разговор

«Посмотри на них — с каждым поколением они становятся хуже и хуже. Где те идеи, которые будоражили их умыкогда-то? Ради идеи люди готовы были отдать свою жизнь и с той же готовностью могли забрать чужую. А сейчас? Сейчас их новое поколение не только не знает тех идей, но даже не помнит имен своих предков, Они снедаемы пороками и все больше и больше приближаются к своему естественно-животному состоянию. Разве этому их учили? Разве ради этого деды проливали кровь, а прадеды ставили к стенке своих братьев? Как думаешь, окажись вот та женщина в черном пальто сейчас в том лагере, ну помнишь, в 42-ом, как бы вела себя она? А вот тот мужчина? Что бы сделал он? Стала бы его жизнь более ценной для него самого? А для нас, оказавшихся с ними на соседних вонючих нарах — стали бы мы цепляться за свои жизни или же с удовольствием понаблюдали за тем, как это делает сосед? Совершать Поступки или Проступки? А Моцарт? Его флейты зазвучали бы волшебнее для них? Чувство долга, любовь к Родине, совесть — что стало бы с ними там, за высоким забором и колючей проволокой? Думал бы этот серый человечишко о том, куда попадет е г о пуля — в лоб, грудь или в затылок?» Свет приближающегося поезда осветил часть перрона и заставил зажмуриться. Все пропало из виду. Темнота, гул, ветер в лицо, но даже обычные звуки метро не смогли заглушить их голоса, будто они шли из самого сердца или затуманенного буднями и проблемами сознания.    «Ты несправедлив — да, прошло время и многое забылось, важное когда-то стерлось, но разве не то же самое происходило и сто, и тысячу лет назад? Разве следующее поколение было столь же прекрасно, как предыдущее? Но посмотри вокруг — какими они стали: Любовь все так же царит между ними, поиски Истины все так же не дают им покоя, а их дети спокойно смотрят в голубое небо. Вглядись, как нежно держатся за руки вот те двое , им уже далеко за шестьдесят, но их руки так же переплетены, как и у пары студентов рядом. Совести так же преклоняются и чтут заповеди предков. Моцарт звучит как Моцарт, а Вивальди все в тех же временах года. Ты же сам прекрасно знаешь, что сколько бы ни было людей — всегда будет хотя бы один, кто проявит милосердие и сострадание, и хотя многие и не знают ныне этих слов, но даже не зная, продолжают поступать, согласно своей человеческой природе. И до тех пор, пока хоть один будет проявлять признаки человека, они не изменятся никогда, пусть даже он ...» — сквозняк подхватил газету, валявшуюся на полу и смачно впечатал в лицо седовласого гражданина с господской внешностью. «Дорогу! Дорогу!» - протарахтел пылесос, управляемый уставшей женщиной в желто-синей спецовке. Вагон остановился, а двери оказались точно напротив странной парочки. Двое поспешили войти и, снедаемый любопытством, я последовал за ними. Створки захлопнулись за моей спиной, и мы услышали привычное: «Люди добрые, помогите на хлеб инвалиду войны. Дай бог здоровья вам и вашим детям». Колеса каталки заскрипели по качающемуся вагону, заставляя глаза прятаться, ноги и животы втягиваться, а руки тянуться к личной наличности. «А он тебе? —ой, смотри смотри, опять калеки попрошайничают, развелось их, простиоспаади, — У меня есть чудный фиолэтовый сарафанчик, мода должна возвратиться!». «Вот,возьмите, пожалуйста»- мятый червонец сменил владельца, в который раз за сегодняшний день.
 Выходя вместе с ними на перрон следующей станции, я расслышал возобновившийся диалог: «Вот видишь я оказался опять прав — они стали еще хуже! - Друг мой,ты так ничего и не понял»...