Подавляющие приступы

Спустя полчаса сюжет событий стал набирать свои обороты и опережать должное время. Жора зажимался со второй новой знакомой, и казалось, что вот-вот они займутся сексом прямо в баре. А я мило общался со своей подругой, стараясь поддерживать марку неженки. Но скорей всего, у меня плохо выходило это делать.
– Чем ты занимаешься? – спросила меня Аня.
– Я критик. Киллер, убивающий мечты начинающих творцов.
– А я тоже творец – художница. – похвасталась девушка.
Но я понимал, что она лжет мне. Не могут художницы так выглядеть и так одеваться. Обычно они одевают или сильно броскую одежду, или сильно неприметную. А эта была одета так-сяк. Но если я стал поддаваться ее игре, то мне пришлось смириться с ее правилами. Самозванка не заметила моих сомнений.
– И что ты рисуешь? – подыгрывал ей я.
– Все, что связанно с похотью и плохими желаниями.
– Это абстрактная трактовка. Мне интересно увидеть твои картины. Как ты на это смотришь?
– Я думала, что ты уже не предложишь! – обрадовалась Аня. – Сейчас я приду, и мы поедем ко мне.
Я увидел, что она шла к барной стойке и расплачивалась за наш скромный ужин, счет которого наверняка перевалил за пару кусков. Мой пьяный мозг мог даже в таком состоянии оценить стоимость всех этих ликеров, коньяков и вина. Вдобавок, на столе лежало куча закуски, к которой почти никто не прикасался. Я стал хаотически пить с каждой бутылки, чтоб зря не пропадал продукт. А потом вспомнил, что хотел отомстить Жоре, за его жадность. Я взял пивной бокал, намешал там какое-то французское вино от Пола Роже и отечественную водку, долил коньяк Реми Мартин В.С.О.П. и большее количество черно-белого ликера, по-моему «Sheridans», чтоб напиток был послаще. Все это тщательно перемешал и преподнес своему дорогому другу. Он, как и прежде, не мог оторваться от губ своей подруги, и мне пришлось его отдернуть.
– На, пей, за мое здоровье. Я с Аней уже ухожу с этого борделя. – протянул я ему бокал, и пытаясь сыграть на его честолюбии, добавил: – Или ты слабак?
Жора посмотрел удивленно на меня, а потом перевел взгляд на свою подругу. Снова повернул голову ко мне, и зорко глянул на бокал, как грифон смотрит на падаль. Когда Аня вернулась, Жора со второй попытки допил опасную смесь. А я с Аней удалился из бара.
Мы приехали к ней домой. Когда я вошел в квартиру, то понял, что ошибался. Аня не самозванка. Вся ее квартира была обвешена картинами. А в одной из комнат были все принадлежности художника. Девушка принесла мне бокал и откупоренную бутылку вина. Сама она уже не пила, сказав, что уже «и так пЯная». Я отставил бокал в сторону, и предпочел пить с горла.
Мы медленно ходили по квартире, и Аня рассказывала мне о каждой ее картине, и под какими впечатлениями она была написана. Но сами картины мне не нравились, в отличие от тех впечатлений, которые тревожили девушки, а они были яркими.
– Я их пишу грудью. – объяснила мне девушка, схватившись за свою грудь, и повиляв ее вверх-вниз, словно совершенно отдельным предметом, а не частью своего тела.
– Должно быть, это возбуждает тебя? – поинтересовался я.
– Нет, у меня грудь силиконовая, и я мало что чувствую ею. – объяснила Аня.
Мне стало противно, но в тоже время и интересно. Я никогда в жизни не трогал силиконовую грудь. Позднее мне даже понравилось, и я понял, что мужской пол от этой прихоти века ничего не теряет, потери несет сама девушка.
Я пил вино, и в мозгах моих понемногу тускнело.
– И что, это покупают люди? – с насмешкой спросил я, кивая на картины.
– Нет. – ответила Аня. – Я пишу для самой себя.
– И как тебе удается так красиво жить?
– У меня богатые родители.
– А-а, дочь миллионера! – с сарказмом заметил я.
