С того света

                1

               
                Ставрополь. Наши дни.

    Слегка приподнявшись, опираясь на левый локоть, Фёдор Фёдорович лежал на диване и скрёб бритвой намыленные щёки. Прошуршав пару раз у правого виска, он прищурился и посмотрел в квадратное зеркальце, стоявшее на придвинутом к дивану журнальном столике. В углу серой зеркальной глади, наискось, мелким, курсивным почерком, было выгравировано: "Пенза 1955 г. Пономаренко Ф.Ф." Рядом стояла голубая железная чашечка, с померкшим рисунком двух красных вишенок. В местах, где когда-то крепилась ручка, ржавчина проела металл и из отверстий сочилась пена, пропитывавшая влагой газету, накрытую на столик. Рядом стоял помазок, лежала мыльница, с множеством разноцветных огарков, футляр от бритвы, полотенце и пластмассовая кружка с водой. Фёдор Фёдорович приподнял подбородок и, не отрывая взгляд от зеркала, позвал:
- Вера, Вер! Скорей, поможь!
  За  дверью послышалось шарканье.
- Ну, чё раскричался? Куда ж торопишься? До пяти ещё вО-она скоко времени!
 Вера Ивановна махнула в сторону настенных часов. Выше них на пожелтевшей побелке висела довоенная фотография. Молодая Вера Ивановна, слегка прислонив покрытую платком голову к виску усатого мужчины, смущённо улыбалась и смотрела куда-то вдаль.
- Помоги, во-от здеси надо.
Фёдор Фёдорович поднял голову и протянул ей станок:
- Очки надень!
- Не учи учёного, а поешь говна толчённого!
 Бегло произнесла Вера Ивановна и ехидно взглянула:
- Съел?!
 Фёдор Фёдорович развёл брови и застыл с наивным выражением. Вера Ивановна приступила к бритью. Старик приподнял голову и  столкнулся с глазами мужчины на фотографии с ворошиловскими усиками:
 - А своего-то, без усей видала? 
 - Хорош болтать, чуть кадык не резанула...Цыц!
 Она поводила ещё несколько раз станком по его вытянутому подбородку и, внимательно разглядывая плоды своей работы, стала поворачивать голову Фёдора Фёдоровича к свету.
- Кажись всё, - произнесла она и вернула бритву. - Про что ты там спрашивал?
- Говорю, мужа своего, царство ему небесное, без усей видала? - повторил он, смывая с лица остатки мыльной пены.
- А то! Мы ж, на одной улице поживали, в одну школу хаживали. Забыл что ль?
- Да, да... У меня, видать, не токо ноги отшибло. И память тожь... Ты бы эт... Ну, это...Нет, уж сам доползу. Сегодня день особый. Ты только поможи на пол приземлитьси.
- Будет тебе, лежи уж. Сюда принесу.
- Так ведь не зима. Пол-то не холодный. Лучше сам доползу, а то ещё постель замочитси. Люди придут, а тут запах. Да и движитьси надо. Ты лучше пиджак  почищь. Дырки зашей... 
  Фёдор Фёдорович опёрся на руки Веры Ивановны и слез на пол:
- Во-о-т, так… Ну, поскакал!
- Давай, давай. Ща подбегу, посажу на горшок.
 Фёдор Фёдорович резко повернул голову и гневно посмотрел через плечо:
- Нет! Сам взберуся.
- Ну, ну...
 Вера Ивановна улыбнулась, а Фёдор Фёдорович по - комарински, вприсядку, выполняя движения руками и ногами, как гребец на байдарке, заскользил на заднице в туалетную комнату. Он скрылся за поворотом, а Вера Ивановна подошла к гардеробу. Достала пиджак, увешанный рядами орденов и медалей, и стала внимательно рассматривать. Пиджак позвякивал.
- Ох-хо-хох! - разом выдохнула она, потирая ткань.
 Телефонная трель прервала её усилия. Она спешно подошла к ярко-красному аппарату.
- Слушаю! Да-а... Не может он подойти. А кто ж это?.. Кто? С телевидения? Катерина Гиреева? Ой! Мы вас видели по телевизору, в новостях. Вы такая молоденькая, красивенькая... Да, сегодня в пять вечера будет... Нет, не жена... Ну, знакомая хорошая, Вера Ивановна Повитаева меня звать...Нет, это он у меня живёт уж сколько лет. Мужа моего покойного товарищ фронтовой. Ухаживаю, за ним, у него ж ноги не ходють... Милости просим, заходите... И по телевизору покажите? Это ж как так?  Ой, у нас же убого очень. Даже не знаю...
- Это кто там звонит?! - раздался громкий голос Фёдора Фёдоровича из уборной.
- Ой, Катенька погодь, дочка, -  Вера Ивановна прикрыла  микрофон трубки и крикнула в ответ. - Телевидение, Федь! Хотят здеся быть! Что передать?
- Скажи я скоро, пусть погодят! Уже воду сливаю!
 Вера Ивановна попросила собеседницу подождать, положила трубку у аппарата и подбежала к зеркалу поправлять волосы.
- Божежь мой! И телевидение припёр, хрыч. Что ж одеть-то?
- Бегу, бегу! - повторяя на ходу, в комнату "въехал" Фёдор Фёдорович:
 - Где телефон? Подай трубку, Вера!
 Но уже и без её помощи он дотянулся до красной трубки, местами перемотанной почерневшей синей изоляционной лентой, и громко заговорил бодрым голосом.
- Алёёёёу! Слушаю! Да, здравствуй Катенька, это Фёдор Фёдорович Пономаренко, ветеран войны, инвалид...Да...А как же без вас?! Ровно в семнадцать ноль ноль начало. Я задержу, пока вы не подъедете... Молодцы, не забыли деда! Жду! Постой, а адрес? Знаешь уж? Канцелярия сказала? Ну, вы даёте стране угля! Тоды жду. Не запаздывай! Есть! До встречи, Катюшенька, до встречи!
   Фёдор Фёдорович на ощупь, положил трубку на аппарат, стоявший на прибитой у дверного косяка специальной телефонной полочке.
- Слышь, Вера, это та самая Катюха из телевизору. Сюды приедеть, нас сымать.
 Лицо Фёдора Фёдоровича сверкало.
- Тю, гляди, каков?! На полу сидит, а думает - на седьмом небе! – сыронизировала она.
- Вер, поможь подняться и пиджак подай! И в канцелярию позвони, спроси: не меняется ли чего?
   
                х                х                х

   В практике Ставропольского краевого суда ничего подобного не случалось. Судья Геннадий Бескаравайный задумчиво курил  на лестнице, напротив своего кабинета. Предстояло необычное разбирательство в непривычной обстановке.
- Ну, что Геныч?! - подмигнул проходивший мимо одноклассник, а ныне судебный пристав. - Раз гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе?
- Да, иди ты, - вяло отшутился Бескаравайный.
- Будешь первым по обслуживанию населения на дому. На доску почёта повесим! -   пристав панибратски хлопнул его по плечу и пошёл дальше.
   Бескаравайный улыбнулся краешком рта и с небольшим замахом бросил непотушенный окурок в дальнюю урну. Окурок полетел по высокой дуге, стукнулся о стену с многочисленными чёрными пятнами и упал на мраморный пол. После некоторого раздумья Бескаравайный подошёл, наклонился и поднял бычок. Прижал его тлеющим огоньком к стене  и снова отправил в урну. Взгляд застыл на потянувшейся оттуда едва заметной, белой полоске. Воображение рисовало картины предстоящего процесса. Накануне, председатель пригласил его к себе в кабинет и долго объяснял, что процесс необычный, что будет телевидение и к делу, имеющему широкий общественный резонанс, надо отнестись со всей ответственностью и хорошо подготовиться. Бескаравайный заверил: всё пройдёт как надо.
   Он невольно спохватился и вскинул руку с часами. Было десять минут пятого.
-  Пора! – произнёс он вслух и зашагал к кабинету.
-  Люба, одевайся. Едем! - бросил на ходу  секретарю в приёмной и, подойдя к своему столу, стал собирать портфель.
   Прогревать машину тёплым днём не было нужды, но Бескаравайный не спешил. Люба, пару раз взглянула на него и поняла, что сейчас вопросов лучше не задавать. На ощупь ещё раз перебрала документы в папке. Всё было на месте.
- Волнуешься? – неожиданно  повернулся к ней Бескаравайный.
- Не знаю…Странно всё как-то. Понятно, что не ходячий но неуж-то на коляске не могли привезти?
- Нет коляски.
- А инвалидное общество или больница на что?
  Бескаравайный пожал плечами:
- Шеф решил уважить ветерана... Ну, что поехали?
- Поехали…
 
                х                х                х

   Одноэтажный дом в частном секторе на северной окраине города обозначился сразу. У калитки дежурили телевизионщики.
- Снимай, снимай! Во-он машина!
   Корреспондентка указала оператору на приближающуюся чёрную «Тойоту», вытянув руку с микрофоном.
- А ты откуда знаешь? – спросил оператор, лениво настраивая камеру.
- Моя соседка - его любовница. Каждый вечер подвозит.
  "Тойота" на медленном ходу замигала фарами. Катерина улыбнулась:
- У него привычка такая. Когда со своей распрощается, ещё вслед мигает. Сейчас с нами здоровается, меня узнал. Ты сними, может обыграю в тексте, что огонёк надежды, для ветерана забрезжил ещё до начала процесса.
- Прикольно! - оценил оператор.
 Машина остановилась.
- Хватит, прекращай! - улыбчиво попросил оператора  Бескаравайный, заглушив мотор.
- Здравствуйте, Катерина! - полуофициально с похотливым взглядом обратился он к молоденькой корреспондентке.
- Приветик, Ген! -  бесцеремонно ответила она.
- Ну, как там? Были в доме? - после паузы спросил Бескаравайный, смущённый непринуждённым тоном Катерины.
- Бухарики, сто пудов! В коридоре пустых бутылок - тьма-тьмущая. В комнате - перегарище, вонь противная. Я только представилась и вон - на улицу, а Вовка  снимать остался. Минут двадцать с дедом болтал, - Катерина кивнула в сторону оператора и ухмыльнулась.
- Не-ет, - заговорил оператор, которому оба собеседника годились в дети. - Ты, Кать, молода ещё, не понимаешь... Запашок есть, конечно. Но  это ветхостью пахнет. Чувствуется, что старикам тяжело за хозяйством следить. Возраст у них  не тот, чтобы водку каждый день распивать. Давно бы кончились.
- Да ла-адно тебе...
  Катерина вяло отмахнулась и направилась к стоявшей в сторонке Любе, дав понять, что остаётся при своём. Бекскаравайный достал из кармана плаща пачку сигарет и жестом предложил оператору перекурить.
- Спасибо, не курю... Три года уже.
- Ну и что за персона, герой-то этот? - спросил судья и закурил.
- Ой, там история потрясающая! Прямь по Шолохову, может круче ещё. Он представляете, через такое прошёл, что нарочно не придумаешь! Сам он из Пензы родом...   
- Понятно... Ладно, потом как-нибудь доскажите. Пойдёмте, -  не докурив сигарету, оборвал Бескаравайный. - Люба, ты давай первая. Посмотри, есть там условия - столы, стулья...
   
                х                х                х

   Услышав голоса в коридоре, Фёдор Фёдорович понял, что пришли долгожданные гости. Гладко выбритый и пышущий одеколоном он лежал на  диване при полном параде и силился на ощупь определить ровно ли сидит у застёгнутой верхней пуговички галстучный узел. Он, то опускал глаза и подбородок, то поднимал их, сопровождая движения головы беглыми манипуляциями пальцев по галстуку.
 - Вера, Вер! Кто ж, там? Веди ж, в комнату, я ж тут! - крикнул он.
- Идут, идут! - ответила Вера Ивановна и тем же повышенным, но просящим тоном, обращённым уже к гостям, продолжила. - Ой, что вы! Да, не надо разуваться! Проходите, проходите!
   В комнату первой вошла смущённая Люба и робко кивнула:
- Пономаренко, Фёдор Фёдорович?
- Да. Здравствуй, доченька! А ты, кто будешь?
- Секретарь выездного судебного заседания.
- Вот как? А где ж остальные?
- Вы позволите отодвинуть туда этот столик и эти два кресла? - Люба сначала указала на противоположное от дивана пустое место в комнате, а потом на мебель.
- А как же?! Вера! Ну, где ты там? Тут помощь нужна!
- Не беспокойтесь, я помогу! - откликнулся вошедший в комнату оператор.
- А, Вовка! Молодец! Вишь, Вер, как телевидение у нас хозяйничает?!
  Оператор поставил в угол видеокамеру и стал помогать. В комнату вошли Катерина и Бескаравайный. Вошедшая за ними Вера Ивановна наклонилась к уху Фёдор Фёдоровича:
- Ох, судья такой симпатишный, я, прямь, как завидела - сразу влюбилась! Такой приятный мужчина...
- Добрый день! - поздоровался Бескаравайный, пытаясь выдержать официальный тон.
- Здравствуй, здравствуй! - протянул руку Фёдор Фёдорович и слегка приподнялся с постели.
  Бескаравайный сначала замешкался, потом вежливо, но не естественно рассмеялся и пожал руку ветерана.
- А хватка крепкая! Как только закончим, сразу коньяк по рюмкам и обмоем за то, что справедливость взяла! - Фёдор Фёдорович сжал в кулак правую кисть и тут же вытянул большой палец с мизинцем:
 - Вы ведь, военный человек?
  Бескаравайный сел за журнальный столик, открыл портфель и, выкладывая бумаги, уже освоившись, на этот раз отреагировал сухо:
- У нас суду вопросы не принято задавать.
- Вот как?! - изумился Фёдор Фёдорович. - Не знал... Ну, учёным буду...
   Бескаравайный посмотрел в сторону съёмочной группы. Оператор заканчивал устанавливать свет.
- Сейчас, сейчас... Всё, я готов! - произнёс он и кивком дал понять: можно начинать.
   Судья демонстративно вышел за порог комнаты, а секретарь, понимая комичность ситуации, не смогла  сдержать нотки смеха и неуверенно произнесла:
- Прошу всех встать, суд идёт!
 В комнате итак все стояли. За исключением Фёдора Фёдоровича. Отнявшиеся из-за старости и болезней, ноги сгибались только в коленях и совсем не держали тело. Из-за этого, собственно, и было принято решение провести выездное заседание. Бескаравайный выдержал паузу, и как положено начал:
- Слушается дело, по обращению в Ставропольский краевой суд Пономаренко Фёдора Фёдоровича, 1924 года рождения, проживающего по адресу...

