Муза ушла по дороге

                Муза ушла по дороге


                Муза ушла по дороге 
                Муза ушла по дороге
                Осенней узкой, крутой,
                И были смуглые ноги
                Обрызганы крупной росой.

                Я долго ее просила
                Зимы со мной подождать,
                Но сказала: "Ведь здесь могила,
                Как ты можешь еще дышать?"

                Я голубку ей дать хотела,
                Ту, что всех в голубятне белей,
                Но птица сама полетела
                За стройной гостьей моей.

                Я, глядя ей вслед, молчала,
                Я любила ее одну,
                А в небе заря стояла,
                Как ворота в ее страну.
 
                Анна Ахматова
                15 декабря 1915
                Царское Село

Она пришла в мою жизнь незаметно, тихо, украдкой, как входят в комнату, где спит младенец. Она как будто всегда была рядом со мной и терпеливо ждала, когда я замечу и заговорю с ней. Все эти годы я мечтал встретить такую, как она, моё воображение не уставало рисовать идеальные черты лица, большие, глубокие, как горные озёра глаза, хрупкий, тонкий стан, высокую грудь, стройные ноги. Тянулись дни и летели годы, я стал мужем и отцом, и понемногу перестал мечтать.
Однажды в промозглый, холодный зимний вечер я открыл дверь в ванную комнату и застыл: в клубах пара исходящих от горячей воды плавала Она. Её тонкие, изящные руки держали скомканную рукопись моего первого рассказа. Прочитанные листы отправлялись в плаванье по горячим водам ванной, размокали, скрывая её прекрасное тело от моих глаз белыми простынями. Постепенно до меня стал доходить смысл произносимых слов,  озвученный её устами, рассказ оказался глупым и уродливым. Мне вдруг стало стыдно за свои творческие потуги, и я поспешил на кухню.
Заворожённые созерцанием миллионов городских огней, сияющих   неутолёнными страстями, мы молча пили горький кофе. Она никуда не спешила, а я не хотел её отпускать. Волнение и восторг выливались на бумагу обгоняющими друг друга строчками, с ней писалось как-то особенно легко: буквы послушно составляли слова, те в свою очередь  выстраивались в  предложения и абзацы. Упоение творца слова, пробуждение так долго сдерживаемых суетой и выпущенных, наконец, на свободу ощущений, которых ждал, сколько себя помнил, то, что так долго предвкушал, то, что ни с чем не сравнимо, накрыло меня с головой.
Когда она ушла, я почувствовал себя уставшим и опустошённым. Дни между нашими встречами были наполнены светлой грустью и воспоминаниями. Через несколько дней пустота и усталость сменились томлением и ожиданием новой встречи. Поначалу мы встречались тайно, но потом, осмелев, стали появляться в обществе. Целуя жену, я чувствовал, что она стоит за моей спиной, выписывая на работе квитанцию очередному клиенту, я видел её гримасы. Два года я никому не показывал своих работ, но она стала настаивать на формальной регистрации наших отношений,  поддавшись, я послал несколько рассказов в издательство. В ответ – ничего, тишина. Так я прожил ещё один прекрасный и мучительный год. Друзья, читавшие мои работы, хвалили меня и говорили, что Она хороша, жена просто делала вид, что ничего не замечает. Издательства продолжали игнорировать мой труд, и я перестал верить  друзьям. Они хвалят меня только из жалости, а сами небось шепчутся за моей спиной: мол, из ума выжил мужик на старости лет. Если бы не радость наших с ней встреч, я бы не смог жить, жить, как все живут.
В один хрустально-прозрачный осенний вечер, когда тепло и тихо, так тихо, что, кажется, слышно, как зреет на лозе виноград, а дожди ещё не идут, она налила мне из чёрной матовой бутылки красного вина. Я зачем-то выпил холодное вино залпом, тепло растеклось по жилам, с души скатилась каменная глыба моих страхов.
- Нравится? – спросила Муза
- Да.
- Ещё?
- Да.
Она наполнила бокал новой порцией тёмного, как кровь вина, не переставая следить за моей реакцией. Я выпил второй бокал уже не так быстро, как первый и ещё больше расслабился.
- Что ты сейчас чувствуешь? – спросила Муза, приблизив ко мне свои изумрудные очи.
- То, что мне теперь наплевать напечатают меня или нет! – с вызовом заявил я.
- А на меня тебе тоже наплевать?
- Нет, конечно.