– Почти… Почти миллионера… – поправила меня Аня.
Потом она пошла в душ, а я все пил вино, рассматривая картины. Но, когда Аня вернулась с ванной комнаты, я уже спал. По крайней мере, мне так помнилось.
На самом же деле, утром я проснулся в объятиях этой девушки, и мы лежали абсолютно голые. Мне было обидно, что я проснулся, а она еще нет, поэтому я ее разбудил.
– А что? Ночью что-то было? – хрипло спросил ее я, чувствуя зачатки головной боли.
Аня только улыбнулась, и поцеловала в уголок моих губ. Она потянулась, словно ленивая кошка, и встала с постели, обнажив свое тело для моего взора. Оно было прекрасно. Но мои мысли сейчас витали в другой степи. Просто я всегда обладал плохим характером, и в моих интересах всегда было докопаться к истине.
– У нас ничего не могло быть. Я был слишком пьян. У меня бы ничего не получилось! – начал я размышлять вслух .
– Сначала у тебя ничего не получалось, но после нескольких моих маневров… – загадочно сказала Аня и лизнула языком свои губы.
Вся эта ситуация была пошлой и некультурной, и вызывала отвращение у многих людей. Но мне именно такие ситуации и нравились.
– Я ничего не помню. А это не хорошо. – дальше размышлял я. – Поэтому, следует повторить, чтоб этот кусочек наслаждение остался все-таки в моей памяти.
Аня рассмеялась и залезла ко мне под одеяло. Мы продолжили. И все было прекрасно, пока не раздался звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросил я девушку.
Она отрицательно махнула головой.
– Тогда пусть идут в баню! – недовольно сказал я, и более радостнее добавил: – Show must go on!
Но у какого-то идиота или идиотки, казалось, палец не отлипал от звонка, который пробудил во мне быстровозбудимую головную боль. Аня тоже психанула, и, встав с постели, одела халат. Когда она открыла дверь, я услышал знакомый голос.
«О, Боже! – подумал я. – Он меня из-под земли достанет!»
– Ты придурок! – кричал он залетая ко мне в комнату. – Мало того, что напоил меня всякой дрянью, что я весь туалет забил, так еще и ключи мне не дал от квартиры. Я как последний лох, прошарился по всевозможным местам с той коровой, ночевал в подъезде, а ты тут нежишься в перине. Классно устроился!
– Притормози коней! – крикнул я в ответ. – Ты находишься в гостях! Не забывай!
Жора стопорнулся и замолчал. Он пошел на кухню, а когда выходил из комнаты, буркнул на меня:
– Неженка, хренов…
Мне было приятно, что моя месть осуществилась, хоть не в той мере, как предполагалось – ночевать он должен был не в подъезде, а прямо в баре. Я оделся и пришел на кухню. Аня приготовила нам завтрак. Мы покушали и покинули квартиру девушки.
Чувствовал я себя отвратительно. Бодун только начинал проявляться. И хоть я позавтракал, голова не перестала болеть. Помимо этого, я заметил за собой какую-то раздражительность и недовольство сложившейся ситуации. Когда-то раньше я уже испытывал это состояние. Но сейчас оно обострялось. Новая разрушительная сила алкоголя застала меня врасплох, и я знал, что все это просто так не сойдет мне с рук.
Пока мы с Жорой куда-то шли, я не даже не задумывался о нашем направлении. Но скоро подул ветер, и выдул все мои мысли из головы.
– Куда мы идем? – спросил его я.
– К моему знакомому. – сухо ответил Георг. – Пора заканчивать с твоей статейкой и нашей дружбой. Иначе кто-то из нас умрет.
Я тоже понимал, что так не могло долго продолжаться. Я и Жора были несовместимыми людьми. Он был наивным человеком, доверчивым мальчиком, который хотел прожить жизнь какой-то значительной персоны. А я всегда просчитывал каждый свой шаг, чтоб оставалась какая-та выгода на будущее. Я не фанател от важных персон, и в глубине души всегда сам желал стать уважающим человеком. Но была одна немаловажная особенность, которая делала нас очень похожими. Мы с Жорой всегда были на одной волне, поэтому и умели терпеть друг друга.