               
                2

                Восточная Украина. Осень 1943.
               
   Старшину Пономаренко вызвал комбат. Фёдор торопливо сгрёб ложкой последние остатки каши в котелке, втянул со вздохом жирную массу и, жуя на ходу, выскочил из землянки. Несколько раз потёр ладони о грудь и зад, чтобы стереть липкость. Командир был прост в общении - всегда здоровался за руку. До войны работал бригадиром на комсомольских стройках и в отношениях с людьми больше всего ценил доверие. В каждом коллективе у него складывались братские отношения. Бойцы обращались к нему просто - Наумыч. Капитану Льву Родину не было и тридцати, но авторитет имел колосальный. До разведбата служил в пехоте и, поднимаясь в атаку, его бойцы вперемешку с «За Сталина, за Родину!» кричали -  «За Сталина! За Родина!».
  - ЗдорОво, Федь! –  обратился к старшине Родин, крепко пожал руку, улыбнулся, хлопнул по плечу и взглядом указал на место у  сбитого из снарядных ящиков стола с развёрнутой картой.
- Новый анекдот слышал?
 Пономаренко  рассеянной гримасой дал понять, что нет.
- Приезжает фронтовик на побывку, в колхоз. Председатель собирает актив и просит, чтобы тот рассказал, как воюет. "Сижу я в кустах, - медленно начинает солдат и впадает в задумчивость. А председатель спрашивает: " И ждёшь,  пока  поближе подойдут фашистские танки?" Тут солдат оживляется: "Ну, да... Заодно".
  Пономаренко с первого раза не понял. Повторно представил услышанное и невольно прыснул.
- А вот ещё! Застукали колхозного сторожа на токах за этим делом.
 Родин сжал ладонь в кулак и поводил рукой взад-вперёд у паха:
- Ну, и решили его наказать. Думали, думали и наказали - за связь с кулачеством и семерасточительность!
 Пономаренко улыбнулся и опустил голову:
- Ой, дождёшьси ты, Наумыч, беды. Попадёт тебе...
- Да, ладно! Ты, что ль заложишь? Или другие пацаны?
- Ты, чё, Наумыч! Мы ж за тебя кого хошь!
 Пономаренко приложил руку к горлу и выставил подбородок.
  Родин зацокал языком и картинно покачал головой:
- Заступнички! Люблю я вас! Вы ж, братцы мне... Ну, ладно. К делу. Дело простое. Что и где у них на передке нам известно, а вот как оборудована вторая линия - не знаем. На этом участке, за лесом, чуется, пулемёты у них.
 Родин мизинцем обвёл точку на карте.
- Дзот, наверное. Местность так и подсказывает. Если здесь прорвёмся, то до окраин Днепродзержинска рукой подать. Надо бы твоей группе разведать - что там? Если дзот, то облажите взрывчаткой или гранатами закидайте. Понятно?   
- Так точно!
- Разрешите идти?
- Удачи Фёдорыч, береги людей, - Родин приобнял старшину и крепко пожал руку:
- Да, кстати! Передали, что твой приказ пришёл, лейтенантский. Утром поеду в штаб на совещание, так что к обеду жди погоны. Готовься к  обмывке! У вас-то спирт припасён? А то я могу с собой притаранить?
- Найдётси, Наумыч, и твоя фляжка к месту будеть.
- Слышка, а ведь тебя ж уже представляли...
- Да, было дело. К младшому...
- И чего ж?
- Машину не так посадил.
- Постой, постой. Ты ж лётчик!? Помню кадровик про тебя рассказывал и ты вроде что-то об этом говорил... И чё за история?
- Я ж до войны в лётный кружок у нас в Пензе хаживал. Ну, при ОСОАВИАХИМ-е. К июню 41-го уж маломоторку пилотировал. Как война началась группу нашу  по госпиталям раскидали вместе с машинами. Под кабинками места оборудовали так, чтоб можно было за раз пару носилок с раненными перевезти. Вот мы и летали в прифронтовую за ними. Привозили тех, кому операции срочные требовались. Ладно всё шло. На меня представление отправили, на младшого. А я ж всё рапорты сочинял, переучиватси желал на штурмовика. Тут-то и случился подвох... Мотор в воздухе забарахлил. Стал садитси. Сел жёстко, с поломкой корпуса. Еле-еле до посёлка какого-то доковылял и только через пару дней до части добралси. Раненный тот, за которым летел - помер, не дождалси меня. Когда разбиратьси стали, поняли, что мотор подвёл, вышел он почти весь к тому времени. Но меня всё ж наказать решили. За то, что не спланировал, сгубил машину. От полётов отстранили и представление  отозвали. Обидно мне стало и виновато. Решил я тогда с небом прощатьси и в действующую попросилси. Так к тебе и попал...
- Да-а, такой крепыш мимо разведки не проскочит. К тому ж и лётчик! Карты читаешь, на местности сориентироваться сможешь... Я ж тогда только батальон принял, помнишь?
- А как же!
- Быстро ты освоился, молодец! Я как тебя пару раз в деле увидел, сразу смекнул - вот он, командир ДРГ*. Ладно, Федь, ступай, готовься.
- Есть! 
   Старшина вскинул руку к виску, развернулся и вышел. Медленно зашагал. На ходу продумал состав на выход и когда вошёл в землянку звучно гаркнул:
- Подъём, друзи!
 Бойцы, крехтя и посапывая, зашевелились. Без лишних слов стали потихонечку собираться. Фёдор отобрал людей:
 - Побольше взрывчатки берите и гранат противотанковых побольше. Замом  назначаю Коня.
 - За языком? - поинтересовался Конь - Конрад Штрайх -  поволжский немец.
-  Нет. Дзот искать будем. Тебе ж, скорей всего, в траншею лезть придётси, пошпрехать с ними: где у них, чё-почём... Так что переодевайси сразу во фрицевское.  Ты это, тот китель кровавый отмыл?
- Какой?
- Ну, с офицера того, брыкливого, которого покалечили...
- Языка, что брали в крайний раз?
- Ну, да...
- А как же! И заштопал. Сукно - во!!!
  Штрайх вытянул большой палец:
- Качество высшей пробы, на совесть шили!
- Ну, ты... Похвали у меня ещё фашистское! 
- Фашисты, Фёдор Фёдорович - это Гитлер и всё его на "г" окружение, а настоящих немцев - на пальцах пересчитать. Я, Маркс и Энгельс.
  Землянка расхохоталась.
- Короче! - подытожил Пономаренко и посмотрел на часы:
- Через сорок минут объясню задачу на карте. Выходим в...
   Фёдор устремил взгляд в потолок:
- Вчера темнело в-в-в... Ага! Выходим, значить, в 20.45. Собирайтесь! Да, эт, жратвой тожь запаситесь.
   
                х                х                х

   В заданную точку группа вышла до восхода солнца.  Рассмотрев траншеи противника в бинокль, Пономаренко вскоре убедился в правоте Родина: на предполагаемом месте стоял замаскированный дзот с крупнокалиберными пулемётами.
- Конь! - тихо, но отчётливо произнёс он.
- Здесь я!
 Лицо его было предельно сосредоточенным. Без следов прежнего шутовства.
- Глянь! - старшина протянул бинокль.
 Штрайх приставил его к глазам и минуты три,  почти не дыша, разглядывал дзот и его окрестности.
- О, повезло! Как раз пересменка. Значит следующий караул через пару часов, - произнёс он и возвратил бинокль:
-  Всё ясно. Пусть прикроют во-он из того кустарника. Как часового сниму, сразу тащите взрывчатку. Лады?
- Тогда вперёд, - скомандовал Пономаренко.
   Штрайх в немецкой форме дополз до траншеи. Спрыгнул вне зоны видимости караульного,  в метрах пятидесяти от дзота, отряхнулся и зашагал. Было видно, как часовой резко вскочил и вскинул оружие, испугавшись бесшумного появления Штрайха из-за изгиба траншеи. Штрайх поприветствовал его по-немецки. Тот ответил и, видимо, сразу же, не опуская оружия, спросил пароль. Расстояние между ними было метров десять. Штрайх начал что-то объяснять и махать руками. То, что он  не держал палец на спусковом крючке, видать, расслабило немца. Разговор постепенно сбавлял бдительность часового и Штрайх, как бы невзначай, приближался к нему. Часовой потребовал сдать оружие. Штрайх покорно снял с плеча автомат и положил у своих ног. Очевидно, совсем успокоившись, тот повесил  винтовку на плечо и запустил руку во внутренний карман.  В этот момент Штрайх резко подскочил к часовому. Ударил кулаком в челюсть, коленом в пах и, когда тот слегка согнулся, всадил ему в  бок нож, выхваченный на ходу из-за пояса.
- Вперёд, ползком марш! - приказал Пономаренко.
 Группа по-пластунски двинулась к Штрайху. На всё про всё отводилось несколько минут. Разведчики мигом обложили дзот взрывчаткой и закидали её в амбразуры.
- Командир, бикфорд хилый какой-то, - поделился Штрайх. - Давай уж, чтоб снова обратно не ползти ещё и гранатами шарахнем. Те, уж точно не подведут.
   Пономаренко кивнул и негромко произнёс:
- Отходим!
   Через несколько десятков метров дал команду:
- Гранаты к бою! - и убедившись в готовности бойцов через паузу добавил:
- Огонь!
  После броска припал к земле. Сначала она содрогнулась, а потом под страшный гул посыпалась сверху, покрыв с головы до ног песком и пылью. С места дзота в небо поднимался чёрно-коричневый клуб. Запахло гарью. Разведчики, не дожидаясь команды, организованно потянулись к лесополосе. Нужно было быстро миновать открывавшийся за ней открытый участок.
   Краешек солнца уже выглядывал из-за горизонта. Немцы оживились. Почти непрерывно трещали пулемёты.
- Заметили. Слышь, совсем рядом свистит! - Штрайх поднял указательный палец, объясняя бойцам, что огонь прицельный. - Давай, быстрее, чтобы пятки сверкали!
   - Рассредоточитьси! - приказал старшина. - Бегом, марш!
   Группа пересекла пустырь и  скрылась в густом лесу.  Возвращаться  к своим предстояло другим маршрутом. По этим тропам разведчики Пономаренко раньше не ходили и знали о них с чужих слов. Бойцы других разведгрупп рассказывали. Говорили, что эти места издавна считались прОклятыми.
- Слышь, командир, - склонился к уху старшины Штрайх, как только началась незнакомая местность. - Мне везде дзоты мерещатся. Глянь, холмики какие странные без амбразур. Никогда такого не видел. А ты?
-  Да, согласен, глаза устали. Поди уж сколько без привала идём...
- Может передохнём, а?
 Старшина кивнул, остановился, поднял руку, отвёл её в сторону и несколько раз плавно махнул. Потом показал указательным пальцем на четверых бойцов и тем же пальцем указал каждому, где расположиться для наблюдения. Натянув на голову капюшон плащ-палатки, Пономаренко лёг на спину и прикрыл глаза.
- Слышь Федь, а Федь, дай лопату! - опять обратился к нему Штрайх.
- Конь, отвянь.
- Ну, дай же! Не устал я. Во мне после схватки кипит всё, какой тут сон!  Любопытство душит, хочу ковырнуть холмик, глянуть чё там. Может немцы снаряды прячут.
- Рехнулси? Как же их сюды  везли, на чём? На руках что ль по тропе пёрли?! Да и зачем? - вяло парировал Пономаренко.
- Ай ладно, не даёшь и не надо…
- Отвянь...
Пономаренко задремал, но вскоре его снова разбудил Штрайх:
- Командир, глянь!   
 Беспокойный шёпот заставил его приподняться. В  руках Штрайха было что-то размером в детский мячик.
- Ты на ощупь глянь, это ж череп человеческий! - прошипел Конь.
- Откуда?
- А я там раскопал. Чую камушки какие-то странные в земле, лёгонькие такие?
- Ну?
- Ну и вот. Я ощупывать стал - понял. Кости это. Вот и череп нашёлся. Там ещё один есть, чуть больше, с рогами!
- Че-его?
- Да, так и есть. Сейчас принесу.
 В отсутствие Коня, старшина внимательно осмотрел холмики ещё раз.
- Вот, гляди, - Штрайх с улыбкой протянул рогатый череп. - Наверное, бычий!
- Тьфу, ты!
- А ты думал я чёртову башку откопал? Это ж кладбище древнее. Тут людей и с животными хоронили.
- Зря ты тогда могилу раскопал. Нельзя прах тревожить. Не к добру...
- Да, брось! Мы ж каждый день мертвяков видим, людей в них превращаем... А вдруг золото какое найдём или оружие драгоценное, а?!
- Товарищ сержант! - официальным тоном произнёс Пономаренко. - Смените охранение и постарайтеся полчаса подремать. Это приказ. Выполняйте!
- Слушаюсь... - уныло процыдил Штрайх.

