Тубист в подвале
Когда мы с женой садимся ужинать, и в это время в подвале играет тубист, то мне начинает казаться, что нас на кухне не двое (не считая нашей собаки), а трое, будто он у нас в гостях, пришел позаниматься на тубе, и даже становится неудобно: стол накрыт только на двоих. Или, если мы с ней вдвоем в постели, то это уж совсем никуда не годится. Он будто подсматривает и подслушивает, хотя я уверен, что когда он играет, то уж точно не слышит ничего, будто на всем свете только он один и его «пу-пу-пууу».
А вообще-то он неплохой парень. Я давно его знаю. В консерватории мы учились на одном курсе. Там таких «пу-пу-
пууу» как он было много. Они как правило занимались в подвале, и каждый что-то играл — вся консерватория слышала «пу-пу-пууу… пу-пу-пууу…». Подвал принадлежал нам - «духовенству». Среди нас были те, кто играл на трубе, которую тоже было хорошо слышно, на валторне, звучащей не так громко как труба, но гораздо глубже и богаче, а еще были тромбонисты. Если кто-нибудь из них в узком коридоре занимается на своем инструменте, то пройти мимо него это целая история: на шестой позиции ему нужно почти три метра. А еще с нами в подвале занимались барабанщики. Но они играли не только на барабанах, каждый из них осваивал еще и литавры, тарелки, ксилофон, виброфон и Бог знает, что еще у них там есть. И вот вся эта какофония заполняла подвал с раннего утра и до самой ночи — и так каждый день. Затишье наступало лишь на короткие летние каникулы. А затем с сентября снова начинались все те же «пу-пу-пууу» и другие звуки. Я к ним привык, и не замечал ни стука по резиновой шайбе вместо барабана, ни свиста флейты-пикколо. Я просто играл на трубе, слышал себя, а других будто и не слышал. Меня, правда, могли попросить играть куда-нибудь в другую сторону, чтобы не мешал кому-нибудь играть на инструменте не столь громком, как труба. Я поворачивался к стене, и так вроде бы отворачивался от всех. Звук трубы, отражаясь от стены, возвращался ко мне и ко всем, кто меня просил отвернуться. Нет, в консерватории мы не только играли на своих инструментах, мы еще посещали лекции по истории музыки, философии и другие дисциплины, а иногда встречались на танцевальных вечеринках, устраиваемых по случаю какого-нибудь праздника — Рождества или Пасхи. Как-то раз на такой вечеринке я познакомился с девушкой, которая затем стала моей женой. Мы уходили в парк, брали лодку, уплывали на середину озера, где я доставал из футляра трубу и начинал играть. Она сидела напротив и упивалась исходящими из нее звуками. Ведь не зря говорят, что женщина любит ушами. А вот чтобы я делал, если бы был тубистом? Брал бы с собой в лодку тубу? Еще чего. А если барабанщиком...?
Еще мы все встречались на репетициях студенческого оркестра, которым по очереди дирижировали, а затем сдавали экзамен по этому предмету. Нет, из сотен нас дирижером мог стать лишь один или два. Нужно обладать неимоверной волей, чтобы удержать в своих руках целую толпу скрипачей, виолончелистов, трубачей, тромбонистов и, конечно же, тубистов с их «пу-пу-пууу». Поэтому многие из нас продолжали играть в каком-нибудь оркестре или обучать детей этому мудреному занятию, которое нарекли музыкой. Учить детей играть на каком-нибудь инструменте тоже ведь нелегкая задача. Наверное, производить их на свет гораздо проще… Не знаю, не пробовал. Надо спросить у тубиста. У него их трое. Подрастут и, наверное, тоже будут играть на тубе: «Пу-пу-пууу… пу-пу-пууу…» или на чем-нибудь еще.
Майк Эйдельберг 2010
Свидетельство о публикации №210080201321