Я думал, что у меня есть выбор: встречаться с музой несколько раз в неделю или жить с нею, но, похоже, выбор сделали за меня. Как-то мы с ней просидели всю ночь напролёт, было много выпито, сказано и написано. Рассветало, я уставший и опустошённый ждал, когда она, наконец, покинет меня через форточку, балкон или просто испарится, но Муза не спешила уходить, всё диктовала и диктовала мне строку за строкой, страницу за страницей. Вино было выпито, в ход пошла отвратительная для меня водка. В девятом часу пришлось сообщить на работу о плохом состоянии моего здоровья, что отчасти было правдой. Когда и как она ушла не помню, я отключился сидя за письменным столом. Жена перетащила меня в кровать, где я и провалялся, целые сутки в бреду.   
  Проблемы начались одновременно на двух фронтах: в семье и на работе. Жена пообещала подать на развод, если я не исправлюсь, начальник объявил выговор и пригрозил увольнением. В результате мирных переговоров я ушёл с работы в двухнедельный, как я думал, творческий отпуск.
- Меня могут выгнать с работы! –  попробовал я найти сочувствие у моей Музы.
- Если работа мешает творчеству, нужно выбирать! –  безжалостно ответила она.
- Жена хочет подать на развод! –   продолжал я жаловаться, но Муза оставалась равнодушной.
-  Не ты первый, не ты последний!
-  Я не могу писать трезвым! – не добившись жалости, я начал упрекать её.
- Не ты первый и не ты последний кто живёт в нищете, меняет женщин, страдает алкоголизмом, умирает в неизвестности, а после смерти становится гением. Или  ты думаешь оставить след в литературе, следуя каждый день по маршруту: дом – работа – дом? Никогда!
- Что теперь? – в отчаянье спросил я. 
- Если хочешь, через две недели в твоём загранпаспорте будет тайландская виза, в Бангкоке одному моему старому знакомому нужен инженер. Там произойдёт переворот, ты окажешься в центре событий и напишешь об этом.
- А как же семья, работа? – чуть не плача спросил я.
Муза секунд десять молчала, презрительно разглядывая меня и, наконец, вынесла приговор:
- Ты – безнадёжный писатель-неудачник, раб работы, которая грозит тебе увольнением, муж женщины, которая шантажирует тебя разводом, издательств, обещающих тебе любовь за деньги. Три года я потратила на тебя, а теперь ты мне говоришь о семье и работе?
- Ты уходишь от меня?
- Навсегда.
- Куда?
- Это теперь не имеет никакого значения, но если хочешь знать, то я улетаю на Филиппины к двенадцатилетнему мальчику-гению. Он напишет фантастический рассказ-бестселлер, по мотивам которого снимут несколько фильмов.
Мои руки вдруг задрожали, и я залпом осушил стакан холодного кислого вина.
- Перед тем, как уйти скажи мне только одно: почему меня до сих пор так и не напечатали?
- А разве тебе не было хорошо со мной? – ласково на прощанье улыбнулась мне Муза.
- Было! – кивнул я и попытался улыбнуться в ответ.
- Правда в том, что я всё равно бы ушла от тебя сегодня  или через сто лет, но знаешь в чём разница?
- Нет.
- Сегодня ты напьёшься, и завтра начнёшь новую жизнь без меня.
- А через сто лет?
- Люди столько не живут, тем более писатели – уклонилась от прямого ответа Муза.
- Прощай! – она прижалась ко мне мокрой от тёплых слёз щекой.
- Прощай! – я не мог плакать, я и без слёз был пьян.
Она исчезла, и я привычно сел за письменный стол, чтобы налить себе стакан вина и не смог выпить – меня тошнило от одного только запаха алкоголя, собравшись с силами, я попробовал написать несколько строк и не смог, просто понял, что мне это уже не нужно.
С тех пор как Муза покинула меня, прошло больше тридцати лет и теперь, когда у меня что-нибудь болит и мучает бессонница, я начинаю вспоминать её. Почему она, пожалев меня, ушла, позволила жить своей жизнью? Не знаю! Может, она меня любила?
На выходные ко мне приходят мои сыновья с внуками. Я люблю читать сорванцам перед сном фантастические рассказы того самого филиппинского гения, к которому ушла моя Муза. Этот бестселлер тридцатилетней давности, конечно, полная ерунда, но я его читаю внукам только ради её памяти.   
  Краски окружающего меня мира блекнут, а воспоминания становятся ярче и отчётливее и больше не пугают меня, наоборот непреодолимо влекут в прошлое.
Ей всё также семнадцать, а я уже старик. Она пьёт и не пьянеет, а я уже тридцать лет не притрагиваюсь к спиртному. Рядом с ней всегда молодые люди, а я свою половину уже пять лет, как похоронил. Она не устаёт путешествовать по всему миру, а для меня уж готов крест на погосте в селе, осталось только поставить дату.
- Где же ты моя Муза?

               
 
   
 


 , 
 
 
   
 
 

 
 
 
 
Реклама: По истечении срока действия авторских прав, в России этот срок равен 50-ти годам, произведение переходит в общественное достояние. Это обстоятельство позволяет свободно использовать произведение, соблюдая при этом личные неимущественные права — право авторства, право на имя, право на защиту от всякого искажения и право на защиту репутации автора — так как, эти права охраняются бессрочно.