                х                х                х

   Казалось, что начинавшийся день обещает быть сухим и солнечным. Но погода неожиданно стала меняться.  В небе сгустились тучи. В лесу похолодало и стало темнеть.
- К дождю, - вполголоса заметил Штрайх. - Тяжело идти будет.
  Лес погружался в туман. Пономаренко всё чаще поглядывал на компас и всматривался вдаль. Туман становился гуще.
- Говорил я тебе, не надо трогать могилу, - шепнул на ходу старшина Штрайху.
- А чё такого?
- Нельзя мёртвых тревожить, нельзя...
- Да, брось ты, Фёдорыч, сказки это.
- Не скажи, вишь как погода перемениласи?! Резко! Не просто также.
- Злые духи тучи нагнали? - иронично отреагировал Штрайх и, подняв глаза, картинно покрутил головой. -  Где вы, нечистые? Ау!
- Ку-ку! - почти мгновенно и совсем близко раздалось из тумана. Из леса ответила кукушка.
- Не к добру это, - прошептал Пономаренко.
- Что?
- Да всё: непогода, туман, кукушка...
- Не узнаю я тебя, Федь. Опасливый ты какой-то. Гони суеверия!
- А разве ты, Конь, в приметы не веруешь? На войне-то поди все в чудеса верять. А пререкаешься со мной, потому как я слабину дал, разоткровенничалси. Вот ты и корчишь из себя героя-материалиста.
- Ерунда, Федь. Совпадения были, оттуда и в приметы люди верят. На жизнь проще смотреть надо, не рассуждать мистически. Вот, гляди: кукушка-кукушка сколько мне лет осталось?
 Лес молчал.
- Вишь - тишина. Значит враньё, ерунда птичья.
- Ку-ку! - раздалось из тумана.
- О, проснулась! Раз годок. Ну, же... Ну, ну... Хм, замолчала... Это ж как понимать, Фёдорыч? Ещё годок и кранты?
- Понимай, как хошь. Может денёк, а то и часок…
- Да ерунда всё птичья...
- Не надо было тебе кости тревожить, ой не надо было... Лежали они себе веками. Видать, раньше такие ж как ты тута рылись, от того-то и лес прОклятым назвали. Не заблудитьси бы...
- Не гони, командир. Во-он опушка проглядывается. Давай, командуй ещё раз  на привал. Перекусим, осмотримся.
- Ладно...
На опушке Пономаренко дал команду:
- Полчаса на отдых и приём пищи!
 Бойцы ели молча. Здесь туман рассеивался.  Время привала подходило к концу. Было тихо, поэтому свист первой мины  Пономаренко уловил отчётливо. Крикнул:
- Миии-ныыы!
 Взрыв отбросил его навзничь. Откуда-то,  совсем близко, застрочили пулемёты...

                х                х                х

   О том, что дзот уничтожен, а группа Пономаренко попала в засаду, капитан Родин узнал от немецкого штабного офицера, взятого в плен в тот же день другими разведчиками его батальона. 
- После потери важной огневой точки, командование перекроило линию обороны. На этом участке силы оттянуты вглубь, -  немец показал на карте район дзота во время допроса в штабе дивизии.
 - Молодец, Родин! Повышу в звании, - бросил комдив в адрес комбата.
- А вот здесь, в квадрате прОклятого леса, ваши диверсанты попали в засаду. По их следам шли наши  охотники. Диверсанты сами вышли в зону поражения миномётной батареи и наших секретов. Но наших постов там уже нет. Снялись после отвода войск в глубь. ПрОклятый лес теперь нам не подконтролен, - продолжил немец, проводя пальцем по карте. 
- Товарищ комдив, разрешите лично возглавить поисковой отряд и отправиться по следам пропавшей  группы, - улучшив момент, обратился Родин.
  Комдив пристально посмотрел ему в глаза и кивнул. Помня про обещание, данное Пономаренко, привезти приказ о присвоении офицерского звания и лейтенантские погоны, Родин забежал в канцелярию штаба, расписался и, положив их в планшет, поспешил к машине.
- Быстрее, голубчик, как можно быстрее. Газуй! - хлопнул он по плечу водителя.
  Переодевшись в землянке в полевую форму и спрятав приказ и погоны Пономаренко в сейф, Родин распорядился о выходе отряда на поиски.

                х                х                х

 Тела обнаружили под вечер.
- Проверьте, есть ли живые! - приказал капитан.
- Не дышит никто, - ответил санинструктор. - Да и осталось от них почти ничего...
- И от старшины?
- Он цел. Потормошил, но бестолку. У Пономаренки  - ни дыхания, ни пульса. Готовый он.
  С убитых стали стягивать одежду. Всю, кроме нательного белья.
- Только Федю не раздевайте, не надо.Он командир. Пусть покоится в форме, разве что сапоги снимите... - попросил Родин. 
- Наумыч, приказ-то Сталинский, - напомнил кто-то из-за спины.
- Это просьба. Моя личная, - ответил Родин через плечо. - Если, кто против - раздевайте...
 Никто возражать не стал. Родин достал сапёрную лопатку и вместе со всеми включился в работу. Могила получилась не глубокой. Тела в два ряда заполнили её почти до краёв. Бойцы спешили закончить до наступления темноты. Убитых быстренько присыпали землёй и даже не стали сооружать надгробный холмик. Кто-то вырезал из древесной коры  прямоугольник, нарисовал на нём химкарандашом звёздочку и, закрепив табличку на сухой ветке, установил в изголовье. Родин снял фуражку, достал пистолет, перезарядил. Бойцы последовали его примеру. Капитан направил ствол в небо. Остальные тоже.
- Вечная память! - сказал Родин и нажал на спуск.
 

     Диверсионно-разведовательная группа*               
               

                3
               
                Ставрополь.Наши дни.   
 

     После формального вводного слова Бескаравайный обратился к ветерану:
- В кратце изложите суть вашего заявления.
  Фёдор Фёдорович сразу и не понял, что судья обращается к нему. Оператор направил объектив на ветерана. Тот посмотрел в камеру и с серьёзным видом несколько раз кивнул.
- Истец Пономаренко, изложите суть заявления! –  повторил Бескаравайный громче.
   Но ветеран не отрывался от камеры.
- Фёдор Фёдорович, Вам слово! – прошептала на всю комнату корреспондентка.
- А?! – переведя глаза на неё, отозвался ветеран, продолжая держать голову в направлении объектива.
- Федь, дурья твоя башка, тебя спрашивают, отвечай! – затеребила за плечо Вера Ивановна.
- Да ты шо, в своём уме?! Фотографирують, ведь! Уйди старая, не порть! – процедил сквозь зубы ветеран, не меняя положения.
  Оператор, не отрываясь от глазка видоискателя, замахал рукой в сторону судьи, намекая Фёдору Фёдоровичу, что ему надо смотреть в другую сторону.
- Ох, ты! – спохватился тот и обратился как бы ко всем присутствующим. – Про что ж мне там отвечать-то надобно?
 Судья выжидающе смотрел из подлобья.
-  Расскажи, зачем ты в суд обращался! - с выразительной мимикой на лице произнесла Вера Ивановна.
- Дык ведь там описано всё... - растеряно отреагировал Фёдор Фёдорович,  и слегка приподнял руку.
 Бескаравайный усмехнулся, шумно  выпустив струи воздуха из ноздрей.
- Таков порядок, Федь. Давай, давай, не задерживай людей. У них ведь делов - о! - Вера Ивановна провела ладонью над головой.
  Оператор, переводивший объектив то на ветерана, то на Веру Ивановну, на секунду оторвался от глазка камеры и скривив довольную гримасу дал понять Катерине, что чудной диалог снят.
- Ну, если положено, то как не сказать, - начал Фёдор Фёдорович с умным видом и тут же оживился. - Женька Мезянкин заходил как-то. Женьку ж, знаете?!
  Бескаравайный опять усмехнулся. На этот раз с лёгким "ха" и отрицательно покачал головой.
- Как не знаете? Да его вся Ташла знает! Да что там Ташла, весь город с пригородом! Он же и на баяне, и на балалайке шпарит! На свадьбе может та-ак громыхнуть, что молодым и не снилоси...
- Говорите по существу, - поправил судья.
- Ну, так вот, приходит как-то раз Женька, а он тоже ветеран, фронтовик. Гляжу у него на груди медалька новая блестит. Спрашиваю, откуда, а он мне - хохлы вручили - "65 лет освобождения Украины".  Консул ихний приезжал, который в Ростове сидит, да ещё и гривен отсыпал. Ну, я и всполошился. Как это меня без медали оставили?! Я ж ведь тожь там воевал. У меня вишь сколько наград-то? - Фёдор Фёдорович провёл рукой по лацканам пиджака. - Ну, так вот, написал на Украину, а оттуда ответ пришёл, во-он оно письмецо-то, у вас на столе лежит (ветеран указал подбородком). Из военкомата главного украиньского пришло. Пишут, что наградить рады, только вот по ихним спискам старшина Пономаренко Фёдор Фёдорович погиб в 43-ем году и похоронен под Днепродзержинском. Так, что нет меня в живых, то и награда не положена. Но ежли я пришлю документ, что  жив, то и они тогда пришлют мне медальку и гривны. Думал, думал и надумал на сей счёт с фронтовиками по кумекать. Попросил Мезянкина председателя ко мне привезти из ветеранского Совету. Тот почитал письмо, переписал в свою записную книжку циферьки и фамилии и ушёл. Сказал, что поговорит с кем надо и даст знать. Позвонил через пару дней, молодец, не забыл о просьбе и  сказал, что умные люди посоветовали в суд обращатьси. Написал я заявленице, а Вера и довезла до вас. Вот теперь и вы тута, я ж не ходячий... Дык, вы выпишите мне документ, что я - это я? А ведь чудно плучаетси?! Справки когда-то брал в диспансере, что не сумасшедший, что не туберкулёзник, а теперь перед тем, как совсем сгинуть аж судью домой пригласил, чтоб признали меня живым, что не помер ещё... Вот и повод будет после того, как закончим за здоровье пропустить, а?
   Фёдор Фёдорович зажмурил один глаз и звучно щёлкнул себя по горлу. Судья проявил невозмутимость и подытожил.
- Спасибо, истец... - Бескаравайный резко оборвал речь, поймав себя на мысли, что чуть было машинально не сказал лежачему - "присаживайтесь". Он слегка сконфузился, порозовел и склонился над бумагами.
- Предъявите, пожалуйста, паспорт, - продолжил он.
- Вера, где он? В коробочке посмотри! - засуетился Фёдор Фёдорович.
- Да, знаю я, не торопи. Вот, пожалуйста! - Вера Ивановна протянула паспорт судье. Тот кивнул, открыл титульные страницы, внимательно изучил записи, потом  сверил место регистрации, полистал  и произнёс:
- Для вынесения решения суд удаляется в совещательную комнату.
Следом встала секретарь и громко произнесла:
- Прошу всех встать!
Бескаравайный вышел в коридор.
- Что ж там делать будет, там же удобств нет? - забеспокоилась  Вера Ивановна.
- Да, нет. У него всё уже за ранее подготовлено, - шепнула на ухо Катерина и с улыбкой подмигнула секретарю.
   Та слегка отвернув голову тоже улыбнулась.
- Это ж как так? - Вера Ивановна искренне удивилась.
- Дело-то понятное, они ж за ранее все бумаги изучили, копию паспорта сверили, запрос в паспортный стол направили, а здесь только формально осталось всё оформить. Разве плохо? Сейчас выйдет и объявит, что живой ваш Фёдор Фёдорович. Отошлёте решение суда на Украину и найдёт награда своего героя. Ещё раз приедем к вам в гости на вручение. - заключила Катерина.
- Да-а.., - прокряхтел Фёдор Фёдорович и в ожидании вердикта откинулся на подушку, на мгновение закрыв глаза.

               
                4
   
                Восточная Украина. Осень 1943.

 ...Появился  шум. Он не только его услышал, но и почувствовал. Всей головой. Шум нарастал. Фёдору показалось, что он его даже видит. Пронзительный "тынннь" исходил из маленькой белой точки во мраке. И нарастал. Нарастал в виде  многочисленных белых, тонких, поглащающих друг друга овалов, подобно волнам радиопередатчика. "Тынннь" усиливался и наконец так больно зазвенел в ушах, что Фёдор всколыхнулся. Но пошевелиться удалось с трудом. Почувствовал, как в миг взмокло тело. Заложенные уши постепенно открывались. Звон в перепонках стихал, отдаваясь эхом. Подступила тошнота. Стало сильно знобить. Ему захотелось протереть глаза и глубоко вздохнуть, но рукам что-то мешало, а едва приоткрыв рот и облизав губы, он вместе с воздухом вдохнул какую-то горькую массу и глухо раскашлялся, словно от крепкой махорки. Правая рука больно ныла, а левая была чем-то прижата сверху.  Фёдор  упорно пытался её высвободить. Глаза разъедал покрывавший всё лицо рассыпчатый грунт, который при каждом вдохе ещё забивал и ноздри.  Организм несознательно подстраивался под обстоятельства. Дышалось прерывисто. Фёдор  стал медленно шевелить губами и языком. Нащупывал комки грязи и пытался выплюнуть. Заглатывая малую дозу воздуха, Фёдор  выпускал его через нос, чтоб расчисть образовавшийся в нём затор. Постепенно возвращалось обоняние. Фёдор  уловил запах почвы. Наконец, левая рука высвободилась и с трудом, пробиваясь через что-то вязкое, дотянулась до лица. Он протёр и чуть чуть приоткрыл один глаз, прикрыв его ладонью, чтобы снова не засорить. В темноте различил только краешек носа. Он снова закрыл глаз. Решил ощупываться свободной рукой. Тело сдавливалось со всех сторон. Только сверху было  полегче. С левой стороны что-то лежало впритык и кололо рёбра. Фёдор нащупал объект недовольства и попытался  сдвинуть его от себя. Объект неожиданно разогнулся. Рука старшины скользнула по нему дальше и он почувствовал человеческую кисть. Пальцы были холодными и  скрюченными. Фёдор оттянул руку. Стал шарить выше. Нащупал локоть, плечо... Снова опустил руку к чужим пальцам и разогнул их. У основания большого была шишка. Такую характерную особенность за всю жизнь он встречал только у одного человека -  Коня. Когда они здоровались за руку, Фёдор всегда попадал  мочкой своего большого пальца на неё. Иначе быть не могло: рядом лежал  Конь. Пономаренко инстинктивно, по-дружески, сразу толкнул его плечом и что-то восторженно промычал. Конь не ответил. Фёдор насторожился и потянулся к своему правому плечу. В него что-то упиралось. Тщательно ощупав, он понял, что это была холодная, сморщенная человеческая ступня. Рефлекс сработал раньше сознания. Его руки и ноги отчаянно забарахтались. Боль забылась. Безумный ужас заставлял орать и размахивать конечностями. Вскоре двигаться стало легче. Земля разверзалась. Оперевшись на локти, Фёдор стал энергично проталкивать грунт грудью. Разок, ещё разок и голова вырвалась наружу. Он увидел заходящую за облака яркую луну, звёзды, верхушки деревьев, из-за которых проглядывалось зарево канонады. Биение сердца подкатывало к кадыку. В ушах снова зазвенело. Фёдор учащённо задышал, вскочил на ноги и сделал глубокий вдох свежего воздуха после чего в глазах снова потемнело. 

