Бакена. Моё детство. Главы 28-30

Глава 28

     Редкое фото: похороны моего деда, Ивана Ивановича Маслова 17 мая 1957 года. Стоят (слева направо): Владимир, Пётр, Евдокия  (дети деда), Ульяна Егоровна (моя бабушка), Пана Егоровна (сестра бабушки), Виктор Варлаамович Маслов (двоюродный брат деда), Анна (дочь деда), Николай (мой отец, сын деда), Фёдор Аристархов (муж Анны), моя мама Бронислава и Матрёна (жена Ивана). Сзади на машине слева — Иван (сын деда), правее - Иван - сын Виктора Варлаамовича. Внизу дети: Саша (сын Анны), Лёва (мой брат), Юра (сын Анны), неизвестная девочка, Света (дочь Ивана), Наташа (моя сестра) и я.
     ***


     С сентября 1956 года наш класс стала вести новая учительница, Мария Даниловна Колесниченко, которая приехала откуда-то с Украины, только что окончив педучилище. Молодую симпатичную учительницу приметил один из наших родственников, Андрей Петрович Маслов, и стал за ней ухаживать.

     Дядя Андрей работал шофёром, ему уже стукнуло тридцать лет, а семьи создать как-то не получалось. Происходили у него мимолётные встречи с односельчанками, одна даже оказалась беременной (село — это большая деревня, где все всё знали). За Марией же дядя Андрей ухаживал настойчиво. Я много раз видел, как он на своём грузовом «газике» подруливал к школе и уверенной походкой проходил в учительскую. Вскоре состоялась свадьба.

     К нашей семье дядя Андрей всегда относился уважительно и, похоже, некоторые  симпатии испытывал к моей маме. Никаких поводов для этого мама, естественно, не давала, однако Мария Даниловна затаила ревностную неприязнь к ней, которую сохранила на всю жизнь.

     После того, как Мария Даниловна стала вести уроки в нашем классе, у меня всё чаще по тем предметам, где получал четвёрки, стали появляться тройки, а порой незаслуженно ставились двойки. Откуда мне, девятилетнему, было знать о подводных течениях неведомой мне взрослой жизни.

     Но самое обидное ожидало меня впереди, когда всех детей в классе стали принимать в пионеры. Дело проходило на общешкольной линейке. Красные галстуки накануне мы сдали Марии Даниловне и на линейку пришли в светлых рубашечках, с хорошим настроением. Фамилии зачитывали долго, а моей всё не было и не было. Когда линейка закончилась, я, обливаясь слезами, подошёл к своей учительнице и спросил, почему меня одного не приняли в пионеры? Она сделала удивлённое лицо и сказала, что мою фамилию пропустили по ошибке, и пообещала, что я обязательно буду пионером. Я помню, как по этому поводу сильно негодовала моя мама:
      — Мерзавцы! Нашли над кем глумиться — над ребёнком!
      В пионеры меня позже, конечно же, приняли, но впечатление было уже не то.

*****

     Однажды зимой в моём дневнике оказались две двойки. Родители в него заглядывали редко, но на этот раз маму почему-то заинтересовало моё тихое поведение и она, как бы между прочим, попросила показать ей дневник. Я медлил, но мама уже настойчивей повторила свою просьбу. Я принёс дневник и отдал маме, которая в комнате делала уборку, а сам  в душе надеялся, что увидев плохие отметки, она меня пожурит, ну а уж потом я постараюсь и исправлю их.

     Но я переоценил свою маму. Она открыла дневник, близоруко стала просматривать страницы (уже тогда мама носила минусовые очки), а когда дошла до места, где дважды красными чернилами каллиграфическим почерком оказались начертанными символы, отображавшие уровень моего отношения к учёбе, вдруг взвинтилась:
      — Что это такое?

      Я хотел что-то объяснить, даже рот открыл, но маму вдруг как прорвало. Она отшвырнула дневник, схватила веник и черенком начала огревать меня по спине. Веник развалился, тогда у мамы в руках неожиданно оказалась железная кочерга, стоявшая у печи. Это было уже серьёзно. Я сделал какой-то кульбит и оказался в укрытии под кроватью. Но не тут-то было — мама с остервенением оттянула кровать к центру комнаты и стала кочергой «выгребать» меня из-под неё. Тут откуда-то появился отец и, похоже, тоже вознамерился подключиться к процессу моего «воспитания».

