ни единого крика боли и страха (по-видимому, ни того ни другого они и не испытывали) на этот раз, при виде рассыпавшихся жестянок, пришли в настоящий ужас. С неразборчивыми возгласами отряд, доселе сохранявший железную дисциплину и строй, кинулись врассыпную, словно тараканы, на которых прыснули репелентом. Не прошло и нескольких секунд, как они растворились в ночном сумраке среди деревьев, и только пустые латы, тускло поблескивающие в свете редких фонарей, напоминали о начавшемся и столь неожиданно закончившемся сражении.
«Отлично! - подумал Андрей, - ларчик просто открывался. Ведь сколько раз убеждался: в астрале обычные земные подходы к решению проблемы не годятся, а я все не могу к этому привыкнуть – шпагой, видите ли, помахать захотелось. Тем более, соблазнительно, что в астрале ничему годами обучаться не нужно – все само получается – захотелось, видите ли себя суперменом ощутить. Интересно, - думал он, в очередной раз нагоняя беглеца, - «сколько я километров по этому Летнему саду отмахал, словно это не маленький садик, а тайга бескрайняя».
Андрей страшно боялся, что паническое бегство рыцарей – снова какой-то тактический маневр, и в последний момент они вновь объявятся и позволят беглецу в который раз оторваться от Андрея, но этого, к счастью не произошло – очевидно Андрей нашел таки способ эффективной борьбы с неведомыми всадниками. Кстати, кто они были? Демоны? Какие-нибудь Назгулы? Этого Андрей не знал, поскольку рыцарские доспехи ни к чему не обязывали.
Итак, ему наконец удалось нагнать беглеца (аллея все тянулась и не собиралась заканчиваться), Андрей начал обходить его с боку, приглядываясь в сумерках, где у него та самая уязвимая нить, чтобы решить проблему сразу, и не тратить время на великолепное, но, увы, малоэффективное сражение – а впрочем, чтобы отбить пленницу и это годилось. К его удивлению, нитей над этим всадником, которого отличало от прочих также наличие массивного медальона, не оказалось, очевидно он был слеплен из какого-то другого теста и не нуждался в услугах невидимого загадочного кукловода. Тут всадник, очевидно, понял, что скрыться от погони, рассчитывая только на быстроходность коня, не удастся, и он резко изменил направление, рванув через чащу (впрочем не такую уж густую). Андрей, не ожидав этого маневра, по инерции достаточно далеко проскакал вперед, но это его не смутило, главное, что основная помеха – рыцари – больше не беспокоила, и наш герой, пробормотав сакраментальную фразу из какого-то революционного фильма: «Врешь, не уйдешь!», повернул своего Белого Грома, и пустил вдогонку слегка оторвавшемуся черному всаднику.
После нескольких неожиданных маневров Андрей научился предугадывать его действия, и вскоре ему удалось обогнать рыцаря и перегородить тому дорогу, угрожающе направив клинок в область головы. Да, действительно, этот рыцарь был автономен, никаких нитей от него не исходило, и Андрей подумал, что, наверное снова придется рубиться, как вначале с остальным отрядом.
«В конце концов, - думал он, - главное – забрать принцессу, а там – пусть восстанавливается, не думаю, что ему удастся девушку у меня отбить». – Андрей по-прежнему не видел ее лица, этому мешали длинные волосы, но почему-то был уверен, что она какая-то принцесса).
- Вот что, приятель, - сказал Андрей тихо и грозно, - оставь девушку в покое, и можешь катиться на все четыре стороны. Бесполезно сражаться, это мой город, и здесь я непобедим. Твои дружки уже в этом убедились.
Темный рыцарь, казалось, колебался в нерешительности, затем медленно поднял забрало и с усмешкой посмотрел на Андрея.
- Тебе хорошо видно? – Сказал он до боли знакомым голосом. Лицо его показалось Андрею тоже знакомым, но на него падала густая тень, и кто это такой, разглядеть было невозможно, хотя Андрей чувствовал, что знает его.
- Не узнал, а так?– Всадник выехал из тени деревьев на поляну, слегка освещенную фонарем, мерцавшим среди деревьев с ближайшей аллеи, для верности сняв шлем.
- Фауст? Йохан? – Полувопросительно сказал Андрей. – Но как же… и вообще…
- Что «как же и вообще»? – С легким немецким акцентом переспросил рыцарь.
Андрей смотрел на знакомое лицо: да, первое впечатление было, что это Фауст, Андрей хорошо запомнил и его облик, и голос – причем в разные поры жизни. Сейчас же его внешность оказалась несколько унифицированной, то есть трудно было назвать возраст – исчезли морщины и седина, но и юным оно не казалось, в каждой черточке сквозила умудренность и опыт, и еще жесткость, пожалуй даже ожесточенность, хотя никакого зверства, тем более садистской жестокости Андрей также не разглядел. И еще – лицо не то, что менялось, как Андрей не раз наблюдал в астрале – но в каких-то ракурсах он узнавал то свое собственное лицо, то лицо индийского кшатрия Рама. Так, разглядывая внешность отпрыска знакомого семейства, мы видим в лице его черты то матери, то отца, а то, даже, бабушки или деда – и все лишь как феномен восприятия, подобно тому, как в сумерках в веревке человек может увидеть змею. Очевидно, если бы Андрей побольше путешествовал в своих воплощениях, то нашел бы в нем и много других лиц, но их он не знал. Андрей стряхнул нерешительность – все же перед ним стоял противник (это напоминало заезженный литературный и кинематографический прием, когда воин вдруг узнавал на поле боя в качестве противника своего брата, отца или сына), и сказал, как можно увереннее, стараясь скрыть растерянность иронией:
- Да так, пустячок, не понятно, каким образом – если твоя душа является одновременно и моей душой – ты здесь разгуливаешь и слегка безобразничаешь. Например – похищаешь прекрасных принцесс. Это то, что на первый взгляд заметно – ведь наверняка  та компания, в которой ты до недавнего времени тусовался, немало и других пакостей натворила. Хотя, в том ты навряд ли признаешься.
Похоже, Фауст тоже с интересом рассматривал Андрея, затем, после продолжительного молчания ответил:
- Если ты уже видел меня со стороны – иначе бы не узнал – то чего уж тут удивляться? Себя самого ты ведь тоже узнаешь.
- Нет, - запротестовал Андрей, - тебя я раньше видел, путешествуя во времени, и видел твои земные приключения. При этом меня отдельно от тебя не существовало, я как бы наблюдал тебя – будучи тобой что ли. Хотя это гораздо сложнее, я одновременно и был тобой и не был – иначе не могу сказать, это как во сне иногда случается, а тут мы встретились нос к носу, и если моя душа одновременно является и твоей, то каким образом? Или я что-то путаю?
- Ты забыл об отражениях, мой друг, - криво усмехнулся Фауст. – Ты и я и многие другие – кусочки зеркала, разбросанные по разным мирам. Зеркало одно – отражений много. Ты во мне узнаешь себя, я в тебе тоже, но каждый из нас – самостоятельный осколок, и в чем-то наши судьбы схожи, в чем-то различны.
- В этом ты прав, - сказал Андрей, - я-то девушек не похищаю. Кстати, чем это ты ее накачал, что она у тебя висит мешком?
- Так, немного опиума, - улыбнулся Фауст. – О, конечно, - добавил он, видя, что Андрей что-то хочет сказать, - только энергии, эйдосы, здесь настоящий опиум не существует. Ты можешь обвинять меня в чем угодно, но я всего лишь следую сценарию, к которому ты имеешь некоторое отношение. Здесь никакой иной активной жизни быть не может.
- Вообще-то, - сказал Андрей, - я ничего подобного не сочинял, но подозреваю, чья это работа – а потом с больной головы на здоровую!
- А вспомни свой мысленный роман в 12-13 лет.
Андрей запнулся. Фауст действительно проявлял немалую осведомленность в том числе и в том, о чем, кроме Андрея, не знала ни одна живая душа – о своем мысленном романе и о странной любви к своим вымышленным героям Андрей не рассказывал даже маме. В этом Фауст был прав – согласно сюжетной линии, главную героиню постоянно похищали какие-то злые силы.
- Послушай, - сказал Андрей, - раз уж ты в курсе, хотя в это трудно поверить – неужели какие-то детские бредовые сочинительства могут таким образом воплощаться?! Но это же абсурд какой-то, мало ли детей занимается сочинительством – да по-моему почти все через это проходят, не говоря уж о том, что профессиональных писателей на белом свете тоже не мало. Так что, выходит все, что они понаписали, потом в астрале разыгрывается? Я это себе представить не могу: как все это может сочетаться и согласовываться, и главное, умещаться. Ведь люди сочиняли на протяжении всей своей истории существования!
- И не только люди, но и другие расы. - Загадочно поднял палец вверх Фауст. Все же его облик и речь не соответствовали стандартам злодея, занимающегося грабежами и похищениями принцесс.
- Но как это возможно?
- Миров-фантазий не так уж и много, их создают только те, кто имеет на это санкцию – и эта санкция дается свыше. Тебе она дана.
- Я это не первый раз слышу, - сказал Андрей, - но от этого ситуация мне ясней не становится. Почему именно мне такая честь?
- Эта честь оказана по праву рода.
- Опять какой-то род! Ну не знаю я в своем роду никаких выдающихся личностей! Наверняка по семейным преданиям это бы до меня дошло. Мама любила в нашей генеалогии копаться! Кроме прабабушки французской пианистки и прадеда – польского ксендза – ничего примечательного, одни врачи и инженеры.
- Порою причудливо тасуется колода карт. – Повторил Фауст известную фразу Воланда. – Но, увы, я не могу открыть тебе тайну твоего рода, я подчиняюсь сценарию, это должны сделать другие, так должно разыграться в сценарии.
- Да что это за мой собственный сценарий такой, которого я сам не знаю – вернее знаю только какие-то фрагменты?!
- Прости, - вдруг прервал разговор Фауст и надел на голову шлем. – Время вышло, и я вынужден на тебя напасть.
- Да погоди ты! – Закричал Андрей отступая. – Одумайся, наплюй на сценарий этот дурацкий! Я же вижу, что ты не злодей какой-то, не демон – просто Великая заблудшая душа. И потом, тебе в этом месте со мной не справиться – это мой город, ну а если даже справишься, ведь я же часть тебя, а ты – часть меня, пофантазируй о том, что будет с тобой, если ты сразишься со своей частью! Лучше объясни, зачем тебе эта женщина? Для каких-то сексуальных нужд? Не поверю, в астрале для этого не надо никого похищать. И потом, сам секс в астрале – такое убогое занятие! Да и вообще, кто она такая?
- Ничего не могу поделать, сценарий здесь – это та же судьба! А что касается нашей общности, так от нее одни мучения, ты – та часть меня, которая не дает покоя ни днем ни ночью и постоянно терзает душу угрызениями совести. Лучше уж полностью перейти на сторону зла и не терзать себя этой мучительной альтернативой. Она не давала мне покоя на земле, она многократно усилилась после смерти. Пусть у меня мало шансов против тебя – ты прав, это твой город, но, к сожалению ты вряд ли когда-нибудь окажешься на моей территории, и свой шанс я не упущу! Что же касается этой женщины, то она – моя! Сценарий дал нам шанс быть вместе, поскольку нас несправедливо разъединили. Это моя Единственная, и мне не нужен никто другой! Ни на земле, ни в аду, ни в лимбе – и это тоже мое проклятье!
С этими словами Фауст приподнял корпус женщины, которая продолжала пребывать то ли в глубоком сне, то ли в коме, и Андрей узнал это лицо – лицо, глядевшее на него из детских грез, лицо, которое он придумал в своем мысленном романе, и которое отчасти  походило на лицо девочки у моря Вечности. Это была живая Тесса, которую в детские годы Андрей страстно мечтал увидеть хотя бы перед мысленным взором.
- Но ведь это Тесса! – Вскричал Андрей. – Причем здесь ты? Я с самого начала подозревал, что это она, и теперь убедился! Это девушка из моих детских грез.
- Какая Тесса!? Это – Маргарита, не морочь мне голову! – В свою очередь истерично закричал Фауст. – Ты специально хочешь меня запутать!
- Но я видел Маргариту! – Возмутился Андрей. – Конечно, они похожи, но не настолько же, чтобы перепутать! Да и потом, если бы это была Маргарита, разве тебе пришлось бы ее усыплять? Наверное она оказала сопротивление.
- Ей специально вытравили память, чтобы она меня забыла! – Продолжал истерично выкрикивать Фауст. – Специально, чтобы меня дополнительно помучить. Я увезу ее в Лимб, и она все вспомнит, мы будем неразлучны. Пусть при жизни это нам не удалось, ну так хоть в посмертии я имею на это право! Она искупила мой смертный грех! Душа моя была выкуплена у сатаны!
- Наверное, никто, кроме тебя самого не может искупить его до конца, - Сказал Андрей. Он говорил тем спокойнее, чем больше нервничал Фауст, - и сейчас ты ослеплен, это не Маргарита, это просто один из литературных персонажей, оживленный, согласно сценарию!
- Опять литературный персонаж! Опять ошибка! – Взвыл Фауст. Затем грубо скинул девушку на траву, выхватил меч и ринулся на Андрея, который к этому времени тоже обнажил клинок.
- Если ты меня убьешь («ерунда какая, разве можно убить в астрале», - пронеслось у него в голове) – то кто же будет сочинять сценарий? – Усмехнулся Андрей. – Ладно, сам напросился, ублюдок, видит Бог, я этого не хотел!
Андрей легко ушел от вертикального рубящего удара Фауста, и перешел в наступление, орудуя шпагой не хуже какого-нибудь д, Артаньяна. Но Фауст оказался куда более крепким орешком, чем остальная его команда, и хоть и не без труда, но отразил мощный шквал изысканных выпадов, которые обрушил на него Андрей, помятуя, что его легкая шпага рубит стальные латы, словно фольгу, а управляться ею куда легче, чем тяжелым широким мечом, положенным средневековому рыцарю. Увы, на этот раз его «Эскалибур» оказался беспомощен, и после того, как несколько его ударов прошли по латам, Андрей убедился что латы Фауста не бутафорские, и легкая шпага оставляет на них только незначительные вмятины, хоть и не ломается сама.
«Что ж, - подумал Андрей, - придется воспользоваться тем, что я здесь как бы волшебник». – И через пару секунд вырастил свою шпагу до размеров двуручного меча. Теперь его удары оказались куда более весомы, и придись они по латам, Фаусту бы не поздоровилось, но получив преимущество в силе, Андрей потерял преимущество в скорости, и теперь ему уже пришлось рубиться с Йоханом на равных, поскольку его странный противник владел мечом не хуже. И тут уж Андрею пришлось гораздо тщательней защищаться, ведь кроме тоненькой кольчужки и кожаной куртки на нем ничего не было, и вряд ли это смогло уберечь от прямого попадания тяжелого рыцарского меча. Фауст же, убедившись, что от скользящих ударов его латы хорошо защищают, перешел в решительное наступление.
«Так, так, - подумал Андрей, умело отражая удары, и все же заставляя коня пятиться назад, - похоже, в этот раз мое преимущество не очевидно, я бы даже сказал – его вовсе нет. Ну так и не удивительно, Фауст тесно связан со мной, как он выразился – мы разные осколки одного и того же зеркала. С этим я уже сталкивался, когда еще до летаргии сражался со своим двойником. Результат был нулевой, и сколько бы и чем не сражались, выиграть все равно никто не мог – пришлось договариваться. Но этот сам не хочет договариваться – несет ахинею про сценарий. Кстати, чем больше об этом говорят вокруг, тем сильнее я начинаю верить в то, что действительно сочиняю сценарий существования целого мира»….
Так размышлял Андрей, но это ничуть не мешало ему виртуозно вести бой, поскольку (хоть это и не было видно со стороны) бой этот являлся неким условным действом, как бы понарошку, и он не сомневался в том, что даже проткни его сейчас Фауст насквозь, или разруби пополам, никакого ощутимого вреда это ему не причинит. Скорее всего, правда, на «регенерацию» уйдет некоторое время, и это позволит Фаусту увезти пленницу. Хотя, а зачем ему увозить ее? Кажется он убедился, что ошибся, а нужна ему только Маргарита. Скорее всего это его посмертное наказание: он везде ищет свою Единственную и не находит ее - да и понятно, Маргарита ведь воплотилась на земле в Анну Ромашову. Впрочем, если следовать этой логике, то и Фауста здесь быть не должно, если у них с Андреем душа одна.
«Занятно, - размышлял Андрей, - согласно философии Упанишад, такого быть не должно, и вся эта теория осколков и отражений мне не совсем ясна. Значит надо вести разговор о множественности душ у одного человека, и сам термин «Монада» тогда не верен. Значит тогда – не Монада, а какая-нибудь «Полиада»!
Итак, бой продолжался. Андрей думал о чем-то своем, но это ничуть не мешало ему искусно вести сражение. О чем думал Фауст? На это раз Андрей его мыслей не слышал, хотя обычно в астрале чтение мыслей удавалось ему без труда – очевидно Фауст вообще ни о чем не думал. Вскоре Андрей решил на всякий случай тоже одеться в стальные латы, и когда он это себе представил, то в тот же момент облачился в мощные белые латы (его черное кожаное одеяние не совсем соответствовало моменту), а лицо закрыла решетка забрала. Как ни странно, это произвело впечатление на Фауста, Андрей почувствовал в его действиях слабину, и перешел в решительное наступление, стараясь загнать противника меж двух деревьев, которые росли так близко, что конь Фауста должен был там непременно застрять.












ГЛАВА 4

ПРИДУМАННАЯ ДЕВУШКА

В этот момент произошло нечто неожиданное: в голову Фауста откуда-то сбоку ударил огненный шар, который, отскочив от шлема, начал вращаться, словно петарда, испуская сноп ярких искр. Это, очевидно, ослепило и дезориентировало противника Андрея, отчего он сделал несколько широких движений мечом, явно не видя нашего героя. Этих мгновений вполне хватило Андрею, чтобы решить исход сражения. Он нырнул под меч Фауста и, загнав лезвие в щель между шлемом и латами, резким пилящим движением снес голову средневековому алхимику.
«Надеюсь, - мелькнула у него дурацкая мысль, - у меня там на земле от этого голова не отвалится»…
  Неизвестно, что произошло на земле, но в астрале с Андреем ничего такого не произошло, голова осталась на месте, хотя по его философии получалось, что он отрубил голову самому себе, у Фауста же, напротив она скатилась на траву, а тело зашаталось, нелепо взмахнуло мечом и повалилось с лошади, которая заржала и скрылась за ближайшими деревьями.
- Ну вот, - сам себе сказал Андрей, - сам напросился, а ведь я этого не хотел. Интересно, сколько нужно времени, чтобы у него новая голова отросла? Те, что с ним были, за десять минут восстанавливались. Интересно, все же, кто они такие? Жаль, не успел у Йохана спросить.
- Сними с него медальон! – Услышал Андрей тихий, глуховатый голос, и обернулся туда, куда Фауст скинул пленницу, о которой Андрей в пылу схватки совсем забыл, но которая, очевидно придя в себя, помогла ему таким своеобразным способом.
Девушка (ей на вид было лет 19) сидела, прислонившись спиной к дереву и, очевидно, приходила в себя после дозы астрального опиума (что это такое, Андрей так и не понял). Выглядела она… (ну, если она и вправду была созданием его разума и творческого импульса души) именно так, как он представлял ее в детстве – повзрослевшей Аней Ромашовой, только волосы были длинные, вьющиеся и совсем светлые, поэтому не мудрено, что Фауст принял ее за Маргариту. В остальном – такая же воздушная, выше среднего роста, в белом длинном платье, какие в конце 19 века в летнюю пору носили девушки из приличных семей, лицо, может, более вытянутое, чем это определено классическим каноном красоты и носик пошире. Глаза огромные, темные, брови соболиные, почти сросшиеся над переносьем. Нельзя сказать, что Андрей всегда безусловно влюблялся именно в такой тип женщин – ему больше нравились голубоглазые, с более округлым лицом и более пышными формами, но девушка из его мысленного романа пришла к нему именно такой, какой он видел ее сейчас, и никогда не удавалось представить как-то иначе. Это была именно Тесса, и никем другим она быть не могла.
Не зная, с чего начать разговор, Андрей слез с коня и протянул своему давнему «литературно-ментальному» созданию руку.
- Сними с него медальон, - повторила Тесса, - иначе все придется начинать сначала. Пусть отправляется домой!
Андрей не совсем понял насчет дома, но, тем не менее, подошел к поверженному противнику, который пока не подавал признаков жизни, и снял с груди медальон в виде золотого гладкого куба, на одной из сторон которого красными рубинами была выведена буква «М» характерным готическим шрифтом. Андрей подумал, куда его девать, и решил, что забирать его себе, тем более вешать на шею не годится – наверняка «М» означает Мефистофель, а значит он наделен какими-то демоническими силами (Андрей привык к тому, что в астрале каждый медальон имеет какую-то силу) – а в обличие белого рыцаря не желал иметь ничего общего с «темными». Поэтому Андрей подумал-подумал, и повесил золотой куб на ветке ближайшего дуба.
- Как ты? – Спросил он Тессу, испытывая странную неловкость. С одной стороны он вроде бы давно ее знал, можно сказать был ее создателем, с другой стороны как бы видел ее впервые. Кстати, а с чего он взял, что это именно Тесса? Мало ли кто в этом обличье может оказаться в астрале! 
Тесса молча поднялась с земли, не совсем уверенно шагнула к Андрею и крепко обняла его за шею (вернее за латы, и самого объятия Андрей не почувствовал).
- Ты бы снял латы, - сказала она знакомым, но чуть хрипловатым голосом (Андрей вспомнил, что именно этот голос произнес «Смотри милый, звезда упала»! в тот момент, когда он катил в своей вагонетке по астральному космосу и тот же голос звучал в его грезах в предсонные минуты, когда он сочинял свой мысленный роман в 12-13 лет). – Я тебя в латах никогда не видела, - добавила она, вглядываясь через решетку забрала, - и знаешь, милый, тебе они очень идут. Правда, наверное, тяжело таскать на себе столько железа! Черепахе и то легче.
«Так, - подумал Андрей, - кажется, роль короля-звезды закончилась – к королю по-другому обращаются и выражают свою благодарность. А впрочем, что я знаю, о том, как выражают свою благодарность в стране литературных героев, но похоже она меня за Пандеона приняла – ну разумеется – ведь именно он, согласно моим детским бредням, вытягивал Тессу из всех историй с похищениями. Хотя иногда это совершал и Джон, но с Джоном она никак не могла меня перепутать». (Джон был еще одним постоянным персонажем Андреевой бесконечной истории, и срисовал он его несомненно с образа Малютки Джона – одного из наиболее колоритных персонажей шайки Робин Гуда. Кстати и сам Пандеон в чем-то напоминал великого средневекового стрелка-разбойника. Джон же был верным другом и вроде как оруженосцем главного героя и подробно Малютке-Джону отличался огромным ростом, богатырской силой и недалеким наивным рассудком, и с ним-то Тесса никак не могла перепутать Андрея – вернее Пандеона.
«Ну что ж, - подумал Андрей, - придется ее немного разочаровать. А может, и наоборот ей еще интересней будет встретиться с собственным создателем. Кстати, а сам Пандеон где? По идее это его обязанность – невесту от мазуриков оберегать. И все-таки, кого мне перед ней разыгрывать? Благородного рыцаря-незнакомца или отца-создателя»?
Ничего не отвечая, Андрей поднял забрало и снял шлем. Тесса тут же вытащила шелковый носовой платок и начала заботливо вытирать Андрею лицо.
- Весь мокрый! – Произнесла она со вздохом, выжимая платок. – Еще бы! В таких железках сражаться, не зима ведь!
Похоже, тот факт, что перед ней оказался совсем не Пандеон нисколько не смутило девушку – очевидно, она не сомневалась в том, что Андрей и есть ее суженый.
- У тебя есть зеркальце? – Спросил Андрей, в душу которого закрались кое-какие сомнения.
- Конечно, - ответила Тесса и вытащила из маленькой сумочки, которую она каким-то образом ухитрилась не потерять во время похищения и скачки, маленькое серебряное зеркальце, и Андрей, глянув в него, убедился, что во внешности его действительно произошли заметные изменения, хоть он и продолжал оставаться достаточно узнаваем. Черты лица стали гораздо харизматичнее и мужественнее, чем у него земного, подбородок, всегда выдававший в нем некое слабоволие и рафинированность, теперь был, как и положено герою, выдающимся и весомым, а из под длинных густых ресниц на Андрея глянул не обычный его рассеянный и рассосредоточенный взгляд, но настоящий орлиный взор. К тому же на фоне этой мужественной, романтичной харизмы Андрей явно помолодел, теперь ему было лет 18 – этакий юноша-воин, с раннего детства привыкший к тяжести оружия, готовый пустить его в ход при любом удобном случае. Это лицо несомненно принадлежало Пандеону, и сходство с лицом Андрея было вполне закономерным – под Пандеоном Андрей, в своем мысленном романе, разумеется, подразумевал самого себя, только облаченного, в романтический, идеализированный образ.
«Ну, что ж, Пандеон, так Пандеон, - подумал Андрей, - будем разыгрывать эту карту. Получается, что я верный рыцарь и возлюбленный этой девушки, только вот загвоздка – я о ней ничего почти не знаю». – И действительно, Андрей, несмотря на то, что регулярно сочинял свой роман в течение двух лет, почти ничего не помнил о том, что происходило с его героями. К тому же, он не помнил и того, что когда-нибудь наделял своих персонажей  какой-то личной историей : откуда они взялись, в какой стране жили и в какие времена оставалось совершенно не ясным, а также неизвестны были ни родители, ни титулы – да и были ли вообще у них титулы?
Итак, Андрей явно превратился в Пандеона, как незадолго до этого превращался в какого-то неведомого короля-звезду, но в своей памяти и сознании продолжал оставаться Андреем Даниловым – человеком без определенных занятий и профессии, который недавно очнулся после летаргического сна. К тому же, если в прежних  астральных путешествиях сознание его всегда претерпевало определенные изменения и слегка теряло земную отчетливость, то в этом городе он сохранял почти дневную ясность разума – разве что слегка изменились реакции.
- Ну, все в порядке? – Теперь уже Тесса задала ответный вопрос. – Ты что, ранен, ударился? Вроде бы ни ран ни ссадин не видно.
- Какие раны! – Усмехнулся Андрей. – «Она, наверное не осознает, что в тонком теле пребывает, где раны – одна видимость и исчезают через несколько минут – пусть даже тебя от темени до задницы раскроили. Да, кстати, а как там ее похититель поживает»? – Андрей вспомнил о Фаусте с которым по всем законам астрала что-то должно было произойти. И действительно, пока он беседовал с Тессой и размышлял о своем необычном положении, тело Фауста вместе с головой бесследно исчезло – остался только странный и неудобный для ношения медальон, легонько покачивающийся на ветке дуба. Андрей вопросительно посмотрел на Тессу – интересно, как она отнесется к тому, что тело ее похитителя исчезло.
- Ты удивлен? – Переспросила девушка. – Он ушел… его время вышло, но он скорее всего вернется, они всегда возвращаются…
- А зачем тогда мы его медальон забрали? – Андрей медленно снял медальон с ветки и задумчиво покачал его, словно маятник.
- Как, ты разве сам не знаешь? Если бы ты его не снял, он не смог бы вернуться домой, и тебе бы пришлось сражаться с ним снова. А так – у нас немало свободного времени. Мы вернемся в замок? Или поплывем на остров?
«Какой замок? Какой остров? – Подумал Андрей, – ну вот, начинаются обычные нестыковочки, когда выдаешь себя за того, кем не являешься, либо тебя принимают за такового. Но ведь я должен знать и о замке и об острове, ведь я же эту историю придумал. К сожалению – забыл напрочь. Ну, да, замок – что-то припоминаю – Пандеон с Тессой частенько там оказывались и на них нападали всякие страшные твари, но что там еще происходило, кроме сражений с монстрами – убей, не помню. Но тогда, зачем же по своей воле туда лезть? Может, это другой замок? А что за остров такой? Вот уж никаких ассоциаций. Такое впечатление, что тут все события без меня происходили, а я только какие-то фрагменты подглядел».
- Да сними ты эти железки! – Вмешалась в его размышления девушка. – Я хочу обнять родное, теплое. Как мы давно не виделись, милый!
«Значит тут что-то без меня происходило, - подумал Андрей, - насколько я помню, они надолго не расставались. Вот только, удобно ли выдавать себя за ее возлюбленного, ведь не исключено, что в ближайшее время мы будем заниматься астральным сексом. Может, объяснить ей, что я в некотором роде не Пандеон? Ладно, ничего говорить не буду, пока она меня сама не заподозрит, в конце концов я в некотором роде все-таки Пандеон, ведь я всегда именно себя в этом качестве представлял.
- Ну, тогда расстегни застежки, - попросил Андрей, решив не «растворять» латы с помощью разума – не известно, как на это отреагирует Тесса, - а то у меня руки не дотягиваются.
Тесса какое-то время поколдовала с застежками, и тяжелые латы со звоном упали на траву.
- Ну, вот, совсем другое дело! – С облегчением произнесла Тесса, и припала к Андрею всем телом. – Как давно я не обнимала тебя!
Андрей поступил так, как и должен был поступить пылкий влюбленный – обнял ее за талию и легкими ласковыми поцелуями стал касаться ее глаз, губ, щек, чувствуя, что его все больше захватывает странное чувство к этой девушке – вернее бестелесному существу, которую на земле смог бы увидеть только продвинутый ясновидец. Это не была любовь в земном смысле, скорее это было чувство ответственности перед существом, которое ты призвал к жизни, а также романтическая смесь из детской влюбленности на расстоянии и Гриновского Несбывшегося. Кроме того в его сердце разгоралось чувство горькой потери, хотя, какая же это потеря? Можно сказать, он встретил ту, о которой были его детские грезы, увидеть которую он даже не мог помыслить. И все же в душе Андрея преобладала странная любовь не к самой девушке, а к любви, к чувству между юношей и девушкой, но вышло так, что роль юноши в данный момент выполнял он сам – и в этом было что-то не настоящее, какой-то обман. У Андрея даже мелькнула мысль об инцесте, но он ее тут же подавил, поскольку инцест все же понятие чисто земное, телесное. Андрей теперь прекрасно знал, что земное воплощение души связано с ее притяжением к лону матери, вызванным страстной, хоть и бестелесной любовью.
Итак, наши влюбленные обсыпали друг друга поцелуями, но это были пока юношеские, невинные ласки и Андрей не чувствовал необходимости переходить к более страстным любовным играм.
«Все же, - думал он, - здесь все по-другому, чем в иных астральных слоях, где я был раньше, там секс – обыденное и скучное занятие, которым занимаются только в силу принятых традиций». – Он вспомнил свои развлечения с астральными проститутками. – Там – одна механика, а здесь – чувства, вопрос в том, насколько они настоящие…
Андрей слегка отстранился от девушки и внимательно вгляделся в ее, вдруг ставшее дорогим лицо, боясь, что оно, как это часто бывает у астральных существ под пристальным взглядом, начнет быстро меняться. Но к счастью этого не произошло, реальность окружающего очень напоминала земную, почти земными казались также и чувства Андрея.
- Как давно мы не виделись! - В очередной раз повторила Тесса, и тут неожиданно Андрей испугался, что она подобна тем  душам, которые по большей части населяли астрал – то есть запрограммирована на определенные слова и действия и не реагирует на то, на что эта программа не распространяется.
«Неужели и она автомат? – Мелькнула в сознании непрошеная мысль.
- Ты помнишь нашу последнюю встречу, до того, как все окутал этот проклятый туман? – Мечтательно произнесла Тесса, внимательно, словно изучающе вглядываясь лицо Андрея. – Нас тогда преследовали солдаты Кальвина!
Никакого Кальвина Андрей не помнил, как не помнил и вообще при каких условиях происходила их последняя встреча, а незнание этого существенного момента могла навести Тессу на подозрения, поэтому он придал своему ответу обтекаемую форму.
- Конечно помню! – Сказал он по возможности вдохновенно. – Но что-то тогда со мной произошло, возможно во время боя получил сильный удар по голове. После этого в сознании возникли кое-какие проблемы. Например, ничего не припоминаю о том, как появился туман.
- Как не припоминаешь? – Но ведь это беда, которая коснулась всех жителей нашего города! Он развеялся совсем недавно, и это чудесным образом совпало с твоим появлением. А может, и наоборот, ты появился, потому, что туман рассеялся.
«Странно, - подумал Андрей, - у всех местных жителей, которые мне торжественную встречу устроили, не было ни капли сомнения, что это именно я рассеял туман, и даже приняли меня за какого-то короля-звезду. Не понятно, как это получилось, я ведь только стихотворение сымпровизировал, но здесь все чудесным образом реагирует на мои стихи. Кстати, первый голос, который я в этом слое услышал, принадлежал Тессе, и она сказала «Смотри, милый, звезда упала», сейчас же она видит во мне Пандеона и ни о каком короле-звезде и речи не идет».
Однако надо было как-то объяснять свою малую компетентность по поводу тумана, к тому же Андрей как раз и хотел узнать о нем побольше из уст Тессы – да и вообще надеялся получить максимум информации об этом мире. Вот только если Тесса, как и многие здесь, запрограммирована – то вряд ли что-то путное он сможет узнать.
- Ты не Пандеон, - вдруг произнесла Тесса изменившимся голосом, - ты со звезды! Но ты так похож на него… ты ведь не причинишь нам вреда? Иногда слуги Кальвина принимали его образ, но я умела их быстро раскусить. Но ты другой, ты не похож на них, у тебя другое свечение, и ты говоришь не так, как принято в нашем сценарии, и не знаешь о многих важных вещах. Кто ты, и почему так похож на Пандеона?
- Ты права, милая, - с некоторым облегчением произнес Андрей, - я просто не знал, как объяснить, кто я такой и почему так похож на Пандеона, но поверь, тут нет никакой лжи, я действительно неким образом имею к нему отношение. Я пришел из другого мира, можно сказать, осуществил мечту своего детства, когда… не знаю, как это сказать… наблюдал за вашими с Пандеоном приключениями, и в какой-то степени способствовал возникновению тех или иных обстоятельств.
Глаза Тессы сделались совсем круглыми:
- Ты пришел из мира прообразов, ты создаешь сценарии, мой Демиург…
- Что ты, какой Демиург, обычный человек, просто из другого измерения – ну, может наделенный излишне ярким воображением. А насчет сценария… возможно я действительно имею к нему отношение. Тем не менее мне мало понятно то, что здесь происходит… что же это за демиург такой, если понятия не имеет о том, что происходит в мире, за который он некоторым образом отвечает. Например, что это за туман, и кто такой Кальвин. Скажем так: в свое время мне удалось подглядеть некоторые эпизоды истории, связанной с тобой и Пандеоном. Сейчас же я и ее почти забыл. А потом, мне совершенно не ясно, почему здешние жители увидели во мне какого-то короля-звезду – а ты не увидела. Это притом, что за твоей жизнью я специально следил, а всех остальных знаю поверхностно. Кстати, в моем мире, где осталась некая часть меня (Андрей не стал вдаваться в особенности взаимодействия астрального и физического тел) такой же город, как этот, и называется он Ленинград… вернее Санкт-Петербург, и в нем тоже есть Летний сад, только гораздо меньше вашего. В этом городе я жил в то время, когда … ну, что ли наблюдал за тобой и Пандеоном.
- Значит ты пришел сюда, как король-звезда? – Медленно произнесла Тесса. – Возможно, если бы я была на набережной, где тебя встречали остальные, я бы тоже увидела короля-звезду, но здесь зона иного сценария – наверное ты сам заметил, что изменился, когда переступил незримую черту…
- Да, но почему это случилось?
- Я не знаю, так было всегда, - развела руками Тесса, - я думала, что ты сам сможешь это объяснить, но в разных местах действуют разные сценарии, и когда переступаешь черту, то меняешься сам, а также меняются окружение и обстоятельства. Но перейти черту очень трудно, и переход тоже определяется спецификой местных сценариев или какого-то главного, объединяющего. Ты сказал, что в твоем городе Летний сад совсем маленький – в моем же сценарии он протянулся на десятки миль. Правда завтра он может стать таким как ваш, а я легко перейду в другой сценарий. Но скорее всего этого не случится, а вернее, когда случится, никто не знает. Я думала, об этом знаешь ты, но оказывается, я ошибаюсь, значит и над вами господствует чей-то неведомый сценарий…
- Еще как господствует! – Усмехнулся Андрей. – И совсем не я сочиняю эти, как ты выражаешься, сценарии. Очевидно, какие-то фрагменты мне удается подглядеть, и как-то на них воздействовать, хотя в последнем я не уверен, такое впечатление, что люди вообще ничего не сочиняют, а только подглядывают. Кстати и этим даром обладают немногие. Поэтому-то я и хотел, чтобы ты мне как можно больше рассказала и о вашем мире, и об этом тумане, и о себе самой, и о своем возлюбленном.
- Как это странно, - пробормотала Тесса, - рассказывать королю о том, что творится в его королевстве.
- Чего ж тут странного? – Усмехнулся Андрей. – И в нашей истории короли нередко ходили в народ инкогнито и переодевшись, чтобы из первых уст узнать, что в действительности в стране творится. Это делали и король Артур, и Гарун аль Рашид. Очевидно таким образом они получали более объективную информацию, чем от своих министров.
- Артур… Гарун аль Рашид… - задумчиво произнесла Тесса. – Я слышала эти имена, но никогда не была в этих сценариях. Значит, эти люди существуют и у вас?
- Да нет, они давно уже умерли, их у нас не существует.
- Ты говоришь непонятные вещи, - удивленно посмотрела на него Тесса, - как можно существовать когда-то и не существовать сейчас? Я не понимаю, что такое «умерли».
«Выходит, она бессмертная, - подумал Андрей, - но ведь я ее выдумал в конкретное время – как могло так случиться»? И еще он понял, что если начнет объяснять сейчас такие понятные каждому землянину вещи, то потом будет трудно выбраться из этих дебрей. Бог знает, сколько еще понятий, чуждых для этого существа окажется затронуто в рассказе, что потребует новых объяснений – а ведь скорее всего время пребывания в городе грез у него ограничено. А хотелось узнать о нем как можно больше.
- Ну, это как бы в другом сценарии, - пробормотал он, и это объяснение, как не странно вполне удовлетворило Тессу. – И все же я бы хотел узнать побольше и о тебе, и о Пандеоне, и об этом городе. Где ты родилась, кто твои родители, и главное об этом тумане, почему-то мне кажется, что здесь кроется какая-то тайна, которую мне необходимо разгадать.
- Родилась… родители… этого нет в моем сценарии, есть в других, но мы, попадая в один, плохо помним другой, и еще хуже – третий. Помню, в прежних сценариях действительно существовали такие понятия, как рождение и родители… но ведь ты Демиург и сам понимаешь, что это сценарные условности – также как твое недавнее убийство черного всадника, моего похитителя – как видишь, от его тела не осталось и следа. Сейчас он находится где-то в другом месте – мы никогда не знаем, где они оказываются потом. Я давно путешествую из сценария в сценарий и совершенно не помню, когда все это началось, мне кажется, это было всегда, просто я забыла. Я знаю, что однажды отразилась от прекрасного образа, и тогда началось мое путешествие в сценариях в качестве отражения…. Но когда-то я была цельной и существовала в Единстве. Это трудно передать – воспоминание очень смутное и почти не передается словами. Одно я знаю – когда-то и Пандеон был частью меня, но в дальнейшем наши отражения разделились, как разделились наши судьбы. С той поры мы постоянно ищем друг друга, и в последнем сценарии наконец отыскали, и долгое время были неразлучны – пока не пришел туман. И еще, в этом сценарии мы постоянно сражались – мне кажется раньше такого не происходило. И все вихри раньше были восходящими и вращались слева направо – теперь же все больше внедряется вихрей нисходящих, вращающихся справа налево, и это ведет к нескончаемым битвам. Хотя, возможно, сей факт придает существованию остроту, и множество чувств, доселе неиспытанных, появилось в моей душе – наверное так происходит с каждым.
- Но кто такие жители этого города, и что это за правосторонние и левосторонние вихри?
- Все мы осколки одного зеркала, - произнесла Тесса фразу, которую Андрей уже слышал от поверженного Фауста, - разве у вас по-другому? А что касается вихрей – странно, что ты спрашиваешь – но я постепенно привыкаю к твоим вопросам, даже если в нашем городе это знает каждый. Можно видеть так, как мы видим сейчас, но можно изменить зрение и посмотреть на мир по-иному – не знаю, как это объяснить иначе – тогда видимость, или формы, которые мы видим поверхностным зрением тем самым, которое дает нам сценарий, уходит и весь мир воспринимается в виде вихрей. Я не понимаю, почему так, но я твердо знаю, что восходящие вихри слева направо – мои родные, пришедшие из того мира, откуда и я – из того зеркала осколком которого я являюсь. Противоположные же приходят с другой, оборотной стороны, это нисходящие, чуждые нам силы, но они жаждут внедриться в наш мир, стать своими, стать частью нашего мира. Возможно поэтому сценарии стали изобиловать множеством жестоких сцен, и мы к ним настолько привыкли, что многие считают их уже неотъемлемой частью нашего бытия. По крайней мере так считал Пандеон, и находил в этом своеобразную прелесть, а поскольку он был моим избранником, то и я заразилась подобным чувством. Эти вихри мы называем воронками Тора и Антитора…
- А почему они так называются? – Удивился Андрей, услыхав знакомое, но малопонятное название, в связи с коим произошло немало таинственных событий во время путешествия по алтайской тайге. – С этим названием в нашем мире связывают образ скандинавского бога-воителя, который расправлялся с врагами с помощью гигантского молота!
- Я помню этот образ из прежнего сценария, - кивнула Тесса.  – Да, этот могущественный воитель действительно существует, но как я, и все, кого ты здесь встретил – он всего лишь участник ряда сценариев, и принципиально ни чем не отличается от остальных… нет, его имя – случайное совпадение. А второй уровень этого слова – совершенно иной – разве ты не чувствуешь? Это понятие Тора – сакрально и исходит из Единого. Это не существо в нашем понимании, это вихревая энергия. Но неужели ты не видишь сам? Я думала, что существо из мира прообразов, наделенное властью создавать сценарии, все это видит, и еще многое другое, недоступное нам.
Андрей улыбнулся и развел руками:
- Знаешь ли, твои восторги по поводу демиургов несколько преувеличены. Возможно мы и наделены чем-то вам не присущим, но и вы также. Очевидно в этом и заключается основное правило мироздания.
- Да, ты другой, - сказала Тесса, глядя куда-то сквозь Андрея, - и это не читается сразу, иначе я бы не приняла тебя за Пандеона, хоть ты так удивительно на него похож – и не только внешне. В том мире, который я знаю, Торы и Антиторы никогда не перемешиваются – и тем более этого нет в людях. В тебе же они существуют одновременно – и я не знаю, хорошо это или плохо, но возможно эта особенность позволяет вам творить сценарии. Таким же был и Мальчик. Он приходил давно, и после его появления в город пришел туман - тогда все стали меняться и терять друг друга.
- Как ты сказала, мальчик?! – Встрепенулся Андрей. – Что за мальчик? – Странное подозрение закралось в его душу. – Когда он приходил? Лет десять назад?
- Я не знаю, что значит «лет десять назад»: время у нас течет по-другому, оно зависит от сценария, и при переходе в другой сценарий, вообще можно оказаться в прошлом или будущем. В этом случае понятие «десять лет назад» лишено смысла. 
- Скажи, - внимательно посмотрел на нее Андрей, - этот мальчик случайно не был похож на меня… или на Пандеона?
- Да, конечно, - кивнула головой Тесса, - наверное, если бы Пандеон был ребенком, он мог выглядеть именно так.
- А разве Пандеон не был ребенком?
- В нашем городе есть люди, которые меняются, в зависимости от условий сценария – тогда они могут быть то детьми, то взрослыми, есть же те, которые не меняются. Мы с Пандеоном не меняемся. Когда же кто-то переходит в другой сценарий, с ним вообще может произойти все, что угодно. Это особый процесс – и так просто перейти из сценария в сценарий, как это сделал ты, нам никогда не удается.
- Но ты ведь переходила?
- Переходила, но об этом у меня очень смутные воспоминания, я почти ничего не помню – кем я была в прошлом сценарии, и самого момента тоже не помню, помню только, что жила в другом городе, в другое время.
- А значит есть и другой город?
- Конечно, все зависит от сценария: иногда переход осуществляется без явной смены декораций, иногда все может поменяться принципиально.
- Ясно, - сказал Андрей, - наверное это схоже с нашей смертью. Мы ведь тоже в момент смерти переходим в другое состояние. Можно назвать это сменой сценария.
- Я не знаю, что такое смерть, - пожала плечами Тесса, - наверное, что-то приятное?
- Я бы не сказал, - усмехнулся Андрей, - скорее наоборот, многие боятся этого сильнее всего на свете.
- А нам иногда сценарий так надоедает, что хочется поскорее его сменить. Правда, это зависит не от нас, а от самого сценария, и потом, никогда не знаешь, куда попадешь. Но совсем без сценария – тоже ужасно – когда пришел туман, все сценарии по сути дела прекратились, осталось только мельтешение теней.
- Ну да, - кивнул Андрей, - у нас большинство людей также не знают, куда попадут после смерти, и многие уверены в том, что вообще никуда не попадут – просто исчезнут, и что кроме мира, где они живут – вообще ничего нет. Я, естественно, не из их числа. И все же я бы хотел услышать поподробнее об этом мальчике и тумане.
- О нем я мало что знаю, он непонятно откуда появился и непонятно куда ушел, но он был не из наших, как и ты, хоть это замечалось и не сразу. Как и ты, он не имел определенной принадлежности. Это его отличало как от нас, так и от воинства Кальвина – их мы распознаем сразу и в них главный источник конфликтов. Сначала на этого мальчика вообще никто не обратил внимания – мало ли новых персонажей из других сценариев у нас тут появляется, но затем он всех заинтересовал. Во-первых стало проявляться смешанность Тора и Антитора в его сущности – а такие вещи замечаются не сразу – и очевидно поэтому он не был ни на чьей стороне – и дело не в том, что он был ребенком – форма у нас имеет второстепенное значение и дети сражаются также как и взрослые. Кстати то, что ты, несмотря на свою торзионную смешанность сражался с воинами Кальвина свидетельствует о том, что, несмотря на вашу торзионную схожесть, нечто вас все же отличает, но что именно – для меня загадка.
- Так вот, этот мальчик ничего не делал, ни во что не вмешивался – просто зорко за всеми наблюдал, и что-то вертел в руках – никто не мог понять, что это такое, хотя мы обычно хорошо видим суть предмета. А потом на город опустился туман, и все сценарии исчезли. Мы превратились в тупых механических кукол, и бродили, затерянные в тумане. Из тумана появлялись то одни то другие люди, но потом они снова уходили в туман, и их уже невозможно было отыскать, а взаимоотношения между всеми нами стали кратковременными и лишенными смысла. Мы все превратились в бесчисленных Панчей, Пульчинелл, Рататуев и Коломбин. В одну из Коломбин превратилась и я, и, потеряв всякое представление о времени и смысле существования, бесцельно блуждала по городу, пока не развеялся туман – а развеялся он незадолго перед тем, как появился ты. Но, как только включился мой сценарий, и я осознала, что сижу в Летнем саду рядом с лебяжьем прудом, вдруг появились эти люди, похожие на воинство Кальвина, и не успела я применить свою магическую силу, как в меня выстрелили тоненькой стрелкой из духовой трубки. Я потеряла сознание, так и не успев понять, кто предводительствовал, и что им от меня нужно. Но это уже был сценарий, и это меня ничуть не удивило, просто я не успела разобраться в происходящем.
- Кстати, - сказал Андрей, - а ты не обратила внимание, что этот черный рыцарь, с которым я сражался, тоже был со смешанной торзионностью?
- Ну что ты! – Удивленно посмотрела на него Тесса, - он был обычным Антитором с оборотной стороны, откуда приходит воинство Кальвина, хоть и со стационарным источником энергии, как и подобает предводителю. Остальные, как и положено были на централизованном питании.
«Странно, - подумал Андрей, - вообще-то Фауст когда-то был живым человеком, и должен иметь энергетическую природу, сходную с моей. Тут тоже какая-то загадка. А впрочем не намного загадочнее всего остального». – Вслух же он сказал:
- Ладно, Бог с ним, с этим похитителем, он все равно отлетел в края иные. А что произошло с твоим Пандеоном? Кстати, а где вы встретились, и куда он делся? Хоть ты и считаешь меня создателем вашего сценария, по-видимому в действительности все гораздо сложнее, и знаю о вас я очень мало, а вернее очень отрывочно.
- Где мы встречались в других сценариях, ни я ни он отчетливо не помнили, а как мы встретились здесь? Да очень просто, так же, как мы встретились с тобой – он отбил меня от банды разбойников…
- Да, - хмыкнул Андрей, - везет тебе на эти похищения! И чего это они тебя все время похищают, им что, делать нечего? Они, кстати ничего с тобой не сделали? Не надругались? – «Вот чушь», - мелькнуло у него в голове, - «как можно надругаться в астрале! Это же все спектакль, не зря же они свою жизненную стезю сценарием называют».
- Что ты имеешь в виду? – Удивилась Тесса. – Ты же сам должен знать, в этом сценарии ничего такого не предусмотрено, помощь всегда приходит своевременно.
«Ну да, - подумал Андрей, - в моей истории все сцены как в голливудском фильме, где с главной героиней ничего эдакого произойти не должно, в последнюю минуту или даже секунду ее обязательно спасали, и это здесь, очевидно, основное правило игры». – Вслух же он сказал:
- А кто он, твой Пандеон? Принц, простой рыцарь?
Тесса посмотрела на него с явным удивлением:
- Он – Пандеон! – Сказала она так, словно это имя само собой все определяло.
- Но все же какая-то личная история у него есть? – Не удовлетворился ее заявлением Андрей, все же речь шла о Единственном, об избраннике. – Хотя я понимаю, что это не отражает его истинную природу, но ведь и мое «Я», моя душа – тоже бессмертная частица Бог весть откуда явившаяся – и тем не менее моя личная история, моя биография не кажется мне некой никчемной безделицей, все же она для меня существенна!
- Ну что же! – Тесса уставилась куда-то сквозь Андрея и отрешенным голосом заговорила. – Пандеон родился 20 января 1954 года в городе Санкт Петербурге в семье маркшейдера-ландскнехта Дитера фон Данилофф… - Дальше шла причудливая краткая биография самого Андрея с противоестественным включением всяких средневековых титулов вперемежку с современными аксессуарами советской действительности, правда звучавшими в ее устах на удивление романтично.
- Погоди, погоди, да ведь это ты мою историю пересказываешь. – Остановил Андрей эту странную белиберду. – Только это какая-то дикая смесь из истории средневековой Германии и советских реалий!
- Ничего другого сказать не могу, - пожала плечами Тесса. – Такая история предусмотрена настоящим сценарием. В другом сценарии биография его может быть совсем иной, мы не относимся к этому очень серьезно.
«Ясно, - подумал Андрей, - надо было в те далекие годы выдумать ему биографию, тогда все звучало бы более подходяще для окружающей обстановки. Про себя, значит, она тоже ничего правдоподобного не сообщит».
  - Ну, хорошо, - сказал он вслух, - но как вы с ним все же расстались, и где он сейчас?
- Я же  говорила, - грустно пожала плечами Тесса, - когда пришел туман, мы все потерялись, превратившись в разного рода кукол – естественно и с Пандеоном мы потеряли друг друга. Что с ним сейчас, я не знаю, если он не отправился в другой сценарий, то обязательно появится позже – наша судьба еще не исчерпана.
- А кто такой этот Кальвин? – Спросил Андрей, поняв, что ничего более интересного о жизни Пандеона не узнает.
- Он никогда не появляется сам, его замок – в южном королевстве Антитора под знаком Козерога. Почему-то именно на наш город он положил свой демонический глаз, и присылает сюда то шпионов, то целые отряды. Что ему надо – не знаю, наверное он хочет подчинить наш город своему королевству. Глупец, он не понимает, что это в принципе невозможно, но правила нашего сценария позволяют ему делать попытки. Иногда с Пандеоном через систему подземных пещерных рек нам удавалось попасть туда: мир этот очень мрачный и жестокий, хоть и не лишен величия. К счастью, пути-дорожки сценария всегда выводили нас оттуда.
«Ну что ж, - подумал Андрей, - не очень-то прояснил ее рассказ фигуру этого Кальвина. Возможно это вообще не литературный злодей, а, предположим, какой-нибудь демон. Она сказала о Козероге? Скорее всего это зодиакальный демон. Что-то я читал о зодиакальных демонах в «Огненном ангеле» и имя его было Гамбиэль. Интересная история вырисовывается: демон пытается завоевать город литературных героев – кто мог бы предположить такое! Скорее всего те всадники тоже оттуда, а подпитывающие нити, за которые они так испугались, ведут к какому-нибудь пульту управления  или источнику энергии в замке этого Кальвина-Гамбиэля.
- Кстати, - продолжил Андрей свои расспросы, - а ты не знаешь, кто был твой похититель на этот раз?
- Я же сказала, я не успела разобрать, а потом, все эти черные рыцари так похожи, хотя их предводителя обычно легко можно отличить от остальных – только он, как правило, более менее цельная личность, остальные же – трансформеры, можно сказать  - материал – и не имеют собственного лица.
- Я так и думал, - усмехнулся Андрей, - а имя Йохан Фауст тебе ничего не говорит?
- Так, это он? – Удивилась Тесса. – Бедный алхимик!
- Так ты его знаешь?!
- Конечно знаю, он ведь из наших, и всюду ищет свою Маргариту, но ее здесь нет, и где именно, никто не знает. На нем же лежит проклятье ослепления, и он принимает за свою Единственную каждый раз новую девушку – вот и до меня добрался – а когда убеждается в ошибке, начинает беситься и кромсать своих трансформеров. Все к этому давно привыкли, стараются его избегать, тем более сам момент похищения довольно неприятен, и никогда не знаешь, кто это может быть.
- Странно, - сказал Андрей, - ты рассказываешь о нем, как об одном из своих аборигенов, но я то знаю, что Фауст ближе к нашему миру, чем к вашему – когда-то он жил в том же мире, что и я.
- Ну что ты, его торзионная структура совсем иная, он не может быть посланцем мира прообразов.
- Ладно, - смутился Андрей, - не буду с тобой спорить, но у меня несколько иные сведения. – «Наверное, - подумал он, - это был литературный Фауст, придуманный Гете - тогда все укладывается. Но почему он так похож на моего Йохана? И потом, эти поиски Единственной, как посмертное наказание? Как-то это не очень совпадает с литературной версией. С другой стороны, если придерживаться версии про осколки и отражения, тогда Фаустов может быть, как собак нерезаных – тем более не один Гете этого персонажа касался. В этом случае все находит объяснение, а значит я видел вовсе не «моего» Йохана».
- А он что, - вслух спросил Андрей, - тоже из воинства этого Кальвина? Но на медальоне у него выгравирована буква «М», что, по-видимому, означает «Мефистофель». Обе эти фигуры тесно связаны, а сам Мефистофель вряд ли будет служить какому-то Кальвину, он для этого сам слишком значительная фигура. Ты слышала это имя?
- Возможно, - прямо не ответила Тесса. – Кальвин может иметь и другие имена…
- Ну что ж, вполне разумное объяснение, - кивнул головой Андрей, но если исходить из этой логики, то  и Фауст может быть не Фаустом… Ладно, оставим этот вопрос, а то я в этих отражениях, лже и квази Фаустах и Мефистофелях совсем запутался.
Андрей замолчал, не зная о чем спросить.
- Наверное мне в путь пора, - сказал он, решив, что вопросов больше нет, - а тебе – искать своего Пандеона. Думаю, ты скоро его отыщешь, я все же, как никак сценарист. Кстати, где здесь выход, а то я уже столько миль по этому садику отмахал, а он и не собирается заканчиваться. Наш Летний сад несравнимо меньше, хоть первое впечатление – то же самое. Да, кстати, - вдруг спохватился он, - один вопрос я все же хотел бы еще задать. Неужели в вашем мире нет ничего, кроме этих сценариев? Неужели у вас нет религии, веры в Бога? Для чего вы существуете?
- Я не знаю, что ты подразумеваешь под религией и Богом, - несколько недоуменно посмотрела на него Тесса. – Когда проходишь много сценариев и напитываешься их событиями, и обретаешь устойчивую связь со своим Демиургом, со звездой, или встречаешься с ним – как я сегодня – то постепенно начинаешь уплотняться, рамки сценария перестают быть незыблемыми. Как говорят, однажды – на самом деле оттуда никто не возвращался – становишься настолько наполненным, что тебя притягивает звезда. Таким образом ты появляешься в мире прообразов, откуда появился ты. В это мы верим, и к этому мы стремимся, поскольку чувствуем, что наше бытие какое-то не совсем настоящее, а воплотившись на звезде обретем Истину. Раньше у меня не было возможности убедиться в правильности этой веры, но теперь я видела тебя, и уверовала, что так и должно произойти.
- Наверное, ты все же была разочарована, - усмехнулся Андрей, - как-то мало я, мне кажется, напоминаю Божество и Демиурга. Сам все у тебя выспрашивал – разве Всеведающему Богу это нужно? Вынужден тебя огорчить. Наш мир куда дальше от совершенства, чем ваш, и та самая, как ты говоришь, настоящая или, правильнее, телесная жизнь вне какого-то очевидного сценария наполнена дисгармонией, страданиями и жестокостью, и многие из нас, наверное, мечтали бы переселиться в ваш мир, если бы предполагали, что он существует. По крайней мере, я всегда мечтал переселиться в мир моих литературных героев. А впрочем – там лучше, где нас нет, очевидно эта пословица справедлива и для вашего мира. Кстати, ты сейчас видишь не всего меня, а только  астральное тело – и если бы вдруг увидела мое плотное тело, то, возможно, была бы разочарована в еще большей мере. А поскольку, как я понимаю, ты никогда не имела подобного тела и даже не понимаешь, что значит умереть, ты бы, наверное ужаснулась, узнав, сколько неудобств оно доставляет тем, кого ты считаешь демиургами. Плотное тело недолговечно, непрочно, быстро старится, болеет - ты, по-видимому, даже не имеешь таких понятий. Его легко изувечить, и отрубленная рука не вырастит вновь ни через 10 минут, ни через 10 лет, ну а уж отрубленная голова и вовсе не дает никакого шанса. Так что, дорогая Тесса, твое стремление когда-нибудь обзавестись подобным телом, чтобы существовать в нашем мире, очевидно связано с отсутствием достоверной информации из первых уст.
- Но ведь у вас, демиургов, - сказала Тесса, - то же есть нетленное тело-душа, аналогичное нашему, хоть и отличается от него. И тем не менее, после явления, которое ты называешь смертью, как ты говорил, ваше тонкое тело через какое-то время вновь возвращается в ваш мир и обзаводится плотным телом. Значит вас не усваивает тонкоматериальное бытие, и вы стремитесь в мир плотных форм. Значит, есть что-то такое в вашем плотном бытие, что заставляет душу возвращаться туда вновь и вновь!
- Я не знаю, - пожал плечами Андрей, - обычно, находясь в плотном теле, мы не помним о том, что было раньше, а поэтому, никто и не знает, сам ли он захотел вернуться в Энроф – плотный мир – или это произошло как-то автоматически. В нашем мире есть такое понятие, как Карма – думаю оно есть и у вас. Это – некая Сила причинно-следственных связей, заставляющая все события проистекать в определенной последовательности и взаимозависимости.
- И все же, - сказала Тесса, глядя в глаза Андрея, - вы живете, а мы играем, и все наши приключения, битвы, путешествия и похищения – лишь однобокая пародия на вашу жизнь – нам не хватает полноты, у нас все не по-настоящему!
- Но откуда ты знаешь? – Удивился Андрей. – Если никто из вашего мира никогда не был в нашем? Ну а если был – то не возвращался?
- Я знаю, - уверенно сказала Тесса, - это знание живет с нами всегда, и возможно оно заставляет исполнять свою роль достойно, чтобы иметь шанс воплотиться на звезде…
- У нас это называется землей, звезда – это нечто другое. Ну ладно, бойся гостя в дверях стоящего, настало время мне уходить. С собой я взять тебя не могу, остаться – тоже, моя судьба зовет меня - где здесь выход? – Полушутя спросил Андрей.
- Я знаю, что мальчик, который погрузил наш город в туман, вышел через Дверь…
- Что за Дверь такая? Это в каком-то здании?
- Нет, - внимательно посмотрела на него Тесса, - никаких зданий в Летнем саду нет. Но есть Дверь. Пока этот мальчик не скрылся за ней, никто в нашем городе не знал, что это такое и зачем…
- Но неужели никто из ваших не заходил туда? По-моему, на то и дверь, чтобы в нее заходить!
- Поедем, - сказала Тесса, - и сам все увидишь. Тут не так далеко, конь Пандеона донесет нас за несколько минут.
Андрей подсадил Тессу в седло, затем снял с ветки медальон Фауста и зачем-то незаметно сунул его в карман куртки. После этого вскочил на коня сзади Тессы и резко пустил его в галоп (всю их непродолжительную беседу Белый Гром находился рядом, и неспешно пощипывал травку, как настоящий конь из мяса и костей).
  - Это конь Пандеона? – Спросил Андрей просто на всякий случай, хотя не сомневался, что это действительно так.
- Конечно, - грустно ответила Тесса, - наверное именно поэтому вначале я была уверена, что ты – это он. Трансформеры, какую бы личину не принимали, никогда не приезжали на коне Пандеона. Ах Белый Гром, Белый Гром! – Наклонилась она к уху коня. - Где-то сейчас твой хозяин! А этот человек – не он, даже ты ошибся!
Вскоре конь снова выехал на центральную аллею и во всю прыть поскакал по тускло освещенной, прямой как стрела дороге.  Тут Андрей увидел, что где-то далеко, на пределе видимости  что-то поблескивает – и поблескивает именно там, где по законам перспективы в одной точке сходятся аллея и темные деревья, ее обрамляющие, где разобрать детали уже не возможно. Как ни странно, и через пять и через десять минут картина не прояснилась, мало того – и деревья по сторонам аллеи, и сама дорожка, а также звездное небо над ним стали как-то странно смазываться, словно у Андрея вдруг нарушилось зрение, и это ощущение близорукости усиливалось с каждым скачком Белого Грома. При всем при этом впереди явно светлело, и неясное поблескивание превращалось просто в более светлую область.
Удивленный этим явлением, Андрей обернулся – нет, со зрением все было в порядке, сзади все выглядело отчетливо, несмотря на сумерки, слегка рассеиваемые тусклым светом фонарей. Было ощущение, что впереди словно бы приближается горизонт, за чертой которого – уже неведомо что: космос ли, земля ли – это было неясно. Словно бы видимая реальность впереди потихоньку начала размазываться – и тем больше, чем ближе эта светлая часть аллеи подступала к нему, Андрею.
Неожиданно Тесса натянула поводья и остановила коня.
- Все, дальше нельзя, - услышал Андрей сзади себя, - дальше ты должен идти один.
- А что случилось? – Андрей спрыгнул с коня, и потянувшись к Тессе, чтобы помочь ей спуститься, замер в нерешительности – и с ней и с Белым Громом явно что-то происходило – они словно бы начинали размазываться в пространстве, и мало того, что теряли свои контуры, но и обрели шлейфы, которые словно бы отражали их недавнее движение. Нечто подобное Андрей не так давно наблюдал в тайге, перед тем, как попал в зону красных водорослей.
- Там впереди дверь, - сказала Тесса, - если я пойду дальше, то исчезну… а может и не исчезну, на самом деле никто не знает, что случится, но чем глубже уходить по аллее, начиная с зоны смазывания, тем сильнее охватывает чувство стыда и страха, с определенного момента они настолько возрастают, что невозможно сделать и шага вперед. Здесь сумел пройти только известный тебе мальчик, который спокойно погрузился в смазанность, при этом сам ничуть не смазался и не растворился.
- Так это и есть дверь? – Спросил Андрей с грустью, понимая, что сейчас он пойдет вперед (Ни страха, не собственной «смазанности» он до сих пор не ощущал), и больше никогда не увидит Тессу, к которой он испытывал странную смесь нежных чувств.
- Мы называем это «дверью», - сказала Тесса, - хотя никто не видел, как это выглядит там, в конце, и есть ли там вообще конец. Дальше уже совсем близко будет черта, за которую ни один из нас не переступал. Тем не менее видно, что пространство нашего мира там еще продолжается.
«Может остаться здесь навсегда, - подумал Андрей, чувствуя, что не хочет уходить из города грез, от этой, как это не странно звучит, им придуманной девушки, предел мечтаний которой чем-то был похож на заветную мечту Пиноккио, превратиться в обычного мальчика, несмотря на то, что деревянное тело давало ему столько преимуществ. – «Возможно я утрачу дар выдумывать сценарии, и сам буду разыгрывать кем-то придуманный, но разве так плохо быть литературным героем? Останусь с Тессой, буду защищать ее от всяких темных рыцарей, в том числе и от Фауста, который тоже здесь существует в образе литературного героя. Интересная идея – завести роман с героиней собственного романа – пусть мысленного. Но тогда, как же Пандеон? А что, Пандеон? В настоящее время, я сам себе Пандеон, и выгляжу и одет так же. А может, по сценарию, ему вообще положено исчезнуть после моего появления? А если он объявится – ну что ж, сразимся, нам с двойниками сражаться не в первой, я в последнее время в основном с ними и сражаюсь, надеюсь, найду способ отправить его куда-нибудь в другой сценарий».
И все же Андрей понимал, что он здесь все равно не останется, и это неукоснительное требование какого-то нового сценария, сюжет которого он собственной персоной уже немалое время разыгрывает. Андрей знал это с полной отчетливостью, хотя никто ему об этом не говорил - то было непосредственное знание Истины. Поэтому он отринул последние сожаления и сказал:
- Ну что ж, будем прощаться. Жаль, что нельзя остаться здесь подольше, но я чувствую, что мое время здесь иссякает. Жаль, что не увидел Пандеона, но мне почему-то кажется, что он появится после моего ухода. Передай ему привет от создателя… Кстати, а кто тебе сказал, что таинственный мальчик вышел именно отсюда? Ты сама это видела?
- Это видели все участники данного сценария, - сказала Тесса, - и все видели, как он перешел за черту, подошел к месту где по нашим понятиям начинается дверь, и исчез. И тогда повсюду опустился туман и все смешалось…
- Ну что ж, - вздохнул Андрей, - думаю, что смогу выйти тем же путем, в отличие от тебя я не чувствую ни стыда, ни страха, ни смазанности. Неужели никто не пробовал преодолеть эти чувства и перейти черту? Ведь, возможно, это дверь в другой мир, допустим на какую-нибудь звезду, о которой вы мечтаете?
- Не возможно, - приложила Тесса руки к груди, - это чувство совершенно не преодолимо, в последний миг кажется, что еще шаг и ты исчезнешь, и страшнее этого исчезновения нет ничего в мире.
  - Ну, что ж, - грустно развел руками Андрей, - тогда прощай. – «Воспользуемся напоследок внешностью Пандеона» – усмехнулся он мысленно и крепко обнял и поцеловал Тессу, затем, повинуясь неожиданному импульсу снял с шеи свой заветный медальон, который всегда возникал у него в астрале, и одел на шею Тессе.
- Мне кажется, тебе он может пригодиться, - сказал Андрей, грустно улыбаясь, - этот медальон не раз выручал меня раньше, возможно он когда-нибудь поможет и тебе. – Затем он на мгновение приложил ладонь к ее ладони, развернулся и уверенно двинулся вперед к черте, которая смутно белела впереди на гравии дорожки.
Последние десять шагов, которые отделяли его от черты, Андрей прошел вслепую, поскольку вся окружающая реальность совсем утратила свою раздельность составляющих ее предметов, словно их затягивало в неведомую воронку, хотя сам Андрей никакого засасывающего эффекта не ощущал. Саму черту он тоже уже не видел, и тем не менее, когда ее, по-видимому, перешагнул, все решительным образом изменилось и снова стало на свои места. За чертой стоял обычный день, и вроде бы он и не покидал пределы Летнего сада – та же дорожка, те же деревья – только теперь впереди него прямо из земли торчала деревянная дверь с медной ручкой в форме шара. Это казалось тем более нелепо, поскольку сзади ничего не было, и тем не менее Андрей не сомневался, что стоит ему перешагнуть неведомый порог, как он окажется в другом месте. Вот только где? Вернется в свое плотное тело, или продолжит свою астральную Одиссею? У него почему-то держалось стойкое ощущение, что главное так и не выяснено и энергия астрального выхода не исчерпана.
Андрей подошел к двери, взялся за ручку и почувствовав, что она поддается последний раз оглянулся назад, за белую черту, где царили сумерки, слегка рассеиваемые тусклыми фонарями и виднелась слегка белеющая фигура Тессы, которая вновь приняла отчетливые очертания. Она стояла неподвижно на гравиевой дорожке и держала под уздцы Белого Грома, который лениво переминался с ноги на ногу. И в момент, когда он открыл дверь и пересек порог, произошло какое-то странное раздвоение его личности, при этом одна его часть вдруг оказалась в длинном, хорошо освещенном коридоре, вдоль стен которого располагались многочисленные двери, другая же часть его двинулась обратно в сумерки Летнего сада навстречу Тессе. Эта раздвоенность продолжалось одно мгновение, когда в душе Андрея шевельнулась мысль: «Так все же где я»? Но в следующий момент он понял, что Земная его часть перевешивает и теперь, в единственном лице он стоит в длинном коридоре на пороге двери в большую комнату, где каким-то чудесным образом помещен Летний сад, но только миниатюрный, не настоящий, и две маленькие фигурки Тессы и Пандеона радостно бегут навстречу друг другу. Андрей осознал две вещи: одна из его меньших половинок превратилась в Пандеона из сценария, и он вот-вот обнимет свою бесконечно дорогую суженную, вторая же, окончательная, стоит в длинном коридоре со множеством дверей. Этот коридор и двери были ему хорошо знакомы: это внутренняя часть замка Вечности, который впервые он увидел слепленным из песка тоненькими ручками девочки из сна на берегу бескрайнего моря Вечности.
«Ну вот и все, - подумал Андрей, - в город грез я уже больше никогда не попаду. Рад за Тессу, возможно именно благодаря мне она вновь встретила своего суженного. Однако я стою в коридоре замка Вечности, и это так же далеко от Алтайской тайги, как и астральный Летний сад. Очевидно мое путешествие еще не закончено, иначе бы я просто очутился там, где оставил тело. А где я его, кстати оставил? То ли рядом с Грибом – но был ли я тогда в плотном теле – или где-то на плато, когда вся эта история с раздвоениями началась? Да, пока не понятно. Судя по тому, что в последнее время уже не первый раз появляется мой десятилетний двойник, и совершает что-то деструктивное, я должен каким-то образом пресечь его деятельность. Судя по всему, он находится под влиянием черного магистра, который втянул его в какую-то нехорошую затею. Может, он его на роль мирового диктатора прочит, как когда-то Фауста? Но ведь в моей жизни ничего подобного не происходило, можно предположить, что он – какое-то мое альтернативное отражение и переживает альтернативные события. Но, судя по всему, он не из нашего измерения, а следовательно и на роль мирового диктатора не годится. Может, имеется в виду какой-то параллельный мир – но ведь я его и в Энрофе встречал, вот в чем дело. Пока я знаю только, что он появляется то тут, то там, и что-то творит с помощью маленькой копии Меркабы – правда от меня он сбежал, как нашкодивший школьник. Но до этого, он, судя по всему, напустил на город грез этот разрушительный туман, вот только, зачем ему это? Наверняка, его науськал черный магистр, ведь не случайно все литературные герои превратились в кукол, значит кому-то это было нужно! Что ж, очень здорово, что мне удалось этот туман развеять. Но надолго ли? Как бы то ни было, это первый мой конструктивный поступок в астрале, правда, к сожалению, неосознанный».
Завершив свои думы, Андрей стал приглядываться к надписям на дверях, рассчитывая понять, куда идти дальше, и что еще интересного задумала его судьба, неожиданно приведшая его в один из бесчисленных коридоров замка Вечности. Когда он закрыл дверь, из которой только что вышел, на ней высветилась надпись «Город грез», затем сменилась совсем непонятной табличкой: «альтернативное течение №54, скол № 12 и Андрей почему-то осознал, что эта дверь ему уже больше не откроется,  что надо зайти в другую, и эта другая находится не так далеко, справа по коридору. Осознавая, что в этом условном мире интуиция имеет первостепенное значение, Андрей пошел по коридору, не обращая внимания на двери и таблички, и минут через десять остановился напротив двери, которая, на первый взгляд, не отличалась от остальных – просто здесь он почувствовал какое-то особое сердечное волнение. Вначале на табличке он прочел надпись: «Альтернативное течение №27, Скол №30», затем на этом месте красной витиеватой кириллицей обозначилось: Тридевятое царство, тридесятое государство. И тут Андрей, вспомнив о Мескалиныче и о том, что тот в прежней жизни был Кощеем Бессмертным, понял, что ему надо зайти именно в эту дверь.