                х                х                х

 ...Он снова увидел пронзительный "тынннь" из маленькой точки во мраке. Шум нарастал и снова приближался в виде овалов. Наконец, "тынннь" больно зазвенел в ушах и улетучился, отдаваясь эхом в перепонках. Фёдор открыл глаза. Он лежал на правой щеке, спиной к верху, на развороченной куче рассыпчатой, сухой почвы. Шея сильно болела. Перед разфокусированными глазами  вырисовывались запарошенные землёй контуры человеческих туловищ, голов и конечностей. Когда зрение восстановилось, Фёдор откопал Коня и всех остальных. Некотрые тела были сильно покалечены.  У Коня вместо левой ноги торчал обезображенный огрызок бедра, у кого-то голова лежала отдельно от тулвища... Восстановив дыхание и подавив страх, он стал тормошить тех, кто был целым. Никто не пошевелился.  Фёдор ошарашенно глядел на тела. Потихонечку стал сгребать размётанную землю и засыпать товарищей. Острая ветка попала под ноготь. Ему  стало больно и только тогда  он осознал, что живой. Старшинв машинально схватился за уколотый палец, перевернулся на  спину и снова закрыл глаза. В уме стали появлятся первые рассуждения: "Выполз из братской могилы...Схоронили заживо...По-быстрому прикопали...". Фёдор встал на четвереньки и потянулся к ближайшему дереву. Опираясь на ствол , встал во весь рост. Осмотрелся. Всё вокруг ходило ходуном и кружилось. В голове шумело. Из нутри ударил приступ тошноты. Тошнило долго. Выливалась чёрная жижа. Фёдор вспотел. Стало чуть легче. Привычный с детства к  суровым условиям организм постепенно адаптировался. Вдали Фёдор различил всполыхи и уловил на слух едва пробивавшуюся сквозь гул в голове канонаду. Он пошёл туда.

                5

 
                Ставрополь.Наши дни.

 - Федь! Фе-едь, вставай! - дёрнула за плечо Вера Ивановна.
-  А?! Чё,чё такое?! - пробурчал в ответ Фёдор Фёдорович, заморгал и стал озираться.
- Судья уж вернулся, приговор читать будет, а ты всё храпишь, дурень! Не слышал, как просили всех встать? - Вера Ивановна кивнула в сторону секретаря.
- Ох, простите старого, вздремнул... Это ж стыд-то какой! Бога ради, простите, - ветеран умоляюще посмотрел на Бескаравайного.
  Судья опустил глаза в бумагу и безучастно зачитал казённый текст решения, согласно которому предъявитель паспорта на имя Пономаренко Фёдора Фёдоровича, 1924 года рождения, действительно является его владельцем и в настоящее время проживает в Ставрополе по указанному в документе адресу.  Бескаравайный поинтересовался всё ли понятно Фёдор Фёдоровичу и попросил  секретаря вернуть паспорт. Тот убедительно кивнул, после чего судья объяснил порядок дальнейших процессуальных действий и, собирая бумаги в портфель, негромко произнёс:
- Судебное заседание объявляю закрытым.
- Подождите, подождите, а как же банкет? Дело же какое уладили! Вера, накрывай на стол! Где эта, неси её!  - радостно оживился Фёдор Фёдорович изображая пальцами бутылку.
  Бескаравайный сделал вид, что не слышит и попытался быстро покинуть комнату, но репортёры уже стояли у двери, намереваясь взять у него интервью.
- Вообще-то, мы не комментируем решения, - неубедительно произнёс судья, предвосхищая вопрос улыбающейся Катерины.
- Да, ладно тебе, Ген, это ж не уголовка какая-то. Ни прокурора, ни адвоката. Сам понимаешь, процесс редкий. Из Москвы картинку просить будут, на всю страну распиаритесь перед юбилеем Победы. Ну, чё ты, в самом деле, как не родной? Давай, давай рассказывай!
- Ох, и приставучая ты, Катерина, - покачал головой Бескаравайный, - Ладно,  только с вопросами по осторожней, не подкалывай.
  Катерина кивнула, сделалась серьёзной и приступила к работе. Вера Ивановна тихо встала рядом.
- Ты чего стоишь? Собирай на стол, не видишь уходят уже?! - забеспокоился Фёдор Фёдорович.
-  Цыц, малохольный! - шёпотом процедила она в ответ. - Как жеж я накрывать стану, когда люди разговаривают? Мне и к холодильнику не протиснуться в коридор. Погоди, вот закончат, тогда и буду.
- Ты хоть рюмки, посуду расставь, - не унимался ветеран. - Ай, бестолковая! Самому, что ль подскочить?
  Он демонстративно откинул одеяло, но Вера Ивановна бросила на него суровый взгляд, потрясла в воздухе указательным пальцем и поднесла его к губам. Ветеран умолк и растерянно пожал плечами. Телевизионщики закончили работу. Бескаравайный, пожелав на ходу хозяевам всего хорошего, поманил Любу к выходу.
- Подождите, подождите, а как же... - приподнялся Фёдор Фёдорович, указывая на заставляемый Верой Ивановной стол, но судья уже его не слышал. - Ну, что ж он так? Что ж мы не люди, что ль?
- У него, Фёдор Фёдорович, должность такая. Серьёзная. Не может он с вами чаи гонять, - произнесла Катерина.
- Это ты, дочка, брось, - очень увернным голосом парировал Фёдор Фёдорович. - Все люди - ЛЮДИ, если не зазнайки, конечно. Он, что ж с дружками по кабакам, да по баням не ходит или бабами не интересуется?
- Ещё как интересуется! Любовница его со мной на одной площадке живёт. А по баням сейчас мужики не с дружками, а с бабами шастают  - быстро вставила Катерина.
- Во-во! Повидал я жизнь, Катюха, повидал... Ну, да ладно, давайте по маленькой!
- Ай, как не хорошо, как не хорошо, - закачала головой Вера Ивановна. - А такой симпатишный...Никак жена, детишки имеются?
  Катерина кивнула Вере Ивановне, показала два пальца и стала отнекиваться:
- Ой, я не буду.  Может Вовка, но только после съёмки. Давайте, Фёдор Фёдорович, сначала побеседуем.
- Давай, давай побеседуем...


                6

                Восточная Украина. Осень 1943.

   Старшина то шёл, то полз. Иногда вставал на четвереньки, но продолжал движение. Так он выбрался из леса. Голова сильно болела и кружилась, но он понимал, что пока темно надо идти. Рассуждал про себя о том, что на рассвете запросто можно оказаться на открытой местности и превратится в мишень. Издали особо разбираться не будут: свой - чужой. Пальнут наверняка, а потом осмотрят и возиться не станут.
- Бросят гнить, аж душа пожалееть, что выкарабкалси из могилы. Так и будеть скакать между небом и землёй. Э-эх, Конрад, Конрад... Говорил же, не надо камни ворОчить, кости тревожить.., -  проронил он в слух, чтоб не терять рассудительности и побороть очередной приступ усталости.
   Глаза слипались. Он снова опустился на колени и на четвереньках поплёлся к кустарнику, чтобы, спрятавшись в нём, перевернуться на спину и немного отдохнуть.
- Стой, гад! Стрелять буду! - из кустарника раздался хриповатый голос с малорусским произношением "г".
 Фёдор поднял голову и прищурился.
- Встать, я сказал! Руки вверх, гад! - приказал незнакомец.
- Да, погоди ты, не зыришь? Доходяга он, кантуженный, - послышался второй, более спокойный и мягкий голос. - Ползи к нам, земеля, только без фокусов...
  Из кустарника появились очертания двух фигур с винтовками. Один часовой был высокий и толстый, другой  тоже полноват, но очень маленького роста.  У Фёдора ёкнуло сердце. Его что-то сразу насторожило. Интуиция стала обострять предчувствие чего-то плохого.
- Ты откуда такой, браток? - присев на корточки, доброжелательно спросил коротышка.
   Фёдор заметил на нём немецкий мундир и определил оружие - карабин Маузера.
- С того света!
  Он попробовал поднятся, но перед глазами снова всё поплыло и он свалился бесчувств.
- Ну, чё? Стрельним? - равнодушно спросил хриповатый.
- Погодь, успеем ещё. Давай проверим, можь документы какие есть?
- Да у него, глянь, и сапог-то нет, и чумазый какой-то. Чё там у него за погоны?
- Старшина, вроде. Землицей ото всюду попахивает. Странный какой-то...
- С работ сбежал, роют тут, наверное что-то?
- Вот и то-то, что роют. А можь важное укрепление какое? Лучше его распросить, а потом уж в расход. Глядишь, сведения ценные добудем, похвалят. Передохнуть чуть дадут. Ты, Нефёд, покрепче будешь, давай сюда винт, а сам тащи его.
- Да на кой он мне?! Не буду я. Давай ща распинаем, да и потолкуем?
- Погодь, хоть до хаты дотащим. Ты его за ноги волоки.  Молочка нальём, ломоть предложим, расстрелом пуганём, поди, всё и выложит... Вдруг он к нам сам шёл, по хорошему?
- Ага, сам, как же! Теперь уж не 41-ый. Немец ныне сикача даёт... Слышь, Сава, можь он, из тех, кто ДОТ грохонул, целым остался, к своим полз?
- То-то! - каратышка перешёл на шёпот. -  Тем более надобно подсобить с оклемацией. Если диверсант красный, то отхОдим втихаря на хуторе, вот и будет кому, похлопотать за нас, когда перебежать решимся. С ним же и двинем. Так, что цепляй, Нефёд, и тащи. Нет уж, больно груз ценный, лучше на плечи взваливай. Давай, винт!

