***

Из серии трёп пенсионеров.
Трёп первый

                «Что наша жизнь?»

- Доводилось ли кому-нибудь из вас быть без вины виноватыми, да до потери сознания? – вопрос задал Артём Дмитриевич, «мужчина в годах», как называл себя этот пенсионер, в прошлом руководитель блока цехов на одном крупном предприятии. В свои 72 года он выглядел сорокалетним на все 100 процентов: Роста выше среднего, с густой тёмно русой шевелюрой, где не просматривалось ни одного седого волоса, завидно здоровый цвет лица без единой морщины, если не считать одну глубокую складку, идущую от переносицы до середины лба. Словом, вся его спортивная фигура никак не вязалась с понятием пенсионера, да ещё и инвалида. Но внешность обманчива. Всю картину портила массивная трость, без которой он шагу не мог ступить, вот уже больше тридцати лет. В результате инсульта у него был серьёзно повреждён мозжечок, регулятор роавновесия и координации движений.
- Я в своей жизни что-то не припомню такого поворота, - произнёс один из пенсионеров. Другие неопределённо пожимали плечами.
- Поведай нам, Дмитриевич – как такое могло быть? - задал кто-то вопрос.
- Как вы знаете, я имел специальность инженера конструктора сельхозмащин. А работать начал в КБ завода дробильно-размольного оборудования. Там выпускались такие фабрики на колёсах. Заезжает этакая махина в карьер, и гранитные глыбы или другие минералы превращает в щебёнку заданных размеров. В течение тридцати минут загружает десятитонный БЕЛаз «под завязку». Через 2 года я уже был зав. лаборатории ходовой части этих самодвижущихся фабрик. А надо сказать, что в моём подчинении были 4 конструктора, и все не только женской породы, но и, что особенно важно, репродуктивного возраста. Это значит, способные вынашивать детей, рожать их и воспитывать до двухлетнего возраста. А если учесть, что современные дети склонны часто болеть, то порой из этих четырёх работали только две, а порой и по одной. И всё это за счёт производства. Вот и представьте: иной мужчина одной женой руководить не может, а тут целых четыре, да пятая дома.
Надо вам сказать, что на территории этого завода был блок цехов, работавших на оборону. Там впервые в России стали производить бронетранспортёры на резиновом ходу. Это был самостоятельный завод, только работал «под крышей» нашего завода. У них было всё своё. И штаты, и зарплаты, и Конструкторское Бюро.
Но руководитель того бюро был не ахти какой, часто просил совета и помощи у меня. Вскоре о моей помощи узнал Главный Военпред того блока. Начальник Блока предложил перейти к ним. А что? И зарплата больше, и сама работа интереснее. От хорошего не отказываются. Вскоре меня отправили в Москву на курсы повышения квалификации. Прослушал я лекции, и уже в конце вызвали меня в Министерство Вооружений, к зам. Министра. Я о нём слышал, как о лихом генерале, который попал в зам. министра после ранения. Уже через пару минут беседы я понял, что генерал хорошо информирован о моей биографии. Даже о таких деталях, которые я забыл, или помнятся они как досадный ляп в моей жизни.
- Я подписываю приказ по Министерству о назначении тебя зам. руководителя 4-го Блока. Нынешний скоро пойдёт на повышение. Займёшь его место. А пока - вникай, изучай людей. Готовься получить звание по началу майора, а там – всё будет зависеть от тебя. Должность эта – генеральская. Всё понятно?
- Так точно! - бодро ответил я. Хотя в душе удивился. В Москву приехал лейтенантом запаса, а уезжаю майором. Чудно! Мне тогда шёл 34-й годик. Через 2 года я был руководителем блока. Добавилась ещё одна большая звёздочка. Вот тогда я понял, что сколько энергии не отдавай производству, всё равно её будет не хватать.

Артём Дмитриевич с полминуты молчал.
- Не тяни, Дмитрич, ты и так затянул прелюдию. Переходи к главному.
На эту реплику тот усмехнулся.
