Бакена. Моё детство. Главы 1-3

На фото слева направо: внизу дети — я, мой брат Лев и двоюродный брат Юрий (сын Анны).  Сидят — мой отец Николай, бабушка Ульяна и дед Иван. Стоят — моя мама Бронислава, отцовы братья и сёстры Владимир, Иван, Анна и Евдокия. 1950 год.
***


Память возвращается, как птица,
В то гнездо, в котором родилась.
Николай Рубцов
***

Глава 1


     Мой отец, Николай Иванович Маслов, родился 16 мая 1923 года в селе Ермак Павлодарской области. Пока подрастал, научился рыбачить, плавать на лодке. Потом пошёл в школу, правда, позже своего возраста, поскольку родители жили далеко за рекой, где работали бакенщиками. Для учёбы ему снимали комнату в селе.  В этой комнате жила и старшая сестра Мария.

     После сельской семилетки Марию отправили учиться в Павлодар, следом туда же родители отвезли и Колю. Этот период в жизни мальчика оказался самым тяжёлым. К Марии по вечерам приходили подружки, о чём-то шушукались, при этом шумно смеялись. Нередко они прямо в комнатке устраивали танцы.

     Коля после школы сильно уставал и к вечеру едва добирался до кровати, крепко засыпая под шумный говор. Как-то подружки придумали забаву: резко прыгали на кровать со спящим мальчиком и когда тот, вращая головой и не понимая, что происходит, с испугом вскакивал, — с визжанием обхохатывались. Расходились они по домам порой за полночь.

     Тогда, в середине тридцатых годов, нередко случались трудности с хлебом. Чтобы купить буханку, приходилось занимать очередь в лавке с четырёх часов утра. Дождь или метель во внимание не брались — занимать очередь выпроваживался Коля. Его стали преследовать болезни: то простуда с ангиной, то чирей появлялся. В какой-то мере это отразилось и на психике мальчика. Обида на Марию сохранилась на долгие годы.

     Когда началась война, мой отец закончил девять классов. Сразу пошёл записываться добровольцем. Не взяли, сказали, что надо доучиться. Мысли о фронте не давали покоя. Экзамены за 10-й класс отцу удалось сдать экстерном, и в марте 1942 года его направили в Южно-Уральский военный округ. Отсюда он сразу попал в Харьковское военное училище химзащиты, расположенное в Ташкенте.

     Отец рассказывал, как проводилось зачисление. Выстроили роту новобранцев, командир задал вопрос:
     — Что такое ареометр?
     — Прибор! —  ответил отец.
     — Приборов много. Ареометр для чего?
     — Определять плотность! — ответил отец и добавил: —  Жидкости.
     И был зачислен. В октябре 1942 года, после окончания курсов, отца назначили командиром взвода 15 отдельного химического батальона Южно-Уральского военного округа. В ноябре 1943 года отец попал на фронт. Его назначили Начальником химической службы 297 отдельного сапёрного батальона 129 соединения 2 Белорусского фронта. С апреля 1944 по август 1946 года отец являлся Начальником химической службы 664 артиллерийского полка 129 соединения 1, 2 и 3 Белорусских фронтов (так записано в послужном листе). Дошёл отец до самой Германии.

     Демобилизовался он 10 августа 1946 года в звании старшего лейтенанта химической службы. Имел награды: орден «Красной Звезды» и три медали: «За взятие Кёнигсберга», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». С собой отец привёз трофейный аккордеон и два самоучителя игры на нём. Умер отец трагически при невыясненных обстоятельствах недалеко от Ермака 16 января 1971 года — замёрз, заблудившись в степи во время пурги.


     ***


     Моя мама, Бронислава Яковлевна, родилась в воскресенье, 17 октября 1926 года в Белоруссии, на станции Борковичи, Витебской области. Дедом и бабушкой у мамы по линии её отца были белорусы Павел и Елена, которые в советское время свою фамилию Юхневичи сменили на Ехневых. Вроде бы дед Павел собирался по каким-то делам поехать из Белоруссии в Петербург и в этой связи свою фамилию несколько "русифицировал". Съездить не довелось, а русская фамилия так и осталась. Их дети: Георгий (жена Анна, детей у них не было), Анастасия (дети Элеонора, Валентина, Рема), Леонтий (лётчик-испытатель, погиб испытывая самолёт) и мамин отец — Владимир (1907-1973).

