Гроза Часть II Ненастье Глава 17 Допросы

Просторная зала с высокими потолками, демонстрирующими местами бурые концентрические разводы и похожие на лишаи участки поднявшейся струпьями побелки, когда-то предназначалась для торжественных приемов. Но прошло два с лишним года, как никто сюда не заходил. Кружевные занавески на окнах осыпались прахом, едва к ним прикасались. Паркетный пол где-то подгнил, где-то вовсе провалился. Сейчас в зале заседала следственная комиссия, организованная в связи с делом о государственном перевороте. И помещение, после долгой заброшенности узнавшее влажную уборку и хлебнувшее свежего воздуха из открытых окон, напоминало тяжело больного человека, которому после временного беспамятства вдруг стало легче, он пришел в себя и радуется, несмотря на слабость и истощение.
Анна Гавриловна на скрипящем колченогом стуле с разлезающейся мягкой обивкой сидела перед следователями, разместившимися за длинным столом с пузырящейся лаком поверхностью. Стол также скрипел и шатался: то ли стол был кособокий, то ли пол под ним неровный, но стоило кому-либо опереться на него, как он перескакивал с боку набок, постукивая тонкими ножками. Это сильно раздражало следователей. Они не раз бросали гневные взгляды на закрытую высокую дверь.
Допрос вел, главным образом, Лесток. Он елейно улыбался, начал с выражения своей надежды на благоразумие и добропорядочность графини, уверенности, что с ее помощью им удастся разрешить возникшую пренеприятную ситуацию с пользой для государства и всех присутствующих. Анна Гавриловна в тон ему заверила следователей в своей полной готовности сделать все, от нее зависящее, для пользы отечества.
- Для этого Вам нужно только лишь говорить нам всю правду, - развел руками хирург.
- С радостью расскажу все, что знаю, по любому интересующему вас вопросу, - с легкой улыбкой ответила Бестужева, она держалась ровно, руки расслабленно покоились на коленях. Только расширенные зрачки могли сказать лейб-медику о смятении, царящем в ее душе, но, то ли Лесток не знал об этом свойстве органа зрения, то ли сидела подсудимая слишком далеко, и карий цвет бархатно светящихся глаз скрывал тайну. Поэтому только она сама и Бог ведали об истинном ее состоянии. А судьи думали: «Глупая простушка, раз даже не боится! Похоже, получить от нее нужные показания будет не трудно».
- Рад, очень рад такому разумному решению! – воскликнул судья-хирург. – Скажите, бывал ли у Вас в гостях маркиз де Ботта? – Он внимательно смотрел ей в лицо.
- Да, маркиз приезжал ко мне из приятельства, - спокойно с бесхитростным выражением ответила Анна Гавриловна.
Демидов взял перо, чтобы записывать показания, макнул его в чернильницу, но толкнул стол. Стол взбрыкнул, чернильница опрокинулась, вылив содержимое на бумагу и бордовые с золотым позументом обшлага камзола князя Трубецкого. Никита Юрьевич вскочил с перекошенным в бешенстве лицом, залепил оплеуху секретарю. – Недоделок! – Бросился к двери, широко ставя стянутые ревматизмом и варикозом костлявые ноги.
- Трофим, паскуда! – заорал он.
В коридоре послышались торопливые шаги. И густой, круглый мужицкий голос.
- Звали, Ваша Светлость?
- Звали ли тебя?! Звали! Урод! – Из-за стены раздался глухой стук.
- За что, Ваша Светлость? – смиренно вопрошал голос.
- Ты, какой стол нам поставил? Какой, я тебя спрашиваю? – сквозь зубы цедил Никита Юрьевич.
Оставшиеся в зале невольно прислушивались с звукам безобразной сцены, происходящей в коридоре. Секретарь, обиженно искривив губы, молча растирал опухшее, топырящееся ухо.  Лесток рассмеялся.