- В том году моё 36-летие выпало на субботу. Собрались гости. Около десяти вечера позвонил начальник сталеплавильного цеха, где изготовлялись броневые листы, сообщил, что взорвалась третья электропечь. Есть жертвы, от взрыва упала крыша. Уже через 10 минут я был на месте. Несмотря на поздний час, возле цеха скопилось много рабочих из других цехов. Заводская охрана и милиция еле сдерживали напор толпы. Тут же суетились пожарники. Из цеха выводили и выносили по одному рабочих. Внутрь цеха никого, даже меня, не пустили. При свете прожекторов было видно, что на месте третьей печи была огромная гора пены. Подумалось: «Огнеборцы постарались». Детальный осмотр перенесли на утро. При взрыве погибли два работника и шесть человек получили телесные повреждения разной степени тяжести. Убедившись, что все пострадавшие из цеха удалены, я с начальником цеха прошёл кабинет. Появились Главный военпред, зам.начальника милиции. Начальник цеха – молодой и энергичный Валерий Ильин сразу сел за телефон. Доктор заводской санчасти сообщила, что сталевара Кононова не удалось спасти из-за телесных повреждений, не совместимых с жизнью. Значит, на мне – 3 загубленных жизни, 3 смерти...
- Ну, какие ваши версии о причине аварии? - обратился я к Ильину.
- А что версии? Версия одна – в металлоломе оказалось что-то взрывоопасное. Я приказал привести сюда старшего смены с участка подготовки производства, контролёра ОТК. А так же вызвал начальника ОТК блока, и инженера по технике безопасности.
Бригадир участка и контролёр ОТК явились и встали у дверей.
- Ну, докладывайте, убийцы, что вы не доглядели? Снаряд, гранату, взрывчатку? - По одному виду бригадира было видно, что он пьян.
- Дык...Дык...Я не знаю, - промямлил тот.
- Что скажет контролёр ОТК? – Я посмотрел на неё. Молодая, с высоко вздёрнутым носом. «Лицо капризной девочки», подумалось мне.
- На начало моей смены лома оставалось меньше нормы для загрузки печей. В 20 с минутами поступила платформа с ломом. Я его осматривала. Всё было в норме, только...
- Не тяни, что только?
- Среди лома было 3 баллона из-под бутан-пропана. Визуально выглядели изношенными. Особенно у двух расхлябаны запорные устройства. Я показала бригадиру, эти баллоны, и сказала, что их надо оставить до дневной смены, чтобы проверить их безопасность и порезать бензорезом. А бригадир только огрызнулся, в том смысле, что он 15 лет работает на ломе, а у меня молоко на губах не обсохло, чтобы его учить. Я обиделась и отошла от платформы.
- Дык, - бригадир зло зыркнул на контролёра, - дык, я поручил порезать баллоны Кольке. Парень смышлёный, в прошлом годе ПТУ окончил. Он, вроде, резал.
- Кто загружал контейнер для отправки лома в цех?
- Дык, Колька. Я разговаривал по телефону со сталеваром Кононовым. Он торопил с подачей лома. В аккурат в это время Колька загружал магнитным краном контейнер.
У меня непроизвольно заскрипела верхняя челюсть об нижнюю. Виноват по самую макушку, а подставляет несмышлёныша... В кабинет вошёл прокурор со следователем.
- Ну, докладывайте, кто автор этого кошмара?
Я указал на стоявшего возле двери бригадира. Прокурор обернулся, уловил алкогольный запах, брезгливо махнул рукой и только буркнул милицейскому офицеру:
- Уберите эту пьянь. Допросите, когда протрезвеет.
* * *

В заводе я безвылазно провёл больше двух суток. За это время не то, что поспать, просто присесть отдохнуть не удалось ни минуты. Но выкурил полный блок сигарет, выпил 4 или 5 литровых термоса кофе.
Поутру мы прошли в цех. Пена уже растаяла. Печь была изуродована. Невдалеке лежал баллон из-под сжиженного газа. Ильин отошёл, и вскоре сообщил, что Кононов увидел сверху лежавший в ломе баллон, и успел его отбросить. Так сказал его подручный.