                х                х                х

   Фёдор пришёл в себя от громкого женского смеха. Хохотали совсем рядом. Смех стих и неразборчиво забубнил мужской голос. По пробивавшемуся сквозь закрытые глаза свету он понял, что уже день. Не шевелясь, стал вспоминать последние события. Голова по-прежнему гудела, но боль уже стала привычной и не мешала думать. В памяти всплыли картинки с немецким мундиром и вражеским оружием. "Но говорили же на русском. Может партизаны?" - подумал он. - Но в прОклятом лесу по нашим данным не было партизан, да и в лесном блиндаже не было бы видно солнца... Значит я в селе или в городе? Может наши уже в Днепродзержинске? Но...Чёрт, слишком много этих но!".
   Фёдор чуть приоткрыл глаза. Стало ясно, что он находился в хате. Лежал на кровати, расположенной в проёме, рядом с печью. Проём был занавешен. Он  стал оглядываться. Сквозь широкую прорезь занавески было видно, что за столом в центре хаты сидели двое небритых полных мужчин в немецкой форме. Они громко чавкали, припав к тарелкам, откуда ложками черпали что-то тёмное и вязкое. Ресницы Фёдора невольно зашевелилсь.
- О, оклемался доходяга! - с хрипоцой произнёс тот, который был поздоровее, с фонетикой малоросского "г". - Глаша, тащи крынку, будем комиссара отпаивать!
  Фёдор вспомнил ночные голоса. К нему за занавес заглянула женщина и сразу вскинула брови:
- Ой! - она резко прикрыла ладонью губы и убежала.
- Не ссы, товарищ, ща молочком попотчуем! - продолжил здоровяк и как-то неестественно подмигнул.
   Второй, который был помельче и с плешью, внимательно присматривался к Фёдору. Женщина принесла крынку и растерянно встала в изголовье.
- Спасибо, не надо, - слабым голосом вытянул из себя старшина.
 Коротышка встал из-за стола и подошёл ближе:
- Гордый? Ты, это брось. Харахориться не надо. Тебе поправляться надо. Покуда не окрепнешь, разговору не будет. Предложить тебе хотим кое-что. Немцам пока не сдадим. Понял?
- А вы сами-то кто?
- Власовцы. Слыхал?
- Суки...
- Не хорохорься, не надо. А то, вон, Нефёд тебя с ночи порешить хочет, - он кивнул в сторону чавкавшего за столом напарника. - Я ж еле-еле его уговорил, чтоб тебя сюда приволочь...
- Чё он там? - жуя поинтересовался Нефёд.
- Ерепениться.
- Так давай, я его мигом, - он стал вытирать ладони о нагрудные карманы.
- Погодь, - жестом остановил его каратышка и, кивая, с выразительной мимикой на лице снова обратился к Фёдору доброжелательным мягким тоном. - Тебя браток, как звать-то? Ты откуда ж приполз? Вчера пробурчал, что с того света, да и землицей пропах весь. Давай, колись по-хорошему. Успеешь ещё поругаться. Все под Боженькой ходим, всем туда одна дорога.
  Он поднял зрачки вверх. Фёдор подумал, что не стоит лукавить.
- Из прОклятого леса. Из могилы выполз. Под мины попали. Видать, думали помер и заживо схоронили.
- Спаси Господь, спаси Господь! - перекрестилась женщина и побежала в красный угол.
 Власовцы переглянулись и тоже осенили себя крестным знамением.
- От они чудеса прОклятого, - просипел хрипатый и подошёл к кровати Фёдора. - Постой, постой, выходит, ты из тех, кто ДОТ взорвал и на засаду напоролся Вас же всех на опушке положили. А?
  Фёдор промолчал.
- Так из этих, аль нет? - зашипел Нефёд.
-  Да, погоди ты, - вмешался Сава и приглушённо заговорил. - Ну, ты понимаешь старшина, что ежли мы тебя, разведчика, немцу сдадим - излютуют. За я..ца повесят! Я тебе про чё толкую. Ты давай здесь, у Глашки, отлежишься, она баба надёжная, а потом мы все вместе к твоим потопаем. Ты ж, как герой замолвишь словцо за нас.  Ну, есть грешок, сплоховали, сдались немцу... Жить хотелось, понимаешь, жить! А тепериче немцу кирдык (он приставил два пальца вилами под подбородок).  Прёт Красная армия, ох прё-ё-ёт... Мы на всё согласны, лишь бы выжить.. Жить больно хочется! Так как, старшина, а? Может двинем вместе, ты только отлежись малость...
  Он даже нежно положил свою руку ему на плечо. Фёдор молчал. Тронули его слова про желание жить.
- Как жить хочется - сам испытал, когда выкапывался. Страшное чувство... Но не зачем вам туда, расстреляють вас,   - произнёс он после не продолжительной паузы.
- Не торопись, старшина, продумай всё...
- Нечего думать. Не пойду с вами, а представиться случай -  сам сбегу.
- Ну, на нет и суда нет... Хоть молочка выпей на посошок. Глашка, неси хлебца. Пусть поест. Ты ешь, ешь. Жрать уж не скоро придётся...
               
               
                7

               
                Ставрополь.Наши дни.   

   Катерина присела на краешек раскрытого дивана, на котором была разложена постель Фёдора Фёдоровича, и приблизила  к нему микрофон:
 - Что вы испытываете?
- Дык, как сказать?! Рад, конечно, что ожил вновь. На бумажке, правда. Так  ведь оно у нас как? Нет бумажки – нет тебя, с бумажкой же – чело..
-  А почему вы такую настойчивость проявили? – перебила его корреспондентка.  -  Ведь, наверняка, из-за того что украинцы лишний повод искали, чтоб обидеть россиянина? Прежняя власть у них же антироссийскую политику гнула?
- Эд, я дочка не зна-а-аю, что там у них, - Фёдор Фёдорович многозначительно поднял указательный палец. -  Мне ль судить о делах этих? Мне медаль заслужённую получить хотелоси, потому и писал хохлам, а вышло, что нет меня. Убитый. Меня ж схоронили  в сорок третьем! Хошь, расскажу?
- Ну, понятно. По ошибке записали, наверное, вот теперь и всплыло.
- Та нет же, по настоя...
  Катерина опять не дала договорить.
- Вов, выключи пока камеру, - с раздражением в голосе обратилась она к оператору,  а потом снова повернулась к собеседнику.  - Вы, Фёдор Фёдорович, всё не о том. У нас времени мало, скоро эфир, а мне ещё писать, начитывать, монтировать… Вы же телевизор смотрите, понимаете, что на Украине враждебная власть была. В НАТО рвались. Теперь, Слава Богу, наш там президент, пророссийский.  По флоту договорились. Я в репортаже хочу сказать, что ответ из военкомата был ангажированный. В русле прежней политики, а теперь украинцы исправятся и торжественно вручат награду. Надо, чтобы вы поругали их прежнюю власть и новую похвалили. Ясно?
- Ясно… - растеряно произнёс ветеран. – Только, вот Мезянкину-то, Женьке, они медаль вручили. Не кажется мне, дочка, чтоб они надо мной измывалиси и специально всё учудили. Порядок-то он и есть порядок. Документик у них, вишь, хранитси, что нет меня в живых. К тому ж, было  дело-то, зарывали меня оглушённого…
- Нет, Фёдор Фёдорович, вы не понимаете! Не нужно сейчас этой лирики. Мне политика нужна. Понимаете,  по-ли-ти-ка!
- Дык, какой же из меня политик-то? Я  на прыжок едва сподоблюси.
- Какой ещё прыжок? –  выразила недоумение Катерина.
- Какой, какой? А тот прыжок, который с кровати на горшок! А ты про политику толкуешь! – заулыбался ветеран.
 Вера Ивановна  грозно взглянула на него и постучала кулаком по лбу:
- Очумел совсем, рехнулся!
- А то ж? Ты ж, пойми, мне как ответ ихний пришёл,  медаль та уже не важна стала. Мне жить захотелоси! Как так, что в покойниках числюси? Страх аж напал, токо сегодня и отпустил, как судья твой симпатишный мне приговор вычитал. Оживил он меня, считай… За медалью пошлём, конечно, но дело не в том.  А в том, что пироги печь надо, солдат  с фронта вернулся!
 Катерина повернулась к оператору Вове и произнесла ему на ухо:
- Бред какой-то…
- Кать, может выслушаешь? История на очерк тянет,  - предложил оператор.
- Да, ла-а-адно.  Ветераны все с историями, а то, что хохлы с медалью пожульничали, политическую спекуляцию устроили – это новость. Им, что непонятно было, что живой человек, раз написал?
- Не так всё просто, как представляется. Тебя по телевизору показывают, на улице узнают. Если нужно чего по личным делам уладить, звонишь в конторы прямо начальникам. Они с телевидением сориться не желают, и угодить тебе норовят. Вот и  решают твои вопросы, не по закону, а по понятиям. И живут так все журналисты – по блату. А простым каково? Их же месяцами гоняют по всем инстанциям! Так, что по-другому и не могло быть. Не о том, надо сюжет делать. Ты послушай, история чумовая!
- Вот, что, Вов. Ты делай, что делаешь, а какой сюжет будет – мне решать!
 Да, если б что-то особенное с ним (Катерина  небрежно кивнула в сторону ветерана) на войне случилось, в городе давным-давно было бы известно.
- Так, ведь он сам недавно узнал, что погибшим числится. Если б не медаль, то..
- Не морочь голову. Лучше камеру включай, поторапливайся!
- Верно, верно, -  вступил в диалог Фёдор Фёдорович. – Ничего особого не было. Угомонись, Вовка. Спрашивай, дочка, не теряй времени. А ты Вера, чайник кипяти!
- Вскипел уж давно!
- Нет, нет, нет! Нам некогда! - заволновалась Катерина.
- Ну, что ж вы, деда, обидеть хотите?
- Ладно, - разжалобилась Катерина, - Я тогда вам на бумажке быстренько напишу, что сказать надо, вы заучите и произнесёте. Хорошо?
- Ну, а как же?! Раз надо, так надо. Тебе ж видней, ты ж в телевизуре работаешь.
  Катерина присела за стол. Вера Ивановна стала разливать по кружкам заварку и кипяток.
- Большущую самую, - Вовке, - произнёс Фёдор Фёдорович.
- Э, нет. Вам, Фёдор Фёдорович! – ответил оператор и поднёс кружку с чаем к дивану.
- Та, куда ж мне такую? Я ж после заправки тут же сырость разведу. Итак терплю скоко!
-Тюю, постыдился бы, неуч! – выговорила Вера Ивановна. – Тут люди культурные, а ты?
- Ничего, ничего, - улыбнулась Катерина.
 Она растянула написание текста до окончания чаепития, по ходу несколько раз пригубив свою кружку.  Почерк был, как у отличниц в школе, поэтому для Фёдора Фёдоровича все буквы были понятны. Поглядывая в бумажку, он сказал в камеру какие-то не очень знакомые ему слова о том, что Россия и Украина неразлучны.
 - Всё, спасибо, - довольно заключила Катерина.
- И что ж, по телевизору покажуть? – с наигранным изумлением произнёс Фёдор Фёдорович.
- Конечно, сегодня в семь тридцать вечера.
- Слышь, Катенька, вы бы деду на память фотографию или как там у вас это по-другому называется, откопировали бы…
- На дивидишник переписать? Это можно. Только  у нас порядки строгие. Мы всё официально делаем, через кассу. Двести рублей стоит.
- Да, ты что, Кать? – изумился оператор. – Это же не тот случай. А у вас, Фёдор Фёдорович, плеер есть?
- Это чаво такое?
- Ну, проигрыватель, чтоб запись посмотреть.
- Патефон, современный что ль?
- Типа того.
- Откуды ж?
- А как же вы смотреть будете?
- А шут его знает? Вот незадача…
- Ладно, поможем. Я что-нибудь придумаю.
- Вова, время! – вмешалась Катерина и направилась к выходу. - Всего хорошего Фёдор Фёдорович, спасибо за чай Вера Ивановна!
- На здоровье, доченька, - улыбнулась хозяйка, а ветеран взял под воображаемый козырёк:
- Желаю здравствовать! – звучно произнёс он и пожал протянутую на прощанье руку оператора.
   Когда журналисты вышли на улицу, Вова с недоумение обратился к Кате.
- Ты зачем ему про деньги сказала?
- А чё, из своего кармана платить?
- Можно и из своего, он же не бизнесмен какой-то, а ветеран, участник войны. Пенсионер!
- Вот и то-то. Пенсионер, участник войны! Им знаешь  какую пенсию платят, - закачаешься! Пусть не мелочится.
- Эх, Катя, Катя…
- Да, ла-а-адно тебе. О, гляди! – Катерина оживилась и ткнула пальцем в окно, за которым под светом люстры было отчётливо видно, что происходит в комнате.
 Вера Ивановна поднесла к дивану большой, железный таз. Фёдор Фёдорович приблизился к краю, так чтобы таз располагался под пахом. Он торопливо расстегнул ширинку и пустил струю.
- Давай, снимай быстрее!
- Ты чего…
- В ютьюб запустим, прикольно!
- Да, пошла ты! Охренела совсем! – Вова повернулся и пошёл к калитке.
- Сам пошёл, козёл!
  С азартом в глазах Катерина стала торопливо копаться в сумке. Достала телефон, быстро включила функцию видеокамеры и навела на окно:
- Бл..дь, неразборчиво!

                х                х                х

     Оператор частной телекомпании «АБВ» Владимир Милюта терпеливо ждал в приёмной гендиректора Красновского. Сначала у того было совещание, потом приехал депутат краевой думы, которого по неписанным законам надо было попотчивать чайком перед эфиром и усладить вниманием в хозяйском кабинете. Красновский даже выбежал встречать его в приёмную и, увидев Владимира, сделал извиняющееся лицо, дав понять, что вот-вот, буквально сейчас. После того, как депутат вышел, из динамика, висевшего над столом секретарши, прозвучало два коротких звонка и она, наконец, обратилась к Владимиру:
- Заходите.
  Генеральный был остроносым,  полноватым мужчиной лет сорока пяти с редкими светлыми волосами.
- Бога ради, извини Вов, - обратился он к оператору с виноватой улыбкой, привстал и, протягивая для приветствия руку, слегка пригнулся.
   Владимир был старше и генеральный, хоть и как многие в компании был с ним на «ты», относился к нему с большим почтением. Милюта в компанию пришёл одним из первых. Имел колоссальный опыт и почти никогда ни о чём не просил.
- Анатолий Васильевич, я вот по какому вопросу, - замешкался Владимир. - очень деликатному…
- Понимаю, Вов, но, увы, пока ничего не могу. Могу только так, в разовом порядке премию выписать, - Красновский в воздухе сымитировал роспись.
- Да, я не про то, - ещё более сконфузился Владимир.
- А про что тогда?
- Понимаете, мы тут с Гиреевой ветерана снимали, ну, который медаль у хохлов отвоёвывает, ему ж через суд пришлось доказывать, что живой…
- Знаю, мне из администрации звонили, просили максимально широко осветить и федеральным каналам предоставить картинку.
- Так вот… Дед просит переписать репортаж на память, а плеера-то у него нет. Смотреть будет не на чем. Я тут подумал, может подарить его нам, от компании «АБВ»? Хорошее дело будет перед Днём Победы?
- Да, да, да! Молодец, Вовка! Супер! – зажёгся Красновский. – Можно акцию провести. Поехать к нему, отобрать фотографии, награды сфотографировать. Оцифровать всё это и на диски сбросить. Сделаем для него домашнюю видеотеку. И DVD-юшник торжественно подарим. Купим такой не дорогой и не дешёвенький. Средненький. На это деньги найдутся. Главное, снимать всё это будем. Каждый шаг, каждое действие последовательно. Как фотографии он отбирает, рассказывает про них, как потом наши монтажёры их сканируют и оцифровывают. Комментируют.  И так несколько дней в новости по репортажу, пока хохлы медаль к 9 мая привезут. Во, пропиаримся!
   Красновский вытянул вверх большой палец.
- А может не надо шоу? Просто поможем по тихому, скромно да и всё.
- Ты, чё, Вов?! Как не надо? Это ж важно очень, показательно! В администрации увидят! Так, что с Катериной и начните дело это. А ты молодец, премию я тебе всё же выпишу. К праздникам она лишней не покажется!

