Сиеста

Вода в Неве стояла будто черничное желе – казалось, запусти ложку, и она  на время застынет в толще загадочным медленно тонущим маяком. Эта аллегория, только что пришедшая в голову пожилому человеку в рыжей фетровой шляпе, как нельзя лучше рисовала состояние его души, погружающейся в пучину так же трагично и неотвратимо. Человек этот стоял на берегу равнодушной холодной реки, низко наклонив к ней голову. Броситься в глубь было бы, пожалуй, лучшим выходом, но где достать сил – он никогда не отличался особенным присутствием духа, и это мучило его жестоко. Всю жизнь. Особенно нестерпимо с того самого момента, когда 25 лет назад он стал самым счастливым и вместе с тем самым несчастным человеком из всех, что когда-либо видела Нева. Она, конечно, могла разом и теперь уже навсегда смыть с него и этот ужас, и грех, да и всю нескладную жизнь, если бы только он позволил...

Если бы только он был хоть немного похож на своего заклятого врага, соперника и – в это он так и не смог поверить за все 25 лет мнимого счастья – проигравшего. Разве мог потерпеть фиаско тот, которого он видел час назад – совершенно такой же авантюрист и красавец?! Годы словно обошли его стороной, лишь превратили из жгучего брюнета в седовласого господина со шлейфом завистливых взглядов. Как же могла Она сделать тогда такой странный выбор?!

