Осень

     Вода беззвучно обняла их. Они молчали; полунамек, одним движением ресниц. Где-то вдалеке виолончельный смычок кривился от тоски. Воздух погрузнел от табачного дыма.
     Их гладкие тела сплетены в древнем узоре, это больше, чем танец, больше, чем ритм; так создаётся нечто прекрасное. Они были так свежи и так прекрасны этим июльским утром, и кое-что входило во внутрь, и сквозь, стремилось и отступало. Они включили душ, чтобы спрятать свои звуки, хотя – не всё ли равно?
     Любовь – проклятье человеческого рода; наши жалкие пародии стать чистенькими восковыми ангелами, взамен на будто бы отступивший страх одиночества. Нервы ревности, паузы-пропасти, и ты снова один; и не важно, кто-то прав, кто-то нет. Важно – закончилось ли всё на этом для тебя?
     Для меня, наверное,нет. Я молча слушаю мыльные шорохи в ванной, всполохи охов. Нет зависти, нет ничего, и это страшно – ты ждёшь от себя, что кинешься на дверь с кулаками, но ничего не происходит, мутный дым покидает лёгкие, и ты молчишь, молчишь. Меня плавно накрывает теплый плед полусна, нервные окончания пушатся вдоль вен, волосы стелются по плечам. Мне хорошо, я в состоянии покоя.
     Я давно выпустил её детскую ладошку из своей, и в огромных, ясно-синих глазах, никогда не промелькнёт тень. Тот, кто гулял по моим снам, знает, как это было трудно.Ворох ворон с гаром поднялся с огромной лиственницы во дворе.
     Пафосные взвеси слов, я всё удаляю – о том, какая нежность была в уголках губ, о том, как я не уберёг и прочая, дутые пластиковые пафосные слова.
     Я не прятался, и им было неловко, но кому интересно мнение бывших игрушек? Я уже не тот, кто-то другой носит мою кожу, кто-то холодный; его уже не согреть. Я сам соскрёб себя, как стирают ветошью густеющее машинное масло. Свёрнутые во времени пружины и вектора скоро, очень скоро проснутся.
     Не хочу стать собой прежним, розовым щеночком, который доверчиво трется кудлатой головой в протянутые ладошки.
     Закрой глаза, смотри на меня. Не бойся моего молчания. Я отпустил тебя, как отпустил себя. Мой почерк-пародия на законченные мысли истёк синим по листу бумаги, и солнце протыкало лучами-иглами мои слова.
     Смысл последовательностей и логичных цепей замыкается, боль грубо обжигает гортань; сам виноват. Смешливый дым плывет над моим лежащим телом, и то, чего не было – не вернёшь. Липкая октябрьская слякоть в чашке для кофе, осень просто притворялась, что закончилась, но ты так ничего и не заметила.