ГЛАВА 5

ТРИДЕВЯТОЕ ЦАРСТВО.

«А надо ли, - подумал Андрей, - может лучше поискать дорогу к выходу? С другой стороны, за исключением того случая, когда я застрял в астрале на предмет летаргии, мне никогда не приходилось искать дорогу обратно, все само по себе происходило. Да и как тут можно искать дорогу, когда не понятно, каким образом переплетаются Энроф и астрал. Это все равно, что искать выход из сна – так или иначе – просыпаешься. Да и место в астрале я никогда не выбирал сам, просто заносило куда-то и все тут. Очевидно, это свидетельство низкого духовного уровня, продвинутые мистики совершают выходы целенаправленно, а надо мной, словно бы кто экспериментирует – то туда забросит, то сюда – и наблюдает мою реакцию. Ну что ж, раз меня к этой двери интуиция подвела, значит надо туда войти – и нечего рассуждать, энергия выхода еще не исчерпана».
Андрей решительно потянул за ручку и перешагнул порог, но вошел не в комнату, которая по идее должна была скрываться за дверью, а просто полетел куда-то вниз, как бывало с ним не раз, когда он вылетал из окна своего дома в астрал. Падение было медленным, приятным, правда на этот раз ничего, кроме обычных звезд и туманностей под собой он не видел, и так же, как при полете вверх, эти звезды и туманности быстро приближались. Затем он вошел в зону светящихся шариков, натолкнулся на какую-то не очень твердую преграду, разорвал ее, словно рыхлый картон и на мгновение утратил сознание.
Придя в себя, Андрей обнаружил, что сидит на земле, по шею в нежных метелочках ковыля, рядом с ним проходит неровная грунтовая дорога, и дорога эта упирается в здоровенный валун, поросший мхом. Когда Андрей с трудом разобрал надпись на этом камне, выведенную витиеватой кириллицей, то понял, что угодил туда, куда рассчитывал, а именно в чисто поле тридевятого царства. Надпись гласила:
«Прямо пойдешь – никуда не попадешь.
Направо пойдешь – коня потеряешь.
Налево пойдешь – сам пропадешь».
«Неплохая альтернатива, - усмехнулся Андрей, - получается, ничего хорошего ждать от этого путешествия не приходится! В сказках, помню, перспектива ожидалась более радужной, там, по крайней мере, хотя бы один положительный исход ожидался. Что-то вроде – жену или еще что-нибудь найдешь. А тут – куда не кинь – всюду клин. Для меня, правда, самый оптимальный вариант – направо поскольку ничего страшнее потери коня тут не грозит, а если учесть факт того, что коня я оставил в Летнем саду, то мне вообще ничего не грозит. Правда, если следовать логике добра молодца, каковым я, очевидно, попав сюда, являюсь – допустим Иваном-царевичем или тем же Иваном, но дурачком, то надо выбирать самый опасный путь – а именно «Сам пропадешь». Посыл «Никуда не попадешь» может и не столь страшно звучит, но перечеркивает весь смысл моего сюда путешествия: не для того я сюда явился, чтобы никуда не попасть».
Андрей поднялся во весь рост и стал оглядываться. Увы, ничего толком дальше 20-30 метров, разглядеть было невозможно – очевидно таинственный мальчик-двойник успел набедокурить и здесь, так же как и в литературном городе, поскольку все чисто поле было погружено в густой туман. Правда, если в городе грез в пелене тумана еще можно было разобрать ближайшие дома, набережную, мосты, то тут, возможно в силу отсутствия поблизости каких-то строений, возвышенностей или лесов, в тумане не было видно вообще ничего. Те же 20-30 метров видимости, которые позволили Андрею разобрать дорогу и валун, возникли из-за точно такого же ореола просветленного пространства, который возникал вокруг Андрея в мистическом Санкт-Петербурге.
«Так, - по своему обыкновению начал разговаривать сам с собой Андрей, - и здесь туман. Если, конечно, это не совпадение, и туман не естественного происхождения… хотя я что-то не припомню в астрале тумана «естественного происхождения». Всякие зрительные аберрации – это да, или особые астральные потемки, которые бывают здесь чаще, чем дневной свет. Нет, похоже, я сюда не случайно попал, и меня протаскивают по тем слоям, в которых мальчик-двойник каким-то образом и неведомо зачем наследил туманом. Скорее всего в этом тридевятом царстве сейчас тоже оцепенение, что и в городе грез. И еще почему-то держится предчувствие, что мальчика я здесь также не обнаружу, но обнаружу следы его деятельности, и возможно, ее нейтрализую – если уж изловить его не получится. А пока, раз уж я в тридевятом царстве оказался, то, как нормальный добрый молодец, должен промежуточную информацию получить – допустим у бабы Яги. Или даже у самого Кощея Бессмертного, поскольку он вполне может оказаться моим знакомым Мескалинычем. Поскольку Василису Прекрасную он у меня не похищал, то и лишать его бессмертия с помощью иглы, которая в утином яйце находится, мне не резон, и за информацией, очевидно, мне надо идти именно к нему. Теперь, вопрос – где именно я должен его искать, если в этом чистом поле впервые в жизни, а на камне указаны всего три пути, и все три предполагают весьма пессимистическую развязку, и ни слова не говорится о Кощее Бессмертном – и тем более, о Мескалиныче. Да, чуть не забыл: если ситуация здесь аналогичная той, что я видел в городе грез, то блуждать в тумане малоэффективно – скорее всего, кроме бессмысленных кукол, которые будут что-то лопотать о сценарии, я не встречу. Или, наверное, скорее о сказках и былинах, поскольку «сценарий» – слово не русское. Что ж, значит для начала попробуем развеять туман, и сделаем это уже проверенным способом – сымпровизируем очередное гениальное стихотворение».
И как только было принято решение, Андрей почувствовал, что к сердцу и горлу его подкатывает что-то сладко-горькое, как жженый сахар, и сами собой полились строки, которые он тут же начал декламировать.
«Как просто»! – Мелькнула в его голове мысль, - «если бы на земле так просто писалось, я бы, наверное, поэзию забросил – не интересно».
На этот раз прозвучало стихотворение, которое он мысленно назвал «Лубок».

Отвернусь от настоящего,
Поселюсь в лубочной, красочной,
Что пестра, но не навязчива,
Позолочена, но празднична.

Пусть оберткою подарочной,
Пусть рекламной этикеткою,
Резвой детскою скакалочкой,
Неказистою, но меткою
Скоморошьей прибауткою,
Ладной Дымковской игрушкою
Развернется недоступная
Волость окрика петушьего.

Чтобы все – понятно, радостно
Там, где дьявольски запутано,
Или слишком многоярусно,
Затуманено, закуклено
В нашей будничной обычности,
В вечной недоговоренности
Полуправд разноязыческих,
Многословий пустозвонностных,

Чтобы звалось черным – черное,
Другом – друг, а недруг – недругом,
Что б опорою плечо мое
Утомленным – чтобы грудь дугой!

Не навечно, так хоть временно
В доме чувств простых, отчетливых
Поселить свою потерянность,
Чтоб раешными полотнами
Мир глядел, что б окна настежь всяк –
В душу! В небо! В вечер ласковый…

Так нечаянно расплачешься
Неоконченною сказкою.