     По материнской линии дедом и бабушкой у моей мамы были поляки Ян и Адэля Боровские, у которых росли дети: Аркадий, мамина мама — Александра (1906-1995), Владимир, Арсений (погиб во время войны в 1943 году).

     В 1925 году Владимир Павлович Ехнев и Александра Яновна (Ивановна) Боровская поженились. Через несколько лет после рождения Брониславы, они разошлись. Потом моя бабушка Александра вышла замуж за белоруса, Якова Александровича Сорокина, который и удочерил мою маму. И моя мама - Ехнева Бронислава Владимировна - стала Сорокиной Брониславой Яковлевной. От нового брака Александра родила трёх сынов. Своё «нерусское» отчество Яновна она сменила на Ивановна — такое было время.

     В 1940 году мама закончила семилетку. Когда началась война, ей шёл 15-й год. 27 августа 1943 года маму и других детей фашисты принудительно вывезли в Германию. Много слёз пролила на чужбине семнадцатилетняя «киндерарбайтер». В переводе с немецкого это слово означало «дитё работник». Хозяева, или бауэры, как называла их мама, к счастью, оказались неплохими стариками. Многому научилась молодая девушка в неволе: шить, варить, стирать, ухаживать за огородом и за скотом. Вместе с тем впитала некоторые качества от немцев: пунктуальность, педантичность, то есть мелочную точность, исключительную чистоплотность. Хорошие качества.

     Из Германии в Борковичи мама вернулась в конце сентября 1945 года. Её родители поразились — дочь вернулась другим человеком: резко повзрослевшая, серьёзная, с изменившимся характером и привычками, вроде как даже немного чужая.

     После окончания войны полк, где служил отец, вывели из Германии и расквартировали в Белоруссии, в Борковичах. Офицеров распределили по квартирам у местных жителей. Здесь-то и заметил старший лейтенант молоденькую белорусску.


Глава 2


     Поженились родители 8 марта 1946 года. Сырая Белоруссия отцу не очень нравилась, часто снились родители, Иртыш, луга. Он стал уговаривать молодую жену уехать жить на свою родину. Мама с трудом представляла себе Ермак, бескрайние казахстанские степи, где не росло ни одного деревца, рыбу, которая называлась стерлядью. Тревожное чувство не покидало её: с одной чужбины да на другую. Наконец, согласилась. В августе отец демобилизовался из армии. Сборы оказались недолгими — пара деревянных чемоданов да трофейный аккордеон. Долгой вышла дорога — четыре тысячи километров по полуразрушенной и голодной стране в стареньких, битком набитых людьми, вагонах, которые тоскливо ползли за пыхтящим чёрным паровозом.

     Всё бы ничего, только мама уже ходила беременная мной — это обстоятельство сильно беспокоило отца. Кое-как родители добрались до станции Татарка, что в Омской области. Оттуда до Павлодара, как рассказывала мне мама, добирались «как придётся». Она же мне говорила, что от Павлодара до Ермака ехали в полуторке, где сильно тряслись в кузове. Но я припоминаю свои давние беседы с отцом, где в его рассказе поездка из Белоруссии происходила так: до Татарки — на поезде, потом долго тряслись на полуторке до Павлодара, а в Ермак добирались водой. Эта версия мне кажется более вероятной.

     Отец тогда, в Павлодаре, быстро нашёл выход: сходил на пристань и договорился с  капитаном буксирного парохода доплыть до Ермака. Капитан, к счастью, хорошо знал бакенщиков Масловых.