Но теперь-то я не такой. Снова я поддался соблазну, и вкусил алкоголь. Снова пришли те времена, когда на меня никто не может положиться. Ведь под воздействием яда, мое сознание выпускало на поверхность совсем другого меня. Озабоченного идеями, но теми идеями, которые не несут какого-либо смысла. В то же время, я становился строгим к самому себе. В один из таких припадков, мне пришлось разорвать отношения со всеми близкими людьми, которые меня окружали – я не хотел, чтобы они чувствовали жалость ко мне. Так я расстался со своей девушкой. Виктория много терпела, и всячески хотела помочь мне, но ей этого не удалось. И она оставила меня, после очередного приступа. Сначала я думал, что жизни без нее не существует. И я стал еще больше пить. Но после наркологического диспансера, я понял, что жизнь без Виктории есть, пусть и не такая красочная, но от нее тоже можно получать некоторое удовольствие. Что касается друзей, то большинство из них, наверное, думают, что я уже мертв. Я так внезапно разорвал с ними связь, что они даже и не поняли, что произошло. Но я уверен, что теперь моим старым друзьям легче. У них упал камень с души, и они стали свободными.
После наркологического диспансера все изменилось. Я нашел себе работу, и жил от гонорара до гонорара. Мне нравилось, что я никому ничем не был обязан, и жил свободно, публикуя свое свободное мышление под псевдонимом. Меня иногда отправляли в командировки, и я увидел немало чарующих мест. Но толку от этого никакого. Я не склонен к восхищениям, но склонен к людям, у которых такое чувство развито. Мое мышление сковывали склонности к цинизму, скептицизму и сарказму. В Бога я никогда не верил, хотя если меня беспокоит трудный вопрос, я обращаюсь к Библии. Эта книга прошла сквозь века, ее множество раз переиздавали, но она не лишилась своей мудрости и в наше время.
 Мы с Жорой проходили мимо какой-то детской площадки, где игрались семилетние малолетки, разыгрывая сюжет какого-то америкосовского боевика. Я в их возрасте с друзьями тоже разыгрывал сюжеты, только не боевиков, а приключений и мистики. Потом я подрос и стал готом, а когда уехал учиться, то стал бухарем. Тогда-то во мне и проснулись все мои плохие качества характера, но я их четко скрывал за лживой гримасой оптимизма. А так не могло продолжаться вечность. И я чувствовал, что с пришедшими новыми приступами алкоголизма, что-то измениться в моей жизни.
Мы зашли в подъезд и поднялись на второй этаж. Это была коммуналка. Я даже и не знал, что такого рода жилища еще существуют. Нас встретил добродушный паренек. Первое впечатление всегда неизгладимо. Поэтому он старался вести себя как можно непринужденней и приветливей. Он вежливо пригласил нас в свою комнату, где мы расположились.
Чудак представился:
– Григорий.
Я пожал ему руку и сказал, что мне очень приятно. Этот паренек явно ожидал, что я тоже назовусь. Но мне захотелось проигнорировать его желание.
– Для чего ты меня привел в этот клоповник? – нервно спросил я у Жоры, а Григорий покраснел, от стыда, что я таким словом назвал его хижину.
– Это начинающий писатель. Можешь поговорить с ним. – ответил Жора, и дальше обратился к Грише. – У тебя есть пыхнуть?
Гриша залез под кровать и достал от туда уже забитый косяк.
– Только форточку открой. – сказал он Жоре.
Жора отошел и подкурил косяк, тяжелым вдохом втянув первую тягу. Лично я не понимал этой фигни. Для меня наркотики являлись чем-то космическим. Мой организм отвергал такой метод самоубийства. Как-то это все было не по-славянски. В моих генах не было записано той информации, что трава должна мне нравиться.
– Будем говорить? – спросил меня Гриша.
– Можем и помолчать. Молчанье – золото! – с негодованием ответил я. – Забудь. Я шучу.
У меня еще больше разболелась голова. И я почувствовал сонливость.
