Семейный альбом. Глава VII. В поисках пристанища

В ПОИСКАХ НОВОГО ПРИСТАНИЩА

Была весна 1946 года, свободное передвижение по стране еще было запрещено, но папе по состоянию здоровья дали разрешение на выезд, он уволился из Дашкесан-кобальта и семья переехала на Северный Кавказ, в Кабардино-Балкарию. Это уже потом, когда оформлял пенсию, папа узнал, что не хватило ему до льготной по шахтерскому стажу пенсии (10 лет) всего 9 месяцев. Но, подумав, сказал, что, наверное, и лучше, что не знал, а то стал бы тянуть с увольнением и, кто знает, выдержало бы сердце или нет.

Поселились в селе Кахун близ станции Прохладная. Папа устроился работать в Дакшукинскую автобазу «Союззаготтранса» слесарем и токарем 7 разряда. Но купить домик, как планировали, не удалось, не хватило денег, что были у родителей. Пришлось снимать квартиру. Дороговизна была страшная, зарплаты папиной на нормальную жизнь катастрофически не хватало. Мама обрабатывала хозяйский огород, за это перепадали овощи и нашей семье... Но все равно было голодно. К тому же, наконец, пришел контейнер с мебелью и вещами, но вместо багажа в нем оказались кирпичи и мусор. Родители предполагали, что это было дело рук приемщика в багажном отделении на станции Евлах, где папа отправлял контейнер. Дело в том, что приемщику очень понравилась кровать, которую папа делал сам, и он настойчиво упрашивал папу продать ее ему, кстати, за неплохие по тем временам деньги. Мама вспоминала, что кровать действительно была хороша. Папа к тому времени уже научился сам вить пружинные сетки, отливать из металла спинки, сделал никелированные шары, которыми увенчивались спинки кровати, в общем, была кровать по последнему «писку» мебельной моды того времени. А уж о качестве работы говорить и вовсе не приходилось. Папа делал все на века, достаточно сказать, что у нас в доме на кухне стоит стол и два стула, сделанные папой, когда мне было годика три.... Вместе с кроватью исчезло и все остальное. Однако не пойман – не вор. Доказать причастность приемщика к краже не удалось, хотя кто еще мог это сделать: ведь пломбы на контейнере были целыми. Хорошо, что мама не согласилась сдать в контейнер швейную машинку, а везла ее при себе. Как всегда, шитье было неплохим способом выживания. Но все равно жилось очень бедно, и папа вынужден был опять уехать работать в горы.

На этот раз в Баксанское ущелье, красивейшие места за Нальчиком, сменным механиком на Тырнаузский горно-обогатительный комбинат, где добывали вольфрам и молибден. Какое-то время работала на комбинате и мама - приемщицей, однако этот эпизод был настолько кратковременным, что даже не нашел отражения в ее трудовой книжке. Зато осталась на всю жизнь забавлявшая нас привычка отвечать на звонки по телефону строго официально: "Мария Прокофьевна Качанова у телефона"...

Но семья перебралась в Тырнауз не сразу, пришлось задержаться в селе Кахун, потому что тяжело заболела малярией Вера. Когда она после болезни, пропустив несколько месяцев, пришла в школу и села на свое место за партой, соседка пихнула ее локтем и сказала: «Ты чего здесь расселась, здесь Верка Качанова сидит»... Поработал папа на комбинате не долго – меньше полугода. У него опять начало болеть сердце – ведь горы, есть горы, и снова переезд.

Поехали жить в Грузию к деду Полторацкому. Он к этому времени снова овдовел, и жил с дочкой от второго брака Лидой в селе Цители-Цкаро (Красные Колодцы), работал пастухом, заработал много хлеба на трудодни, и усиленно звал к себе старшую дочь со всей семьей. Но и здесь не пришлось осесть на постоянное местожительство – не было работы для папы. В Цители-Цкаро прожили меньше года, здесь Вера закончила 6-ой класс, а Шурик – 9-ый. Папа еще раньше, не дожидаясь конца учебного года, уехал снова в Родниковку, куда его пригласил брат Михаил работать в колхоз пчеловодом. Летом приехали в Родниковку и все остальные, в том числе и дедушка Прокофий Данилович.
 
Родственники выделили под жилье плохо приспособленный для этой цели сарай, сами они жили в том доме, который в свое время построили мама с папой еще при Николае Петровиче. О том времени в нашей семье сохранилось предание совершенно мистического плана. Жену Михаила тоже звали Мария, и они с моей мамой как-то не очень подружились. Невольным виновником, возможно, был сам Михаил. Он часто ставил ей в пример младшую невестку – мою маму, как хорошую хозяйку, ну, а какой же женщине это понравится. Возможно, что Мария (а она, кстати, как и моя мама, была Мария Прокофьевна, т.е. в замужестве они были полные тезки) побаивалась, что наши начнут претендовать на свой дом, который они оставили им более 10 лет назад. Кто знает...

Как бы то ни было, Мария задумала извести мою маму. Она пригласила из Евлаха женщину, занимавшуюся черной магией – колдунью-знахарку Соколаниху. Что уж там они наколдовали точно неизвестно, но мама тяжело заболела. В ее интерпретации это выглядело так. Ночью, около 12 часов, она вышла во двор по известной необходимости, и вдруг какой-то вихрь поднял ее, и закрутил (как в смерче). «Я только успела вскрикнуть: «Господи, помоги!», и вдруг появилась прямо в воздухе какая-то веревка, за которую я схватилась, и дальше я ничего не помню». Папа выскочил на ее вскрик, и увидел, что мама лежит на земле без сознания. Когда она пришла в себя, то никого не узнавала, билась, кричала, дотянули до утра, а утром повезли в больницу, в Нуху (теперь это г. Шеки).

Далее опять мамин рассказ. «Вошла я в палату, там было несколько женщин, и я всем сразу начала говорить кто, чем болен, у кого, сколько детей и разные другие вещи. Я просто смотрела на человека и все про него знала. К нам в палату приходили женщины из других палат, и я все им про них рассказывала, и прошлое, и будущее. А через несколько дней все прошло, и я больше не могла узнавать о людях ничего. Скоро я поправилась и вернулась домой». Ясновидческие способности у нее не сохранились.

В результате папа понял, что жизнь на одном подворье с братом не складывается, да и условия бытовые были, мягко говоря, плохие, и он, вопреки желанию мамы, затеял стройку. Успели построить дом и сделать внутреннюю отделку одной комнаты, но по настоянию мамы, все бросив, уехали снова в Кировабад. Ведь в Родниковке была только начальная школа и ребята – Шурик и Вера – пропустили год учебы. Папе очень нравилось работать пчеловодом, он часто вспоминал это время, и мне из его рассказов, казалось, что этот этап их жизни продолжался много лет, тем более, что эти периоды, разобщенные во времени более, чем на 10 лет, оба проходили в Родниковке. Но оказалось, что в этот второй приезд они пожили в этом селе чуть больше года. В конце лета 1948 года, к началу учебы в школе, детей отвезли в Кировабад, и оставили их на время у очень хороших друзей семьи – Магулария-Лукиных.

Фотография: Тырнаузкий ГОК в 50-е годы (http://www.tyrnyauz.ru/news.php?id=2122)