     Я вообще-то не любил, когда мне портили шкуру (с детства тяжело переносил даже  уколы), а тут появилась угроза попрощаться если не с жизнью, то, по крайней мере, со здоровьем: вполне могли покалечить. Я лихорадочно соображал, как мне выкрутиться из этой ситуации с наименьшими потерями. Самый лучший вариант — это покинуть поле боя, где силы противника имели явный перевес.

     Сделав обманное движение, я вырвался из-под кровати, и без тёплой одежды, в одних носках, выскочил на улицу. Мать бросилась следом  за мной — я от неё ещё дальше. Тогда она остановилась и сказала, чтобы я шёл домой. Куда там! Я даже не шелохнулся.
     — Иди домой, бить не буду, — сдалась мама.
     — Не верю! — как Станиславский, отвечал я, стоя по колено в рыхлом снегу.
     Пришлось маме в доказательство мира выпроводить из дома отца.

     Родители, вообще-то, не сильно увлекались нашим телесным наказанием, а после этого случая воспитательные процедуры в экстремальной форме и вовсе прекратили. Правда, в отношении Лёвы эти намерения отец некоторое время сохранял.

*****

     Тягу и любовь к литературе я испытывал с детства. Одно время даже начинал писать какие-то стишки. Помню начало одного, наивного:

                Солнце склоняется к западу,
                Быстро спадает жара.
                Два друга пошли на рыбалку,
                Наступает заката пора.

     Потом вдруг увлёкся фантастикой и приключениями. Прочитал почти всего Жюля  Верна, начав с романов «С Земли на Луну» и «20 000 лье под водой». После этого добрался до книг Герберта Уэллса «Машина времени», «Война миров», и уж совсем «фанател» от Майн Рида и Фенимора Купера.

     Начитавшись фантастики, я сел и накарябал небольшую повесть, которая называлась «Путешествие на Венеру». Получилось вроде неплохо. Заведующая детской библиотекой взяла мою повесть на какой-то конкурс и не вернула. Я сразу не хватился, а потом про свой «шедевр» забыл, о чём теперь жалею — сейчас интересно было бы почитать, что за околесицу там нёс...

*****

     Помню, Мария Даниловна читала нам книгу Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке». Я слушал словно заворожённый — до того всё интересно! В конце чтения повести она спросила у класса:
      — Что заставило лётчика Алексея Маресьева несколько дней ползти в лесу по снегу к людям?
      Весь класс молчал. Кто-то сказал, что это — жажда  жизни. Потом встал Федя Щелконогов, он был хорошистом (учился без троек), и сказал:
      — Сила воли.
      Ответ был правильным и я сильно досадовал, что не знал такого понятия.

      Как-то у деда с бабушкой на «острове» я увидел довольно толстую книгу с зелёной обложкой, которая называлась «Охотничьи просторы» и попросил её почитать. Три дня я не выпускал книгу из рук — так она меня захватила. Я представлял себя метким охотником, добывающим в тайге белок, соболей, потом сюжет переносил меня к озёрам, где плавали несметные стаи уток, а я к ним успешно подкрадывался, со мной постоянно находились умные дрессированные собаки, я очаровывался тишиной тайги, её запахами. Прочитав эту книгу, я долгое время мечтал стать охотником. Вот что значит сила слова!


Глава  29


     Расскажу про то, как я в детстве охотился. У деда имелось два ружья: одностволка и двустволка. Помню, что уже чуть не с десяти лет любой из нас, мальчишек, мог взять любое ружьё с патронами и пойти на охоту, всё это было как-то само собой. Поблизости находились два-три озерка, о которых я знал, и иногда ходил туда с ружьём не только осенью, но и летом (браконьерством такие походы  мы не считали).

