Расхитители судеб. Глава 1

Осень сорила золотом, как сумасшедший миллионер. Тропинку, бегущую сквозь маленький привокзальный сквер, клены выстелили багряной парчой, отороченной желтым кантом. Ровно девяносто четыре шага надо было пройти по ней до покосившейся автобусной остановки. Автобус ходил только по четным числам, но это было неважно: на попутке и проще, и быстрее. Сразу за сквером следовало повернуть налево, на тесную кривоватую улочку райцентра, с дремлющими в пыли дворнягами, лениво зевающими при виде редких прохожих. Выйдя на шоссе и отмерив по нему тысячу двести шагов к западу, можно было увидеть синий указатель с надписью «д. Шилова». Любая свернувшая сюда машина подбирала попутчика и везла его в конечный пункт – маленькую деревушку, притулившуюся задворками к лесу. Но до деревушки Олег не добирался никогда – просыпался чаще всего еще на шоссе. Вот и сейчас, едва завидя указатель, он услышал вой сирены и открыл глаза.

Неотложка, истошно завывая и сверкая мигалкой, пролетела по бульвару и свернула во двор. Олег повернулся в поисках блокнота и увидел рядом немолодого мужчину с густыми седоватыми усами и какими-то нелепыми пышными баками. Затянутый в легкое клетчатое пальто, сосед по лавочке внимательным взглядом проводил «скорую» и повернулся.

- Я, знаете ли, тоже люблю подремать на лавочке,- заметил он. Дома стены давят, верно? Простите, пока вы спали, я имел нахальство полистать ваш блокнот.
- Я вижу,- ответил Олег.

Клетчатый взбил пальцем свои нелепые баки и продолжил:

- Полагаю, это весьма талантливо. Вот это мне особо понравилось.

Олег заметил, что собеседник успел заложить блокнот облетевшими липовыми листьями вместо закладок. Теперь он развернул заложенную страницу и прочел:

Потоком водной мишуры
Ударил в землю ливень хлёсткий,
И в каждой капельке - по блёстке,
И в каждой капельке - миры,
И в каждой - облака плывут,
И мириады инфузорий
Встречают-провожают зори,
Плодятся, думают – живут.
Подобно нам, глядят во тьму,
На звёзды в дымной поволоке,
Что так немыслимо далёки
Их инфузорному уму…

Откинувшись на спинку скамьи, клетчатый от удовольствия прищелкнул языком:

- Как это верно и точно сказано, черт меня побери!
- Полагаете?- холодно спросил Олег, немного раздосадованный бесцеремонностью незнакомца.
- Безусловно,- кивнул клетчатый, снова занявшись своими баками.- Вы издаетесь?
- Бог с вами,- сказал Олег,- и кому в наше время нужны стихи?
- Ясно,- закивал собеседник,- ситуация более чем знакомая.

Возвращать блокнот он не торопился. Олег развернулся вполоборота, видя, что сосед намерен продолжать разговор.

- Вы что же, литературный критик?
- Вроде того,- кивнул клетчатый.- Вспоможенствую искусству по мере скромных сил.
- Мне помощь не нужна,- сказал Олег.

Собеседник неторопливо покачал головой.

- Как знать, как знать… Вы вот… в какой области подвизаетесь? Чем занимаетесь?
- Живу,- ответил Олег сухо.- Безо всякой цели. Ем, пью. Дышу еще. Существую. Стихи – единственное, что у меня осталось от прежней жизни. Вроде дурацкой привычки типа курения. Да какое вам, к черту, дело?

Клетчатый повернул голову и уставился на собеседника в упор глазами цвета стали.

- Положим, дело есть. Положим, я чокнутый меценат. Не похож?
- Слушайте,- перебил Олег,- что вы от меня хотите?
- Чтобы вы писали. Только то, что хотите, как можно больше и как можно лучше. Не отвлекаясь на всякую бытовую чепуху. Хорошее предложение?
- Я уже сказал, что не нуждаюсь ни в какой помощи,- сказал Олег.- Осчастливьте кого-нибудь другого.
- А я многим помогаю,- кивнул клетчатый, снова занявшись своими баками,- вот к Сердюкову наведывался, к Вениамину. Вы знали такого?
- Допустим.
- Замечательный художник был, царствие ему небесное. Перспективный.

Олег непонимающе нахмурился.

- В каком смысле?
- Так преставился Вениамин Павлович. Решил, так сказать, на добровольных началах покинуть наш суетный мир. Это ведь к нему «скорая» ехала.