После произнесения этих строк, Андрей осознал себя в полной мере то ли освободителем, то ли демиургом целого мира, картинно поднял руки вверх, и произнес первое, что пришло ему в голову – а именно всем известную цитату из Библии: «Да будет свет»! Хотя, собственно, несмотря на туман, было и так достаточно светло.
И действительно, он не ошибся. Как по мановению волшебной палочки, туман начал расходиться, горизонт расчистился, и вскоре нашему герою открылся полный обзор астрального мира под названием «Тридевятое царство, тридесятое государство».
Как можно описать всю панораму, открывшуюся взору Андрея? Возможно, если каким-нибудь чудесным прибором можно было бы просветить голову шестилетнего ребенка, после прочтения ему бабушкой приличной дозы русских народных сказок – а в раннем детстве Андрея это было основное чтиво – и вывести воображаемые картинки на экран в полном цвете, объеме и динамике, то, возможно, возникла бы именно такая картина. Огромное чисто поле, покрытое ковылем, весело струящимся под порывами летнего ветерка, с четырех сторон было ограничено пейзажами, взятыми, возможно, из разных сказок, но которые в сумме давали возможность развернуть сюжет любой русской народной сказки – либо ограничившись чем-то одним, либо сочетая их по мере необходимости.
Ближе всего к Андрею, как раз в том направлении, которое, судя по надписи, должно было привести путника к потере коня, вплоть до горизонта раскинулся темный густой лес-немереча, на опушке которого Андрей разглядел странное сооружение на сваях, которое, надо полагать, было не чем иным, как избушкой на курьих ножках в окружении громадных вековых дубов. На нижних ветвях этих дубов что-то подозрительно белело, словно гигантские белые плоды, и Андрею пришла в голову догадка, что при ближайшем рассмотрении эти плоды вполне могут оказаться человеческими черепами – правда ни подтвердить ни опровергнуть свою догадку с такого расстояния он не имел возможности. Лес, судя по всему, был дремучим, и Андрей нисколько не сомневался, что, помимо бабы Яги, сидящей в избушке на курьих ножках, в чаще леса он несомненно встретит всякую нечисть. Соловья разбойника, Лихо одноглазое, Чмо болотное, или какого-нибудь старичка-лесовичка, да и вообще, Бог знает кого, поскольку Андрей в зрелом возрасте сильно подзабыл персонажей русского сказочного леса. Ему уже казалось (хоть до леса было достаточно далеко), что оттуда раздаются свисты и уханья, и в эту минуту над деревьями поднялась стая каких-то очень крупных птиц – то ли черных воронов, то ли даже филинов, которые с клекотом и визгом – что мало напоминало птичий гомон - закружились над кронами, а затем унеслись в неведомые дали.
Эта, впрочем довольно земная сцена сопровождалась другой, уже достаточно иррациональной, поскольку избушка на сваях издала звук, напоминающий смесь кудахтанья и скрипа несмазанной телеги, а затем начала неуклюже топтаться на одном месте (сваи действительно оказались курьими ножками), пока не развернулась на 180 градусов, чтобы, очевидно, развернуться к лесу задом, а к Андрею передом, хоть тот ее не о чем таком и не просил.
Больше ничего особо примечательного в той стороне Андрею разглядеть не удалось, и он развернулся в противоположную сторону. Туда, как раз вела дорога, упирающаяся в легендарное распутье, и терялась она за невысоком пригорком, на которой разляписто расположился маленький городишко, словно бы изображенный мастером лубочной живописи. Несмотря на приличное расстояние, передний план города неплохо просматривался, и поразил Андрея какой-то странной неестественностью. Домишки, за редким исключением были одноэтажными, уморительными и скособоченными, словно какой-то великан-шутник прошелся по городку и специально перекосил все его строения то в одну, то в другую сторону, к тому же слегка их помяв, поскольку все формы домов были закруглены и асимметричны. Кроме того все домишки оказались совершенно по петушиному раскрашены и нелепо лепились к центральному холму, на котором располагался уже гораздо более солидный терем с куполами в форме луковок, и многочисленными украшениями в форме петушков, Алконостов, Гамаюнов, Сиринов и других причудливых птиц. Несмотря на внушительные размеры и большое количество архитектурных излишеств, главный терем («здесь», - подумал Андрей, - «живет наверное какой-нибудь царь Горох с дочерью царевной Несмеяной») был так же скособочен, и словно бы сделан из пластилина, а затем слегка помят, отчего все, вначале правильные формы, перекосило и деформировало.
Тут же на холме красовалась уютная церквушка, выдержанная в таком же лубочно-скособоченном стиле, вокруг же города топорщилась растопыренная крепостная стена, не понятно, почему до сих пор не упавшая. Рядом протекала речка, которая так же выглядела неестественно, поскольку поблескивала необычным белесым цветом, а берега казались светло-розовыми и малиновыми, непонятно нахлобученными вдоль русла, словно кто-то специально  покапал там огромной цветной свечкой. За речкой же немного в стороне зеленела небольшая рощица. Более подробно рассмотреть этот город не удалось из-за расстояния, но все же Андрею показалось, что среди домиков копошатся пестрые человеческие фигурки.
По левую руку от Андрея, а вернее от указующего камня, соответственно надписи «Налево пойдешь – никуда не попадешь» голубело вплоть до горизонта водное пространство, которое скорее всего являлось Сине море окияном. Вода выглядела совершенно обычно – ну может чуть голубее, чем какое-то Черное море, по поверхности весело бегали невысокие барашки и плескалось какое-то огромное китообразное чудовище, выпускающее фонтаны воды. Чудище несомненно можно было отнести к семейству «Чудо-юдо-рыба-кит», а от обычного кита оно отличалось каплеобразной формой и широко оскалившейся в белозубой улыбке пастью. Чуть дальше располагался  живописный, круто обрывающийся отвесными скалами утопающий в зелени остров, а ближе к его центру на возвышении так же пристроился небольшой городок – правда был он гораздо дальше «сухопутного» лубочного, и за исключением горящих на солнце куполов никаких подробностей разглядеть Андрею не удалось. Справа, где открывался проход между скалами очевидно располагалась небольшая гавань, поскольку там виднелись белоснежные лепестки парусов.
«Судя по тому, что здесь все хорошо узнаваемо, - подумал Андрей, - это несомненно остров Буян, который охраняют тридцать три богатыря, и где белка «орешки все грызет». Ну а что мы имеем по правую руку, куда, если пойдешь, то сам пропадешь»?
По правую руку – так же вдалеке у горизонта красовался величественный горный массив с острыми перекореженными пиками вершин, на самой высокой из которых, словно наконечник копья темнел мрачный замок выглядевший словно готический собор с устремленными в высь шпилями, короче – типичный замок Кощея бессмертного, который, как Андрей помнил, был явно не славянского происхождения. А впрочем, что там жил именно Кощей, можно было только предполагать, поскольку имя его нигде в указателе не фигурировало, и не исключено, сто там вполне мог скрываться какой-нибудь злодей типа Синей бороды, а может быть раскачивалась в хрустальном гробу на золотых цепях вечно юная спящая принцесса. А впрочем, это было уже что-то из западноевропейского эпоса – а тут явно прослеживалось пространство русских народных сказок.
Итак, Андрей с четырех сторон был окружен совершенно различными, даже взаимоисключающими ландшафтами, и держалось чувство, что между ними существует что-то вроде незримых перегородок, а сам он стоял в ковыле посреди ровного, словно полотно, чистого поля, и думал, куда же ему отправиться в первую очередь. После беседы с Тессой он наконец сформулировал себе задачу, ради которой собрался продолжить свои поиски в астрале. Это – как можно больше выяснить про загадочного двойника-мальчика, и по возможности отловить и пресечь его деятельность, которая, судя по всему, чревата какими-то катаклизмами в астрале – и кто его знает – может даже и на земле, ведь как никак вся эта чертовщина началась именно на земле, и надо думать никакая аномальная зона здесь не причем. Хотя, не исключено, что его деятельность проявлялась именно в аномальной зоне.   
«Наверное, - подумал Андрей, - обращать внимание на этот дурацкий указатель нет смысла – помню, из сказок, что ничего того, что сулил этот камень, так и не происходило – да и вообще, почему, это, если я пойду к морю, то никуда не приду, а если в горы – то пропаду? А почему, собственно, не наоборот? Можно, конечно, до лесочка прогуляться, там только коня потерять грозит, а коня у меня и так нет – но с другой стороны, такое чувство, что лес к моей задаче меньше всего катит. Думаю, что этот мальчик в лес пошел бы в самую последнюю очередь, там ему просто делать нечего, да и заблудиться недолго, лес-то дремучий! Да и кому там, в конце концов можно напакостить? Бабе Яге или Кикиморе? Так им сам Бог велел пакостить, помощи же у них просить – тоже нет смысла, за мальчишкой стоят более могущественные силы. Теперь, горы с замком на вершине – тоже вряд ли, нечего ему делить с Кощеем бессмертным, он сам злодей, а если и не он там живет – то все равно какой-нибудь злыдень – это по интерьеру видно. Скорее всего его привлечет место, где обитают добрые, положительные существа, ему ведь положено именно добрым людям пакостить. А добрые люди живут либо в том скособоченном городишке, либо на острове Буяне. Значит, идти в первую очередь надо именно туда, а потом, если мои предположения не оправдаются, то можно посетить и другие земли – в любом случае, торчать здесь нет смысла, не за тем я сюда пришел»!
И Андрей решил сначала сходить к синю морю-окияну, чтобы каким-то образом переправиться на остров Буян – а в том, что он найдет способ переправиться, у него не возникало сомнения: астральное море никогда не было серьезным препятствием.
Андрей пнул лошадиный череп,                который валялся рядом с камнем-указателем, и бодрым шагом двинулся по дороге в сторону моря, причем, не успел он отойти от места, где приземлился, как на камень-указатель уселся неведомо откуда прилетевший черный ворон и закаркал в спину Андрею вполне различимым человеческим голосом: «Пропадешь! Пропадешь! Пропадешь»!
«Да ну тебя»! – Пробормотал Андрей. – «Я бы с удовольствием здесь пропал, чтобы снова на Землю вернуться. Мне уже вся эта астральщина-небывальщина во где сидит»!
 Ворон на его бормотание не ответил, обгадил камень, и с шумом поднявшись, улетел по своим сказочным делам. Андрей же продолжил свой путь к морю, и словно бы специально для него, чтобы не было скучно просто так идти, невдалеке развернулось впечатляющее зрелище, которое надолго заняла его внимание, хоть особенно и не удивила после нападения в городе грез на его гондолу всяких летающих монстров, от которых его мастерски защитил мужественный Кубрик. А произошло вот что: как только ворон с противным карканьем улетел в сторону леса, откуда-то из-за горного хребта, о котором указатель обмолвился, что, мол, если туда пойдешь, то сам пропадешь, в небе появилась точка, которая довольно быстро превратилась в летающее чудовище, закованное в зеленоватую чешую, с огромным хвостом, перепончатыми крыльями, когтистыми лапами и тремя головами наподобие крокодильих с раздувающимися громадными ноздрями. Вначале Андрей даже слегка испугался, что чудище летит специально, чтобы сожрать его, Андрея – земные инстинкты иногда срабатывали и в астрале – однако вскоре понял, что цель змея Горыныча совсем иная. А это был несомненно он, поскольку западные драконы имели, как правило, лишь одну голову – да и вообще, в нем просматривалось нечто неуловимое кондово-российское. Громадная летающая рептилия, отбросив густую тень, пролетела над головой Андрея, даже не глянув в его сторону (что в общем-то показалось ему обидным, поскольку в городе грез он ощущал себя первостепенной фигурой). Траектория полета змея была направлена в сторону скособоченного городка, и его жителям несомненно пришлось бы не сладко, поскольку городок был явно не предназначен для обороны от многометрового чудовища с тремя головами, которое судя по дымку из пасти центральной головы, обладало серьезной огневой мощью. Однако до городка чудище так и не долетело, поскольку встретило неожиданный (хотя согласно русской народной сказке – вполне предсказуемый) отпор: из рощицы на берегу реки выехали три всадника, которые, как показалось Андрею, были ему хорошо знакомы, поскольку оказались точной копией Васнецовских трех богатырей: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, экипированные и вооруженные именно так, как их изобразил знаменитый русский живописец. И, поскольку, как мы помним, именно Алеша Попович держал в руке лук, то из этого лука тут же последовал меткий выстрел, поразивший Горыныча в центральную шею, откуда тут же начала пробиваться струйка дыма, как из двигателя подбитого самолета. Разумеется, рана была смехотворной для гигантской рептилии, но очевидно, все же разозлила ее, поскольку чудище тут же изменило направление полета и, издавая рев пикирующего бомбардировщика, ринулось на обидчиков, и в непосредственной близости от земли выпустило струю огня, словно из армейского огнемета. Однако наши герои были готовы к огненной атаке, и ловко увернувшись от струи пламени, которая тут же испепелила немалую часть рощи, и слегка разъехавшись, с трех сторон ринулись на успевшего за это время приземлиться змея Горыныча. По инерции, не рассчитав, Горыныч перелетел то место, где только что находились былинные герои, поэтому тут же был атакован сзади, что с одной стороны может и было не совсем благородно с точки зрения богатырской чести, но зато спасло нападавших от повторной огненной атаки. Чудище выглядело внушительно, каждая пасть без труда могла бы проглотить любого из богатырей вместе с лошадью, и тем не менее достаточно неуклюже и бестолково, поэтому богатыри имели преимущество в скорости и маневренности. После приземления змей когтистой лапой вытащил стрелу из шеи, и начал бестолково оглядываться в поисках своих обидчиков, не соображая, что они давно уже зашли в тыл, поэтому, когда Илья Муромец на скаку обрушил свою громадную палицу прямо на середину хвоста чудищу, очевидно перебив хвостовые позвонки, на трех мордах змея отразилась боль и недоумение – очевидно такого подлого нападения с тыла оно явно не ожидало. Крайняя голова тут же потянулась к источнику боли, благо шея позволяла дотянуться до середины хвоста и этим тут же воспользовался Добрыня Никитич, который обрушил на нее всю мощь своего громадного меча, отчего голова, нарушая все законы здравого смысла, поскольку большой в человеческом понимании меч Добрыни мог разве что подрубить кожу огромному чудовищу, шея которого толщиной равнялась дубу в три обхвата, медленно отделилась от шеи и свалилась в ковыль. При этом выражение морды было крайне удивленным, а шея в месте зияющей раны начала сильно дымить и искрить, словно фюзеляж подбитого самолета.
Богатыри на секунду съехались, молодецки с громким звоном сдвинули свои кольчужные рукавицы, и вновь разъехались в три стороны от чудища на расстояние атаки. Змей Горыныч с одной отрубленной головой тут же начал извиваться, словно раненый крокодил, в поисках своих обидчиков, наконец увидел Алешу Поповича, и тут же изрыгнул в его сторону струю напалма. На этот раз ответные действия чудища были куда успешнее, струя ударила точно в цель, но в последний момент проворный Алеша ухитрился прямо с коня сделать великолепный пируэт в сторону, которому мог бы позавидовать и японский ниньзя, и оказался вне досягаемости пламени – правда не без серьезного ущерба: конь Алеши не успел отскочить, и гудящая струя ударила прямо в него. Когда же пламя улеглось, от могучего скакуна осталась только горстка пепла посреди выгоревшей проплешины. Эта отчасти успешная для Горыныча акция, правда, тут же обернулась для него новым ущербом. Воспользовавшись тем, что змей, увлеченный атакой на Алешу потерял бдительность, его вторую голову атаковал Илья Муромец на своем Бурушке Косматушке, успевший сменить булаву на еще более солидный, чем у Добрыни, меч, которым и обрубил вторую боковую голову. Таким образом трехглавый Горыныч превратился в нормального одноголового дракона с двумя атавистическими выростами по бокам. Змей снова забился в конвульсиях и Илья с Добрыней подъехали к Алеше, горевавшему над кучкой пепла и выразили ему свое сочувствие, после чего снова разъехались в разные стороны, готовясь к решающей атаке на последнюю голову. Впрочем Горыныч быстро оправился от полученной тяжкой раны, от которой любое другое существо уже давно бы окочурилось, поджал хвост и изготовился, быстро поворачивая голову то на Илью, то на Добрыню. Алешу же он, очевидно, в расчет не принимал, поскольку тот пешком просто бы не успел до него добраться одновременно с Добрыней и Ильей. Затем произошло то, чего Андрей никак не ожидал: очередная струя напалма, выплюнутая в сторону Добрыни попала в цель – очевидно грузный матерый Добрыня не обладал проворством Алеши, и вспыхнул живым факелом вместе с конем. К сожалению чуда не произошло – от того и другого осталась совместная горстка пепла. Правда, печальная гибель одного из богатырей явилась и концом Горыныча, поскольку заминкой успел воспользоваться Илья, который с молодецким криком срубил Горынычу последнюю голову. Чудище забилось в агонии, дымя и искрясь как догорающий самолет, а Илья и вскоре подоспевший Алеша, в ярости за погибшего товарища (по всем законам жанра он не должен был погибнуть) принялись яростно рубить конвульсивно дергающуюся тушу Горыныча, причем более легкий и проворный Алеша даже залез на спину Змея, и кромсал его тело сверху. Но тут произошло непредвиденное: как иногда вырвавшийся из рук хозяйки петух бежит с отрубленной головой, так же и Змей Горыныч, прежде чем сдохнуть, взвился на дыбы, и грохнулся всей своей многотонной тушей на оставшихся богатырей, после чего окончательно затих. Прошло какое-то время и Андрей печально констатировал: все четыре участника трагедии мертвы: из-под туши затихшего змея так и не появились ни Алеша, ни Илья.
 - Как же так, - пробормотал Андрей, немного придя в себя от грандиозного зрелища былинной битвы. – Вот это уж, братцы, совсем не по правилам, богатыри не могли так бездарно погибнуть в самом расцвете сил, они, как я понимаю, должны были до глубокой старости подвиги совершать. Нет, явно что-то прогнило в тридевятом царстве. Только я сюда попадаю, и тут же при мне какая-то безмозглая гадина одним махом губит свет русского воинства. Кто ж теперь рубежи отчизны защищать будет от всяких супостатов? Да, судя по всему, этому государству настает алес капут! Наверняка ведь здесь еще немало Горынычей на стреме, а трех богатырей больше нет! Ну, разве что еще Иван царевич с Иванушкой Дурачком остались, но по силам ли им? А впрочем, возможно вся эта компания еще регенерирует, с чего это я взял, что они с концами околели, а может здесь сказки по каким-то своим законам разворачиваются? Ладно, все это хорошо, но когда же берег появится»?
И действительно, Андрей, увлеченный небывалым зрелищем продолжал идти вперед, благо панорама хорошо просматривалась с разных ракурсов, а побоище, вкратце нами описанное, продолжалось на самом деле достаточно долго, однако за это время море не приблизилось ни на шаг, и оставалось где-то там вдали, хотя по расчетам Андрея, он должен был быть уже на берегу. Андрей вдруг вспомнил рассказ Рама, как он никак не мог дойти до мнимой Шамбалы, до которой, казалось – рукой подать, и остановился.
«Так, - вспомнил он надпись на указателе, - а ведь там ясно написано было: «Налево пойдешь – никуда не придешь»! Вот теперь все разъяснилось, значит и это море, и чудо-юдо-рыба-кит, и остров Буян – обычный сказочный мираж, до которого дойти невозможно! Ну что ж, значит надо сворачивать, никакого моря в самом деле не существует, одна лишь видимость».
Андрей на минуту задумался, куда ему свернуть, и решил, что, наверное надо идти в сторону завалившегося городишки. Во-первых о нем в указателе ничего не говорилось, поскольку дорога вела как раз от городка к указателю, а потом, Андрей не успел отойти от городка далеко, шел параллельно ему, и городок просто теперь оказался под другим ракурсом.
«Очевидно надо идти туда, - пробормотал Андрей, - все же надписи на указателе, оказывается, соответствуют истине, а в той стороне просто неизвестно, что произойдет, но в конце концов – вся наша жизнь – сплошная неизвестность, тем более в астрале».
Андрей развернулся и бодрым шагом двинулся в сторону скособоченного городка прямо через степь, благо ковыль доходил лишь до колен, степь была ровной, небольшие холмики остались в стороне, а городок смотрелся как на ладони, и вроде бы ничто не мешало пути.
«Что ж», - сам себе бормотал Андрей, - «будем надеяться, что с городком не окажется то же самое, что с морем. Если так – то я уж не знаю, что делать, сидеть что ли и ждать, когда энергия выхода закончится? А Бог знает, когда она закончится, по идее давно должна закончиться. Или это новый летаргический сон? Нет, не может быть, просто это какое-то серьезное астральное задание. Значит, куда-то я должен попасть, иначе, зачем тогда все»…
К счастью вскоре Андрей понял, что на этот раз все идет благополучно, и городок неуклонно приближается, и тут ему захотелось, прежде посетить место великого сражения и почтить память героически погибших былинных богатырей. К тому же, при ближайшем рассмотрении, ему стало казаться, что нечто изменилось в общей картине побоища, хотя, казалось, чудище издохло на его глазах и никто из-под него так и не выбрался.
«Что-то не так, - недоумевал Андрей, все ближе подходя к темному холму, который напоминала громадная туша издохшего Змея Горыныча, - раньше в нормальных слоях астрала все покойники достаточно быстро испарялись или возникали в другом месте, а эта туша только монументальней стала».
Когда же он подошел ближе, то понял, что его фраза о монументальности действительно соответствует истине, поскольку туша Змея Горыныча превратилась в камень, очень напоминающий змея с отрубленными головами, но это было только причудливое природное образование, а не живая и не окаменевшая туша: просто замшелый громадный валун - нечто среднее между ледниковым камнем и небольшой скалой. Зайдя с другой стороны, Андрей увидел, что рядом с этим большим змееподобным валуном стоят еще три – гораздо меньше. Их Андрей раньше не видел, поскольку большая глыба заслоняла их от взора. Перед ним возвышались три причудливых камня, в очертании которых при небольшой доле фантазии можно было разглядеть трех богатырей на конях, как это изобразил Васнецов. Но это так же были не статуи, а именно камни. Общая же картина продолжала напоминать недавнее побоище: земля вытоптана,  а ковыль выжжен в радиусе полукилометра. В сознании же Андрея прозвучал ехидный детский голосок, показавшийся ему очень знакомым: «Ну, вот, еще одна сказочка окаменела»!
Андрей вздрогнул, он сразу понял, чей это голос: к сожалению продолжения не последовало, голос произнес только эту фразу, и тут же исчез, и буквально секундное ощущение возникающего контакта исчезло вместе с ним.
«Так, - подумал Андрей, - кажется, начинается телепатический контакт с моим загадочным двойником. Это впервые, раньше он только за ниточки меня дергал. Выходит, здесь он тоже нагадил. Сначала туман, но с ним, слава Богу, мы научились справляться, но теперь эта нештатная ситуация со сказкой, да к тому же все ее герои в камень превратились! Значит, все же я по правильному пути иду, и рано или поздно мы встретимся лицом к лицу – ведь не случайно он является моим деформированным отражением».
Подумав, что здесь он уже ничем помочь не может, Андрей приложил руку к камню, напоминающую статую Ильи Муромца и с пафосом произнес: «Спи спокойно, великий витязь, думаю, что когда-нибудь я сумею разобраться в этой истории, и тогда верну тебя в мир»!
Он подумал, что может быть стоит что-то еще сымпровизировать, но к своему удивлению понял, что в данный момент не способен воспроизвести ни одной строчки, хотя совсем недавно они лились из него безо всякого труда.
«Что ж, значит не судьба, - пробормотал он с недовольством, - еще раз убеждаешься, что кто-то тебя ведет и что-то надиктовывает по своему усмотрению. Обидно, конечно осознавать себя марионеткой в чьих-то руках, но ничего не поделаешь, судьба ведь – это тоже нечто в третьем лице. Главное, не быть игрушкой в руках этого мальчишки»!
Андрей покинул печальное место сражения, обогнул полу сожженную рощу, подошел к берегу речки и застыл в недоумении. Сначала ему показалось, что он угодил в зыбучие пески, но тут же понял, что это не песок. Как только он вышел из ковыля и вступил на берег, его нога сразу же ушла по щиколотку во что-то неприятное, хлипкое, желеобразное. Андрей осмотрел внимательно берег, который привлек его своей нестандартностью еще издали, затем его осенило, он отщипнул щепоть береговой «субстанции» и попробовал на вкус: его догадка оправдалась, он отчетливо различил вкус молочно-клюквенного киселя. И действительно, примерно пятидесятиметровая зона берега была покрыта нахлобучками киселя разных  оттенков молочно-красного цвета. И этот берег, постепенно поднимаясь к устью речки в виде аппетитно высившихся полупрозрачных напластований резко обрывался над поверхностью реки невысоким обрывом.
«Так, - усмехнулся Андрей, - если бы я был не в астрале, то, наверное, сожрал бы половину этого берега. К сожалению, аппетит здесь совершенно отсутствует, хоть и блуждаю здесь уже Бог знает сколько. Наверняка, впереди ожидает молочная река – (и действительно, узкая полоска воды, видневшаяся за холмообразным берегом была молочно белого цвета) – и дай Бог, это молоко не скисшее, на случай, если придется перебираться вплавь – с детства терпеть не могу кислое молоко. Ну, а тот, нижний берег, судя по цвету, состоит из сметаны, сливок и масла – похоже там даже участками взбитые сливки лежат, судя по цвету и консистенции. Вот уж что я в детстве любил! Ладно, все это очень занимательно, только как мне через берег пройти и через реку переправиться? Я же провалюсь в этот кисель»!
Андрей сделал попытку пробраться к речке, но залез в кисель по колено и понял, что дальше к обрыву он погрузится с головкой, а погружаться в хлипкую, студенистую, хоть и вкусную массу у него не было никакого желания. Хоть он и знал, что не задохнется там, поскольку в астрале в дыхании не было необходимости, тем не менее, погружение во что-то помимо чистой воды, всегда вызывало у него непроизвольный ужас. Андрей остановился в недоумении и стал осматривать берег, надеясь найти хоть какой-то подход к реке, но на обозримом пространстве ни моста через реку, ни какого-то прохода в сплошном глубоком киселе не наблюдалось. Андрей уж было собрался развернуться и попробовать другой маршрут – то ли в сторону дремучего леса, то ли к горам – куда дорога была гораздо дальше, как вдруг услышал сзади какой-то приближающийся шум, наподобие громких хлопков. Андрей развернулся в сторону шума и оторопел: по дороге (Андрей с самого начала шел по степи и так и не успел выйти на дорогу) примерно в 100 метрах от него по направлению к кисельному берегу шло, перекатываясь, занятное существо, и Андрей далеко не сразу понял, что это, собственно, такое. Больше всего это существо напоминало огромного, наверное метров пять в высоту (и в ширину не намного меньше) Ваньку-встаньку или куклу-неваляшку, но в отличие от обеих кукол, у него все же были коротенькие толстенные ножки с огромными ступнями, которые гулко хлопали по грунтовой дороге, поднимая тучи пыли. К тому же у существа виднелись короткие, но толстенные волосатые руки с огромными ладонями и голова, плавно переходящая из туловища, лишенная даже намеков на шею. Лицо странного существа, подобное глупенькому личику Ваньки-встаньки было бы достаточно добродушным, если бы не огромный, почти до ушей разрез рта, в случае разевания которого туда мог бы войти взрослый человек, не опуская головы. С одеждой существа также было не все ясно: он словно бы был пестро раскрашен в красную рубашку в горошек и желтые штаны – но это было именно впечатление раскраски, как раскрашен в одежду целлулоидный Ванька-встанька – ну, и подобно последнему, существо не имело никаких половых признаков. На какое-то мгновение в сердце Андрея промелькнула тревога, что это чудище может наброситься на него, но оно, как и Змей Горыныч, проявило к Андрею досадное равнодушие (а может, просто не заметило), и протопало прямиком к кисельному берегу, издавая утробные звуки.
- О, как я голоден! – Донесло ветром до Андрея бормотание существа, и в  следующий момент оно опустилось на колени – собственно легло брюхом на землю и с громким хлюпаньем, чавканьем, рыганьем набросилось на кисельный бережок. Эффект был подобен тому, как если бы кисель начали затягивать гигантским пылесосом, оставляя внушительную траншею. Существо стало продвигаться к краю берега, причем объем его тела – и без того весьма внушительный – непрестанно возрастал, что и следовало ожидать при таком темпе пожирания киселя.
«Господи! – Подумал Андрей. – Да ведь он же лопнет! А впрочем – это его проблемы, мне его нисколько не жалко. Стоп… да ведь это – подарок судьбы, я за этим Ванькой-встанькой смогу до речки добраться по колее, он же кисель начисто до земли проедает. Правда, есть риск, что он и меня за нечто съестное примет. Ну, ничего, во- первых этот гигантский карапуз вряд ли за мной угонится, а во-вторых он так увлечен своим занятием, что ничего вокруг не замечает – а я буду соблюдать дистанцию. Андрей быстро пошел в сторону этого живого «киселесоса», который, как бульдозер добрался уже до середины берега. С двух сторон его окружали стены киселя, и Андрей понял, что если бы он попробовал сам форсировать преграду, то оказался бы не просто по уши в киселе, а глубоко под его поверхностью. Однако гигантский Ванька-встанька неплохо справлялся с преградой, и Андрей подумал, что он, пожалуй, распухает даже неадекватно сожранному: судя по всему тот поглотил уже цистерну киселя, и должен был давно уже лопнуть, даже учитывая свои внушительные размеры. Вскоре существо, по-прежнему не замечая Андрея, прожрало кисельный берег насквозь и добралось до поверхности воды, оставив за собой две постепенно оплывающие стены с трехметровым проходом между ними, и Андрей понял, что речка на самом деле находится примерно на уровне земли, а высокий берег с обрывом целиком состоит из фруктового киселя. Перед Андреем поблескивал желтый песочек, похоже, существо, пожирая кисель, захватывало и верхний слой песка, он остановился перед гигантской задницей, перекрывающей проход к речке и задумался.
«Что же напоминает у этого существа процесс обратный питанию»? – Мелькнула в его голове философская мысль. - «Это, наверное, что-то подобное реактивной струе, которая должна его уносить подобно ракете. Не исключено, что он таким образом путешествует по белу свету».
Тем временем Ванька-встанька зашел по пояс в молочную реку, освободив проход, наклонился, разинул свою гигантскую пасть навстречу спокойному течению, и сделал какой-то невозможный глоток, после которого уровень реки сзади него – снизу по течению начал катастрофически понижаться, а вся молочная масса реки сверху по течению, словно в жерло гигантского насоса, хлынуло в пасть сказочному обжоре. При этом тело его, как отметил Андрей, хоть и продолжало раздуваться, но отнюдь не пропорционально количеству поступающей в утробу жидкости, нарушая тем самый известный физический закон сохранения массы. Вскоре речка впереди существа слегка разлилась, как перед запрудой, а сзади оголилось песчаное дно.
«Вот удача, - подумал Андрей, - даже лезть в молоко не придется. Конечно, можно было и переплыть, но тут вообще – полный сервис»! И Андрей, обойдя существо сзади, пересек русло молочной речки, почти не замочив ног.
«Странно, почему он меня не замечает? – Думал Андрей, бредя по влажному рыхлому песку. – Или он вегетарианец и сладкоежка, поэтому скоромные объекты его не интересуют? Нет, сомнительно, чтобы такой вселенский обжора ограничивался только десертом, с таким аппетитом он вряд ли может быть излишне разборчив в пище. Или я здесь как в моих первых астральных опытах до входа в город Наров – невидим для обитателей»? – У Андрея даже появился соблазн подкрасться к великану сзади и дать ему увесистого пинка, но затем спохватился, что ситуация пока не ясна, и решил до времени не дразнить собак, хотя огромный, раздувшийся зад Ваньки-встаньки просто напрашивался на добрый пендаль.
Итак, Андрей перебрался на противоположный берег, а Ванька-встанька все продолжал пить молоко. Выйдя на берег, наш герой тут же погрузился в белую воздушную массу, но не глубоко, чуть ниже колена. Эта масса, словно пена прибоя окаймляла самую кромку берега, слой ее был не глубок, приятен на ощупь, и Андрей сразу понял, что это любимые им с детства взбитые сливки. Он даже попробовал эту прибрежную пену, и отметил, что вкус действительно как у взбитых сливок, но чего-то не хватало, как и любая дегустация в астрале – пена словно бы исчезала во рту, хоть Андрей ее и не проглатывал, и становилось понятным, почему этот апокалиптический обжора может поглощать пищу в таких фантастических количествах. Андрей подумал, что наверное тоже мог бы проесть себе дорогу вплоть до песчаного бережка, но негоже уподобляться этому примитивному созданию, и прошествовал через выставку молочных продуктов. Сначала шел слой взбитых сливок, затем сметаны и под конец – сливочного масла, в котором у него застряли сапоги и он потратил немало усилий, чтобы их оттуда вытащить. Андрей обратил внимание, на то, что одежда его после перехода в тридевятое царство не изменилась – он по-прежнему оставался в кожано-кольчужном прикиде таинственного принца и мало походил на Ивана царевича и тем более на Иванушку дурачка.
«Наверное, - думал Андрей, - все дело в том, что в Петербург грез я вплетался органически, часто бывая там в своих мечтах и медитациях – поэтому меня и принимали там соответственно, и одежда менялась, согласно обстановке. А вот сказочный мир, и тем более тридевятое царство меня только в раннем детстве увлекало – поэтому я здесь и чужой. Конечно, можно допустить что и у Горыныча и Ваньки-встаньки были просто другие доминанты. Ну а должность короля-звезды здесь по-видимому отсутствует, поэтому на торжественный прием рассчитывать не приходится».
Раздумывая таким образом, Андрей вышел на песчаный бережок и оглянулся: Ванька-встанька продолжал гектолитрами поглощать молочную речку и пока, похоже, не собирался прерывать своего занятия. Тогда Андрей вытер измазанные маслом сапоги и двинулся к воротам  скособоченной крепостной стены города, которая местами была настолько перекорежена, что казалось непонятным, как она вообще способна стоять. Такими же были и ворота, но прежде, чем подойти к ним Андрей должен был миновать полосу огородов, на которые он вначале не обратил внимания, но, подойдя ближе, весьма заинтересовался. Он даже на какое-то время забыл о гигантском обжоре, который за его спиной с могучим хлюпаньем втягивал молочную речку – настолько забавными оказались растения, произрастающие на покатом подножие большого холма, верхнюю часть которого и занимал скособоченный городишко. Все они оказались ожившими карикатурами на самих себя в духе Городецкой школы цветочного орнамента. Начнем с того, что дорожку вдоль которой шли огороды, словно живописная арка, украшала череда странных кустарников, которые при ближайшем рассмотрении оказались ни чем иным, как развесистыми клюквами. Каждое деревце клюквы состояло из гибкого прутика, согнувшегося под тяжестью нескольких ягод размером с футбольный мяч, а от каждого прутика отходили лихо закрученные усики, украшенные вполне узнаваемыми клюквенными листиками. Усики росли во множестве и, переплетаясь, формировали очень колоритный замысловатый орнамент. Аналогичным образом – одновременно величественно (размерами) и карикатурно выглядел горох с приоткрытыми стручками, напоминающими фигурные распоротые мешки с перехватами из которых виднелись соответственных размеров горошины. Тоже можно сказать и про бобовые, добавив, что и те и другие были увиты бесчисленными усиками, формирующими вполне художественный орнамент.
Неподалеку от грядки бобовых небольшим холмиком возвышалась знаменитая репка (Андрей об этом корнеплоде не мог припомнить никаких эпитетов, кроме того, что ее тянут потянут, а вытянуть не могут), которая могла бы накормить взвод солдат. Чуть дальше красовалась грядка огурцов, которые, помимо обычных для этого чудо огорода необычных размеров, навевала известную детскую песенку: «Огуречик, огуречик, не ходи на тот конечик»…, поскольку каждый огурец имел маленькие ручки, ножки, хвостик, а в верхней части каждого плода просматривалась забавная ухмыляющаяся рожица – совсем молоденькая у пикулей и корнишончиков, и старческая с бородкой у переросших семенников. Огурцы корчили Андрею уморительные гримски и бестолково дрыгали ручками и ножками.
«Ну вот, - подумал Андрей, - хоть огурцы меня замечают – и то хорошо. А впрочем, может они совсем и не для меня кривляются, может это просто рефлекторная мимика. И все же, как любопытно, все как в моем стихотворении: «отвернусь от настоящего, поселюсь в лубочной, красочной…». Действительно, словно бы оживший лубок. Не только лубок, конечно – вот тут - Хохлома, тут – Жестов, тут – Городец».
Далее Андрей залюбовался красочными порождениями декоративной цветочной флоры, которые и цветами-то было сложно назвать – как он помнил из экскурсии в каком-то этнографическом музее – подобные создания назывались розанами. Здесь преобладал типичный Городецкий стиль с плотной шарообразной сердцевиной причудливых семечек и огромными разноцветными лепестками, расписанными характерным орнаментом, спиральками, схематичными птичками – и все в обрамлении рубиновых ягодок и ягодоподобных цветочков. В довершении этой декоративной вакханалии стоит добавить, что на арке, образованной развесистыми клюквами сидело несколько занятных птичек, которых Андрей вначале принял за еще одну разновидность розанов, но при ближайшем рассмотрении они оказались птицами, словно бы сошедшими с досок Городецкого орнамента. Одна из них походила на петуха с неестественными каплеобразными крыльями и хвостом, словно бы состоящим из многоцветных водорослей, другая же с замысловатыми завитушками и загогулинками наверное именовалась жар птицей. Андрей припомнил, что в раннем детстве увидев похожих птиц среди сказочного орнамента, почему-то назвал их «виусы» – возможно потому, что хвосты их завивались во множество усов. И еще он подумал, что если перевести эту объемную картину на плоскость, ну разве что убрав огурцы и чудо-репку – то вся эта пышная растительность сложилась бы в прекрасное декоративное панно, включающее в себя несколько направлений декоративно-прикладного искусства.
Андрей прошествовал под аркой развесистых клюкв, и уже перед самыми воротами (которые, кстати, были закрыты) обнаружил еще одну достопримечательность, которая вообще-то больше подходила для какой-нибудь небывальщины, чем для тридевятого царства – это было знаменитое Чудо-дерево Корнея Чуковского, которое Андрей сразу не заметил, поскольку его скрывала густая аллея развесистых клюкв. Невысокое деревце, напоминающее молоденький дубок вместо листвы было сплошь усеяно самой разнообразной обувью: сапогами, ботинками, домашними тапочками всех размеров, фасонов и оттенков, но если бы Андрей вдруг захотел бы разжиться новой обувью, то было бы весьма затруднительно отыскать выбранному башмаку аналогичную пару.
«Забавненько, - подумал Андрей, остановившись рядом с материализованным плодом маститого детского поэта, - помнится, в какой-то передаче про Чуковского рассказывали про это его Чудо-дерево, макет которого подарили ему к юбилею какие-то умельцы. И что за 25 лет это дерево якобы выросло – и даже показали фотографии на фоне каких-то стандартных предметов. Действительно получается, что эта игрушка чуть ли не в полтора раза увеличилась. Может все дело в этом астральном прототипе из тридевятого царства»?
Андрей подошел к покореженным воротам в крепостной стене и взялся за ручку в форме декоративного красного петушка. Ручка тут же прилипла к руке, словно была чем-то смазана – ощущения оказались настолько знакомыми, что Андрей отдернул руку и лизнул ее. Его догадка сменилась уверенностью – во рту стоял отчетливый вкус плавленого сахара из которого в детстве Андрея цыгане изготавливали своих леденцовых петушков на палочке. Андрей внимательно осмотрел (а также несколько раз лизнул) ворота, балки и ближайшую часть стены: и ворота и крепостная стена целиком состояли из твердой леденцовой массы и отличались только сортом леденца: ворота были явно барбарисовые, стена же – из карамели с яблочной эссенцией.
 «Так, леденцовый городок, - пробормотал Андрей, - в русских народных сказках я такого не припомню. У братьев Грим что-то было, но там по-моему речь шла о пряничном домике».
Андрей собрался было потянуть на себя ручку двери, но тут за его спиной раздались характерные хлопки-шажищи, и он вспомнил о ненасытном Ваньке-встаньке. Тем временем великан наконец напившийся даровым молочком, уже ломился через аллею, снося и ломая развесистые клюквы, горстями забрасывая в рот ягоды размером в волейбольный мяч – но, как видно, подобная еда не была чем-то серьезным, как грибник между делом бросает в рот несколько ягодок, не забывая о главной задаче. А главная цель великана была явно леденцовая дверь в крепостной стене, и Андрей едва успел отскочить в сторону, чтобы не быть затоптанным громадной тушей. И тут до слуха его донеслись знакомые с детства строки, которые наконец разъяснили личность фантастического обжоры. Чудище то ли просто напевало, то ли констатировало факт, слегка удовлетворив первое чувство голода: «Робин Бобин кое-как подкрепился натощак»!
«Ах вот кто это! – Хлопнул себе по лбу Андрей, – ну, теперь все понятно! Я правда не помню, чтобы Робин Бобин когда-нибудь съедал центнеры кисельных берегов и гектолитры молочной речки, но, если учесть, что в подлиннике он сожрал «Семь церквей и колоколен и остался недоволен», тогда и кисельные берега и молочный ручей (все же до звания речки сей водоем не дотягивает) окажутся легкой разминкой перед серьезным обедом. Но какое отношение имеет этот герой то ли Английской то ли Шотландской песенки к тридевятому царству? А впрочем, я с этим не первый раз сталкиваюсь! Либо на земле в сказках все перепутано, либо здесь».
Андрей продолжал наблюдать за происходящим, не вмешиваясь в события, хотя периодически у него возникало желание вытащить шпагу и показать наглому обжоре ху из ху. Он по-прежнему чувствовал в себе огромные силы и готовность к сражению, тем более тот факт, что какой-то идиот Робин Бобин не обращает на него внимание был достаточно обидным. С другой стороны хотелось досмотреть этот сказочный спектакль до конца, и его вмешательство – Андрей в этом не сомневался, скорее всего этот спектакль прервет.
А тем временем Робин Бобин подошел к леденцовым воротам, для начала оторвал рукоятку, проглотил ее, и удовлетворенно кивнув головой огляделся, подошел к растущему неподалеку чудо дереву, вырвал его с корнем и обрушил эту импровизированную дубину на ворота. Ворота, разумеется не выдержали и раскололись на несколько частей, а с кроны чудо дерева с печальным стуком, как яблоки по осени, посыпались башмаки, сапоги, сабо, валенки, босоножки. Робин Бобин, было, отвлекся, какое-то время рассматривал эту неожиданно возникшую выставку обуви, даже пытался примерить самый большой башмак типа Сабо – но и тот оказался безнадежно мал – после чего занялся осколками леденцовой двери.
Тут за крепостной стеной раздался шум, гам, какие-то хлопки, словно выстрелы из игрушечных ружей. До сей поры Андрей не видел обитателей городка – сначала из-за расстояния, а затем карамельные стены перекрывали обзор – поэтому он был не уверен, живет ли там кто-то вообще, но теперь жители впервые обнаружили свое присутствие. Отдельные слова было сложно разобрать – с противоположной стороны стены, судя по всему, собралось немало народу, Андрей разобрал только что-то вроде «кати его, кати его, на мостки, на мостки»! Робин Бобин, казалось не обращал внимания на суету, возникшую после того, как он расколол двери, и засовывал в рот последние пласты леденца. А за стеной в это время раздавались звуки, словно там по мосткам катили что-то тяжелое, затем над краем стены появилось что-то наподобие белого купола, вслед за ним возникли пухлые пальцы  и на стену неуклюже взгромоздилось нечто, вначале вызвавшее полное недоумение Андрея. Первая ассоциация была - что на стену по мосткам вкатили немыслимых размеров яйцо какой-нибудь птицы Рух из знаменитых путешествий Синдбада, затем Андрей понял, что у яйца есть руки и ноги. Если у Робина Бобина, несмотря на их сходство, все же была голова, то здесь только яйцеобразная тушка с расплывшимся лицом чуть выше живота – в том месте где у куриного яйца находится острый конец. Лицо было лишено каких-либо индивидуальных черт, и казалось скорее нарисованным, и когда оно открыло тяжелые веки и обнаружило щелки глаз, то выглядело это так, словно ожил рисунок. Существо взгромоздилось на крепостную стену, свесило вниз тонкие ножки и начало ими бестолково болтать, глядя сонными глазами на застывшего в удивлении Робина Бобина. И тут Андрей вспомнил соответствующую сценку из бессмертной Алисы в зазеркалье, и до него дошло, что это гигантское яйцо ни кто иной, как таинственный Шалтай Болтай.
«Что ж, - подумал наш герой, - очевидно на сегодняшний день в Тридевятом царстве полно иностранцев. Ничего не поделаешь – век глобальной коммуникации. Надеюсь, данные персонажи найдут достойное место в Российском сказочном пантеоне».
Тут произошло следующее: Шалтай Болтай разинул рот в глубоком зевке, затем глаза его закрылись и прекратилось хаотическое движение рук и ног. Одновременно раздалось тоненькое посвистывание, которое скорее всего предшествовало могучему храпу – Андрей не сомневался, что подобное существо должно громогласно храпеть – но этого ему так и не посчастливилось услышать. Заснув, Шалтай Болтай потерял равновесие и свалился с карамельной стены прямо на многократно раздувшееся брюхо Робина Бобина, а поскольку размеры их были вполне сопоставимы, то от резкого толчка последний потерял равновесие и две яйцеподобные туши сначала медленно, дрыгая руками и ногами, затем все больше и больше набирая обороты, покатились вниз под горку в сторону молочной речки. Андрей полюбовался, оба Шотландских персонажа, смяв остатки развесистых клюкв (ягоды громко лопались и обдавали обоих толстяков фонтанами клюквенного сока, отчего они тут же покрылись красными пятнами) скатились к молочной речке и плюхнулись в молоко, уровень которого уже вполне восстановился после утреннего завтрака Робина Бобина. Затем обе туши покатило вниз по течению. Что было с ними дальше Андрей не стал досматривать и вошел в арку ворот, двери которых совсем недавно сожрал ненасытный персонаж Шотландских песенок. Он очутился на окраине маленького скособоченного городка и невольно залюбовался милой бестолковостью ожившего лубочного пейзажа. Впрочем внимание его почти сразу переключилось на забавных существ, которые во множестве копошились неподалеку от проема ворот и мостков  уложенных с земли на стену. Это были бравые солдатики в высоких фуражках, красных мундирах и блестящих, выше колен сапогах, причем, все как на подбор с лихо закрученными усами. За спинами у них болтались смехотворные ружья с раструбами на конце ствола. Высотой они еле достигали Андрею до пояса и больше всего напоминали оживших оловянных солдатиков из коллекции царского отпрыска начала века. Среди солдат присутствовали и всадники на забавных лошадках с декоративными тонюсенькими ножками и неестественно выгнутыми шеями, похожих на оживших персонажей из жанровой Городецкой росписи. На головах всадников красовались наполеоновские треуголки, сбоку игрушечные сабельки, и по более изысканным мундирам Андрей определил, что это офицеры. Солдаты бестолково суетились вокруг нескольких карикатурных пушек, больше похожих на  винные бочки, водруженные на лафеты, а офицеры отдавали распоряжения, которые ничуть не вносили порядка в общую суету вокруг орудий, часть из которых направили стволами в проем съеденных ворот, а часть – на соседние крепостные стены (очевидно предполагалось, что после ворот Робин Бобин вполне может заняться поеданием крепостной стены). Появление Андрея не внесло никакой коррективы в поведение защитников города, хотя своими внушительными размерами (естественно в сравнении с солдатами) Андрей вполне мог вызвать озабоченность военных. Несколько раз на него натыкались солдаты – отскакивали, вытягивались во фрунт, отдавали честь, и ни слова не говоря снова принимались за свою бестолковую суету вокруг пушек.
«Значит я для них все же не бесплотный дух, - подумал Андрей, - все же они меня замечают, но интереса для них я, по-видимому, не представляю. Наверное, в сценарии, как жители города грез они не нуждаются – в смысле, мои сценарии им не нужны. Но все же туман то я развеял! Значит и над этим слоем власть имею. Очевидно публика здесь тупая и не понимает, кто к ним пришел».
Публика и действительно выглядела своеобразно. Помимо солдат, поблизости оказалось немало зевак, а так же домашних животных, и выглядели они словно ожившие персонажи русской лубочной живописи или дымковской игрушки. Несколько в отдалении от солдат, очевидно наблюдая за развитием событий, колыхалась небольшая толпа состоящая с мужской стороны из Ванек и Сенек в начищенных сапогах, косоворотках в горошек и непременных картузах, а с женской - из пухлых Марфуток и Матрен в пышных сарафанах и цветастых кокошниках. Лица их были унифицированы и почти лишены какой-то индивидуальности, а ростом они, как и солдатики были примерно по пояс Андрею. Тут же по соседним улочкам бродили стилизованные, словно раскрашенные глиняные свистки, петушки, курочки, собачки. Румяные Марфутки лузгали семечки, а набрюалиненные  Ваньки курили колоритные самокрутки из газет. То тут, то там попадались девицы с коромыслами, Ваньки предпочитали тачки и тележки с впряженными расписанными лошадками. Толпа выглядела тревожно легкомысленно, и разобрать о чем они переговариваются Андрею не удавалось. Судя по всему, жители толи не осознавали нависшей над ними опасности, толи считали, что инцидент закончен, и прожорливый великан сюда уже больше не вернется. У Андрея же такой уверенности не было вовсе и, судя по всему, не было ее и у солдатиков, которые не спешили откатывать пушки от стены и уходить в свои казармы. Но пока что все было тихо (не исключено, что Робин Бобин занялся содержимым гигантского диетического яйца), и Андрей решил поближе познакомиться с диковинным городком. Собственно, городок больше напоминал деревню,  одно-двухэтажные домики соревновались друг с другом в аляповатости убранства: наличниками, петушками на крышах, двориками, заборчиками, с нахлобученными на шесты чугункми, кринками и макитрами, и только пару церквей да красный терем на вершине пригорка гляделись более внушительно, хоть не менее скоморошно. Небольшая площадь перед воротами и ближайшие улицы, находящиеся в поле зрения Андрея оказались выложены какими-то странными проминающимися под ногами булыжниками. Когда же озабоченный непривычными ощущениями Андрей наклонился и потрогал мостовую, то обнаружил, что на самом деле это не булыжники а черствые караваи ржаного хлеба, которые, судя по всему, клевали курочки и петушки во множестве бегающие не только по приусадебным дворикам, но и по городской площаденке.
«Интересно, - подумал Андрей, - как это они до земли всю мостовую не склевали, меняют ее что ли регулярно»?
Чтобы развеять последние сомнения Андрей подошел к ближайшему домику без забора над которым красовалась вывеска «Кабакъ» и потрогал, а затем и отщипнул кусочек стены. Как он и ожидал, в качестве кирпичей дому служили еще не очень черствые буханки серого хлеба, а мутные стекла за которыми проглядывались занавески в горошек и махровая герань скорее всего состояли из плавленого сахара.
«Так я и предполагал, - подумал Андрей, - городок-то весь от мостовых до крыш съедобный! Тогда не удивительно, что сюда Робин Бобин из басурманской сказки заявился. Эх, сожрет он этот город с потрохами, если учесть, что в своей песенке он съел семь церквей и колоколен и остался недоволен. Не думаю, что Шалтай Болтай его надолго задержит. Остается вопрос, съедобны ли обитатели городка, ведь, как помнится, одним из блюд этого Бобина был прилавок с мясником. А интересно, из какого материала состоит царский терем? Небось, из пряников и какого-нибудь печенья? А какие-то элементы декора возможно даже из шоколада. Наверное для Бобина он особым лакомством будет, хотя свою трапезу он со сладкого начал, наверное по Брегу питается…. А что касается  церквей, так они, наверное, из просвир состоят, а местами из пасхальных яиц. Хотя, не исключено, что и из обычного хлеба, Христос ведь Апостолов в Евхаристию посвящал через обычный хлеб и вино».
Андрей попробовал заговорить с жителями городка по поводу недавнего происшествия, надеясь затем перейти к более общим вопросам местного житья-бытья, и вначале ему показалось, что контакт возможен: Ваньки, при его приближении почтительно заламывали шапки, а Марфутки скромно опускали взор долу и кланялись. Но все попытки заговорить каждый раз заканчивались неудачей, и на все вопросы Андрея следовали какие-то бессвязные феньки – как Андрей понял – цитаты из каких-то былин, сказов, велесовец, из которых Андрей уловил только «Нелепо ли не бяшуть брати», «ой ты, гой еси, добрый молодец», и всякие там «аз есьмь», «знамо еси», да «паки-паки». И в этом было так же некое несоответствие эпохе, поскольку выглядели эти Ваньки и Марфутки отнюдь не древними берендеями, а обычными провинциальными мещанами 18 – начала 19 века, и даже лаптям предпочитали хромовые сапожки.
«Похоже, - подумал Андрей, - ничего путного от них не добьешься. Толи еще от тумана не отошли, толи здесь так принято, хотя не исключено, что кто-то в этом городе лакированных идиотов все же что-то понимает, может даже сам царь-батюшка в Красном тереме».
Андрей решил, что может быть опасность все-таки миновала и двинулся по центральной улице, круто поднимающейся к Красну терему, стоящему в центре городка на вершине пригорка, однако планы его изменились, поскольку в проеме ворот вновь показался Робин Бобин. Очевидно он все же разделался с Шалтай Болтаем, и у Андрея появилась уникальная возможность понаблюдать весь этот театр абсурда изнутри.
Поначалу легендарный обжора не смог протиснуться в арку ворот, но эту проблему он легко решил разломав и сожрав часть крепостной стены. Солдаты его встретили дружным залпом своих игрушечных ружей, но как несложно было предположить, оружие это оказалось совершенно неэффективным, поскольку стреляло обычным зеленым горохом. Робин Бобин по большей части вообще не обращал на выстрелы внимания, либо, очевидно забавляясь, часть гороха ловил своей гигантской пастью. Затем по нему был выпущен залп сразу из нескольких пушек, но результат оказался также слишком кратковременным, поскольку стреляла пушка, как оказалось, мочеными яблоками, по-видимому заменявшими картечь. В первый момент Робин Бобин был даже ослеплен и дезориентирован, поскольку моченые яблоки, лопнув, облепили ему все лицо. Впрочем он быстро утерся своими громадными ручищами и пока солдаты перезаряжали свои орудия, великан, не обращая внимание на бравых военных (они достигали ему только до колена), пересек площадь и остановился рядом с очевидно съедобным одноэтажным домишком, на котором было неровно выведено: «Мясная лавка. Окороковъ и сынъ». Очевидно выбор его определялся той строчкой стихотворения, где он съел прилавок с мясником, хотя любой из окружающих домов вполне подошел бы для данной задачи (к чести Робина можно сказать, что люди его не интересовали, хотя не исключено, что Ваньки, Маньки и солдатики тоже могли быть съедобными).
Постояв какое-то время в раздумье, Робин Бобин оторвал кусок стены, и с аппетитом начал чавкать, в то время, как из образовавшегося проема выбежал кругленький, словно Робин Бобин в миниатюре, мясник в фартуке и с завитыми усами – очевидно тот самый Окороковъ или сынъ. Вопреки утверждению, что Робин Бобин съел прилавок с мясником, беглец ничуть не заинтересовал обжору, который в течение нескольких минут разломал мясную лавку и съел ее вместе с прилавком. К счастью никого живого там не оказалось. Этого времени хватило на то, чтобы солдаты предприняли еще одну попытку остановить обжору. Робин Бобин доедал остатки крыши несчастной лавки, когда из соседней лавочки показалась группа солдат, которые толкали перед собой массивное сооружение, и до Андрея не сразу дошло, что это ничто иное, как русская печка, чем-то напоминающая карикатурное страдающее лицо с огромным разинутым ртом и глазами-вьюшками. При этом печка-лицо было явно живым, хоть через старую побелку во многих местах просвечивали красные кирпичи, поскольку ее огромный рот, куда полагалось ставить чугунки и сковородки постоянно кривился, как от зубной боли, вьюшки-глаза страдальчески щурились, а огромный закопченный чугунок, который был зачем-то водружен на короткую трубу, все больше и больше съезжал на затылок. В общем создание это весьма напоминало чудо-печку из мультипликационного хита 60 х годов «Вовка в тридевятом царстве».
«Ну, - мысленно усмехнулся Андрей, - нашли, чем пугать, что ему эти пирожки и кулебяки, когда вокруг столько жратвы! Насколько я понимаю, его не столько качество беспокоит, сколько количество».
Однако чудо-печка, в отличие от своего эпического прототипа, не стала рекламировать собственную продукцию, а сложила топку-рот трубочкой и выпалила в Робина Бобина чувствительную пулеметную очередь из пирожков, кулебяк, ватрушек и расстегаев, и даже поначалу слегка его ошарашила и ослепила, совершенно залепив лицо мякишем и начинкой, но не надолго. Робин Бобин быстро очухался, стер с лица расплющенную выпечку, а затем сделал самое логичное в данной ситуации – разинул свою бездонную пасть и подставил ее под съедобную пулеметную очередь и, если судить по выражению его лица, она пришлась ему по вкусу. Однако, судя по всему, городской гарнизон и не ждал какого-то летального эффекта от пирожкового обстрела, очевидно речь шла только о выигрыше времени для поиска каких-то более эффективных средств борьбы с гигантским обжорой – и это отчасти удалось. К сожалению пирожковый заряд оказался ограниченным, и как только очередь перешла на отдельные выстрелы, происходившие все реже и реже, Робин Бобин подошел к печке и безжалостно ее разломал – очевидно материал, из которого она состояла, оказался несъедобным. Правда к этому времени вниманию Робина Бобина было предоставлено новое грозное оружие – волшебный горшочек. Правда, как помнил Андрей, в реальной сказке братьев Гримм чудо-горшочек, работающий по принципу вечного двигателя-кашевара был весьма миниатюрен, здесь же солдаты тащили огромный чан, размерами под стать Робину Бобину. И этот чан после произнесения одним из офицера заветной формулы «раз два три – горшочек вари»! выдал на гора целый поток полужидкой, сваренной на воде перловки (очевидно размеры чана предполагали менее изысканный ассортимент, чем в сказке немецких этнографов). А впрочем, Робин Бобин, как известно, не отличался привередливостью, к тому же после сладкого и сухомятки его, очевидно, вполне устроило горячее, поэтому он встал на четвереньки и подставил свою пасть навстречу перловке, которая словно отвердевающая лава извергалась из широкого жерла чудо горшка.
«Ладно, - подумал Андрей, которому надоело созерцать эту странную войну с апокалиптическим обжорой, - дальнейший ход событий альтернативен. Либо им удастся его насытить – судя по всему других способов борьбы с Робин Бобином у местного гарнизона не имеется – и тогда он уберется отсюда, либо он не успокоится, пока не сожрет весь город. Пока этого не произошло, надо хотя бы успеть осмотреть местные достопримечательности. Или все же подраться с ним»? – Почему-то в этот раз у него не возникло отчетливого желания сражаться, хотя еще совсем недавно в Летнем саду боевой дух просто распирал Андрея. Но там и ситуация была иной, там Андрей чувствовал себя активным вершителем судеб, здесь же его присутствие казалось почти незаметным для окружающих.
Решив пока все же не ввязываться в ход событий, Андрей двинулся по одной из радиальных улочек по направлению к вершине холма, где возвышался скособоченный Красный терем – очевидно цитадель местного правительства – и пара церквей. За его спиной продолжалось богатырское хлюпанье, и, судя по всему, на этот раз справиться с количеством прибываемой снеди оказалось не просто.
Все хлебные домики, как отметил Андрей, хоть и разнились в деталях, но в общем принципиально не отличались один от другого: везде одно-двухэтажные, везде резные наличники и петушки (возможно леденцовые) над кровлей, везде маленькие приусадебные дворики с курочками и петушками. Улицы и приусадебные дворики были пустынны – очевидно весь народ сбежался поглазеть на заранее обреченный бой местного гарнизона с Робин Бобином. Местных достопримечательностей, кроме пары продуктовых лабазов, по пути Андрею не попалось, и он прямиком направился к «скособочившемуся» на вершине холма Красну терему.
Терем и церкви венчали собой холм, словно знаменитый белоснежный собор Сакрекер над горой Монмартр, являясь архитектурным центром всей композиции, но на этом, собственно, сходство и заканчивалось, поскольку не было ни величественной лестницы, да и садик на склоне состоял всего из нескольких яблонь, правда с роскошными красно-золотыми плодами. Если же говорить о каких-то архитектурных ассоциациях, то больше всего подходило сравнение с храмом Василия Блаженного – не столько по общему виду, сколько по стилю – с огромным количеством башенок, флюгеров, мансард, портиков. И все это было раскрашено в самые нелепые цвета, правда не краской, а сахарной глазурью, поскольку, как и предполагал Андрей, данное сооружение состояло из пряников и печений самых разных сортов, а стоящие неподалеку церкви – соответственно – из пасхальных просвирок. Дополнял же картину небольшой фонтан, представляющий собой замысловатую птицу, напоминающую королевского фазана, из клюва которой била струя густой темно-красной жидкости, которая сильно смахивало на крепленое вино.
«Неплохо устроились, - подумал Андрей, с любопытством рассматривая правительственный комплекс, - только почему же тут стражников не видно? Один только здешний фонтан нуждается в серьезной охране, да и вообще, правительственные апартаменты все же. Хотя, наверное, все ушли на войну с Робин Бобином, ведь если его там совместно с гарнизоном остановить не удастся, то здесь уж никакая охрана не остановит. А здешние строения с фонтаном вместе для него, по-видимому, самым лакомым кусочком окажутся. Эх, жалко терема, но, судя по всему, он обречен. Интересно, почему здесь так пустынно, может вся свита во главе с царем Горохом срочно эвакуировалась, понимая безнадежность ситуации, только странно, когда они успели эвакуироваться, ведь Робин Бобин недавно объявился. Или у них по этой части большой опыт? Хотя, не исключено, что они с дуру все в терем забились. Ладно, данный вопрос можно разрешить только опытным путем, а если дверь закрыта поступить аналогично Робин Бобину».
Однако «проедать» дверь не пришлось – она была не заперта, правда ручка в форме петушка оказалась сделанной из красного леденца, подплавившегося в тепле, и Андрею пришлось долго слизывать сладкую патоку с руки.
Внутреннее убранство терема напоминало обстановку в доме-музее Михаила Романова, с множеством горниц и светлиц, уставленных, помимо заморских комодов и трельяжей, массивными сундуками, разрисованными лубочной живописью, а так же чуть ли не в каждой комнате стояли аналогичным образом расписанные прялки, веретена, чесалки. Андрей припомнил, что в средневековой России вообще предпочитали даже в самых богатых домах одежду домотканного изготовления, поскольку считалось, что с купленным текстилем можно занести в дом порчу, и даже пояса и кокошники служили не столько как украшение, сколько в качестве амулетов от дурного глаза.
«Интересно, - подумал Андрей, - а в сказочно-астральном мире тоже порчи боятся? В астрале же любая форма имеет больше декоративно-антуражное значение, и все что я здесь рассматриваю – одна лишь видимость, причудливая игра энергий, а русские прялки,  чесалки и прочая дребедень больше всего отражают стиль и атмосферу сказочного средневековья».
Пройдя, таким образом, через несколько горниц и светлиц, Андрей очутился в широком тронном зале, в котором, очевидно принимались всякие заморские гости и басурманские послы. Вдоль стен, выполненных из расписанных глазурью больших тульских пряников, стояли длинные столы, использовавшиеся, очевидно, в приемные дни для пиршественных застолий, но сейчас они были пусты и даже не покрыты белыми скатертями. Посреди зала стоял пустующий трон, искусно выполненный в виде сахарного лебедя, взметнувшиеся крылья и шея которого были изогнуты таким образом, что служили и спинкой и подлокотниками.
- Ну, вот, никого, - вслух разочарованно протянул Андрей, рассеянно оглядывая пустынный зал. – Правительство, как всегда сбежало, предоставив солдатам самим вести безнадежные боевые действия – и даже любимый трон оставило!
Андрей подошел к трону и осторожно потрогал его пальцем – а вдруг и он тоже потек, как петушиная ручка двери. Нет, сахар оказался плотным и сухим, а следовательно не липким, и Андрей взгромоздился на трон, представляя себе, как здесь когда-то восседал какой-нибудь берендейский царь Горох. А впрочем, кто знает, может быть местный правитель выглядел совсем по-другому.
- Эй, - раздался откуда-то из-под Андрея надтреснутый старческий дисконт, - ну-ка, слезай с трона, я еще царь пока… - в этом месте в голосе появилось сомнение. – Или уже не царь? – Эта фраза была произнесена упавшим голосом, совсем тихо – возможно некто под троном произнес ее сам для себя.
Андрей, как ужаленный, соскочил с трона, и в то же самое время из-под атласного покрывала, устилавшего сидение трона, появилась маленькая лысая головка в огромной карикатурной короне, которая была нахлобучена по самые уши, отчего те, и так, по-видимому, достаточно оттопыренные, смотрелись как две ручки у кастрюли, свернутые на бок. Личико было сморщено, нос курносый, кнопкой, бороденка – жиденькая и единственную густую растительность на лице представляли пышные седые брови. Человечек вылез из-под покрывала, оказавшись в зеленом кафтане с длиннющими рукавами почти до земли, с высоким стоячим до затылка воротником, поверх кафтана свисала горностаевая мантия а обут он был в красные сафьяновые сапожки с загнутыми вверх острыми носками. Короче говоря – типичный сказочный «Царь», имя которого в сказках почему-то никогда не упоминалось, в отличие от непременного Иван царевича, но Андрей мысленно окрестил его царем Горохом, и отметил, что именно таким он себе его и представлял до встречи.
- Прошу прощения, - пробормотал Андрей, почтительно кланяясь, поскольку не хотел обижать этого маленького человечка, который, судя по его жалкому виду и месту, где Андрей его обнаружил, царем оставался лишь номинально и уже ничем не управлял. Правда было не понятно, давно ли произошла данная метаморфоза. - Я здесь мимоходом, около дворца никого не увидел, и решил зайти, поскольку изучал местные достопримечательности, а дверь оказалась открыта, но и во дворце хоть шаром покати, поэтому я позволил себе некоторую вольность, усевшись на пустеющий трон просто для того, чтобы получше оглядеться и привести мысли в порядок. Никакой задней мысли не имел, и ни на чей трон, тем более ни на чье царство не покушался. Я, как вы, наверное, заметили вообще не отсюда и оказался здесь случайно.
Царь Горох (будем называть его именно так, поскольку внешность его действительно напоминала гороховый стручок, и это подчеркивали огромные изумрудные пуговицы-горошины на длинном зеленом кафтане) с трудом взгромоздился на трон, который был явно великоват для этой маленькой, тщедушной фигурки, величественно поправил корону (лопоухость его от этого уменьшилась, но не на много) и вперил в Андрея пристальный взгляд, испуганность которого он попытался скрыть напускной строгостью.
- Да, - продребезжал царь жалостным дисконтом, - так все говорят, мол «мимоходом», мол, «только чуток посижу и слезу», а потом его поганой метлой не согнать. Раньше-то установленный порядок не позволял всяким самозванцам долго не свое место занимать, а нынче такая свистопляска пошла, и не знаешь, что день грядущий нам готовит.
- Ну, на мой счет можете не беспокоиться, - с достоинством осмотрел Андрей свой облик средневекового принца, путешествующего инкогнито, - я ни на чье кресло не претендую, мне своего вполне достаточно. Я издалека, путешествую, и не собираюсь оставаться здесь надолго, у меня задача совсем другая – надо одного паршивца отловить – добавил он для пущей убедительности, чтобы бедный царь оставил свои подозрения. Вам не меня бояться надо, вы что, не в курсе, что у вас там на площади твориться? Вот эта тварь вам действительно немалый ущерб доставить может, если ее не удастся остановить. Уж я-то точно знаю, что этот Робин Бобин способен сожрать и сотню жаворонков в тесте и коня с телегой вместе, и семь церквей и колоколен. А у вас тут только две церквухи, да еще ваш терем. Правда, может он и обычными домами удовлетворится.
- Вот, все так сейчас, - жалобно продребезжал царь Горох, - приходют неизвестно откеда и устраивают трам тарарам! Откуда я знаю, что ты не из ихних, сейчас многие в басурманскую одежку рядятся. Раньше-то, пока птица на месте сидела – порядок существовал. Ну, приходили там супостаты разные, ну покушались на трон наш, а больше на дщерь царскую – ну, так на них всегда управа оказывалась: и Иван царевичи и богатыри разные, а ныне все перепуталось и исход стал совершенно не предсказуем – ни одна история по правилам не разыгрывается: то так, то эдак, то наоборот. И приходют все разные, неизвестные, каких раньше отродясь не видывали, и ведут себя, как никогда раньше не вели – и не знаешь, что выкинут. Вон, как ты сейчас: зачем, откудова, кто такой и что содеешь – одному Богу ведомо.
«Ну что ж, - подумал Андрей, - этот царь Горох по крайней мере связно объясняется и адекватно реагирует на то, что происходит. Да и трусость его здесь вполне уместна. Тем более тут тоже происходят какие-то неведомые перемены, и он к ним явно не приспособился и растерян, к тому же, как он говорил, раньше были защитники, а сейчас их по какой-то причине не стало. Возможно, превращение последних героев в каменные истуканы я не так давно наблюдал во чистом поле – так что не удивительно, что он под трон спрятался. Тут есть от чего голову потерять – а цари в тридевятом царстве сами, насколько мне известно, не сражаются. Интересно, что здесь такое случилось, что он так перепугался и растерялся, ведь про Робина Бобина, в частности, он не упомянул. Какая-то птица, какой-то порядок. Надо понимать, что раньше все по каким-то писаным или не писаным законам происходило, а теперь все спуталось. Интересно, может это тоже след моего двойника-мальчишки? В последнее время куда ни сунешься – везде что-то не то происходит и везде он наследил. Словно бы какая-то сила по пятам за ним ведет. Я-то думал, что здесь тоже дело в тумане, но, похоже, тут что-то другое. Правда туман я здесь тоже застал и благополучно его развеял, но может здесь какая-то другая беда, может я туман за собой затащил, когда из слоя в слой перескакивал – мальчишка-то вроде как мой родственник…
- И давно у вас этот бардак творится? - поинтересовался Андрей, надеясь на то, что вдруг рассказ царя поможет ему выйти на след маленького двойника. – Ведь наверняка с вашим городом и раньше всякие непредвиденные происшествия происходили – какая же сказка без этого.
- Не знаю, о каких сказках ты разумеешь, - грустно пробормотал царь Горох, - вот раньше действительно не жизнь а сказка была, а сейчас, как ты  выразился, бардак, да и только. Конечно, и змеи Горынычи всякие залетывали, и Кощеи бессмертные наведывались, да и войска басурманские не дремали – а как же иначе, наша дочка, краса ненаглядная на то и рождена, чтобы на нее, как мухи на мед, супостаты слетались. Ну, похищали ее частенько – только ведь всегда какой-нибудь добрый молодец всегда ее возвращал и, как положено, женился.
- Каждый раз женился? – Усмехнулся Андрей. – Это сколько же мужей у нее за все время перебывало? Они там меж собой не передрались?
- Страницы переворачиваются, - неожиданно ясным голосом произнес царь Горох, словно отвечая на заданный вопрос. – Все было, как положено, издревле такой порядок. А без него – как же можно: либо тоска зеленая и все в овощи-фрукты превращаются – а с ним – жизнь на полную катушку и Добро всегда побеждает Зло. На то и птица нам издревле была дана, чтобы все по правилам! Только мы ее, олухи, не ценили, думали она извечно была и извечно пребудет – а, оказывается, ничто не вечно под луной.
- Да что же это за птица такая? И что значит, «листы переворачиваются»?
- Птица зовется Правь, - загадочно прошептал царь Горох, приблизив лицо к Андрею и обдав его стойким запахом сырого лука. – Она, как сказано, была для равновесия дана – правда с кем равновесие, я и сам не понимаю, знаю только что при ей все по правилам происходило и Добро побеждало Зло. А страницы – что ж тут непонятного? В срок листаются, и все сызнова начинается. Иногда, как прежде, иногда по-другому, но всегда по правилам, по совести.
«Это, наверное, как смена сценария в городе грез, - подумал Андрей, - каждый день – или какой другой временной период с чистого листа – сказка закончилась и либо все сначала, либо новая сказка на очереди. Не знаю, как тут иначе временные периоды отсчитываются. А птица Правь – это что-то вроде золотого петушка, наверное, некий условный ангел-хранитель, который обеспечивает победу Добра над Злом, как и положено в нормальной сказке. Ладно, понятней он все равно не объяснит».
- Ну и что же с птицей случилось? Как это так, всегда была и вдруг исчезла! И давно? И что после этого произошло?
- Да, как пропала, с той поры листы ни разу не переворачивались, - пожал худенькими плечиками царь Горох, - и время как остановилось – ни Красно солнышко не встает, ни братец месяц его не сменяет. А птицу мальчишка спугнул – Катигорошкой назвался.
- Мальчишка, говоришь? – Встрепенулся Андрей, хотя он уже не сомневался, что и здесь встретит следы своего двойника. – Катигорошка, Катигорошка – это что-то из Украинских сказок, помню в детстве фильм такой по телеку показывали, правда саму сказку не читал, - побормотал он скорее для себя, чем для царя. – А как он ухитрился птицу похитить?
- Все в тот день было как обычно, - плаксиво начал рассказывать царь Горох. – Лист, как всегда перевернулся, а с утра, глядь – Кощей бессмертный на летающем коне в светлицу ворвался и царевну, как водится, умыкнул. Ну, и, как водится, после того, как мы объявили, что за освобождение нашей царевны Несмеяны (она с этого листа Несмеяной звалась) ее рука и полцарства впридачу (это у нас обычная такса), тут же объявился добрый молодец, да такой, какой к нам сроду не заглядывал: не Иван царевич, не Финист ясный сокол, не Иванушка дурачок, а мальчик, лет десяти. Да одет так смешно – штаны выше колена, ни кольчуги на нем, ни шелома с шишаком, ни меча, ни щита. А когда мы спросили, как его зовут – сказал, что как зовут его – значения не имеет, но можно звать Катигорошкой.
Нам он сразу подозрительным показался, когда около терема объявился, да не на богатырском коне, а пешком. Ну да мы привыкли добрым молодцам доверять, даже если они так молодо выглядят – по этой части никогда сбоя не происходило. Конечно, смущало нас, что за такого мальца царевну отдавать придется, но потом мы подумали, что может он зачарованный, и после того, как царевну освободит, станет обычным добрым молодцом, и будут они до новой страницы, как положено, жить долго и счастливо.   
Поскольку других добрых молодцев почему-то не объявилось, я, знамо дело спасение царевны ему доверил и, как водится, вывел на площадь перед теремом, дабы он напутствие от птицы получил: она тогда на куполе терема сидела и каждому добру молодцу, прежде, чем он в путь-дорожку отправится, должна была прокукарекать три слова «Навь, Явь, Правь». Что это такое – Бог знает, но всегда после этого напутствия добрый молодец с победой возвращался. А он, вместо того, чтобы смиренно напутствие принять – все же как никак – главная птица в нашем царстве – на нее уставился, глазенки у него загорелись, говорит: «Хочу ее», затем, непонятно откуда странную штуку, всю в блестках вытащил, на птицу направил, что-то эдакое с ней сделал. И в этот момент  невесть откуда густой туман взялся, так что ничего разобрать стало не возможно, а когда начал рассеиваться, то уже ни этого мальчишки, ни птицы Правь больше никто не видел, и все в нашем царстве переменилось и пошло вверх тормашками. Царевна, дочь наша, так с той поры и не появлялась, а что это был за Катигорошка, и как ему удалось то, что ни одному супостату не удавалось – никто не знает.
- Значит, говоришь, - туман давно рассеялся, - с сомнением поглядел на него Андрей, - а мне показалось – недавно совсем. Кстати, я к этому прямое отношение имел!
- Да, не знаю я! – Прохныкал царь Горох. - Тут ведь с того времени, как птица пропала, страницы ни разу не листались и все перепуталось: давно ли – недавно ли – неведомо мне это. Тут все, как с ума посходили, ни от кого путного слова не добьешься, охрана разбежалась вся.
- Ну, - весело проговорил Андрей, - охрана, положим, не разбежалась, охрана пытается спасти город от вселенского обжоры Робина Бобина – правда, скорее всего это пустая затея, это вы позорно под троном прячетесь, вместо того, чтобы оборону города возглавить. Кому же этим заниматься, как не царю? Так что солдаты с офицерами свою службу несут. Вот жители города – тут вы правы, только глазеют, да семечки лузгают, а что не спросишь – какую-то хреновину несут. Всегда они у вас такими придурками что ли были?
- Эти что ль? – Махнул царь Горох куда-то за окно. – Это – статисты, им другого и не положено!
«Странное слово в устах древнего царька, - подумал Андрей, - что-то из того, что он тут нагородил, вполне соответствует его образу и облику, а некоторые сентенции звучат вполне загадочно, хотя, впрочем, статистами он назвал живой антураж. Скорее всего эти люди просто некий сказочный фон, и по сути людьми и не являются – персонажи из толпы в сказках же не разговаривают – тут скорее животные говорят – всякие серые волки и лисы Патрикеевны, да щуки, а так же неодушевленные предметы и деревья – яблоньки да печки. Ну а солдаты воюют потому что они всегда воюют и ничего другого делать не умеют. А на всяких советах с царем разговаривают различные воеводы – они должны полноценно свои мысли высказывать – ну и еще интриговать, разумеется».
- Так, что же у вас тут вверх ногами перевернулось, если народ, как всегда безмолвствует, солдаты воюют, а воеводы, наверное, как были дураками, либо интриганами, так и остались, и чем нынешний супостат Робин Бобин принципиально отличается от змеев Горынычей, Калин царей и Кощеев бессмертных? Наверное-то прежние тоже немалый переполох устраивали. Я вон, прежде, чем в ваш город попал, видел возможности змея Горыныча: он одним махом пол рощи спалил.
- Конечно, беда была, когда они налеты совершали, только ведь добры молодца всегда на месте оказывались и всегда побеждали, а разруха – так чего ж страшного, если страницы все равно листались – глядишь и все в порядке, все сначала можно начинать. А нынче ущерб не восстанавливается, твари приходят, каких отродясь не было, а если добрый молодец и на месте окажется, то при нынешних порядках никто не ведает чем бой закончится – то оба сгинут, то супостат победит, чего отродясь не бывало. И главное, уже добра молодца никакая живая вода не спасает – то в камень обратиться, то сгинет, куда неведомо.
- Это точно, - вздохнул Андрей, - припомнив печальный итог битвы трех богатырей со змеем Горынычем. – Только ведь при таком раскладе от вашего города давно бы ничего не осталось, а я видел, что до появления Робина Бобина он вроде как в порядке был – ну разве что перекореженный чуток – так мне кажется ему так и положено быть, тем паче при таком строительном материале.
- Сужаемся мы! – Скорбно поведал царь Горох. После того, как очередной супостат налет совершит, глядишь, время проходит и все вроде бы на место становится – только сужаемся мы и город сужается. Прежде мы ведь такого размера, как ты были, а кто и поболи, но после каждого налета – все меньше и меньше. Этот обжора-то чего: ну съест он несколько домов и успокоится – а мы снова Бог ведает на сколько уменьшимся, вместе с городом нашим, Расстегаем. Скоро глядишь, вовсе, как букашки станем, а в конце концов сгинем. Вот мои солдатики и пытаются всякими пирожками, кашами накормить, поскольку как только он до домов дойдет – так мы снова сужаться начнем.
- Да он, собственно, уже пару домов и съел, - сочувственно сообщил Андрей, - пока вы под троном отсиживались. Правда когда я уходил, он кашей из котла самоварящего занялся. Тут из окна площади не видно, может, он уже с ней покончил и за дома принялся. Хотя, пока мы тут с вами беседовали, вы вроде как размером не уменьшились.
- Так мы не сразу, - грустно сказал царь, - только после того, как ущерб восстанавливается. Мы сужаемся, а супостаты пухнут, как на дрожжах.
- Ах, вот в чем дело! – Дошло до Андрея. – Значит вашу материальность как бы перетягивают всякие посланцы злых сил! Ну, и кто же к вам нынче наведывается? Я только Робин Бобина видел – и он вправду из другой сказки…
- Да, Бог знает, как они называются! Раньше – ясно, все одни и те же были – я же говорил, кто. А нынче – то люди-яйца, то львы и обезьяны летучие, то головастики гигантские, да гидры разные –  разве тут всех упомнишь! Налетают, наползают – и все жрут, жрут. Солдаты не справляются, добры молодцы – то есть, то нет, да и толку от них совсем мало стало, а мы все сужаемся и сужаемся!
- А туман вам не навредил? - Еще раз сконцентрировался на этом вопросе Андрей, памятуя, какую роковую роль сыграл туман в городе грез.
- Да, кто ж его знает, навредил, нет, он ведь недолго был, а как только малец с птицей исчезли, туман растаял и с той поры все переменилось.
- Ну, положим, когда я сюда прибыл, туман все-таки был, - не унимался Андрей, - и достаточно плотный, и мне его пришлось разгонять. А прибыл я недавно, перед тем, как Робин Бобин сюда заявился.
«Ясно, - подумал Андрей, - значит здесь все дело в поглощении материи, так сказать, в переводе ее в негативную фазу. А туман здесь, видимо, не основной синдром. С этим более менее ясно, а неясно, куда мальчишка делся, и где его теперь искать. Об этом царек наверняка понятия не имеет. Выходит и здесь я своей цели не достиг и никакой нужной информации не получил, только еще раз убедился, что в творческом астрале таинственный мальчишка серьезно нарушает равновесие, и в разных местах это проявляется по-разному. Наверняка он много еще где побывал, и неизвестно, что еще натворил. Похоже,  дни этого городка сочтены, и царек вряд ли что полезное мне еще сообщит. Пора отсюда двигать, не думаю, что я чем-то могу здесь помочь. Ну, допустим я этого обжору изведу как-то, а дальше новая тварь явится. Что ж мне теперь навечно здесь оставаться в качестве единственного добра молодца? Нет, проблему надо решать на корню, а корень – этот мальчишка, мой двойник, неведомо откуда взявшийся. Конечно, надо выбираться, и все же интересно, чем эта история с Робин Бобином закончится».
- Ладно, - сказал Андрей с наигранной озабоченностью поглядев на кисть левой руки, забыв, что в астрале часы ему не положены, - мне идти пора, я и так тут изрядно задержался. Скажу вам по секрету, - доверительно приблизил он лицо к уху коротышки-царя, - что я-то как раз и занимаюсь ловлей этого мальчишки: летаю из слоя в слой и пытаюсь его догнать. Так что, пока я тут прохлаждаюсь, он уже Бог знает куда убежал, и Бог знает, что натворил. А если его уже здесь нет, то и делать мне здесь больше нечего. Думаю, если мне удастся с ним разобраться, то и ваши проблемы сами собой разрешатся. Вы-то ведь не знаете, где его можно отловить. – Добавил он скорее утвердительно, чем вопросительно.
Убедившись, что царь Горох действительно ничем не может помочь, Андрей помахал уменьшающемуся монарху уменьшающегося царства и пошел к выходу, но царь Горох, по-видимому, все же имел на Андрея какие-то планы, поэтому он соскочил с трона и побежал за ним, канюча:
- Да когда ты этого мальца изловишь, где его теперь искать! А вдруг к тому времени мы совсем исчезнем! Ты ведь, как я вижу, и статью, и лицом добрый молодец! Кому ж, как не тебе с супостатами сражаться! Повремени чуток, сразись с обжорой, а я тебе за это полцарства отдам! Я бы и дочь свою, Несмеяну, отдал, - добавил он, не видя особого энтузиазма в лице Андрея, - да только, с тех пор, как ее змей Горыныч похитил, никто ее боле не видел, а страницы с той поры не листались!
- Да, не нужно мне твоего полцарства, - отмахнулся Андрей, - я ведь не сказочный персонаж, чтобы всяких супостатов отражать. Да и что мне твои полцарства, которые меньше день ото дня. И не дадут эти временные меры ничего, тут надо вопрос радикально решать, и чем быстрее я этого мальчишку отловлю, тем быстрее и ваши беды прекратятся.
«Кстати, - подумал Андрей, - может не только в мальчишке дело, может за ним стоит кто-то – вроде черного магистра, а сей факт сильно усложняет ситуацию».
Царь горох понял, что большего, чем расплывчатых обещаний на будущее, от добра молодца не добьешься, поник головой – при этом корона съехала ему чуть ли не на нос – и грустно поплелся к своему трону, под который после ухода Андрея он очевидно намеревался залезть. И тут произошло новое событие, несколько изменившее планы Андрея. За стеной что-то ухнуло, затем с грохотом упали несколько пряничных плит, составляющих стену терема, и в отверстии возникла высокая фигура, облаченная в средневековые железные доспехи, правда голова рыцаря была открыта, а вместо полагающегося закрытого шлема с забралом и перьями там восседала забавная шляпа, которая показалась Андрею знакомой. Когда же улеглась пыль, вызванная падением пряничных плит (правда это была скорее мука, чем пыль), то Андрей узнал и лицо, стоило рыцарю выйти из тени. И эта мухомороподобная шляпа, и эти засаленные патлы, и красные пятна на лице принадлежали известному Андрею Мескалинычу, правда джинсово-заплаточный прикид сменили стальные латы – очевидно затея галлюцинаторного духа удалась и он снова вошел в сказочный образ Кощея Бессмертного. Андрей, который вытащил было шпагу, в первое мгновение решив, что это Робин Бобин добрался наконец до цитадели царя Гороха (он все же чувствовал некоторую ответственность за этого маленького человечка), поднял ее вверх и отсалютовал своему недавнему знакомцу, с которым они познакомились в несколько иной ипостаси. Кощей Бессмертный на какое-то время застыл в удивлении, очевидно в первый момент не узнав Андрея – как никак он сильно изменился с той поры – сделал обнимающий жест руками и радостно воскликнул:
- Дрюня! Какими судьбами здесь! А я думал, что ты затерялся там, на подступах.
- А я думал – это ты затерялся – по крайней мере, точно в какой момент не помню, ты из вагонетки исчез.
- А, ну, значит вагонетка при переходе в другой слой разделилась – такое бывает, когда через отражения проходишь. И как успехи, как астральное путешествие?
- Что-то затянулось, - сообщил Андрей, - честно говоря, мне здесь уже изрядно надоело. Правда обнаружился забавный источник проблем: таинственный мальчик, который перемещается из слоя в слой, и что-то везде нарушает (Андрей не стал распространятся, что это его собственный двойник десятилетнего возраста). Кто такой, откуда – никто не знает. Может ты что-то новенькое добавишь? А то последствия его деятельности весьма разрушительны. Да, и еще – у меня возникло подозрение, что именно мне этого парня необходимо изловить. Ты-то чем это время занимался? Снова за свои сказочные злодейства принялся?
- Да я уже и не рад был, что в свой слой вернулся, - с лязгом махнул рукой Кощей. Да, собственно, чего было ждать – я здесь уже столько лет не был. Конечно, замок уже занят, меня к нему и близко не подпустили.
- И кто же его занял, - поинтересовался Андрей.
- Ноне там Египетский мумий живет, - сообщил Мескалиныч, в окружении таких же высохших уродов. Я-то думал, что меня какой-нибудь фольклорный персонаж сменит – хотя бы змей Горыныч или Калин царь на худой конец. А это вообще полный отстой, и непонятно, каким ветром его сюда занесло.
- А ветер все тот же, - сказал Андрей, - ты ж, еще когда мы на земле были, сам говорил по поводу нарушения равновесия. Вот оно и нарушилось, и, похоже здесь в гораздо большей степени, чем на земле. Вон, что с пряничным городком творится – успел заметить? И пока что единственный виновник прослеживается – это таинственный мальчик, о котором я говорил. Правда, наверняка за ним кто-то посерьезней стоит.
- Да уж, - пробормотал Мескалиныч, - до земли приход – пока докатит! Ну так вот – потыкался я, потыкался вокруг моего бывшего дворца, но меня там теперь знать никто не знает – хоть мы с этим мумием по логике вещей – вроде родственников – и двинул я оттуда! Видимо все теперь кардинальным образом переменилось, и нет мне там места. К тому же в горах климат переменился и они теперь наполовину песком засыпаны, глядишь - и вовсе в Египетские пирамиды превратятся. Пошел я тогда по старым знакомым в дремучий лес – мне по старой памяти в основном с тамошней нечистью приходилось дело иметь. Так от старых – ни слуху, ни духу, а все больше какая-то экзотическая фауна вместо нее. Например, в избушке на курьих ножках, где раньше баба Яга обитала да добрым молодцам всякие ценные советы давала, нынче какой-то живой студень завелся: с глазами, но совершенно безмозглый и ничего от него добиться нельзя. Откуда явился, зачем – ничего не понятно. Вместо серого волка бегает по лесу какая-то тварь таких же размеров, но со скорпионьим телом и лицом человеческим, правда тоже бессловесная и все норовит зубами вцепиться. Вместо соловья разбойника на ветке рыба с ногами сидит, вместо воронов – грифы со змеиными головами –  и так далее, и тому подобное, чего там отродясь не водилось. На месте болота – пальмы с лианами выросли, и все какие-то не говорящие, странные, не наши.
- Ну, ты даешь, - усмехнулся Андрей. – Ты же сам главный спец по глюкам, а какого-то глазастого студня испугался.
- Да, не испугался я, - брякнул доспехами Кощей, - просто противно! Я ж сюда специально напросился по причине ностальгии, свое родное навестить, с бывшими коллегами повидаться, а тут опять какое-то глючило сплошное и полная психоделия – мне этого и в околоземном слое хватало по самые кукры…
- А что ты в этот город Расстегай заявился, если с близкими по духу желал увидеться? Ты ведь сюда раньше в роли супостата являлся!
- Да, все по той же ностальгии – хоть и супротивники, однако свои. А теперь я здесь не останусь, хоть, честно говоря, когда ты мне на земле портал открыл – я имел такую тайную мыслишку. А вообще-то так и так вряд ли бы здесь надолго удалось зацепиться… о чем это я…  ах да, так вот я сюда пришел, чтобы попрощаться и покаяться, чтобы лихом не поминали бывшего злодея – я ж не по своей воле! Ну, может, сперва где-то и по своей, но потом искренне каялся – а уж царевну я разве что умыкал, а так – и пальцем не тронул. Между прочим, мне в ответ всякие царские посланцы и добры молодцы все голову снести норовили, а как убеждались, что со мной это не проходит – смерть мою на острие иглы выискивали – думаешь приятно каждый раз очередную смерть принимать? Кстати, возможно из-за этой иглы меня в духи-наркоши и разжаловали. Так что неизвестно еще, кто кому больший ущерб принес. Я может больше от обиды за эту несправедливость, после того, как новый лист перелистывался, заново похищение устраивал, чтобы хоть как-то поквитаться – я может и сам бы потом царевну вернул. Нужна она мне, лохудра! Так вот, когда я в пряничный городок заявился, я сначала думал, что хоть здесь все в прядке, а потом гляжу - жители-то все в несколько раз уменьшились, да и городок заметно сузился. Ну, я прямиком к терему, чтобы с царем Горохом попрощаться, да еще может, прощение попросить – а здесь ты – вот уж кого не ожидал, того не ожидал! Ты хоть прикид и сменил, но Мескалиныча сменой прикида не проведешь, Мескалиныч в сеть смотрит!
- А чего ж ты, если прощения пришел просить, стену прошиб? – Спросил Андрей. – Как-то это не вяжется с покаянием. И потом, ты что, ничего не заметил? Тут один гость непрошеный того и гляди город дочиста сожрет, а ты со своим раскаянием!
- Да это у меня по старой привычке, - брякнул доспехами раскаявшийся Кощей. – Я и раньше никогда через дверь не ходил, что в город, что в дом, а местный стройматериал только располагает к этому. А что кто-то там чего-то пожирает, так я того не видел – собственно, если чудо-юдо со стороны городских ворот явилось, то я и не мог ничего увидеть, я как обычно, чтобы на гарнизон не нарваться, с противоположной стороны стену проломал – а там – тихо. Эй, царь-батюшка, хренов, ты что там, заснул? Чё там в твоем долбаном государстве твориться? – Обернулся Кощей к трону, однако ответа не последовало, царь Горох куда-то запропастился.
- Я, когда сюда пришел, - сказал Андрей, - тоже его не увидел – он под троном сидел, и вообще был полностью деморализован. А тут еще ты явился – его старый враг, да еще стенку проломил – наверное он снова под трон забрался.
Астральные приятели обследовали трон, но царя Гороха там не оказалось, очевидно он воспользовался оживленным разговором между Кощеем и добрым молодцем и дал деру через дыру в стене.
- Ну, вот, - огорченно сказал Андрей, - ты его напугал, он нынче совсем запуганный, но будешь запуганным, когда день ото дня в размерах уменьшаешься, и неизвестно, где предел.
- А может, он как раз и пропал, а не меня испугался? - высказал предположение Кощей после того, как они обследовали пространство под троном, банкетным столом и заглянули внутрь изразцовой голландской печи, сделанной из добротных ржаных сухарей (правда непонятно было, как она может работать по назначению).
- Да, вроде не должен, - неуверенно сказал Андрей, - он что-то такое говорил, что они не сразу уменьшаются, а через какое-то время, после того, как очередное чудище, наломав дров, удаляется восвояси. Ну, что ж, факт остается фактом, наверное он сбежал, а значит и извинение приносить некому. Другое дело – куда сбежал, но если честно, мне это и не особенно интересно, мне вообще пора отсюда сматываться и желательно на землю, к ребятам. Этого подростка, как я чувствую, мне в этот раз поймать не удастся, он, похоже, здесь давно побывал – наверное нужна какая-то дополнительная информация.
- А вот это точно, - с несколько загадочным видом произнес Мескалиныч, - и когда мы на землю вернемся, я тебе кое-что покажу. Но об этом потом, - добавил он, видя, что Андрей собирается его расспрашивать, - об этом надо на месте.
- Ну, на месте, так на месте, - не стал настаивать Андрей. – Так если ты не собираешься здесь больше задерживаться, то надо подумать, как отсюда обратно возвращаться, тем более, что мы можем и вместе. Раньше-то у меня это как-то само собой получалось, когда энергия «выхода» заканчивалась, но сейчас я почему-то этого не ощущаю, даже мысли полезли – а вдруг я вообще отсюда не смогу выбраться…. Или все же напоследок посмотрим, что в городе творится? А потом уже подумаем о возвращении, ты ведь этого Робин Бобина, который кисельными берегами, молочными речками и хлебными домами питается, так и не видел. Кстати, а почему этот городок Расстегай из съестного материала сделан? Лучшего материала не могли найти?
- Да, Бог его знает, - почесал затылок Мескалиныч, - всегда таким был, для здешних мест – это нормальное явление.
- А, ну да, - кивнул головой Андрей, - затейливая игра энергий, я здесь так давно, что начал забывать, что в астрале нахожусь.
Астральные приятели вышли из терема через образованную Кощеем пробоину, минуя длинные коридоры и вышли с тыльной стороны терема, окруженного высокой оградой, сделанной, по-видимому, из хлебных палочек. Андрей сразу же услышал над собой какое-то неприятное клекотание, поднял голову и увидел на одной из маковок терема здоровенную птицу – нечто среднее между кондором и индюком, но с бараньими копытами. Птица зловеще пялилась на наших героев.
- Это еще что такое? – вопросительно посмотрел Андрей на Кощея, - это что, ваша хваленая птица Правь вернулась, которая паритет добра и зла обеспечивала? Что-то для радетельницы добра видок у нее мрачноватый.
- Да, какая там Правь! – Махнул рукой Мескалиныч. – Это птица Жуть, которая в здешних краях отродясь не водилась. Правь была той же Жар птицей из ваших земных сказок – а это чудо-юдо продолжение все той же истории, о которой мы битый час толкуем: откуда взялась, зачем – неясно, ясно только что свято место пусто не бывает. Ну что, пойдем, посмотрим, чего там этот твой Робин Бобин натворил. А вообще, с чего ты взял, что его так зовут?
- Да он сам так назвался, - сказал Андрей, - а потом очень подходит, есть такой персонаж в Шотландском шуточном стишке, где некий Робин Бобин съел семь церквей и колоколен и остался недоволен.
Друзья обогнули терем и разом остановились на дворцовой площади, с которой открывался вид на город – и вид этот оказался достаточно плачевен. Картина выглядела так, словно от ворот города до вершины холма проехал гигантский каток, начисто стерев с лица земли все уютные строения, лепившиеся по склону холма. Видно было, что Робин Бобин давно разделался как с продукцией, так и с самой чудо печкой, и по пути к вершине холма съел все, что попалось ему под руку: дома, сараи, ограды, всякую приусадебную фурнитуру. Правда, сожрал ли он обитателей домов вместе с домашней птицей и животными, было неизвестно, возможно они и разбежались – но по крайней мере еще недавно людная площадь опустела, не видно было ни солдат не зевак, но не исключено, что все они переместились в пока нетронутую часть городка, которую с этой стороны рассмотреть не удавалось. Завершалась же эта апокалиптическая картина огромной дырой – вернее отсутствием значительной части дворцовой ограды и непомерно раздувшейся тушей Робина Бобина посреди площади. Гигантский обжора как к молочной речке, теперь припал к дворцовому фонтану с золотой скульптурой птицы Правь посередине, из клюва и крыльев которой розоватым потоком струилось вино, и судя по резкому запаху, знакомому Андрею с ранней юности, это был восемнадцатиградусный  портвейн «Три семерки». По-видимому вместимость бездонной утробы Робина Бобина все же несколько сократилась, поскольку фонтан пока был опорожнен лишь наполовину.
- Ну, вот, - сказал Андрей, - это как раз тот, а вернее – то, о чем я тебе говорил. Как видишь, подобрался вплотную к самому терему. Скорее всего резиденция царя будет закуской к портвейну, хотя, как я помню из опыта своей юности, в качестве закуски предпочтителен не пряник, а Балтийская килька пряного посола.
- Ты пил эту гадость? – Сморщился Мескалиныч. – Я думал, что ты был более изыскан в земной жизни. Я еще понимаю, опуститься до псилоцибиновых грибочков, если нет поблизости кокаина или ЛСД-25, но бормотуха! Это же плебейство!
- Что было, то было, - развел руками Андрей, - наркоты я всегда боялся, хоть и пробовал несколько раз, но в данный момент мы обсуждаем не ошибки моей молодости, а ту занятную ситуацию, в которой мы с тобой оказались. Что прикажешь делать с этой тушей? Ты все же в прошлом местный житель – что в таких случаях обычно делалось.
- Ситуация несколько нештатная, - задумчиво проговорил Кощей, - таких ситуаций и не было никогда, все происходило по иным сценариям – и все же, мне кажется, его надо остановить. У меня даже родилась идейка, как снова на землю вернуться, но пока не буду ничего говорить, вдруг сорвется.
- А что, - сказал Андрей неуверенно, - он пока на меня внимания ни разу не обратил – не видит что ли – так может подойти к нему и шпагой? Ты не смотри, что она тоненькая, я ее уже в другом слое проверял – она как Артуровский Эскалибур – все рубит.
- У меня есть другая, более безопасная и более гуманная идея, - сказал Мескалиныч. - Говоришь, он раньше тебя не замечал? Это бывает, может он те частоты, которые твое тело излучает, не воспринимает, а может – вообще ничего, кроме жратвы не видит. Ну так вот, я подумал, если ему в вино опиюхи подсыпать, то он по идее должен заснуть.
- Ну, - протянул Андрей, - где же здесь опиюхи взять? Да и потом – это же астрал, разве в астрале спят?
- В земном смысле, как у людей, конечно нет, но вместо этого происходит перемещение в какой-то другой слой – естественно, куда допуск есть, понятно, что в райские эмпиреи этот монстр не вознесется. А насчет опиюхи – я что, не дух галлюцинаторных растений что ли? Соответственно, и частоты или энергии нужных компонентов всегда при мне, причем не разбодяженные, а в чистом виде! А выглядят они, как захочешь, проще в натуральном виде держать.
С этими словами Мескалиныч засунул руку куда-то под латы и вытащил огромную маковую коробочку на длинной сухой ножке.
- Вот, - сказал он с удовольствием понюхав растение, - перед этой дозой никто не устоит, в этой коробочке полгектара макового поля сконцентрировано.
Мескалиныч направился было в сторону фонтана, непринужденно помахивая огромным маком, но немного не дойдя, видимо что-то заподозрив, вернулся обратно.
- Знаешь, сказал он неуверенно, - я хоть и считаюсь в здешних краях бессмертным, однако теперь – черт его знает, кто я такой. Все перепуталось, станицы не листаются – мало ли что. Вон и царь, и все жители куда-то запропали. В общем мне показалось, когда я поближе подошел, что он как-то слишком оживился и все приговаривал: «сотню жаворонков в тесте и коня с телегой вместе»! Раньше меня тут все боялись – ну разве что кроме Ивана царевича и Ивана дурака. Впрочем и им никогда гладко со мной справиться не удавалось – не раз их, голубчиков, живой водой отпаивали. А тут – никакого уважения, да еще и гонят отовсюду. Очевидно, хоть прикид я и сменил, однако по-настоящему в Кощея не превратился…
- Короче, - прервал его словоизлияние Андрей, - боишься, значит?
- Что-то боязно, - признался неудавшийся Кощей, - уж больно близко к нему подходить придется.
- Не знаю, чего ты испугался, - сказал Андрей, - я к нему почти вплотную подходил, и он ни разу на меня не среагировал.
- На тебя он, может, потому не среагировал, что ты не мифологическая сущность. Возможно он примитивен и замечает только фольклорных в зоне того частотного режима, в котором он сам существует – такое в мире духов нередко случается. А мы с ним сходного спектра, хоть он и дуб дубом, а я, как ты наверное догадался, утонченная натура.
- Ладно, - заключил Андрей, - чего это мы по поводу такого пустяка байду развели, давай маковую головку.
Кощей с явным облегчением передал Андрею опиумный концентрат, и тот направился к фонтану, который, похоже, не так просто было опорожнить даже такому бездонному малому, как Робин Бобин. К тому же, как понял Андрей, он уже был прилично пьян, и неожиданно оторвавшись на минуту и сменив свою извечную тему вдруг загорланил:
- За дружбу старую до дна!
За дружбу прежних дней! – что в общем тоже соответствовало шотландскому фольклору. Затем снова уткнулся в свое пойло и захлюпал, как раньше. На приближение Андрея он никак не отреагировал, не отреагировал и когда тот бросил в вино коробочку мака, которая вместо того, чтобы плавать на поверхности, как подобает высушенному растению, задымилась и растворилась в портвейне. Как Андрей и предполагал, первые 10 минут поведение Робина Бобина никак не менялось, затем он видимо что-то почувствовал, вновь оторвался от вина и его рот, и без того до ушей, разъехался в идиотской улыбке чуть ли не до затылка.
- Робин Бобин бросил пить -
Начал денежки копить – понес он явную отсебятину заплетающимся языком, затем глаза его закатились и он, пустив из уголка рта струйку вина, смешанного со слюной, упал навзничь на мостовую, и как и положено, громогласно захрапел.
Увидев эту картину, Мескалиныч, преодолевая последнюю робость, подбежал к фонтану и встал рядом с Андреем.
- Заснул, - сказал он не без гордости, - я же тебе говорил, что эта штука полк солдат свалит.
- Еще неизвестно, что легче, - сказал Андрей, - полк солдат вряд ли бы за считанные минуты молочную речку осушил. Кстати, ты сказал, что в астрале не спят, а куда-то там улетают. Что-то не похоже, что он улетать куда-то собрался, храпит так, что у терема скоро черепица с крыши посыплется.
- Ну, - вздохнул Мескалиныч, - вначале он должен видимость создать, ты ж наверное знаешь, что если здесь кого разрубить, то, прежде чем исчезнуть и появиться в другом месте, этот некто падает наземь, как взаправду убитый, а уж потом – временные сроки у всех различные – он претерпевает трансформу – кстати тоже каждый по-своему. Этот тоже улетит, то сначала будет видимость, что он спит, как обычные люди на земле, а затем по всем законам должен в другой слой переместиться.
- Ладно, - подвел черту Андрей, - тут мы сделали, что могли, большего все равно не сделать. Даже если эта туша сейчас отсюда уберется, город, похоже, обречен – тем более, люди куда-то запропастились. Может, они потом снова вылезут, но при такой тенденции к уменьшению, они скоро совсем невидимыми станут. Меня сейчас беспокоит не это – что-то я долго в астрале задержался, пора выходить, но как я тебе говорил, раньше это само собой происходило или через такой специальный замок. Кстати, тот гриб, через который мы сюда попали, тоже что-то вроде того.
- Насчет возврата не беспокойся, нас с тобой эта туша вывезет, мы сейчас к ней прицепимся и дождемся, когда она перемещаться начнет. А когда в нейтральную зону войдет, надо будет отцепиться и на милость земного притяжения отдаться – а иначе он нас с собой куда-нибудь не туда затащит. Черт знает, из какого слоя он явился, но что нездешний – это верняк. А то, что ты раньше автоматически возвращался, так это понятно – астрал у тебя еще неокрепший был и сильно от физического тела зависел, поэтому его – чуть что – обратно затягивало. Теперь же тебе все чаще надо будет думать, как возвращаться, автомат все реже станет срабатывать. Зато и забираться сможешь, куда раньше и помыслить не мог. Ладно, давай, цепляйся к этому аэростату, скоро он должен переместиться.
Друзья с разных сторон прицепились к рукам Робина Бобина и стали ждать, но толи у того что-то не срабатывало по установленным правилам, то ли такая длинная пауза была для него естественна. Друзья ждали битых полчаса, а их предполагаемый транспорт так и не изменил положения, продолжая громогласно храпеть.
- По-моему он никуда и не собирается улетать, - наконец прервал молчание Андрей, - по моему опыту они в течение 5-10 минут трансформировались. Может что-то в астрале изменилось, либо, по меньшей мере, в этом сказочном слое, и теперь уже никто никуда не летит?
- Теперь уж и не знаю, что думать, - тяжело вздохнул Мескалиныч, - теперь многое изменилось. Похоже, он действительно в качестве транспортного средства не годится.
Друзья отцепились от великана и отошли от туши в раздумье.
- Слушай, - нарушил молчание Андрей, - давай еще один вариант попробуем – не получится, так не получится…
- А что еще тут можно предпринять?
- Да это скорее хохма, чем разумное решение, но мы ничего не теряем, не выйдет, так не выйдет, будем другой способ искать. Сними- ка свои наплечники.
- Так я сам не могу до ремешков дотянуться… а зачем это?
- Сейчас увидишь, - усмехнулся Андрей, расстегивая ремни и снимая с неудавшегося Кощея стальные наплечники, напоминающие две глубокие суповые тарелки. – Скорее всего ничего не получится, но поскольку здесь и так все несерьезно, как у Алисы в стране чудес, то и метод, мне кажется, тоже должен быть несерьезным.
Андрей зачерпнул одним из наплечников вина из фонтана и начал переливать его из одной емкости в другую, подойдя к самому уху великана.
- Ты чего это? – Подозрительно посмотрел на Андрея Мескалиныч.
- Да так, шутка одна, каждому мальчишке известная – кстати довольно обидная. Ты-то, согласно своему происхождению не мог быть в пионерлагере, а это один из пионерских способов заставить описаться во сне своего ближнего. Шутка обидная и достаточно действенная.
- Ну, обоссытся он, и что дальше? – Недоуменно поглядел на Андрея Мескалиныч. – Хотя… а чем черт не шутит! – Видимо оригинальная идея Андрея дошла до него и он снова вцепился в кисть Робина Бобина.
А с тем и правда что-то начало происходить, он беспокойно заворочался во сне, засучил ногами, словно что-то в области промежности стало его беспокоить, и еле успел Андрей отбросить наплечники и вцепиться ему в плечо, как персонаж шотландской песенки выдал мощную струю между ног, которая, кстати, непонятно каким способом оттуда вырвалась, поскольку никаких мочеиспускательных приспособлений у Робина Бобина не наблюдалось, а штаны были словно нарисованы на раскрашенной целлулоидной игрушке. Догадка Андрея, а скорее интуиция не подвела – количество съеденного и выпитого не могло закончится тривиальным актом мочеиспускания или дефекации. Струя жидкости в сочетании с газовой струей, словно бы выпущенная из мощнейшего брансбойта ударила под углом в землю, и реактивный эффект был настолько силен, что наши друзья с трудом удерживались на дирижаблеподобной туше, которая вела себя, как плохо управляемая ракета, лишенная стабилизатора. Робина Бобина рвануло вначале в сторону по касательной от земли, чуть не задев терем, затем пролетев над оставшимися крышами города, взмыл вверх, совершил несколько мертвых петель, затем закрутился штопором, и несомненно, ели бы не измененные законы инерции и гравитации в астрале, смахнул бы с себя наших друзей, как назойливых мух. Тем не менее даже Мескалиныч, несмотря на тяжелые доспехи, сумел удержаться и при самой, разноамплитудной тряске. Вскоре, правда, полет более менее выровнялся, и Робин Бобин стал набирать высоту, по-прежнему не размыкая скованных опиумным сном век, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, а жидкостно-газовая реактивная струя била между ног словно пламя из сопла ракеты. Андрей окинул взором раскрывшуюся перед ним панораму. Ему показалось, что нечто в ней изменилось даже по сравнению с тем первым впечатлением, когда он впервые приземлился здесь среди чиста поля.
Во-первых на треть сузился холм вместе с пряничным городком Расстегаем по склонам, но зато исчезли проплешины, оставленные Робин Бобином, сожравшим не менее двух десятков домиков. Во- вторых Чисто Поле, бывшее изначально почти идеально ровным, покрылось во многих местах какими-то странными то ли сооружениями, то ли естественными образованьями – что-то вроде выветренных скал причудливой формы – от фигур людей и животных до вовсе немыслимых, словно бы рожденных сюрреалистической фантазией или галлюцинациями. Андрей припомнил, что нечто подобное он однажды видел во время инициации у Балашова – что-то вроде сооружений из бусин бухгалтерских счет. Дремучий лес – сверху это особенно отчетливо можно было разглядеть – был наполовину затоплен какой-то омерзительной зеленоватой жидкостью, а избушка на курьих ножках по окна прочно засела в окружавшем ее со всех сторон шевелящемся студне – очевидно том самом о котором упомянул Мескалиныч. Только его по-видимому стало гораздо больше и он вылез наружу. Возможно были и другие изменения, но Андрей не мог их разглядеть из-за расстояния. Так же изменилась и горная местность, и горы выглядели так, словно на три четверти погрузились в непонятно откуда взявшийся песок.
Только один вид остался без изменения – это Сине море-окиян с чудо-юдо рыбой-китом и островом Буяном, до которого, несмотря на заманчивую близость, Андрей так и не сумел добраться, и которое, судя по всему, было сказочным миражом – тем не менее именно мираж остался неизменным.
«Хотя, - подумал Андрей, - какой мираж может быть в астрале, по сути это все мираж, только разные его слои подчиняются разным законам. Итак, тридевятое царство то ли рушится, то ли подвергается глобальным изменениям. Интересно, а может это как-то сказаться на нашей земной жизни? Сказки русские народные что ли исчезнут или изменятся? Но не могут же книжки сами по себе исчезнуть или содержание их измениться? А впрочем что бы там ни произошло – не велика потеря, их сейчас даже по-моему маленькие дети не читают – не зря еще до всех этих заморочек Кощея бессмертного в Мескалинычи разжаловали. А сейчас он даже не хочет там оставаться. Значит – кирдык – кончилось Тридевятое царство, на смену Иван царевичам придут всякие Бэтмены и Супермены. А впрочем, почему «придут» – уже пришли».
Вскоре Робин Бобин вошел в зону облачности и тридевятое царство начало заволакивать туманом, затем как-то очень резко облачность закончилась, и наши герои оказались в новом странном слое, который по сути был небом, но сильно отличающимся от черного астрального неба, и первая ассоциация, которая пришла Андрею на ум – это то, что небо сошло с ума. Начнем с того, что там не было привычных астральных туманностей, зато где-то, и как показалось Андрею, недалеко от него, разыгралось занятное сражение-спектакль. Небо странным образом разделилось (хотя возможно оно здесь было всегда таким), и отчетливо выделялась граница между светлой, голубой частью и черной зловещей. Это бы ничего, поскольку подобная картина могла означать рубеж между добром и злом, как это бывает в сказках, но только обе эти полусферы во многих местах покрылись целой сетью трещин, какие обычно появляются на ветровом стекле автомобиля при точечном ударе камня. И если на светлой полусфере эти трещины были зловеще черные, то на черной – сквозяще голубые, из которых словно бы сочился жидкий голубой свет. Кроме того держалось ощущение, что вдоль и вокруг трещин происходит какая-то активность толи атмосферы, толи еще чего-то, но более подробно рассмотреть это явление Андрею не удалось. К тому же внимание его было целиком занято другим явлением – отчасти абсурдным и забавным, поскольку выглядело все это как-то лубочно и балаганно. По черной полусфере носились друг за дружкой, догоняли, уворачивались, дубасили ожившие словно в мультфильме звезды. Они, помимо положенных им лучей, имели ручки, ножки и занятные рожицы. Причем, многие из них были вооружены игрушечными ружьями, другие – сабельками и дубинками. Звезды по-видимому играли в войну, стреляли друг в друга кометами, и иногда схватывались в шутливых фехтовальных поединках, в результате которых одна из сторон уже нешуточно лопалась и пропадала с ночного неба, а на месте ее оставался какой-то разъедающий размыв светло бурого цвета. Но самой захватывающей картиной в силу величины и глобальности, была скоморошья драка между плоским, как блин, улыбающимся солнцем, с красными румяными щечками, тоненькими ручками и ножками, вооруженным острой длинной пикой, и болезненным бледным месяцем, тем не менее вооруженным увесистой дубинкой. Рожа у месяца была искажена недовольной гримаской, а с верхнего его рога все время что-то капало, словно из носа у больного сенной лихорадкой. Оба светила топтались на границе вверенного им участка полусфер – естественно, Солнце со светлой стороны, а месяц – с темной, уморительно размахивали своим оружием, явно пытаясь запугать один другого, но никак не решались перешагнуть границу соприкосновения полусфер. Тем не менее оружие на сторону противника они совали, результатом чего очевидно были пара шишек на солнечном темечке, а  течь из рога месяца очевидно была вызвана метким ударом солнечного копья. Оба светила приплясывали и суетились на сине-черном небе и, похоже, сильно нервничали, поскольку даже улыбка на лице солнца казалась натянутой.
- Что это за балаган тут происходит? – спросил Андрей Мескалиныча, благо астральный полет происходил бесшумно и не надо было особенно напрягать голос. – Сколько в астрале путешествую – никогда ничего человекоподобного на небе не видел!
- С этим-то, как раз, нормально, - вздохнул Мескалиныч, - здесь с начала времен и красно солнышко и братец месяц мордатыми были – другое дело, что все они передрались и сферы в трещинах – вот это впервые, и как и все здесь происходящее в последнее время, ничего хорошего не сулит.
- Ну да, - понимающе кивнул Андрей, - если они друг друга перебьют, то чего уж там хорошего! Какое тогда небо над тридевятым царством установится – одному Богу известно.
Тем временем Робин Бобин, пролетев мимо Солнца, месяца и звезд, пронзил небесную сферу Тридевятого царства, и Андрей понял, что они оказались в обычном физическом космосе. Тут раздался голос Мескалиныча:
- Отцепляйся же, блин, если на землю хочешь попасть!
И действительно, прямо перед ними светился голубоватый шар Земли размерами с обычный бытовой таз. Андрей отцепился от своего необычного транспортного средства, почувствовал, что Земля начинает затягивать его в мощную воронку, и в этот момент, как бывало с ним нередко, потерял самоощущение. Отцепился ли от Робин Бобина Мескалиныч, и что стало дальше с самим Робин Бобином, Андрей так и не увидел.