     Пришёл однажды я на озеро, кругом тишина, благоухание. Подкрался к берегу и увидел стаю серых уток. Сердечко моё тревожно застучало. Я поднял ружьё и стал целиться. Утки, как назло, расплылись по всему водному пространству, некоторые, задрав кверху хвосты, выискивали что-то на дне. Кое-как я дождался, пока сплылись две утки и выстрелил. Когда дым рассеялся, увидел, что на поверхности воды осталась только одна утка, а остальных как ветром сдуло. Я разделся, залез в воду и достал добычу. Разглядывая утку, никак не мог найти место её ранения. Глаза у неё были открытыми и странно блестели. Тогда на всякий случай я пальцами сдавил ей шею и немного подержал, затем положил утку на траву и, придавив сверху ружьём, стал одеваться. Не успев одеть штанишки, я увидел, как моя утка рванула голову из-под ружья, и, пролетев пять метров, упала в кусты. Я бросился туда, облазил, как хорошая ищейка, все кусты, перерыл всю траву, но утка как в воду канула. Так и не нашёл. Плакала лапшица...

     Помню ещё такой случай. Пошёл я поохотиться весной, когда уже начинался разлив реки. Пришёл на озерко, но дичи не оказалось. Ходил вокруг долго и вдруг заметил, как среди прибрежных кочек, в траве, происходило какое-то странное шевеление воды. Мне стало не по себе, но я пересилил себя и подошёл поближе. Долго всматривался, пытаясь выяснить, что же это за странные живые коряги? Наконец, рассмотрел: это лежали две огромные щуки, которые тёрлись друг о друга. Я был ещё мал, чтобы понимать причины щучьих трений, снял ружьишко и пальнул в рыбин. Обе тут же всплыли животами вверх, но не оттого, что я в них попал, а оттого, что оглушил. Еле дотащил тогда их домой к большой бабушкиной радости.

*****

   Самые светлые воспоминания у меня, как обычно, оставались о летних каникулах, хотя в 1957 году они начались с трагического события. После долгой болезни от рака желудка на шестьдесят первом году жизни умер мой дед Иван Иванович. Хоронили его 17 мая, в пятницу. Помню, день был солнечный, но холодный, дул очень сильный ветер. Дед умер на «острове» и, чтобы его похоронить в селе, я об этом уже упоминал, гроб с телом необходимо было перевезти через Иртыш.

     С утра вокруг нашего дома начали собираться многочисленные родственники и знакомые, кто знал покойного. В нашем классе занятия отменили, так как Мария Даниловна тоже принимала участие в похоронах. Я с братом и несколькими мальчишками толклись на берегу, ожидая приезда родных из-за реки.

      После половодья вода стояла ещё высоко — только-только начала спадать. Волнение на реке было сильным, на простых лодках в такую погоду обычно старались не ездить и я полагал, что деда привезут на пароходе или на катере. Каково же было моё удивление, когда я увидел странное сооружение, уверенно плывущее в нашу сторону. Уже вблизи я увидел, что дядя Иван и ещё несколько мужчин плыли на двух больших, спаренных между собой для устойчивости, моторных лодках, на которые был положен настил, а на настиле возвышался гроб, обитый красной материей. Гроб перенесли к дому и установили на табуретках во дворе, где началось прощание. Похороны прошли в этот же день (фото вверху).
     Через два дня после похорон деда, установилась хорошая погода.

*****

     Как-то в один из погожих дней отец неожиданно предложил мне, моему брату Лёве и нашему другу Алику покататься вместе с ним на нашей деревянной вёсельной лодке по разлившимся окрестностям. Мы охотно согласились. Алик учился в одном классе с Лёвой, а жил вдвоём с матерью, которую звали Цилей. Они были из тех немцев, кого перед войной выслали из Поволжья в Казахстан. Жили бедно, но учился Алик очень хорошо.

     День выдался чудесный, солнечный. Плавали долго, от увиденного пейзажа захватывало дух: на деревьях уже распустились листочки, постоянно над нами пролетали стаи диких уток, откуда-то с небес доносилось курлыканье журавлей.