Мы прошли в кабинет. И кто только не перебывал в том кабинете!? От рабочих и мастеров из всех четырёх цехов, до начальства основного завода, из города и даже из области. Несмотря на всю серьёзность момента, я подумал: сбежались, как на пожар. А если точнее, то как сороки в лесу. Идешь по лесу – тишина, она даже на уши давит. Но стоит вспугнуть одну сороку, её стрёкот собирает десятки сорок, и орут, стрекочут, даже нагло подлетают, чтобы клюнуть тебя. И преследуют до опушки леса... Так и люди: будь то несчастный случай, автомобильная авария или, особенно, пожар – сбегутся, чуть ли не из другого села. А с обоих концов деревни, так это точно! Вот и нынче: побросали работу и в других цехах, как только прослышали про аварию. Ещё хорошо, что блок находится под усиленным режимом охраны, а то и с основного завода сбежались бы... Но это я так, к слову. Всех, кто стоял возле оцепления, назвал бездельниками, и приказал вернуться к своим рабочим местам.
Появился эксперт-строитель, специалист по монтажу крупных перекрытий, пришлось подняться на 8-метровую высоту западной стены цеха. Там я выслушал целую лекцию по сопромату с сотней специальных терминов. Они сводились к тому, что крыша упала «по науке». Во всю длину цеха (а это 76 метров) из стены торчали, ближе к наружной стороне, через каждые два метра, толстые балки, к которым приваривались концы продольного бруса крыши. Строитель указал на то, что сварка была не к каждой балке, а через одну, да и приварены концы были кое-как, для вида, а не для прочности. Поэтому, при малейшем сотрясении крыша не только могла, но и обязана была сорваться при таком слабом креплении. От такого объяснения мне не стало легче. Вывод был однозначный: строители, как у нас бывает очень часто, схалтурили, для ускорения сдачи цеха оставили без крепления половину брусьев. «Проверить состояние перекрытий на других объектах блока». Эти мысли я считал, необходимо включить в приказ, текст которого уже складывался в голове.
Второй вывод: взрыв произошёл из-за халатности рабочих участка подготовки производства. На участке ослаблено внимание к трудовой и производственной дисциплине. Наказать, или даже заменить начальника участка. Повысить ответственность контролёров ОТК. А то она, видите ли, обиделась, и пропустила взрывоопасный лом в плавку. И сразу напрашивается третий: не будь этих первых двух – не погибли бы люди, и крыша стояла бы неопределённо долго, исполняя свои защитные функции.
Появился сотрудник Госбезопасности. Очень внимательно выслушал меня, Ильина, и вышел из кабинета. Через час снова явился, и сказав, что по их ведомству претензий нет, с тем и удалился.
В цехе мы увидели безрадостную картину: ни одного целого станка, стоявшего  вдоль западной стены Многотонная крыша превратила их в лепёшки. Все покалеченные и один погибший работали в той зоне. Там размещалась треть всего станочного парка. Возле печи находился один сталевар Кононов. Знал я его, как отличного работника, грамотного и думающего человека... Почему в жизни бывает так, что гибнут хорошие люди, а такие, как пьянчуга - бригадир живут до глубокой старости? Вопрос риторический, и повис без ответа.
В понедельник с утра у меня собрались все ведущие специалисты, так или иначе причастные к восстановлению цеха в рабочее состояние. Судили–рядили и пришли к выводу, что цех будет перекрыт брезентом, для чего и надо-то только установить три мачты вдоль всего цеха, разобрать и заново сложить одну печь – это представитель Цетрдомнаремонта обязывался сделать в течение 10 дней. Ещё два месяца понадобится для изготовления новой крыши и её установки. Отдел оборудования обещал привезти для монтажа все необходимые станки. Правда, снабженец выразил сомнение, как сшивать куски брезента в цельную площадь 80 на 45 метров. Кто-то назвал заводской стадион. При обсуждении этого вопроса было несколько мнений. Тот специалист, с которым мы лазали на стену, заявил, что нет ничего проще. На земле сшить 4 куска по 20х43 метра, а на крыше их соединить специальным составом, который схватывает сверхпрочно любой материал. В течение трёх часов все вопросы вроде были обсуждены.