                х                х                х
               
   
   Фёдор Фёдорович отодвинул от себя пустую сковородку, с прилипшими к стенкам остатками белка, куснул хлеб с мёдом, энергично зажевал и торопливо отпил чай. Вера Ивановна уже минут десять разговаривала по телефону и это его стало раздражать.
- Спасибочки. Вер, ты эт, кончай трепатьси и стол убирай. Собиратьси пора...
   Хозяйка прикрыла микрофон рукой:
- Это ж  дочка, из Шахт! Ты завтракай пока, завтракай. Вон ещё хлебушка с маслом скушай...
- А-га, а ежли позвонят, спрашивать станут, а у меня - полный рот. Нет, уж хватит, наелси...Давай, давай, заканчивай...Потом, после поговорите!
   Вера  Ивановна отмахнулась и, повернувшись к нему спиной, заговорила в трубку быстро, но чуть потише:
  - Он, Маш, как знаментитым стал совсем рехнулся. Каждый день, то он названивает, то ему... Кто, кто?! Да корреспонденты разные, газеты. С Украины вона вчера звонили,полотора часа беседовали, всё про медаль спрашивали...Эт ж какой счёт потом придёт, а Маш?  Чего, чего говоришь? А-а-а! А  ещё, Маш, наше телевидение зачастило. Сначала, когда к нам судья приезжал... Ой, Машка, такой молодой, симпатишный, я прямь не знаю! Потом ещё раз приехали, эти с камерой. Всё его награды, да фотографии сымали. Сказали надо так, сюрприз сегодня будет... Что-что? Да, да сегодня обещали, в полдень. Вот он и суетится, волнуется... Ну, всё, Маш, пора заканчивать, а то проснулся малохольный, позавтракал... Ну, всё, целую, дочка, целую!
- От меня-то привет тожь передай, Машке-то! - вставил Фёдор Фёдорович, занятый чисткой зубного протеза. - Пусть телевизорь смотрит, авось и про меня в Шахтах брякнут!
- От Феди, от Феди тоже привет! Глянь там одним глазком, может и у вас про  него что проскачет. Ну, пока дочка, пока...
 Уже которое утро Фёдор Фёдорович просыпался в хорошем настроении.  После того, как суд признал его живым и на Украине обязались ко Дню Победы наградить заслуженной медалью, ему звонили журналисты, представители администрации. Спрашивали про здоровье, интересовались прошлым, советовались.Пару дней назад пришла телеграмма из Ростова-на-Дону, от Генерального консула Украины. Он сообщил, что лично приедет в Ставрополь и вручит награду. Он ликовал. Наступил долгожданный день. Это его заводило.   На полдень была назначена церемония вручения. Накануне вечером  люди из администрации првезли какие-то ящики, сказав хозяевам, что это для достойной встречи консула и губернатора. Ночью Фёдор Фёдорович почти не спал. Иногда впадал в дрёму, но очень чутко реагировал на ночные поскрипывания старого дома и просыпался. Ворочался. Пару раз, для того, чтобы просто убить время,  слезал на пол и полз в туалет...   
 - Вишь, Вер, жисть-то, как веселее стала, а! - подмигнул он Вере Ивановне.
- Да будет тебе, уморишься.
- Сейчас, сейчас...Скоро уже, - он потянулся
 Но ни в полдень, ни в пол-первого никто не пришёл и даже не позвонил.
- Ничего, ничего, - успокаивал и себя и Веру Ивановну ветеран. - Люди занятые, а мы - терпеливые. Подождём...
  Фёдор Фёдорович достал очки, попробовал почитать газету, но не смог сосредоточиться. Смысл прочитанного не улавливался. Он думал о другом. Наконец, когда стрелки приблизились к двум часам, он не сдержался, отбросил газету и потянулся к зелёному блокноту, с изображением телефонного диска и надписью "Для записей" на клеёнчатой обложке. Пальцы листали засаленные страницы с побледневшими синими записями. Остановившись на странице  с буквой "М", Фёдор Фёдорович заскользил указальным пальцем сверху вниз.
- Вера, Вер! Поди сюда, - попросяще крикнул он в дверь.
- Минутку. Я только кастрюлю на газ поставлю! - послышалось с кухни.
 Когда Вера Ивановна вошла в комнату, он, указал ей на телефонный номер в книжке, попросил набрать, а когда там ответят - передать трубку.
- Алёёёёу! Женька? Мезянкин? Здравствуй, браток! Узнал? Ну, ну...Видал хоть  по телевизору? То-то...Ты эт, скажи мне, кому в администрацию звонить, а то обещали сегодня и молчат...Что? Не до нас? Эт почему ж? - Фёдор Фёдорович с тревогой в глазах посмотрел на Веру Ивановну. - Не, не смотрю...Боюсь, что шуметь будет, звонка не услышим. Включать, говоришь?! Ну, ща включим, ща... Новости, как раз, говоришь? Эд когда? Прямь щас, наши местные? Ну, спасибо, спасибо тебе... Бывай.
 Он протянул трубку хозяйке и кивнул в сторону телевизора.
- Включай "АБВ"!
 На экране уже была шапка новостей. Появился ведущий, который сухо, без улыбки поздоровался с телезрителями и сообщил:
- Мы начинаем с экстренной новости. Сегодня около восьми утра, недалеко от загородной базы отдыха "Грушовка", в салоне собственного автомобиля "Тойота", в бессознательном  состоянии был обнаружен судья Ставропольского краевого суда Геннадий Бескаравайный. Вызванная бригада "Скорой помощи" констатировала смерть. Сейчас на месте события работает наш корреспондент  - Катерина Гиреева. Катерина, что вам известно по поводу случившегося?
- Врачи не дают официальных комментариев, но в частной беседе они сообщили, что смерть, вероятней всего, наступила где-то в полночь. Более определённо об этом можно будет говорить только после вскрытия. Тело уже отправлено на суд-медэкспертизу. Внешне признаков насильственной смерти не наблюдалось. То есть, нет следов пуль или ножевых ранений. Представители прокуратуры и милиции пока тоже воздерживаются от комментариев. Следственные действия продолжаются. Отмечу, что это беспрецедентный случай. Судья Бескаравайный известен тем, что вёл процессы над участниками незаконных вооружённых формирований, принимавших участие в захвате Будённовска и в других диверсиях на территории края и соседних субъектов. По  одной из версий, не исключено, что смерть судьи - месть боевиков. И судя по отсутвию признаков насильственной смерти, речь может идти об отравлении.
Эта вся информация, которой мы распалагаем к этому часу.
- Спасибо, Катерина.  Геннадию Бескаравайному было 37 лет. В должности краевого судьи он проработал...
 
                х                х                х

- Кать, а про отравление ты от себя добавила или как? - выглянув из-за камеры, изумлённо спросил оператор после окончания прямого эфира.
- Или как, Вов.
- То есть?
- Ты только никому, понял. Мне сегодня с утра Красновский позвонил, сказал что только так и надо комментировать. О, кстати, он на проводе! - Катерина включила мобильник, заигравший мелодию "В мире животных". - Дааа! Да, доброе утро Анатолий Васильевич! Ну, как сказать...Ага, спасибо. Спасибо, Анатолий Васильевич. Через час в Прокуратуре? Хорошо. Мы тогда сейчас по кофейку где-нибудь и туда...Ага. Спасибо, спасибо...До свидания.
- Через час прокурор заявит об отравлении официально, а пока - в "Снежинку", по кофейку, а?
- Так нам же у ветерана надо быть, на вручении медали?!
- Забудь, Вов. Какая медаль, какое вручение, когда тут тако-Ое происходит.
- Туда же губернатор с консулом приедут...
- Не приедут. Решили не красиво на фоне смерти медаль вручать. Они в Кисловодск поехали на экскурсию.
- А когда же вручение?
- На после праздников перенесли.
- Это что ж, консул ещё раз приедет?
- Да, нет, оставит медаль в наградном отделе администрации и кто-то из местных от его имени вручит. Губернатор тоже к деду не поедет.
- Он же ждёт, переживает... Мы ж, к тому же, ему сегодня плеер должны торжественно вручить, с оцифрованной видеотекой.
- Подождёт. Красновский сказал, что сделаем это после 9 мая. Сейчас главная новость - Бескаравайный.
 В машине Катерина, сидевшая впереди, обернулась к Вове в полуоборота и с лукавым выражением на лице спросила:
- Хочешь правду?
 Вова кивнул.
- Он не один в машине был.
- А с кем?
- С любовницей, соседкой моей. Она ко мне в пять утра заявилась, после распросов всех милицейских. Я её валерьянкой отпаивала и втихаря Красновского набрала, сообщила. Я ж новостийщик! Аон уже с краевыми вождями советоваться стал.
Вова вскинул брови.
- То-то, - продолжила Катерина. - Ты только ни кому, я ей слово давала. Понял?!
 Вова кивнул.
- Они в сауне отдыхали. Ну, сам понимаешь, как отдыхали,- с искорками азарта в глазах заговорила она. - А как сел он в машину - сердце прихватило. Почти сразу откинулся.  И пикнуть не успел. Она выскочила, стала "скорую" вызывать. Те приехали, видят судья известный. Вызвали ментов, те прокуратуру, сам председатель краевого суда приехал, вице-губернаторы... Вообщем, решили не палить его. Сами же, грешат. Вот и дали такую инструкцию Красновскому и всем остальным журналистам. Но я думаю, как всегда выплывет информация о том, что он с бабой в бане кувыркался...

                х                х                х

  После пресс-конференции краевого прокурора, где было официально заявлено, что судья отравлен и возбуждено уголовное дело по статье умышленное убийство, Владимир вернулся на студию. Поставил камеру в шкафчик, аккумуляторы - на зарядку и поспешил в приёмную гендира. Тот как раз выходил из кабинета.
- Здравствуйте, Анатолий Васильевич!
- Привет, Вов. Видишь что твориться! Молодец, молодец. Хорошая была картинка, - он сделал шаг к оператору и артистично приложился к его локтям.
- Я по поводу ветерана... - не уверено произнёс Владимир.
- Не до него, пока Вов. Честно, не до него! - Гендир, как ошпаренный отдёрнул руки и сморщил лицо. - Потом всё, потом... Когда утихнет, уляжится. По-человечески понимаю, а что поделать? Вся администрация на ушах. Вся! На совещание к вице-губеру срочно вызвали. Извени, старик тороплюсь...
- Так значит, не будет консула у него сегодня? - бросил он ему вслед.
- Вряд ли. Не до шоу им сегодня. Он с губером сегодня на Кавминводах. Шашлычок, билльярд... - донеслось уже с лестницы.
- И сауна, - тихо продолжил Владимир.
 Съёмок больше не было. Он вернулся в операторскую. Плюхнулся на диван. Посидел, подумал, резко встал и направился в соседнюю аппаратную, где как раз монтировалась Катя.
- Кать, а где диски для Фёдорыча?
- Зачем?
- Надо.
- Эх, Вовка-морковка, да разе я тебя не знаю, душу твою добрую, за что и ценю. Вон, на полке второй возьми. Привет, передавай им...
- Спасибо, передам, - искренне улыбнулся Вова.
  Он вышел на улицу. Достал портмане, пересчитал наличность и подошёл к проезжей части. Вытянул руку. Подъехал пожилой частник, постоянно работавший в этом районе и нередко подвозивший сотрудников "АБВ".
- Куда тэбэ, дорогой? - обратился он с акцентом.
- О, Завен! Привет, дружище! Сначала в "Электронику", потом на Ташлу.
- Садыс, дорогой!
 Как только машина тронулась, Завен заговорил таинственным голосом.
- Чё говорят, чечены, да яд дали?
- Ну, да... - помня, что обещал Кате ничего не говорить ответил Вова.
- Э-э-э, ничего не знаеш, а там работаешь. - он махнул головой в сторону офиса "АБВ". - Душили его и ножиком порэзали. У нас там, гдэ стоим, одного таксиста  сестри сын  фээсбэ работает. Он так сказал.
- А кем работает?
- Пажарни машина водит. Всё знает - как, чё...
   ...В лучшем городском магазине радиотехники Вова выбрал серебристый DVD-плеер, купил фильм "Судьба человека" и вернулся в машину.
- Это тебе, вдруг выиграешь, - он протянул таксисту рекламный лотерейный билет, выданный в придачу к покупке. - Акция ко Дню Победы!
- А, спасыбо, спасыбо, - он аккуратно положил бумажку у "гармошки", в основании  ручки скорости. - На Ташлу?
- Да. Дом на месте покажу.
- У нас говорят - урахутюнов*, - водитель покосился на коробку.
- Это я не себе. Ветерана еду поздравлять. Может видел наш репортаж про Пономаренко?
- Нэ, нэ видел. Я ваабше тэлэвизор мало вижу. Нэкогда... Дэлом надо занимаца, дэлом... Всю жизн за руйлём. Я самий болшой син бил у матэри, когда отэц на войнэ погиб. Сапун-гора слишал? В Криме находица...
- Конечно, слышал. Это у Севастополя.
- Да, да...
- Я тоже без отца рос. Всю жизнь мечтал о папе. Даже до сих иногда верится, что объявится он...
- Дэти есть?
- Внуки уже. Двое Настя и Мишенька.
- Дай Бог, всего хорошего, дай Бог...
- Вот сюда, пожалуйста, на лево. Вон, он дом нужный. Опа, всё приехали. Спасибо, Завен. Сколько с меня?
- А-а, - махнул он рукой с сигаретой и отвернулся. - Ничего нэ надо, дорогой.
- Как не надо?! Ты, что я так не могу...
- Ладно, вот визитка возми, когда кончиш - позвони. Отвезу, чё-нибуд даш, да...