     К обеду почувствовали, что проголодались. Отец достал полбулки серого хлеба — только это у нас с собой оказалось — разделил её на четыре части и дал нам по одной. Смачивая хлеб в воде за бортом, мы с аппетитом его тут же уплели. Поездив ещё немного, стали возвращаться. Чувствуем, что на свежем воздухе снова хочется кушать.
     — Пап, там ничего больше не осталось? - спросил Лёва.
     — Потерпите, детки, скоро приедем.

     Смотрю, Алик достал из кармана половинку от того куска хлеба, что достался ему при общей делёжке и, разломив кусочек на две части, предложил его нам. Мы с братом опешили, глянули на отца. Он улыбнулся, но ничего не сказал. Сглотнув слюну, от хлеба товарища мы вежливо отказались, сославшись на то, что уже скоро приедем домой. Алик не спеша один кусочек съел, а второй опять положил в карман. Когда мы вернулись, и наш приятель ушёл домой, отец назидательно сказал:

     — Теперь будете знать, чем немец отличается от русского!


Глава 30


     Поскольку заговорил об «иностранцах», вспоминаю ещё один случай. В ноябре 1956 года в наш класс прибыл новый ученик. Если бы это был какой-нибудь русский Сидоров или Иванов, об этом не стоило бы и говорить. Но это был Петер Мельцер! Канадец! Его русская мама когда-то вышла замуж за иностранца и уехала с ним жить в Канаду. Там Петя и родился. Потом по какой-то причине взрослые Мельцеры расстались и когда началась «хрущёвская оттепель», Петина мама с сыном приехали жить к своей сестре в Ермак. Но это всё ничего, приехали — и ладно.

     Суть в том, —  как наш новый ученик выглядел. Был он симпатичен, лицом упитан, говорил по-русски с невероятным акцентом.  Но самое главное — его одежда. Такую мы даже в кино не видели: вся в клёпках и замках кожаная куртка, такие же ковбойские сапожки, синие, из грубой ткани, брюки (это были «джинсы», но кто тогда слышал такое слово?), светлая шёлковая рубашка, красивая фетровая шляпа. По сравнению с ним, наши одеяния — хлам из каменного века. С момента его появления многие школьники, особенно девчонки, с интересом рассматривали прибывшее из-за океана диво. Через некоторое время все привыкли к экстравагантному парню. Когда канадские вещи у него сносились, одеваться он стал как и другие школьники.

     За диктанты оценки ему поначалу не ставили: в каждом слове он делал по три ошибки. За помощью по русскому языку он почему-то чаще всего обращался ко мне, вскоре  мы с ним сдружились, я бывал у него дома, а он у меня. Постепенно наши отношения прекратились, но мы остались приятелями. Со временем Петер закончил среднюю школу и уехал жить в Павлодар.

*****
 
     Как-то так повелось, что летом отец регулярно брал меня и моего брата Лёву с собой в поездки на лодке по Иртышу. Ездили в основном за дровами. Сколько нам нужно было дров на зиму, никто не знал. С весны, ещё по паводку, отец вылавливал проплывающие по реке коряги и подтаскивал их к дому. Когда мы с братом были маленькими, дрова пилили отец и мама, но только мы подросли, как вся нагрузка легла на наши плечи. И коряги и дрова, что привозились на лодке, мы добросовестно пилили длинной двуручной пилой «стахановкой» и складывали в большие поленницы.

     К этому времени мы уже довольно хорошо умели грести, отец же, как правило, находился на корме с веслом-кормовиком. На вёслах сидеть тяжело, поэтому отец научил нас таскать лодку лямкой. Это как бурлаки на Волге, только здесь верёвку, привязанную к лодке, тянули мы с братом, медленно бредя по берегам, заросшим высокой травой.

     Одно время отец сделал парус и, когда дул свежий ветерок, мы плавали «на всех парусах». Должен заметить, что всегда ездили только в верховье. Смысл такой: пока имелись свежие силы — заплывали вверх по реке, набирали дров (а по осени ягод-груздей) и потом, уставшие, по течению медленно спускались до села. Все эти поездки были для нас с братом, конечно же, незабываемыми событиями.

    Однажды произошёл интересный случай. Мы поднялись далеко вверх по реке: вокруг — ни одной живой души. Река на солнце ярко блестела, стояла тишина, только и было слышно, как чайки лениво покрикивали да наши вёсла шлёпали по воде. Мы не спеша гребли, как вдруг отец привстал и, пристально вглядываясь вдаль, сказал:

     — Вроде как волчонок или лисёнок плывёт.