ГЛАВА 6

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В первый момент пробуждения Андрей подумал, что вот сейчас он откроет глаза и обнаружит себя в своей палатке и все необычные события последних дней окажутся каким-то чрезвычайно длинным и причудливым сном. На мгновение даже промелькнула тревога – не повторение ли тут летаргии. На закрытые глаза Андрея ложился мягкий рассеянный красноватый свет, отчего он и сделал предположение, что находится в палатке, поскольку палатка была оранжевая. Андрей долго не мог разомкнуть век, когда же ему это удалось, то стало ясно, что это не палатка, и чертовщина, с недавних пор ставшая чем-то обыденным, благополучно продолжается. Андрей сидел на небольшой поляне в окружении красных водорослей, которые и давали ощущение мягкого красноватого света, а в центре полянки возвышался знакомый ему сюрреалистический гриб с выдвижными полочками. На одной из полочек, свесив ноги восседал Мескалиныч, снова сменивший железные латы на рвано джинсовый прикид и майку с надписью  «мэйк лав – нот уор». Андрей даже засомневался, вышел ли он из астрала – но нет, ощущения и его внешний вид были типичны для физического тела, хотя и эти гигантские водоросли, и этот сюрреалистический мухомор, оказавшийся замком Вечности, и Мескалиныч были несомненно порождениями астрального мира.
- Ну вот, мы и дома. - Раздался в сознании Андрея голос Мескалиныча (общались они, естественно телепатически, хотя в астрале это выглядело, как обычный разговор).
- Это я дома, - Андрей поднялся на ноги и начал осматриваться, - ты же сам говорил, что твой дом в тридевятом царстве и что вся эта галлюциногенщина тебе страшно надоела. Эх, надеялся я, что вернусь домой и окажусь в нормальном земном мире без всяких этих красных водорослей и высотных грибов, - (он чуть было не вымолвил «и галлюциногенных духов», но решил не обижать в общем-то симпатичного Мескалиныча), - но, увы, наверное теперь обычной нормальной жизни у меня до скончания века не будет, и от всей этой хрени мне уже не отделаться.
- Ну, договаривай, - обиделся Мескалиныч, - я что, не понимаю, что ты имел в виду? И Мескалиныч ведь тоже ко всей этой хрени относится. Так ведь все дело в том, что вся эта, как ты выразился, хрень никогда никуда не девалась, и всегда вокруг тебя кишмя кишела, просто раньше ты этого не видел, а сейчас видишь. А хорошо это или плохо – тут уж не мне решать, ты ведь сам выбрал однажды эту дорогу, поскольку жизнь среднестатистического обывателя тебя не устраивала.
- Откуда ты знаешь? – Пробормотал Андрей, понимая, что Мескалиныч конечно прав. – Дело в том, что раньше я тоже в астрал выходил и там со всякой нечистью общался, но в обычном мире я в основном видел не больше, чем другие люди, если, конечно специальные концентрации не использовал.
- Я хоть и маленький душок, но тоже кое-что вижу, - ответил Мескалиныч, - правда только то, во что мне разрешено вникать. Ты, мой друг, меняешься и впредь будешь меняться все быстрее.  Последние события сей факт подтверждают. На тебя легла серьезная миссия и некие силы начали менять твою природу для того, чтобы ты с этой миссией мог справиться.
- Но что за миссия такая, что за силы и почему я?! – Вскричал Андрей, - ничего такого я не хотел!
- А вот про то мне неведомо, - пожал плечами Мескалиныч. – Я, как сказал, дух маленький. Знаю только, что ты должен принять участие в ликвидации нарушенного равновесия.
- Вот еще, - проворчал Андрей, - мне еще какие-то астральные неполадки ликвидировать! Я же не Господь Бог, мне бы со своими земными проблемами разобраться.
- Конечно, не Бог, но на тебе Корона. – Странно посмотрел на него Мескалиныч.
- Какая корона? Эта что ль? – Вытащил из-под рубашки Андрей свой импровизированный медальон. – Так это обычный золотой самородок… хотя нашел я его при несколько необычных обстоятельствах. После всего, что потом произошло, я уж про этот случай и забыл.
- И та и другая – огненная… - Загадочно добавил Мескалиныч. Казалось, он решил сменить свой имидж центрового наркомана и стать чем-то вроде оракула.
- Что еще за огненная?
- А вот об этом мне знать тоже не положено. Земная цивилизация через миф прибывала. – Еще более загадочно произнес он.
- Что значит, «через миф прибывала»? А, ну ты имеешь в виду всеобщую связь, в смысле то, что происходит в астрале, а точнее в его мифологическом слое рано или поздно на земной цивилизации отразиться? Что ж, очевидно в этом ты прав, на земле, похоже, уже что-то начало происходить. Да, еще этот мальчишка, - вдруг припомнил Андрей казалось бы совершенно очевидную в астрале вещь, - и по-моему я его должен поймать. Что ж, после этого равновесие восстановится? По-моему смешно. – (В астрале это не казалось Андрею смешным).
- Ничего конкретного больше не могу сказать, - развел руками Мескалиныч, - всю остальную информацию ты будешь получать по мере развития событий, и скорее всего не через меня. Через меня Голос передал то, что тебе необходимо знать на данный момент.
- А что за Голос? – Удивился Андрей.
- Не знаю. Да, и еще велено сказать: в скале напротив спят великаны, тебе придется к ним проникнуть. Это связано со штурвалом Шаданакара… - Мескалиныч говорил словно через силу.
- Каким Штурвалом Шаданакара? Какие великаны?
- Не знаю, - снова отрешенно пробормотал Мескалиныч, - это не я, это – Голос…
- Ну задал ты мне загадок! – Сказал Андрей, поняв, что добиться дальнейших разъяснений у Мескалиныча не удастся. – Дернул же меня черт в эту экспедицию отправиться! Сидел бы сейчас дома, умные книжки читал. Ладно, будем считать, что я ничего не понял из того, что тебе этот Голос надиктовал. На данный момент я только понял, что мне моего двойника надо изловить. Но даже, если я это сделаю, то не думаю, что это решит проблему во всем масштабе! Ну, не из-за мальчишки же весь этот астральный Апокалипсис! Это же просто смешно.
Но, похоже, проблема астрального Апокалипсиса Мескалиныча уже более не занимала, похоже он действительно не понимал, что говорил только что. Он растерянно тряс головой и несколько раз стукнул себя кулаками по ушам, отчего виски и скулы его сплющились с боков, а черепная коробка вздулась, как пузырь.
- Ну вот, - прохныкал он капризным голоском, - только приехал – и тут же глюки! И там жизни никакой не стало, и здесь покоя нет! И куды теперь Мескалинычу податься, спрашивается? Наверное надо в спокойную лесную стихиаль переквалифицироваться. В Мурахамного духа, например… нет, Мурахамцы слишком мелкие, лучше в Арашамфного! Хотя, мечты, мечты! Кто ж меня туда пустит, подсевшего!
- Ладно, - сказал Андрей, - я законов вашей иерархии не знаю, и мне выбираться отсюда пора, и хотелось бы выйти туда, где ребята остались. Что с ними теперь – одному Богу ведомо. Толи они там так и стоят на подступах к водорослям, толи их астральные тела на место вернулись и они меня ищут. Я даже понятия не имею, сколько времени в астрале путешествую.
- По поводу времени можешь не беспокоиться, - беспечно улыбнулся Мескалиныч, - моя зона особая, здесь неподалеку Штурвал спрятан и время в зоне водорослей по отношению к тому, что за границей – почти на месте стоит. Ты же, наверное, заметил временные аномалии на подступах? Ну, а здесь задержка вообще многократно увеличивается. Так что, пока ты путешествовал, для твоих друзей какие-то секунды прошли.
- А, ну тогда понятно! – Кивнул Андрей. – С чем-то подобным я уже несколько дней назад сталкивался, так что не только у тебя здесь временной отстойник. Эх, заинтриговал ты меня своим Штурвалом – и не объясняешь, что это такое! Даже не знаю, толи вначале идти смотреть, что там с ребятами, толи попытаться к этому Штурвалу пробиться.
- Ишь, чего захотел, - усмехнулся Мескалиныч. – Да к нему ни один смертный пробиться не сможет – там такой кордон поставлен! Эти водоросли, да моя сторожевая башня, - похлопал он по ножке гриба, - это только подступ, и дальше ни тебе ни духу стихийному дороги нет. Этот штурвал чуть ли не самая важная штука на земле – известно, правда, что их несколько, но для чего они служат – в такие тайны нашего брата не посвящают. Знаю только, что великаны, которые в скале сидят, какое-то отношение к этому штурвалу имеют. А так, я даже не представляю, как он выглядит. Слышал, что те немногие местные шаманы, которые в тайну посвящены, его называют цветком Тенгри.
- Правда? - оживился Андрей, - это название я слышал, когда в астрале с одним паукообразным шаманом общался – Узут его звали, может, знаешь? Ну, если ты об этом, то я приблизительно представляю, о чем речь, правда что это такое в действительности, я до сих пор не понимаю, уж слишком оно грандиозно! Да, задал ты мне загадку. Ладно, пойду, посмотрю, как там ребята, а потом уж буду голову над остальными загадками ломать. Кстати, - добавил он, помолчав, - ты меня не проводишь, а то я сейчас и понятия не имею, как шел и откуда вышел, тут ведь, кроме водорослей ничего не видно.
- А, пожалуйста, пожалуйста, давно хотел размяться, - скрипнул суставами Мескалиныч (правда, какие суставы у духа – непонятно), - я-то прекрасно помню, откуда ты пришел.
Мескалиныч соскочил со своей полочки, при этом его ноги удлинились в несколько раз, и он по сути дела сразу достал ими до земли, а затем, после укорочения, долго раскачивался на них, как на пружинках, и новые приятели – обретший плоть Андрей и по-прежнему бесплотный Мескалиныч двинулись через водоросли к тому месту, откуда явился наш герой. Какое-то время их окружали только водоросли, и Андрей совсем потерял чувство направления, но Мескалиныч очевидно руководствовался какими-то своими признаками, которые были заметны только духу галлюцинаторных растений. Вскоре безо всякого перехода и каких-либо внешних изменений красные водоросли закончились и перед Андреем развернулся знакомый, вполне земной ландшафт без каких-то сверхъестественных артефактов: обычный смешанный, характерный для склонов предгорья, причем, как только он вышел из зоны водорослей, они сразу стали полупрозрачными и призрачными. Таким же призраком сделался и Мескалиныч, который предпочел полностью не вылизать из красноватой чащи, и только слегка высунулся оттуда, словно боялся выходить за границу своей территории.
Андрей внимательно огляделся вокруг. Никаких признаков его товарищей, по крайней мере на обозримой территории, он не обнаружил – и тем не менее, в глаза ему сразу бросилось несколько характерных примет, которые он запомнил прежде чем вошел в чащу красных водорослей. Это было именно то место, где остались ребята – странно размытые в пространстве – а он, Андрей, продолжил свою дорогу.
- Ну, вот, - расстроено обернулся Андрей к Мескалинычу, - неувязочка получается! Ты говорил, что время здесь, по сравнению с твоей «зоной», чуть ли не остановилось, и все ребята должны остаться почти на месте, но, как видишь, их и след простыл! Кстати, место, где мы в водоросли входили, я хорошо запомнил – это именно оно – тут ты все точно, тютелька в тютельку вывел.
Мескалиныч казался растерянным и тревожно крутил головой из стороны в сторону, принюхиваясь, как собака. При этом, в силу своей конституциональной пластичности, шея его в несколько раз вытягивалась, то вдруг из орбит вылезали глаза, а то, подобно шее, вытягивался нос.
- Этого не может быть, - сказал он совершенно однозначно, - Дело в том, что они никуда не ушли, они бы и не могли уйти, здесь всего пару секунд прошло – уж чего-чего, а разницу течения времени в зоне и вне ее я хорошо знаю, я ее носом воспринимаю, и тут все как прежде. Весь фокус в том, что твоих друзей тут никогда и не было.
- Что значит «не было»! – Возмутился Андрей. – Ты что, меня совсем за маразматика держишь?! А как я тут вообще оказался? Мы сюда пришли вчетвером, с Володей Кожевниковым, Вадиком Крюковым и Галей Лисовской. Я с ними уже больше двух недель по тайге брожу. Собственно, вначале нас было семеро и мы собирали поделочные самоцветы, но потом здесь начались всякие аномальные явления, и трое из наших испугались и повернули назад на Белокуриху, а мы, четверо, пошли дальше.
- А что это за аномальные явления? – Подозрительно покосился на Андрея Мескалиныч.
- Я, - усмехнулся Андрей, - в последнее время все больше и больше забываю с кем имею дело. Ну, для примера, ты сам и есть аномальное явление. В нормальном мире, в нормальной обстановке люди с духами-галлюциногенами не встречаются, и, тем более, не ведут с ними задушевных бесед и не путешествуют в Тридесятое царство.
- По-моему, - пробормотал Мескалиныч, - это вы, люди, аномальное явление…хотя изредка попадаются и нормальные ребята. Ну так вот, повторяю, в обозримые три дня здесь, кроме тебя, никого не было. Дело в том, что люди оставляют за собой полевые треки, которые любой нормальный дух способен чуять в течение нескольких дней. Твой трек – пожалуйста, на месте, он, кстати, и позволил мне вывести тебя именно в то место, откуда ты пришел. То, что ты его не видишь – твои проблемы, а для меня он столь же различим, как для тебя след ноги на свежевспаханной почве. Но остаточных треков от твоих товарищей не осталось, даже если допустить, что время и в зоне и вне зоны идет одинаково и они, не дожидаясь тебя, давно куда-то ушли. Все равно, треки бы еще на долгое время остались.
- Тогда я совсем ничего не понимаю, - совершенно убитый пробормотал Андрей, - получается, я в бессознательном состоянии один прилетел из Москвы в Новосибирск, таким же образом на поезде в Бийск – и так далее и тому подобное, пока не очутился здесь? При этом мне все время снилось, что я еду и путешествую вместе с ребятами? Ты понимаешь, что это совершенная нелепость? Может в мире галлюциногенных духов такое и в порядке вещей, но в нашем такого не бывает. Правда, когда мы на это плато влезли, все предметы двоиться начали – что-то вроде задержки времени происходило, или что другое, я уж и не знаю, но ты сам говорил, что тут, на этом плато временная аномалия. Но не до такой же степени, что люди исчезли – вернее даже не исчезли, а их вообще не было. Почему же тогда, я есть? По логике вещей и меня не должно быть! Чем я лучше ребят?
- По идее, тебя тоже не должно быть, - сказал Мескалиныч, задумчиво почесав лоб, - эта зона для того здесь вокруг Штурвала устроена, чтобы никто ее пройти не мог и ничего там не повредил – отсюда и все эти аномалии, как ты выражаешься. Хотя, временные флуктуации – что ж здесь аномального? В каждом слое время по-разному течет – все дело в том, насколько эта разница велика. Ну так вот – это особая зона защиты, правда детали нам знать не положено. Кстати, и место здесь крайне безлюдное, с той поры, как я здесь поставлен, ты первый ко мне заявляешься, но ты – особый случай, я тебе по этому поводу что-то уже говорил. – Тут глаза Мескалиныча остекленели и он вновь произнес изменившимся голосом:
- Твоя Корона не позволяет Карме ветвиться…
- Что, что? – Не понял Андрей.
Но глаза Мескалиныча вновь приняли прежнее выражение.
- А хрен его знает, опять в голове ретранслятор врубился. Кстати, насчет защиты. То место, где великаны спят еще лучше защищено, туда, насколько я понимаю, и ты проникнуть не сможешь, правда, говорят, кто-то однажды туда сумел пройти, правда, зачем и что с ним потом сталось – понятия не имею.
- Да, что за место такое, и что за великаны?! – Начал раздражаться Андрей. – Ты прямо, как один знакомый, Степан Степанович, из нашей сенситивной тусовки, который все боялся что-то лишнее сказать, на случай, если среди слушателей присутствует стукач или агент КГБ. Поэтому, когда он что-то такое эзотерическое рассказывал, всегда говорил: «кое-кто», «кое-где», «кое-зачем». Его так и дразнили: «кое-кто, кое-что, кое-с кем, кое-как».
- Ничего не могу поделать, - пожал плечами Мескалиныч, - могу только сказать, что сказал, к остальной информации допуска не имею, знаю только, что все эти аномалии, как ты выражаешься, имеют отношение к Штурвалу. Могу, кстати, и скалу показать, где они сидят. Только чтобы это место увидеть, нужно к краю плато подойти, к самому обрыву. Да и вообще, не знаю, зачем меня сюда поставили, на такой ответственный пост. Мое дело с травами глючными возиться, да астралы торчков в нужные места доставлять.
- Знаешь, - сказал Андрей, - все это страшно интересно и загадочно, все это я очень люблю – но в другое время. Я не собираюсь обсуждать с глючным духом, были здесь ребята или нет, у меня свои критерии реальности событий. Факт в том, что их здесь нет, и мне их надо разыскать во что бы то ни стало. Мало того, что мне на них не наплевать, но ко всему прочему перспектива остаться в тайге одному, где до ближайшего населенного пункта в лучшем случае 2 недели ходьбы, меня мало вдохновляет. Думаю, что ты напутал с временной разницей. Скорее всего, ребята действительно через эти водоросли не смогли пройти и, либо их обогнули, либо – что мне кажется более вероятным, вернулись в лагерь и меня там ждут.
- Вряд ли они смогут чего-то там обогнуть, - загадочно усмехнулся Мескалиныч, - говорю, их здесь и не было. Для тебя это странно – для меня – нет. Возможен и такой вариант: ДО ТВОЕГО ВХОДА В ВОДОРОСЛИ ОНИ ЗДЕСЬ БЫЛИ, А КОГДА ТЫ ОТСЮДА ВЫШЕЛ – ИХ ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО!
- По-моему тебя переглючило! – Раздраженно ответил Андрей, - какая-то ахинея: то были, то не были! Для меня факт в том, что несколько часов назад они здесь были, а сейчас их здесь нет, и проще всего предположить, что они отсюда ушли. Вопрос в том, куда. Я предполагаю, что они вернулись в лагерь и собираюсь сделать то же самое. И уже потом, когда их разыщу, я смогу думать о твоих великанах, Штурвалах и моем мальчике-двойнике, и вообще о спасении мира от Апокалипсиса, в который, если честно признаться, я и не особенно верю. Так что я сейчас в лагерь пойду. Не хочешь компанию составить? Хотя, не представляю, как я тебя ребятам представлю.
- Ну, начнем с того, - усмехнулся Мескалиныч, что твои несуществующие друзья меня бы и не увидели, ну, разумеется, до той поры, пока как следует дури не накурились или грибков не нахавались. Ну и потом, я свой пост бросить не могу, пока специального разрешения не будет. Другое дело – в психические слои слетать, но тут-то Энроф! Удерживать не буду, хотя, чувствую, что ждет тебя несколько иное путешествие, так что видимо пришло время прощаться. Только помни! Великаны и Штурвал здесь всегда, в прошлом, настоящем, будущем и в Вечности, только не всегда это можно увидеть. Это-то как раз – незыблемо – вот с настоящим могут быть всякие казусы, думаю, ты в этом в скором времени еще раз убедишься. Так что, вашей иллюзии от нашей – пламенный привет!
Андрей понял, что Мескалиныч решил и впредь изъясняться витиевато и вряд ли сообщит что-то новое. Он понял, что настал час расставания с забавным духом, с которым успел подружиться и с явным сожалением сказал в его же стиле:
- Ну, что ж, желаю тебе приятных глюков, а мне – напротив, пожелай устойчивой реальности! Будь здоров, не кашляй!
- Пожелать могу, - вздохнул Мескалиныч, - но обещать, увы, не гарантирую, твоя дорожка здорово запуталась в складках Мировой Иллюзии Майи. Так что желаю здоровья, терпения и устойчивой психики!
Обменявшись таким образом прощальными напутствиями, астральные приятели пожали друг другу руки – но на этот раз Андрей не почувствовал прикосновения руки Мескалиныча – только небольшой холодок в ладони, хотя еще недавно, в астрале, он был вполне осязаем. Андрей развернулся и не оглядываясь зашагал по направлению к лагерю, благо туда вела узкая тропинка, очевидно протоптанная какими-нибудь горными козлами или оленями.
Не успел он пройти и ста метров, как услышал за спиной шелестение, словно сильный порыв ветра прошелся по кронам деревьев, хотя самого ветра Андрей не почувствовал. Уже который день стояла солнечная, мало ветреная погода, которая, нередко, устанавливается в конце августа, и в лесу ощущается дыхание особой благодати, какой никогда не бывает ни в мае ни в июне, даже если за бортом комфортная температура. Андрей обернулся и понял, что дело не в ветре. Вся масса красных водорослей, за которыми скрылся Мескалиныч значительно активизировала свое винтообразное движение, одновременно теряя отчетливость и материальность, словно вовлеченная в мощный вертикальный смерч, вращающийся с каждой секундой все быстрее. Вскоре это уже была не колышущаяся красная стена, непонятно откуда взявшаяся среди леса, а смерчеобразный столб, уходящий высоко в небо. Он становился все прозрачней и эфемерней, и ни одно из примыкавших к нему деревьев даже не шелохнулось. Мало того, возник интересный эффект. Покуда стена водорослей формировалась в столб, освобождая все большую площадь, в том месте, где недавно стояла стена водорослей показались деревья, покрывающие склон горы. И это было тем более странно, поскольку, когда Андрей вошел в зону водорослей, лес словно бы исчез, и пока он продирался сквозь эти призрачные образования, ни по пути, ни  где-то в стороне не видел ни одного дерева. Теперь же они возникали из небытия, и смерч из красных водорослей сужался все больше и больше, теряя свою материальность. Прошло не более пяти минут, как Андрей расстался с Мескалинычем, а на месте красной колышущейся стены уже стояла тайга, а где-то в вышине исчезали последние признаки красного смерча, на месте которого еще какое-то время колебался воздух, словно над раскаленным асфальтовым шоссе, разве что какое-то время он был розовее обычного.
«Вот, - подумал Андрей, - очередная иллюзия развеялась, как утренний сон, и нет больше ни водорослей, ни Мескалиныча, ни какого-то там Штурвала – которого я, кстати, так и не увидел. И все же интересно, каким образом лес мог исчезнуть, ведь совершенно же точно ни одного деревца среди этого красного царства не оставалось. Кстати, и почва тоже исчезла вместе со мхом и кустами – как сейчас помню, под ногами голая скала была. И так же, как все это таинственно исчезло, теперь все это таинственно появилось. Ну, понятно, всякие там призраки им и положено появляться и исчезать, все они лишь причудливая игра энергий, но деревья и земля! Это уже совсем ни в какие ворота не лезет»!
Размышляя таким образом, Андрей обратил внимание на то, что теперь никаких эффектов двоения вроде бы не наблюдалось. Этот факт он отметил, как весьма положительный, поскольку мистическая аномальность последних дней настолько его утомила и расшатала нервную систему, что единственное о чем он мечтал, это вновь оказаться в обычном, нормальном мире, где нет места чудесам. С каким удовольствием он вновь вернулся бы к прерванному сбору камешков по бережку вдоль прозрачных вод безымянных Алтайских речушек. А еще лучше было бы очутиться в своей Московской квартире среди любимых книг, на мягком удобном диване с чистой шелковистой головой только что вымытой хорошим импортным шампунем! Мечты, мечты… Андрей прекрасно понимал, что даже если все сейчас бросить и повернуть обратно на Белокуриху, дорога получится не ближе, чем до Телецкого озера, где есть населенные пункты и откуда ходят автобусы. С другой стороны Андрей помнил и о таинственном мальчике-двойнике, присутствие которого он постоянно ощущал, и о том, что некие Высшие Силы уже неоднократно намекали на то, что он должен каким-то образом пресечь его разрушительную деятельность. Хотя, с другой стороны, разве он получал какое-то прямое задание? Нет, конечно, одни намеки, а больше его собственные домыслы. И почему бы этим Высшим Силам самим не подсуетиться и не прихлопнуть его, как назойливую муху? И все же, Андрей неоднократно убеждался, что в астрале ничего не бывает просто так, и история начатая там должна найти свое прямое продолжение здесь. И потом, расписаться в своей трусости, как Витек и Юля с Олей?
Андрей постарался отогнать тревожные мысли, оставив окончательное решение на потом, и начал на всякий случай обследовать тропинку по которой шли его друзья и он сам, пока не наткнулись на загадочные водоросли. Увы, уже по меньшей мере три недели не было ни одного дождя, поэтому ни на самой тропинке, ни на ближайшей территории человеческих следов он не обнаружил. Но это, собственно, ничего не означало – ни сказать о том, что здесь кто-то проходил, ни утверждать обратное на основании его поверхностного и непрофессионального осмотра было невозможно. Побродив бессистемно туда-сюда и на всякий случай покричав (отозвалось только эхо), Андрей решил вернуться в лагерь – в конце концов, даже если ребята пошли его разыскивать, они рано или поздно вернуться туда. Андрей не хотел вспоминать, как запутались их астральные тела в красных водорослях, надеясь, что все как-то разрешилось само собой – мало ли ему самому приходилось выходить из тела! Тем более он не обнаружил ребят там, где видел их в последний раз. А странное заявление Мескалиныча о том, что их здесь никогда не было, он конечно не мог принимать всерьез – мало ли что придет в голову галлюцинаторному духу. Подумав о Мескалиныче, Андрей, естественно вспомнил и другие его странные заявления, в частности, о спящих великанах, причем, спящих где-то поблизости, где-то прямо в скале. Это навело его на мысль о том, что именно со спящими, а вернее лежащими в скале великанами в его памяти имеется некоторая ассоциация, а иначе бы он отнесся к подобному заявлению так же, как к предыдущему – мало ли какие фантазии могут прийти в голову к галлюцинаторному духу. Нет, о чем-то таком он уже слышал, причем в астрале. Ах, ну да, это же рассказ Фауста Маргарите, его последний рассказ перед гибелью. Да-да, когда он с остатками гималайской экспедиции зашел в пещеру, указанную духами, то в главном зале они обнаружили три  гроба с прозрачными крышками, в которых лежали золотые скульптуры гигантов разных размеров. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это скорее тела, покрытые тонким слоем золота. Правда, вряд ли их можно было назвать спящими – скорее это какая-то неизвестная технология сохранить мертвые тела в первозданности. К тому же это было в 15 веке, да еще где-то в сердце Гималаев. Нет, что-то было еще, более свежее, причем тоже из области видений. Ах, да, как же он мог забыть - с этого видения началась череда загадочных явлений вокруг плато и карьера. И Андрей припомнил последнюю сцену из миража, который они с Галей наблюдали на площадке перед пропастью. Как он словно бы входит в пещеру, которая вдруг обнаружилась на вертикальном склоне противоположной скалы, и оказывается напротив нескольких великанов, сидящих в позе лотоса, кладет к их ногам какую-то штуку (он точно не помнил, что это было) и получает от них что-то вроде указания или благословения. Он точно не помнил деталей, тем более, в свете последних событий почти об этой сцене забыл – но ведь все точно, Мескалиныч сказал, что великаны спят где-то неподалеку. Но если все так совпадает, может действительно за этим заявлением что-то есть, тем более он сказал, что их пребывание в скале связано с каким-то штурвалом, через который кто-то там чем-то управляет, возможно какими-то астральными событиями – и не исключено, что и земными – вон какие пространственные и временные аномалии здесь наблюдаются. А может это и есть та самая матрица Меркаба, в которую он попал в астрале? Эта Меркаба отражала сцены его жизни, как внешней, так и внутренней, причем касалась и таких пластов подсознания, в которые обычный дневной разум не проваливается. Но ведь логично допустить что такое есть у каждого, а вместе они каким-то образом составляют Мировую Меркабу – или едины во множестве – в зависимости от того, кто в нее поглядится. Как тогда в астрале этот шаман Узут сказал, что это цветок Тенгри, и он един и множественен одновременно, в зависимости от того, как на него поглядеть. А Тенгри – Бог мира вечности, а вечность – это одновременно прошлое, настоящее и будущее, то есть определяет человеческую и земную кармы. А великаны каким-то образом охраняют Меркабу, чтобы кто-то или что-то не нарушило ход запрограммированных событий. Если допустить, что они действительно запрограммированы. А может, великаны и сами как-то управляют событиями, возможно они какие-то боги, или лучше назовем их – демиурги. Хотя, по идее, они больше титанов напоминают, которые, как известно, с богами воевали.
«Эту мысль, - подумал Андрей, - можно развивать до бесконечности, но все это теория, а как сказал Гете: «Суха теория, мой друг, но зеленеет древо жизни». А древо жизни хоть и зеленеет, но по-прежнему ничего не объясняет и только подкидывает одну загадку за другой. Нет, все же надо еще раз это место, где мы с Галиной мираж наблюдали, получше разглядеть. А может там действительно какая-то пещера есть, где спят великаны, только мы ее с того ракурса не заметили. Может, все, что здесь происходит, так или иначе с ними связано? А может, откуда-нибудь снизу эта пещера будет видна, или вход в эту пещеру вообще в другом месте горы расположен – тут возможна масса вариантов! Одно можно с некоторой степенью уверенности сказать – не случайно мы этот мираж именно  там видели, это конечно был знак. А иначе, если бы великаны были заинтересованы в сохранении статус кво, вряд ли бы они стали устраивать все эти природные аномалии, ведь снаружи их, разумеется не видно. Значит им надо, чтобы я вступил с ними в контакт, но почему-то просто телепатически передать, что им надо от нас и что мне надо сделать, они толи не могут, толи не хотят. Да и вообще, мало ли какие у них резоны – если, конечно все это так, и если они действительно там находятся».
Подумав таким образом, Андрей решил, прежде, чем вернуться в лагерь, еще раз повнимательнее осмотреть место, откуда он видел мираж, и по возможности подобраться поближе к этой скале. Хотя, пожалуй, в этом месте реку вброд не перейдешь, и уж тем более не подберешься к тому месту, куда мираж проецировался – там скала обрывается круто в речку, а течение – бешеное. Что ж, сначала надо вернуться на площадку, а там видно будет. Возможно потом придется перейти речку где-то в районе лагеря, и подойти к этой загадочной скале с той стороны. Кстати, как же он забыл, ведь в том же мираже и мальчишка злополучный присутствовал – значит все это в один узелок завязано, и распутывая одну ниточку, автоматически выходишь на другую. А значит это напрямую связано с его астральной миссией! Придя к такому заключению, Андрей поднялся на вершину скалы, которая обрывалась вертикально в речку и пошел обратно в сторону лагеря, внимательно разглядывая скальную гряду напротив. Около получаса он шел по гребню, но, по-видимому, время чудес исчерпалось и ничего подозрительного на противоположной стороне реки разглядеть ему не удалось – обычная скала, и даже маломальской трещины, которую можно было бы принять за вход в пещеру ему высмотреть не удалось. Так Андрей добрался до площадки, где они с Галей занимались любовью и наблюдали удивительный мираж – это был конец гряды, после чего спуск вел вниз, к берегу реки. Андрей встал возле самого обрыва, испытывая неприятное чувство под ложечкой, которое у него возникало всегда, когда он глядел вниз с большой высоты. Здесь до воды казалось не меньше ста метров, и снова, как в прошлый раз, он залюбовался открывшимся горным пейзажем с заснеженными пиками. Там, к юго-востоку, где, Андрей точно не знал – возвышалась и трехголовая Белуха – самая высокая гора на Алтае, с которой легенды связывали загадочное Беловодье – русскую Шамбалу. Как помнил Андрей, раз в столетье туда удавалось попасть (вернее пропускалось) 1-2 удачливых путника, а кому-то даже посчастливилось вернуться оттуда через много лет и рассказать об этой удивительной стране толи действительно существующей в физическом пространстве, толи в другом измерении, не связанном с конкретными географическими координатами.
«Все же, - подумал Андрей, - сколько ни путешествуй по астралу, лучше наших земных просторов нет ничего! Ничего красивее Алтая не видел. Чувствуешь, что все это настоящее, прочное, на века, а не то, что в астрале, где ничему, что видишь нельзя доверять, где все существует с каким-то намеком или назиданием, и одно и то же место через пять минут совершенно по-иному может выглядеть, а то и исчезнуть совсем. Слава Богу, что хоть это-то все настоящее»!
Впрочем, последнюю фразу Андрей подумал не с такой уж уверенностью, все удивительные события последних дней весьма поколебали его убежденность в физической реальности и особенно кольнуло воспоминание о странном заявлении Мескалиныча о том, что, кроме Андрея здесь никого и не было. Андрей постарался успокоить себя тем, что мало ли какую чушь может сболтнуть галлюциногенный дух, однако тревога не отпускала, поскольку не далее как вчера они с Галей с чем-то подобным уже столкнулись – правда тогда ситуация благополучно разрешилась. Вчера… неужели только вчера? С того времени прошло столько событий, что, казалось, минуло не меньше недели.
Андрей постарался отвлечься от нехороших предчувствий и начал внимательно рассматривать противоположную сторону реки, а вернее скальную гряду пропастью в нее обрывающуюся. Нет, никаких намеков на видение или мираж больше не возникало, очевидно такие явления по заказу не повторялись, а скала – ну что скала? Никаких явных намеков на вход в пещеру или нечто подобное, Андрей, как ни силился, так и не смог разглядеть. Может быть таковые в виде незначительных или замаскированных щелей и                                имелись, но с такого расстояния, ничего обнаружить не удалось. Конечно, не исключено, что вход мог быть совсем с другой стороны или хорошо замаскирован, возможно его удалось бы обнаружить, если бы удалось перебраться на ту сторону, но сделать это вблизи расщелины, куда устремлялась речка было чистым самоубийством – разве что перебраться выше по течению, хотя бы там, где располагался лагерь. Андрей совсем уж собрался уходить, как вдруг нечто на скале все же привлекло его внимание, ему показалось, что при определенном ракурсе, когда несколько изменилось освещение Солнца (дело шло к вечеру) из каменной гряды напротив словно бы просматривается огромное человеческое лицо. Хотя, разумеется, ничего явного, иначе бы он заметил это раньше, и все же не отпускало чувство, что на первый взгляд хаотическое нагромождение выступов и разломов, теней и освещенностей складываются во вполне конкретное лицо, и оно тем отчетливее выступало, чем ниже опускалось Солнце. Вскоре Андрей разглядел и другие лица, одно причудливее другого, и у него не было уверенности, что он рассмотрел их все. Отчасти этот процесс напоминал его детские экзерсисы, связанные с разглядыванием абстрактных и естественных узоров на стенах или на мебели, с чего, как мы помним, начался его первый неосознанный выход в астрал. Тогда в результате длительного разглядывания рисунка бессмысленных и хаотических переплетений начинали проступать человеческие лица, и достаточно было отвести взгляд от данного места, как терялось и изображение, правда вскоре сменяемое новым. На этот раз, правда, проступавшие изображения были более устойчивыми и больше зависели от угла освещения. Андрей, по крайней мере, сколько ни отводил взгляд в сторону, при возвращении его на  прежнее место тут же узнавал все те же лица. Это было явно не видение, не мираж, лица казались высеченными на плоскости скалы, подобно знаменитым портретам американских президентов, правда куда менее отчетливо и появлялись только при определенном угле падения солнечных лучей. Было даже странно, что они не увидели их с Галей вчера, тем более время суток и освещенность примерно совпадали. А впрочем тогда они были увлечены миражом, так что лица вполне могли остаться незамеченными. Сейчас лица проступали отчетливо средь упорядоченных мазков светотени и представляли собой портретную группу разных размеров. Наиболее мелкие казались наиболее человекоподобными и выглядели словно длинноволосые бородатые индийские риши, которых Андрей видел немало на иллюстрациях к Бхагавадгите. Другие, в несколько раз крупнее, больше напоминали инопланетян с голыми черепами, странными волнистыми верхними веками, полуприкрывающими глаза, совсем маленькими носами и практически без губ. Третьи, еще более крупные, – с носами в виде спиралевидных улиток. Далее следовали какие-то загадочные «двуликие Янусы» и заканчивалась эта череда портретами с чертами, размытыми, словно у привидений.
«Господи, - подумал Андрей, - кто же их здесь высечь ухитрился! Это же совершенно недоступная скала – разве что сверху на веревках, но здесь же колоссальный труд, одному скульптору и за десять лет не управиться, а ведь по всему видно, что это не наш современник создал. Может, это вообще не человеческих рук дело – слишком грандиозно и искусно, да еще так хитро, что виден этот комплекс только при определенном положении Солнца. Наверно инопланетяне постарались – тем более их портреты тут явно просматриваются. Вот значит, что имел в виду Мескалиныч, говоря о том, что здесь в скале спят великаны! Правда, мне казалось, что он говорил о живых, спящих внутри скалы, но наверно я не так его понял. Правда, я бы сказал, что они скорее не спят, а медитируют».
Какое-то время Андрей, как завороженный наблюдал за лицами, отмечая все новые и новые детали, как при проявлении фотографии. И так же как при проявлении фотографии, после пика отчетливости наступает передержка, то же стало происходить с гигантскими лицами (они занимали практически всю плоскость скалы снизу до верху и еще большую площадь в ширину). По мере того, как Солнце спускалось все ниже и ниже, начали блекнуть и лица, поскольку смещались тени, формирующие портреты и через полчаса Андрей ничего уже не мог разобрать – лица словно ушли, растворившись в выпуклостях, разломах и щелях скалы. Хотя, кажется и это был не конец. Заметил это Андрей не сразу, поскольку его взор был зафиксирован на лицах. Чем больше Андрей вглядывался в этот каменный скол, тем больше убеждался, что изображения лиц перешли в другое изображение, и это изображение – ни что иное, как объемная карта двух земных полушарий, с точками, разбросанными по поверхности разных материков таким образом, что при их соединении прорисовывалась фигура, схематично напоминающая многолепестковый цветок. При этом Андрей отметил, что одна из этих точек – единственная приходящаяся на территорию Советского союза соответствует Алтаю – возможно тому самому месту, где находился сейчас Андрей. К сожалению и это изображение очень быстро стало гаснуть, поэтому Андрей толком и не запомнил, сколько было показано точек и где они располагались – кроме, разумеется, той, которая вроде бы соответствовала месту, где он сейчас находился. Не прошло и десяти минут, как на месте удивительной карты уже ничего невозможно было разглядеть. К этому времени Солнце спустилось к горизонту и нижнем краем зацепило за вершину горы. В преддверии наступающих сумерек Андрей до боли всматривался в каменную гряду в надежде увидеть что-нибудь еще, какой-то новый знак, но увы, ничего нового не появилось – вскоре и детали рельефа скалы различались с трудом.
«Еще одна загадка, - думал Андрей, спускаясь с покатого склона, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться, -  что означают эти лица и эта карта, может этими точками отмечены подобные аномальные зоны, а линии проведенные между ними пересекаются по какой-то особой схеме? Одно можно сказать с определенностью – все это не мираж и каким-то образом выбито на скале, да так, что видно изображение только при определенном положении солнца. Интересно, кто оставил этот знак и для кого он предназначен? По-моему, помимо Алтая, одна из точек была где-то в районе Гималаев, не исключено что она указывает местоположение того пантеона, где Фауст обнаружил золотые мумии великанов, а также камень Чантамини и Волосы ангела.
Андрей размечтался о том, как бы он мог использовать эти реликвии, которые много лет назад так необдуманно уничтожила Маргарита: в конце концов это только священные терафимы, и от владельца зависит, использовать их во благо или во зло, уж он, Андрей, сумел бы использовать их достойно…
Когда он спустился с горы, было почти темно, тем не менее каменистый берег речки был хорошо виден так же, как и сама речка. Андрей двинулся к лагерю, стараясь не думать о дурацком заявлении Мескалиныча. Ребята, наверное уже вернулись в лагерь, чего им по тьме блуждать в незнакомом месте? Хотя не исключено, что они его ищут. Интересно, как они восприняли эти водоросли, через которые по утверждению Мескалиныча не могли пройти. Кстати, утверждение Мескалиныча об огромной разнице во времени – полная чушь! Сюда, на эту скалу они поднялись утром, и если верить Мескалинычу, несмотря на длительные путешествия в астрале, в зоне этих красных водорослей положено было пройти несколько секунд – но тогда сейчас должно быть утро, поскольку он не так давно покинул эту зону. Нет, конечно какие-то пространственно временные аномалии на этой скале наблюдались, но, видимо, несколько иного рода, как параллельные призрачные реальности в виде двоения предметов. Но ведь сейчас поздний вечер (Андрей посмотрел на часы – было 9 часов вечера, что примерно соответствовало истине) – какие уж тут несколько секунд! Значит заявление Мескалиныча – просто бред, а вернее и он сам, и все, что с ним связано Андрею просто привиделось или приснилось. Андрей шел по берегу реки, смотрел, как одна за другой зажигаются звезды и думал, что в последнее время он все слишком буквально принимает на свой счет. В конце концов можно возомнить, что и звездное небо представляет собой какой-то шифр, какую-то карту, которая хочет тебе что-то рассказать, это-то и породило астрологию, где знаки зодиака, представляющие собой созвездия, связаны с индивидуальными человеческими судьбами. Конечно, с точки зрения физической космологии, астрономии – это абсурд, но ведь, порой такие совпадения бывают, а значит все в мире относительно и символично. Вот и эти лица и эта карта, возможно созданные десятки или сотни тысяч лет назад (если не миллионы) все-таки о чем-то хотели ему сказать. Постепенно в его голове зазвучали строки и начали складываться стихи, правда это были не моментальные астральные импровизации, а обычный процесс стихосложения, впрочем достаточно быстрый. Примерно через полчаса у него получилось вот что:

Из жизни звезд.

Не могло иначе быть –
Кончилось бедой.
Думал, небо удивить
Новою звездой,

И, проснувшись, ждал когда
На исходе дня
Вспыхнет яркая звезда
Имени меня.

Ни упасть, ни заплутать
И ни отвернуть –
До краев ночная гладь,
Ясен млечный путь –

Только сделать первый шаг
И под свой чертог
Впустит щедрый зодиак –
Лев иль козерог.

Лишь слегка повременить –
Ночь нужна для звезд:
Дообедать, долюбить
И занять свой пост.

Тьма – подспорье для меня,
Знает и дурак:
Даже толика огня
Разгоняет мрак.

И шагнул, и полетел –
Но куда-то вниз…
А затем – водораздел
И большой сюрприз…

Кто-то голову задрал
Оглядеть простор:
В йоносфере догорал
Яркий метеор.

Только небо прочертил
Дымной бороздой…
Зря я сдерживал свой пыл,
Ждал поры ночной!

Когда Андрей допридумывал последние строки, он, по его расчетам, должен был подходить к лагерю, и чем ближе он подходил к заветной поляне, тем неприятнее становилось его предчувствие: ни отблеска костра, ни голосов, ни каких-то других признаков присутствия людей. Когда же он наконец остановился напротив того места, где они вчера разбили лагерь, это предчувствие перешло в жутковатый холодок под ложечкой: на поляне возвышалась его с Галей палатка, и ни второй палатки, ни вещей, ни мерина Адика там не было. Этот холодок и страх переросли в панику после того, как он тщательно обследовал каждую пять в округе, насколько это было возможно в полутьме полнолуния. Не было ни чьих-то следов, кроме его собственных, ни характерных примет недавней стоянки, ни второй палатки – если допустить, что Володя с Вадиком по какой-то причине ретировались, хотя подобное допущение было бы чудовищным. Нет, все как в предыдущий вечер, когда они с Галей вернулись в лагерь. Правда стресс от того происшествия уже сгладился – во-первых с таким же таинственным появлением ребят вместе с палаткой и Адиком на следующий день, а затем этот стресс затмила череда других таинственных происшествий. И вот ситуация повторяется, но в гораздо худшем варианте: тогда все же они были вдвоем с Галей, теперь же Андрей оказался один, не имея ни карты, ни опыта экстремального путешествия по тайге, к тому же в одиночку. И куда теперь идти? Возвращаться назад на турбазу? Андрей не был уверен, что найдет дорогу обратно, поскольку, в каком именно месте они пересекли перевал, когда переходили от русла Песи к руслу Перекши он не помнил. Да и путешествовали они уже больше двух недель! Еще две недели брести одному по тайге, да еще без гарантии, что не заблудишься! Мало приятная перспектива. Другой вариант – продолжить путь вдоль русла Перекши. Андрей помнил, что она впадает в Телецкое озеро, а там и до человеческого жилья рукой падать – где бы она ни впадала – там и несколько крупных поселков и пароходы по озеру ходят, и, самое главное, – рейсовый автобус до Бийска. Да, это, пожалуй, была более перспективная альтернатива, хотя Андрей точно не знал, где находится сейчас – он давно не заглядывал в карту, которая в единственном экземпляре хранилась у Вадика, поэтому и не знал, долго ли ему до этого самого Телецкого озера брести. Насколько он помнил, ближе ни одного населенного пункта не встречалось, то есть, может быть где-то там, в тайге, на других речках и были, но по ходу Перекши – точно нет, об этом и Вадик и Володя не раз говорили, они специально выбрали наиболее безлюдный маршрут.
«Только без паники! - сказал себе Андрей, - в тайге нет ничего опасней паники. Уже ясно, что снова возникла какая-то пространственно-временная аномалия и повторилась история вчерашнего дня. Надеюсь, все так же разрешится, как и в прошлый раз: сейчас я залезу в палатку, засну, а завтра окажется, что ребята на месте. Почему, собственно, если уж повторилось исчезновение, не повториться и появлению на следующий день? Вполне логично, так что не надо впадать в панику и представлять свои белые, обглоданные волками и медведями белые косточки на берегу пустынной Перекши. Раз уж здесь началась вся эта чертовщина и, похоже, не собирается заканчиваться, значит пора бы прекратить паниковать перед каждым очередным сюрпризом. Конечно, неприятно и неожиданно, но ведь не первый же раз – тем более всегда проносило! Надеюсь, пронесет и в этот раз – не могли же ребята просто так вот исчезнуть, аннигилировать. Наверное, как я уже предполагал, новая пространственно-временная флуктуация, которая должна сама по себе выровняться. Мы еще завтра посмеемся с ребятами над этим происшествием, скорее всего они там в своей аномалии – тоже сильно напуганы моим исчезновением. Но завтра все обязано разрешиться! Наверное, в дальнейшем, пока все эти явления будут продолжаться, нужно быть все время вместе. Уж если происходят какие-то пространственно-временные искривления, то чтобы мы хотя бы туда все вместе попадали, вместе и выпутываться веселее! Но гляди-ка, Мескалиныч, выходит, не простой словоблуд, все он точно предсказал, правда не понятно, почему он сказал, что их там никогда не было. Разумеется, были, но исчезли, в какой-то временной рукав угодили! Так и надо было сказать, это бы я понял и лучше психологически подготовился. Может, я бы тогда его слова за чистый бред не принял! Ладно, будем успокаиваться, палатка моя, слава Богу, на месте, надо посмотреть, что там из вещей лежит. Там же, помимо моих, Галкины вещи остались, каково ей там, в своей аномалии, без барахла и палатки оказаться! Андрей забрался в палатку, нащупал во внешнем отсеке рюкзака фонарик и осмотрелся. Увы, его ожидания оправдались не в полной мере: все его веще, рюкзак и одежда оказались на месте, на месте были и банки с тушенкой – та их часть, которую тащил он в своем рюкзаке – короче говоря, все личные вещи Андрея (кстати, легкая польская палатка была тоже его собственной).  Все же, что касалось вещей Гали – и вообще самого духа ее присутствия – напрочь исчезло, в том числе и ее спальные принадлежности, словно Андрей уже много дней путешествовал по тайге в полном одиночестве.
«Господи! – Пронеслась в голове Андрея новая волна паники. - Так ведь действительно впечатление, что здесь, кроме меня, не только никого нет, но и не было! Вон, даже постелено в палатке как на одного человека! Что ж, выходит, я один по тайге путешествую, а ребята мне приснились? Но тогда, получается, у меня типичная шизофрения! Помнится из учебников, что при шизофрении бывают такие правдоподобные галлюцинации, что больной принимает их за полную реальность. Отсюда и непонятность их поведения для окружающих. Значит, ребята мне привиделись я один путешествую по тайге в полной уверенности, что нахожусь в тесной компании! Тогда, и все эти аномальные явления, которые в последнее время нас преследуют – тоже самые обычные глюки! Что ж, это многое объясняет, откуда в глухой тайге всем этим чудесам взяться? Но каким образом я в полном одиночестве добрался до Бийска, Белокурихи, и вообще до этого места? Хотя, с другой стороны, если все это мне видится, я вообще могу сейчас не на Алтае быть, а где-нибудь в Подмосковье. Тогда понятно, каким образом я в лесу оказался, хотя что-то я не припомню таких горных речек в Подмосковье. И вообще, откуда там горам взяться? Стоп… а может я вообще не в лесу, а дома, или, еще логичней – в дурдоме, а все, что я вокруг вижу – в том числе и эта поляна, и эта палатка – мне кажется! Не случайно я недавно из летаргии вышел – возможно поэтому я умом и повредился. Хотя, теперь логичнее предположить, что и летаргии не было, а изначально была шизофрения, и я уже Бог знает сколько времени живу в привидевшемся мне мире».
Андрей попытался припомнить, до какого момента он жил в нормальном мире, а с какого в вымышленном, но так и не смог этого обнаружить – вроде бы никакого заметного водораздела между той и этой жизнью он припомнить не мог.
«Наверное, - подумал Андрей, - все началось, когда я на лавочке в летаргию впал. Хотя… и до этого момента немало чертовщины припоминается. Может быть правильнее отнести этот переход ко временам знакомства с Маркеловым и занятиям йогой? А точнее, когда у меня видения начались – на Мойке. Хотя, с чего я взял, что они тогда впервые начались? Впервые они начались в поезде, по дороге в Трускавец, когда я у Моря вечности очнулся и не помнил, что со мной до того момента было, кто я такой и как меня зовут! Вот с этого-то все, наверное, и началось – и девочка из видения и говорящая икона. А то, что потом с десяти до пятнадцати со мной ничего сверхъестественного не происходило, так, насколько я помню, шизофрения, особенно на начальном этапе, длительную ремиссию дает, и значит эти пять лет у меня не было симптомов заболевания. Возможно, я йогой и медитациями снова активизировал ее развитие, и все необычное, что потом со мной происходило – результат шизофренических галлюцинаций».
Поставив таким образом себе диагноз, Андрей, как ни странно, успокоился.
«Что ж, - подумал он чуть ли не с веселым сарказмом, - раз я шизик и пока еще живу на этом свете, значит надо продолжать жить дальше, смирившись с печальной действительностью. Значит и серьезно относиться к тому, что сейчас происходит, не следует, все это плод больного воображения, и остается только спокойно и с пониманием оценивать всю эту чертовщину, все эти исчезновения и появления моих товарищей – все это иллюзии. А если точнее – то и никаких товарищей нет на свете – какие товарищи могут быть у глубокого шизофреника! Самое главное, что в действительности я не могу ни заблудиться в тайге, ни умереть от голода, ни быть растерзанным волками, медведями или злыми духами. Наверное, на самом деле я лежу сейчас в палате, в какой-нибудь больнице им. Ганнушкина, меня кормят, поят, делают уколы, а я этого ничего не замечаю. Мне только кажется, что я брожу то по тайге, то по астралу, гоняюсь за таинственным мальчишкой-двойником и попадаю во всякие фантастические миры – иными словами – нахожусь в отдельной реальности, как это у Кастанеды сказано. Что ж, раз я пребываю в мире иллюзий, значит будем жить по правилам этого мира и ничему не станем удивляться – небось впереди ждут и не такие чудеса, а если вдруг в скором времени я засну в тайге и проснусь в больничной палате – значит не надо удивляться, значит лечение подействовало. А главное, можно творить все, что угодно – хоть в пропасть кидаться, хоть в горную реку – все это иллюзии и ничего со мной не произойдет. Хотя… наверное все же не надо, а вдруг я все же действительно в лесу путешествую, только в сопровождении своих видений».
Почему-то мысль, что все с ним происходящее – шизофрения, не пугала его, она, по крайней мере, все объясняла и снимала ответственность за настоящее и будущее. Андрей улегся на спальник, выключил фонарик и, внутренне успокоившись, подумал:
«Ну, что ж, раз мне все это видится, то почему бы не оказаться в каком-то приятном видении – ну хотя бы у моря Вечности, как я там впервые оказался в десять лет, и встретить Единственную, а то совсем один, как перст, остался».
Андрей расслабился, принимая йоговскую савасану, и постарался как можно отчетливее представить себе ту картину, которую он очень хорошо запомнил, впервые очутившись у моря Вечности: прозрачные аквамариновые воды, желтые дюны и ажурная пена по кромке берега. Неожиданно эта картина, как живая, возникла перед его мысленным взором, и в следующее мгновение Андрей почувствовал, что его сознание втягивает гигантская воронка, а затем пришло небытие.




