Еще не встали со своих мест участники совещания, я не окончил писать проект приказа об уроках, связанных с аварией – настойчиво зазвонил телефон. Первое, что я услышал – это голос зам. Министра. Перемежая речь нецензурной бранью, он сказал примерно следующее
- Разумбай! Я тебя поставил для совершенствования производства, а ты совершил такую диверсию! Мало того, что погибли люди, ты всё производство вывел из строя на полгода! или на год! Значит, армия не получит десятки, или даже сотни боевых машин! Да я тебя в тюрьме сгною! Растакой ты трах-тарарах! Передавай руководство производством заму, самому завтра, к 14 часам быть на коллегии министерства!
На этом он прекратил своё «выступление». После двух минут одностороннего общения с министром, на меня напала какая-то апатия. Я оторвал трубку от уха и тупо уставился на неё. Зачем я слушаю эту галиматью? Всё это неестественно и несправедливо. За что он меня так? Я сделал всё, от меня зависящее. Только вот протокол совещания подпишу... и добавлю несколько пунктов в проект приказа...
Как потом рассказывали, я выронил из рук трубку, тело сползло с кресла под стол. В полной тишине меня, бессознательного, положили на диван и стали делать искусственное дыхание. Вызвали врача медсанчасти...
И вдруг я почувствовал себя где-то под потолком. Я с любопытством смотрел на переполох в кабинете. Увидел себя лежащим на диване. Вокруг все суетятся, а я сверху на них смотрю и хихикаю! Мне тут, наверху, свободно и легко! А начальник снабжения - рыхлый, упитанный мужчина с двойным подбородком и солидным брюшком, стал мне с усилием давить грудную клетку. Пару минут подавит, передохнёт и опять давит. Бедняга аж вспотел. Со лба то и дело слетают капли пота. А мне там, наверху, кажутся смешными все его усилия.
- Чего это они обо мне хлопочут? У меня никаких забот! Ушли куда-то все беспокойства. Никакой усталости. Мне хорошо! Интересно, чем же закончится там, внизу, вся эта катавасия?
В кабинете появилась полногрудая, крашеная блондинка моих лет. В белом халате. Нагнулась над моим телом. Пульс щупает, дыхание проверяет, Веки поднимает, зрачки смотрит. Затем выпрямилась и произнесла:
- Чего это вы меня к трупу вызвали? Его надо в морг отправлять.
Кто-то произнёс: «доктор Абрашенкова». Услышав её слова, меня там, наверху, словно взорвало. И я заорал. Во всю силу своих лёгких:
- Дура ты, дура! Какой я труп? Да я вот он! Живее многих из вас! – И стал размахивать руками, не переставая орать. Но меня никто не слышит! В кабинете появилась жена. Рвёт на себе волосы, восклицая:
- Мужчины, сделайте же что-нибудь! Не может он умереть! Позвоните нашему общему другу, доктору Смирнову! Мы давно семьями дружим! Он – заведующий терапевтическим отделением городской больницы. Он немедленно явится!
А я сверху кричу:
- Лида! Не плачь. Не надо Вавку беспокоить! Мне здесь хорошо! Перестань плакать!
И представьте, она села возле меня, целует и обнимает. А слёзы ручьём льются.
Я оторвал взгляд от кабинета, и решил оглядеться. Где же я нахожусь? Слева какая-то серая стена, возле неё кадка с то ли с цветком, то ли с каким-то несуразным кустом. А справа-то! Мать чесная! То ли труба, то ли окно шире роста человека, а в ней белёсый свет. Ну, как если смотришь в ясный день на окружающее сквозь толстое матовое стекло. И в этой белёсости стали появляться фигуры. Метрах в 10-ти от меня. Я только запомнил – там стоял недавно умерший сосед по дому. С ним мы часто спорили о смысле жизни. Он любил присказку: «Много ли человеку надо? Фунтик баранинки, да шматок телятинки – и сыт человек. Стаканчик перцовочки, да бутылку настоечки – и пьян человек. Мягкую подушечку, да горячую подружечку – и спит человек! И больше человеку ничего не надо». Я, было, убеждал его, что такой образ жизни не достоин человека.