     Оглянувшись, мы увидели, как поперёк реки переплывало существо, у которого из воды торчали только одни уши. Любопытство взяло верх, и мы резко налегли на вёсла, тем более что отец не возражал. Расстояние стало сокращаться. Когда подплыли очень близко, отец уточнил:

     — Это лисёнок.

     Зверёк, увидев нас, заметался: плыл, делая странные зигзаги, истошно молотил лапами по воде. Мы решили его поймать и привезти в село. Я сел за вёсла один, а Лёва, приготовив пустой мешок, лёг в носу лодки и свесил руки над водой. Увлёкшись погоней, я грёб как хороший мотор. Казалось, ещё чуть-чуть — и мы у цели. Откуда ни возьмись, посередине реки появилась отмель, скрытая водой.  Лисёнок, делая гигантские прыжки, перескочил её и поплыл дальше. Наша тяжёлая лодка остановилась, упёршись в едва скрытый песок. Азарт брал верх. Выскочив из лодки, мы ухватились за кочедыки (это выступы на борту для вёсел) и что есть силы стали тянуть за них, отец толкал сзади. За полминуты мы перетянули лодку через косу, и гонка продолжилась.

     Наконец, лисёнка настигли. Лёва схватил его за уши, но тот мгновенно вывернулся, вдобавок цапнув брата за палец. Отец собирался уже было благоразумно отступить, но куда там! Снова догнали этого шустрика. Брат крепко ухватил лисёнка за уши и выдернул из воды. Кое-как запихали его в мешок, при этом он отчаянно брыкался, хрипло тявкал. Вернувшись в село, мы сделали лисёнку из ящиков небольшую клетку и вытряхнули его из мешка в неё. Зверёк забился в дальний угол и диким ненавидящим взглядом позыркивал на нас. Продержали мы его дня четыре. Он ничего не ел и, похоже, не пил, вместе с тем от него исходил странный, очень неприятный запах, который разносился по всему двору. Мы в книжках на картинках видели лису рыжей, пушистой. Наш питомец был похож на облезлую серую дворнягу.

     На четвёртый день рано утром (с нашего согласия) отец открыл клетку и выпустил пленника. К нашему удивлению, лисёнок убегал неспешно, с достоинством. А может быть, ему просто не верилось, что он на свободе?..

*****

     В это же время отец затеял строительство необычного сарая для кур и свиньи. Мы тоже, вооружившись шанцевым инструментом, усердно помогали рыть большую квадратную яму, укрепляли внутренние стены досками, затем помогали крыть крышу. Сделали вход вниз со ступеньками. Получилась землянка, которая впоследствии прослужила больше тридцати лет. Зимой вход нередко задувало снегом, это было единственным неудобством.

     Я уже упоминал, что кур родители держали всегда, и размещали их в том сарае, где стояла корова. Однажды выдался год с лютой зимой, и как ни следили за птицей, две курицы всё же замёрзли. Чтобы спасти остальных, их перенесли домой в клетку, быстро сооружённую отцом. Домик у нас небольшой, поэтому клетка оказалась в метре от моей кровати. Для подстилки использовались опилки, которые отец в мешке принёс с какой-то пилорамы. Когда мама опилками устилала дно клетки, по дому разносился ароматный запах леса. Озон! Через пару дней приятный запах озона проходил, а вместо него появлялся неприятный, кислый запах не просто курятника, а целой птицефабрики! При этом куры постоянно шумели, даже ночью. Под кудахтанье я засыпал, под кукареканье просыпался. Еле дождался того дня, когда убрали это беспокойное соседство. Теперь, после строительства землянки, лютый мороз курам не грозил.

     Этим же летом у дяди Вани с тётей Мотей родился сын, — у них стало двое детей: четырёхлетняя Света и Петюнчик — так ласково называли маленького Петра.

     Я видел, что моя мама ходила беременная. Беременной ходила и моя учительница Мария Даниловна.

*****

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2010/08/01/1110