     Пароходов  по Иртышу в ту пору ходило много. Все они строились в предвоенные годы, когда шла индустриализация страны, видимо, существовала острая необходимость в перемещении большого количества грузов по реке. Во время войны суда ходили реже, но после победы жизнь на реке вновь забурлила, собственно, как и по всей стране. В верховье — к Семипалатинску и Усть-Каменогорску — паровые буксиры медленно тянули большие баржи с лесом, досками, а оттуда — в сторону Павлодара и Омска — плыли баржи с гравием, щебёнкой. Судоходство — дело сложное. Мне в юношеском возрасте довелось три лета поработать у моего дяди, Ивана Ивановича, мотористом (об этом ещё расскажу) и узнать, что это такое.

     Итак, после приезда в Павлодар отец и мама попали на буксирный пароход, который назывался «Маршал Говоров». Позже отец обратил внимание на то, что многие суда носили имена отличившихся военачальников, даже тех, кто ещё здравствовал. Отец в офицерской форме и при наградах производил неплохое впечатление. Члены экипажа с интересом посматривали на молодую пару. Подошёл пожилой капитан.
     — Сейчас идёт загрузка второй баржи. Отплываем только завтра утром,— сказал он своим случайным гостям, — если не возражаете, приглашаю вас в мой кубрик побаловаться чайком.

     Родители огорчились из-за того, что отплытие задерживалось, но виду не подали:   деваться всё равно некуда. За несложным ужином мужчины выпили немного водки,  поговорили о войне, о послевоенном положении в мире. Отец хорошо ориентировался в международной обстановке, рассказывал, как заправский политинформатор. Мама политикой не интересовалась, но к разговору тоже прислушивалась, пока не задремала. Переночевали в одном из свободных кубриков.

     Действительно, рано утром пароход зашевелился, после ряда манёвров забуксировал две огромные гружёные баржи, сделал роспуск троса и, дав несколько мощных гудков, начал ход. Плыть предстояло пятьдесят километров. На пароходе что-то шипело, пыхтело, огромные колёса деревянными плицами усердно молотили холодную речную воду, заставляя двигаться судно. На пустынных берегах виднелись начинающие желтеть деревья.

     Довольно часто мимо парохода проплывали странные плавучие знаки. Это были бакены, и они, конечно, не плыли, а удерживались на плаву на треугольных деревянных плотиках — красные (шарообразные) с одной стороны от судоходного русла, а белые (треугольной формы) с другой. На некоторых мерно покачивающихся бакенных плотиках удобно восседали чайки. Отдыхали. От проходящего парохода волнение на реке временно усиливалось, при этом и бакены на волнах начинали раскачиваться, как ваньки-встаньки. Чайки озабоченно вертели головами, но не улетали, видимо, знали, что временно. Вскоре водная гладь успокаивалась, и чайки тоже. 

     А вот встречные пароходы — те действительно проплывали: величественно шли сверху, по течению, со спаренными баржами. Пароход же, на котором плыли родители, порой сбавлял ход до полной остановки, грамотно пропуская встречного. Штурман с капитанской рубки давал флажком отмашку, показывая встречному удобный маршрут. Поравнявшись, пароходы короткими, с резким выбросом белого пара в небо, гудками приветствовали друг друга и продолжали свой путь дальше.

     Мама с тревогой вглядывалась в незнакомый пейзаж и размышляла, ей не давала покоя мысль — как встретят её родственники мужа? Какие они? Сейчас она держалась поближе к мужу, а он ей всё время что-то рассказывал, объяснял.

     До войны отец несколько раз плавал на пассажирском пароходе из Павлодара в Ермак и обратно — это когда учился. Поездки ему нравились. Теперь при виде родных мест всё ликовало в его душе, только сейчас он начал осознавать, как истосковался по этому милому краешку земли!

     День подходил к концу, когда показалось село, ещё немного — и покажется перекат, где жили бакенщики Масловы. Капитан позвал отца наверх в рубку и объяснил:
     — Причалить к берегу мы не можем, по инструкции не положено. Сбавим ход и вызовем  бакенщика, постарайтесь быстро пересесть в лодку. Желаю успеха, лейтенант! И передайте привет своему батюшке от Чернышова.