- Распустились люди от безделья. Однако продолжим, - устремил он взгляд на Анну Гавриловну. – Говорил ли вам австрийский посол, что едет в Берлин и зачем? – слова его растекались маслом.
- Что едет, не говорил, говорил только, что его туда назначили, но ему не хочется, - задумчиво, будто старательно припоминая, отвечала Бестужева.
- Нам известно о его намерении отнять власть у нашей всемилостивейшей императрицы Елизаветы Петровны и возвести на престол принцессу Анну. С Вами проговаривался ли он о сих злодейских планах?
Анна Гавриловна выслушала вопрос с удивлением, сокрушенно развела руками.
- Разговоров о сем деле он со мною не вел.
Лицо лейб-медика изменилось, стало строгим, голос похолодел.
- Но вам приходилось слышать подобные разговоры о возвращении принцессы от других лиц? Говорил ли с Вами кто о том, что король прусский намерен помочь в этом деле?
Бестужева на секунду задумалась, глядя в пол. Слегка пожав плечами, она качнула головой.
- Ни от кого не слыхала. – Тон ее был спокойным и серьезным, она открыто смотрела в глаза следователям.
Белый от злости вернулся Трубецкой, с маху уселся на стул, откинулся на его спинку, скрестив руки.
- В доме Лопухиных бывали?
- Да, неоднократно.
Вбежал тучный мужик в ливрее с разбитой губой и заплывающим глазом, принялся запихивать под ножки прыгающего стола деревянные чурбачки.
- От Натальи Лопухиной Вам приходилось слышать об упомянутых словах де Ботты, она обсуждала с Вами его планы? – не обращая на мужика внимания, продолжал допрос Лесток.
- Ничего такого ни от нее не слыхала, ни от других, соответственно ничего и не обсуждалось.
Трофим вытащил из кармана платок, стер со стола пролившиеся чернила и прихрамывая спешно покинул залу.
- Ваша дочь бывала ли при Ваших с Лопухиной разговорах? – Лесток говорил уже, поджимая губы.
- Не упомню, - после некоторой паузы, извиняющимся тоном ответила арестантка.
- А Иван Лопухин при сем присутствовал?
- Не припомню точно, может быть, и присутствовал, - покачала головой Бестужева.
- О принцессе Анне, какое Вы старание имели, или от других слышали?
- Никакого старания я о ней не имела. Правда, говаривала я не тайно: «Дай Бог, чтобы их в отечество отпустили», и того искренне желала, из жалости.
Лесток отдал лист с вопросными пунктами Ушакову, тот резким движением положил их в обитую черной кожей папку.
- Что можете добавить, по тем вопросам, о которых Вас сейчас спрашивали? – обратился к Бестужевой глава тайной канцелярии.
- Пожалуй, мне нечего добавить. – Анна Гавриловна в раздумье нахмурила брови, - нет.
- Жаль, Анна Гавриловна, несмотря на Ваши заверения, Вы нам ничем не помогли, – строго говорил инквизитор. – Мы будем рады, если Вы и в самом деле ничего не знаете, но если Вы утаиваете, то можете этим очень сильно себе навредить. Вы говорили правду?
- Да, - без колебаний ответила Бестужева.
- Прочитайте и подпишите, - взяв у секретаря листы, протянул их ей Лесток.
Анна пробежала бумагу глазами, спокойно взяла перо и поставила свою подпись.
- Уведите арестованную, – сказал Ушаков караульным. – Подумайте еще об этом деле, может, что припомните, – недобро улыбнувшись, добавил он, обращаясь к Бестужевой.
Анна Гавриловна кивнула и в сопровождении двух караульных вышла.
- Что вы об этом думаете? – спросил Лесток, разворачиваясь к Ушакову.
- Врет все, гадина упрямая, - со злостью отозвался князь Трубецкой.