- Брось, Артём, - возражал он,- все эти идеи коммунизма, идеалы Свободы. Равенства и Братства, за которые человек отдаёт даже самое дорогое, что у него есть –жизнь, на самом же деле остаются только у него в голове. А мои три атрибута – они вечные, а главное, достижимые и вчера, и сегодня, и завтра, в отличие от предполагаемого тобой СВЕТЛОГО ЗАВТРА, о котором никто не знает когда оно будет. А моё «поесть, выпить, да обнять женщину – оно всё вот оно, всегда рядом.
Его единственный сын умер от передозировки наркотиками. Павел Григорьевич так переживал утрату, что у него случился инфаркт, и он умер на другой день поле смерти сына. А тут этот Павел Григорьевич призывно машет мне руками... Рядом с ним смутно знакомая женщина тоже машет мне. Я сделал три шага в их сторону и оказался внутри этого белёсого тумана. Люди стали видны отчётливее. До них было метров 8, не больше. И вдруг сначала у меня в ушах прозвучал голос: «Рано тебе туда. У тебя здесь осталось много недоделанного». Потом появились фигуры молодого мужчины и женщины. Женщина мягко улыбалась, а у мужчины я на лице прочитал какую-то требовательность вперемёжку с сочувствием. И тут я начал сознавать, что всё происходящее – не сон.
- Кто вы такие? - успел я спросить у них.
- Мы твои ангелы–хранители, разве ты забыл, что мы с тобой встречались на берегу реки, недалеко от дома твоих родителей? - услышал я в ответ, и эти фигуры на моих глазах стали таять и через десяток секунд совсем исчезли.
«Ладно, друзья. – Мысленно я обратился к Павлу Григорьевичу и той женщине. – К вам я ещё успею. Надо посмотреть, чем кончится всё в кабинете».
Я сделал те же три шага в обратную сторону, и увидел, что в кабинете появился Вавка Смирнов со своим саквояжиком.
И когда он достал из него флакон и шприц с насаженной длиннее авторучки иглой у меня там, наверху возникло беспокойство. «Этот не пышногрудая докторица, и не начальник снабжения, который всё ещё не отдышался от пятиминутного массажа (кстати, гораздо позже, уже в областной больнице было установлено, что во время этого массажа у меня были сломаны 2 ребра, и у двух рёбер образовались трещины) Он всё сможет». Только вот не помню, до укола или после него у меня мелькнула мысль. «Хватит играть в бирюльки. Надо возвращаться на диван». Мои последующие ощущения были таковы: я лежу на диване с закрытыми глазами. Чувствую, как Вавка тампоном растирает грудь, как укол впился в мою плоть. Меня несколько раз дёрнуло, как под током, открываю глаза, и вижу лицо своего друга. Я на своё лицо быстро натянул маску удивления.
- Вавка! Как ты здесь оказался? И как это тебя в блок пропустили?
- Ну вот. Ожил наш покойник. А вы его хотели в морг? Теперь будет жить долго, – и похлопал меня по плечу.
То ли от этих хлопков, то ли ещё почему, но я опять потерял сознание. Очнулся лишь на 16-е сутки в областной больнице. Где-то в середине лечения в больничной палате появился тот боевой генерал, который довёл меня до инсульта. Он поставил на столик огромную сумку с разной вкуснейшей провизией. Долго допытывался, буду ли я оформлять инвалидность, или готов лечиться до полного выздоровления, затем продолжить работу. Я ответил уклончиво, в том смысле, как пойдёт восстановление здоровья.
- Ну, это я тебе помогу. Специально для тебя уже ждёт двойная путёвка в санаторий Совета Министров «Красные камни» в Кисловодске. На 56 дней, как генералу. Хотя только будущему. И поздравляю тебя со званием полковника. В конце лечения ты будешь даже способен Камаринского отплясать.

Распрощался со мной, позвал мою Лиду выйти с ним, «пошушукаться», как он сказал. Вернувшаяся жена передала его просьбу не оформлять пенсию. Якобы он чувствует себя частично виноватым в моей болезни за необоснованные обвинения. И потом, после санатория, долгое время я был консультантом в Оборонных НИИ, по всем вопросам, связанным с ходовой частью боевых машин нашей армии.