ГЛАВА 7

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

Он осознал себя вновь, когда под ногами зашуршал песок.
«Как тогда, - мелькнуло в его голове, – неужели я снова там?»
Андрей все боялся раскрыть глаза – а вдруг ошибся – тем не менее нужно было определяться, и он осторожно разомкнул веки, а может, просто включил зрительный образ. Он не помнил, чтобы когда-либо закрывал или открывал глаза в астрале – просто там вообще нередко гасло зрительное восприятие, либо ухудшалось и искажалось. О нет, все прошло как по маслу: пожалуй впервые он так просто, по заказу, без предварительных мытарств очутился в той зоне астрала, куда хотел попасть. Перед ним простиралось аквамариновое море с ажурной пеной по окоему и неширокая полоса тончайшего песка. А дюны позади и сосновая роща в отдалении! А скалы, напоминающие причудливых животных на водопое совсем у горизонта!
Все как тогда, двадцать лет назад, мало того, это было то самое место, и прямо от его подошв к самой кромке моря вели, а затем сворачивали направо следы босых детских ножек, которые вполне могли оставить его ступни столько лет назад! Тем не менее отчетливость следов была такая, словно он в образе десятилетнего мальчика прошел здесь всего несколько минут назад, и ни ветра, ни шторма не успели изгладить это зыбкое свидетельство его словно бы недавнего присутствия.
Так же, как тогда, душа Андрея была растворена в ощущении какого-то довоплощенного, довременного покоя, и только один фактор самоощущения изменился: он прекрасно помнил, кто он такой, откуда пришел, а также всю череду последующих событий. Осталась память и того, что произошло непосредственно перед чудесным переходом: как он вернулся в лагерь и обнаружил, что все его друзья не только пропали, но даже следов их недавнего присутствия не было в помине. Не забылись и собственные мысли о шизофрении и галлюцинаторной природе всего того, что он видел и чем жил последние недели… и недели ли? Да, он все это прекрасно помнил, но совершенно изменилась как оценка этого, так и самооценка. Воспоминания словно бы обволакивались ласкающим, нежно светящимся ореолом и не только не пугали, но, напротив, казались забавными и несущественными. А недавние мысли о шизофрении вызывали лишь снисходительную улыбку: он почему-то был уверен, что сойти с ума вообще невозможно, а возможно очутиться в параллельных потоках бытия – и это так же естественно, как перейти на другую сторону улицы, просто остальные не догадываются, что это можно сделать. Ведь разум – это не что-то в мозгу, это вокруг и изначально присуще всему мирозданию. Это Абсолютная природа Бога и нет ничего устойчивее во вселенной. Правда можно потерять некоторые ниточки, но сейчас Андрея это абсолютно не волновало – важно что есть этот Абсолютный, Незамутненный, Всезнающий Разум и он, Андрей – крупица его.
«Господи, как хорошо! – впервые мысленно прокомментировал Андрей. – Как давно я здесь не был, но, кажется, только здесь я дома и только здесь могу обрести истинный покой и счастье! Как замечательно было бы здесь навсегда остаться, избавиться от этой бессмысленной круговерти и суеты: к чему-то стремиться, чего-то достигать, перебарывать и приобретать! Все есть здесь, в этом моменте и сейчас и  никакого прошлого и будущего – все это лишь дурной сон и проходит поутру, как ночные тени».
В этот момент Андрею казалось, что это и есть Вечность, его гармонию ничуть не расстраивало некоторое однообразие ландшафта (ну море, ну дюны с сосновой рощей и скалы вдалеке, а дальше то что?), ни одиночество, которое нередко превращало его прежнюю жизнь если не в пытку, то в жалкое и бессмысленное действо. О нет, одиночество в текущий момент ощущалось, как нечто невыразимо-прекрасное, как нечто единое во множестве. А, собственно, почему одиночество? Тут в его сознании родилась уверенность, что здесь неподалеку его ждет та, которую он на самом деле видел один раз двадцать лет назад ( все остальное было не в счет, не по-настоящему), и которую он все время ждал, кого ему так не хватало в его запутанной жизни. Странно, но эта мысль вполне органично сочеталась с чувством прекрасного одиночества. Словно после встречи с Единственной оно наконец примет окончательную завершенность. Словно он – это она, она – это он, а вместе они являют неразделимое единство.
Как и тогда, двадцать лет назад, он уселся на песок и, боясь спугнуть очарование безмятежности, начал пропускать его меж пальцев тоненькими струйками. Ему захотелось повторить все, что он делал тогда, даже такую безделицу, словно в этом был какой-то высший, сакральный смысл. Песок весело и почти неслышно струился к ногам Андрея, но ему казалось, что в этом едва уловимом шуршании он слышит тот самый, чистый, словно звон валдайского колокольчика голосок, в звоне которого слышится песня, что он впервые услышал двадцать лет назад, а слова придумал сам, гораздо позднее.
Помнишь из детства
Света пургу,
Мальчик и девочка на берегу…

Еще мгновение и Андрей явственно услышал эту мелодию откуда-то справа, куда тянулись следы босых детских ножек.
«Голосок, вроде, детский, как тогда, - подумал Андрей. – Выходит, она и не повзрослела с того времени. А может и я снова ребенком стал, - спохватился он, вспомнив, что не успел себя рассмотреть поле того, как очутился у моря Вечности ( в астрале такая самоидентификация почему-то приобретала особое значение). – Нет, вырос, выгляжу как в городе как в городе грез… ну что ж, вполне подходящий образ для свидания с Единственной».
Андрей с удовольствием рассмотрел свою статную фигуру, облаченную в романтичные кожаные одежды принца, путешествующего инкогнито, и для пущего эффекта звякнул гардой своей драгоценной шпаги о ножны.
«Назову эту шпагу… ну, допустим, Эсмеральдой, рыцари всегда давали имена своим мечам и шпагам. Да, этот облик впечатляет, не то, что мальчик в коротких штанишках! Неужели она снова будет меня поучать, как тогда? Я-то ведь  давно не прежний! Только вот почему я снова в черном, ведь здесь все глубоко символично, и если я явился сюда с миссией добра, как посланник светлых сил, то должен быть белым принцем. Ее-то я даже представить в черном не могу – как вдову какую-нибудь».
Андрей двинулся по своим следам, оставленным двадцать лет назад. Да, теперь следы его высоких сапог с серебряными шпорами были чуть ли не в три раза больше. Он непременно хотел пройти  тем же маршрутом – как ни странно следы сохранились и у самой кромки воды, хотя полного штиля здесь он не мог припомнить.
Минут пятнадцать он шел в полной безмятежности навстречу чарующему голосу, который не усиливался – но мало ли что возможно в астрале, здесь не действовали законы физики. Следы продолжали тянуться вдоль кромки моря когда Андрей понял, что мелодия слышится уже из-за песчаного холма с редкой травой на вершине, и когда он обогнул этот холм, то увидел ее… на этот раз она не строила замка Вечности у кромки Моря, где песок влажен.
Тут Андрей понял, что песня ему только слышалась, она вообще не пела, и это была не десятилетняя девочка (в прошлом, уже через много лет после первой встречи, в видениях она являлась той, десятилетней, хрупкой, в белом летнем платьице с чуть вьющимися светлыми волосами, немного не достающими плеч). Нет, это была высокая стройная девушка, можно сказать молодая женщина в длинном до земли платье, связанным из толстой шерстяной нити, с более светлыми узорами по подолу, талии, воротнику и рукавам, напоминающими рунические письмена. Волосы, заметно потемневшие, были расчесаны на прямой пробор и закрывая уши полукругом собраны на затылке, и это, возможно, придавало ее лицу видимость чуть излишней вытянутости, хоть в нем легко узнавалось лицо повзрослевшей Ани. А еще оно очень напоминало лицо Тессы из города грез, правда у Тессы волосы были заметно светлее и распущены. А главное, облик Тессы казался чуть схематичным, как бы не доведенным до полного завершения и не оживленным Божественным дуновением, подобно в совершенстве изваянной восковой фигуре, облик же девушки, стоящей перед Андреем дышал напряженной жизнью. Ни умиротворения, ни  радости не было на этом лице, скорее некая растерянность, поэтому и улыбка при появлении Андрея получилась грустной. Она стояла неподалеку от песчаного холма, задумчиво крутила в руке вересковый прутик, и казалось, появилась здесь только что, возможно сразу, поскольку следов вокруг Андрей не приметил. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, он сам очутился у этого моря словно бы втянутый в огромную воронку.
- Ну вот, ты и пришла, милая, не грусти теперь, - нарушил молчание Андрей, повторив  первые слова, которые он услышал от нее двадцать лет назад. А впрочем, эту казалось бы совершенно обычную фразу, он читал где-то у Грина, и она почему-то отзывалась в его сердце сладкой тоской Несбывшегося. Возможно, именно поэтому, видя насквозь его душу, девочка тогда и произнесла эти слова, как пароль к его Сокровенному.
- Ты позвал, и я пришла, - грустно улыбнулась Аня. – К сожалению с некоторых пор я не могу вызвать тебя сама, слишком много произошло непредвиденного с нашей последней встречи.
Андрей порывисто шагнул к ней и обнял… Господи, сколько лет он мечтал обнять ее, помня тот, единственный ее поцелуй из детства. Увы, астральное объятие, как и многое, было не совсем живым, и ощущение того, что все это не по-настоящему не отпускало его все то время, пока он целовал ее руки, волосы, глаза. Увы, ожидание чуда не оправдало себя, слишком долго он грезил об этом, а получил астральную копию… Что ж, оставалась надежда на то, что духовное общение произойдет в полной мере, возможно даже в большей мере, чем на земле.
- Здравствуй, моя половинка, - сказал Андрей, отступив на шаг, словно пытался запомнить мимолетный облик любимой. – Почему ты пришла только сейчас, я столько раз звал тебя! Почему мы никак не можем встретиться на земле, мне так плохо без тебя, я наделал столько ошибок! Мне кажется, если бы ты услышала меня раньше, то все сложилось бы по-другому.
Андрей всхлипнул, его безмятежность улетучилась, и навалилось чувство тоски за бесцельно прожитые годы. Возможно отозвавшись на этот порыв, изменилась и погода: подул, срывая с дюн ленты песка пронизывающий бриз, и море, до сей поры едва слышно шелестевшее, заговорило по-другому: в мгновение ока поднялось волнение и в его рокоте Андрей явственно услышал угрозу. Девушка с грустью взглянула на Андрея и махнула вересковым прутиком, отчего ветер тут же стих, море успокоилось и горестный порыв Андрея сошел на нет, а в душе вновь зажглось негорячее ясное солнышко.
- Следи за собой, - тихо сказала девушка. – Сила, которую ты, сам того не ведая, приобрел, может совершить немало бед, а здесь святая святых и последствия возможны непредсказуемые.
Аня коснулась рукой ожерелья, которого Андрей сразу не заметил.
- Я все помню и храню его, - сказала она, перебирая розовые крупные бусинки. – Я сделала его из кораллов и жемчугов, которые ты достал мне со дна моря Вечности. Ты же знаешь, сама я никогда бы не смогла, я не умею плавать… хоть ты и обещал научить.
- А я не умею летать, - в тон ей продолжил Андрей, - хоть ты тоже обещала! А впрочем, в астрале я, естественно, летаю, но это совсем другое, в астрале летать не только не интересно, но даже тягостно. Наверное в астрале ты тоже легко смогла бы плавать, ведь здесь не надо прикладывать усилий, а под водой нет необходимости дышать. А то, что в детстве ты тонула – здесь ведь совсем иная среда. А впрочем, теперь я уже ни о чем не могу говорить наверняка, все мои ориентиры разрушены, и совсем недавно на земле я был в полной уверенности, что сошел с ума. Хотя теперь мне почему-то кажется, что это в принципе невозможно, а все мои беды несущественны.
Андрей хотел было рассказать обо всем, что случилось с ним после их первой и последней встречи, но сообразил, что это ведь по сути – вся его сознательная жизнь, а кто знает, много ли времени им отпущено на свидание…
«Как в тюрьме, - пришло в голову ему не очень удачное сравнение, - входит тюремщик и объявляет – свидание закончено – и снова на двадцать лет! Нет, наверняка она все знает сама, ведь образ ее всегда приходил в ключевые моменты жизни, как будто она следила за мной свыше, и если не могла помочь, то давала правильную оценку происходящему, словно была моей неподкупной совестью».
А может это в действительности была его совесть, что для пущей убедительности облачилась в облик самого дорогого и сокровенного, что было в его жизни. Да и вообще, может и нет никакой Ани Ромашовой, может частица его души, его совесть, с самого начала приняла этот образ для каких-то целей. Ведь встречался же он со своими двойниками, которые олицетворяли какую-то часть его души и действовали вполне самостоятельно, нередко даже враждебно. Ну что ж, если это так, то разговаривать с ней надо не как со своей знакомой или любовницей (Господи, какая там любовница!), но как со своей совестью, которой известно все самое сокровенное и даже, порой, то, что сам о себе не знаешь. А иначе, зачем они здесь встретились? Чтобы рассказывать друг другу истории из своей земной жизни? Да может, никакой земной жизни у нее и нет. По-видимому эта встреча специально организована Высшими силами, чтобы помочь ему в парадоксальной ситуации, и какая разница, кто это, гипотетическая Аня Ромашова или его воплощенная совесть.
«Значит, - подумал Андрей, - буду говорить с ней так, словно ей все обо мне известно. И все же несправедливо получается, я же о ней ничего почти не знаю».
- Тебе тяжело, я знаю, - положила ему Аня ладонь на руку, - ты попал, как тебе кажется, в безвыходную ситуацию. Я не вижу деталей, но знаю суть. Во многом виноват ты сам, в большей степени я, а еще больше – наша общая судьба.
- Скажи, - Андрей посмотрел ей в глаза и впервые не отвел взора, - мне вдруг пришло в голову, что тебя на самом деле не существует… то есть я, наверное, глупо выразился. Ты существуешь, как моя совесть, а в реальном мире тебя нет. Я имею в виду – нет Ани Ромашовой.
- Что есть реальный мир? – грустно улыбнулась девушка. – Разве то, что нас сейчас окружает не реально? По-моему большей реальности и представить себе невозможно…
- Все это так, - Андрей на всякий случай огляделся вокруг, - но когда я возвращаюсь на землю, все это кажется сном, пусть ярким, правдоподобным, но сном.
- Мне показалось, - взгляд девушки сверлил глаза Андрея, - в последнее время ты столкнулся с тем, что и земная реальная жизнь выглядит подобно сну – все каждый раз по-иному, устойчивость нарушена и полное отсутствие правдоподобности. Нет милый, ты не сошел с ума, в том месте, куда ты попал на земле действительно нарушен принцип причинно-следственной незыблемости и альтернативные события  вплетаются в ткань жизни, как иная и вполне осязаемая реальность. Я вижу ты потерял друзей и не можешь понять, что случилось… они умерли…
- Что значит, умерли?! От чего?! Когда?! Неужели там, в красных водорослях, где их астральные тела запутались? Но почему я не обнаружил их мертвых тел, когда из водорослей выбрался? Почему тогда Мескалиныч, дух, который меня сопровождал, сказал, что ребят там никогда и не было? И как объяснить – даже если они и умерли, что в лагере не было никаких признаков их прежнего присутствия – ни их палатки, ни вещей, ни нашего мерина, ни… - Андрей запнулся и почему-то ничего не сказал о том, что в его палатке также не оказалось следов Гали: ни вещей, ни спальника, ни постельного белья. – Почему тогда я сам не погиб? Чем я лучше их? Правда Мескалиныч что-то говорил о защите, но толком ничего не объяснил. Тогда-то я и решил, что сошел с ума, хотя, честно говоря, к этому выводу можно было прийти раньше, когда в тайге началась вся эта чертовщина. Но ведь не я один все это наблюдал, все видели, поэтому я и не усомнился. Теперь же выходит, что эти «все» тоже плод больного воображения. Хотя… - Андрей взглянул на Аню и слабо улыбнулся, - здесь, у моря Вечности, мне почему-то показалось, что сойти с ума в принципе невозможно, просто налицо очередная загадка, а я не в силах ее разгадать!
Аня присела на песок и что-то начала чертить на нем прутиком, при этом поверхность песка под ним словно бы превратилась в гладкий белый экран, на котором стали оживать изображения. Когда-то Андрей был поражен этими оживающими рисунками, в которых он увидел самые сокровенные, почему-то наиболее ярко запомнившиеся сценки из его совсем уже раннего детства. На этот раз сценки касались друзей Андрея и в точности повторили картинки, которые Андрей увидел за спинами друзей, прежде чем они вошли в зону красных водорослей, и Андрей потерял связь с физическим миром. Перед Андреем вновь развернулись сценки гибели Гали, в детском возрасте сорвавшейся с дерева и Володи с Вадиком, один из которых упал затылком на штангу, а другой угодил под машину.
- Но я видел это – поднял на Аню глаза Андрей, - у меня не было возможности спросить их, действительно ли такие события имели место в их жизни, но, как я понял, мне показали какие-то альтернативные события их судьбы. Если бы произошло так, то они давно бы уже были мертвы. С другой стороны наверное у каждого человека в жизни бывали случаи, которые закончились благополучно, но теоретически могли обернуться гибелью, причем у каких-нибудь экстремалов это происходит постоянно, тем не менее многие из них доживают до старости…
- Все правильно, - кивнула Аня, - если бы произошло так, как ты видел, твоих друзей давно бы не было в живых, а точнее 10 лет назад, примерно тогда, когда ты оказался в летаргическом сне.
- Ты и об этом знаешь, - поднял на нее глаза Андрей.
- А как же, - пожала плечами Аня, - ведь именно тогда, пребывая в астрале, ты сумел пробиться к моему саду, затертому в зоне тяжелых магм и освободил пробужденную высшую часть моей души. Именно тогда возник альтернативный поток событий и все пошло по-другому. Но ты перебил меня, эти ситуации действительно были в  жизни твоих друзей. Если бы все так и произошло, то о существовании девушки и бородача ты бы даже не догадывался, а тот, третий, худой, так бы и остался в памяти другом твоей молодости и ты не встретил бы его сейчас и не оказался в тайге.
- Но ведь эти события в реальности не пошли по фатальному сценарию, - недоуменно посмотрел на Аню Андрей. – Я уж не спрашиваю, откуда ты это знаешь…
- Этот вопрос ты все время задавал мне в Трускавце, когда я тебя начала обучать. Ох, почему я не послушалась Варфуши, ведь все могло пойти по-другому! Но теперь уже поздно сетовать, что произошло, то произошло.
- Но ты меня не обучала в Трускавце! Я ведь так и не решился с тобой познакомиться, и ты знаешь, почему. Правда эта история в церкви… но мне сейчас кажется, что все это были галлюцинации, возможно первое проявление болезни. Моя мама тогда внимательно за мной следила и сказала, что никакой девочки не видела, ее вообще в церкви не было!
- Ты даже не веришь в то, что сам видишь, - покачала головой Аня, - а как же те два дня в Трускавце, когда я тебя обучала? О том, что произошло потом, тебе еще предстоит узнать.
- Так ведь это были видения, - пробормотал Андрей, - почти как сон, ничего подобного не происходило в реальности…
- Это было в действительности, - терпеливо продолжила свои разъяснения Аня. – Освободив мою пробужденную часть души из плена, ты из прошлого запустил иной ход событий, будучи в настоящем. Нечто подобное произошло и с твоими друзьями. В абсолютной реальности поток событий не един, параллельно происходят множество вариантов развития событий и каждый – реален – все зависит от того, в каком потоке событий находится данный наблюдатель. Парадокс в том, что данный наблюдатель един во множестве, но только его «Я» не догадывается об этой множественности и считает, что события его жизни – единственная реальность. Но если у этого наблюдателя происходит сдвиг точки сборки, то он может переключиться на другой регистр и видеть аналогичные события, протекающие по иному сценарию. Чаще всего его «Я» не будет помнить о том, предшествующем потоке событий, и новую альтернативу он станет снова считать единственно реальной. Но изредка происходит то, что произошло с тобой: ты не утратил памяти о предшествующем потоке событий и это несоответствие доводит тебя до безумия, поскольку человеческий разум не может допустить тот факт, что если какое-то событие произошло именно так, а не иначе, то в реальности одновременно оно происходит и по-другому. Когда наше сознание это видит, оно теряет все ориентиры.
- Ты хочешь сказать, - пробормотал Андрей, до которого наконец стал доходить смысл сказанного.
- Я хочу сказать, что выйдя из зоны Красных водорослей, ты оказался в параллельном потоке событий, где многие вещи происходили по-другому. В этом потоке твои друзья уже десять лет, как покоились в сырой земле, и в этом смысле твой гид ничуть не соврал тебе, сказав, что твоих друзей здесь никогда и не было. Ты в этом воочию убедился, вернувшись в лагерь и обнаружив, что от твоих друзей не осталось и следа – то есть они никогда на этой поляне не появлялись. Причем то, что это случится, твоя монада стала улавливать заранее и когда у зеркала ты пережил два дня детства в Трускавце, то ты побывал не только в другом времени, но и в параллельном потоке событий. И тут нет ничего странного, из астрала, особенно из определенных его зон, подобных морю Вечности, не видно четкого рубежа событий, они размазаны в пространстве и времени, и угодив в зону этой «размазанности» можно заранее увидеть иную цепь событий и альтернативный сценарий.
- Но я не хочу такой реальности! – вскричал Андрей, пусть там в альтернативных сценариях происходит все, что угодно, но я хочу туда, где мои товарищи живы, иначе у меня складывается ощущение, словно я их убил! Возможно, я в этом и не виноват, но от этого не легче, думаю, что для человека, который случайно сбил автомобилем на смерть своих друзей, плохим утешением станет сознание того, что он сделал это не специально.
- Что ж, - краем губ улыбнулась Аня, - твое переживание тоже входит в сценарий, но ничего в нем не меняет: сорвавшись с крыши, бесполезно искать виновных и кричать, что ты этого не хотел, цепочка событий от этого не изменится. В любом случае ты упадешь на землю и разобьешься. И все же возможны варианты...
- Например… - не понял Андрей.
- Например, научиться летать за тот короткий промежуток времени, пока ты падаешь. Кстати, чем выше крыша, тем больше у тебя шансов. К несчастью, подавляющее большинство упавших с крыши не догадывались о том, что это в принципе возможно, и лишались своего мизерного шанса. Впрочем, если кто-то об этом и догадывается, в подавляющем большинстве чисто абстрактное знание ничего не меняет. И все же, в одном случае на несколько миллионов шанс реализуется, и человек обретает способность летать – причем, не сорвись с крыши, он никогда бы не смог научиться.
- А, - протянул Андрей, - это как у Кастанеды, - когда его дон Хуан в пропасть заставлял прыгать. И все же не могу взять в толк, что же я в альтернативном варианте событий один одинешенек в тайгу поперся! Это с какой радости? Нормальный человек на такое не способен, по крайней мере я не способен, никогда экстремалом не был. А если в альтернативном потоке я такой же, как всегда, то мне никогда бы подобное в голову не пришло, иначе это вообще не я.
- Но ведь можно допустить, что ты в иную реальность перескочил в момент входа в красные водоросли… вместе со своими вещами… хотя, конечно, возможны варианты.
- Так, - сказал Андрей, заподозрив некое несоответствие – если я в нынешнем альтернативном потоке изначально один по тайге не шлялся, а другой я позже туда перескочил, значит еще один я в другом месте сейчас нахожусь? Что ж, выходит еще один я сейчас в Москве находится? – Андрей вложил в эту последнюю фразу как можно больше сарказма.
- Или в Ленинграде, - усмехнулась Аня. – Ты вполне мог никуда из Ленинграда не уезжать. И не исключено, что если бы ты поехал сейчас в Москву – или в Питер, в случае иного развития событий, то встретил бы там самого себя. А что тебя так удивляет, ты же со своими двойниками не раз уже встречался!
- Да, встречался и даже сражался, - сказал Андрей. – Так ведь это в астрале происходило, это другое, а так, на земле – представить себе не могу такого…
- Так ты себя пока и не встретил, - улыбнулась Аня, - и скорее всего здешние обстоятельства сложатся таким образом, что ты себя и не встретишь. Хотя теоретически это возможно. Я знаю, что подобные вещи время от времени происходят.
- Ладно, - сказал Андрей, - допустим с этим разобрались. Но тогда, почему так случилось, что у всех моих товарищей, когда они очутились в зоне красных водорослей сработал принцип альтернативного развития событий, причем именно фатальный, а у меня – нет. Я на этот момент сразу обратил внимание, когда с сзади моих  друзей образовались фантомные сценки их давней гибели (кстати – был и благополучный исход), а сзади меня – нет. Может быть у себя это вообще невозможно увидеть?
- Если бы это было – ты бы увидел, - уверенно сказала Аня.
- Тогда чем я лучше их, я тоже могу припомнить немало случаев, которые могли закончиться фатально: и под машину мог попасть, и утонуть, да и вообще, мало ли что могло произойти, случайности нас на каждом шагу подстерегают.
- Ты особенный, Андрюша как и я, неужели ты еще этого не понял, - как-то безрадостно произнесла девушка, - с тобой, до определенного, судьбой обозначенного момента (который, правда никому не ведом) ничего и не может произойти фатального, а коронетка тому залог.
- Про это, - кивнул Андрей, - мне Мескалиныч что-то невнятное толковал. Что-то там про защиту. А коронетка… коронетка действительно имеется, - Андрей тронул рукой золотой медальон, который висел у него на шее. – Тот самый редкий случай, когда предмет из физического мира появляется в астрале. Неужели это от нее такая сила исходит. Кстати, ты ведь к ней прямое отношение имеешь, правда тогда ты на вид была лет на десять моложе. Или это тоже твой двойник какой-нибудь?
- Начнем по порядку, - взяла Аня Андрея за руку. – Пойдем, прогуляемся по берегу, ну хотя бы в сторону того соснового леса. На земле вряд ли в полном одиночестве вот так вдоль моря прогуляешься, разве что зимой, в ненастье, а тут  - вечный бархатный сезон и предвечерье.
Астральные суженные двинулись вдоль берега в сторону сосновой рощи, совершенно не увязая в песке. Аня какое-то время молчала, словно готовилась перейти к новой части беседы.
- Считай, что к тебе я тогда явилась в образе девочки, - нарушила она наконец молчание, - потому что так тебе привычней. Возможно, если бы я явилась в нынешнем виде, ты бы меня не узнал. А о том, что это за самородок я позже расскажу. Ты, я знаю, в астрале пока свой возраст не можешь менять, у тебя такой необходимости просто не возникало, иначе бы ты легко научился, мне же, в силу моей астральной деятельности, приходится управлять этой формой. – И Аня на глазах Андрея сначала начала быстро стареть, через минуту превратившись в величественную седую старуху, затем так же быстро помолодела примерно до пятилетнего возраста, а потом превратилась в десятилетнюю девочку, которую Андрей встретил впервые у моря Вечности 20 лет назад.
- Как тебя больше нравится? – вопросительно посмотрела она на Андрея. – Может, лучше в таком виде, он тебе привычнее? Нет, наверное лучше так, - снова вернулась она в свою двадцатилетнюю форму, тебя всегда коробило слышать слишком заумные вещи от десятилетней девочки. Правда сейчас ты готов уже к любому разговору. Да, именно я привела тебя к самородку, но в силу определенных кармических запретов я не могу раскрыть тебе пока обстоятельств. К сожалению, в силу тех же обстоятельств, тогда длительный контакт был невозможен, к тому же ты так был увлечен своей новой подругой…
- Да что ты глупости говоришь, - замахал на нее руками Андрей. – Какое там увлечен! Просто мне было одиноко, хотелось женского тепла. Я после летаргии вообще все жизненные ориентиры потерял. А ты что, следила за мной что ли из астрала? - с некоторым смущением добавил он вспоминая пикантные подробности своих с Галей отношений. – Ты что, полностью на астральный план перешла? – (Андрей хотел сказать «Умерла», но почему-то побоялся произнести это слово).
- Совсем недавно ты думал о том, что я – твоя воплощенная совесть, следовательно не существую на земле.
- Я уж и не знаю, что думать. – Андрей беспомощно развел руками.
- Существую, Андрюша, и даже в том же городе, что и ты, - грустно улыбнулась Аня. – Но, к сожалению, нахожусь в том же беспомощном состоянии, что и ты два месяца назад! Потому-то, поскольку мое физическое тело пребывает в летаргическом сне, у меня появилось много времени, чтобы понаблюдать за тобой, и по возможности помочь, тем более в ситуации, в которой ты очутился, есть и моя доля вины. И прежде всего в том, что я приняла тебя за тебя, но ты оказался тобой – не в полной мере… произошла некоторая подмена.
- Что-то я не понял, - качнул головой Андрей. – Я - не я и морда - не моя? Наверное ты имеешь в виду того мальчишку, за которым я гоняюсь последнее время в астрале? Угадал? Но я сам не знаю, кто это такой! Значит, говоришь, твое тело сейчас в летаргии, как мое не так давно? Как же тебя угораздило? - (Андрей не видел «земную» Аню, поэтому, сам будучи в астральном состоянии, не чувствовал катастрофичности этого положения).
- Угораздило… - неопределенно ответила Аня. – Перечислим основные моменты, которые, очевидно, тебя заинтересуют. Первое: почему именно ты такой особенный, что с тобой не может произойти ничего фатального до окончания исполнения некой миссии. (О самой миссии я пока не могу тебе ничего сказать в силу определенных кармических ограничений, наложенных не мной). Второе: что за защитный талисман на тебе висит, и причем здесь золотой самородок в форме короны, к которому вроде бы я тебя привела. Третье: что это за зона, куда ты угодил с друзьями, в результате чего очутился в параллельном потоке событий, где твоих друзей как бы и нет вообще. Четвертое: почему раньше, уже после первой нашей встречи и до летаргии, тебе никогда не удавалось встретить меня в астрале (твои видения не в счет), а нынче – тебе достаточно было представить побережье моря Вечности, и вот, пожалуйста, я перед тобой.
- Господи! – если бы наши герои находились на земле, то можно было бы сказать, что Андрей с силой сжал Анину руку обеими руками, правда в астрале подобное усилие не ощущалось. – Неужели ты все это сможешь разъяснить! Я ведь просто запутался в вопросах, и чем больше усилий прилагаю для их разъяснения, тем больше возникает новых вопросов – ну а духи всякие – они еще больше загадок подбавляли, чем разгадок.
- Возможно многое разъяснится, - Аня задумчиво крутила в руке свой прутик («Наверное, - думал Андрей, - в астрале это у нее что-то вроде волшебной палочки»). – Вряд ли все, но многое, поскольку к той ситуации, в которой ты оказался, я имею некоторое отношение… возможно даже не некоторое. К сожалению только правильно продиагносцировать недостаточно, что толку знать, чем ты болен, если не знаешь, как лечить.
- Ну, - сказал Андрей, - если ты способна на земле такую чертовщину организовать…
- Я ее не организовывала, Андрюша, на подобное я как раз не способна, но косвенно имела к этому отношение. Но мы опять отвлеклись, вернемся к вопросу о твоей особенности. Ты – Меровинг, Андрюша, как и я, и это само по себе объясняет очень многое.
- Знаешь, - разочарованно протянул Андрей, - что-то такое я уже слышал, только не придал этому значения. Я уже не помню, кто мне это объявил, возможно даже этот твой Варфуша, которого я и в Александровском саду однажды встречал, и в астрале не раз. Хорошо, допустим, я отдаленный потомок то ли галльской, то ли франкской королевской династии, которая прекратила свое существование еще до начала второго тысячелетия. И что из этого? Никакой династии уже больше тысячи лет не существует, и все их потомки давно рассеялись по белу свету. И никакой королевской или другой особой миссии не исполняют, что-то я не слышал, что бы где-то у власти стояли потомки Меровингов.
- Насчет королевской миссии – тут я согласна, хотя в паспорте подобных сведений не указано, и человек не может знать, кто были его предки тысячу с лишнем лет назад, даже если в современном мире этот человек занимает пост короля или президента. А вот насчет особой миссии – тут ты не прав.
- И что же это за миссия? – усмехнулся Андрей, - мне кажется, если на мне какая-то миссия и лежит, то это скорее связано с тем, что в одном из воплощений я был Йоханом Фаустом, и Мефистофель готовил меня на должность мирового диктатора! Правда ничего не вышло. Кстати, если я не ошибаюсь, к этой истории и одно из твоих воплощений имело прямое отношение. – Андрей жестко взглянул на Аню, вспомнив, как Маргарита, очень на нее похожая, только блондинка, вонзала стилет в грудь ничего не подозревавшего алхимика.
Разумеется, Аня видела мысли Андрея, в астрале это было обычным делом, и поняла, какой эпизод в основном имел в виду Андрей. (Тот хоть и понимал, что подобное развитие событий давало единственную возможность разорвать контракт с Мефистофелем, тем не менее, не мог простить Маргарите этого убийства. Как знать, быть может в глубине души он сожалел, что Фауст так и не стал мировым диктатором и не получил бессмертия, и эти его совсем уж глубинные мысли скорее всего тоже были уловлены девушкой).
- Я понимаю, что ты имеешь в виду и вижу твои сожаления, - задумчиво проговорила Аня. – Моя душа действительно пересекалась с твоей душой и телом Йохана Фауста в теле Маргариты Меровинг. Это ее подлинное родовое имя, к сожалению, дети ее имели уже другую фамилию. Кстати, имей в виду, что Фауст тоже был прямым потомком Меровингов, только это родовое имя до него не дошло. Существует тайная особенность, которая не отмечена ни в одном из исторических анналов: одна и та же душа, имеющее тайное имя… я не могу его назвать… из воплощения в воплощение переселяется только в потомков рода Меровингов. В том заложен определенный сакральный смысл, и о нем я расскажу тебе позже.  Твоя душа, Андрюша, которая в астральной оболочке сейчас стоит передо мной, из поколения в поколение одухотворяла тело одного из очередных потомков рода Меровингов, которых на земле определенное, ограниченное количество. То же касается и моей души и души любого из потомков этого рода, не важно, сохранил или не сохранил он свое родовое имя: девушка, потомок этого рода, выходя замуж теряла свою фамилию, как и ее дети, хотя частичка крови Меровингов текла и в них.
Что ж Андрюша, я понимаю твои тайные обиды, хоть и не в твое нынешнее тело вонзался стилет, и не в нынешнем своем воплощении это сделала я. Вижу и то, что ты, хоть сам в этом не хочешь себе признаться, жалеешь, что Фауст не получил бессмертия и не стал мировым диктатором, хоть и под патронажем сатаны. Если бы Фауст получил бессмертие своего тела, то сейчас ты был бы не каким-то никому не известным Андреем Даниловым, а сверхчеловеком, перед которым трепещет любой житель земли. А посмертная расплата? Ну что ж, Бог с ней, если она переносится на неопределенно долгий срок. Но все дело в том – и об этом душа Маргариты узнала уже после смерти (кстати, убийство хоть и было ей прощено, все же имело кармические последствия), что при жизни, пройдя через трансформацию, параллельную трансформации философского камня второй ступени в камень третьей ступени, ты бы в конечном счете превратился в чудовище, не только духовное, но и физическое. Демоническая материальность преобразует не только структуру человеческих тканей, но и меняет общую форму в момент окончательного созревания. Ты бы превратился в чудовищного монстра и вместо нынешней красивой внешности, имел бы такую личину, какая не снилась и голивудским создателям фильмов ужасов. Но, что еще страшнее, качество твоей души на том этапе вполне соответствовала бы своему телесному облику, это была бы душа антихриста. Кстати, не обольщайся и по поводу своего бессмертия: по пророчеству конец антихриста наступает после трехсотлетнего правления, то есть, конец Фауста в образе монстра произошел бы в ближайшие годы…
- Если трехсотлетнее, то гораздо раньше, лет эдак на двести, - уточнил Андрей, - ведь Фауст жил во второй половине 15 века...
- К власти он пришел бы лет через двести с того периода, как ты его в последний раз посещал – и к тому времени окончательно бы трансформировалось его тело. Именно столько лет на самом деле созревает философский камень второй ступени в камень третьей. Завершающая стадия - Рубедо происходит скачком, после длительного подспудного накопления без видимого изменения формы. То есть ты, двести лет прожив в образе нестареющего красавца Йохана Фауста в момент окончательного превращения камня второй ступени – Альбедо в камень третьей ступени Рубедо, в одну из ночей Хеловина заснул бы человеком, а проснулся чудовищем, буквально незадолго до этого получив абсолютную власть. Одновременно с тобой в монстров превратилось бы и твое многочисленное потомство - за двести лет ты наплодил бы немалое количество детей, поскольку твое абсолютное здоровье сопровождалось бы неуемной похотью и огромной мужской силой. Фауст об этом не знал, но трансформа земной материальности в каррох ожидала бы не только владельца философского камня, но и его детей. Поскольку одно из свойств карроха – неуемная тяга к размножению, то возникшее дьяволочеловечество, будучи гораздо более устойчивым к внешним условиям, и обладающая большей продолжительностью жизни, очень быстро начало бы вытеснять расу человека, которое, как известно, сотворено по образу и подобию Божию. Так искреннее желание Фауста послужить во благо человечества и смягчить его страдания, наведя, наконец на земле разумный порядок, обернулось бы полной или почти полной его гибелью. А на смену ему пришло бы дьяволочеловечество, созданное по образу и подобию сатаны. Что ж, Андрюша, если и это тебя не смущает (черт с ней, с внешностью: когда все вокруг уроды – в конце концов родилась бы новая эстетика, провозглашающая уродливое прекрасным, главное, что ты был бы верховным уродом, следовательно – эталоном красоты). Но все дело в том, что Гея, мать-земля, не долго смогла бы носить на себе расу материализованных демонов, и однажды в масштабе всей земли произошла бы грандиозная катастрофа, которая полностью смела бы с поверхности земли новую чудовищную расу. Как известно, потоп происходил на земле не раз, так погибла Лимурия и Атлантида (правда там причина катастрофы была несколько другая), грядущий катаклизм был бы еще страшнее. Ты можешь возразить, что раса дьяволочеловечества была бы бессмертна. Не бессмертна, но гораздо менее смертна, чем человек, однако планетарный катаклизм вроде падения астероида, пережить не смогли бы и они. Именно таким образом были уничтожены на Земле монстры-динозавры, не дающие развиваться более прогрессивным млекопитающим.
Так что, думай сам, правильно ли сделала Маргарита, убив Фауста в тот момент, когда душа и тело его еще не начали подвергаться губительной трансформе. И хоть она и не подозревала обо всем масштабе катастрофических последствий, останься Фауст в живых, однако она видела в какую страшную ловушку угодила его душа, и после того как Фауст, возможно ни о чем не подозревая, рассказал ей, каким способом можно разрушить его контракт с сатаной, она поняла, что другого выхода нет. Что ж, Андрюша, если и после этого ты не сможешь простить Маргарите убийство Фауста, значит душа твоя серьезно больна, ведь более тяжкого решения Маргарите Меровинг никогда не приходилось принимать в своей жизни.
- Но откуда ты все это знаешь, - поник головой Андрей, - ведь диктатура Фауста так и не состоялась, а значит все твои ужасы – беспочвенные гадания. Насколько я знаю, ни Фауст ни Маргарита о подобном сценарии понятия не имели. По-моему все это – лишь твои домыслы.
- Это не домыслы, - Аня внимательно посмотрела в глаза Андрею, и он сразу понял, что она ничего не выдумывает. – Дело в том, что в одном, правда очень отдаленном слое альтернативного развития событий все именно так и произошло, и я совершала туда недолгий экскурс. Самое страшное, что в силу того, что нарушено Великое Равновесие (о причинах поговорим позже), слои альтернативных событий потеряли четкое разграничение и начали потихоньку обмениваться информоэнергией и перемешиваться. Это ты испытал на земле во время путешествия по тайге. Отдаленные последствия могут быть катастрофичны… но не будем сейчас об этом, - положила Аня пальцы на губы Андрею, как когда-то Маргарита Фаусту, видя, что он готов разразиться градом вопросов.
- Хорошо, - подавленно пробормотал Андрей, - расскажи тогда поподробнее о роде Меровингов и их особой миссии, я очень мало об этом знаю.
К этому времени беседующие поравнялись с сосновым бором, который начинался сразу за чередой песчаных холмов. Они вошли под вечнозеленые кроны могучих корабельных деревьев и Андрей сразу же вспомнил, как на заре своей астральной деятельности тоже оказался в подобном лесу, и как в результате дурацких экспериментов сам оказался сосной.
«Интересно, - подумал Андрей, - здесь то же самое произошло бы? Или нет? Мы бы с Аней превратились в две сосны, остались здесь навечно, позабыв обо всех земных проблемах и до конца времен беседовали бы, тихонько раскачиваясь и шурша кронами. Ее ведь так интересно слушать, а что еще нужно в астрале? Здесь главное – обмен информацией, тем более у Ани, как я понял, серьезные проблемы с возвращением на землю. Да… на муромской дороженьке стояли две сосны»…
- Давай присядем здесь, - предложила Аня, усаживаясь на белый хрустящий мох и подтягивая коленки к подбородку. – Здесь так хорошо, и море так музыкально шумит, и сосны, вот только птицы не поют…
Андрей уселся рядом, прислонившись к сосне и положил ей ладонь на запястье, затем убрал ее – ощущение астрального прикосновения сразу выдавало их не совсем настоящий статус, а Андрей совсем забыл, что они прогуливаются и беседуют в астрале, а следовательно все происходящее больше напоминает сон, чем реальную жизнь. А сны сами по себе могут быть приятными, однако имеют свойство заканчиваться и чем слаще сон, тем горче пробуждение.
- Меровинги… - произнесла Аня после долгого молчания, - боюсь, мой рассказ будет излишне сух и похож на научный доклад, поскольку более подробное, художественное что ли описание жизни нашего рода займет слишком много времени, а оно у нас ограничено. Я знаю не так уж много эпизодов из реальной жизни наших предков, но некоторые из них удивительны и захватывающи, взять хотя бы историю графа Жана де Жизора и Марии Сен-Клер, первых магистров-навигаторов Сионского приората. Эта история имеет отношение к Туринской (тогда еще не Туринской) плащанице. К сожалению, времени на это нет, думаю, когда-нибудь ты сам просмотришь это воплощение. Твоя душа тогда пребывала в теле самого графа де Жизора, первого навигатора приората Сиона и одного из создателей ордена Розенкрейцеров, а я была альбигойкой Мари Сен-Клер. Другую же еще боле захватывающую историю ты видел сам – это история Йохана Фауста и Маргариты Меровинг. Итак, ограничусь схемой, за которой трудно разглядеть живых выдающихся людей.



































ГЛАВА 8

ПЕРВЫЕ ПОТОМКИ ХРИСТА.   

