Другие берега бумаги

Не знаю, что произошло с моим зрением, вернее, с глазами, но теперь я способен проникать в текстуру бумаги, испещренной знаками. Словно бумажный лист мертвого дерева оказался бы под лупой.

Читаю, например, книгу середины прошлого столетия и вижу, что поверхность бумаги лишь на первый взгляд ровная и плоская. На самом же деле, она похожа на поверхность Луны со своими возвышениями и впадинами-морями. Есть аккуратные холмики, деревца потертостей, тротуары букв, которые идут гуськом друг за другом в произвольном порядке, но строго по шеренге, а дизайн их один и тот же, что создает видимость упорядоченности.

Каждый знак облюбовал свое место-могилку, он утопает в ней, но, к счастью, мы видим его и его сестер или братьев, пап или мам, и практически все они держатся за ручки ближнего. Оторвать их друг от друга сложно, но… можно, однако знаки препинания на то и имеют такое название - это испытание, без которого жизнь не будет жизнью и потеряет своё приключенческое обаяние разодранной в кровь коленки. Если их разлучают на один день, то они тянут тире или дефис своих рук, пытаясь то ли удержать ближнего от падения, то ли просто чувствовать его столь долго, сколь на то способна данная связка.

Предсказуемо каждый левый верхний угол страницы открывает какой-нибудь знак, но он не порывает с прошлым, а находится на своем месте именно потому, что так надо. Двоякая ситуация получается, потому что сказать наверняка нельзя – следование ли это заветам прошлого или не зависящая от них предопределенность судьбы и воля Всевышнего. И то, и другое?! В любом случае, черные на белой бумаге, золотые на охровой кожи выделанной переплете открывают главу и нашей жизни, которая становится ее частью, и являются спутниками готового к открытиям ума до самой последней страницы, форзаца, корешка.