Олег потер висок.

- Боже… Он что же…
- Повесился сегодня на трубе, в ванной. Там уже и прокуратура приехала. А как же: видная творческая личность, лауреат и так далее… Вас, наверное, расспросить захотят – вы же довольно близко его знали. Как-никак, а сосед по подъезду.

Олег снова взглянул на собеседника, теперь уже очень внимательно. Стальные глазки-буравчики сверлили его в ответ с какой-то легкой иронией.

- Вам бы палочку с головой пуделя,- заметил Олег,- и вылитый Воланд. Глаза только не разные.
- И свиты нет,- кивнул клетчатый, протягивая блокнот.- Прошу, а то вас там уже заждались, наверное. Но к моему вопросу мы еще как-нибудь вернемся, если позволите, Олег Владимирович. А пока прощайте.

Клетчатый поднялся и пошел, не оборачиваясь, по желтеющему бульвару твердой быстрой походкой.



***

- Посторонитесь-ка,- попросил санитар,- не видите, что ли?

Олег придержал дверь подъезда, пока выносили носилки с покойником. Первое, что бросилось ему в глаза – это ярко-синие тапочки, торчащие из-под  простыни. Они почему-то сразу врезались в память. С ними было что-то связано. Какая-то странность. «А Веня их не любил», - вспомнил Олег. Не просто не любил, а на дух не переносил, как любые вещи чистых цветов. Но жмотился выбросить и держал для гостей. Странно, что в последний путь он выбрал именно их.

Через реденькую группку зевак санитары пронесли тело к машине.

- Молодые, молодые все помирают,- сокрушался за спиной старушечий шепоток.
- Отгулял свое-то,- резонно возразила вторая старушенция.- Любил залить за ворот покойничек-то, царствие ему небесное. А здоровье, чай, не казенное. Да и малевал, Господи прости… Мазня какая-то…
- Да как же мазня-то, когда в музей брали.
- А хоть и в музей. Год просила: «Вень, срисуй с меня портрет – помру скоро, хоть внукам останется». И чо ты думаешь – срисовал. Такое, что не приведи Господи. А сам смеется. «Ничо,- грит,- не понимаешь ты, Сергевна, в этом… обструкционизме». Тьфу. Прости, Господи, упокой душу грешную…

Олег обернулся, и старухи притихли. «Мне, поди, тоже все кости перемыли бы,- подумал он,- когда бы так же вот вынесли по зиме». Соседки, словно угадав его мысли, переглянулись, неумело закрестились и подались к лавке у соседнего подъезда. Олег постоял еще немного, отрешенно глядя на край белой простыни. Потом санитары захлопнули двери. Очнувшись от своих невеселых мыслей, Олег повернулся и скрылся в подъезде.

В мастерской Сердюкова, как обычно, пахло краской, олифой, какими-то растворителями. На всех предметах мебели вместо цветов стояли стаканы и банки с кистями. Квартира у Вени была немаленькая – соединенная из двух на площадке. В одной он жил, а в другой работал. Здесь повсюду лежали кипы каких-то набросков. Некоторые были прилеплены скотчем к заляпанным кляксами стенам – то ли Веня пробовал себя в новом жанре, то ли в минуты творческого застоя сгоряча швырялся банками с темперой. Между кляксами виднелись обрисованные ладони с подписями – гости художника любили оставлять автографы. Точнее, гостьи. Некоторые отпечатывали на стенах не только руки, но и другие свои части.

Экспертная бригада уже сворачивалась – паковала в чемоданы инструменты. Один следователь у столика отпаивал водой зареванную домработницу, которая, видимо, и обнаружила труп. Второй перебирал полотна, небрежно составленные в ряд за диваном. Вынимал какие-то на выбор и разглядывал, наклоняя голову с жидковатой лысеющей шевелюрой то вправо, то влево.

- Привет, прокуратура,- сказал Олег.
- А,- обернулся следователь на секунду,- привет, Левушкин, очень кстати ты зашел. Слушай, ты это все раньше видел?

Он сделал знак своему напарнику, и тот вместе со свидетельницей перешел в другую комнату.

- Приходилось,- ответил Олег.
- Ну и что ты об этом думаешь? Я-то в живопИси этой ни черта не смыслю, откровенно говоря. А ты, как-никак, ближе к искусствам. А?
- Я сейчас не в настроении читать лекции об основах абстракционизма.
- Да?- разочарованно кивнул следователь.- Ладно. Но это точно не шизофренический бред?

