Хадо - творец дерева добра. 3 часть
Прежде чем в буни* уйти, созвал творец Хадо людей у железного столба. В руке стрела у него. Хадо говорит: «Я стрельну — моя стрела в железный столб вонзится, никто её оттуда не сможет вытащить, только самая честная женщина, которая всю жизнь с одним мужем прожила»
Ушёл Хадо, а стрелу из железного столба долго никто не мог вытащить. Потом когда-то одну девушку выдали замуж за начальника (войной командовал). Снова собрались люди у железного столба: одна, другая женщины пробуют стрелу вытащить, ничего не выходит. Начальник говорит: «Только моя жена сможет вытащить эту стрелу». Теща его на середину круга встала: «Не хвастайся раньше времени. Какая женщина мужу своему признается: "Я — честная, на двор ходила — только соломинка ко мне кроме мужа прикасалась, больше никто"». Подошла сама к столбу, вытащила стрелу и улетела на небо.
\*Буни — загробный, потусторонний мир.\
Смотрел, смотрел я, как легко все в руках у Дмитрича получается, наточил
перочинный нож, нашел подходящий обрезок дерева…
Решил, для начала, вырезать сэвЭна... (Сэвэны — это такие небольшие дере-
вянные фигурки, которые нанайцами издревле почитались как талисманы и обереги.)
Дмитрич делал их очень редко и никогда не выставлял в музейной сувенирной лавке,
где красовалось изготовленные им поделки, — целое звериное и птичье царство.
Мне, конечно, тоже очень хотелось что-нибудь вырезать. Я решил сделать
самого простого сэвэна. Действительно, всё казалось очень просто: кривые ножки,
квадратное туловище, голова ромбом. Подходящий обрезок дерева, острый нож, три
минуты работы; что получилось — в лавку. Рублей по сто за каждого, а в день можно
сделать штук двадцать – тридцать. Да это ж озолотиться можно!
Но не тут-то было!.. Деревяшка была красивая, но твердая, как каменюга, ничего
не получалось: отрезалось то слишком мало, то слишком много, и вся работа насмарку.
Приходилось брать другой кусок дерева — этот был трухлявый, да ещё и с сучком…
Дмитрич посматривал на мои мытарства, едва заметно лукаво улыбался,
ничего мне по этому поводу не говорил и продолжал рассказывать древнюю легенду…
После того как Хадо Мямельджи, сотворивший доброе дерево, ушел в буни, Черный Дракон Сахари Дябдян сотворил злое дерево — Симбирамони. Оно приносит людям несчастье. Зимой и летом, издали посмотреть, это дерево белым цветет, как будто купол над ним. А ближе смотреть: не цветы на нём, не листья, а белая паутина. Раз в год бывает ураган. Сильный ветер разрывает паутину по клочьям и везде носит. Попадет клочок на тех, кто в лодке едет, — они утонут. На охотника попадет — зверь его задерет. Если сядет паутина на голову кому — совершит этот человек преступление…
— А-а-а, черт! — Нож соскочил с сучка и врезался мне в палец.
— Зачем торопишься, куда опаздываешь? — голос у Дмитрича был наполнен
суровостью, но чувствовалось, что суровость скорее была какой-то напускной.
— Да вот человечка хотел вырезать, — кровь капала на моё неудачное творение.
— А зачем? — Он потянулся к аптечке (ну наверняка, старик держал её наготове,
заранее зная, чем закончится моя затея с резьбой ), достал оттуда склянку с густой тёмной
жидкостью, смазал ранку, замотал палец бинтом…
— Как это — зачем?.. — Сначала мне показалось, что он надо мной издевается. Но
потом увидел в его лице, почувствовал в его голосе какое-то отеческое участие, как будто
он собирается мне что-то важное сказать и сомневается: говорить или не говорить.
— Зачем делаешь, если он не хочет?
— Кто не хочет?! — Я опять был сбит с толку. Наверное, он верит в своих лесных
духов, которые не хотят, чтобы я сэвэнов вырезал.
— Наверное, мне на голову шмат паутины с дерева зла прилетел, — сделал я вывод,
посмотрев на забинтованный палец. Рана болела, видно, глубоко проткнул.
— На, выпей, — он налил мне в кружку какую-то желто-коричневую жидкость и на
мой немой вопрос ответил, — чтобы не болело.
Я выпил эту горьковато-пряную крепкую настойку и с удовольствием плюхнулся в
ампирное кресло , на котором все еще лежала табличка: "руками не трогать" (его принесли
Дмитричу на реставрацию).
— И, что же, это злое дерево, так и посылает нам паутину?
— Посылает, как видно. Однако, паутину эту можно распутать…
— А ты меня научишь её распутывать? — спросил я.
— Если ты захочешь…
— Дмитрич, — перебил я его, — я что, похож на человека, который не хочет распутать
паутину несчастий, свалившуюся ему на голову?
— Много, кто не хочет…
Во всем теле после выпитого снадобья чувствовалась приятная расслабленность. Мой
взгляд упёрся в чёрные глазницы черепа, лежащего прямо передо мной на полке рядом с
другими артефактами. «Вот так, Йорик: или быть, или…»
— Многие не хотят распутывать. Почему?
— Мне одна старуха, эвенка, восемьдесят лет ей, рассказывала про Хэяка…
Хэяк голый, без одежды совсем, волосом густо оброс коротким. Иногда одежду надевает. Питается сырым мясом. Сутулый. Руки длинные, ноги длинные. Борода черная, усы.
Ходил Хэяк по стойбищам, даже на Арке был. Хэяк рано утром и вечером появлялся. Мог спящего человека раздеть, одежду на другой юрте повесить. Или рыбу из юрты вынесет — на улице развесит. Никто не видел, как он это делал. Только шаман мог обнаружить его, знал, когда придет, где прячется. Ещё его могла обнаружить черная собака с белыми бровями. Такую собаку эвены держали, чтобы Хэяка искать.
Бывало человек едет на охоту, сколько раз видит: зайцы, сквозь ветки продетые, на деревьях висят. Это Хэяк их ловил так. И людям он ещё много плохого сделал, в основном тем, у кого и так в жизни всё плохо складывалось, кому паутина со злого дерева Симбира на голову села и кто не хотел её распутывать…
Продолжение следует.
Свидетельство о публикации №210080200113