– Ответь мне только на несколько вопросов. – обратился я к Грише. – Зачем ты пишешь? Что это дает тебе? Какова перспектива твоего дела?
Парень замялся. Он размышлял, и было видно, что это давалось ему с трудом. Чертов планокур просто съехал с катушек, и от скуки стал романистом – непризнанным, никому нахер не нужным. Сам виноват. Нефиг ловить связь с космосом.
– Я пишу, потому что верю в свое предназначение. И мне это нравиться. А разве ты не будешь ничего записывать? – спросил Гриша у меня, видя, что я рассматриваю его комнату, и совсем не заинтересован в разговоре.
– А я что – на репортера похож? – буркнул ему я, пусть жалкий наркоманчик испугается – это пойдет ему на пользу. – Я критик. А критики не интервью берут, а выводы делают. Ну-ну, дальше-дальше рассказывай мне.
– Мое творчество дарит мне и людям удовольствие.
– Много людей читало твои произведения? – перебил его я.
– Около сотни. – нелепо пожав плечами, ответил Гриша.
– Серьезный писатель! Ну и? Ты видишь в этом перспективу?
– Ну, как бы, да. Все сразу же не приходит.
– Хорошо. Успехов тебе. Будь здоров. – я пытался скорчить доброжелательность, но вышла юродивая усмешка.
Жора тоже попрощался с ним и вышел вместе со мной. Когда мы были на улице, я громко ругнулся.
– Что вообще тебе нужно? Я не понимаю. – начал Жора свою петицию. – Нормальный паренек. Можно было нормально с ним побеседовать.
– Это обнаркоманенный паупер! – ответил я. – Если он не в силах защитить свое творчество, то это уже его проблема. Но я, кажется, догадываюсь, почему в нашей стране, в одной из первых, погибает проза. Потому что кучка таких пауперов, пауперы и в душе. У них нет воли бороться за свое слово. Нет коллективного вознесение. Они, как крысы, поразбежались в свои углы, и  втихомолку мастурбируют свои печатные машинки, в надежде, что вырвутся в свет, а всех остальных оставят позади. Тщеславие, понимаешь, что это всего лишь честолюбия. Они нихрена не понимают в своем деле. И как нужно себя реализовывать в нем.
Жора задумался. Я тоже размышлял. Мы оба опустили головы к земле и синхронно шагали. Потому я вышел из этого странного транса. И осознал, что по инерции мы вернулись к Ане домой. Я этому не был удивлен, поскольку знал, что мой организм просит помощи, и подсознательно ищет ее в окружающих. Голова раскалывалась. В животе мутило. Болел правый бок. Но даже эти причины не дали мне остановиться перед новой дозой.
Аня откупорила бутылку сухого вина и, плеснув мне в бокал зелья, сказала:
– Пей, поможет.
Я, молча, выпил вино залпом. В тот же миг меня сразил доселе небывалый приступ. Где я нахожусь? Что я делаю? Сколько мне осталось? Этот приступ привел меня в раздражение. Почему я сижу здесь? Мне же нужно что-то делать? Я не имею право сидеть на месте? Но зачем? Зачем что-то делать? Что мне делать? Великим героем я не стану. Никто никогда не становиться героем! Все эти герои лишь массовый психоз – идолы для поклонения. Никто не меняет наши судьбы кроме нас самих. Есть только история, но ее нужно забыть. Она никому не нужна. Люди любят сознательно наступать дважды на грабли. Ну а я? Причем тут я? Вышла какая-то непоправимая ошибка – меня случайно закинули не на ту планету. Это не мой ареал обитания. Такие как я, не выживают в столь паршивых социальных условиях. Может природа ошиблась? Может она закинула меня не в то время, не в то место? Зачем потратили на столь поганую мою душу этот кусок мяса – мое тело? Зачем столь поганой душе тело? Дали бы это тело какому-то гению. Может я и есть гений? Я слышал, что гениям сложно живется в обществе. Да! Меня нужно изолировать! Или умертвить? Я ненужная отрасль человечества, и занимаю чье-то место. Произошла ошибка. Как ее исправить?