     Вот уже стал заметен домик бакенщиков. Проход замедлил движение, раздались короткие гудки. Капитан взял рупор, прокричал:
     — «Говоров» вызывает участок. Снимите пассажира!
     Потом вызов повторил ещё раз. Отец и мама с вещами стояли на корме парохода. Увидели, как на берегу появился человек: он стал отвязывать лодку, резко столкнул её, следом запрыгнул сам, сел за вёсла и лодка уверенно поплыла к пароходу. Отец никак не мог разобрать, кто же на вёслах? Какой-то незнакомый мужчина. Тот подчалил, подал верёвку. Матрос с парохода накинул верёвку на кнехт.

     Быстро сгрузили в лодку чемоданы, следом легко спрыгнул отец, а мама, увидев внизу устрашающе бурлящую воду, испугалась и стояла в полной растерянности, крепко уцепившись за трос леерного ограждения палубы парохода. Отец подал ей руку, мама, ухватившись за неё, осторожно спустилась в лодку. Похоже, и капитан облегчённо вздохнул. Когда отплыли, мужчина представился:
     — Кузнецов, работаю гребцом у старшины Маслова.


Глава 3


     Весть о том, что Николай вернулся с войны, да ещё с молодой женой, мгновенно облетела всех родственников и знакомых. Столпотворение продолжалось несколько дней. На лодках приплывали бакенщики с соседних перекатов — каждому хотелось увидеть фронтовика-победителя. Отец по много раз рассказывал случаи из военной жизни.

     Особое впечатление на всех производил рассказ о том, как ему при взрыве бомбы, которая угодила в крышу укрытия, осколком чуть ногу не оторвало, и спасло то, что на ноге лежал пистолет в кобуре. Ствол изогнулся, пистолет пришлось поменять, а нога долго болела. Такой факт в жизни отца действительно был. Гости подолгу рассматривали орден и медали, качали головами. Представляя свою жену родственникам, отец утаил её польское происхождение, лишь обмолвился, что Броня белоруска.

     Всем родным отец привёз подарки: Ульяне Егоровне подарил пуховую шаль, сёстрам — красивые платки и чулки, братьям — рубашки. Но больше всех остался доволен подарком немногословный Иван Иванович: ему был подарен мундштук и трубка для курения и, самое главное, немецкий прибор для бритья, в комплект которого входили «опасная» бритва, ремень для её заточки, помазок с красивой ручкой и металлический стаканчик для получения пены.

     За четыре с половиной года, что отец отсутствовал в Ермаке, жизнь на «острове» почти не изменилась: те же бакена, тот же огород, и стерляди в реке не убыло, и диких гусей по осени так же постреливали.

     А вот родные — изменились. Иван Иванович только-только разменял шестой десяток, постарел, поседел, осунулся. Он по-прежнему работал старшиной пятого прорабства Верхне-Иртышского бассейнового управления путей (ВИБУП). Это прорабство имело протяжённость более семидесяти километров: от Павлодара до Ермака — пятьдесят километров, и от Ермака вверх по Иртышу — ещё двадцать километров. Старшина управлял работой путевых рабочих (бакенщиков), которые следили за судоходной обстановкой на отведённых участках реки.

     Заметно сдала и Ульяна Егоровна, однако былой сноровки не утратила: уверенно выполняла любую мужскую работу, будь то сенокос, рыбалка,  заготовка дров или гребля на вёслах. Занималась детьми. Отец с интересом слушал рассказы своей матери о родных.

     Старшая сестра отца, Мария, после десятилетки успела до войны окончить педучилище и стала работать учителем по русскому языку и литературе в Ермаке. Перед  самой войной она познакомилась с учителем математики Михаилом Иосифовичем Якименко, за которого в июне вышла замуж. С первых дней войны Михаил Иосифович ушёл на фронт, а Мария жила с родителями на бакенах. В марте 1942 года у неё родилась дочь Лена. В одном из первых боёв Михаил Иосифович получил ранение, а после госпиталя был комиссован. В Ермаке его направили работать директором нефтебазы.

