Щедрец

С момента как суровая рука военкома Волкова выдернула меня из родительского гнезда едва ли оперившимся птенцом, прошло полтора месяца. Перья твердели, становилось понятно, дальше придётся летать, пеняя только на себя. Домашние привычки грезились лишь в проблесках сознания, и вот под Новый год неожиданно пришло изве­щение на посылку... Щедрый гостинец на старославянский праздник «щедрец» – сказка!..

Первые недели до принятия присяги в армии называются «карантин» и считаются адаптационными. Привыкать приходится ко всему: климату, распорядку дня, по­стоянной физической загруженности и малоаппетитной харчовке в солдатской столовой. Месяц мучений желудка притупляет вкус домашней еды даже в стойкой памяти, а перева­ри­вание съеденного меняет ре­жим томной дрёмы на режим безостановочной занятости. Благородная отрыжка и послетрапезное иканье во время движения со строевой песней уже не мешают её исполнению, и ты реже вспоминаешь семейные застолья и дурман домашней выпечки. Желудок сжимается донельзя, беспрестанно ощущаешь изжогу, вкусовые рецепторы впадают в бесчувствие и тут сюрприз из родных краёв! Не иссохнуть бы от слёз радости!

Посылка в армии – мероприятие уровня подразделения. По солдатским ушам ходил говорок: посылки вскрывают и перетряхивают на предмет неуставных вложений. Не знаю, верен ли слух, перечень, что можно заслать, требовали сообщать родителям в письме. Помню, нельзя скоропортящиеся продукты, во избежание внеплановых вспышек поноса или каких других кишечных инфекций, также строгий запрет на пересылку жидкостей категории закрученных компотов и соков. Видно случаи были, перемешивали со спиртом, самогоном и иными соединениями органического синтеза. Голь на выдумки хитра!

Посылки в армии в одиночку не жрут – не приветствуется, мягко сказать! Процедура вскрытия посылок отшлифована поко­лениями солдат: по неписаному уложению, начинать дербанить гостинцы предлага­ется сержантам. Посылку вскрывает хозяин, ищет вложенные письмена, после чего передаёт замку. Замок с комодом отбирают повкуснее, но, принято, не наглеют. Остатки возвра­щают хозяину, который в меру своих предрассудков делит харчи прочим голодающим. Содержимое посылки я вывалил на стол и в течение долгих пяти секунд конфеты канули в небытие. Воспи­тание коллективом ведёт к единственно правильному решению – жмотов нигде не жалуют. Да и командиры испод­тишка присматривают повадки бойца – запоминают, какие черви подчинённых изнутри гложут...

Гостинец собрал отец исходя из собственных воспоминаний. Служил он поваром, представления о щедротах солдатского харчевания кое-какие имел, слепо веруя, что за прошедшие четверть века солдатская пайка пре­терпела изменения. Но как бы не старался батя разнообразить ассортимент, облизнулся я лишь неполной пачкой печенья да парой шоколадных кон­фет родной Сормовской кондитерской фабрики.

В посылке не было спрятано и письма, кстати. Забыл отец вложить даже записку, хотя первые полгода в любом послании науськивал меня пре­мудростям солдатской жизни, недодумывая, что азы я изначально схватил, и набирать опыт нужно совершая свои ошибки, пусть и безбашенно вторя чужие. Житие-бытие подсказывает, что следовать чужим советам накладнее вдвойне – каждый должен лопухнуться самостоятельно.

Новый год в учебке, как все другие достойные вечеринки, отмечался исключительно сержантским составом. Если посылки никто не дождался, на ближний базар, либо стихийный расклад лавок за Красноармейским шоссе близ ресторана Дустлик (дружба), под новогодний вечер посылался колядовать самый сметливый из сержантов. Закупка харча к зна­чимому событию курсантам доверялась редко, ибо немалая доля колядованного могла быть неосо­знанно сожрана ещё на месте покупки. Когда через законное увольнение, а чаще са­моволом, «золотая пятка» так называли гонца, затаривался к ночной пирушке фруктами, лепёшками и наивкуснейшей самсой. Знаменитый портвешок Чашма приветствовался без прикрас овациями.

Курсантов отбивали в такие вечера сурово, воинство спало как убитое. Солдаты большинством грузно давили массу, не мешая сержантам, но некоторые, кто целил отметить отрадное мероприятие празднично, отмечали в одиночку. Втихушку жуя под одея­лом прихваченный в столовой хлеб и засыпая в крошках. По расположению роты не шнырял даже наряд по роте – дневальных прилепляли к дверям и окнам, чтобы, не ровен час, залётный проверяльщик не закрыжил сер­жантский междусобойчик. Сами понимаете: лишнее рыло – как нож в спину!

Самые старожилы из курсантов служили не больше двух месяцев, по неумению распознать ситуацию пра­вильно, просто у­преждали веселящуюся компанию о подходе лишнего едока. Главная засада выставлялась на первых эта­жах казарм, второстепенный рубеж прозыривал округу через тёмные окна и ще­ли приоткрытых дверей, третий уровень страховал очкарик на входе. Проверяющих следовало на ближних подступах выявить нижним этажам и быстрым звонком по внутреннему теле­фону оповестить верхние. В случае тревог сержанты рассеивались по своим лёжкам как тараканы при включении света и резко прики­дывались спящими. Деда Мороза, кстати, и местного доброго дедушку Корбобо пропустили бы, соизволь они пожаловать, но их безвозвратно отваживал срамно несдержанный невидимый кудесник «ёккало-пуккало», выдавливавший из загнанного воинства гармоничный звукоряд от гамм младенческого сопения до виртуозных рулад крепкого мужицкого храпа.

Что творила новогодняя ночь в банкетных бытовках или Красных уголках нам не дано было знать – в первом полугодии это было секретнейшей военной тайной. Измышляю, каждый завистливый первогодок тешился тем, что он-то уж верно вволюшку ото­рвётся в будущем, на следующий Новый год, когда за спиной останется первый из двух календарей службы...





Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2017/10/31/980 >Стрельбище >