Начнем с того что истинными основателями рода позднее получившего наименование Меровингов были Иисус Христос из корня Давидова и Мария Магдалина из корня Вениаминова. Надеюсь, тебя не смущает это мое заявление, которое опровергает постулат о том, что Иисус Христос всю свою тридцатитрехлетнюю жизнь прожил холостяком, девственником и не имел детей?
- Да нет, - пожал плечами Андрей, - никогда христианским догматиком не был, и ни библия, ни евангелие не являлись для меня безоговорочными авторитетами. Я и сам читал кое какие апокрифы, например, евангелие от Иосифа, от Иуды и Петра. Правда, о том, что он имел детей там не говорилось, но это меня нисколько не смущает.
- У него был один ребенок, девочка, а Мария из Магдалы была его законная жена. Помнишь, в Евангелие описание свадьбы, где Иисус превратил воду в вино? Это была свадьба Иисуса.
- Все это очень интересно, - сказал Андрей, - но откуда у тебя вся эта информация? Ты совершала путешествия во времени или читала где-нибудь?
- Нет, Андрюша, все эти факты сообщил мне живой свидетель этих событий.
- Это кто же такой? – с сомнением спросил Андрей. – Мессир Воланд что ли?
- Мой первый учитель, домовой Варфуша, который в те годы пребывал на земле в облике «вечного жида» Агасфера, а до этого имел много обликов, один из которых автор «Изумрудной скрижали» Гермес Трисмегист. Он и был в действительности Гермесом – посланником богов – небожитель, вечно скитающийся по земле в разных человеческих обликах, а последние семьсот лет вынужденно оказался в облике домового.
- Но ведь, насколько я помню, Агасфером стал сын Адама Каин, убивший своего брата Авеля, - подал голос Андрей.
- Это – одна из версий, - пожала плечами Аня, - настоящий же, Варфоломей (в Израиле он звался Агасфером) должен был подготовить миссию Христа по просветлению Земли и шрастров, и избавлению от пяты князя мира сего. Увы, демонизированный кармический закон воздаяния не позволил Христу до конца справиться со своей миссией, она была осуществлена лишь частично, и тому во многом способствовали догматизм и закостенелость иудейской веры.
- А как бы подобное просветление предполагалось осуществить, - с сомнением спросил Андрей, - он должен был уничтожить сатану? По-моему это вряд ли возможно. И потом, мне кажется, этого недостаточно, слишком глубоко проросли в наше бытие демонические корни.
- Речь шла не об этом, - продолжала объяснять Аня, - речь шла о просветлении адских страдалищь и об изменении генетического кода человечества. Это бы в конечном счете лишило Гагтунгра и его воинства пищи, и они сами убрались бы из Шаданакара. Ты же знаешь, демоническая цивилизация может существовать в земной брамфатуре только за счет эманаций человечества, а точнее - тяжелых эманаций его чувственной природы.
- Это я уже слышал, - сказал Андрей, - об этом мне поведал некий демон – черный магистр, он же Мефистофель. Но что означает «просветление адских страдалищь и изменение генетического кода человечества»? Чем же тогда являлась знаменитая евангельская история про сошествие Христа во ад. Помню, в церкви в Трускавце, где мы с тобой единственный раз в физическом слое встретились – если это конечно ты была – ожил фрагмент иконы «Сошествие во ад». А насчет изменения человеческого генетического кода я тоже слышал, помню, мне эту историю рассказала Марина Дмитриевская из нашей группы Непортального пути, к ней в молодости дьявол являлся в образе черного Христа – бога скорби, и тоже учил изменять генетический код человечества. Результаты были плачевны – для всех… кроме дьявола, разумеется.
- Что ж, - пожала плечами Аня, - дьявол тоже заинтересован в изменении генетического кода человечества, только в свою сторону. Это бы произошло, если бы Фауст стал мировым диктатором и породил на земле расу дьяволочеловечества. А у Иисуса существовала задача - избавить человечество от той частицы демонизма – семени эйцехоре, которая присутствует в каждом. Именно она позволяет дьяволу манипулировать человеком, выбивая все новые и новые порции гавваха – красной росы, в которую превращается в шрастрах негативная эмоциональная энергия человека. Поскольку ты хорошо знаком с Розой мира Даниила Андреева, то должен знать, что такое семя эйцехоре. Когда-то на заре человеческой цивилизации это семя было внедрено Гагтунгром в доселе божественный генетический код человечества с помощью карросы Дингры – множительницы человеческой плоти. Первая задача Иисуса раздемонизация человеческого тела – сосуда души, вторая – раздемонизация самой души, которая получала свою порцию демонизма в адских страдалищах. Возникал замкнутый круг: душевная энергия демонизма, получаемая в адских слоях поддерживало телесное, генетическое семя эйцехоре, а семя эйцехоре, в свою очередь обеспечивало бесперебойное поступление человеческих душ в инфернальные слои. Круг замыкался. А ведь когда-то было задумано, чтобы каждая человеческая душа переживала свое посмертие только в восходящих, райских рядах Шаданакара и возвращалась в новое просветленное тело, лишенное энергии демонизма, развиваясь и совершенствуясь все быстрее и быстрее. Миссия Христа удалась бы в полной мере только в том случае, если бы ему удалось раздемонизировать как тело, так и душу человека. Но, если бы он осуществил одно, но не осуществил другое, то все рано или поздно вернулось бы на круги своя: раздемонизированная душа заражалась бы от демонизированного тела и наоборот. Так в конечном счете и произошло. Иисусу после распятья удалось только частично раздемонизировать адские страдалища, превратив их в чистилища, откуда, отработав кармические семена, человек, вновь воплотившись,  имел шанс в посмертие пойти по восходящим путям Шаданакара, постепенно изживая демонические всходы. До Иисуса это было в подавляющем большинстве невозможно, и душа, попав в адские страдалища, вновь воплощаясь, еще больше утяжеляла свою карму, а в новом посмертие опускалась еще глубже, таким образом вырождаясь. К сожалению, полностью освободить человека от спуска в адские страдалища Иисус не смог, закон кармы был незыблем, поэтому раздемонизация души осуществилась лишь частично. Но и это привело к небывалому нравственному подъему адептов новой религии, и никогда со времен воцарения Гагтунгра, на земле не существовало столько праведников и святых, сколько в первые три столетия существования христианства. К несчастью, в конечном счете христианство в большей степени переродилось.
Еще менее удалась Иисусу раздемонизация человеческого генетического кода – удаление семени эйцехоре. Будучи непорочно зачатым, изначально лишенным этого семени в своем теле, Иисус оставался таковым вплоть до своего брака с Марией Магдалиной, и как ты знаешь, в этот период он был совершенно неуязвим ни для разгневанной толпы, ни для римских солдат, ни для стражников Ирода и Кайяфы. Условия мировой игры требовали определенных ограничений, поэтому, родившись в человеческом теле, Аватар Планетарного Логоса Христос утратил полное всезнание и полное всемогущество, поэтому, он и не сразу осознал, что уничтожить семя эйцехоре в генетическом коде человечества не сможет. Сам изначально полностью лишенный демонической информоэнергии, будучи поэтому чужероден человеческой телесной природе, он не мог приступить к выполнению своей главной миссии, поскольку для изменения генетического кода, необходим был принцип резонанса, а следовательно тело Иисуса тоже хотя бы в малой степени должно было содержать демонический элемент. Остальное человечество получало семя эйцехоре в момент зачатья от демонической стихиали карросы Дингры, ваятельницы человеческой плоти, Иисус же, непорочно зачатый, не подвергнутый тотальной демонизации, осознанно мог получить эту информоэнергию хотя бы в малой степени только телесно приобщившись к первородному греху через брак и зачатие ребенка. Это приобщение означало для Христа путь по лезвию бритвы, поскольку его тело, получив семя эйцехоре, отчасти попадало под юрисдикцию дьявола, под закон земной кармы, поэтому Иисус, получив принципиальную возможность вырвать семя эйцехоре из генного кода человека, толком не успел ею воспользоваться, потеряв Божественную неуязвимость.
Брак Иисуса апостолы восприняли тяжело. К Марии Магдалине они относились неприязненно по многим причинам: тут и ревность, и вдруг возникшее сомнение в непогрешимости учителя, вступившего в любовную связь с женщиной, и родовая враждебность всех иудеев к корню Вениаминову, из которого происходила Мария, что впоследствии явилось поводом для объявления ее куртизанкой – хоть и раскаявшейся.
 В дальнейшем негативная энергия кармы распространялась катастрофически, что в конечном счете привело к аресту и казни Христа при полной поддержке народных масс, которые совсем еще недавно его боготворили. Увы, Гагтунгр, получив маленькую лазейку к судьбе Иисуса, сумел реализовать ее максимально. Метафизическая же подоплека имела  политический вектор: лидеры Израиля, относящиеся к партии Седуккеев, мечтавшие свергнуть тиранию Рима, отвернулись от Иисуса, когда он отказался стать вождем вооруженного сопротивления. Были и другие причины, но все эти конкретные исторические факты являлись материализованной информоэнергией завязавшихся кармических узлов.
Таким образом, телесная миссия Иисуса была прервана его казнью, и после нее, просветлять человеческую плоть он уже не мог, а вернувшись на землю через три дня после смерти, имел уже совсем другое тело. Миссия Христа осуществилась лишь частично, и хотя после его краткого визита на землю ход истории изменился, природу человека ему изменить не удалось. Однако каждая душа получила шанс и мифологически это было проиллюстрировано историей раскаявшегося разбойника, распятого вместе с Иисусом. Нынешнее же смягчение нравов в христианских демократических странах Европы и Америки – также результат этой, хоть и частичной победы.
Аня замолчала, задумчиво глядя на морскую гладь, сквозь редкие стволы сосен (они сидели рядом с опушкой), словно собираясь с мыслями для перехода к новой части своей истории.
- Интересная версия, - прервал Андрей ее молчание, никогда не слышал ее раньше – ни в  астрале, ни на земле. Я слышал иную версию от одной сенситивы (Андрею не хотелось распространяться на тему Лианы). Она, правда, касалась больше роли двенадцати апостолов. – И Андрей вкратце изложил историю, когда-то рассказанную ему Лианой. – Правда, - добавил он, помолчав, - потом, когда мне удалось в своем огненном теле попасть в этот мир «И», то мой даймон Ио – зеленое пламя, сообщила, что это ложный миф. А что, этот твой Варфоломей, его-то какая задача была? И почему он не спас Иисуса Христа, если был столь могущественен.
- Все дело в том, - продолжила Аня свой рассказ, - что главным условием пребывания на земле Варфоломея в образе человека было его полное невмешательство в события, иначе бы он быстро попал под действие кармы и с ним произошло бы то же, что и с Иисусом. Его миссия состояла в другом: он собирал информацию, оценивал обстановку, иногда совсем осторожно, косвенно пытался направить события в нужное русло, но действующим историческим лицом он быть не мог. Поэтому Варфоломей и не стал входить в ближайшее окружение Христа, а затерялся среди его 240 второстепенных учеников. Уже гораздо позже, во времена разгрома Лангедока крестоносцами он один раз  напрямую вмешался в события, связанные с историей Жана де Жизора и Марии де Сен-Клер, поскольку позволил себе личную привязанность к ним. Последствия оказались плачевными – он утратил человеческий образ и развоплотился до состояния домового и с этого момента миссия его была сильно ограничена. Но до утраты человеческой формы после ухода Спасителя его главная задача состояла в обучение потомков Христа, которые оставили след в истории как династия Меровингов – франкских королей - просуществовавшая около трех столетий. Как я говорила, потомки этого рода, не зная о своем родстве, живут и по сей день. Хотя нигде в анналах истории об этом не упоминается, на них лежит особая,  тайная миссия, но касается она в основном будущего.
Но вернемся к тому, что произошло уже после казни,  воскресения, и сорокадневного пребывания на земле Иисуса Христа в преображенном теле. Вскоре после этих событий Мария Магдалина родила дочь, родную дочь Иисуса. Об этом история не упоминает ничего и тому несколько причин. Первая состояла в том, что эта девочка, которую звали Наан была для апостолов живым напоминанием их предательства и развеивала изначально возникшую легенду о целибате Учителя. Вторая: если бы до израильских властей дошла информация о том, что у Христа есть дочь, то они несомненно постарались бы умертвить ребенка. И третье: когда Мария Магдалина избавилась от безумия, вызванного казнью и вторичным уходом Иисуса после воскрешения, и стала вести активную миссионерскую деятельность сначала на ближнем востоке, позже в Риме, а затем в Эфесе, то подвергала опасности не только себя, но и свою маленькую дочь. Именно поэтому Магдалина и апостолы решили сохранить рождение ребенка в тайне и выдавали ее за дочь  сводного брата Иисуса Иакова. Так появилась на свет та, кто явилась первым ребенком из рода Христова, и дальнейшие ее потомки не теряли чудесных свойств кровного родства с Иисусом, кровь которого передавалась им из поколения в поколение, не угасая, несмотря на «разведение», как не угасая, передаются целебные свойства святой воды от одной порции к другой.
Теперь перейдем к еще одной тайне Наан. Понятно, что у Спасителя не могла родиться обычная дочь, и это касалось не только ее физической но и душевной природы. Но сперва, - Аня откинулась назад и оперлась спиной о ствол сосны, - я снова должна сделать некоторое отступление.
- У тебя и так сплошные отступления, - вздохнул Андрей, - получается отступление от отступления – как в Махабхарате или «Тысяче и одной ночи». Очень интересно все то, что ты рассказываешь, и это, кстати, подтверждает мои собственные умозаключения, но, боюсь, мало разъясняет ту ситуацию, в которой я оказался, а мне из нее каким-то образом надо выпутываться. А вдруг закончится энергия выхода, и я вернусь в тело так и не узнав, что делать дальше? Если бы мы были с тобой в Энрофе, в физическом состоянии я бы слушал тебя и слушал…
- Не волнуйся, - Аня мягко положила ему руку на плечо, - я контролирую энергию выхода, и ты пробудешь здесь столько, сколько необходимо, чтобы ты прояснил для себя ситуацию. Я наделена для этого полномочиями, но не спрашивай, кем наделена и как, хоть времени у нас и достаточно. Я должна вкратце рассказать тебе о Навне, поскольку она имеет к нашей истории прямое отношение.
- О Навне? Соборной душе России по Даниилу Андрееву? – оживился Андрей. – Помню впервые, когда мы с тобой встретились у моря Вечности, ты тоже о ней несколько раз упоминала. Мне казалось позже, что она должна сыграть какую-то особую роль в моей жизни, но так и не сыграла. Вся моя дальнейшая причудливая история никоем образом не была с ней связана.
- Все в свое время, Андрюша, все в свое время, - загадочно посмотрела на него Аня. – В альтернативной истории твоей жизни, к которой ты некоторым образом прикоснулся, Навна сыграла гораздо большую роль, как, впрочем и я. Но ты меня все время перебиваешь, а время у нас все же ограничено. Итак, Навна – не только соборная душа России, о которой неоднократно упоминал Даниил Андреев, эта миссия появилась у нее сравнительно недавно с того времени, как дикие славянские народы, начиная с договора ряда племен в 812 году, стали объединяться вокруг Киева в протогосударственное сообщество, именуемое древняя Русь, о которой наша история знает так мало. Она больше знает о гораздо более древнем Египте и Шумере, история же ранних славян и россов ей только предстоит узнать. Ты знаешь кто такие дхьян-коганы или липики?
- Ну, конечно, - обиделся Андрей, - я же читал и Блаватскую и Штейнера и Рерихов.   
- Хорошо, значит тебе не надо объяснять, что они являются творцами материальной вселенной, и если верховного Господа Бога можно сравнить с генеральным архитектором, то их можно сравнить, в зависимости от иерархии, с инженерами, прорабами и рабочими, которые непосредственно ваяют звездные системы, отдельные звезды и планеты. Именно благодаря дхьян-коганам у древних возникла мысль о многобожии, ведь на заре веков люди общались с ними. Позже христиане назвали эту систему взглядов язычеством, ересью и заблуждением примитивных народов и лишь не так давно некоторые теологи стали приходить к пониманию того факта, что единобожие не исключает многобожия - а индусы понимали это всегда. Да, верховный Бог один, но у него бесчисленное количество манифестаций, в которых он проявляет себя частично. По сути дела любой человек божественная манифестация, но в нем проявление Бога минимально, поскольку он является манифестацией какого-нибудь миллиардного порядка. Первой же, не такой уж многочисленной манифестацией стали дхьян-коганы и у них так же была своя иерархия. Демиурги первого порядка творили метагалактики, второго – галактики и звездные скопления, третьего – звездные системы и звезды, четвертого – отдельные планеты и так все глубже и глубже в материю, вплоть до отдельных природных духов и стихиалей, с которыми ты хорошо знаком.
Итак, одним из таких дхьян-коганов, демиургов пятого порядка был женский великий дух с условным именем Навна. Она не облекалась ни в физическое, ни в эфирное тело и исполняла миссию масштабного просветления плотнотелесных человеческих цивилизаций: великанов-лимурийцев, атлантов и в конечном счете людей. Детали ее древней миссии мне самой мало известны и малопонятны, напомню только, что в те далекие времена демиурги хоть и не имели тел из физической материальности, жили среди представителей древних цивилизаций. Они являлись их мудрыми учителями и наставниками, напрямую участвуя в просветлении их незапятнанных Гагтунгром душ. – Дальше Аня пересказала историю демиургов, Гагтунгра и падения человечества, которую в далеком детстве поведал ей Варфуша и которая приведена в первой книге первого романа. – Таким образом, - заключила она, - демиурги покинули физическое пространство земли, остались только немногочисленные посредники лучше приспособленные для существования в физическом слое, одним из которых был небезызвестный тебе Варфоломей. Несмотря на это, демиурги продолжали опекать земную цивилизацию, приноравливаясь к активному влиянию князя мира сего на человечество, и со своей стороны просветляя его. Единственное о чем можно сказать с уверенностью: не будь этой помощи, раса людей давно бы превратилось в дьяволочеловечество и кипящий котел страданий на земле был бы сопоставим с мучениями в самых глубоких инфернальных слоях, куда проваливаются наиболее упорствующие во зле души. Такое вялое равновесие продолжалось не одну тысячу лет, пока верховный демиург Земли – планетарный Логос в образе Иисуса Христа не сделал попытку кардинально изменить ситуацию. Когда стало ясно, что в полной мере провиденциальный план не удается, на помощь Логосу была призвана Навна, которая вочеловечилась в теле Наан – дочери Иисуса и Марии, но родилась она слишком поздно, уже после ухода Логоса из Энрофа, поскольку события развивались стремительно и катастрофично. Таким образом и миссия Наан-Навны оказалась совсем не той, какой была предначертана в начале.
А провиденциальный план заключался в следующем: Наан должна была явиться основательницей рода, лишенного семени Эйцехоре, и тогда просветление генетического телесного кода человека осуществлялась бы по двум родовым ветвям: по линии людей, у которых Христос успел изменить генетический код и по линии его непосредственных потомков – потомков Наан. В этом случае не возникло бы кровосмешения, поскольку дитя, свободное от демонического семени могло родиться только в том случае, если и мать и отец были свободны от эйцехоре, и раса, соединяющая в себе просветленное тело и просветленную душу, имеющая только опыт восходящего посмертия, должна была через много веков постепенно заменить зараженное семенем эйцехоре человечество.
А теперь немного примитивной генетики. Увы, выражаясь ее языком, ген, свободный от демонического семени, передавался по рецессивной линии, а ген, имеющий это семя – по доминантной. Следовательно, в случае, если один из супругов был лишен семени эйцехоре, а другой его имел, ребенок рождался с проявлением демонического признака и душа была соответствующей. И только  в том случае если оба супруга имели «безэйцехорный» ген, то ребенок рождался чистым и тело его было готово принять чистую душу. Правда, если семя эйцехоре передавалось по одной линии – отцовской либо материнской, а другая была чиста, то чистый ген все равно присутствовал в ребенке в рецесиве, то есть в непроявленной форме. И если в дальнейшем встречалась пара где обе стороны имели по «чистому» гену в рецесиве, то ребенок имел 25% вероятности родиться в проявленной, свободной от демонизма форме.
К несчастью, миссия Христа была прервана на полпути и даже еще раньше, и если просветление душ в страдалищах имело массовый характер – правда лишь временный, то изменение телесного генетического кода было пресечено в самом начале и вырвать семя эйцехоре из генетической природы Христос успел лишь у апостолов и Марии Магдалины. Эта трансформа была довольно длительной, началась еще при жизни Спасителя и завершилась в тот момент, когда по евангельскому сказанию на них спустился Дух Святый, над головами зажглись язычки пламени и они заговорили на разных языках и стали творить чудеса под стать Спасителю. На беду и здесь Гагтунгру удалось вмешаться в провиденциальный план. Законы кармы, всех тонкостей которых я не знаю, и условия Великого Равновесия определили ситуацию таким образом, что Иисус не мог сообщить апостолам о том, что для успешного осуществления миссии им необходимо завести семьи и иметь детей. Они же, не зная о том, взяв на себя миссию по распространению учения Христа, углубились в аскезу и, согласно древнееврейским традициям дали обет безбрачия, а следовательно и не имели детей после своего просветления. Все, кроме одного… но об этом – позже.
Теперь вернемся к Наан, которая родилась примерно через полгода после драматических событий с распятьем. До пятилетнего возраста она постоянно находилась рядом с матерью, сильно повредившейся рассудком после окончательного ухода Иисуса из Энрофа. Мариам казалось, что Иисус остался на земле, скрывается неподалеку и она вместе с дочкой исходила всю Иудею с Галилеей, ночуя где придется, всюду его разыскивая. В своем безумном воображении она находила все новые и новые признаки его недавнего присутствия то там, то здесь, словно он все время убегал от них с разрывом в несколько часов. В этот период Магдалина практически ни с кем не общалась, в том числе с апостолами и со свекровью, и всюду носила с собой плащаницу, в которую Иосиф Аримофейский завернул тело Иисуса после снятия с креста. Никакие подробности из жизни Мариам и Наан в этот период не известны, они всячески сторонились людей, и даже Варфоломей, обязанностью которого после ухода Иисуса был надзор за его близкими, на долгое время потерял их из вида. В сферу его наблюдения они попали только через пять лет, и произошло это после чудесного выздоровления и просветления Мариам. Случилось это так: однажды, когда они с дочерью ночевали в самодельном шалаше на окраине пустыни, доселе покрытая обычными пятнами крови плащаница (зачем-то каждую ночь Мариам вешала ее на стенку) осветилась чудесным сиянием. Затем прямо из полотна вышел их муж и отец, оставив на материи свое собственное изображение, которое существует и поныне, что сделало плащаницу величайшей реликвией христианства. Иисус несколько часов провел с женой и дочкой и долго с ними беседовал. Он объяснил Марии ее прежние заблуждения и будущие задачи, а дочке подарил белую розу – Небесный цветок, который в дальнейшем имел непосредственное отношение к ее особой миссии. О тех конкретных словах, которые он сказал Мариам и Наан можно только догадываться, но после этого чудесного посещения и возвращения Христа в свое небесное лоно через собственное изображение на холсте, Мариам полностью поправилась и вернулась в Копернаум в дом свекрови. Через два года, оставив ей Наан, она отправилась с длительной миссионерской миссией в Рим, и этот период ее жизни известен и описан в Евангелии. С Наан впоследствии Мария виделась очень редко, и девочка была объявлена дочерью Иакова, сводного брата Иисуса. С этого времени Наан вновь оказалась в поле зрения Варфоломея, а следовательно и рассказ о ней дошел до меня из первоисточника. Не буду подробно останавливаться на ее детских годах, никаких особо примечательных событий в жизни девочки тогда не происходило, и в этом был особый смысл, а если и происходило что-то важное для нее лично, то это не имеет отношения к моей дальнейшей истории. Разумеется, она была удивительным ребенком и, подобно отцу, обладала разнообразными мистическими силами. Варфоломей, который наблюдал за ней, поселившись неподалеку, точно знал это, имея возможность видеть не только внешнюю оболочку человека, но и его внутреннюю, скрытую природу. Демонстрировать свои способности она не имела права и это ей внушил отец во время своего явления в шалаш через плащаницу. Ее миссия была в другом, она не должна была быть замечена властями или каким-то другим образом войти в историю, и чудотворные свои способности она тщательно скрывала. Может показаться странным, что девочка, обнаружив у себя свойства – допустим материализовывать предметы, левитировать, читать мысли или исцелять, не воспользовалась бы этим в дальнейшем, прилюдно, породив тем самым многочисленные домыслы и вызвав пристальное внимание властей. Вряд ли она сумела бы сдержаться, если бы ее контакт с Небесным Отцом ограничился его единственным явлением, но дело в том, что вскоре у девочки наладился свободный контакт с отцом через плащаницу, которую Мариам передала свекрови. С этого времени Наан достаточно было сосредоточиться на изображении, как перед ней являлся образ Спасителя и вступал с ней в беседу. Таким образом девочка находилась под Высшим присмотром, и почти никогда не нарушала запрета отца на демонстрацию своих чудесных способностей. Ну разве что изредка, в полном одиночестве, убедившись в том, что за ней никто не наблюдает. Однако тщательно маскирующийся наблюдатель почти всегда находился поблизости и это был Варфоломей, ему несколько раз удавалось подглядеть, как девочка разговаривает с птицами и деревьями или взлетает под потолок в своей маленькой комнатке. Крайне скудной оказалась и информация о беседах Наан с Христом, очевидно Высшим Силам было угодно, чтобы по какой-то причине даже их эмиссар Варфоломей ничего почти не узнал об этом.
Мать Иисуса тоже ничего не знала об этих регулярных встречах, у каждого из них была своя миссия на земле, и порой один даже не догадывался о миссии другого. Варфоломей так же не был исключением, поскольку носил тогда человеческий образ, и кармические законы накладывали на него определенные ограничения. Такие же ограничения были наложены на Богородицу, на апостолов и на Магдалину, и даже Логос, находясь в образе Иисуса не был полностью свободен в своих действиях.
Помимо плащаницы, у Наан хранилась еще одна реликвия, о которой я упоминала вскользь: небесная роза, подаренная Наан Иисусом в пять лет, при первом его явлении. Этот цветок она тщательно прятала по просьбе отца от всякого постороннего глаза, хоть на первый взгляд он и напоминал обычную белую розу, но у нее было гораздо больше лепестков, чем у любой другой, ровно 888, согласно магии чисел – число Христа. К тому же она никогда не увядала и до поры до времени этого цветка не должна была коснуться никакая другая рука, кроме руки дочери Христовой. Дело в том, что цветок этот являлся небесным отнюдь не в иносказательном смысле. Он состоял из звездной пыли – не обычной околоземной метеорной пыли – это была звездная пыль и особый духовно-энергетический флюид, добытый из разных пространственных планов макробрамфатуры созвездия Ориона. А точнее – гигантской звезды Бетельгейзе. Эта пыль и флюид именно оттуда были взяты не случайно. Дело в том, что макробрамфатура Ориона уже много миллионов лет полностью избавилась от демонического присутствия в своих звездно-планетарных системах, и вся материальность, как тонкая ментально-астральная, так и физическая, была полностью лишена даже каких-то следов демонической информоэнергии.
Но каким образом Иисусу удалось оказаться в созвездии Ориона? Разумеется, возможности божественных монад почти безграничны, но все же Иисус испытывал определенные трудности, поскольку одно дело оказаться в иной брамфатуре в своем огненном теле – даже тебе однажды удалось переместиться в область мира «И», который, кстати, выражаясь по-земному имеет свои филиалы и в макробрамфатуре Ориона. Но главная сложность заключалась в том, чтобы оказаться на Орионе в физическом теле, поскольку кроме тонкой энергии Иисусу была нужна и физическая материя этой звездной области, а захватить ее возможно только находясь в физическом теле. Именно сознавая эту необходимость Иисусу пришлось воскреснуть, хоть и существенно трансформировав свою природу. В таком состоянии вместо мгновенного перемещения на Орион в духовной форме, ему пришлось воспользоваться неким аппаратом, в настоящее время известным, как «летающая тарелка». Этот аппарат хоть и перемещался с немыслимой скоростью, во много раз превышающей скорость света, однако для полета туда и обратно даже ему потребовалось около пяти лет. Именно через пять лет Иисус предстал перед женой и дочерью и вручил Наан цветок, материализованный из пыли и энергии Ориона. Эту материальность она, помимо своей чистой генетической природы, должна была передать своим потомкам. Теперь тебе понятно, что возникновение изображения Спасителя в странном эллипсе, напоминающем космический аппарат (это изображение ты наверняка запомнил в трускавецкой церкви на иконе Сошествие во ад). Неслучайно, некоторые иконописцы, обладающие даром ясновидения, видели в своих видениях Иисуса внутри космического аппарата, только не поняли его назначения. В нем Спаситель не спускался в ад, а путешествовал на Орион.
- А что, - усмехнулся Андрей, у которого волны энтузиазма и ощущения истины почему-то сменялись волнами скепсиса и дурацкого сарказма, - Иисус летающую тарелку у зеленых человечков одолжил? Или стырил?
- Или они у него, - не обиделась Аня. – Не юродствуй, никто ни у кого ничего не тырил. Думаю, не надо обладать семью пядями во лбу, чтобы догадаться: представители высших цивилизаций иных брамфатур, допустим,  Сириуса, Веги, Арктура или Ориона, имеющие физические тела, подобно твоим «зеленым человечкам» (хотя ты скорее всего никого в виду не имел), находятся в тесном взаимодействии с земными демиургами. В том числе и с земным Логосом, условно именуемым Иисусом Христом. И те и другие могут существовать – да, собственно, большую часть времен и существуют – вне физических тел, а также свободно перемещаются как по физической вселенной, так и по иным измерениям брамфатур, причем без скоростных ограничений, подобно мысли. Но в определенных случаях, когда нужно перенести из отдаленных систем именно физическую материальность, используются так называемые «летающие тарелки». Они не принадлежат какой-то конкретной цивилизации, это общекосмическое достояние, и любая раса, достигшая определенного, правда очень высокого уровня развития, получает доступ к этим аппаратам. Имеют к ним доступ и высокие демиурги, в частности Иисус Христос. Кстати, подобное сотрудничество присутствует и у цивилизаций левой руки, или демонической направленности, и земной Гагтунгр имеет некую связь с демонами со звезды Антарес, которая является главной демонической цитаделью нашей вселенной, а падший ангел Денница или Люцифер находится именно там, а не на земле, как мы это находим у многочисленных средневековых теологов. Гагтунгр же, если можно так выразиться, один из его бесчисленных наместников.
- Скажи, - Андрей посмотрел на Аню с некоторым скепсисом, который по-прежнему не покидал его, - неужели для того, чтобы подарить своей дочери пусть даже неувядающую розу, нужно было лететь на какую-то звезду Бетельгейзе, до которой несколько десятков тысяч световых лет. Неужели, если уж это так необходимо, нельзя было  собрать эту звездную пыль где-нибудь поближе? Да и вообще, все это как-то неправдоподобно: белая роза из звездной пыли созвездия Ориона – это что-то скорее из Лема или Бредбери.
- Ах, Андрюша, - покачала головой Аня, - реальность, порой, фантастичнее любой фантастики. Разве то, что с тобой сейчас происходит, не фантастика? Разве это побережье остановленного времени, центр, вокруг которого вращаются все разношерстные пространственно-временные пояса Шаданакара – не фантастика?
- Как это поэтично! – сказал Андрей. – Только что-то слабо верится. Конечно, здесь здорово и удивительно покойно, я бы даже сказал – умиротворенно, но неужели это море и побережье являются центром вселенной? Я видел миры куда более впечатляющие, например мир «И».
- Не центр вселенной, - сказала Аня, - центральная точка нашей брамфатуры. Она и не обязана выглядеть как-то особенно впечатляюще, и нельзя говорить о ее какой-то первостепенной важности. Разве центр окружности важнее любой другой точки? Нет, но именно вокруг центра очерчивается окружность, это просто определяющая топографическая координата. Так же и здесь. Именно относительно этой точки, нулевой координаты отсчитываются все остальные бесчисленные часы Шаданакара, как относительно Гринвичского меридиана отсчитываются все остальные. Это не означает, что в данном математическом центре находится столица Шаданакара с  правительством и президентом. Это – точка отсчета и отсюда гораздо проще проникнуть в любой слой и любой альтернативный поток событий, хотя, разумеется, это можно сделать и из любой другой точки – но гораздо сложнее попасть по назначению и не промахнуться. Море вечности также можно сравнить с центральной частью Меркабы – матрицы Шаданакара, внутри которой лепестки не растут, но вокруг которой они формируются.
- Меркаба? – оживился Андрей. – А я ведь в астрале с этой матрицей однажды сталкивался, но так и не понял, честно говоря, что это такое. Кроме того, что вокруг нее и внутри я увидел свою жизнь, разложенную словно бы на бесчисленное количество фрагментов. И не только внешнюю, но и внутреннюю – и что я о себе знаю – и что не знаю, и все мои мысли и тайные побуждения, - добавил он смущенно, вспомнив совершенно омерзительные сценки, которых он не только никогда не осуществлял, но даже и не думал о таком. Возможно они хранились в глубинах подсознания и являлись некими постыдными соблазнами, в которых психически здоровый человек стыдится признаться даже самому себе. – Мне не понятно, если это какая-то центральная матрица земли, то откуда такой интерес к моей персоне? Ведь в этом грандиозном сооружении только и было, что вся моя внешняя и внутренняя природа, но по полочкам разложенная. Да, кстати, о ней кто-то сказал, что она одновременно и едина и множественна во всех ликах. Разъясни мне это, если конечно сможешь.
- Ну что ж, попробую, - сказала Аня, задумчиво глядя в пространство, словно ответ приходил к ней откуда-то оттуда, из бесконечности. – Хотела я об этом чуть позже, но раз уж сейчас речь зашла, будем считать, что это еще одно мое отступление. Разумеется о каких-то подробностях структуры этой матрицы и о деталях ее создания я тебе сказать не могу, разве что в общих чертах, применительно к той теме, которую мы с тобой обсуждаем, поскольку ее природа чрезвычайно многопланова. Возможно в дальнейшем тебе придется иметь с ней дело и ты получишь о ней  гораздо больше информации, чем могу дать тебе я. Итак, то что ты в ней увидел себя, разложенного на элементы и альтернативы – не свидетельство какой-то твоей особой значимости, хотя на тебе и лежит серьезная миссия, но это скорее твой крест, чем преимущество. Дело в том, что любой человек, попади он в те особые условия пространства, энергии и времени, в которых оказался ты, увидел бы в Меркабе самого себя, разложенного на элементы, как каждый, подойдя к зеркалу видит именно свое отражение – ну и все, что находится в непосредственной близости от него. В этом – великая тайна взаимосвязи и взаимодействия объективного и субъективного, и в этом смысл утверждения, что Меркаба едина во множестве. И также как в ней отразилась твоя сущность и судьба, в ней отражается весь Шаданакар – только ты этого бы не смог увидеть, разве что стал самим Шаданакаром. И не просто отражается: именно из нее проецируются все причинно-следственные цепочки, все энергии и событийность нашей Брамфатуры – ее физического и тонких планов. Это некий немыслимый, внепространственный компьютер, который содержит в себе программу-проект Творца по поводу становления и судьбы нашего мира. Это – некая первопричина, позволяющая осуществлять провиденциальные планы Господа, некая матрица, наподобие ДНК в организме человека, обеспечивающая его правильный рост и развитие – и вообще – самою возможность быть человеком, но во столько же раз ее сложнее, во сколько раз организм Шаданакара сложнее и масштабнее организма человека. И, как сам понимаешь, состоит она не из белка. Это – первичная энергия Творца, великая ваятельница иллюзии, которую древние индусы называли Майей, а все сущее во вселенной, любую ее форму они называли складками Майи, то есть не существующими сами по себе, как волны не существуют без поверхности океана.
Все, что я в свое время говорила тебе о Дхьян-коганах или Липиках – первичных манифестациях Творца, справедливо и для матрицы-Меркабы. Если Липики отражают персонализированный, личный аспект Божества, то Меркаба безлична и деперсонализирована и больше напоминает немыслимый механизм, чем существо. Дхьян-коган – субъективен, Меркаба – объективна и тайна их взаимодействия – это тайна водораздела объективного и субъективного, энергии и информации. Так же как существуют Липики 1, 2, 3 и далее порядков, существуют и Меркабы 1, 2, 3 и далее порядков – Меркабы Мега, Макро и Микро миров – Меркабы метагалактик, галактик, звездных и планетарных систем, а также – атомов и элементарных частиц. Через них осуществляется провиденциальный проект формирования вселенной, и именно Меркабы, как некие первичные, упорядочивающие организации противопоставлены деструкции хаоса. Когда-то, немыслимо давно, планетарным  Логосом Земли была сформирована Меркабы Шаданакара, индивидуальный аспект которой ты имел редкую возможность наблюдать, и в те далекие времена она называлась цветком Тенгри. Ее действительно можно сравнить с цветком, с розой, вечно распускающейся и увядающей Розой Мира, где будущее скрыто в соцветии, настоящее – многочисленные лепестки, а прошлое – лепестки отпавшие, но не канувшие бесследно, а превратившиеся в почву, питающую эту вселенскую розу.
Итак, через цветок Тенгри проецировалась Провиденциальная Воля Творца, и развитие нашей брамфатуры происходило стремительно (по масштабам вселенной) и в желательном направлении, и вскоре возникшие разумные цивилизации Земли гармонично эволюционировали в высокодуховные расы. Но однажды в материальность Шаданакара проник Гагтунгр. Собственно, проник он гораздо раньше, в немыслимой древности, когда великий вселенский демон Люцифер отпал от провиденциального плана и распространил по вселенной свое влияние через бесчисленных эмиссаров-наместников, одним из которых явился Гагтунгр. Длительное время в Шаданакаре и он, и его многочисленное воинство пребывало в собственном антипространстве, надежно заблокированном, но однажды ему удалось просочиться в провиденциальную материальность с целью постепенного ее захвата и трансформации. Об этом этапе земной истории я тебе рассказывала, хочу только дополнить, что одним из печальных следствий внедрения была демонизация цветка Тенгри, превратившая его в Меркабу, а через нее – демонизация первоначального провиденциального плана. И одним из механизмов, через который осуществился план Гагтунгра было внедрение в структуру матрицы принципа альтернативности цепочек развития тех или иных событий-становлений. Это тут же привело к возникновению множества альтернативных пространственно-временных потоков событий, с чем ты столкнулся воочию.
- А что же в этом рокового? – недоуменно пожал плечами Андрей. – По-моему разнообразие вариантов всегда являлось прогрессивным фактором.
- Это только на первый взгляд, - терпеливо продолжала разъяснять Аня. – До рокового внедрения события на Земле были однонаправлены и синхронизированы с общим провиденциальным планом, и если рассматривать, как это условие отражалось на жизни людей и цивилизаций, то быстрый духовный рост отдельных личностей сопровождался полным отсутствием негативных случайностей и подводных камней. В жизни людей просто отсутствовали несчастные случаи, болезни и многочисленные нежелательные случайности, а посмертие после достаточно продолжительной жизни осуществлялось только в восходящих рядах Шаданакара, как сказал бы Данте – в эмпиреях, а вся материальность высветлялась в геометрической прогрессии. Со времени демонизации цветка Тенгри в Меркабу в жизни человека и человечества в целом появилась карма и нисходящие ряды возмездия. Жизненная энергия монады, обеспечивающая длительную, лишенную болезней и несчастных случаев жизнь отдельного человека, стала дробиться и распыляться на альтернативные потоки событий. В одном потоке судьба человека могла сложиться согласно провиденциальному плану и ему удавалось выполнить свою миссию, но в иных пространствах возникли тупиковые рукава, где включались различные погрешности, в отлаженные шестеренки провидения вклинивались  артефакты и, повинуясь законам кармы жизнь либо обрывалась не вовремя, либо складывалась как-то не так. В результате душа человека попадала в нисходящие слои возмездия. Подобный многоальтернативный путь жизни имел несколько последствий. Во-первых физическая жизнь человека значительно укоротилась, поскольку жизненная энергия монады растекалась по рукавам. Во-вторых у воинства Гагтунгра появилось много дополнительной пищи, поскольку, как ты знаешь, пищей для демонов служит гаввах – красная роса, возникающая на изнанке вселенной из негативных эманаций человека – его отрицательных чувств и эмоций, и в наибольшей степени из чувства ужаса, который человек испытывает в момент смерти. А поскольку одна и та же раздробленная душа испытывала этот ужас многократно в разных потоках альтернативного развития событий, то и пищи у демонов появилось несказанно больше. Основной же жизненный стержень человека заметно сократился и об этом косвенно засвидетельствовала библия: как ты знаешь, библейские патриархи жили в 15-20 раз дольше, чем мы. В последствии значительно увеличив силы, демоны смогли все активней проникать и в главный, провиденциальный жизненный стержень, в результате чего он теперь уже ничуть не лучше своих отражений – альтернативных потоков и полностью затерялся среди них. Правда уже много тысячелетий существует определенное равновесие и альтернативные потоки достаточно хорошо изолированы друг от друга – именно поэтому подавляющее число людей на земле понятия не имеют о своих альтернативных существованиях. Впрочем изоляция потоков в настоящее время также под большой угрозой – но об этом мы поговорим чуть позже. Таким образом на сегодняшний день Божественная провиденциальная матрица – цветок Тенгри - в значительной степени демонизирована в Меркабу. В качестве затравочной демонической материальности Гагтунгр использовал звездную пыль и тонкую энергию звезды и макробрамфатуры Антарес – главной цитадели Люцифера. Вот вкратце и все, что я могу сообщить тебе о Меркабе и о причинах возникновения альтернативных событийных потоков…
- Одну минутку, - прервал ее Андрей, у которого по ходу рассказа возникали какие-то новые ассоциации. – Если уж ты так информирована, может, объяснишь, что это за место такое, куда я попал там, на земле?  Откуда там взялся тоннель нуль-транспортировки, потом задержка времени в виде дополнительных фантомов, и зона красных водорослей, где мои товарищи пропали и где я встретил галлюцинаторного духа. И потом, загадочный штурвал, о котором все время говорил Мескалиныч – это то же, что Меркаба или нет? И если это и есть Меркаба, то почему она именно там? Из твоего объяснения я понял, что матрица пространственного локуса не имеет. Или все же имеет? И потом, что это за спящие великаны, о которых говорил Мескалиныч, которые к штурвалу якобы имеют отношение? Я бы может и не обратил на все это внимание, но незадолго до этих событий я с плато напротив скалы наблюдал что-то вроде причудливого миража – именно миража а не видения, поскольку не только я это видел – и там тоже какие-то великаны фигурировали.
- Вернемся к тому, о чем я уже говорила, - терпеливо стала разъяснять Аня. – Не твои друзья, а ты исчез из их измерения и перескочил в альтернативный поток, где их давно уже нет в живых. А что это за район такой, где чертовщина происходит… Если бы по этому маршруту прошел кто-то другой, или ты несколько месяцев назад, то ничего не обнаружил бы – в твоем пространственно-временном потоке эта аномалия сформировалась недавно, и к ее формированию имел отношение тот самый мальчик-двойник. Но об этом чуть позже. Что же касается самой зоны красных водорослей, то это зона отражения законсервированной потенциальной матрицы цивилизации – она выделена особо, поскольку принадлежит иной цивилизации и в настоящее время бездействует. А заблокирована она красными водорослями не случайно – это экран защиты от посторонних вторжений, поскольку бездействующей матрицы не должен касаться никакой артефакт. В этой зоне ( в случае проникновения артефакта) запускается определенный  энергоинформационный механизм, когда в магистральной карме человека оживает энергия альтернативных потоков, тех самых, в сценарии которых этот человек погибает гораздо раньше того момента, в котором он находится в текущем потоке. Эта энергия включает особые системы резонаторов или зеркал – в результате в зону красных водорослей человек не может войти, потому что там его не может быть – в этой зоне он как бы умер. Поэтому в своем магистральном потоке твои друзья проскочили зону водорослей даже ее не заметив: для них ее просто не существовало – а правильнее – их не существовало для этой зоны.
- Но почему я туда угодил? – все не унимался Андрей. – Почему у меня этот механизм не сработал?
- А это связано с твоей особенностью, Андрюша, для объяснения которой я и веду свой длинный разговор. Твой статус определяет корона Меровингов и дает тебе возможность оказаться там, где другие быть не могут. Эта корона очищает все альтернативные потоки твоей жизни, с которыми ты уже имел уникальную возможность пересечься. Повторяю, в любом альтернативном потоке ты жив в данное время относительно абсолютной системы отсчета, а абсолютная система отсчета – это море Вечности, нулевой меридиан.
- Но почему? – не унимался Андрей.
- А вот почему – к этому я должна подойти постепенно, вкратце рассказав историю Наан, ее сына, короля Артура, династии Меровингов и прованского Лангедока – разумеется только те факты, которые имеют отношение к нашей истории, иначе никакого времени не хватит. Давай, прежде чем вернемся к Наан, я отвечу на твои вопросы по поводу великанов и этого специфического места. Так вот, Андрюша, эти великаны – десятиметровые лимурийцы и пятиметровые атланты. Цивилизация первых погибла несколько миллионов лет назад, других – в основном – 850 тысяч лет назад, о чем писала Блаватская. Эти цивилизации погибли – почему и как – особая история, и те великаны, которых ты видел в своем мираже и о которых упоминал Мескалиныч – это законсервированный генофонд будущей цивилизации. Те несколько лимурийцев и атлантов находятся в глубочайшем сомати – лимурийцы около трех миллионов лет, атланты – несколько сот тысяч лет, и когда на земле возникнут необходимые условия, они пробудятся и дадут биологическое начало цивилизации гигантов. Но пока они спят, законсервированные в особом пространственном рукаве, который до недавнего времени не пересекался с тем пространственным потоком, в котором ты прожил свою осознанную жизнь (повторяю, именно осознанную, ибо есть и другие) и по которому ты путешествовал на территории алтайского предгорья. В том пространственном рукаве гигантов пребывает и их законсервированная, не функционирующая матрица цивилизации, которая должна включиться в определенное, неведомое нам время «Ч» и тогда гиганты проснутся. Кстати, этот пространственный рукав есть ничто иное, как пространство Шамбалы, которое иногда открывается для избранных. Но не так давно, в результате нарушения равновесия этот пространственный рукав стал как бы мерцать, а затем сквозить внутрь нашего пространственного потока, и отражение законсервированной матрицы цивилизации гигантов также сквозит туда. Подобное сквожение создает опасность «заражения» матрицы чуждой информоэнергией, и в этом случае не исключено, что гиганты проснутся раньше времени, а существование их на зараженной семенем эйцехоре земле может иметь самые непредсказуемые последствия – какие именно – я сказать не могу. Чтобы избежать «заражения» некие провиденциальные силы поставили что-то вроде защитного круга вокруг этой законсервированной матрицы – зону красных водорослей. Почему она выглядит именно так – я сказать не могу. То же самое, я не могу тебе сказать откуда взялась эта самая чертовщина, которая начала преследовать вас задолго до вхождения в зону красных водорослей и что означают тоннели нуль - транспортировки – скорее всего это как-то связано с кругом защиты. Наверное все это тебе предстоит выяснить самому.
- Скажи, - снова задал вопрос Андрей, - хотя, наверное, это не существенно. Я думал, что если Шамбала и находится в другом измерении, то в наш слой она должна проецироваться на район Гималаев. А тут до Гималаев все же достаточно далеко.
- Шамбала велика, - ответила Аня, - и Гималаи – это просто один из защищенных пунктов стыковки пространства Шамбалы с нашим пространством. Так было предусмотрено очень давно, и помимо гималайской точки «соприкосновения» есть и другие – они также хорошо защищены, но то аномальное место с которым столкнулся ты, возникло неожиданно и неясно, будут ли и в дальнейшем возникать эти мерцания и сквожения пространств друг в друга. Одно известно наверняка: неконтролированное проникновение материальности из одного слоя в другой и есть нарушение Великого Равновесия. К чему это приведет в конечном счете – можно только гадать. Не исключена аннигиляция вещества и возникновение черной дыры.
- Ладно, - сказал Андрей слегка поежившись, - как я понимаю, это всего лишь гипотеза. Мне еще хотелось бы послушать твое объяснение на следующий вопрос. Почему еще до того, как мы вошли в зону красных водорослей, произошли - правда временные - переброски меня с Галиной и Вадика с Володей в разные альтернативные потоки, ведь, как я понимаю, именно это произошло: когда мы с Галей вернулись в лагерь, то не обнаружили ни палаток ни ребят – а на следующий день все восстановилось.
 - Очевидно, - сказала Аня, - мерцание пространств одно в другое происходит в каком-то ореоле вокруг зоны красных водорослей – а внутри зоны - сквожение. А в разных пространствах время течет по-разному, причем точки с разным течением времени могут располагаться достаточно близко друг к другу. Вы с Галей оказались в одном временном потоке, а Вадик с Володей – в другом. Правда к утру потоки вновь синхронизировались (отсюда термин «мерцание») как два одинаковых кадра, и вы вновь оказались вместе. Тогда была лишь временная флуктуация, но сейчас ты угодил в куда более скверную ситуацию – в изолированный альтернативный поток причинности, и вернуться назад будет гораздо труднее, по крайней мере это не нивелируется само по себе. Чтобы ты смог разрешить как эту, так и многие другие проблемы, я все же должна довести свой рассказ до конца, снова вернувшись к истории Наан. Но сперва еще несколько слов о белом цветке или Белой Розе Мира, врученной Наан Христом и имевшем, как я сказала 888 лепестков в противовес демонизированной Меркабе, одно из бесчисленных отражений которой ты видел сам (способность рождать бесчисленные отражения делает ее сходной с голограммой). Белая Роза Мира, лишенная демонического семени должна была внедриться в демонизированную смешанную Меркабу земли, тогда, когда к этому созреют определенные условия, чтобы постепенно ее высветлить. Правда, во времена земной жизни Наан это было невозможно, должны были созреть определенные условия – но когда таковые созреют, я тебе сказать не могу, как и не могу сказать, каким образом должно произойти это внедрение. Зерна зла созревали тысячелетиями, прежде чем прочно обосноваться на земле, длительное время должен был происходить и обратный процесс, семена добра, посеянные Христом, должны были расшатать основы демонизированной Меркабы, прежде чем она была бы способна принять информопакет Белой Розы Мира, не поглотив и не переродив ее недемонизированной материальности. (Аналогично в свое время поступил Гагтунгр сумев внедрить – предварительно подготовив – в природу цветка Тенгри материальность демонической звезды Антарес). Итак, Белая Роза Мира была великим Терафимом, содержавшем в своей природе затравочный кристалл раздемонизации и имела меньшую видимую часть и  гораздо большую – невидимую (физическую и тонкую материальность). Совместно с Наан Роза символизировала Великую диаду. Личной, субъективной стороной этой диады была Наан, олицетворяющая Дхьян когана, демиурга, а безличной – Белая Роза Мира, мировая матрица – и этим двум началам предстояло породить третье – раздемонизированное человечество, избавившееся от проклятого семени эйцехоре. Хотя правильнее наверное не так – добавить еще одно звено в цепочку уже заложенных Великими божественными аватарами, среди которых были и Рама, и Кришна, и Будда, и Заратустра, и Иисус Христос.
На Наан не лежала миссия по созданию новой религии, или демонстрация удивительных чудес, вошедших в историю: у каждого аватара была своя задача, а Наан также являлась аватаром. Одно из главных ее назначений заключалось в том, чтобы основать  династию святых правителей, не имеющих в своем генетическом коде, в своей крови демонического семени эйцехоре. Как сказано в библейском пророчестве, она должна была основать род королей-священников… но об этом немного позже…
- Послушай, - перебил ее Андрей, думавший о своем и слушавший не очень внимательно. – А что было бы, если бы я прошел дальше зоны красных водорослей и добрался до «законсервированной матрицы». Я что, теоретически мог навредить мирозданию – если уж эта матрица так серьезно защищена, а я имею уникальную возможность эту защиту пройти?
- Я не могу сказать о том, что могло произойти, -  произнесла Аня, как-то странно посмотрев на Андрея, - я могу сказать только о том, что было. Не спрашивай о большем, даже простой разговор у моря Вечности, если он задевает некоторые стороны провиденциального плана, может внести опасные погрешности в ткань будущего.
- А что бы я там увидел? – все не унимался Андрей.
- Действующая Меркаба, как и потенциальная матрица цивилизации не имеет какой-то зафиксированной формы, каждый, кто удостоился ее созерцания, видит что-то свое, в зависимости от особенностей его сознания. Возможно, ты увидел бы то, что уже видел в астрале один раз, я, например, видела ее в виде немыслимого металлизированного цветка.
- Знаешь, - сказал Андрей, - мне что-то надоело в этой роще сидеть. Может, дальше пройдемся? Кстати, а что там, за скалами и вообще в глубине этой земли – ни за дюнами ни за рощей ничего не видно.
- Дальше будет все то же самое, - сказала Аня, - море, берег, дюны, сосны, скалы. Так выглядит твое представление о покое, а место это принимает вид, согласно твоему представлению. Можно сказать, что это остров, но если ты будешь идти все время по берегу, то так ничего и не заметишь, а если пройдешь насквозь эту рощу, то снова выйдешь на побережье, но везде будет примерно одно и то же. Выбраться отсюда можно только изменив энергетическое состояние: например исчерпав энергию выхода или через замок Вечности. Что ж, если хочешь, можем прогуляться дальше, правда не обещаю особого разнообразия.
Андрей с Аней поднялись и вернувшись к самой кромке воды, двинулись в сторону причудливых скал.
- Итак, - после некоторого молчания продолжила Аня, - Наан росла и взрослела, неприметная для истории и окружающих, ничем, на первый взгляд не отличаясь от своих сверстников, поскольку о ее необычных способностях не должен был знать никто, и это удалось ей в полной мере. Она совершенно затерялась среди десятков и сотен детей ее окружающих, и даже Варфоломей, постоянно за ней приглядывавший, ничего интересного не смог рассказать про ее детство. По его словам, она была достаточно общительна, играла, шалила, ссорилась и мирилась, как все дети, и даже не была лидером среди своих подруг. Когда пришло время, ее отдали в общеобразовательную школу при Синагоге. Здесь она так же не демонстрировала никаких выдающихся успехов, училась не ровно, и сумела остаться серенькой мышкой, на которую никто не обращал особого внимания. В этом смысле она была полной противоположностью Отцу, который уже в раннем возрасте проявлял поразительную для своих лет ученость, а его обстоятельная беседа с учеными раввинами по вопросам священного писания в раннем возрасте даже описана в Евангелии, хотя о детских его годах там почти ничего не упоминается. Как знать, возможно для нее гораздо труднее было не выделяться из серой массы сверстников, ничем не вызывать их любопытства, и окончательно усыпить бдительность тайной полиции Аны и Кайяфы, которая еще долгие годы после ухода Христа продолжала следить за его ближайшим окружением. Как мы знаем, после смерти Спасителя почти все его сподвижники оказались в центре внимания властей и истории, Наан же даже внешне не отличалась особой красотой, хотя и в дурнушки записать ее было нельзя. Что ж, каждому выпала своя миссия, кто-то обрек себя на преследования, тюрьму и мученическую гибель, задача же Наан была – оставаться как можно дольше живой и продолжить земной род Христа с измененным генетическим кодом, лишенным семени эйцехоре. И еще: она обладала некой прозрачностью для демонического внимания, а отсутствие в ее природе демонизированной кармы уберегало от всяческих болезней и случайностей – так что дело было не только в неприметном поведении и отсутствии каких-то ярких событий в жизни. Именно поэтому она осталась незамеченной Гагтунгром и представителями рода человеческого, вольно или невольно исполняющими его волю, иначе бы и она сама и ее грядущие потомки были неизбежно уничтожены – однако этого не произошло. Эту незаметность, прозрачность для ока дьявола обеспечивал Небесный цветок – Белая Роза Мира, и пока этот цветок принадлежал ей, жизнь Наан не подвергалась внешним опасностям и болезням – но лишь до поры, пока цветок был у нее. Осуществлялось защита благодаря тому, что в альтернативных потоках ее судьбы карма выравнивалась и в разных ее сценариях не возникало ни одного преждевременного фатального исхода, и ни один поток не являлся источником пищи для дьявола.
Увы, подобной «дьяволопрозрачностью», несмотря на просветление генетического кода, не обладали апостолы, которые напротив оказались в сфере пристального внимания Гагтунгра и рано или поздно погибли насильственной смертью – кто на кресте, кто от римского меча. По преданию гибели избежал только Иоанн и прожил очень долгую жизнь. Но по-настоящему незаметной для Гагтунгра оставалась только Наан, благодаря небесному цветку, к тому же большую часть жизни она прожила не в цивилизованном Израиле, оказавшемся в пересечении исторических событий и судеб, а совсем в другом, никому не известном диком краю. Возможно и этот факт оказался причиной того, что Наан совершенно выпала из исторических анналов, хотя, если и не римские летописи – сами по себе достаточно дотошные и пунктуальные – то по крайней мере источники благой вести должны были коснуться всех Христовых родственников и учеников. Хотя не исключено, что источники, содержащие упоминания о Наан, были уничтожены во время первого Никейского собора, созванного императором Константином в 325 году – который, кстати, и провозгласил божественную сущность Иисуса Христа, постановив тем самым, что он не мог иметь семьи и детей. Именно тогда сановные церковники уже пользующиеся благоволением императора и государства, окончательно договорились, что считать каноном, а что – ересью. В результате согласованной хартии большая часть так называемых апокрифов была уничтожена, а до нас дошли только малые крупицы прежде обширной литературы.
В период, когда Наан уже жила у своей бабушки, а мать отправилась на долгие годы с миссионерской деятельностью в Рим, затем в Эфес (по некоторым источникам умерла она в Экс-ан-Провансе во Франции), их скромный дом стал навещать один человек, который известен нам, как Андрей первозванный. Он был не столь яркой личностью, как его брат, Симон Петр, хоть и оказался первым кого Иисус взял себе в ученики, и его жизнь описана не столь подробно, как жизнь Петра и тем более Павла, никогда не видевшего Христа, однако основавшего первую церковь. Так же, как и другие апостолы во время ареста учителя, Андрей был сильно напуган, и не сделал, подобно Петру, даже робкой попытки защитить Спасителя. Мало того, испуг его был настолько силен, что он не присутствовал на казни, боясь разоблачения. В дальнейшем, уже после того, как на всех апостолов – и на него в том числе – сошел Святой дух, который означал раздемонизацию и освобождение от семени эйцехоре, он обрел бесстрашие и всю свою дальнейшую жизнь нес слово Божие в народ, не раз подвергаясь смертельной опасности, и закончив свой путь на кресте. Тем не менее всю жизнь его не отпускали мучительные воспоминания о своей трусости и предательстве. Так же поводом для мук совести было и негласное решение апостолов не признавать Наан за дочь Христа. Основания для того, как им казалось, были довольно веские. Прежде всего сам факт родов остался без свидетелей, поскольку родила Мария свою дочь вдали от людских глаз в оливковой роще. К тому же даже на поздних сроках беременности ее никто из близких не видел, поскольку после вторичного ухода Христа она несколько лет, безумная, бродила в пустынных малолюдных местах. Ко времени ее появления, уже исцеленной, с малолетней дочкой в Копернауме, у бывших учеников Христа была достаточно основательно разработаны основные положения учения и самой фигуры Христовой. Разрозненные высказывания, речи и притчи учителя строго систематизированы, и в этом систематизированном учении непорочность, а вернее - целомудрие Иисуса было объявлено аксиомой, не подлежащей обсуждению. К тому же, хоть слухи о беременности Мариам и дошли до апостолов, явных доказательств тому не последовало, а следовательно можно было убедить себя в том, что это не более, чем слухи и неоправданные подозрения. Когда же Магдалина в полном рассудке объявилась в Копернауме вместе с Наан, и вроде бы факт того, что у Иисуса оказалась дочь – по крайней мере для ближайшего окружения - стал очевиден, то большинство пришло к мнению о том, что положение о целибате учителя для народа лучше всего оставить без изменения: это бы и способствовало увеличению популярности нового учения, и к тому же многие действительно боялись, что власти постараются уничтожить ребенка Спасителя.
Итак, жизнь Наан в доме бабушки шла неприметно, внешне возможно даже скучно, без опасных приключений и случайностей, которые могли бы подвергнуть ее жизнь опасности. О той же богатейшей внутренней жизни дочери планетарного Логоса и о ее регулярных незримых встречах с отцом неизвестно ничего, и даже вездесущий Варфоломей не получил о том никакой информации. Хоть и мог проникать в глубь сознания смертных, разум Наан был для него закрыт в той же степени как был закрыт для Гагтунгра и его воинства.
Теперь я пропускаю весь период отрочества и ранней юности Наан и единственное, о чем можно упомянуть, так это о достаточно частых визитах в дом Марии, матери Иисуса, апостола Андрея и о его дружбе с девочкой: можно предположить, что он не сомневался в том, кто в действительности ее отец.
Когда Наан исполнилось 17 лет, ее дом постигло новое несчастье: умерла Мария – ее бабушка, которая фактически после 5 лет заменила ей мать. Момент ее спокойной величественной кончины подробно описан в Евангелие, Мария действительно умирала спокойно, единственная ее тревога по поводу будущего своей внучки к тому времени была развеяна. Как известно, в Израиле благополучно и относительно безопасно существовать могла только замужняя женщина – и чтобы быть спокойной за будущее Наан (звезды – звездами, а земная жизнь протекала по своим законам), Мария взяла с Андрея обещание, что после ее смерти Андрей возьмет Наан в жены и будет о ней заботиться  до конца дней своих. Женитьба зрелого мужчины на юной девушке была в Израиле весьма распространенным обычаем (Мария сама в прошлом была замужем за пожилым Иосифом), и такой брак считался даже предпочтительнее.
Андрей тяжело решался на этот шаг, и не потому, что Наан не пришлась ему по сердцу (напротив, он был в нее тайно влюблен), но, будучи давнем другом семьи, он привык считать ее кем-то вроде дочери. К тому же его поступок оказался бы сурово осужден другими апостолами, поскольку религиозное подвижничество требовало обета безбрачия, и все они отказались от семей. Их жизнь буквально каждый день подвергалась опасности, и любая серьезная привязанность становилась серьезной помехой самоотверженной деятельности подвижника. К тому же, захватив в заложники жену или детей, власти получали рычаги давления на непоколебимых вестников новой веры. Именно поэтому те из ближайших учеников Христа, которые к тому времени остались в живых, осудили эту женитьбу.
Итак, поскольку Андрей дал обещание Марии, через несколько месяцев после ее смерти, после того как закончился положенный траур, состоялась свадьба Наан из рода Давидова и безродного Андрея Первозванного, на которой присутствовала только родня и не было никого из апостолов. Тогда Андрей сказал Наан, что женится на ней по настоянию бабушки, что всегда привык относиться к ней, как к дочери, что ему чрезвычайно трудно преступить черту и предложил сделать их брак формальным так, чтобы их отношения и впредь оставались отческими. Ведь и ее бабушка была в формальном браке со своим мужем, а рождение Иисуса – результат непорочного зачатья.  Но к тому времени Наан уже полностью осознала свою грядущую миссию перед человечеством и посвятила в эту тайну своего мужа. Она подвела его к плащанице с изображением Спасителя, откуда после продолжительной совместной молитвы появился Иисус в Божественном ореоле, и как когда-то Марии Магдалине, поведал Андрею, какую задачу возложило провидение на его и Наан плечи, что в результате их брака должен быть основан род королей-священников, лишенных демонического начала, присущего всему остальному человечеству. Он поведал тайну раздемонизации будущего ребенка и сообщил о том, что отдаленные потомки этого рода должны в далеком будущем сделать то, что не удалось ему, планетарному Логосу: избавить человечество от демонического присутствия на земле и привести цивилизацию к изначальному провиденциальному пути, которому человечество следовало когда-то, до появления Гагтунгра в пространстве Энрофа. Также он сообщил Андрею (Наан знала об этом и раньше) о том, что первый ребенок грядущей династии должен родиться не в Израиле, но далеко на севере, где сейчас зарождается новый этнос, и указал причины, о которых я поведаю позже. Эта беседа с Учителем окончательно развеяла все сомнения Андрея и он наконец осознал свою истинную особую миссию, отличную от миссии остальных учеников Спасителя.
Итак Андрей и Наан поженились и несмотря на разницу в возрасте, союз их был полноценный и счастливый, скрепленный единой провиденциальной задачей, а еще через несколько месяцев с небольшим торговым караваном молодожены отправились в далекое путешествие. Согласно предначертанию, они должны были добраться до загадочных земель, где обитали древние кочевые племена Скифов, которых не удавалось покорить ни грекам, ни персам, ни даже самому Александру Македонскому. Путь был нелегок, опасен, и если Андрей был опытным путешественником, то Наан путешествовала – а вернее хаотично бродила - только со своей матерью в раннем детстве, а большую часть жизни прожила в доме своей бабушки, никуда не отлучаясь.  Тем не менее она стала решительно готовиться к путешествию, поскольку пришло время исполнить главную миссию ее жизни, и все страхи и сомнения были отброшены. А путь и правда предстоял нелегкий: нужно было пересечь Аравийскую пустыню, перебраться через Кавказские горы, переплыть Понт Евксинский и подняться вверх по руслу Днепра до загадочной скифской земли. Об этом путешествии Андрея Первозванного в скифские земли дошли легенды и до наших дней, хотя ни слова не было сказано о том, что Андрей совершил этот поход вместе с молодой женой. Апостолы по евангельской версии не могли быть женаты.
Никаких подробностей этого многомесячного перехода я не знаю, знаю только что по Днепру они доплыли приблизительно до тех земель, где сейчас расположен Киев, добрались целыми и невредимыми, хотя по тем временам сам по себе подобный поход был чрезвычайно рискованным и далеко не каждый путешественник добирался до цели. Как знать, возможно этот переход изобиловал опасностями и приключениями, но об этом ничего не известно: ни Наан, ни Андрей не вели дневники, а я знаю только то, что поведал мне Варфуша. Он же сам не смог по ряду причин присоединиться к каравану, с которым Наан и Андрей вышли из Израиля, и только много позже, в очередной раз изменив внешность, ему удалось пересечь пустыню, горы и море и обнаружить следы Наан и Андрея.
Не помню, говорила ли я тебе о том, что Варфоломей к тому времени оставался сторонним наблюдателем главных событий на планете, пусть даже и не вошедших в историю – но последствия которых должны были сказаться в далеком будущем. Сделав попытку в свое время спасти Христа, предложив ему свой эликсир бессмертия, он в какой-то мере нарушил равновесие, преступив свой принцип невмешательства, и утратил на продолжительное время даже возможность личного общения с потомками Иисуса. Тем не менее главную свою миссию наблюдателя он продолжал исполнять, поэтому, отыскав Наан и Андрея в новом месте, он поселился никем не узнанный, в образе старого бродяги-отшельника и, не имея возможности личного общения, снова приступил к наблюдению за судьбой молодых супругов. А Наан с Андреем в это время нашли пристанище в небольшом рыбацком поселке среди лесов на берегу Днепра, где к тому времени жили не скифы, как предполагал Андрей (скифы были кочевым народом и могли оказаться где угодно), а люди, предки которых пришли откуда-то с севера, народ совершенно неизвестный в Израиле. Они имели светлую кожу и в основном светлые и ли рыжие волосы, называли себя потомками Овна и по преданию пришли сюда много столетий назад во время великого переселения народов. Они знали только, что когда-то, в незапамятные времена их далекие предки жили на огромном острове в северном океане, затем этот остров постигла какая-то катастрофа, но его жители по большей части успели перебраться на материк. Долгое время они расселялись вдоль побережья северных замерзающих морей, затем был великий исход на юго-восток большей части их соплеменников, причем многие пошли дальше, за Понт Евксинский и Кавказские горы, но дальнейшая их судьба неизвестна. Народ этот придерживался многобожия, они поклонялись природным стихиям и духам предков, главным божеством был Велес, а главным тотемом – овен, который по преданиям изображался на знамени человека-бога, возглавлявшего великое переселение с севера на юг. Варфоломей, который присутствовал на протяжении тысячелетий при всех массовых переселениях, расшифровал мне, что это был за народ и чьими потомками они являлись. Это были потомки ариев-кельтов – белой северной расы, возглавляемой священнослужителями-друидами. За тысячелетие до описываемых событий их народ разделился на две непримиримые партии – партию сторонников женщин-друидесс, исповедовавших лунную религию верховного бога Тора, изображавшегося в виде свирепого быка, которому приносились многочисленные человеческие жертвы и партию друида-мужчины Рамы – богочеловека, прототипа главного героя Рамаяны, считавшегося аватаром Вишну. На знамение его изображался овен – символ чистоты, кротости и смирения. Рама запретил кровавые жертвоприношения и проповедовал Агнихотру – жертвоприношение огня. Чтобы избежать гражданской войны (а у жестоких друидесс было немало поклонников) Рама увел своих сторонников из западной и центральной Европы на юг. Их путь проходил через восточную Европу, среднерусскую возвышенность, Черное и Каспийское моря, Кавказ, территорию современного Ирана, затем – Гималаи и Индостан. Конечным пунктом этого перехода являлся остров Цейлон, завоевание которого описано в Рамаяне, как знаменитое сражение Рамы во главе войска обезьян с воинством демона Раваны, похитившего его супругу Ситу. Считается, что Рама был одним из посвященных, создателей Вед, и там, где проходили арии, возникали очаги ведической культуры. Правда в чистом виде она сохранилась лишь на Индостане, где обосновалась большая часть Ариев во главе с самим Рамой, прожившим очень долгую жизнь. Вскоре на бывшей территории страны Хараппа (жители которой, черные дравидийцы, являлись аборигенами Индостана) возникли многочисленные княжества страны Индия, основатели которой, арии, медленно смешивались с местным темнокожим населением. Именно Рама сделал индийскую культуру и религию ведической, но следы ее видны по всей территории следования этого огромного по тем временам народа. Не все арии дошли до Индостана, многие осели по пути и основали очаги собственной культуры – это и велесовица Западной Руси, и рунические письмена друидов, и странные пиктограммы лиелвардских поясов, которые не так давно носили в странах Прибалтики: в них были зашифрованы древние ведические знания. До нашего времени все эти культуры дошли в сильно измененном виде, по сравнению с первоисточником, так что порой даже трудно найти связь, и тем не менее в древнеславянском языке, на котором записана Велесова книга, немало санскритских слов, и хотя древнерусский Велес мало напоминает ведического Варуну, тем не менее в обоих сквозят черты единого божества. А персидский Заратустра прямо указывает, что его учителем был великий Рама (в парской транскрипции – Иама). Славяне приднепровья также были потомками Ариев, прошедших вместе с Рамой через огромную территорию, но не пожелавших идти дальше, до Индостана. По ведической традиции считалось, что после смерти Рама трансформировался в Яму – божество загробного царства – и в этом глубокий символический смысл: Рама-Яма должен был принять участие в просветлении человеческих душ в посмертие, когда на земле возникнут необходимые условия.
И еще хочется упомянуть один теоретический вопрос. Дело в том, что семитский корень к которому принадлежали Наан и Андрей и Арийский, к которому принадлежал народ Рамы всегда являлись как бы двумя полюсами-противоположностями белой расы, начиная с особенностей письма и обрядности (письмо справа налево и традиции обрезания у семитических народов – письмо слева направо и отсутствие обрезания у Ариев) и кончая религиозным вектором: от Бога к человеку у семитов и от человека через многобожие к Единому у Ариев. Равнодушие к природе  и ее красотам у семитов, и восторженное поклонение природе, особенно в период язычества, у Ариев. Жесткий патриархат у семитов и элементы матриархата у Ариев. Эти противоположности можно дополнить взаимной неприязнью, которая не изжита и по сей день. Таким образом, объединение двух полюсов предполагало устранить взаимную ущербность и породить полноту, имя которой – гармония.
Но вернемся к нашему повествованию. Как я сказала, к тому времени, когда Варфоломей обнаружил Наан и Андрея, они обосновались в небольшом рыбачьем поселке в живописнейшем месте на Днепре (именно в этом месте через много лет будет воздвигнут чудный град Киев – первая столица древней Руси – и это так же глубоко символично) и свободно общались с местным населением на их наречии. Очевидно столь быстрое овладение незнакомым языком подтверждает евангельскую версию о том, что после сошествия Духа Святого малограмотные соратники Христа заговорили на многих языках. О том, почему они остановились именно здесь, и как их приняло местное население, обычно подозрительное, а порой враждебное к чужакам – ничего не известно. Известно только, что к моменту появления в тех краях Варфоломея, Андрей вернулся к своему давнему занятию – рыбной ловле, которым занимались все мужчины поселка, а в свободное время проводил беседы с местными жителями, рассказывая им об Иисусе Христе и его учении. Наан же вплотную занялась целительством – собирала целебные травы, делала тинктуры и настои, и слыла у местного населения могущественной ведуньей-знахаркой. По-видимому к тому времени Наан получила разрешение частично раскрыться, поскольку они покинули Израиль и обратить свои необычные способности на благо людям, поэтому она с энтузиазмом принялась за целительство, хотя совершенно не известно, откуда получила все эти знания.
Отношение местного населения К Наан и Андрею было подобно отношению туземцев к цивилизованным путешественникам, которые сумели доказать свою полезность: возможно немного настороженное, но в целом благожелательное. К тому же они изначально были веротерпимы, поскольку христианские проповеди Андрея воспринимали с любопытством и доверием: вот только сам образ Христа они воспринимали весьма своеобразно, тут же разместив его в своем божественном пантеоне. Кто-то считал его Перуном, кто-то Стрибогом, кто-то сошедшим на землю Ярилом – вот только сам тезис Андрея о том, что Иисус – Единственный Сын Божий был ими не понят. В каждом человеке они видели Божью искру-душу, и каждый человек в их представлении являлся Сыном Божьим – и чем в этом случае отличался Иисус Христос от остальных людей было им не понятно. И тем не менее некоторые христианские идеи, проповедуемые Андреем они восприняли, и это в дальнейшем сказалось на развитие и становлении их религиозных представлений.
Ко времени появления в этих краях Варфоломея, у Наан и Андрея уже родился первенец, которого они назвали Даниилом. Это был чудесный здоровый ребенок, во втором поколении лишенный в своей природе демонического семени Эйцехоре. Что же касается его души – второй необходимой составляющей человеческой природы, то она также была очищена как прижизненными страданиями, доставшимися ему в предыдущем воплощении, так и личным участием Иисуса Христа. Вкратце эту историю можно изложить таким образом: это была душа одного из так называемых разбойников, распятых вместе с Иисусом. Именно того, Десмоса, который был приговорен за убийство римского солдата, хотя убил он его из мести за страшную обиду, то есть в действительности разбойником он не был. Как известно из Евангелия именно к нему, раскаявшемуся были слова Спасителя: «Уже сегодня до захода Солнца будешь со мной в Царствии Небесном». Так и произошло, душа Десмоса после смерти тела спустилась вместе с Христом в ад, где она прошла быстрое очищение за грех хоть и оправданного, но все же убийства – этого кармического воздаяния не мог отменить даже Спаситель. Позже вместе с ним душа Десмоса совершила полет на Орион, где окончательно очистилась в тонкой энергии бездемонической брамфатуры. Душа именно этого человека, принявшего крестные муки по правую руку от Иисуса воплотилась в дальнейшем в сыне Наан и Андрея - внуке Иисуса из Назарета. И это не все, - Аня посмотрела в упор в глаза Андрея. Теперь эта душа пребывает в тебе, Андрюша!
Если бы Андрей находился в обычном земном состоянии, то наверное бы вздрогнул – подобного поворота Аниного рассказа он все же не ожидал: один из трех разбойников, фигурировавших в Евангелии! Варавва отпущен, Гестас – он, кажется так и остался ожесточен и Десмос, сказавший несколько слов Иисусу, хотя сам находился в таком же положении. А в довершении еще и внук Иисуса Христа! Не слишком ли много?
- В это как-то трудно верится, - сказал Андрей, когда Аня замолчала. – Откуда такая достоверная информация? У меня, правда всегда было чувство, когда я читал сцену Голгофы, что это место каким-то образом для меня узнаваемо. Это были даже не картинки, так смутные ощущения, я им особо никогда не доверял, но потом этому пришло объяснение. Одна женщина ясновидящая, с которой у меня был роман, видела картинки о том, что моя душа действительно присутствовала на Голгофе во время казни Иисуса Христа. Правда присутствовала она не в образе раскаявшегося разбойника, а в теле какого-то неизвестного раба или каторжника самаритянина. Он вместе с группой других рабов проходил мимо Голгофы во время казни (они добывали гравий в соседнем карьере), и надзиратель распорядился остановиться и посмотреть на казнь – наверное в назидательных целях, чтобы поглядели, чем заканчивают бунтари и смутьяны. И этот раб был болен чем-то вроде чахотки – в последней стадии. Так получилось, что он упал и умер в момент, когда умер и сам Христос и Христос забрал его душу. А потом на его могиле (его закопали тут же у дороги) роза что ли выросла. Тут действительно есть параллель – и роза, и душу с собой взял – вот только люди разные. Кстати, а у тебя откуда эта версия?
- Все, что я тебе рассказываю, в свое время передал мне Варфуша, - продолжила Аня. – А все, что он рассказал, он видел собственными глазами. А что касается судеб бесплотных душ, то для него, существа иного измерения, который столько лет находился в пространстве земли, отслеживание их путей гораздо более легкая задача, чем наблюдение за перемещением плотных тел, где он должен был пользоваться ограниченным земным зрением. Для прослеживания же путей тонкоматериальных, духовных объектов ему не надо находиться в том  же месте и времени, их он может наблюдать духовным зрением, которое для него куда более естественно, чем земное.
- Это, - сказал Андрей, - я и сам знаю, это из эзотерического ликбеза.
- А зачем же ты спрашиваешь?
- Наверное чтобы убедиться, откуда информация. Я-то обо всем этом ничего не знал, хотя некоторые свои воплощения просмотрел достаточно подробно.
- Придет время, - сказала Аня, когда ты сможешь просмотреть и эти свои воплощения. Все осуществляется согласно провиденциальному плану – с топтанием на месте, проработками и откатами, которые обеспечивает нам наша карма. Что же касается картинок твоей знакомой, то она возможно действительно увидела сцену, которая имело место во время казни Христа, только это не имеет прямого отношения к твоей душе. У души этого самаритянина была своя дорога. А что касается выводов – это уже отсебятина. Ты должен знать – иногда некие силы целенаправленно сводят двух людей для того, чтобы один из них (а иногда и оба) наводил тень на плетень и нарушал провиденциальные планы. И не потому, что он какой-то осознанный дьяволопоклонник – у дьявола много орудий для этого, и большая часть таких человекоорудий не подозревает о своей миссии. Когда-то, Андрюша, и ты был таким орудием, хотя Господне провидение имела на предмет твоей души совсем другие планы. Сейчас же снова все обострилось, но уже с совсем другой, неожиданной стороны. Но вернемся к нашей истории.
К этому времени Андрей с Аней дошли до скалистой части побережья, которая сменила песчаные дюны. Скала отвесно обрывалась в море, оставляя узкую полоску песчаного берега, по которой, впрочем, можно было без труда пройти, не замочив ног. Андрей с Аней прошли немного вперед, а затем снова уселись близь широкой расщелины в скале, и Аня продолжила свой рассказ.
- Итак, Наан, Андрей и их сын Даниил прожили в мире и согласии в рыбацком поселке на Днепре вплоть до семнадцатилетия Даниила, когда судьба внесла в их жизнь дальнейшие коррективы…
- Подожди, - перебил ее Андрей а у них что, больше детей не появилось?
- Нет.
- Но ведь по логике вещей они должны были произвести на свет как можно больше детей, чтобы количество людей, лишенных, как ты выражаешься, демонического семени эйцехоре, росло в геометрической прогрессии, дабы заменить со временем испорченное человечество. Если в этом было единственное предназначение Наан, то детей должно было быть много, тем более в то время, когда существовала такая высокая детская смертность! Где гарантия, что один единственный ребенок доживет до детородного возраста и обзаведется потомством!
- Все верно, - сказала Аня, - следуя здравому смыслу и традициям того времени, детей должно было быть как можно больше, и тем не менее ребенок родился всего один. Дело в том, что Наан и Андрею необходимо было не только биологически воспроизвести ребенка, но и нейтрализовать энергию карросы Дингры, множительницы людской плоти, без которой не рождается ни один человек на земле, и только благодаря нейтрализации генетический код ребенка терял демоническое семя эйцехоре. Такая энергия, способная нарушить непременный порядок, могла возникнуть лишь при совместном магическом усилии отца и матери, и после ее запечатления в ребенке в виде информопакета, Наан и Андрей лишались возможности генерировать ее повторно. Это был первый прецедент без личного вмешательства планетарного Логоса, и после его осуществления Наан и Андрей уже не могли иметь детей – как раздемонизированных, так и обычных. Это была с одной стороны плата за нарушение кармического закона, контролируемого Гагтунгром, а с другой стороны, обеспечивала гарантированную неуязвимость как от случайностей, которые в действительности являются невидимыми кармическими следствиями, так и от целенаправленного воздействия темных сил. К сожалению, передача этой энергии Даниилу в значительной степени снимала неуязвимость с самой Наан, которой до рождения ребенка не приходилось прикладывать никаких мистических усилий, чтобы избежать целенаправленных атак Гагтунгра. А ведь дьявол был в первую очередь заинтересован в том, чтобы этот росток новой расы был уничтожен прежде, чем разрастется и будет представлять для него серьезную опасность. И тем не менее Наан оставалась жива, невредима и обладала совершенным здоровьем (раздемонизация предполагает к тому же полное отсутствие болезней). Увы, с момента рождения сына ее неуязвимость нарушилась, поскольку большая часть этой неуязвимости перешла к сыну (как непосредственно, так и в форме Небесного цветка) а значит не было уже ни гарантированного здоровья, ни гарантированного долголетия, ни защиты от всяких непредвиденных случайностей.
- Послушай, - сказал Андрей внимательно слушавший ее объяснения. Но если от родителей к ребенку уходит вся сила, гарантирующая раздемонизацию, и эта сила способна раздемонизировать только одного ребенка, то получается, что и у Даниила в дальнейшем мог быть только один ребенок, которому он передавал свою силу, а тот – так же только одному. Но тогда получается, даже если всем дальнейшим отпрыскам гарантировано совершенное здоровье и полная неуязвимость (да и то только до появления потомка) – вся родовая цепочка будет в единственном экземпляре! Тогда ни о каком увеличении раздемонизированного рода не может быть и речи, и о каком тогда очищении человечества от семени эйцехоре можно говорить?
- Дело в том, – сказала Аня, - что самое трудное было сдвинуть камень с места, и это сделали Наан с Андреем. Суммарный заряд раздемонизации доставшийся Даниилу от Наан и Андрея, которые осознанно оголили свою ауру и многократно ослабили ее защиту, был настолько силен, что Даниил, не лишая себя в значительной степени защиты, мог передать свою силу уже нескольким потомкам. Если же учесть, что и супруга его должна была быть безэйцехорна и способна передать свою силу потомству, то вместе они могли произвести на свет уже несколько очищенных детей и при этом не погибнуть сами.
- Стоп, - тут Андрей положил Ане ладонь на предплечье, словно поймав ее на явной нестыковке фактов. – Если Даниил был единственным раздемонизированным ребенком своих родителей и мог передавать свой чистый ген только по рецесиву, то для того чтобы потомство его было так же раздемонизированно, он должен был жениться на еще одной безэйцехорной женщине. Но ее же просто не существовало в природе. Ведь не от матери же своей…
- Конечно нет, - улыбнулась Аня, - дело в том, что Даниил был не единственным  чистым человеком, даже если исключить из этого списка его мать и апостолов. Иисус Христос был основателем семитского безэйцехорного рода, но был и другой, более древний, арийский. Основателем его являлись друид Рама и его божественная супруга Сита.
- Тот самый? – впрочем Андрей понимал, что уточнения излишни.
- Разумеется, - кивнула головой Аня, - Рамаяна изобразила его чисто индусским персонажем, но ведь не случайно везде подчеркивалась белизна его кожи. Вторая половина его жизни действительно прошла в Индии, но родился он в центральной Европе, задолго до Христа, Будды и даже Кришны, и подобно всем названным мессиям он являлся аватаром Планетарного Логоса.
- Значит Иисус не первый начал раздемонизацию человеческой природы?
- Отнюдь, просто я не хотела забегать вперед. Этот процесс должен был осуществляться параллельно в обеих ветвях белой расы – арийской и семитской и на определенном историческом этапе два этих тоненьких ручейка должны были объединиться, чтобы дать начало мощной реке. Потому-то Наан с Андреем и направились в «Скифию». Даниилу предстояло полюбить, жениться и меть детей от ариянки – а вернее славянки. Именно так стали называть себя потомки древних Ариев, которые не дошли с Рамой до Индостана и образовали поселения практикующих Агнихотру в восточной Европе – в основном на территории будущей Руси. И не просто от ариянки. Он должен был отыскать одну из отдаленных потомков Рамы и Ситы – такую же свободную от демонического семени, как и он сам.
- Ну, и как же он собирался ее разыскивать, на ней что, знак какой-то особый был? Вряд ли кто способен вести свою родословную на протяжении нескольких тысяч лет. Наверняка все эти потомки затерялись, если в истории о них ничего не говорится. Рама же, кажется, примерно пять тысяч лет назад жил, то есть за три тысячи лет до рождества Христова.
- Знак был… - внимательно посмотрела на него Аня. – Но об этом позже.
- Да, кстати, - все не унимался Андрей. – Ты говорила, мол для того, чтобы в далеком будущем сложилась возможность раздемонизации человечества должны были слиться две раздемонизированные ветви белой расы. А как же насчет других рас – желтой, черной и красной?
- Каждая раса имеет свою мистерию, - уклончиво ответила Аня. – Мы с тобой вовлечены в мистерию белой расы и доселе скрытые ее подробности я тебе излагаю. О том, какая мистерия складывается в других расах я не знаю, можно предположить, что  будущий центр распространения раздемонизированной Розы Мира приходится на белую расу потому что она была последней, достигшей пика могущества на Земле. Другие расы уже прошли пик своего могущества: сначала желтая, затем  - красная, наконец – черная. Но возможно я и ошибаюсь, возможно грядущая интегральная мистерия всех четырех рас произойдет позже. Теперь я снова хочу вернуться к Небесному цветку Иисуса и плащанице, которая хранилась у Наан. Я уже говорила, что белая роза Христа, материализованная из звездной пыли Ориона давала его владельцу гарантию чистоты от демонической материальности. Сам факт безэйцехорного рождения  еще не гарантировал полной свободы от демонического внедрения в дальнейшем: раздемонизированному отпрыску все же предстояло жить на земле среди обычных людей, их демонизированной кармы и демонических энергий – а значит и постоянно подвергаться воздействиям. Небесный цветок был своего рода экраном, терафимом, создающим уникальное для земли защитное поле, которое делало владельца не только неуязвимым, но и невидимым для дьявола. До рождения Даниила такой защитой обладала только Наан, и частично Андрей, поскольку был рядом, но после рождения Даниила цветок со всеми необходимыми ритуалами перешел к нему, и уже Даниил стал неуязвим и невидим для дьявола. Его же мать и отец с этого времени были защищены лишь частично, но и этой защиты хватило на то, чтобы они в мире и благополучии прожили до семнадцатилетия Даниила, и подробности их жизни, заполненной упорным трудом, любовью, состраданием и самоотверженной помощью ближним и дальним я упускаю, иначе мой рассказ будет слишком долгим.
Когда Даниилу исполнилось семнадцать лет в их семье произошло страшное несчастье: Наан, которой не было и сорока, впервые в жизни заболела, при этом – смертельной скоротечной чахоткой, заразившись от одного из своих многочисленных пациентов, и сгорела в течение нескольких недель. Все усилия Андрея и Даниила по ее спасению оказались тщетными – организм дочери Христа большую часть жизни находившийся под защитой Небесного Цветка утратил эффективную иммунную систему, и как только в защите появилась брешь, демоническая энергия, проявившая себя как туберкулезная палочка, устремилась в эту брешь, и жизнь Наан трагически оборвалась. Та, которая долгие годы спасала других, не сумела спасти себя. Через три дня, согласно обычаям славянского племени, она с великой скорбью сотен людей была сожжена и по ее просьбе пепел бросили в Днепр, осветлив бездемонической материальностью приднепровские земли. Эти земли много лет спустя назовутся Русью. Такое захоронение, не свойственное семитским традициям, но распространенное у потомков Ариев, имело мистериальное отношение к посмертию души Наан, о чем я расскажу немного позже.
После смерти Наан Андрей, уже будучи в весьма преклонном возрасте, вдруг почувствовал, что ему больше нечего делать в краю, который израильтяне называли Скифией. И дело даже не в том, что ему очень тяжело было оставаться там, где все напоминало о любимой жене. К сожалению вся его продолжительная миссионерская деятельность оказалась не столь успешной в здешних краях, как на Ближнем востоке. Славяне в ту эпоху были мало восприимчивы к идеям раннего христианства, хоть и относились с великим почтением к цивилизованному ученому Андрею, но все его проповеди, как очевидно и положено полудиким племенам, воспринимали по-своему. Дети природы, солнцепоклонники, видевшие за каждым кустом, каждым пнем темного или светлого духа, они давно растеряли все утонченные эзотерические идеи эпохи великого исхода Рамы, и исповедовали своеобразный славянский шаманизм, который тем не менее содержал в себе отголоски раннего арийского брахманизма. Андрею, с его суровым аскетическим отношением к природе, так и не удалось внушить им единобожия: они не смогли воспринять идею Троицы и Единого Бога в трех ликах, и тем не менее и Иисуса, и Саваофа, и Духа Святого в образе голубя легко включили в свой пантеон, переименовав их на свой манер. Саваоф стал Стрибогом, Иисус – Велесом, а Святой Дух где-то фигурировал, как горлица, а где-то как вселенская утица. Много позже память о кроткой самоотверженной целительнице Наан также канонизировала ее в одну из божеств славянского пантеона, превратив в Навну, владычицу славянского нижнего мира прошлого – Нави.
Образ же самого Андрея с его склонностью к апокалиптическим предсказаниям грядущего постепенно трансформировался в громовержца Илью-пророка – божество, ведавшее верхним царством будущего. Образы эти, много позже, когда у славян снова появилась  забытая со времен Рамы письменность, вошли в Голубиную книгу. Туда же в совершенно видоизмененном виде вошло немало философских идей, принятых славянами от Андрея, вперемешку с обрывками ведического мировоззрения Рамы.
Так что миссия Андрея Первозванного на славянских землях осуществилась совсем не так, как он это себе представлял: в христианство славяне той эпохи так и не были обращены. Тем не менее деятельность первого апостола привела к общему смягчению нравов: постепенно изжило себя многоженство, отзвуки которого еще долгое время проявлялись в свальном грехе ночи на Ивана Купалу. Прекратились жертвоприношения животных (человеческие жертвы отменил еще Рама), его заменило причастие хлебом и медом (вина древние славяне не знали), которые после трапезы символически бросались в огонь жертвенника.
Итак Андрей почувствовал, что миссия его в славянских землях закончена и остатки своих дней он должен посвятить распространению учения Христа на цивилизованном Ближнем востоке, который оказался куда более восприимчив к идеям новой религии, чем языческое славянство. Однажды в вещем сне Андрею было сообщено, что он должен идти во Фракию и основать там первую христианскую церковь, где впоследствии возникнет великий город, первый центр христианской религии. Как известно, именно там, два века спустя был воздвигнут великий Константинополь, столица грядущей христианской цивилизации, а гораздо позже, на месте рыбацкого поселка на Днепре, где жил и проповедовал первый ученик Христа, возник Киев, столица киевской Руси, где тысячелетие спустя Владимир Красно Солнышко впервые крестил Русь в Византийское православие. Таким образом через тысячу лет осуществилась мистериальная связь деятельности Андрея: Константинополь – Киев, поскольку именно из Константинополя служба православия перекочевала в Киев.
Таким образом, вскоре после ухода Наан Андрей стал собираться в путешествие на Ближний восток, где не был около двадцати лет. Несмотря на преклонные годы, он был еще достаточно крепок – и тут Даниил, вопреки воле отца категорически отказался идти с ним, заявив, что ему тоже был вещий сон, и его миссия – двигаться на север, где он должен встретить свою суженную. Он не ведал еще о том, что девушка эта будет отдаленным потомком Рамы и Ситы: все детали этой мистерии выявились гораздо позже из отдельных фрагментов видений потомков Христа и Рамы, родоначальники же этого рода – Наан, Андрей и Даниил руководствовались в своем выборе пути только смутным наитием или вещими снами, не ведая всех хитросплетений провиденциального пути. Андрей был непреклонен, но и Даниил впервые категорически отказался подчиняться отцу. Как знать, чем бы закончилось это противостояние, если бы им обоим не был явлен голос Наан, который примирил оба выбора, после чего Андрей простился с сыном, благословил его на выполнение не совсем ясной миссии, и на следующее утро отправился в путь. До своей родины, Израиля, он так и не добрался, миссионерская деятельность привела его во Фракию, где он основал первую христианскую церковь, а позже, в разгар борьбы с христианством, был схвачен римскими солдатами и распят на кресте подобно Спасителю. Крест, как известно, достался ему иной формы, и именно этот косой крест позже был запечатлен на Андреевском стяге – знамени российского флота, а сам Андрей объявлен хранителем земли русской, хотя нигде в Евангелие не упоминалось о его путешествии и жизни в землях будущей Руси. О посмертном пути его духа я вкратце расскажу немного позже.
Вскоре покинул место гибели своей матери и Даниил, ведь согласно ее предсмертной воле, в этом краю не осталось даже ее могилы. Из немногих вещей, которые он взял с собой, следует отметить две чудесных реликвии: плащаница с изображением Христа и белая невянущая роза матери, которую он всегда носил в кожаном мешочке под сердцем, не снимая даже во время купания. Неведомая сила влекла его на север, хотя всех деталей своей будущей миссии он так и не знал – все открылось ему гораздо позже, в конце жизни. Таковы были правила провиденциального пути: человек, на которого высшие силы возлагали миссию, не получал ясного разъяснения этой миссии, она проявлялась постепенно, как награда, по мере полуслепого нащупывания единственно правильного пути. Лишь к концу жизни в случае удачного исполнения провиденциальной воли у человека-родомысла складывалась полная картина божественной задачи, да и то не всегда. Возможно из-за несовершенства моего изложения у тебя сложилось впечатление, что Наан и Андрей и Даниил действовали по ясному плану, в действительности же этого не было, возникали лишь смутные наития, символические видения, которые можно было трактовать по-разному, и зов неведомой силы. Но он так же ничего не объяснял, а во всех видениях и вещих снах Даниил не получал никаких детальных инструкций, которые могли бы повлиять на его свободу выбора, тем самым нарушив Великое равновесие. Иногда во снах к нему являлся Иисус, и как при жизни изъяснялся туманными притчами. Одной из этих притч была странная, казалось бы бессмысленная история о любви соловья и розы на берегу большого северного озера, при этом, что естественно для сна, рассказ его сопровождался видимыми образами. Никаких деталей и объяснений Даниил после этого вещего сна не вспомнил, но неведомо почему этот сон стал его путеводной звездой, которая влекла на север. Опуская детали путешествия, укажу, что он поднялся до истоков Днепра, выбрался к озеру Ильмень, долго плыл по Волхову и спустя много месяцев очутился на берегу огромной, как море, Ладоги.
К тому времени установились дивные белые ночи, о существовании и красоте которых южанин Даниил даже не подозревал, и к своему удивлению, впервые выйдя к озеру, Даниил сразу узнал это место, хоть никогда прежде там не бывал. Именно это место он видел во сне, и в этом краю загадочный соловей сидел на огромной белой розе и пел свою нескончаемую песнь о любви (ничего больше из этого сна Даниил не запомнил), хотя никакие розы в естественных условиях на широте Ладожского озера не росли, уступив место скромному шиповнику. Вскоре появился и соловей со своей песней любви, а вслед за ним – прекрасная белокурая амазонка, голос которой Даниил услышал еще из прибрежной рощи. Особа, исполняющая эту песню, белокурая юная славянка, была столь же очаровательна, сколь загадочна, на ее плечах и руках сидели маленькие певчие птички: жаворонки, щеглы, певчие дрозды и даже соловьи, которых, как известно, никогда никому не удавалось приручить – и, как казалось Даниилу, подпевают прекрасной незнакомке, словно маленький оркестр. Язык, на котором пела девушка очень напоминал диалект восточных славян, среди которых Даниил вырос, и в то же время многие слова узнавались с трудом. Повинуясь неведомому порыву, юноша шагнул навстречу незнакомке и протянул ей то, что берег все эти годы пуще зеницы ока, и до сего момента даже никому из посторонних не показывал – свою белую розу из звездной пыли Ориона, когда-то врученную его матери Спасителем. И в этот момент с плеча девушки сорвалась маленькая невзрачная птичка, соловей, уселась на розу в вытянутой руке Даниила, и еще пуще разразилась руладами чоков и свистов, словно бы продолжив пение девушки, которая в момент появления Даниила от неожиданности смущенно замолчала.
- Надо же, - улыбнулся Андрей, - как у нас с тобой. Правда у нас, увы, не на земле, а следовательно с точки зрения чувственной стороны – неполноценно. Тоже на берегу, тоже, можно сказать белые ночи, поскольку солнца здесь никогда не бывает, и тоже я вышел на твой голос, который мне показался божественным. Потом, уже в дневном сознании я строки твой песни дописал и вышло прекрасное стихотворение. – Он уже вошел во вкус Аниного повествования и совсем забыл, зачем она все это рассказывает. Казалось, апокрифическая история потомков Христа не имеет никакого отношения к его нынешним проблемам, что поначалу Андрея очень раздражало. Он боялся что вот-вот закончится энергия выхода и он так и не узнает, как выпутываться из создавшегося положения, однако сейчас его это почему-то перестало беспокоить.
- Мало того, - ответила Аня нежной улыбкой на улыбку Андрея, - если перевести слова ее песни на современный русский, то получится что-то очень похожее на твои строки «Помнишь из детства света пургу, мальчик и девочка на берегу…». Ты не сочинил их, Андрюша, ты почувствовал и вызвал из тьмы веков то, что существовало извечно и облек это в форму современной поэзии…
- Ты хочешь сказать… - мелькнула в сознании Андрея догадка.
- Я хочу сказать, что тогда, около двух тысяч лет назад мы встретились на земле впервые. Та душа, которая в астральном одеянии стоит перед тобой, была в те годы облачена в земные покровы той самой белокурой девушки, которая так поразила слух и взор Даниила. Ну а о том, что его душа пребывает ныне в тебе, я уже говорила.
- Значит, вот с каких времен это идет, - пробормотал Андрей, - нечто подобное я и предполагал.
- Итак, - продолжила свою историю Аня, - соловей продлил песню девушки на белой розе Даниила, и он подумал в этот момент, что и этот соловей и роза - все как в его загадочном сне. А значит и встреча не случайна, и эта белокурая девушка – его суженная, ради которой он бросил отца и отправился, повинуясь неясному зову, в опасное путешествие на север. (Даниил тогда еще не знал, что его раздемонизированная природа в сочетании с аурой Небесного цветка надежно оберегают его от всех превратностей пути, и что бы ни происходило вокруг, он в любой ситуации будет находиться словно бы в ореоле безопасности). Предположение Андрея, о том, что он нашел ту, ради которой отправился в путешествие, подтверждали и птицы, окружавшие девушку. Даниил обладал той же врожденной способностью – даже самая пугливая птица не боялась его, и когда он уходил в лес, за ним всегда увивалась стайка разношерстной пернатой братии, когда же он останавливался, они радостно усаживались на его голове и плечах, разражаясь радостным пением. Подобное отсутствие страха и настороженности к Даниилу испытывали не только птицы, но и люди, и дикие звери, поэтому встреча на лесной тропинке медведя или рыси не грозило Даниилу ничем, кроме задержки в пути, поскольку животные начинали к нему ластиться и требовать, чтобы он почесал им за ухом, а так же очень любили звук его голоса. Тем же свойством обладала и его мать: раненые и больные звери нередко приходили к ней за помощью, словно к древнему доктору Айболиту. В меньшей степени этим же свойством обладал и Андрей, но его животные просто не боялись – возможно ему не хватало сердечности. Даниил давно привык к этой своей особенности, не зная толком ее истинной причины, словно бы излучая вокруг себя энергию симпатии и любви, его больше удивляло то, что подобным свойством не обладают другие люди, ведь ему для всеобщей симпатии не требовалось прилагать никаких усилий. А теперь он встретил девушку, от которой исходила та же аура, вокруг которой в счастливом восторге вились певчие птицы, и возможно именно поэтому, забыв о том, что неувядающий белый цветок его главная реликвия, он не задумываясь протянул его прекрасной незнакомке и сделал это впервые в жизни.
Тогда заговорила девушка, и хотя ее язык несколько отличался от того славянского наречия, на котором разговаривал Даниил (на родном для ее матери и отца арамейском он почти никогда не разговаривал), тем не менее оба языка были похожи друг на друга, как русский и украинский. Девушка не испытывая ни страха, ни тревоги (а ведь встреча в пустынном месте незнакомого путника в те тревожные времена не всегда была безопасной), сказала Даниилу, что цветок этот, насколько она понимает, нездешний и необычный. Скорее всего он чрезвычайно дорог путнику, поэтому она не может принять столь драгоценный подарок, тем более между этим цветком и незнакомцем ощущается таинственная связь. Даниил же, хоть и осознавал, что – безумие отдавать эту семейную реликвию не просто в чужие руки, а можно сказать случайной встречной, тем не менее не привык менять решения. Он ответил, что песня, им услышанная, словно бы о нем, и голос, ее исполнявший, столь же бесценен, как и этот дивный невянущий цветок. Так что это вполне справедливый обмен – бесценное на бесценное. На это девушка странным голосом ответила, что бесценная семейная реликвия бесценна только для членов семьи, ее же вокальный дар – такая же семейная реликвия. Им владела и ее мать, и ее бабка, и его никому нельзя передать – тем не менее каждый может им любоваться. Так же и этот цветок – его нельзя передать в чужие руки, в чужих руках он погибнет, но можно сделать так, что этот цветок будет ласкать взоры людей, и дарить глазу чувство прекрасного, как дарит чувство прекрасного уху ее пение.
Даниил был удивлен этим речам и спросил, откуда девушка знает, что этот цветок необычен и неувядаем. Девушка поведала, что незадолго до их встречи видела вещий сон о розе и соловье, из которого поняла, что этот цветок необычен, и что ее семейный дар и реликвия должны каким-то образом объединиться с другим семейным даром, прибывшим из далеких земель. В результате этого символического объединения, как стало ясно из сна, по всей земле расцвели цветы и агнцы лежали рядом со львами, и тревожные тени навсегда покинули планету. Даниил был поражен подобным совпадением и сказал, что и ему хорошо известно место, где они встретились, и что прекрасная незнакомка также давно ему знакома, хоть он никогда здесь не был и раньше ее не встречал, и что он так же, как незнакомка обладает даром притягивать животных и располагать людей. Этим самым подтверждается загадочная связь их судеб. Затем смутившись, он признался, что отправиться в многомесячный путь его заставили вещие сны, и пусть она не сочтет его сумасшедшим, но сны его всегда рано или поздно сбываются. Цель его путешествия, как это ни глупо с точки зрения здравого смысла, поиски единственной суженой, хотя в мире так много девушек, и что греха таить, в последнее время они обращают на него, Даниила пристальное внимание. Как ни странно, это недвусмысленное признание чужестранца, говорящего на другом наречии и совсем не похожего внешне на ее соплеменников, не вызвало у девушки ни смущения, ни подозрения в коварстве. Хоть сама она не казалась ветреной, однако же сказала, что также видит вещие сны, и также предвидела эту необычную встречу с человеком, который хоть и пришел издалека, тем не менее кажется ей давно знакомым, почти как братом, и что она уже несколько лет всячески избегает ухаживания местных парней. Очевидно именно ради сегодняшнего дня…
Аня на некоторое время замолчала, задумчиво глядя в морскую даль:
- Думаю, Андрюша, ты когда-нибудь и сам сможешь досмотреть историю этой внезапно возникшей любви, это ведь наши души, и станешь свидетелем прекрасной романтической истории двух любящих сердец, хоть в этой истории ты и не найдешь трагизма шекспировских сюжетов с непременными двумя окровавленными трупами в конце пьесы. Нет, они прожили долгую счастливую жизнь и умерли в один день. Но я снова перехожу к краткому описанию этой истории, иначе никогда ее не закончу. В скором времени Даниил и девушка, которую звали Лета, поженились по обрядам местного племени. Таким образом произошло незаметное для истории, но чрезвычайно важное для метаистории событие. Наконец произошло соединение двух раздемонизированных цепочек, двух родов – ариев и семитов, Рамы и Христа, которые были двумя аватарами одного планетарного Логоса. Лета уже пару лет жила одна, ее отец и мать отправились на лодке по Ладоге и не вернулись, угодив в бурю. Подобно матери Даниила, Лета была знахаркой, как и все женщины ее рода – способность которая обнаружилась в этом генеалогическом древе с незапамятных времен. Так же с незапамятных времен дошла до нее и легенда о том, что ее род ведет начало от какого-то великого вождя-полубога Рамы, который с огромным войском прошел через эти земли дальше на юг. А народ, вождем которого был Рама, являлся предком ее, Леты народа. Этим царственным родством и объясняются те необычные свойства, которыми обладали все женщины-прародительницы Леты, поскольку Рама сам являлся великим чудотворцем и целителем. Одним из этих необычных свойств, передававшихся по наследству, помимо дара целительства, был волшебный голос, которой в полной мере достался и Лете. Голос этот был не только чудо, как хорош, он завораживал мужчин, животных и птиц, и даже самый закоренелый преступник, услышав пение Леты, смягчался сердцем и не мог причинить ей никакого вреда. К тому же, о чем Лета ни пела (песни она легко выдумывала сама), все так или иначе сбывалось, словно этот голос имел свойство ткать полотно судьбы людей, так или иначе связанных с девушкой. Лета хорошо знала это свое свойство и очень внимательно следила за тем, чтобы ее песенные пожелания несли лишь положительный заряд, поскольку и произнесенное в сердцах могло причинить вред тому, кому это предназначалось. Но поскольку Лета любила окружающий мир со всей юной непосредственностью, то и жители ее поселка процветали и благоденствовали. Правда этот дар имел печальное исключение – он не смог спасти ее отца и мать, и о причине я скажу чуть позже.
Теперь вкратце остановлюсь на том роде Ариев-славян, откуда происходила жена Даниила и об их родовых особенностях, правда это будет уже совсем короткая схема. Итак, около пяти тысяч лет назад в центральной и западной Европе жил белокожий, светловолосый  тогда еще не разделенный народ Ариев, великим сыном которого был посвященный друид Рама, - один из первых аватаров планетарного Логоса, подобно Иисусу Христу у семитского этноса. Как ты помнишь, он восстал против кровавого религиозного культа лунной богини, и дыбы избежать кровопролития гражданской войны, был вынужден увести своих сторонников через восточную Европу и Азию в Индостан. Именно от него и его божественной супруги Ситы возник род раздемонизированных людей – задолго до появления безэйцехорных потомков Христа. Трудно сказать, каким образом потомков этого рода из Индостана вновь занесло на север, тем не менее белокожие светловолосые потомки Рамы через тысячелетия вновь оказались в северных краях. Провидению было угодно, чтобы две веточки, два раздемонизированных рода, основанных планетарным Логосом, незаметно для истории встретились около холодного северного озера, но именно после слияния этих двух ветвей белой расы процесс раздемонизации перешел в новую фазу с явными психологическими переменами в ноосфере человеческой цивилизации. Отмечу еще одно различие в обеих раздемонизированных ветвях белой расы. Чудесные свойства в явном виде в линии потомков Рамы передавались по женской линии, мужчины же, носители крови Рамы не обладали. В роду же Христа – напротив, таким носителем оказался мужчина, и после слияния обеих ветвей потомки Даниила и Леты носили в себе чудесные свойства  уже и по мужской и женской линиям. Правда при смешанных браках с обычным человеком, чудесные свойства потомка уходили в скрытое, свернутое состояние, вновь проявляясь в ребенке от брака двух супругов с измененным генетическим кодом по рецессивному типу. Как ты, наверное, понял, белый цветок из материальности Ориона являлся  объектом окончательной раздемонизации, и объединенный с чистым генным кодом владельца, обеспечивал ему совершенную защиту от энергии Гагтунгра. Эзотерически, как материальный объект, он олицетворял собой принцип очищенного пространства. На беду, условия договора между Светом и Тьмой, отраженные в Великом Равновесии, осуществлялись таким образом, что после передачи цветка по наследству, эта неуязвимость оставляла прежнего владельца, что в нашей истории привело к преждевременной гибели Наан. Имелся подобный талисман и у потомков Рамы, в частности у славянки Леты, правда он не носил предметный характер – это был чудесный голос. Этот голос имел свойство воздействовать на информэнергию кармы и менять событийность окружающего, отражая собой принцип времени. Если у Даниила цветок формировал особое защитное поле, то голос Леты являлся динамическим преобразователем причинности. Как и Даниилу дар голоса перешел к Лете по наследству от матери, вот только, по мере проявления его силы у дочери, у матери он все больше и больше ослабевал. Лета, обретя дар приносить удачу и благоденствие окружающим, не могла таким же образом воздействовать на мать и отца, словно усилившийся дар дочери аннигилировал дар матери. Однажды это привело к непоправимому: отец и мать утонули в Ладоге во время бури и Лета ничем не могла им помочь, хотя в другой ситуации усмирить бурю было для нее обычным делом, но тут дар словно бы перестал действовать.
Таким образом в лице Даниила и Леты два эзотерических принципа – пространства и времени – встретились а в лице их потомства – объединились. Именно с этого момента процесс раздемонизации человечества, до сей поры происходивший скрыто, на метаисторическом уровне, не меняя земную демонизированную карму, переходил в фазу проявления, в историческую фазу, когда процесс раздемонизации начал принимать совсем иные масштабы. В чем это проявилось, я расскажу чуть позже, когда закончу историю Даниила и Леты. Их союз можно сравнить с физическим опытом, когда затравочный кристалл соли помещают в насыщенный раствор, после чего начинается массированный процесс кристаллизации, и в словах Христа к апостолам, о том, что они являются солью земли лежит глубокий мистериальный смысл, которого, разумеется, никто не понял. По сути дела апостол Андрей подготовил возникновение тех самых «затравочных» кристаллов. Разумеется, в историческом масштабе все происходило несоизмеримо медленнее, но аналогия вполне прослеживается.
И еще одно свойство обретали потомки Леты и Даниила, объединив в себе два ключа к управлению принципами пространства и времени, это возможность перемещения по потокам альтернативной событийности, с проявлением которой ты имел возможность столкнуться. Это свойство в принципе не заказано и для любого нераздемонизированного продвинутого адепта, достигшего большой оккультной силы, но была принципиальная разница. Из подобного путешествия обычные демонизированные маги почти никогда не возвращались, поскольку рано или поздно попадали на тот альтернативный поток, где их жизненный путь был уже закончен в силу несчастного случая, болезни или убийства. В этом случае исчезал и сам адепт, переместившийся из основного потока. Гагтунгр же организовал пространство-время альтернативных потоков таким образом, что немалая их часть отражала именно фатальное развитие событий, а предсказать, в какой поток угодишь, было совершенно невозможно. Потомки же Даниила и Леты имели выравненные альтернативные потоки, не имевшие фатальных исходов, поэтому и путешествия по ним были в принципе безопасны.
Теперь еще несколько слов, чтобы закончить историю Даниила и Леты.
Они прожили несколько лет в поселке на берегу Ладоги, их брак был счастлив, гармоничен и заполнен удивительными мистическими открытиями частично показавшими супругам их взаимную миссию. Встреча друг с другом активизировала их и без того чудесные силы, и если ты когда-то удостоишься просмотра их жизни, то сможешь увидеть их внутреннюю, тайную, скрытую от людей жизнь, но я пока об этом умолчу. Их счастье омрачалось лишь одним: за несколько лет в их молодой семье так и не появился третий, а как Лета, так и Даниил к тому времени уже четко осознали свою провиденциальную миссию: в их семье просто обязан был появиться ребенок – и не один. Это был тот самый случай сапожника без сапог, поскольку Лета, будучи кем-то вроде сельской волшебницы, могла только пожелать бесплодной женщине потомство, и в скором времени ее пожелание осуществлялось. В собственной же судьбе она оказалась беспомощной. Оба понимали, что бесплодие – неслучайно, что нечто уготованное высшими силами они должны осуществить для появления драгоценного сына или дочки, и однажды им обоим одновременно был вещий сон, из которого следовало, что для осуществления своей миссии они должны совершить еще одно путешествие на запад, на остров туманного Альбиона и совершить паломничество к каменным мегалитам. Когда-то в давние времена их соорудили Арии-друиды, сподвижниками Рамы (мегалиты были воздвигнуты в особой активной точке земли) на севере острова. После этого паломничества у них обязательно родятся дети, но родиться они должны именно там, на острове туманного Альбиона. Через несколько веков их потомки должны основать королевскую династию государства, которое возникнет позже на Британских островах, а другая веточка их потомков вновь переберется на материк и на галльских землях обоснует еще одну королевскую династию. Обе эти династии, согласно провиденциальному плану должны основать два первых государства, жители которых станут постепенно избавляться от проклятого семени эйцехоре, а в дальнейшем их влияние распространится на весь мир. Правда для этого должны быть созданы определенные условия.
Надо ли говорить, что Лета с Даниилом, уже осознавшие свою миссию, к великой скорби соплеменников, для которых Лета была гарантом благополучия, отправились в дальнее путешествие на туманный Альбион. Они добрались до севера современной Шотландии, где возвышались удивительные каменные сооружения, и поселились там до конца своей долгой совместной жизни в поселке кельтов-друидов, селившихся неподалеку от своей святыни. Маги-друиды, распознав в двух чужестранцах носителей неведомой Божьей миссии охотно приняли их в свою общину. Вскоре у Леты родились два мальчика-близнеца и мать назвала их, согласно арийской традиции в честь добрых славянских божеств Руевитом и Свентовитом. Забегая несколько вперед, могу сказать, что потомки Свентовита перебрались на континент и основали гальско-франкскую  королевскую династию Меровингов, потомки же Руевита остались на туманном Альбионе и один из них основал государство Логров и знаменитый Камелот в качестве его столицы. Ты конечно понял, что я имею в виду короля Артура. Кстати и великий маг Мерлин – воспитатель и советник юного Артура также был потомком Даниила и Леты, по линии их дочери, которая родилась позже и которую назвали Сирин, намекая на то, что голос ее будет еще лучше, чем у матери. Таким образом Лета родила троих: большему количеству детей они не имели возможности передать свои провиденциальные ключи. Когда же наступил возраст совершеннолетия, каждый получил посвящение в друиды а Даниил вручил по медальону в форме маленькой золотой короны: да, Андрюша, очень похожих на тот золотой самородок, который находится на твоей шее в Энрофе, и это не простое совпадение.
Уже когда лета родила Руевита и Свентовита и выяснилось, что чудесный голос матери не передался им в наследство, но позже перешел Сирин, Даниил понял, что должен передать розу сыновьям. Роза по-прежнему не увядала, хоть и существовала несколько десятилетий, но настал момент, когда количество терафимов, несущих в себе бездемоническую материальность Ориона должно было возрасти пропорционально количеству сыновей. И словно бы намекая на способ решения проблемы, в день совершеннолетия первенцев роза вдруг в течение нескольких часов завяла, а затем вспыхнула, словно порох в руках Даниила белым слепящим пламенем, когда он озабоченно ее разглядывал. В течение нескольких секунд роза сгорела дотла и от нее осталась только горстка пепла, просыпавшегося на стол Даниила, на котором лежала открытая книга с руническими письменами друидов. Пепел частично просыпался на страницу в самом начале которой стояла загадочная надпись: «Из пепла Ориона возникнет корона». Ночью Даниилу, который весь вечер ломал голову, что бы это значило, приснился вещий сон, который объяснил ему, что надо сделать: высыпать пепел розы в расплавленное золото, из которого затем отлить медальоны в форме маленьких коронок. Именно так Даниил и поступил, расплавив увесистый мешочек золотых монет (золота всегда было в достатке в общине друидов) и высыпав туда пепел бездемонической материальности Ориона. А уже на следующий день совершеннолетние Руевит и Свентовит получили в подарок два великих терафима, гарантирующих их неуязвимость и чистоту от энергии дьявола – две маленьких золотых короны. Всего же Даниил отлил их 888 – число Христа по числу лепестков космической розы. К тому времени он уже знал, что для начала цепной реакции, когда семя эйцехоре начнет угасать в телах и душах обычных, правда готовых к этому людей, все 888 медальонов должны обрести своих хозяев-мужчин. Одновременно с этим 888 потомков по женской линии должны получить дар чудесного голоса, вместе с личной песней, переходящей от матери к дочери, согласно древней арийской традиции. Одна из таких личных песен – «Я и ты», Андрюша, она дает ключ к проникновению в альтернативные пространственно-временные потоки. Подобным ключом является и  золотая коронка: после объединения пространственного и временного ключей в лице Даниила и Леты, их свойства объединились и оба этих принципа стали существовать в гармонии.
Теперь я оставляю историю Даниила, Леты и их детей, хочу только добавить, что прожили они долго, счастливо и остались неизвестны официальной истории: такова была их миссия, но мой рассказ, возможно, объяснил бы историку известный факт откуда взялась кельтская община христиан в первом веке, которую обнаружили римские миссионеры, прибывшие в Британию. Перед смертью Даниил передал своим сыновьям все 886 оставшихся золотых коронок и завещал хранить их как зеницу ока, передав по наследству своим сыновьям и так далее, пока все медальоны не обретут своих хозяев, и тогда процесс раздемонизации тел и душ человеческих начнет распространяться с потомков планетарного Логоса на обычных людей.
ГЛАВА 9