               
с радостью* (перевод с армянского)

               
                х                х                х


- Ой-ёй-ёй! - запричитала Вера Ивановна, увидев у калитки знакомое лицо оператора и закачала головой. - Это ж надо такому случится! Это ж вы всё передавали, про судью-то? А какой симпатишный-то был! Ай-яй-яяяй! Вы проходите, проходите. Один вы, да?
- Да, Вера Ивановна. Приехал сказать, чтоб не ждали сегодня никого...
- А мы, сынок, догодались, как в телевизор глянули. Это ж надо же, такой молодой...Ох, бандиты проклятые, совсем распоясались... Фёдь, телевидение приехало!
- Ну,наконец-то! - засиял ветеран и, готовясь к встрече, поднялся с дивана.
  Владимир вошёл в комнату. Ветеран протянул обе руки и Вова понял, что он хочет прижать его к себе.
- Не забыли, не забыыыли деееда! - процедил он сквозь стиснутые зубы, крепко обнимая оператора. - Молодец, Вовка! А где Катюха, аппаратура твоя?
- Я, Фёдор Фёдорович, сам по себе...Вот подарок вам от меня лично, ко Дню Победы. Сейчас настрою и будете смотреть. Вот ещё фильм, почти что про вас. Бондарчука, помните? - но вдруг его лицо погрустнело. - Чёёёёрт, вот я дурак!
- Чаво такое? - насторожился Фёдор Фёдорович.
- Забыл, что у вас телевизор старый, советский...Хотя нет, вы ж наш канал, "АБВ" смотрите?
- А как же!
- Ну тогда всё в порядке, значит встроен у вас  ДЦБ.
- Чаво встроен?
- Дециметровый блок. Это, чтоб каналов больше смотреть.
- Да, было дело ковырялся зятёк, поди лет десять назад - вставила Вера Ивановна, накрывавшая на стол.
- Та не важно это. Ты, Вов, рассказывай, чё там с судьёй нашим? - с азартом спросил Фёдор Фёдорович и погладил по руке хозяйку, в знак  благодарности за угаданное желание - угостить гостя.
- Врать не хочу, а, правду, извините, сказать не могу. Слово давал.
- Ну, это понятно. Допытоватси не стану, нет...Так, что ж не приедет сегодня никто?
- А что вам из администрации не звонили?
- Не-а. Полчаса назад только двое приехали, да и позабирали ящики со жратвой обратно. Пересчитали всё, спросили не лазили ли туда, да сказали, что после праздников завезут снова.
- Что за ящики?
- Та, для банкета, после того, как консул с губернатором мне медаль вручат...
- Вообщем, перенеслось всё из-за этого случая. И скромно пройдёт вручение. Но мы приедем обязательно, снимем всё.
- Важно нам, Вовка, что ты приехал...Тронул стариков. По глазам вижу, что патефон за свои купил. Эх, наливай, - протянул он свой станканчик. - Для начала помянем...
  После молчаливо выпитой первой, Вова глянул на довоенную фотографию на стене.
- Это вы?
- Не-а, - заедая свежим огурчиком слабоалкогольную домашнюю настойку, прохрустел Фёдор Фёдорович.
-  А вы-то с Верой Ивановной как сошлись?
- О-о, то долгая история. Я ж тебе, тогда не всё успел рассказать... 
   
   
   
               
               
                8
                Западная Германия. Лето 1945.

  ...На железнодорожном вокзале из теплушки прибывшего товарняка под присмотром взвода вооружённой охраны выползали осунувшиеся тела в грязных и полосатых лагерных робах. Фёдор  сначала присел на днище вагона, неторопливо свесил ноги, а потом, опёршись на ладони, оторвал зад и опустился на шпалу. Осмотрелся.  На верхушке просевшей крыши вокзала развевался большой и яркий американский флаг. Чуть ниже просматривалась местами гнутая, металлическая вывеска с названием станции. Рядом вдруг неловко споткнулся один из прибывших вместе с ним. Фёдор поддержал товарища за локоть, а затем закинул его руку себе на плечо.
- Спасибо, корешок. Выручил хромого…Что там? – произнёс он, указав подбородком на вывеску .
- Бре-мер-ха-фен, - Фёдор  прочитал по слогам.
- И где это?
 Фёдор пожал плечами и попытался вспоминать карту Германии. Тем временем, из-за здания вокзала появился офицер с  нарукавной повязкой «МР», обозначавшей принадлежность к  подразделениям военной полиции. Он энергично замахал пленным и крикнул:
- Come here quick!*
 Грязно-полосатая масса инстинктивно потекла к нему.
- О, как наши! Только по чище,  - заметил хромой, указав на флаг и потрепав свою полосатую робу.
 За зданием, на привокзальной площади стояли грузовики. Охрана выстроилась так, что было понятно: пленным надо встать у машин. Офицер достал из планшета бумажные листки и стал выкрикивать фамилии.
-Mogilnyi!**
- Я! - отозвался Фёдор.
  После переклички  офицер жестом показал, что надо грузиться. Фёдор помог забраться хромому,  затем сам перелез через борт. Все устроились впритык. Фёдор закрыл глаза и провалился в дрёму. Ему казалось, что вокруг него ходят большие, аморфные  и  тёмные фигуры. Нагибаются, заглядывают в лицо. Пытаются что-то сказать на ухо. Он даже чувствовал прикосновение их губ, но ничего не слышал…
- Вставай, корешок. Выгружаемся, - толкнул его в бок хромой.
 Пленные гурьбой выпрыгивали из машины и бежали на ближайший плац, где строились в шеренги. По первым признакам Фёдор понял, что это  не лагерь, а скорее какая-то военная часть. В центре плаца стояли американские офицеры и перебирали бумаги. Потом они недолго о чём-то поговорили и один из них, подбежав к шеренгам военнопленных, громко произнёс на русском:
- Rownyas! Smir-r-rno!
 Шеренги подтянулись. Офицер строевым шагом промаршировал к остальной группе, приложил ладонь к правому виску и отрапортовал что-то на английском. Остальные офицеры тоже вскинули руки к голове. Самый представительный   ответил, после чего рапортующий снова обратился к пленным:
- Volno!
  Представительный офицер подошёл ближе.
- Генерал, видати! –  прошептал хромой.
 Американец взглядом пробежался по лицам. Фёдор и его хромой незнакомый попутчик стояли во второй шеренге. Он спрятал лицо за затылком впереди стоящего, и внимательно следил за действиями генерала. Наконец тот достал бумагу, надел очки и заговорил. Речь была с сильным акцентом. Особенно проявлялась мягко произносимая  «эр».
- Господа советские граждане! Командование союзных сил поздравляет вас с
освобождением, окончанием военных действий и капитуляцией нацистской. Германии! Вы находитесь на базе американских войск, где получите медицинскую помощь, будете накормлены, обуты  и одеты. Завтра за вами прибудут представители военных органов Советского Союза , и вы будете переданы им для последующей отправки на Родину. Но прежде, чем начнётся эта процедура, я бы хотел знать, что вы возвращаетесь в Советский Союз по своей воле. Власти США и других союзных держав готовы рассмотреть возможность приёма и размещения у себя бывших военнопленных из числа советских граждан, добровольно изъявивших такое желание. Выбор за вами. О принятом решении вы можете сообщить нашим офицерам и сержантам, которые будут сопровождать вас на базе. Сейчас вас распределят по группам, отведут в санитарный блок, затем в столовую, раздадут табак, лёгкую одежду и разместят в казармах. Там вам расскажут о правилах поведения на базе. Спасибо за внимание!
   - Слыхал, корешок?! Не знаю, как тебе, а мне тикать надо! – оживился хромой.
 Фёдор бросил на него осуждающий взор.
- Да, да тикать. Я, корешок, гнида продажная. Сначала от своих убёг, под Вязьмой. Долго по лесам бегал, пока к фрицам не попал. У них служить вызвался, в РОА записался. По лагерям ездил, офицерам нашим прислуживал, которые за Власова агитировали. Сапоги чистил, денщичил вообщем…Тьфю, вспоминать противно!
 Хромой протёр краешек рта и продолжил:
- И тебе слушать небось?
 Фёдор молчал.
- Как-то помог своим, пленным. Сахарку им отнёс и табачка малость, так меня фрицы высекли. А из офицеров власовских никто и не заступился. Я потом одному из них в рожу плюнул, он меня и в лагерь турнул. Хорошо, что про табачок с сахарком те братва не забыла, не стала убивать. Так в бараке в тихую прожил до прихода этих. Подамся я к ним, корешок, и зла на меня не держи. Больно жить хочется!
 - Да, я и не держу.., - задумчиво ответил Фёдор.
- Mogilnyi! - послышалось с плаца.
- Здесь! - отозвался он.
- Ko mne! - скомандовал тот же голос.
Фёдор кивнул хромому, ободряюще хлопнул его по плечу и пошёл.
- Ишь, фамилия какая, умысловатая, - донёсся в догонку голос хромого.
Фёдор остановился. Постоял немного, медленно обернулся, хотел было что-то сказать, но резко опустил голову, развернулся и пошёл дальше. 
 ...Засыпая, Фёдору впервые за более полутра лет плена, захотелось чтобы утро наступило как можно быстрее. Сердце колотилось. Биение ощущалось аж под кадыком. Он ворочался. Досчатые нары скрепели, вызывая недовольное причмокивание и цоканье просыпавшихся соседей. Когда в казарме стал ощущаться предрассветный холодок, Фёдор почувствовал, что его наконец накрывает сон.

                х                х                х

   Во время завтрака американский сержант, приставленный к группе в которой находился Фёдор, достал записную книжку и стал громко читать русский текст. Было объявлено, что тем, кто решил возвращаться в Советский Союз из столовой следует пройти на вещевой склад, где выданные накануне гимнастические костюмы заменят на другую одежду.
- А труселя тоже? Я их попачкал в сортире! - отреагировал кто-то и по столовой прокатился гогот.
- Ты нарочно, чтобы в зад не отоборали! - ответил другой и гогот усилился.
-  More silently friends, more silently,*** - доброжелательно произнёс сержант и сделал жест,  призывавший есть по-быстрее. - Am-am!
     Из столовой группа двумя колоннами шла мимо штаба. У входа, вчерашний генерал и другие американцы беседовали с двумя советскими офицерами. Колонна зашевелилась, бывшие узники стали вытягивать шеи, улыбаться, разглядывая  на ходу родную форму, и всматриваться в лица соотечественников.
Перед тем, как колонна почти поравнялась со штабом, сержант предусмотрительно дал понять, чтобы не было никаких выкриков. Он замахал руками и похлопал ладонью по рту.
   Фёдор смекнул, что советские офицеры приехали за ними. Он бегло осмотрел их с головы до ног и...Резко повернул голову ещё раз. Словно сработал какой-то рефлекс. Обернуться заставило лицо старшего по званию. "Не можеть быть! - подумал Фёдор.
   Привитая в разведке моментальная оценка обставновки заострила его внимание на цвете околышей фуражек и эмблеме на погонах. Офицеры были в повседневной форме стрелковых подразделений. "Всё правильно, - рассуждал про себя Фёдор, -  Не будут же они в своей  к союзникам ехать. Но неужели  он в НКВД?"
   Погрузившись в раздумье Фёдор машинально дотопал до склада. Здесь на удивление, в обмен на трико и лёгкие спортивные блузы, им выдавали  тёмно-зелёные рубашки с коротким рукавом, мятые, но новенькие кремовые костюмы, лёгкие туфлиобразные тапочки на мягкой подошве и самое поразительное - широкополые шляпы.
- Во даёт, а!
- Пижон!
  Звучали реплики в адрес одного из уже переодевшихся, щегловато прохаживавшегося  туда-сюда,  с артистически выпяченным задом. Фёдор улыбнулся и осмотрел себя в новом наряде. Пиджак на сутулой фигуре выглядел так, буд-то бы висел на крючке. Брюки не держались на тощей талии и спадали ниже пупа. Но оказалось, что американцы всё предусмотрели и вместе с одеждой, тоже под роспись, выдавали по одному шнурку.
- Моgilnyi, сome here!**** - сержант подозвал к себе Фёдора.
   Он взял шнурок, просунул его в три хлястика штанов на правом боку, стянул до упора и завязал. Брюки, хоть и коряво, но закрепились на поясе. Сержант хлопнул по плечу и дал понять, что Фёдор может идти к остальным. Толпа зашевелилась. Все стали подтягивать брюки. Когда американцы убедились, что все переоделись, сержант снова достал записную книжку. Фёдору стало понято, что сейчас группа направится на плац, откуда их по одиночке станут  вызывать в отдельную комнату в штабе, где представители советского командования составят списки возвращенцев. Затем  их погрузят в машины и вывезут до границы советской окупационной зоны. Там они пересядут  в советский транспорт и продолжат свой путь до сборного пункта бывших военнопленных.
   В ожидании своей очереди Фёдор мял в руках шляпу. Сжимал, расстягивал, постукивал ребром ладони по её котелОчной части... Руки потели. Он представлял, как войдёт в комнату и скажет... И вот тут-то всё и обрывалось. Никак не подобиралась первая фраза. "Может...Нет, не то..., - сомнения заставляли нервничать...
  Наконец, после того, как в сопровождении часового из штаба вышел один из ранее приглашённых, сержант поманил Фёдора пальцем и провёл в здание.
- Фамилия! - церемонно произнёс советский офицер.
 Это был не он, который заставил его обернуться по пути к вещевому складу. За столом сидел второй, молодой старлей. "Стоит ли? Пока нет." - подумал Фёдор и выпалил:
- Могильный.
- Имя Отчество?
- Не помню. Немцы Иваном прозвали.
  Старлей поднял голову и недоверчиво посмотрел прямо в глаза:
- А фамилия?
- Тоже немцы оформили. На первом допросе.
- Почему так?
- Сказали, что когда нашли, я в пол-туловища под землёй лежал.
- Что можете сообщить о себе дополнительно?
- Ничего не помню, товарищ.., - Фёдор специально запнулся, - прошу простить, гражданин...Не разберу, по званию...
- Старший лейтенант.
- Так точно, старший лейтенант.
 Старлей открыл папку, помеченную четвёркой. Достал листок и мокнув перо в чернильницу что-то в нём вывел:
- Кар намбер фор!***** - обратился он к американскому часовому и тот слегка подтолкнул Фёдора к выходу.
  В тёмном  корридоре Фёдор снова увидел советского подполковника. Тот, переговариваясь на ходу с американцем, видимо, переводчиком, шёл к кабинету, откуда только что его вывели. Подполковник мельком глянул на силуэт Фёдора, но, судя по безрачию на лице, не узнал.
- Ну, что скоро? - бросил он с порога старлею.
- Скоро, товарищ подполковник.
- Давай, давай, а то союзники уже стол накрывают, отобедаем и двинем, -  подполковник посмотрел на часы. - Засветло успеем.