Они встретились случайно, в купе поезда. Один возвращался в Петербург домой, другой  ехал туда из Москвы по делам. Оба узнали друг друга мгновенно. Тишина, сквозь которую мужчины осматривались, долго не могла порваться. Наконец, один не выдержал. Снял рыжую шляпу, сел и, отвернувшись к окну, глухо выдохнул:
-  Сколько лет...
-  Да уж, - присел и второй, - вот бы никогда не подумал, что вновь встретимся.
-  Наверное, не скажешь, что встреча приятная.
-  Да чего уж там, Костя, глупости... Через четверть века нечего и вспоминать.
-  А я вот, Володя,  забыть никак не могу – хочешь верь, а хочешь нет.
-  Брось, брось... – послышался легкий смех, - ладно бы я об этом говорил. Все забыто, решительно все! У меня в жизни уже столько лет все по-другому, что ту, старую, я уж к себе и не отношу.
-  Решительно, Володя?! Решительно все?
Обладатель фетровой шляпы повернулся к своему собеседнику в упор, и стало видно, как поезд качает в его глазах слезы.
-  Неужели ты смог забыть Ее?! – выдавил он почти со стоном.
-  Смог, любезный мой Костя. А что мне оставалось? Ну, пулю в лоб я сначала хотел пустить, конечно, чего там говорить... Бог отвел. Потом спивался долго, мучительно. Самолюбие мое, знаешь ли, харкало кровью. Не мог я его ничем успокоить. И ладно бы, прости конечно, Она предпочла мне человека достойнее меня. Лучше, успешнее, решительнее! Нет же! Как могла Она говорить такие слова о тебе?! – вот чего я не мог понять... Да так и не понял.
Слеза, не удержавшись, скатилась на лацкан пиджака того, кого собеседник называл Костей. Он напряг скулы и заговорил быстро, словно боялся растерять нужные слова.
-  А мое самолюбие, Володя, видимо, постарело вместе со мной. И я могу теперь признаться тебе, что сам так и не понял до конца эту женщину. Я всегда знал, что недостоин  Ее. И веришь ли... даже... даже пытался подражать тебе, твоим безрассудным поступкам.
-  Подражать? Мне?! Ха-ха!!! – раскатистый смех наполнил купе. – Вот уж воистину говорят – Бог ума не дал! Она же тебя выбрала! Тебя! За то, что ты был собой, а не мной!
-  А любила всю жизнь – тебя.
-  Что?! Что ты сказал? Повтори!
-  Не нужно ничего повторять, ты все слышал...
-  Я слышал еще тогда, 25 лет назад... Она тихо, с придыханием легкой вины в голосе рассказывала мне, как вы встретились. Всю вашу испанскую сиесту. В подробностях! – голос уже звенел так, что звуки отдавались в стаканах на купейном столе. – Как вы укрывались от мадридской жары в зашторенной прохладе маленького гостиничного номера, где кроме огромной кровати ничего не было... Она была моей женой!!! Была ею еще тогда, когда рассказывала мне все эти... мерзкие детали... Я любил ее до умопомрачения! До одури! Так, что и тысячи таких как ты, не смогут! Ты никогда не поймешь этого моего чувства! Когда от тебя отрывают самое драгоценное, забирают твой воздух и смысл! Я неистово хотел убить ее тогда. Растерзать мучительно и страшно. И в то же мгновение я мечтал валяться у нее в ногах, рабски вымаливать остаться со мной, униженно просить пощады... Я знаю, она не стала бы слушать. Слишком решительна была. Когда она ушла, я начал медленно умирать. Так продолжалось очень долго. Слишком долго для мертвеца, и потому я остался жив. И даже выздоровел.
-  Только вот она умерла...
Неожиданный резкий стук в окно мчащегося поезда заставил обоих вздрогнуть. Увесистый камень непонятным образом отскочил с насыпи и врезался в стекло, оставив на нем расползающуюся в разные стороны трещину.
Тот, что был в фетровой шляпе, достал из кармана брюк платок и быстро промокнул глаза.
-  Дай... – протянулась к нему рука его собеседника.
Взяв платок, тот  накрыл им лицо.  И только по колышущимся плечам можно было понять, какой силы эмоции сотрясают человека.
Выдержав паузу, обладатель шляпы горько вздохнул.
-  Я хотел тебе сообщить... но... ты понимаешь...
-  Когда? – спросил другой, не отрывая от лица платка. – Когда это случилось?    
-  Спустя ровно год после... ну, после того, как она ушла от тебя...
-  И ты... все эти годы ты... -  седовласый одним движением смахнул платок, красные глаза его горели ненавистью.
-  Я не мог признать, что твой проигрыш был на самом деле моим! Я не мог даже себе в этом признаться, пойми! Ты и так всегда брал от жизни все, а я... вечный неудачник. Не мог. Не мог... Я сам все эти годы притворялся, будто поверил, что ее минутная слабость была любовью ко мне... Я... – он глотнул побольше воздуха и продолжил еще быстрее, -  я знал, что она заболела от вины и гордости. Поняла, что любит тебя и не смела вернуться. Думала, что ты никогда не простишь, не поверишь. Что ты презираешь ее... Это я постарался, внушил ей...
-  Подонок...
-  Говори, я и не того заслуживаю, да что теперь толку... Она просила... перед смертью... передать тебе, что она всегда только тебя любила. Что будет отмаливать свою вину перед тобой уже на том свете. Что благословляет тебя на счастливую жизнь... Я не мог... не мог передать это тебе... не мог...
Послышались глухие рыдания с одной стороны купе и жуткий спазм дыхания с другой...

Спустя час пожилой мужчина в рыжей фетровой шляпе склонился над густой темнотой Невы. Он долго боролся со своей трусостью, потом еще дольше уповал на решительность властной реки... Ему не за что было держаться и не к чему прислониться... и все же он не мог оторваться от скованного бетоном берега. Река страшила его и будто отталкивала. Он пробовал зажмуриться и вспомнить ту самую сиесту, когда единственный раз в жизни был действительно счастлив. Но видение не приходило, только накатывала жуткая чернота и заставляла открыть глаза...
Много времени спустя уставший немолодой человек со смятой рыжей шляпой в руке побрел прочь от реки. У него не осталось сил, и это было спасением – утихли муки от того, что его, страшного неудачника, пожалела Нева...