Я не находил себе покоя, и тревога возросла до апогея. Я чувствовал, как меня сковывали стены квартиры, а потолок размазывал мое тело по полу. Сознание вошло в транс. Тогда я круто втыкнул вглубь своей души. Такие моменты, когда душа выходит из равновесия, очень опасны для жизни. Я не находил себе места, и бродил из угла в угол. Мои мысли не могли остановиться на чем-то конкретном, и в голове царил полный хаос. Обстановка нагнеталась. Вот-вот мог наступить момент, когда моя нога переступит порог терпения, и я впаду в депрессию. Мне не хотелось этого. Депрессия – ужасное состояние. Нужно было себя как-то отвлечь, чтобы проигнорировать столь странный приступ нервного расстройства.
Я и не подозревал, что начинал сам себя загонять в темный сырой угол, где было очень холодно и страшно. Я искал пристанища, и нечаянно забежал в мнимое место, которое надежным казалось только издалека. И мой эгоизм яро отвергал клик сознания о помощи.
Когда мое раздражение притихло, мозг углубился в апатию. В полнейшее отрешение от всего, что только меня окружало. И если бы можно было не дышать, я воспользовался бы этим.
Аня и Жора заподозрили, что со мной что-то не так. Но ничего с этим сделать не могли. Точнее могли, но не знали что. Это был мой последний подавляющий приступ, на смену ему пришла какая-то особая паранойя. Меня преследовали несколько вопросов. Зачем я? Что будет дальше? Это период моей жизни, не столько длинный, сколько глубокий, был самым ужасающим. Ведь нет ничего хуже, когда во всем окружающем и внутреннем не видишь смысла. Нет смысла существования, а значит, и нет самого существования.
Аня предложила мне поспать, но я отказался. По выражению ее лица было видно, что она не в восторге от нашего нахождения в ее квартире. У нее были явно другие планы. Я знаю. От меня ничего не скроешь. Ну и пусть. Она мне ни в чем не клялась. Просто провели с ней одну ночь. С тех пор, как ушла Виктория, мне больше никто ни в чем не клянется. Я махнул Жоре головой, кивнул ему на входную дверь. Он меня понял. Сам я взял ручку и на салфетки нацарапал Ане свой адрес. На всякий случай.
– А у тебя что, телефона нет? – спросила она меня.
– Нет, я люблю свободу. – солгал ей я, не сказав истинной причины, которая избавляла меня от владения столь удобным средством связи.
Мы вышли с квартиры. Аня меня поцеловала напоследок. Но это было лишним. Мне не нравиться когда люди переигрывают, хотя и сам имею такую дурную склонность. Мы с Жорой пошли домой, и на свои оставшиеся деньги я купил водки с пивом. Вложился тютелька в тютельку. Настроение, как я говорил, было отвратительным. Хотелось отвлечься.
Странная штука – алкоголь. Особенно, когда связываешься с ним очень близко. А когда он становиться совсем твоим другом, то от него вообще не знаешь чего ожидать!
Дома мы с Жорой осушили весь алкоголь. Жора повалился на диван, и раздался дикий храп. Хорошо ему, а мне плохо. Я сидел и не знал чем заняться. С книжной полки в глаза бросилась книга знаменитого классика. Когда-то мне нравились такие книги, они поили мое сердце невероятными насыщенными историями. И, тайком, я надеялся, что моя жизнь станет хорошей историей для романа, но надежды не сбываются. Внезапно мне все вокруг показалось пустым и несущественным. Такое состояние нагло и откровенно осквернило мою чуткую душу. Что же происходит со мной? Я зашел в тупик? Да, именно так! Я зашел в тупик! Не слишком ли я длинный путь проделал, чтобы возвращаться назад, на поиски выхода?
Вдруг во входную дверь раздался слабенький стук. В квартире было тихо, не считая Жориного храпа, поэтому я отчетливо мог слышать. Кто обо мне вспомнил в столь позднее время? Неужели есть еще те люди, которые знают о моем существовании? Когда я открыл дверь, ко мне спиной стояла Аня.