                х                х                х               

   Автоколонну вёл Willys военной полиции, который непрерывным сигналом заставлял всех уступать дорогу. Лишь на перекрёстках колонну останавливали для проверки документов. Постовые заглядывали в грузовики и каждый раз улыбались, при  виде обилия зашоренных, сидящих в притык, удивлённых физиономий с худющими телами, неулюже облачёнными  в костюмы и шляпы. Пару раз колонна пропустила бронетехнику. Фёдор интуитивно чувствовал, что до советского сектора оставалось уже немного. Машина вдруг стала сбавлять ход и потихонечку затормозила. За борт заглянул знакомый американский сержант. Показал пальцем в сторону пятерых близ-сидевших и увлёк их жестом за собой. Озираясь и не торопясь, они стали спускаться.
- Куда это их? - послышалось из глубины машины.
- В расход, куда ж ещё? Видать, перебор по количеству. В бараках местов нет, хи-хи! - кто-то решил пошутить тоненьким голосом.
- Рот заколоти, а! - прозвучало в ответ басом.
 Воцарилась тишина. Иногда только кто-то кряхтел и прокашливался. Вскоре пятёрка вернулась.
- Вы чего там, братцы?
- Ссать водили. Велели передать, чтоб ещё пятеро вылезли.
 Фёдор протиснулся и выскочил из машины. Сержант показал, что выстроиться следует шеренгой вдоль обочины. Грузовик, который их вёз был замыкающим. Позади, так чтобы, не попадать в клубы пыли из под его колёс, шли ещё два Willys-а, на одном из которых были советские военные номера. Машины остановились. Дверцы почти сразу же приоткрылись.  Фёдор замедлился на обратном пути. Ему захотелось поровнятся с теми, кто собирался выйти из советского  Willys-а. Из ближайшей двери вынырнул подполковник. Он  посмотрел в небо, зевнул и смачно потянулся. Фёдор не сдержался. Произнёс:
-  Здравия желаю, Наумыч! - И не оборачиваясь пошёл дальше.
 Подполковника передёрнуло.
- А ну, стой! - совсем не по военному отреагировал он.
 Фёдор встал. Американец поманил, но подполковник дал понять, чтобы тот не беспокоился и сержант проводил остальных.
- Кррру-гом! - уже командным голосом приказал подполковник.
 Фёдор обернулся.
 Секунда-две и глаза подполковника радостно сверкнули, но он сдержал эмоции и почти не слышно выдохнул:
- Федя? Пономаренко?
- Так точно, товарищ подполковник.
- Ты чего прикидывался, тогда? - осторожно вмешался в разговор подошедший старлей, с лёгким недоумением поглядывая на командира, опешевшего от  неожиданной встречи. - Он, товарищ подполковник, другой фамилией назвался. Я её запомнил, потому что редкая. Могильным он представился, сказал, что контуженный и как звать не помнит, а фамилию ему такую немцы прописали в лагере, потому что из-под земли в прямом смысле достали. Из воронки выкопали.
- Постой, старлей. Это ж мой разведчик! Погиб в...Ой, прости Федь! Ты откуда взялся живой?
- Прав товарищ старший лейтенант, из-под земли.
- Ладно, потом об этом.
 Подполковник обратился к старлею.
- Ты вот, что дуй обратно в штаб союзников. Скажи этим, что так надо (он махнул в сторону американского Willys-а). Любой ценой, любой ценой, слышишь!  - Наумыч взял его за плечи. - Переделай бумаги,   чтоб ни где его не было. Численность занизь на одного. Понял? Там в багажнике у меня НЗ - водяра наша, шнапс трофейный - не жалей. Скажи  надо так. Сослуживца, разведчика, пропавшего без вести, встретили. Человека спасти надо. Пусть приём-сдачу по новой оформят, бумаги подпишут. А я колонну подзадержу.
- Това-арищ подполковник я не  мо...
- Должен, браток, должен! Ты ж разведка, а мы своих не сдаём. Это ж Федька! Он в сорок третьем Днепродзержинск помог взять, а сам...Ну, вообщем дуй, браток! А ты, Федя, садись ко мне. Я водиле  скажу, чтоб  тебе переодется нашёл, а то к нашим в таком прикиде нельзя. Если на сборный сдадим, потом у нквдешников  хрен отобьём. Но нет, обожди пока... Ты для начала лучше к американцам поближе подойди, заговори о чём-то для виду, чтоб своих не смущать. А я сейчас, только скажу старшему сопровождения, что в бумагах ошибочка вышла, надо дождаться нашего офицера и про тебя скажу, что узнали пропавшего без вести героя и негоже, чтоб он со всеми  в машине трясся. Они простые ребята. Такое уважают, поймут.
- А с ними как? - Фёдор кивнул на грузовик.
-  Подстроим,что буд-то бы передумал ты ехать. К союзникам попросился на полпути. Оттого и задержка. Я сейчас устрою тут комбинацию, чтоб стукачки не парились.
  Родин зашагал к головной машине, откуда уже навстречу тоже спешил американский офицер. Фёдор подошёл поближе к курившим американцам. Когда мимо прошагала последняя пятёрка, выходившая по нужде, он за их спинами, прикрывавшими обзор из грузовика, незаметно сел на заднее сидение Родинской машины и произнёс наблюдавшему за всем происходящим пожилому водителю:
- Так надо. Наумыч приказал.
  Тот и не пошевелился. Водитель знал, что так называть подполковника могли только близкие ему люди. Умудрённый опытом жизни он понял, что случилось нечто неординарное, что, впрочем, его не удивило. За год с лишним службы в разведке водитель убедился в том, что неординарные ситуации у разведчиков происходит достаточно часто.  Так они и молчали, пока не вернулся Родин.  Подполковник влетел на заднее сидение и сходу обнял старшину, да так, что у Фёдора слетела шляпа. Родин долго держал его в объятьях и когда стал отпускать тихо прошептал на ухо:
- Прости...
 Фёдор глазами указал на водителя. Родин кивнул, дав понять, что ему доверяет.
- За что прощать-то, Наумыч?
- Как за что? Заживо ведь схоронили...Правда, не дышал ты и сердце не прослушивалось. Разве, что не позволил я тебя раздеть, как тогда приказано было. В телогреечке и закопали...
- Вот она меня под землёй и схоронила.  Фу, ты слово-то какое  вырвалось!
Ну, да и вправду - схоронила. Отогрела, спасла. Значит спас ты меня Наумыч.
- Да, брось... Как же ты выкарабкался?
- Пришёл в себя. Глаза, нос, рот чем-то забиты. Едва дышу. Хорошо, что поверх всех меня положили. Стал ощупыватьси. На Коня напоролси, помнишь немец у меня был с Поволжья?
- Ну.
- Потом ещё чью-то ногу нашёл, ну тут охватил меня страх. Сам не знаю, как руки-ноги сами в ход пошли, так и выполз. Видать, торопилиси вы, не глубОко     копали...
- Да-а, темнеть начинало... - Родин полез за флягой. - Давай по глоточку пока, на затравку, а там - ухнем.
 Он показал в даль, отпил и передал фляжку Фёдору:
- Что ж дальше?
- Вылез я, проблевалси и на огни пополз. На власовцев напоролси. Те в хату притащили. На себе пёрли. Откормили там, молоком напоили. Хотели вместе со мной к нашим уйти, чтоб я за них слово замолвил. Пожалел я их, правду сказал, что расстреляют. Словом, не принял я их предложение, ну и они мстить не стали, помогли даже. Здоровый, который меня в комендатуру привёл сразу с порога немцам сказал, что из воронки выкопали. Мол, оглушён, ничего не помнит - ни звания, ни фамилии. Зато, говорят, здоровяк с виду, выносливый. Так меня и окрестили - Иван Могильный, ну и я противитси не стал. Так в лагеря до сегодня и был Могильным, пока ты меня не узнал.
- Чего ж они так тебя ублажили, власовцы-то?
- А шут его знает, может, чтоб хотя бы на том свете зачлоси бы. Что ж теперь будет со мной, Наумыч?
- А ничего?
- Как?
- Ты, Федь, навечно зачислен в список части. Посмертно, правда, как герой. Это для тебя хорошо. О, у меня ж до сих пор твои погоны лейтенантские  хранятся. Необмытые! Помнишь, в тот день собирались?!
- Да, ну?!
- Вот тебе и у-у!
- Как же дальше быть?
- Особист у нас мужик порядочный. Потолкую с ним. За остальных больших чинов и вовсе спокоен. Главное, чтоб про тебя меньше шороху было. Хорошо бы побыстрее в боевую группу определили, чтоб делом доказал верность клятве. Война-то закончилась, а недобитков - полно.
- А ты-то, чего пленными занимаешьси? Я как тебя увидал,  подумалоси - в НКВД Наумыч теперь...
- Это чтобы я, боевой офицер? Ну, да ладно, боевой, это, чтобы я, да со своими анекдотами?  Ну, ты даёшь! - Родин взял из Фединых рук так и не тронутую им флягу и ещё раз отпил. - В комиссии я по приёму военнопленных. Всюду ж разведку вперёд посылают. Моё дело принять, до нашей зоны сопроводить. Там пересадить в наши машины, а разведчики мои уже колонну до сборного пункта, то бишь до лагеря, сопроводят. Там уже НКВД хозяйничает. Им всех и сдадим. А тебя - схороню.
- Как тогда, с телогреечкой...




- Идите сюда быстрее!*
- Могильный!**               
-Тише, приятели, тише!***
- Могильный, ко мне!****
- Автомобиль №4!*****


               
                9
               
                Ставрополь.Наши дни.

    Фёдор Фёдорович заметно утомился. И хотя Вовке было безумно интересно,  ему показалось, что лучше деликатно попращаться и уйти.
- Погоди, Вов, - угадал его намерения ветеран. - Мало уже осталось. Ты ещё себе налей, а мне больше надо. Хватит. Какова настоеечка-то, а? Веруня, моя готовит, своими ручками... Да, чё там настойка, я эти ручки целовать готов с утра до вечеру. Терпит меня, капризного... Бывает, на рученьках этих мне на горшок взбиратси поможет...Ох, Верка, Верка!
   Он повернулся с бока на спину. Посмотрел в полок, опустил веки и смачно зевнул:
- Ты, эт, Вер, гостя-то не отпускай, ежли вздремну....
  Вера Ивановна и Владимир переглянулись с улыбками на лице. Через несколько секунд Фёдор Фёдорович засопел.
- Позвольте я вам помогу, - предложил шёпотом оператор и потянулся к посуде с остатками закусок.
- Нет, нет! Что вы, сама я управлюсь. Вы угощайтесь, угощайтесь...
- Вера Ивановна, а когда же вы друг с другом сошлись?
- Ну там, как былО. Федю Родин отвоевал. Тяжело пришлось, но везде отстоял. Стал опять служить Федя... Правда, за это им направление выписали туда, на Дальний Восток. Там уже к японской готовились. Повоевали они там, оба ранения получили тяжёлые... По домам разъехались. Федя в свою Пензу подался, писал долго командиру в Ставрополь. А в году пятдесят пятом, аккурат на десятый годок Победы загулял Лев Наумыч с дружками в пивной, здесь недалеко, на спартаковской улице. Знаете ж ведь?
  Вова кивнул.
- Там его и порезали... Тут письмо от Феденьки пришло, с поздравлениями на День Победы, - Вера Ивановна протёрла костяшкой согнутого пальца влажные глаза, шмыгнула носом и проглатила слюну. - А Льва Наумыча схоронили уже, я за место него и отписала. Справилась здровы ли все в семье, кланяться велела всем родным...Я и не знала, что он в холостых всё ходит... Ну, в конце письма и написала, что нет больше Родина, командира его любимого. Схоронили уже... Он как моё письмо получил, сразу сюда приехал. Памятник помог на могилке поставить и решил тута навсегда поселиться. На работу устроился, каждую субботу на кладбище приходил, поминал командира своего... Оградку, по весне красил. Мне по хозяйству помогал... У меня ж, как дочка замуж в Шахты вышла, так родни здесь и не осталося. А в семидесятые худо Феде с ногами стало. Тогда я уж за ним присматривать стала, так к себе и перевезла. Так и живём. Ча-асто его вспоминаем! А вон, с карточки смотрит. Супруг мой покойный, Родин. Федин командир...