МИССИЯ КОРОЛЯ АРТУРА

Прошло более четырехсот лет, прежде чем один из потомков Руевита (а также группа ближайших сподвижников вокруг него) яркой звездой засветился в истории. В силу его особой миссии и он сам, и государство, им созданное, остались в анналах окутанными полулегендарным, полумистическим покровом, так что многие современные историки вообще сомневаются, были ли и этот человек и это государство в действительности. И никаких точных дат его жизни, как и дат существования государства им созданного ты не найдешь ни в одном учебнике истории. Есть только примерный период времени – 6 век нашей эры. Ты, наверное, уже понял, что речь идет о короле Артуре и государстве Логров со столицей Камелот, и прежде, чем перейти к краткому изложению событий его жизни в моей версии, я хочу оговориться, что Артур, помимо легендарного Эскалибура, получил последний 888 медальон, содержащий пепел из материальности Ориона. К этому же времени относятся и некоторые изменения в ноосфере Земли. Я не буду пересказывать историю подвигов и приключений короля Артура и рыцарей круглого стола, описанную в известных сагах Готфрида Монмутского и Роберта Боррона, расскажу о нем в ключе нашей истории. Не буду касаться всех романтических обстоятельств брака отца Артура Утера Пендрагона и Игрейны Корнуэльской, и еще более загадочных обстоятельств появления на свет замечательного ребенка, его детства и отрочества вдали от дома в лесу под присмотром сэра Эктора и волшебника Мерлина, который, как я говорила, приходился Артуру дальним родственником. Добавлю к общеизвестному, что и его отец и мать были потомками Даниила и Леты, но генный код раздемонизации и в том и другом передался по рецесиву, то есть был в них не проявлен, но мог передаться общему ребенку уже в проявленной форме. Поэтому сам Артур появился на свет раздемонизированным, мать же его и отец таковыми не являлись и носили это качество лишь в потенции. Как я сказала, в день совершеннолетия Артур получил от Мерлина заветную коронетку, которая стала последней, не имевшей хозяина, и это была последняя капля крови в чаше потомков Христа и Рамы после которой вокруг будущего короля стали формироваться необычные метаисторические обстоятельства. Таким образом раствор пересытился и в нем запустился процесс роста кристаллов, если, конечно такое сравнение правомерно. А события действительно оказались удивительными настолько, что через несколько столетий все предания о тех временах и об истории Камелота уже воспринимались, как вымышленные и мифические, а более поздние историки и ученые в большинстве своем сочли их народным эпосом и сказкой. Ты можешь возразить, что история любой древней страны, например Греции или Египта также полна мифов и легенд, и те же подвиги Геракла, как впрочем и любого другого героя, происходят на фоне исключительно мистическом: тут тебе и гидры, и атланты, и кентавры, и горгоны, и Сциллы, и Харибды, и боги-Олимпийцы. И то же мы встречаем в истории Китая и Египта, но тем не менее история Камелота принципиально отличается от истории других древних государств: там реальная история совершенно оторвана от своих мифов и никак с ними не пересекается. Камелот же неотделим от своих мифов, и если попробовать отделить мифологическую часть от реалистической, – от Камелота не останется ничего.  Вывод возможен двоякий: либо Камелота и Артура вообще не существовало, либо все то, что описано в легендах о короле Артуре и рыцарях круглого стола, действительно происходило. А это, разумеется совершенно неприемлемо для серьезного кабинетного ученого, не верящего ни в огнедышащих драконов, ни в зеленых великанов, ни в волшебников, ни в фатамаргану. И все же человек, прислушавшийся к своему сердцу, почувствует удивительную чару достоверности и жизненности этих легенд, с чем не может согласиться рациональный разум.
И теперь несколько общефилософских слов о мироздании вообще, чтобы ты понял, что происходило на туманном Альбионе примерно в середине шестого века, и что такого необычного осуществил король Артур вместе со своим ближайшим окружением и всей страной в целом. Надеюсь ты, как романтик-идеалист и практический мистик не станешь оспаривать тот факт, что формирование мира осуществлялось по вектору от тонкого ноуменального – к грубому феноменальному, и ты знаком с понятием «трансмифа» о котором подробно писал Даниил Андреев. Так вот, прежде, чем возникли земные люди и их цивилизация, в тонком плане Шаданакара сформировалась сакуалла человеческого трансмифа, которая от недифференцированной диффузной формы постепенно развилась в сложную детализированную структуру. Тогда, если уместен такой термин, горизонтальный пласт сакуаллы трансмифа человеческой цивилизации стал делится на сектора, и задолго до появления реальной Греции, Египта или Рима уже существовали трансмифы этих государств, населенные тонкоматериальными эйдосами, предшествовавшими возникновению «телесных этносов, формировавших ту или иную страну и культуру во всей совокупности их неповторимости и индивидуальности. Другими словами, задолго до существования все той же Греции существовала голограмма-проект этой цивилизации, затем возникла ситуация резонанса, и данная цивилизация начинала проступать на карте безликого человечества, как возникает изображение на фотобумаге в процессе ее проявления. Но это не был чистый перенос объекта, как происходит при проявлении: сакуалла трансмифов существовала по своим законам, поэтому нельзя говорить, что феноменальная история древней Греции полностью копировала ее ноуменальную историю. Она повторяла ее дух, ее индивидуальность, но в ноуменальном мире все происходит в максимально символической форме. Поэтому в трансмифе вполне реально существуют невидимые для земных глаз гидры, циклопы, лестригоны, минотавры с одной стороны, и Гераклы, Тесеи, Персеи и Беллерафонты, героически сражающиеся с этими чудовищами-эйдосами с другой. Именно в этой форме в ноуменальном мире трансмифа осуществляется извечный принцип борьбы Вселенского  Добра с Вселенским Злом, которая, по мере детализации разбивается на бесконечные местные и частные сражения. Так что идея викингов о Валгалле с ее вечной, нескончаемой битвой имеет под собой основание. На земле же все это выливается в материальные войны, битвы и нескончаемую борьбу за власть. Причем, по мере проявления основных тенденций конкретного трансмифа на физическом плане конкретной страны и культуры, трансмиф никуда не исчезает, он продолжает существовать и активно формировать историю – вспомни андреевских уицраоров, игв и рарругов. Оба пласта взаимосвязаны системой резонансов и соответствий и, тем не менее, существуют параллельно, в разных пространствах, по сути не пересекаясь. Таким образом каждая страна имеет свой неповторимый трансмиф, и это хорошо чувствуют люди, наделенные творческим даром: поэты, художники, бродячие певцы.. Именно из трансмифа, благодаря своим даймонам, они черпают вдохновения и образы, и трансмиф из тонкого ноуменального мира запечатлевается на бумаге и холсте, вначале побывав в сознании творца.
- Я видимо, - наконец вклинился Андрей в Анин рассказ, - как раз в этой самой сакуале российского трансмифа и побывал. Сначала в Тридевятом царстве, где нечто невообразимое творилось, а потом в каком-то блоковском Санкт-Петербурге. Вернее то ли блоковском, то ли достоевском, то ли гриновском, хотя Грин о Петербурге и не писал. Как ни странно, я встретил там героев, которых сам же и выдумал.
- Ты ничего не выдумал, Андрюша, - улыбнулась Аня, - ты почувствовал эти эйдосы и притянул их к себе, так что это не твоя выдумка, но свидетельство того, что ты избранный. Далеко не все литературные герои имеют своих прототипов в трансмифе, но те, что имеют, становятся со временем любимы народом и воспринимаются читателем как живые. Разумеется, подавляющее большинство персонажей соцреализма таковых прототипов не имеют – вот их-то как раз и можно назвать выдумкой писателя. Но вернемся к эпохе короля Артура и постараемся понять, в чем ее принципиальное отличие от других эпох – хотя подобный феномен происходил на Земле не впервые, но это несколько другая история.
Как я сказала, в Камелоте, благодаря королю Артуру и его соратникам наконец началось осуществление провиденциальной воли по раздемонизации человечества. Говоря о провиденциальной воле, я не имею в виду какого-то конкретного плана, реализацию которого король Артур неукоснительно воплощал в жизнь. Нет, это был своеобразный творческий процесс, и несмотря на то, что Артур осознавал свою миссию и главную идею, конкретных подсказок он не получал, поскольку Создатель никогда не навязывает готовых рецептов осуществления задачи, ведь и в ошибках творческого пути имеется огромный смысл духовного становления монады. Именно поэтому миссия короля Артура и рыцарей круглого стола оказалась противоречивой, запутанной и закончилась видимостью краха, но на том этапе становления человечества иначе и быть не могло. Главная же идея Артура, никем не ведомая, не вошедшая ни в одну легенду о нем, где в основном шло описание его рыцарских подвигов, заключалась в том, чтобы опустить трансмиф на землю, сделать его частью Энрофа и не только в том смысле, чтобы призрачные эйдосы оказались видимыми, но и в том, чтобы часть их материализовалась в земном мире, облеклась в физические тела.
Раздемонизированная душа короля Артура, накопившая немалую силу за время почти трехсотлетнего бездействия незаметных в истории воплощений (это сходно с накоплением мистической силы каким-нибудь аскетом, удалившимся от мира и деятельности), объединившись с усилиями еще 887 раздемонизированных душ в разное время воплощавшихся в потомках Даниила и Леты, сформировали небывалое энергоинформационное поле на определенном локусе Земли, совпавшим в основном с Британскими островами. Это поле обеспечило систему резонансов, и сказка начала спускаться на землю, словно хлынувшая в некий тоннель. Таким образом еще до появления Артура на реальной земле стала формироваться сказочная страна, в которой должен был родиться сказочный король. Невесть откуда в туманном Альбионе появились волшебники, феи, зачарованные рощи и острова, над землей распростерли крылья неведомые со времен Среднеземья огнедышащие драконы, вновь зашевелились гномы, тролли и зеленые великаны, в битву с которыми тут же вступили смелые рыцари без страха и упрека, столь благородные и могучие, что возникало сомнение в их человеческом происхождении. А происхождение у них было и вправду не совсем человеческое, поскольку тела их из вполне земной материальности вмещали души, пришедшие из британского трансмифа на нашу грешную землю – и души эти не знали опыта печальных нисхождений в мрачные круги Инферно. Забегая вперед, могу сказать, что именно из таких человеко-мифов,  позже Артур сформировал свой знаменитый совет – круглый стол, и именно потому, что рыцари эти были не обычными мужественными людьми, а человеко-мифами, образы реально существовавших Ланселота, Гавейна, Галахада, Борса и Персефаля воспринимаются нами, как сказочно-легендарные образы. А впрочем, трудно представить себе реально существовавшего рыцаря, чуть ли не ежедневная обязанность которого состояла в сражажениях с драконами, великанами и злыми волшебниками.
Итак в небе будущей Британии кружили драконы, а по земле в поисках подвигов скакали рыцари, души которых не знали ни страха, ни предательства, ни лжи, ни сомнения. Подвиги же их в своих балладах воспевали многочисленные бродячие музыканты, и доподлинно известно, что многие из этих менестрелей также были магами и чародеями, обладавшие искусством совершать чудеса с помощью своих песен. Тут уместно вспомнить волшебный голос Леты, который к тому времени передавался не только по женской линии потомков Рамы, но иногда доставался избранным женщинам и мужчинам, не имевшим прямого родства с потомками Даниила и Леты. Тут так же срабатывал принцип насыщенного раствора или сто первой обезьяны, когда новое свойство тела или души неожиданно спонтанно возникает у многих людей. Несколько имен таких менестрелей-волшебников дошло и до нас в форме легенд, но я могу припомнить только Тальесина – барда-волшебника, спутника короля Артура. Все эти необычные люди-мифы и вся героическая атмосфера того времени сильно повлияли на дух и настроения простого народа, который словно бы заряжался идеальными качествами, и постепенно в душах и телах простых людей стали происходить изменения. Изменения эти свидетельствовали о первых признаках раздемонизации, хотя до полного искоренения семени эйцехоре из народного тела и души было еще далеко. И все же такие люди, никак не связанные родством с потомками Христа и Рамы, стали появляться. Именно в эту эпоху появился король Артур, в котором не кривя душой народные массы видели божественного посланника (как и было в действительности), и впервые со времени Иисуса Христа в душах широких народных масс зажглось чувство неподдельной благодарной любви – пусть даже и к своему правителю и его двору. Чувство это ширилось, крепло, объединяло людей и лишало Гагтунгра и его воинства привычной пищи всегда щедро собираемой дьяволом с земли туманного Альбиона. Такой дух братской любви держался несколько десятилетий, пока правил король Артур, и грозил распространиться с Британских островов на весь земной шар… К сожалению этого не произошло, и земная миссия короля Артура закончилась крахом.
Беда в том, что в земное пространство притянулся в основном лишь героико-эпический фрагмент трансмифа, поэтому, подчиняясь информорезонансам, в земное пространство спускались сущности из героического эпоса – персонажи вечной битвы добра со злом – таков был менталитет того времени и ничего иного Артур с Мерлином придумать не сумели. Сам механизм создания систем информорезонансов осуществлялся с помощью матрицы мироздания… Артур получил доступ к штурвалу Меркабы – но более детально рассказать о том, как это произошло, я не могу, могу лишь добавить что Меркаба выполняет волю владельца штурвала, соответственно его явной и скрытой сущности…
Итак трансмиф, получив выход в земное пространство в собственной природе, подпал под влияние земного существования, а условия были таковы, что добро и зло стало медленно перемешиваться, как это положено на земле. В Энрофе вообще не существует чистого добра и чистого зла, ты сам прекрасно знаешь, что в условиях нашей жизни изолировать эти два принципа невозможно, как невозможно отделить одну сторону медали от другой, и любое добро в какой-то мере оборачивается злом и наоборот. В пространстве же трансмифа они, обе эти категории были разделены полностью, не перемешиваясь: добро не содержало в себе демонического принципа, и именно на это свойство разделения была сделана ставка Артура, он рассчитывал провести такое разделение и на Земле, чтобы на следующем этапе полностью вытеснить зло с Земли. На первом этапе казалось, что это возможно, но увы, разделение сливок и сыворотки не произошло, земное начало и усилия Гагтунгра перевесили чашу весов.
Мало того, те идеальные носители светлого незапятнанного начала, благородные рыцари Камелота, без страха и упрека, начали сами меняться, и чем дольше их души находились в Энрофе, тем сильнее. Принцип зла, который вместе с принципом добра был притянут на землю из трансмифа, в Энрофе, подчиняясь здешним условиям, начал перемешиваться с принципом добра, и в души благородных рыцарей проникли черные змеи зависти, жестокости и жадности, чего никогда не происходило в собственном пространстве трансмифа. Это было связано и с еще одним специфическим условием земного существования, скованного демонической кармой и незыблемым законом воздаяния. Дело в том, что рыцарям, активно участвующим в событиях, приходилось реально убивать своих противников: драконов, великанов, злых волшебников. Но вслед за этим неизбежно включался механизм воздаяния, и кармические узелки прочно завязывались в кармических голограммах рыцарей Света. В очередной раз сработала коварная ловушка Гагтунгра, поскольку других способов борьбы со злом рыцари не знали, ведь в тонкоматериальном пространстве трансмифа никакого убийства не существовало. Существовала лишь энергетическая победа, с увеличением личной силы победившего и уменьшением таковой у побежденного, в результате чего пораженные сущности зла вынуждены были покидать слои трансмифа и опускаться по нисходящим кругам Шрастров.
Время шло, кармические долги накапливались, как снежный ком, и некоторые рыцари света, поддавшись многочисленным соблазнам, оказались в стане воинства зла. Так вначале закладывались семена и лишь позже прорастали посевы, при этом часто закладывались по неведению и кратковременная любовная связь короля Артура, возникшая в ранней молодости, через много лет имела самые катастрофические последствия. Как описано в хрониках, во время зачатья Артура, его родители – Утер и Игрейна еще не были мужем и женой, и это могло создать серьезные проблемы при наследовании трона, поэтому сразу после разрешения Игрейны от бремени еще молодой волшебник Мерлин забрал младенца от матери (на этом условии Мерлин свел Игрейну Корнуэльскую и Утера Пендрагона, придав последнему внешность мужа Игрейны) и воспитывал совместно с сэром Эктором в горных твердынях Уэльса до пятнадцати лет. Лишь в пятнадцать лет Артур, благодаря Мерлину, появился при дворе Утера, который к тому времени был уже в полной силе и власти ( по другой версии он умер через два года после рождения сына) и, вытащив знаменитый меч из камня, доказал свое право на наследство, ибо осуществил пророчество. Затем юный Артур принял участие в битве против мятежного князя с севера, попытавшегося лишить Утера власти, и во время битвы спас отца, в результате чего вопрос передачи короны был окончательно решен. (К сожалению в той битве Утер все же получил ранение, и хоть рана и не была смертельной, по неведомой причине через несколько месяцев он скончался, а Артур стал юным королем). Все события развивались очень быстро, битва случилась буквально на следующий день поле истории «меча в камне», и по окончании сражения был грандиозный пир, а на пиру Артур познакомился с прекрасной молодой женщиной, которая в ту же ночь затащила его в постель, таким образом сделав пятнадцатилетнего принца мужчиной. В тот вечер все были сильно пьяны и никто не заметил, что Артур уединился с молодой леди, и не предупредил его о том, что леди Моргауза никто иная, как его сводная сестра, дочь его матери Игрейны от первого брака с Горлуа Корнуэльским. Таким образом совершился смертных грех кровосмешения, что завязал первый узел на карме юного Артура. Последствия этого греха – рождение Мордреда – сына Моргаузы и Артура, сна, который через много лет убил своего отца во время страшной битвы за трон, где погибли почти все рыцари круглого стола (хотя по официальной версии Мордред был племянником Артура). Поскольку связь Моргаузы и Артура была греховной, раздемонизированная природа отца не передалась сыну и в дальнейшем он перешел на сторону темного воинства, возжаждав получить трон отца, но в результате, убив его, погиб и сам. Кстати, прогневив провиденциальные силы, Артур не имел больше детей, и хотя его законная супруга Геневера (поженились они уже гораздо позже, в зрелом возрасте Артура), предназначенная ему провиденциальными силами, как и Артур была лишена семени эйцехоре и должна была обеспечить ему раздемонизированную преемственность, родив «чистых» детей. Однако детей у них так и не родилось, и получилось так, что демонизированный Мордред оказался единственным наследником. Вот так невольный смертный грех юности нарушил провиденциальную волю и раздемонизированной королевской династии потомков короля Артура так и не возникло, а вскоре пал и сам Камелот. Маленькое семечко проросло в сорняк, который уничтожил благие посевы. Такова была судьба короля Артура, судьбы же рыцарей круглого стола и других воинов, лишенных семени эйцехоре, я не буду описывать: со всеми ими произошли те или иные события, в горниле которых они утратили изначальную чистоту. Что касается греха Мерлина, еще одного главного героя мистерии раздемонизации Камелота, то он, для осуществления союза Утера и Игрейны убил ее мужа, лорда Горлуа Корнуэльского, который был повинен разве что в том, что не желал отдавать свою жену Утеру. Таким образом, осуществив провиденциальную волю, Мерлин в самом  начале обагрил ее осуществление кровью. В последствии он и сам получил воздаяние, будучи соблазненным и навечно усыпленным волшебницей Морганой. Увы, у всех участников мистерии Камелота, раздемонизация не была необратимой, и попавшие под соблазн вновь заразились этой всемирной заразой. Таким образом Камелот рухнул, первичная раздемонизация народа так и не осуществилась, поскольку требовала трех продолжительных алхимических фаз, ни Артур, ни Мерлин не имели раздемонизированных потомков, и через непродолжительное время трансмиф прекратил свое существование в Энрофе туманного Альбиона и вернулся в свою сакуаллу. Вместе с ним землю покинули и все феерические существа, и на Британских островах исчезли драконы, великаны, феи, волшебники и рыцари Света. Вместе с ними ушла и сказка, и начавшийся было процесс раздемонизации народа прекратился.


















ГЛАВА 10

МИССИЯ МЕРОВИНГОВ

- Грустно, - задумчиво сказал Андрей, пересыпая песок из ладони в ладонь. – Думаешь, он имел шанс?
- Шанс дается всегда, - пожала плечами Аня, - а дальше все зависит от того, насколько человек оказывается сильнее обстоятельств, которые всегда пытаются ему помешать – в этом и заключается дьявольское присутствие. Что говорить о том, чего не произошло, но в одном из параллельных пространств возможно все и осуществилось, как задумали провиденциальные силы, правда там я никогда не была.
- Послушай, - осторожно спросил Андрей, - Артур случайно не мое воплощение?
- Нет, Андрюша, это не твоя история, твой род и душевная линия происходили от Свентовита, Артур же и Мерлин были потомками Руевита и этот род в их лице оказался тупиковым. Твоя душа активно воплощалась и действовала в другой родовой цепочке, которая была известна, как королевская династия Меровингов, правившая галлами и франками с пятого по восьмой век и вошла в историю как реально существовавшая, хоть и окруженная мифами и легендами. Эпоха эта прославилась поисками священного Грааля, хотя искали его немало и потом, в эпоху крестовых походов. Это была эпоха чудесного замка Монсальват и зловещей башни Клингзора. По легенде события, о которых я рассказываю, происходили примерно в одну эпоху и во многом сходны, но история Камелота – это история звезды ярко сверкнувшей и быстро закатившейся. Хотя, если рассматривать это историческое явление во всей целостности, то, наверное, звезда все же не закатилась, а переместилась, и энергия ее света, угаснув в одном месте, проявилась в другом. Династия Меровингов, которые стали королями галлов и франков, возникла за сто лет да эпохи Камелота, но просуществовала до восьмого века, причем смещением последнего короля из этой династии Хильдерика, связанная с ними история не заканчивается, но переходит из видимой фазы в невидимую. Можно утверждать, что потомки Меровингов принимали активное участие в основании государства катаров - прованского Лангедока, закат которого можно отнести к середине 13 века, когда по призыву папы Иннокентия Ш был организован крестовый поход против катарской ереси, возглавленный сначала Симоном де Монфором, а затем после некоторого перерыва королем Франции Людовиком УШ, закончившийся разгромом крепости Монсегюр. Кстати, в отлучении от власти Хильдерика Меровинга так же заслуга римских пап. Таким образом официальный «продолжатель» дела Христа – римская католическая церковь явилась душителем тех новых ростков духовности, которые пытались посадить на многострадальной земле кровные потомки самого Спасителя. Тогда возможно впервые осуществилась печальная истина: когда кесарь принимает учение мессии – дело мессии проигрывает. Но все это было уже потом, когда церковь, набрав силу и став оплотом власти, не ведая того, начала всячески способствовать осуществлению демонических планов, в конце же пятого века до этого было еще далеко. Именно в это время произошла полулегендарная история, которая явилась первым краеугольным камнем мистерии Меровингов на территории будущей Франции.
История доподлинно не знает, жил ли когда-нибудь на свете некий паломник-паладдин Титурель. Имя его дошло к нам из баллад менестрелей и менезингеров, а позже встречалась в сочинениях крестоносца Вольфрама фон Эшенбаха. По легенде принц Титурель, сын первого Меровинга Холдвига, ушел из дворца на поиски священных реликвий. 70 лет он бродил в песках палестинской Сальватерры и в минуту отчаяния, когда, казалось, все его поиски тщетны, обрел просветление и дивное явление. Перед ним разверзлись облака и с небес сошла святая дева в сиянии Божественной славы с хрустальным кубком в руках. Это был священный Грааль, кубок, содержащий Христову кровь, собранную Иосифом Аримофейским, кубок из которого по легенде Спаситель осуществлял причастие 12 апостолов на тайной вечере. Позже этот кубок якобы был вознесен на небеса вместе с Христом, и вот пятьсот лет спустя он вновь сошел с небес в руках девы Марии, и с той поры священный Грааль являлся самой великой реликвией христианского мира. Кровь Христа символически являла собой тайну и причину мироздания, поскольку, если Господь Вселенский Логос представляет собой невыразимый источник бытия вселенной, то его кровь – та символическая жертва, та капля искупления, которая одухотворяет, оживляет это бытие, и означает, что Творец осуществляет мистериальную жертву Самого Себя ради спасения и одухотворения этого мира.
Итак Титурель получил в руки священный Грааль, который тут же обрел земную материальность, и завет доставить его на север, в горное царство вечных снегов, с которых начнется возрождение, второе спасение этого мира, и воздвигнуть там среди горных вершин чудесный замок, где будет хранится этот священный кубок, обладающий многими чудесными свойствами. Но главное его предназначение состояло в том, чтобы очистить мир от скверны и раздемонизировать тех паломников, которые прикоснуться к нему с чистым сердцем. Сам Титурель, который был одним из потомков Свентовита, взяв в руки священный Грааль, превратился из дряхлого старика в молодого человека и обрел чудесные волшебные силы для исполнения провиденциальной воли, поведанной ему Богородицей. Это означало, что санкция Высших сил с востока переместилась на запад.
Вскоре среди населения будущей Франции (тогда на территории Франции существовало три государства – Нистрия, Австразия и Бургундия) появились слухи о том, что то один то другой путник видел в малодоступном районе Пиренеев на горной заснеженной вершине, вдали от каких-либо населенных пунктов удивительный белый замок, сияющий в лучах солнца в ясную погоду, но по большей части скрытый в облаках. Кому-то якобы даже удавалось до него добраться и видеть всякие чудеса, а кто-то даже прикасался к чудесному кубку, содержащему кровь Спасителя. Правда мнения и о том, как выглядит этот замок и на какой горе он расположен сильно разнились между собой, как разнилось и описание чудес происходивших с путниками. Тем не менее все свидетельствовало о том, что Титурель благополучно добрался до Пиренеев и воздвиг на одной из труднодоступных вершин горный замок. Правда, кто его строил и на какие средства, и как доставлялись материалы в такие горные места, куда даже редкий горец налегке мог добраться, так и осталось загадкой. Быть может его возведение было нерукотворным, быть может он был возведен силой волшебства Титуреля, которой его наделил священный Грааль – об этом никто не знал. Может никакого материального замка и не было, тем более рассказы о нем сильно отличались один от другого, и согласно одному свидетельству его видели в одном месте, согласно другому – совсем в другом. По иным же версиям он высился вообще не в Пиренеях, а в Альпах, невдалеке от бургундского города Бизансон. Все эти слухи, уже оглядываясь назад напоминали современные слухи о Шамбале, о которой также невозможно сказать ничего определенного: толи она расположена в каком-то труднодоступном районе Гималаев и окружена неведомым защитным полем, которое по неизвестным причинам раз в столетие пропускает несколько человек, толи святое место находится вообще в ином измерении и может в силу каких-то обстоятельств появляться в нашем измерении то в одном, то в другом месте. Нечто подобное происходило и с замком, позднее названном Монсальватом, который однажды возник, а много столетий спустя таинственно исчез, не оставив после себя никакого следа. Историки могут только гадать, менестрели до бесконечности фантазировать в своих балладах по поводу волшебных чар Титуреля, я же изложу тебе эзотерическую версию, рассказанную мне Варфоломеем. По этой версии Монсальват был материализованной эмблемой затомиса северо-западной Европейской метакультуры, спущенной на землю с помощью волшебной силы Грааля. Ты, наверное, читал у Даниила Андреева, что всякая мировая цивилизация имеет затомис метакультуры, в рамках которого осуществляется посмертные восхождения и нисхождения душ людей, связанных с этой культурой. Каждый затомис метакультуры содержит в своем изолированном пространстве, в своей сакуалле некий эмблематический символ, в структуре которого закодирована информация провиденциальной магистрали народа, живущего под куполом своего затомиса. Этот символ определяет национальную особенность своего этноса, создает неповторимый орнамент его культуры и, совместно с соборной душой нации, формирует энергию определенных информочастот, которая объединяет нацию и среду обитания: ее природу, ее стихиалей и других природных духов в некую обобщенность, которая одна без другой существовать не может. И в то же время затомис метакультуры – это некий пик возможностей, некий эталон, на земле никогда не достигаемый, которого может достичь национальная культура, если реализует провиденциальные планы, запечатленные в эмблематическом символе затомиса метакультуры. Этот пик, помимо всех остальных качеств, подразумевает и полную раздемонизацию как народа, так и земной поверхности, включая реки леса и горы. Каждый народ, обладающий самобытной культурой имеет такой эмблематический символ затомиса метакультуры, и в ряде случаев это замок либо система строений. Так в российской метакультуре - это известный тебе Небесный Кремль; белый античный храм на горе Олимп в греческой метакультуре; Небесный храм Соломона в Нихорде – затомисе еврейской метакультуры; Небесная мечеть в Джаннете – затомисе мусульманской метакультуры. Монсальват же – это эмблематический образ затомиса метакультуры европейского северо-запада, куда, разумеется, входит и территория современной Франции.
Итак, благодаря особой силе Грааля в руках Титуреля, а также благодаря своеобразной романтико-рыцарско-менестрельной духовной атмосфере (как в Камелоте), которую олицетворяла собой династия Меровингов, затомис метакультуры начал спускаться в Энроф в районе Пиренейских гор. Возможно вначале это был лишь облачный эфемерно-призрачный замок, не фиксированный на одном месте, который путники принимали за мираж, но в дальнейшем, благодаря волшебству Титуреля и силе Грааля, он превратился в овеществленный, прекраснейший на земле белоснежный горный храм с четырьмя башнями на запад, восток, юг и север, сияние которого на многие мили только подчеркивало первозданную чистоту снегов и человеческой души, вознесенной к горным пикам Пиренеев. Это, воистину, был уже не замок-призрак, населенный привидениями и злыми духами, но в то же время он и не стал какой-то рыцарской твердыней. Это был материализованный среди горных вершин священный храм-церковь, в центральном зале которого на хрустальном постаменте высился изумрудный кубок Грааля с неиссыхающей и неиссякающей кровью Спасителя. Храм имел своих священнослужителей, тела и души которых в разные времена были лишены демонического семени эйцехоре. Первым из них стал король-священник, обрядший вечную молодость Титурель Меровинг, а позже среди священников-паладдинов этого храма оказались и рыцарь круглого стола Парсифаль, и его сын Лоэнгрин, и сын Титуреля Амфортас, и святой рыцарь Монсальвата Аммарэт, и много других, имена которых не сохранили легенды. Какова же была миссия-мистерия этого материализованного в горах замка и какова была роль Титуреля Меровинга, других королей Меровингов и святых рыцарей Грааля, населявших Монсальват? Прежде всего это был небывалый в истории религиозный орден, состоящий из рыцарей, наделенных изначальной генетической и духовной чистотой, имеющий в своем распоряжении несколько величайших священных реликвий: священный Грааль, плащаницу, впоследствии названную Туринской, копье Лонгина, которым был пронзен Христос, и медальоны-коронетки, изготовленные Даниилом. К тому же и сами по себе стены Монсальвата были священной реликвией, поскольку содержали небесную материальность, в которой чудесным образом запечатлялся провиденциальный план реализации франкского этноса и раздемонизации народа. Таким образом в диком горном уголке Европы впервые открылись врата Шамбалы, поскольку Монсальват и был этими воротами, хоть никто никогда не называл его так. Ты спросишь, а какое отношение к этому замку имели Меровинги, о которых в истории не сохранилось сколько-нибудь подробных сведений? Ну, разве то, что Холдвиг 1 объединил франков и галлов и ввел судебное право, известное, как «Солическая правда», и что Хольперик успешно отражал внешние набеги, а король Нейстрии Холтарь, объединив Австразию и Бургундию, создал единое франкское государство, и что в 7 веке власть фактически перешла в руки влиятельных мажордомов, а Хильдерик был последним королем Меровингом, в 8 веке отлученным от власти римским папой, после чего к власти пришли Каролинги. И что французские короли владели даром исцелять больных наложением руки. Эта династия не прославилась ни великими завоеваниями, ни грандиозной законодательной деятельностью, а начиная с 7 века за этой династией установилось прозвище «ленивые короли». Но справедливо ли было подобное прозвище? На самом деле большая часть деятельности Меровингов была тайной, неведомой никому, кроме небольшой горстки посвященных. Это были короли-священники, члены тайного ордена, о которых существовало пророчество в Библии, духовные лидеры, получившие посвящение в Монсальвате у полубессмертного Титуреля, родственниками которого все они являлись. Это были носители золотых коронеток с пеплом Белого цветка Ориона. Деятельность их была малоприметной для историков: они не вели захватнических войн, а только иногда отражали внешние набеги, не участвовали в дворцовых интригах, не создавали запутанных законодательных систем, ограничившись в самом начале правления Солической правдой, содержащей основной свод законов. Люди в подавляющем большинстве не знали истинной деятельности своих королей, поскольку их редко видели во дворце и на парадах, и мало кто знал, где они большую часть времени находились. А находились они по большей части в дороге, среди заснеженных Пиренеев, будучи сопроводителями очередной группы чистых сердцем паломников. Из этих паладинов и закладывался фундамент новой расы, поскольку Меровинги приводили достойных в Монсальват – каждый раз небольшое  число неофитов, где они проходили сложную мистерию очищения, осуществляемую Титурелем и его помощниками. Когда группа была духовно подготовлена, ее участникам предлагалось во время сложного ритуала коснуться содержимого кубка Грааля, после чего в телах и душах запускался медленный процесс раздемонизации, включающий в себя как в алхимии три основные фазы (было и много промежуточных): Нигредо, Альбедо и Рубедо. Об этих фазах я расскажу тебе позже, скажу только, что необратимой раздемонизация обычного человека становилась только к концу третьей фазы – Рубедо – в первых двух был возможен откат. Таким образом Меровинги были не столько правящими королями, сколько посвященными проводниками к святому Монсальвату. Они поддерживали постоянную духовно-телепатическую связь с верховным священником Титурелем, и никто кроме них не имел полномочий отобрать и провести к Монсальвату паломников, готовых получить дар раздемонизации, сопровождавшийся пробуждением различных мистических способностей и сил. Человек же с недобрым и неподготовленным сердцем не мог войти в священный замок. Именно поэтому на протяжении трех веков каждый очередной Меровинг и его взрослые дети большую часть жизни проводили в пути, в Монсальвате и даже в самой Шамбале, а бразды правления на время их отсутствия переходили в руки первых советников – мажордомов. Они, встав на путь предательства, в конечном счете и захватили власть и сформировали новую династию Каролингов, самым известным потомком которой стал Карл Великий, основавший Священную Римскую империю и завоевавший почти всю Европу, прославившись куда больше неприметных Меровингов.
Таким образом Меровинги медленно и неприметно формировали новый этнос, правда в основном из рыцарского и рыцарско-монашеского сословий (аналогично ордену тамплиеров и госпитальеров), и каждый год в мире появлялась еще одна горстка людей, в душах и телах которых начинало угасать проклятое семя эйцехоре, а  их жизненная энергия и эмоции уже не служили пищей для воинства дьявола. Конечно, пока это мало сказывалось на их рационе, слишком малая толика людей выпадала из сферы их влияния. Тем не менее Гагтунгр вскоре почувствовал некие изменения в земной ноосфере (самих раздемонизированных, как ты помнишь, он как бы не ощущал) и забеспокоился, поскольку потеря власти тираном нередко начинается с малого. В конечном счете он предпринял некие контрмеры, определенным образом воздействуя на сознание людей и деятельность паладинов ордена святого Монсальвата столкнулась с рядом осложнений. До определенного времени их миссионерскую деятельность удавалось держать в тайне, но с какого-то момента вновь поползли слухи о чудесном замке в Пиренеях, о таинственных паладинах там обитающих и о священных реликвиях, сокрытых за его стенами. А также о том, что эти паладины не правоверные христиане, а язычники, поклоняющиеся Бафомету, не подчиняющиеся Римскому папе, и главную реликвию, Священный Грааль, похитили у святой церкви, дабы надругаться над нею. Меровинги и остальные члены ордена, как могли, рассеивали эти слухи, но увы, не всегда успешно.  Поскольку власть королей в те времена была еще слишком слаба, а рыцари феодалы были вольны в своих поступках, то один за другим стали организовываться рыцарские отряды авантюристов, которые отправлялись в горы на поиски Монсальвата (эти экспедиции нередко организовывали сами Римские папы) с тем, чтобы захватить величайшую реликвию - священный Грааль (ни о коронетках Даниила, ни о плащанице тогда еще не было известно).
К счастью для дела Меровингов, найти дорогу к Монсальвату к тому времени было практически не возможно. Знали ее только короли и паломники, тела и души которых проходили раздемонизацию, а великий маг Титурель успешно маскировал замок всякими фатамарганами, которые сбивали с пути, но, увы, нередко приводили к гибели, маскируя пропасти и ледники. Таким образом завязывались печальные узелки на карме ордена святого Монсальвата. Неудачи не ослабляли пыла все новых и новых смелых авантюристов, и экспедиции, жаждущие захватить священный Грааль, собирались вновь и вновь. Одна из них, среди которых был восточный маг Бар-Самах все же сумела добраться до Монсальвата, поскольку этому магу с помощью горных духов удалось выяснить настоящую дорогу и рассеять фатамарганы. Какое-то время великое дело Титуреля и остальных Меровингов висело на волоске и тогда священникам паладинам впервые пришлось обнажить мечи и обагрить их кровью. Среди защитников Монсальвата были великие воины: и бывший рыцарь круглого стола Парсифаль, и его сын, рыцарь лебедя, Лоэнгрин, и могучий Аммарет. Совместными усилиями они разбили небольшой отряд захватчиков, явившихся в Монсальват, но Титурель (получивший в этом сражении незаживающую рану в ногу, откуда пошло выражение «раненый король») понимал, что эта экспедиция не последняя, и, что самое прискорбное, чистую карму Монсальвата запятнала человеческая кровь: увы, никакого другого способа спасти Грааль от нечистых рук у паладинов Монсальвата не оставалось. И тогда великий маг Титурель решил, что единственной защитой Монсальвата от рыцарей-авантюристов, которые, сами не ведая того, исполняли волю Гагтунгра, может быть только магический противовес. Так появилась идея о замке Клингзора.
Дело в том, что когда король Артур и его окружение сумели спустить трансмиф на землю, то им не удалось осуществить разделения двух начал его природы, поэтому вместе со Светом на землю опустилась и тьма. Титурель сумел учесть эту ошибку Артура, ему удалось наложить магический фильтр на силы тьмы и священный Монсальват спустился на землю не запятнанный демонической энергией. Но с той поры, как мечи паладинов Монсальвата обагрились кровью, его незапятнанность оказалась нарушенной, и Титурель снял заклятье-фильтр. Тогда из затомиса метакультуры стал спускаться антагонист Монсальвата – черный замок Клингзора, поскольку в затомисах метакультур всегда сосуществуют оба принципа – как положительный, так и отрицательный. В появлении в Пиренеях замка Клингзора был свой компромисс и своя логика, хоть и населяли его сугубо демонические сущности: он стал, сам того не желая, надежным защитником Монсальвата от нечистых сердец и безумных голов. Так, много позже, демиург Руси Яросвет с помощью демонической карросы Дингры породил в недрах изнанки планеты чудовищного уицраора Жругра, который, при всей своей инфернальности метаисторически защитил этнос Руси  в тяжкие годы татарского нашествия, уберег его от растворения, хоть и заражал своими демоническими эманациями. Это была плата за возможность выжить. Такой же платой за возможность дальнейшего существования ордена святого Монсальвата стал замок Клингзора, населенный черными магами и колдунами, которые быть может и желал бы уничтожить Монсальват, но не имели на то санкций и необходимой силы: в магии существовали свои законы равновесия. Замок Клингзора и его адепты (Клингзор был главным волшебником этой цитадели, но историю его появления я не знаю) воздействовали на определенную зону Пиренеев таким образом, что все рыцари, отправляющиеся на поиски Монсальвата, и не обладающие необходимой чистотой сердца и совести, неизменно попадали в цитадель черных магов, и либо пропадали там, став ее узниками, либо сами становились черными магами. Об этой истории до нас дошла баллада неизвестного менестреля о короле Бургундии Джерониме, который возглавил отряд рыцарей и отправился на поиски Монсальвата, но в результате, после долгих перипетий, потеряв почти все свое войско, угодил в коварный замок Клингзора, и только чистая сердцем супруга короля Агнесса смогла вызволить его оттуда силой своей любви.
Таким образом в Пиренеях произошло некое магическое разделение: чистые сердцем, предварительно подготовленные паладины при посредстве королей-священников попадали в Монсальват и вступали на путь постепенной раздемонизации, не чистые же охотники за Граалем попадали в замок Клингзора и если не гибли, то еще больше укреплялись во зле. Таким образом в древнем Франкском государстве на одном полюсе зрело Добро, на другом же укрепляло свои позиции Зло.
Эта истерия продолжалась около трех столетий, и последние сто лет династия королей-священников фактически не управляло государством, отдав все силы мистерии Монсальвата, формируя новую расу чистых людей, которых за три столетия накопилось не так мало. Казалось, еще немного и чашу весов перевесит Добро, и тогда впервые в мире возникнет удивительное царство Солнца, государство-братство с духовным центром в виде открывшегося народу Монсальвата, который не нуждался бы больше в строгой конспирации и тайне. Государство, где главным принципом жизни станет всеобщая любовь, где сквозящие живые миры станут доступны наблюдению и даже посещению обычных людей, где черное воинство дьявола в бессилии отступит от священных франкских земель. И прецедент действительно произошел, правда в значительно меньшем масштабе, о котором мечтали короли-священники, но произошла она через два столетия после отлучения Меровингов от власти на территории Прованса, где сконцентрировалась большая часть потомков паладинов, прошедших раздемонизацию. Государство это вошло в историю под названием катарского Лангедока. Но вернемся к событиям окончания царствования Меровингов. Поскольку большую часть времени последние короли Меровинги проводили в мистериях Монсальвата (о том, как проходили эти мистерии, я умолчу, поскольку это отдельная история), и правившие в их отсутствие Мажордомы захватывали все большую и большую власть, то в конечном счете в середине восьмого века с санкции Римского папы влиятельный мажордом Пипин Каролинг свергнул с престола короля Хильдерика Меровинга и захватил всю полноту власти. С того времени история ранней Франции пошла по обычному сценарию, а о великой мистерии Монсальвата, казалось, стали забывать. Все так, однако не совсем: род Меровингов продолжал существовать, и хоть и подвергался всяческим гонениям, беды и опасности никак не могли сгубить этих отдаленных потомков Христа. О том, каким образом фатальные ситуации обходят стороной владельцев золотых коронеток, я уже рассказывала, поэтому отлученные от власти Меровинги продолжали свою неутомимую деятельность по созданию нового этноса, проводя все новые и новые партии народа через мистерии Монсальвата. Об этой скрытой деятельности не ведает официальная история, поэтому совершенно не понятно, каким образом в 10-11 веках на юге Франции в Провансе появилось не такое уж маленькое государство, не подчиняющееся Французскому королю – катарский Лангедок, значительную часть населения которого сотавляли удивительные люди, которых называли катарами или альбигойцами. История Лангедока и лангедокского крестового похода хорошо известна и я не буду ее пересказывать, она удивительна и трагична: как всегда на земле, попытка создать государство-братство закончилось его полным уничтожением, с уничтожением значительной части просветленного, в значительной степени раздемонизированного населения. Населения, большую часть которого удалось посвятить в чистую религию катаров, которая вернула людей к истокам раннего христианства, к живым словам Христа, где главным принципом жизни была короткая фраза: «Заповедь новую вам даю, да любите друг друга», где с детства прививалось неприятие насилия. Это качество альбигойцев по-своему использовали крестоносцы в середине 13 века разгромившие Лангедок до основания: чтобы выяснить, кто из жителей правоверный католик, а кто катар, офицеры производили следующий тест: подозреваемого заставляли взять меч и убить дворовую собаку. Как правило правоверный католик, которому Римский папа обещал тепленькое место в Раю, легко справлялся с заданием, катар же не мог этого сделать даже под страхом смерти.
Что же произошло со святым Монсальватом и его обитателями-магами, что произошло с казалось бы бессмертным Титурелем? Увы, Монсальват не дожил до возникновения Лангедока, иначе, именно он стал бы твердыней этого государства, и как знать, сумели бы захватить его крестоносцы, как захватили оплот катаров Монсегюр? Как бы там ни было, но через столетие после отлучения Меровингов от власти, два антипода, два символа затомиса франкской метакультуры исчезли, и никто больше никогда не видел ни замка Грааля Монсальват, ни мрачную цитадель Клингзора, как никто никогда больше не видел ни Титуреля ни самого Клингзора. Что произошло с ними, я так и не смогла узнать и Варфуша толи не знал об этом сам, толи по какой-то причине не пожелал раскрыть мне эту тайну. Как знать, возможно если бы Монсальват продолжал существовать, история человечества разворачивалась бы по-другому, а из маленького герцогства-братства раздемонизированных катаров в дальнейшем бы разрослось могучее дерево раздемонизированного человечества. Увы, этого не случилось, и Лангедок просуществовал не долго. Если бы жители этого герцогства достигли заключительного этапа третьей фазы раздемонизации «Рубедо» (этот алхимический термин взят не случайно, поскольку процесс раздемонизации душ и тел не потомков Христа осуществлялся по алхимическому принципу созревания философского камня), то Лангедок стал бы кармически неуязвим для демонических ударов и оказался как бы прозрачным для них. Увы, большая часть катаров, пройдя первую фазу раздемонизации «Нигредо», находились на первоначальном этапе второй фазы «Альбедо» (отсюда и название «альбигойцы»), а фаза эта, как ты знаешь, обратимая. Поэтому, когда крепость Монсегюр пала и множество жителей Лангедока были перебиты, то оставшиеся в живых не смогли задержаться на достигнутой духовной высоте – страх и ненависть переполнили их сердца, а чувство братской любви ко всему миру угасло. Увы,  два подобных качества в одном сердце несовместимы. Когда же чуть более чем через пятьдесят лет был разгромлен орден тамплиеров, в ряды которых влилось немалое количество уцелевших Катаров, великое дело раздемонизации человечества было приостановлено, и одна из причин этого, помимо чисто физического уничтожения оставшихся в живых Катаров, заключалась в следующем. Когда в 1307 году на костре был сожжен верховный магистр ордена Тамплиеров Якоб де Моле, то перед казнью он проклял страшным проклятьем и своих палачей, и короля Филиппа 4 Красивого, и папу Климента 5. В течение нескольких месяцев все они умерли от разных причин и таким образом священная месть осуществилась, но страшное проклятье, подкрепленное магической силой завязало крепкие кармические узлы на деле раздемонизации, и здание новой расы, в течение нескольких столетий воздвигавшееся с такой тщательностью, рухнуло. Таким образом, на смену эпохи Монсальвата в Европу пришли темные времена инквизиции. Чтобы закончить историю Лангедока, хочу отметить, что многие рыцари ордена тамплиеров были подвергнуты допросам с пристрастием и под пытками, якобы, признались в том, что поклонялись некой голове с бородой и в короне, которая в протоколах инквизиции именовалась не иначе как демон Бафомет. В действительности же голова эта была ничем иным, как священной реликвией, доставшейся Тамплиерам после осады Константинополя в 1204 году, именовавшейся Мондалионом.  Это был кусок ткани, сложенный в несколько раз и натянутый на деревянную рамку, на котором запечатлелась лицо Христа с множеством ран, причиненных терновым венцом. Ты, конечно, понял, что речь идет о плащанице, сложенной в несколько раз, отчего открытой для обозрения оставалась только голова Спасителя… Каким же образом из Монсальвата она попала в Константинополь, я тебе сказать не могу. Известно только то, что от тамплиеров Христова плащаница перешла в руки ордена Розенкрейцеров и тайно хранилась там до 15 века, когда о ней впервые было упомянуто в исторических хрониках, как о священной реликвии, которую предъявил для всеобщего обозрения граф де Шарни.
Итак, раздемонизации человечества не состоялось, потомки Меровингов оказались рассеянными по всему миру, и какой-то специальной деятельностью, связанной с раздемонизацией человечества, никто из них больше не занимался, а многие просто забыли, каковы их корни. Меровингами являемся и мы с тобой, Андрюша, но ты до недавнего времени и не подозревал об этом, знал только, что наделен некоторыми необычными способностями, которые растут у тебя день ото дня, и что тебя постоянно искушают демонические силы. Что ж, дьявол заинтересован на худой конец нейтрализовать твою положительную деятельность, но его программа максимум – заполучить тебя в союзники, как уже однажды было, когда душа твоя обитала в теле Йохана Фауста – правда союз этот не принес Мефистофелю ожидаемого результата.
- Скажи, - наконец прервал свое долгое молчание Андрей, - но если Фауст был потомком Меровингов и раздемонизированной монадой, то каким образом он мог заключить союз с дьяволом и сделать попытку узурпировать мировую власть?
- Увы, - развела руками Аня, - после всех кармических узлов, завязавшихся в Лангедоке и осуществившегося проклятья Якоба де Моле, Меровинги были постепенно затянуты в демоническую карму и утратили чистоту. Каждый из нас – и я, и ты несем в себе потенциальный ген, свободный от семени эйцехоре, но это только потенция, ядро принципиальной возможности, а также отсутствие альтернативных жизненных потоков с фатальным исходом. Оболочка же наша и внешняя часть души теперь как у обычных людей. И все же я верю, что наступит время, когда именно мы, Меровинги, произведем на свет потомство, чистое от демонического семени, среди которого будет и воплощенная на земле Звента Свентана. Но когда это будет – пока не знает никто.
    