Во время лечения я нет-нет да вспомню тех двух молодых людей в белых одеяниях. Как они настойчиво рекомендовали не входить в тот густой туман «трубы». Года через три я вновь оказался в том городе. Зашёл в тот цех. Там уже не было сталеплавильных печей. Стояла одна УНРС (Установка непрерывной разливки стали.) По производительности она была выше всех бывших 4-х печей. И броня стала на порядок выше по качеству. Ильина не оказалось. Он ушёл на металлургический завод в Мартеновский цех. Зашёл в медсанчасть завода, встретился там с доктором Абрашенковой. Она меня не узнала. Напомнив о себе, я ядовито так спросил, часто ли живых людей она адресует в морги? Она оторвалась от писания, посмотрела на меня, и менторски-снисходительным тоном заговорила:
- Я своей ошибки не вижу. Прежде, чем зайти в ваш кабинет, я сначала выяснила, что ваше сердце остановилось 15 минут назад. Искусственное дыхание результатов не дало. Практически, через 8 минут состояния «клинической смерти» как правило, возникает «терминальное состояние», и в ряду «условно умерших вы не первый и не последний. Десятки людей хоронятся в таком состоянии. Вспомните, хотя бы Николая Васильевича Гоголя. Когда разрыли могилу с целью перезахоронения, обнаружили, что в гробу он лежал на боку с подогнутыми коленями. Считайте, что вам повезло. Радуйтесь жизни.
Внутренне возмущённый, я, тем не менее, сдержал свои эмоции.
«А что могла сделать эта провинциальная докторица? За 10 лет практики на периферии ей вряд ли доводилось реанимировать хоть одного «условно умершего». Да и понятие реанимации в то далёкое время только осмысливалось учёными».
Медицина с каждым годом выявляет всё больше «условно умерших». Но не потому, что их стало больше, а просто раньше многих хоронили заживо. Я вышел от Абрашенковой, и пошёл в городскую поликлинику. Заглянул в кабинет зав. терапевтическим отделением. Увидев меня, Вавка сразу выпроводил очередного больного. Приказал сестре сообщить, что на сегодня приём окончен, сбросил свой халат, и вскоре мы сидели с ним в маленьком ресторанчике до самого закрытия.
Помнится, я сказал, что врачи категорически запретили… Но Вавка рассмеялся.
- А кто тебя в жизнь вытащил? Или я не врач? Со мной можно! А потом, мы что пьём? Не сивушный самогон, а чистейший французский коньяк. А он способствует улучшению работы и сердца, и сосудов. Хоть ты и полковник, а не знаешь того, что любой твой старшина знает!!
Прихватили мы неконченую бутылку и поехали к нему домой, где нас встретила Елена, раздобревшая за эти годы при внимании любящего мужа. Очень скоро она ушла спать, а мы продолжали беседовать и беседовать...
Напоследок вспоминается афоризм из Гиппократа: «Да пусть успехи медицины освещают лучи Солнца, и пусть ошибки её скрывает земля». И я чуть не стал очередной «медицинской ошибкой». А было мне в ту пору тридцать шесть годочков. Нынче же отметил своё семидесятидвухлетие. Вот такая история со мной приключилась. Ровно на половине пути от рождения, до сегодняшнего дня.

После недолгого молчания один из «скамеечников» задумчиво произнёс:
- Значит, за черту тебя не пустил твой ангел- хранитель. Или у тебя их даже двое. Не всех они останавливают перед той чертой-то. Не всех. Вот, к примеру, мой сосед. Пьянь хорошая. Вечера не проходило, чтобы он не на четвереньках, а ногами добирался на третий этаж. И он часто похвалялся, что от всех несчастий его хранит не Ангел, а Сатана. Да, видать, и Сатане надоело удерживать своего «клиента». 62 года прожил мой сосед, половину этих лет был в запойном состоянии. Недавно опять пил напропалую три дня кряду. А на 4-й день не вышел из запоя, так и умерши пьяным. Не стал Сатана удерживать его от  входа в ту трубу-то. Намедни похоронили его.
Возникло долгое молчание. Видимо, каждый размышлял о бренности нашей  жизни.


                16.01.2010г.    Отто Шамин.




                25-30 апреля 2009 года.                Отто    Шамин.