     Здесь у них родились ещё две дочери: Галина и Наталья. Когда мои родители приехали в Ермак, Мария работала учителем, а её муж по-прежнему работал на ермаковской нефтебазе. Забегая немного вперёд, скажу, что в июне 1947 года у них родился сын Коля, а через два года  неожиданно умерла дочь Лена, которой было семь лет. После этого супруги Якименко с тремя детьми уехали из Ермака учительствовать сначала в Урлютюб, Павлодарской области, а затем в Черлак, Омской области. Там у них родилась дочь, которую снова назвали Еленой.

     Отец заметил, как выросла и похорошела его сестра Анна. К этому времени она после семилетки уже работала помощницей бакенщика на одном из участков, которым руководил её отец. Обмолвилась, что у неё есть жених, которого зовут Федором.

     К появлению моей мамы Анна отнеслась ревностно. С любопытством рассматривая молодую невестку — её красивое европейское лицо, выразительные серые глаза, короткую модную стрижку, — Анна поняла: единоличное первенство по красоте среди ближайших родственников ей теперь придётся делить на двоих. Это заметно сказалось на их последующих отношениях.

     Особенно привязался к брату и буквально не отходил от него ни на шаг шестнадцатилетний Владимир, ученик  девятого класса,  всё больше утверждавшийся в мысли после школы поступить в военное училище. Подтянутый и целеустремленный, в классе он был одним из лучших учеников, девчонкам предпочтения не давал — все помыслы лишь об учёбе и помощи родителям. Тёплые отношения между братьями остались навсегда.

     Близнецы — тринадцатилетние Иван и Пётр — после приезда брата немного робели, потом осмелели и вели себя шумно, постоянно стараясь привлечь внимание старших. Ульяна Егоровна беспрестанно на них покрикивала, но толку от этого не было. Через несколько дней Пётр уехал в село на занятия в школу, а Иван остался. Ульяна Егоровна в сердцах сокрушалась:
     — Петька вертоголовый, но в школу ходит, через год собирается в речное училище поступать. А Ванька никак не хочет учиться, весь в деда Егора пошёл. В шестой класс неделю походил и бросил. Уже и порола, но всё бесполезно. Работает, бате помогает.
     Отец раза два пытался поговорить с братом, но тот даже слушать не захотел. Спустя много лет Иван, чувствуя пробелы в образовании, в отчаянии  корил свою мать: «Сильнее пороть надо было!»

     Самая младшая из сестёр отца, Евдокия, только что пошла в первый класс. От брата не отходила ни на шаг, сразу подружилась с женой брата и, осмелев, потихоньку на ушко попросила её показать, что же такое лежит в чемодане странной формы, который до сих пор не открывали. Пётр с Иваном  выжидающе поглядывали в их сторону, видимо, это они отправили простодушную Дусю на задание. Мама открыла  футляр с аккордеоном. Как говорят в таких случаях — произошла немая сцена: дети впервые очень близко увидели необычный, поблёскивающий белыми клавишами  инструмент. Дусю он так заворожил, что впоследствии она довольно прилично научилась на нём играть.

     Здесь следует заметить, что сколько я себя помнил, у деда с бабушкой всегда в домике на стене висели гитара и балалайка, и все мои родственники в той или иной мере владели этими инструментами. Все мои тёти: и Мария, и Анна, и Евдокия, и даже бабушка Ульяна неплохо пели, аккомпанируя себе на гитаре, а дяди и мой отец кроме гитары неплохо владели балалайкой, особенно отличался дядя Иван.

     Давно ушёл из жизни мой отец, но навсегда мне запомнился его негромкий мягкий баритон, лёгкие переборы на семиструнной гитаре. Задумчиво глядя куда-то в сторону, он пел романсы, которые любил: «Мой костёр в тумане светит» и «Ночь светла». Я сам неплохо играю на нескольких инструментах, имею музыкальное образование, играл в эстрадных оркестрах, но как услышу эти непритязательные песни — душа замирает, память возвращается в то, незабываемое время детства.

*****

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2010/07/31/185