 







ГЛАВА 11

МИССИЯ НАВНЫ И ЯРОСВЕТА

- Про Звенту Свентану я у Даниила Андреева читал, - сказал Андрей. – Только причем здесь Меровинги, и вообще люди? Грядущая Звента Свентана станет дочерью соборной души России Навны и демиурга Яросвета. Только не ясно, каким образом у планетарных духов могут дети рождаться. Они же дхьян коганы, уж не знаю только какого уровня. Имеется в виду, что Звента Свентана будет чем-то вроде соборной души Розы мира, которая объединит человечество во братстве. А причем здесь Звента Свентана, рожденная пусть даже от раздемонизированных Меровингов? Они хоть и потомки Христа, но люди… я по крайней мере.
- Это только часть истины, - улыбнулась Аня. – По пророчеству необратимая раздемонизация начнется тогда, когда встретятся две сути Христова проявления в одном человеке – земная и небесная. Суть земная означает потомок земного Христа, Меровинг, суть небесная – потомок планетарного Логоса – Звента Свентана. Даниил Андреев писал, что у Навны, соборной души России и Яросвета – демиурга России в результате небесного брака должна возникнуть дочь, Звента Свентана и она станет соборной душой Розы Мира. Все это часть истины и есть еще одно пророчество, о котором Даниил Андреев не писал: Звента Свентана должна воплотиться на земле и стать земной королевой-священницей всемирного братства Розы Мира. Душа дхьян когана Звенты Свентаны должна воплотиться в полностью раздемонизированном теле потомка Меровингов. Это будет земной человек – мужчина или женщина – пока неизвестно, обладающий силой и святостью Иисуса Христа, но рожденный в иную эпоху, когда человечество окажется готово принять дар раздемонизации.
- Но Звента Свентана не небесный потомок Христа! – Удивленно посмотрел на Аню Андрей. – Ведь Навна – соборная душа России, а Яросвет – ее демиург.
- А вот еще одна истина, о которой не писал Даниил Андреев. Навна – это Наан в посмертие, она уже больше не воплощалась, как человек, а демиург Яросвет – душа Андрея Первозванного. Не случайно Даниил Андреев назвал его «молодым богом». Таким образом земные супруги, в посмертие вернувшись в состояние дхьян коганов, стали супругами небесными и оба трудились над формированием русского этноса – об этом я расскажу подробнее чуть позже. По пророчеству (сроки не названы, но обозримы) у соборной души и демиурга родится дочь Звента Свентана и она будет внучкой земного Логоса Христа. Теперь ты понял смысл пророчества о том, что небо сойдет на землю? Небесный духовный луч планетарного Логоса Христа воплотится в теле раздемонизированного потомка земного Иисуса. Это будет воплощением идеи Розы Мира на земле.
- Значит душа Наан стала Навной… - медленно произнес Андрей.
- Она не стала Навной, - улыбнулась Аня, - она всегда ей была, - однако Навна воплотилась на земле в дочери Иисуса Христа, а затем снова обрела статус дхьян когана, но после этого воплощения миссия Навны была уже связана с Россией. Поскольку Наан долгое время жила среди будущего этноса Руси и всем сердцем полюбила эту землю, эту природу, этот народ, то в посмертие дхьян коган Навна стала осуществлять миссию соборной души России. Несколько по-другому обстоит дело с душой Андрея Первозванного. Его продвинутая человеческая душа была трансформирована в природу дхьян когана планетарным Логосом, и после смерти тела Андрея новый дхьян коган стал Яросветом. Совместно с Навной, своей земной и небесной супругой (вспомни Шиву и Парвати, Вишну и Сарасвати) они стали формировать русский этнос – его духовное ядро и культуру. К сожалению, в трагический момент нашей истории этот союз был нарушен. Навна оказалась пленена уицраором России Жругром. Об этом ты читал у Даниила Андреева, и пока ее не освободят, благоденствия и процветания не будет на Русской земле.
- Расскажи мне об этом, - заинтересовался Андрей. – Я смутно чувствую, что все это имеет некое отношение к моей загадочной истории.
- Рассказать можно лишь схематично, - улыбнулась Аня. – Деяния и бытие земных демиургов мало напоминают события человеческой жизни, однако о небесных сущностях приходится рассказывать в ключе земных историй, поскольку возможности нашего языка ограничены. Ну что же, попробую. Когда Наан отошла в окружении любящей семьи и скорбящих соотечественников ( а Наан настолько сроднилась с потомками Ариев, что считала их своими соотечественниками), то посмертие ее, естественно, сильно отличалось от посмертия обычного человека. Но прежде чем вернуться в свое духовно-надчеловеческое состояние, нужно было растворить несколько астрально-ментальных оболочек, наработанных при жизни на земле, и одна из этих оболочек, учитывая масштаб духовного существа, была зачатком, семенем энергий затомиса Российской метакультуры. Именно тогда, пребывая в сакуале посмертного отдохновения Готимне, прогуливаясь в саду Высоких судеб, Навна осознала свое новое назначение: стать соборной душой России, использовав для этого информоэнергии и силы, приобретенные в физической жизни  при общении с людьми и природой Российского приднепровья. Навна осознала, что не должна сжигать информооболочку, сформированную околоземными местными энергиями, для того, чтобы в высоком смысле обезличенной подняться в Уснорм – один из самых высоких слоев Шаданакара, откуда сила Небесной Троицы нисходит потоками на всю нашу земную брамфатуру. Нет, отдохнув, сколько положено в Готимне, Навна начала спускаться в затомис метакультуры будущей России, который в те времена был заполнен только всякими полуживыми строительными материалами (в астрале, как ты знаешь, нет ничего неживого). Все находилось в хаотическом состоянии и ожидало, когда явится Архитектор слоя, осуществляющий провиденциальную волю. И таким Архитектором стала Навна, совместно с демиургом Яросветом, своим земным и небесным супругом.
Итак, слой затомиса метакультуры был пустынен, и помимо бесчисленных вихрей, смерчей, рваных воскрылий и странных несформировавшихся архетипов, воплощенных в условные символические знаки и палитры многомерных ощущений, там не существовало ничего. Все, что увидела там Навна своим духовным оком напоминало забываемые по утру сны, которые невообразимы и неописуемы и понятны лишь самому сновидцу во время сна. Эта невообразимая гамма несформированных энергий, не нашедших пока свою форму, плавало в слое будущего затомиса, но Навна знала, что из всего этого «энергетического бульона» в скором будущем начнется формирование первых кристаллов Русской метакультуры. Они-то в дальнейшем и определят всю неповторимость, своеобразие и единственность русского этноса, когда из человеческой биомассы неорганизованных племен вдруг возникает характерный внешний облик, определенная ментальность,  эмоциональная неповторимость и все специфические особенности культуры, характерные для нового этноса, а из разрозненных этнических племен вырастает вначале рыхлое, плохо организованное а затем единое, определенным образом структурированное государство.
Из этого информобульона демиургу Яросвету предстояло формировать особые государственные архетипы, и одним из таких центральных архетипов должен был стать Небесный Кремль – эмблематический прообраз, архетип Святой Руси. Навне же было уготовано работать с энергиями народной души, ее эгрегором, слиться с ним и одухотворить его хоть и тонкоматериальную, но все же весьма механистическую структуру. И если работу Яросвета можно было сравнить с работой архитектора и прораба, а иногда кое-где каменщика и бетонщика, то Навна ведала декором и росписью храма, и работа ее была, может, и не столь грандиозной, но несказанно филиграннее.
Итак, когда Навна спустилась в будущий затомис Руси, он был словно дикий остров в окружении больших городов. На востоке виднелись сформированные и кое-где уже приходящие в упадок метакультуры Византии и Арабско-мусульманского Джаннета. На юго-востоке и юге высились в своей древней недосягаемости и блеске китайская, тибетская и индийская метакультуры, а на западе бурно строился затомис западноевропейской метакультуры, обещая в будущем перегнать и возвыситься над уже начавшими ветшать восточными и южными метафизическими оплотами. На этом фоне север и северо-восток был дик и неорганизован, и лишь полотна и струи природных стихиалей, полнящихся силой и первозданной энергией нет-нет появлялись в пространстве затомиса Руси (как ты помнишь, природные стихиали существуют в собственном пространстве, однако свободно перемещаются и в некоторые другие слои). Обозрев дикие, хаотические информо-чувственные вихри, Навна спустилась в нижний, эфирный слой вплотную прилегающий к физическому пространству земли и ясно увидела почти неискаженные в эфирном отражении картины дикой природы, не так давно бывшие ей родными и близкими, но за время пребывания в многомерных тонкоматериальных слоях изрядно подзабытые. Предстояло снова вникнуть и влюбиться во все это буйное, веселое, галдящее, свистящее, порой грохочущее и сверкающее, порой заливаемое бурными грязевыми потоками половодья, а порой сохнущее и потрескавшееся в ожидании живительного дождя. В какой-то момент Навну даже потянуло глубже, ей показалось, что она должна вновь воплотиться среди грубых форм Энрофа. Сидя на отражении грозовой тучи в эфирном слое, она чуть было не ринулась с очередной молнией внутрь физического пространства, когда мембрана разделяющая пространственные слои была ослаблена мощным разрядом земного электричества. Однако в последний момент над ней, словно гром, прозвучал завет планетарного Логоса: «Твой земной цикл закончен, ты должна стать соборной душой грядущего лика России». Навна поняла, что ее миссия окончательно определена, она превратилась в блистающий кометообразный шлейф и распростерлась, мгновенно сканируя, над пространством, в котором она провидела контуры грядущей страны (они уже тянулись к ней, они уже любили ее, не понимая более ничего). Навна стала оглядывать свои будущие владения, которые ей предстоит пестовать в ближайшее время, и более отдаленные, которые она не видела никогда, которые должны присоединиться позже. Она обозрела знакомые ей благодатные земли приднепровья, вокруг которых предстояло формироваться первому ядру России, Киевской Руси, и более суровые, холмистые, поросшие в большей степени хвойными деревьями центральные края, где предстояло вырасти великой Московии, что придет на смену Киевской Руси. Она прозревала в чухонские болота будущего Санкт-Петербурга и необъятные сосновые боры вологодчины, и совсем уже дикие таежные края Сибири и Алтая, где вообще не понятно, как могут жить и производить потомство малочисленные северные племена, которые, казалось, совсем не родственны знакомым ей восточным славянам. Вся будущая громада страны предстала перед ее неземным всеобъемлющим оком, и сразу стало ясно какие земли и племена уже почти готовы к объединению в единой ментальности и соборности, а какие – нет.
Кое-где уже шло прозрение в российский трансмиф, и активно рождалась и складывалась славянская мифология, причудливо переплетаясь с ведической культурой, из которой она выросла, но в далеком прошлом выпала, лишившись подпитки арийской соборности. Уже рождались легенды про Алконостов и Гамаюнов, про серебряную утицу и ясный Ирий. Уже зашевелились в чащах и болотах лешие и кикиморы, и мелькала среди закатных лесных верхушек ступа бабы Яги, и бродил среди горных круч и уступов сам похожий на мглистую горную вершину титан Святогор. И уже рождались в пытливых умах первые философские представления о Яви, Прави и Нави и о населяющих эти полюсные пространства светлых и темных божествах и духах. Все это вырастало не на голом месте, когда-то арийская ведическая мифология, мировидение и вытекающая из них обрядность охватывала все уголки земного и посмертного бытия Ариев, но постепенно на целые тысячелетия память об этом угасла, но тлела где-то в глубине народного подсознания. Вместе с Яросветом Навна вслушивалась в людские ощущения и всматривалась в зыбкие пока еще эгрегоры, объединяющие сознания отдельных людей и племен, связанные общностью обрядов и языка, и наблюдали проступающую схему грядущего государства. Это объединение должно было возникнуть вокруг определенных мест силы, неких энергетически усиленных мест, в которых мембрана между Энрофом и затомисом метакультуры истончалась и идея объединения, порядок объединения, энергия и направленность причинно-следственных связей передавалась обычным людям. Яросвет бросал в определенные места белые небесные кристаллы, и от них словно радиоволны от передатчиков распространялись идеи, образы, чувства и жизненная сила для реализации этих идей, и энергия для выстраивания необходимых причинно-следственных связей. Вскоре в таких точках силы возникали святые места поклонения, где устанавливались изображения богов, которые в далеком будущем сменялись церквями, а вокруг них, словно круги от брошенного камня, разрастались административные, затем – торговые, затем разнообразные светские постройки. Вокруг подобных мест вырастали города, как правило захватывая несколько активных точек сразу, поблизости теснились деревни, кормящие эти города, и из этих мест оседлости, активизированных павшими в землю информокристаллами формировалось и зрело государство.
Отдельные люди не знали, почему так происходило, обществом двигало смутное наитие, вождям и князьям казалось, что они кем-то и чем-то управляют, но это был лишь внешний фасад, истинное управление исходило из трансмифа и затомиса метакультуры Святой Руси. И никто не знал, что медленное строительство российского государства осуществляется параллельно строительству некому не видимого с земли Небесного Кремля, которое осуществлял Яросвет с сонмом своих помощников-духов, и каждая деталь  храма находила свое отражение и соответствие на земле в особенностях и структурах возникающего государства. Именно Небесный Кремль, венчающий собой затомис метакультуры России определял необходимые энергии, силы, информочастоты и резонансы, которые словно в зеркале должны были отражаться в народном лике страны, проявиться в особенностях градостроительства и архитектурной самобытности. А главный Московский кремль в какой-то мере должен был быть утяжеленным, упрощенным отражением Небесного Кремля, парящего в астральных пространствах, заливающий затомис метакультуры мягким сиянием преломленной энергии Святой Троицы, нисходящей в затомис из недосягаемых высот Уснорма. Эта идея – структурирование общества и государства вокруг святых мест, находящее воплощение через Небесный Кремль и систему соответствий, должна была обеспечить появление особого государства – Святой Руси – в чем-то напоминающее и Камелот и Лангедок, но гораздо масштабнее. А главная задача, которая легла бы на плечи нового государства была все та же: раздемонизация души и плоти народной с распространением этой волны во все пространства Шаданакара, начиная с Энрофа…
Такова была задача архитектора-демиурга Яросвета, Навна же в этот период формировала другое. Ее первой миссией было создать уют и тепло домашнего очага в масштабах всей будущей страны, так чтобы в сердце каждого осознавалось чувство Родины. Не фанатичная уверенность в исключительности своего государства и вождя, но мягкое ощущение материнского лона, своих первоистоков, любовь к родным просторам, к родной природе, к рекам, лесам, полям, поскольку на первых порах страна должна была формироваться из оседлого, привязанного к домашнему очагу (в широком смысле этого понятия) населения. И осознать эти душевные свойства разрозненным племенам славян и Русов предстояло через светлые природные стихиали, осуществляющие связь между природой и климатом Энрофа и переходными эфирными слоями астрала.
Мне не дано знать как в деталях проводилось приручение диких стихий и как налаживалось эмоциональное общение между духами природы и людьми. Контакт между совершенно различными существами из параллельных измерений сильно затруднен. Как большинство людей не способно видеть духов природных стихий, так же и духи стихий, существуя в другом пространстве и времени, практически не замечают людей, а если и замечают в определенных условиях, то совершенно к ним равнодушны. К тому же далеко не все стихиали имеют светлую направленность, и многие из них сильно заражены демонической энергией – взять те же стихиали засасывающих болот, непроходимой сельвы или огнедышащих вулканов. Тем не менее многие светлые природные и погодные стихиали определенным образом завязаны на деятельности человека – взять тех же лесных духов Дараины, Мурохаммы, Вайиты, Фальторы и Лиурны. Между такими стихиалями и людьми Навне предстояло сформировать тонко-чувственный контакт для воспитания эмоциональной сферы людей, для придания этой сфере новой палитры чувств и ощущений, чтобы духовная жизнь становилась все разнообразнее и богаче.
Итак, Навна проникла в эфирный слой земной природы и предстала в виде сияющего божества, излучающего волны симпатии, любви и сочувствия. К ней, словно мотыльки на свет, тут же начали слетаться живые вихри, волны, струи, переливы энергетических сущностей, опекающих и пестующих самые разнообразные природные сферы, участки, области. Весь первобытный хаос стихий ринулся к ней и застыл в удивлении, словно бы утонув среди неведомых прежде ощущений. Духи, до сей поры занятые только своими проблемами, не ведавшие божественных и человеческих чувств – а вернее тех чувств, где смыкалось человеческое и божественное многомерное чувство Любви, вдруг словно бы прозрели и увидели Высшее существо, которое их любит, понимает и заботится о них. К сожалению, человеческий язык беспомощен в передаче всех нюансов высшего эмоционального контакта между существами иномерной природы, поэтому ограничусь описанием человеческих аналогий этим сложным информо-энергетическим процессам. Стихиали сразу же осознали за Навной некое любящее, управляющее начало и были охвачены ответным чувством, о котором ранее не знали и, словно желая высказать свою любовь и преданность, устроили что-то вроде хоровода-знакомства с демонстрацией своей деятельности, своих задач, своих проблем и приоритетов. Это было чем-то вроде непрерывно сменяющейся мелодии-песни, где каждый участник стремился спеть свой куплет с тем, чтобы Навна в божественной славе обратила на поющего внимание, прониклась его чаяниями и оказала державную поддержку. И Навна выслушивала каждого, и вмещала в свое сердце, и находила в нем отклик и ответ для каждого – большого и малого, и формировала из этого дикого хаоса, из первородного энергетического бульона оформленных и по-своему разумных существ. Впоследствии некоторые из них приобретали даже вполне антропоморфные черты, хотя форма не оставалась для них чем-то единожды закрепленным - просто духам стало нравиться принимать человекоподобную форму и заигрывать с людьми, оставаясь, тем не менее, для большинства невидимыми. Этот энергоэмоциональный контакт порождал сложную гамму чувств при общении с природой: при наблюдении за метаморфозами кучевых облаков, за вечереющими деревьями, за стихающим среди белых лилий озерком, за весело журчащей среди гладких камешков лесной речкой. Этот контакт возникал вместе со сложной гаммой восторга, бодрости и первобытного страха у путника, застигнутого в грозу вдали от уютного безопасного жилья. И вот уже в этом грозном грозовом вареве впервые виделись баталии великанов и Илья пророк грохотал на своей колеснице, и рождались мысли о всемирном потопе и бескрайней водной пустыне, покрывающей землю.
И замирал в восторге путник на пригорке перед открывшимся перед ним розовым морем Иван-чая, и рождалось в другой душе неясная тревога и чарующее предчувствие дальних странствий, когда в первой проталине виднелся клок пожухлой травы и рыжий глинистый бок пригорка. И вдруг замечал лесной путник необычный зеленоватый оттенок заходящего зимнего солнца сквозь голые стволы заиндевевших берез, и поражался, почему раньше он этого не видел. И замирал от восторга другой, наблюдая, как догорает багрянец заката на перистых облаках и диву давался, почему видел он эту картину каждый божий день, но поразился только сегодня. А может и не видел он этого раньше? Может, глядел, но не видел, слушал, но не слышал, ел, но не жил? И поднимал дикий славянин голову и впервые думал не о хлебе насущном, не о жене своей или соседке, не о бедности, горестях и обидах, а о том, как небо бездонно, и что в глубоком колодце даже в полдень отражаются звезды. И смастерил умелец-золотые-руки крылья, позавидовав орлу, в небе парящему, и зодчий выдумал проект чудо храма, наблюдая за перемещением полуденных облаков.
Разумеется, контакт с природными стихиалями возникал и раньше, до появления в затомисе одухотворяющей руки Навны, но был качественно иным, в основном лишь демонические, устрашающие свойства стихиалей находили отзвук в душе человеческой. Навна же смягчала, просветляла и как бы посвящала в обряд крещения диких духов природы, после чего многие из них стали называться светлыми стихиалями. Но контакт с природными духами, с их светлыми энергиями был лишь первым объединяющим этапом, через них сквозили лучи соборной души Навны и ее светлое духовное сердце изливало творческие эманации. Эти потоки проникали в души жителей будущей России, связывая и объединяя единым полем, единым пространством творческой культуры, ее неповторимым своеобразием, ее особой, только этой культуре свойственной системой образов. И появились на просторах будущей России  первые сказители-баяны, подобно менестрелям и менизингерам западной Европы, и народились первые лубочные художники – будущие иконописцы, и первые зодчие – будущие Бармы и Постники. И закралась в сердце юного потомка Ариев неясная тоска по Единственной милой, и впервые не о женских формах и брачном ложе затосковало его сердце, но о туманном, почти бестелесном образе, о несбыточном первой любви, и увидел он лик своей невстреченной в одиноком облачке у горизонта, и услышал шепот ее в шорохе тростника, и коснулось его сердца пряная волна Мировой Женственности. Задумался юноша и сочинил странные стихи о невстреченной милой, о туманном образе, зовущем его из неведомых далей, о глазах ее неземных, прозревающих прямо в его душу из глубин звездного неба. И не знал молодой славянин или рус, что саму пресветлую небесную Навну ощущает он за этими неясными образами, и что трепещет его сердце в волнах Мировой Женственности, и что гонят эти волны из души его мрак и лед мирового мучителя и прозревает его душа в сквозящие пространства многомерного живого мира и ловит там дивные, неведомые ранее образы, чувства и видения.
Конечно не в один день, не в один год и десятилетие происходили эти медленные изменения, и казалось бы ничего в славянских душах не меняется. Однако год за годом, десятилетие за десятилетием и столетие за столетием раскрывался незримый цветок народной души, который через природные светлые стихиали, а позже непосредственно взращивала, пестовала и лелеяла пресветлая Навна. И совместно с чувством Единства и этнической принадлежности, взращиваемое под присмотром демиурга Яросвета, зрела и усложнялась, и принимала свои этнические конфигурации, и тянулась к прекрасному, и жаждала любви, и раскрывала сердце Богу, пока еще неосознанному, как Единый, но видимому во многих проявлениях, загадочная славянская душа. Хотя, в чем эта особенность и загадочность до сих пор никто толком объяснить не может, но все это чувствуют. А может все дело в особой ее миссии по грядущей раздемонизации, которая была возложена на ее плечи в века оны самим Божественным провидением? Хоть и не осуществилось все, как было задумано! Ибо хитёр и могущественен противобог и не сдает легко свои позиции в этой нескончаемой борьбе за человеческую душу. А посему было бы наивно рассматривать историческую действительность и перемены в сознании славян и руссов, только в том благом ключе, о котором я только что рассказала. Борьба за души человеческие никогда не утихала, и чем больше прав на душу народную заявляли провиденциальные силы, тем более активные контрдействия предпринимал Гагтунгр. Так уж существовало извека: чем больше, активней и сильнее народная душа, тем больше на ее пестование тратят как светлые, так и темные силы, тем большая заинтересованность в ней как с той, так и с другой стороны. И описывая все это в общеземном масштабе, я подразумеваю и каждую душу в отдельности, поскольку характеризуя военные действия, историк говорит о дивизиях и армиях, в реальной же жизни бой ведет каждый солдат в отдельности, его оружие и его воля, а из этих неприметных единиц складывается война в целом. И хоть в любом бою есть свои герои и предатели, в большинстве своем армию составляют простые люди, делающие свое дело, и чем лучше в общей массе делают они свое дело, тем больше шансов у армии в целом на победу. То же и в истории души народной: по мере активизации Навны и Яросвета, активизировался и Гагтунгр, и чем активнее и сплоченнее становился этнос, тем больше интереса проявлял к нему и верховный демон Шаданакара. Поэтому любое действие провиденциальных сил вызывали соответствующие контрдействия, порой выглядящие словно в кривом зеркале. Так в противовес благодатным местам силы на месте белых кристаллов, брошенных Яросветом, где у мистически одаренных людей – жрецов светлых богов, целителей, ясновидящих и ведунов возникал контакт с восходящими рядами затомиса и видения сквозящих миров, посеяны были Гагтунгром черные кристаллы, на месте которых возникали темные места силы. В таких местах у людей, обладающих повышенной личной силой, возникали контакты с нисходящими мирами и черными силами вплоть до жгучей Гашарвы. В таких местах воздвигались черные капища и осуществлялись жертвоприношения, проводились ритуалы черной магии, насылалась проча на людей и домашний скот. Вокруг подобных мест темной силы собирались черные стихиали еще больше усиливающие подобные места, которые (пока еще не были возведены большие города) находились в основном в труднодоступных немеречах или среди зловещих болот, так же как места, куда падали белые кристаллы оказывались среди светлых рощ, цветущих лугов и зеленых холмов. Позже в таких местах стали возводиться православные церкви. Можно с большой достоверностью утверждать, что характер флоры и отчасти фауны во многом определялся наличием тех или иных кристаллов. И еще ты должен знать, что места темной силы, с точки зрения магической мощности, более эффектные, в них люди по своей природе более склонные ко злу и входящие с этой злой силой в контакт, получали несколько больший импульс для активности и даже улучшения здоровья, чем посетители и адепты мест светлой силы, где люди в основном испытывали лишь чувство благости и светлой созерцательной радости. Увы, зло всегда отличалось большей активностью, компенсируя тем свой духовный дефект. Гагтунгр не случайно наделял подобные места и подобных людей целительной силой: таким образом он имел возможность заразить неведавших своей черной энергией. Через нее он воздействовал на массы, приобретал новые влияния и выстраивал свою стратегию, поскольку многие люди становились клиентами черных колдунов и ведьм, воздействия которых еще более усиливались в местах, сформированных черными кристаллами.
Неоднозначно развивались культура и искусство, поскольку чистое вдохновение и творческий дух, щедро ниспосылаемый Навной в русский этнос постоянно подвергался демоническим искажениям, поскольку творческий акт требует раскрытия «канала связи», а в раскрытый канал легче внедриться и демонической энергии. Подобные люди выделяются из серого большинства, а следовательно дьявол кровно заинтересован сбить их с пути и по возможности привлечь на свою сторону. И возводились капища темным божествам, где приносились человеческие жертвы (хотя подобный род жертвоприношений крайне редко проводился у славян), и возникали кровавые обряды наподобие заклание юноши на месте строительства особо важных сооружений, и совершались буйные оргии в ночь на Ивана Купала, и создавались вдохновенные былины, где единственным сюжетом являлись нескончаемые битвы, предательство, жестокость и всевозможное колдовство, где на одного героя приходился десяток злодеев, а на светлых князей Бориса и Глеба всегда находился Святополк окаянный. Этот список можно продолжать до бесконечности, поскольку бесконечна история борьбы света и тьмы, и не избежала подобной участи растущая и крепнущая Русь. Вскоре у быстро зреющего и выходящего на историческую арену этноса возникло определенное равновесие между силами добра и зла. Все это было достаточно предсказуемо, и Навна с Яросветом давно привыкли действовать в условиях нескончаемой борьбы. Другого не могло и быть, поэтому тактика взаимодействия с душой и энергиями этноса постоянно менялась и процесс формирования «загадочной русской души» хоть и тяжело, но продвигался согласно провиденциальному плану.
Я не буду пересказывать долгую историю становления государства российского, смену общественных формаций и государственных религий, хотя любое историческое явление имело на своей изнанке какой-то из этапов борьбы светлых и темных сил. Процесс становления святой Руси и грядущей раздемонизации предполагался длительный, растянутый не на одно столетие – продолжается он и сейчас, и особенность нашего времени в том, что перед рассветом особенно сильно сгущается тьма. Я остановлюсь лишь на некоторых метаисторических этапах, которые имеют прямое отношение к соборной душе России. В этих хрониках я буду ссылаться на Даниила Андреева и его метаисторическое видение мистической изнанки реальной истории и уточню несколько моментов, которые он то ли не разглядел, то ли сознательно упустил.
Большинство историков склоняются к тому, что до татаро-монгольского нашествия российский этнос был совсем другим, чем после, что в своей массе это был смелый, гордый, удивительно романтический народ, повсеместно владевший грамотой, лишенный жестокости свойственной народам, находящимся на ранней стадии цивилизованности. Это был народ-поэт, народ-созерцатель природы, рождавший из своих недр былинных богатырей сродни рыцарям Камелота и волхвов – калик перехожих - сродни Мерлину и Титурелю. Да, цивилизация в западном понимании стала приходить на Русь сравнительно поздно, но зная, какие негативные стороны несет цивилизация людям, помимо явных выгод, Навна и Яросвет постарались как можно дольше продержать русский этнос максимально приближенным к природе, чтобы общаясь со светлыми стихиалями, души их, на фоне мужания как можно дольше сохранили свою чистоту, непосредственность и даже «детскость». Увы, слишком долго удерживать их на лоне природы демиург не мог, поскольку ближе к началу второго тысячелетия значительно активизировали свои набеги внешние кочевые племена – скифы, хазары и печенеги, и чтобы отражать эти набеги нужно было строить большие города, усиливать дружины, вводить ополчения, тем самым значительно укрепляя единоличную княжескую власть. Так что к концу первого тысячелетия существовавшая повсеместно демократия – вече сохранилось только в Великом Новгороде. Увы, большие города значительно облегчили задачу Гагтунгра, поскольку большие скопления народа всегда привлекает демонические силы, и в злачных местах, без которых не может обойтись ни один город, теснились темные стихиали больших городов, а на их изнанках в шрастрах формировались антигорода, населенные демоническим воинством, охочим до тяжелых людских эманаций. Таким образом кармический клубок начал скручиваться отнюдь не в пользу Навны с Яросветом, а крещение Руси и ее всеобщая христианизация имели много как положительных, так и отрицательных сторон. Разумеется, придя на смену рыхлому язычеству, христианство, как и во всем мире, толкнуло Русь к дальнейшему глобальному объединению, централизации и цивилизации, внедрив в общество немало полезных нравственных ценностей и консолидировав его вокруг церкви, что соборно формировало православный облик этноса. Но с другой стороны, значительно отойдя от первоначального христианства, став государственной религией и подстроившись под его железную машину, российское православие обюрократилось по государственному образу и подобию, а получив значительную власть в обществе и вырвав народ из естественных природных условий и привычных ценностей, церковь перекрыла этносу канал восприятия тонких планов живого мира. Объявив светлых духов и духов стихий слугами сатаны, церковь в значительной мере перекрыла Навне доступ к людским сердцам, ведь Навна (хоть о ней и мало кто знал) также оказалась вне закона, как некое языческое божество. Тем не менее и эти сложности становления были бы со временем преодолены, если бы не страшная трагедия, свершившаяся в 13 веке, которая отбросила русский этнос на столетия назад – татаро-монгольское нашествие, поставившее Русь на грань уничтожения.
Теперь я перескажу истину, которую вкратце изложил Даниил Андреев в своей Розе Мира. Для того, чтобы спасти этнос от полной деградации и растворения демиургу Яросвету пришлось пойти по пути, который ему удавалось избегать в течение более чем тысячи лет, и это была одна из причин, по которой на русский народ была возложена миссия раздемонизации. До нашествия татар, в шрастрах, на изнанке Руси не было своего уицраора – гигантского великодержавного демона одна из задач которого, помимо своих, чисто демонических, состояла в том, чтобы уберегать свое государство от соседних уицраоров, которые постоянно стремятся к расширению контролируемой территории. Естественно, плата за независимость, купленную таким образом, была весьма горькой, поскольку эманации демонизма на данной территории возрастали многократно и все это в значительной степени меняло эмоционально-ментальный фон общества. Уицраору для питания требовались все те же эмоции жадности, злобы, похоти и страха смерти, чем питалось и все остальное демоническое воинство, задачей которого было «выколачивание» этих чувств из людей. Помимо этих, Уицраору требовались и специфические эманации, связанные с духом великодержавия: неприятие всего чужого, непонятного, подозрительность и неприязнь к иноземцам, а также всякие верноподданнические чувства от собачьей верности вождю – неважно князь это, царь или президент, до шпиономании и подозрительности не только к дальнему, но и ближнему своему. Когда любовь к своей земле, к ее природе и родному очагу превращается в ненависть к другим странам, когда «броня крепка и танки наши быстры» и весь мир, все окружающие народы видятся врагами, а ненависть толкает солдата на самопожертвование. Все эти классические эманации Уицраоров в полной мере испытал наш этнос в годы сталинского правления, и продолжает испытывать сейчас, хотя нынешний демон великодержавия значительно ослабел и дни его сочтены.
И вот на такие изменения в ноосфере этноса вынужден был идти Яросвет, такова была плата за выживание, но без этих, не присущих ему ранее качеств русский народ в условиях татарского ига был обречен на вымирание. Яросвет был вынужден с помощью демонической стихиали, карросы Дингры – множительницы людской плоти, породить русского уицраора Жругра – жуткого монстра, присосавшегося к изнанке Руси, напоминающего немыслимого спрута с разумными глазами и кубообразной короной на голове. Каким образом осуществлялось подобное «зачатье» мне не ведомо, ничего общего с плотским совокуплением этот процесс не имел, но для его осуществления Яросвету пришлось опускаться в шрастры, в Антимоскву-Друккарг и отдать немалую толику своей творящей энергии карросе Дингре. Это в значительной мере ослабило его силы, и весы равновесия качнулись в сторону зла, а сам Яросвет в дальнейшем ослабил контроль над многими процессами в стране, в том числе и над церковью, что привело к частичной ее демонизации. За три столетия уицраор Жругр возмужал, окреп и в конечном счете (исторически это совпало с Куликовской битвой) вышвырнул, изрядно покалечив татаро-монгольского уицраора с изнанки Руси, а верхняя Русь обрела независимость. Увы, усиление Жругра первого приняло лавинообразный характер, его влияние на Энроф России все возрастало, уицраор терял чувство меры, и атмосфера диктатуры повисла над Московским государством. Пик его могущества пришелся на годы правления Ивана Грозного – более страшного периода, не связанного с внешним нашествием до той поры Русь не знала, количество перешло в качество, и начался процесс саморазрушения страны. Тогда Навна (Яросвет так и не смог полностью восстановить свою силу) пошла на отчаянный шаг: она спустилась в шрастры, в Друккарг и воздействовала своей творящей энергией на Жругра таким образом, что внутри его необъятной демонической плоти начали развиваться его отпрыски, жругриты. Цель их, как ты помнишь из Даниила Андреева, после появления на свет уничтожить своего родителя, пожрав его сердце, а затем захватить власть, водрузив на голову корону-куб. На земле такая смена власти сопровождается тяжким периодом безвластия и безвременья, когда диктатура сменяется хаосом. В конкретном случае гибель первого Жругра совпала с гибелью земного выразителя его воли Ивана Грозного, период смутного времени и бесконечной смены Лжедмитриев – с борьбой жругритов за власть, а воцарение династии Романовых – с тем моментом, когда второй Жругр, расправившись с братьями и вышвырнув польского уицраора, воцарился в Друккарге. Этот Жругр уже учел ошибки родителя и воздействовал на своих подданных в Энрофе уже гораздо сдержаннее, поскольку неуемность отца нарушило равновесие и привело его к гибели. Как ты знаешь, правление Романовых, вплоть до их краха и гибели второго Жругра было уже гораздо более умеренным, хоть времена и ветры истории бывали разные. Но об этом я ничего говорить не буду, расскажу о Навне. Увы, спуск в Друккарг и поражение Жругра закончилось плачевно и для самой Навны, поскольку значительную часть энергии она потратила на внесение в лоно Жругра творящей энергии: она не сумела выбраться, подобно Яросвету, из шрастров, и была там заблокирована особыми плитами из карроха – демонической материальности. Находится она там и по сей день, я это видела сама, когда долгие годы пребывала в ловушке, откуда ты меня вызволил – но об этом особый разговор. Навна существует там в особом пространстве – маленьком мире, который называется садом Навны – его уицраор пытался сжать до минимума – уничтожить Навну и лишить ее светлого окружения не в его силах, к тому же демоны сами бояться аннигиляции. Тем не менее Навна осталась в особом пространстве Друккарга и готовит свою грядущую миссию – просветление и освобождение значительной части человеческих душ, идущих скорбным путем по нисходящим кругам Инферно, и их подъем в затомис с последующим сотворением Звенты Свентаны. До конца 18 – начала 19 века ее светлые энергии практически не доходили до Энрофа, до Российского этноса, но в определенный благоприятный период, связанный с царствованием Александра Первого, Яросвету удалось расколоть плиту карроха, блокирующую Сад Навны, и в Энроф начали проникать волны соборной женственности. Это сразу же проявилось в создании целого ряда замечательных женских образов в литературе и живописи, наполненных жизнью и самобытностью. Вспомни замечательные образы, подаренные миру Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым, Достоевским, Толстым, и этот список можно продолжать очень долго. Не буду отдельно касаться Татьян Лариных, Наташ Ростовых и Сонечек Мармеладовых – на эту тему можно было бы написать отдельный роман. Как ты понял, образы эти – невоплощенные души – существуют в трансмифе России и к образам этим, к их энергиям русские писатели вновь получили доступ и вновь начали притягивать их к Энрофу с того времени, как Яросвет расколол плиту карроха, а до этого все годы пленения Навны ни один подобный образ не возникал в русском искусстве. А ведь были когда-то и Василиса Премудрая, и Ярославна, и Феврония из утонувшего Китежа!
С той поры силы плененной, стиснутой меж плитами карроха Навны потихоньку растут, и насколько в Энроф проникают ее эманации Любви и Женственности, настолько же и из небесной Руси проникают к ней ответные волны, возрождающие и укрепляющие соборную душу России. И не за горами тот день, когда Навна сможет расколоть оковы и просветлить души угодивших не по своей воле, но по воле обстоятельств в нисходящие ряды посмертия и выпустить животворящую стаю раздемонизированных душ для воплощения их на земле России в новом, начавшем раздемонизацию поколении. И родится наконец в достроенном Небесном Кремле дитя Навны и Яросвета, Звента Свентана, и взойдет над землей заря Розы Мира, и перекинется раздемонизация на весь земной шар, и покинет воинство Гагтунгра пространство нашей брамфатуры, и вольется Шаданакар в семью раздемонизированных брамфатур вселенной. Все это будет, но когда – ведает один Господь – проблемы возникают беспрерывно, поскольку перед рассветом тьма сгущается особенно. Неожиданно тревожные перемены начались не только в Энрофе: некие не совсем понятные изменения происходят в верхнем мире, в нашем трансмифе и затомисе метакультуры. Нарушается целостность перегородок между слоями пространств и начинается пока локальное хаотическое перемешивание материальностей сакуалл. Подобное уже происходило и в эпоху короля Артура и в эпоху Меровингов, но тогда могучими провиденциальными силами были созданы условия для нисхождения сущностей и форм иных сакуалл в пространство Энрофа. Сейчас же происходит нечто иное, происходит перемешивание пространства и энергии некоторых сакуал изнутри и перемешивание это столь губительное для мирового равновесия и строения Шаданакара на первый взгляд не несет выгоды ни темной, ни светлой сторонам мироздания, поскольку и темным выгоден определенный порядок, поддерживающий статус кво. Возможно, вначале это и была инициатива темных, но похоже, что в дальнейшем они утратили контроль за этой третьей силой и сейчас выжидают, не определившись как к этому относиться.
Аня пронзительно посмотрела в глаза Андрея и продолжила:
- Тебе предстоит это выяснить, Андрюша, и действовать, исходя из того, что ты сможешь выяснить, ведь события эти связаны с мальчиком, твоим двойником, природа которого не ясна, но за которым просматривается нечто значительное.
- Ты хочешь сказать, - нарушил долгое молчание Андрей, - что этот мальчишка представляет опасность для мироздания? Но почему он похож на меня, и что он такое? Да и вообще, мне кажется, моя скромная персона не совсем подходит на роль спасителя вселенной. Что-то мне подсказывает – я мало напоминаю американского Супермена и даже более камерного Бэтмена.
- Вспомни Толкиена, - грустно улыбнулась Аня, - он ведь в своем Властелине колец в символическом виде описал события, на заре веков имевшие место в иной цивилизации. Все это было, и главным спасителем Среднеземья стал маленький, физически слабый хоббит. Это не случайный образ, часто провидение взваливает глобальные задачи на плечи существа, которое на первый взгляд меньше всего для этого приспособлено. Утешь себя тем, что ты выше и сильнее Фродо, к тому же стремительно развивающийся маг, а самое главное – Меровинг, хоть судьба твоей души сложна и противоречива. После разгрома катаров нарушилась преемственность рода королей-священников, а Меровинги были рассеяны по свету и частично лишены своей неуязвимости от случайностей, поскольку главный терафим – плащаница попал в руки католической церкви, а индивидуальные талисманы, коронетки Даниила, так же рассыпались по всему белу свету и об их истинном назначении никто не знает – Гагтунгр постарался на славу. Забыли о своем предназначении и Меровинги, теперь им предстоит вспомнить себя, а когда все 888 коронок обретут хозяев, чаша весов качнется в благоприятную сторону. Тогда Роза Мира, тайный смысл которой состоит в раздемонизации человечества начнет распускать свой невидимый бутон. Одну из этих коронеток ты нашел две недели назад – она придаст тебе доселе невиданные возможности.
- Этот кусочек золота? – удивленно посмотрел на Аню Андрей. – Вот уж никогда бы не подумал! И ты хочешь сказать, что эта реликвия каким-то непостижимым образом угодила на берег неведомой алтайской речушки, вдали от туристических троп, где нога человека раз в сто лет ступает? Вот уж совсем неправдоподобно!
- Вспомни кольцо Саурона, которое нашел брат Смеагорла на дне речки! Это о том же: пути реликвий неисповедимы. Это есть тайна, и я не могу ее тебе раскрыть, поскольку не знаю сама. Выяснить это – теперь твоя миссия, поскольку эта коронетка связана с тобой.
- Но ведь ты, твой образ девочки из сна привел меня к этой коронетке! – недоумевал Андрей
- Подвела тебя я, но положил кто-то другой, - улыбнулась Аня. – Больше я тебе ничего не могу сказать, поскольку это касается грядущего. Это твоя история и она окутана тайной, поскольку касается временных петель –  петель Гистерезиса.
- Это что-то из Станислава Лема, - усмехнулся Андрей, - правда, с трудом верится. Это возврат в прошлое?
- Ты это уже делал, правда в астрале. Это не только возврат в прошлое, но и возможность пройти по альтернативному варианту событий от некоторой ключевой точки. Естественно – по отражению, в ином пространственно-временном тоннеле. Вспомни что произошло около десяти лет назад, когда ты вызволил из астрального каземата девочку – то есть меня. После этого ты снова попал в Трускавец, в свое детство и события пошли несколько по-другому.
- Да-да! – взволнованно сказал Андрей, - у меня потом – уже после летаргии был экскурс в прошлое, где мы с тобой встречались в Трускавце, но в этом варианте я нашел смелость сразу завязать с тобой знакомство и ты меня начала обучать всяким магическим приемам. Я, правда, имел возможность наблюдать всего два дня из той жизни, и все закончилось эпизодом, в котором шмель превратился в твоего домового Варфушу. Потом выход прервался и что было дальше, я не знаю. Но почему ты с такой тревогой говоришь о подобном сценарии событий? Тем более для меня это было чем-то вроде реалистического сна. Действительные события развивались по-другому, я так и не нашел смелости с тобой познакомиться, а потом всю жизнь жалел, и тосковал по тебе, хотя порою сам этого не сознавал. Теперь мне страшно интересно, как развивалась наша дружба в альтернативном потоке.
- Увы, - грустно развела руками Аня, - альтернативные события приняли совершенно непредсказуемый поворот, в результате чего и нарушилась целостность перегородок, а отражения начали внедряться в пространство магистрального пути. В результате этого в события начала вкрадываться путаница. Проявления этого пока еще только начинающегося хаоса ты испытал на себе: теряются все ориентиры.
- Ты хочешь сказать, что события, которые я помню, как реальность, теперь уже таковыми не являются? – Удивленно посмотрел на нее Андрей.
- Я не знаю, как это иначе сказать, звучит это парадоксально, но в магистральное прошлое из альтернативного отражения внесены серьезные коррективы, и имеем к этому отношение мы с тобой – правда – альтернативные. Ты, наверное, уже запутался с этими отражениями, но понятнее я не могу объяснить…
- Но в чем наша вина? Что мы, десятилетние дети, могли такого чудовищного натворить?!
  - Не просто дети, а Меровинги, - уточнила Аня. – Кому много дано, тот и бед немало натворить может. К сожалению в миссию Меровингов демоническим силам удалось внести серьезную корректировку. Об этом я не рассказывала, поскольку и сама почти ничего не знаю. Похоже установить это – твоя задача. Что конкретно ты совершил в альтернативном потоке событий предстоит выяснить именно тебе. Для того мы и встретились здесь, у моря Вечности. К сожалению, больше, пока, я ничем тебе помочь не могу, как я тебе говорила, тело мое сейчас находится в летаргическом сне, как и твое не так давно находилось. Увы, для осуществления этой миссии нужно цельное существо с полным комплексом энергий, я же сейчас лишь половинка.
- И как это тебя угораздило? – сочувственно поглядел на нее Андрей. – Уж я-то знаю, каково без тела. Но меня-то за дело наказали, я чуть было страшную вещь не совершил, а тебя-то за что?
- Моя вина была в том, что я приняла тебя за тебя, а ты был не совсем ты.
- Что это за парадокс такой – я – не я?
- Ты был собой лишь частично, а кем был еще, я не знала, он был вначале подавлен и незаметен и когда я что-то поняла, то ничего уже вспять не могла повернуть. Я слишком доверилась тебе, а Варфуша предупреждал меня, чтобы я не форсировала события, но  я проявила самодеятельность, не послушалась, слишком возомнила о себе, считала себя великим учителем, и что смогу выполнить то, чего никому не удавалось.
- Но что возомнила?! Чего не могла повернуть вспять?! – Ничего понять не могу!
- А вот это, дорогой, предстоит выяснить тебе самому, и что возможно – исправить. То, на что я получила разрешение – я рассказала, прочие пояснения могут пагубно повлиять на ткань событий. Ты не должен изначально этого знать, это может помешать тебе исполнить свою миссию, поэтому в нашу совместную трускавецкую альтернативную историю ты должен вернуться сам, пережить ее и сделать выводы. Но, боюсь, начинать придется не с этого, семя зла было заронено раньше, гораздо раньше.
- Но когда? – недоумевал Андрей. – Я думал, ты мне все разъяснишь по поводу ситуации, в которой я очутился  там, на земле, а ты мне только наполовину все объяснила, и ничего не сказала, как мне из этой ситуации выкручиваться. Мое астральное время скоро закончится - оно и так уже Бог знает, как затянулось - и я окажусь один в тайге и должен буду как-то решать проблемы своего физического тела, которое осталось в тайге, в двух неделях ходьбы от ближайшего жилья, без товарищей и почти без съестных припасов. Спасибо за очень интересную историческую справку, но что мне дальше-то делать?
- Вначале ты должен найти семя зла, - непреклонно сказала Аня, - и от него распутывать всю цепочку событий. Возможно это разрешит и ту проблему, которой ты в настоящее время больше всего озабочен.
- Но где его искать? Я надеялся, что ты мне подскажешь, как я могу своих друзей вернуть. У меня тяжелое чувство держится, будто я их убил, хоть, разумеется, и не виноват напрямую.
- Пока ты не раскрутишь веревочку зла, ты не сможешь их вернуть, а правильнее так – не они к тебе вернутся, а ты к ним. В том альтернативном потоке, в котором ты очутился их нет уже много лет, но вернуться обратно ты сможешь лишь тогда, когда расправишь петли времени, иначе они будут забрасывать тебя все дальше и дальше.
- Но где мне искать это семя зла?! – все не мог успокоиться Андрей. – Все это слишком по-книжному и ничего не объясняет! Как я могу спасать мир от какой-то неведомой опасности, когда я не знаю, как себя-то в создавшемся положении спасти? Учти, если я себя не спасу, то и делу помочь не смогу!
- Наверное, как всегда, стоит начать с замка Вечности, - улыбнулась Аня и встала с песка. – Мое время истекло, я и так взяла его больше, чем позволительно. Мне надо идти, и не горюй, - добавила она, видя, что Андрей расстроено протянул к ней руки, - это не последняя встреча, мы еще не раз пересечемся в альтернативных потоках.
Она взрыхлила прутиком вереска песок, и в этом месте возник песчаный замок с нарушенными законами физики и перспективы, как на гравюрах художника Эшера. Аня коснулась руки Андрея и начала медленно пятиться, одновременно уменьшаясь в размерах.
- Подожди! – вскрикнул Андрей, снова, как в далеком детстве испытывая чувство огромной потери. – Всего один поцелуй, если невозможно большего! В детстве, у моря Вечности ты подарила мне поцелуй!
- Тогда ты еще не знал плотских поцелуев, - раздался откуда-то издалека голос Ани. – Зачем нам нужна эта жалкая астральная пародия! Я верю, что ты когда-нибудь вернешь мне поцелуй, подаренный тебе в детстве, в астрале, уже в земной реальности, во плоти: не забывай сказку о принце и спящей принцессе!
С этими словами совсем маленькая Аня превратилась в облачко и была затянута в дверцу замка Вечности, Андрей же остался на астральном берегу в полном одиночестве.



Конец второй книги второго романа.