- Держится очень непринужденно. Либо и в самом деле ничего не знает, либо совсем не так проста, как кажется. Не стоит забывать о том, что Ванька прямо показал, что с Лопухиной у них были разговоры. И если это он не просто со страху наболтал, то она хитра и хладнокровна – сложный тип,  – рассудительно произнес великий инквизитор.
- Но мы в любом случае получим от нее нужные показания? – испытывающим тоном обратился к соратникам хирург.
Князь прошипел зловеще, что-то невнятное.
- Разумеется, – не моргнув глазом, невозмутимо ответил Ушаков. – Кстати, давайте-ка побеседуем с ее дочерью.
- Верно, - потер руки Лесток. Он встал пружинисто (даже будто пританцовывая), подошел к двери, - девицу Ягужинскую на допрос, - сказал хирург, приоткрыв створку. Вернулся на свое место. – Как будем вести допрос: мягко или жестко? – с азартом спросил медик.
- Да, взять ее за шкирку и трясти, пока не скажет, что требуется! – все еще сидя со сложенными на груди руками, с ненавистью проскрипел старческим голосом Никита Юрьевич, глядя прямо перед собой.
- Я тоже считаю, что надо надавить, – согласился Ушаков. – Я видел, как ее привезли: зареванная и перепуганная, думаю, заговорит сразу.
- Спорить не стану, - негромко рассмеялся Лесток. Дверь заскрипела, отворяясь, и его лицо моментально приняло вид надменный, строгий и гневный.
Ввели Настю Ягужинскую. Бледная, заплаканная, со спутанными волосами, она имела вид жалкий. Куталась, запахивая на груди, в домашний халатик из розовой фланели. У порога замялась в нерешительности.
- Подойди! – грозно приказал Ушаков.
Девушка, спотыкаясь, робко приблизилась к столу, опять замерла в нерешительности. Она мелко дрожала, обливалась слезами.
- Садись, – сказал Лесток высокомерно.
Настя присела на краешек стула.
- Говори, изменница, что мать твоя с Лопухиными и маркизом де Боттой замышляли против государыни? – глядя на девушку свысока, громовым голосом начал Ушаков.
Настя съежилась, не смея вымолвить ни слова, только переводила взгляд с одного грозного чела на другое.
- Говори! – раскатисто крикнул Андрей Иванович.
- Не знаю, - она разрыдалась.
- Но они собирались вместе? – кричал на нее Ушаков.
- Да!
- Говорили о государыне поносительные слова?
- Да! – в отчаянии воскликнула девушка.
- Какие слова, кто говорил?
- Иван Лопухин много и горячо говаривал, а матери его и моя его от того унимали, чтоб говорить перестал…. Наталья Федоровна также многажды говорила, а матушка ее унимала…, - захлебываясь слезами, отвечала Ягужинская.
- Кто еще бывал при этих разговорах?
- Не помню.
- Степан Лопухин был?
- Да.
- Отчим твой Михайла Петрович был?
- Не помню.
- Хотели ли они, чтоб принцесса была по-прежнему?
- Да.
- Говорили, о намерении де Ботты тому содействовать, о том, что король прусский Фридрих будет помогать?
- Кажется, да.
- Замышляли в том участвовать?
- Не знаю.
- Но это не исключено, так?!
- Наверное. Я не знаю, - Настя рыдала, она чувствовала себя беспомощной пташкой, подхваченной и унесенной ураганом, ничего не понимающей, ничего не способной изменить. Она плакала и соглашалась со всем.
Следователи, довольные результатом допроса, дали ей подписаться под своими показаниями и отпустили под домашний арест.  Вызвали затем Настасью Лопухину. Она также заливалась слезами и тряслась, но на все вопросы отвечала, что почти все время проводила при дворе и при разговорах родителей с гостями не присутствовала. Ее также отпустили домой до надобности. Показаний Ягужинской, присовокупленных к словам Ивана Лопухина, было достаточно, чтобы убедить императрицу в том, что заговор, в самом деле, существует и раскрутить дело по полной.


Рецензии