Олег отмахнулся.

- Да ну тебя, прокуратура. Тебе фамилии – Кандинский, Мондриан, Малевич – о чем-нибудь говорят?
- Угу. Кажется, проходили по какой-то музейной краже, надо поднять архив.

Олег фыркнул.

- Шучу я, шучу,- осклабился следователь.- Малевич. Квадрат. Черный.
- Это все?
- Еще красный. Квадрат. И еще какие-то многоугольники.
- Негусто.
- Чем богаты,- развел руками следователь.- Придется завтра прямо с утреца ноги в руки – и по искусствоведам. Так что вскорости предстоит мне самому читать лекции об абстракционизме на докладах начальству.
- Ты лучше колись, Изжогин, чего это прокуратура так заинтересовалась банальным суицидом. Или это, может, не самоубийство?

Следователь извлек из ряда холстов пару и водрузил их на спинку дивана.

- А с чего ты взял, что я буду разглашать посторонним тайны следствия?- спросил он.
- Тогда на кой черт звал?- спросил Олег.- Я в близких отношениях с Веней сроду не был. Здоровались на лестнице, заходил несколько раз. Как-то помогал картины для выставки в машину загрузить. Даже спрыснули это дело как-то раз. Все.
- Да ладно,- сказал Изжогин,- обиделся сразу. Звал – значит, надо. Показать хотел кое-то. Смотри.

Он взял прислоненные к мольберту две другие работы и пристроил их рядом с первыми, на спинке дивана.

- Ну, как?
- Что?
- Сравнение. Ничего не замечаешь?

Олег пожал плечами.

- Ну, разумеется. Разные стили. Здесь, кажется, поздний примитивизм.
- И все?
- Вопрос с подвохом? Хочешь сказать, это чужие картины?

Изжогин от удовлетворения щелкнул пальцами.

- Значит, и ты это увидел? Не сразу, заметь. А я сразу внимание обратил, что другой человек рисовал.
- Да с чего ты взял, что другой? Может, он просто побаловаться решил?
- Ну, искусствоведы, я надеюсь, разберутся. Хотя это излишне…

Изжогин приподнял драпировку с холста на мольберте.

- Еще краска не высохла. А стиль тот же. Видал?
- Не только видал. Я с ним час назад разговаривал.
- Что, прямо с чертом?

Олег усмехнулся, разглядывая портрет своего недавнего собеседника, увенчанный завитыми бараньими рогами.

- Рогов-то у него не было, разумеется. Но Веню этот субъект навещал. И даже совсем недавно. Он мне и сказал, что Веня повесился. В ванной, на трубе.

Изжогин заметно оживился.

- А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
- Да ничего и не было подробнее. Сказал – и сразу распрощался.

Следователь задумчиво потер щетину на подбородке, с новым интересом разглядывая портрет.

- У тебя водка есть?- спросил он, наконец.- Да я знаю, что есть. Не пригласишь? Устал я что-то сегодня…
- Что, все настолько серьезно?- спросил Олег.
- Я рассказываю, выводы делаешь сам. Только помоги чемоданчик дотащить.

Олег с натугой приподнял объемный металлический кейс.

- У тебя там что – золотые слитки, что ли?
- Да нет. Но тоже, я тебя уверяю, вещь ценная.



***

Олег бросил опустевшую бутылку в мусорное ведро.

- Вот и помянули Веню,- сказал он, глядя в густо-синие сентябрьские сумерки. И добавил:

Кому – петля, кому – свинец,
Кому – забвения вино.
Продать билет в один конец
У смерти способов полно.
Все неизменно хороши –
Что яд, что холод палаша.
Для переживших смерть души –
Весь мир не стоит ни гроша.

- Ты это брось,- пригрозил Изжогин,- тоже мне…

Левушкин усмехнулся.

- Кофе будешь, прокуратура?
- Непременно.

Олег налил воды в чайник и щелкнул выключателем.

- Завел бы себе автоповара, как у людей,- посоветовал следователь.- Ах, да, ты же не любишь киберов…
- И долгих прелюдий к серьезным разговорам. Или проваливай, или карты на стол.
- Ладно,- кивнул Изжогин, приглаживая редеющую шевелюру,- ладно. Будут тебе карты.

Он залез в карман пиджака и действительно вынул пачку фотографий. Сдвинув закуски с рюмками в сторону, он протер столешницу салфеткой и принялся сдавать свою колоду.

- Илья Николаевич Руденко,- пояснил он, выложив первое фото,- драматург. Покончил с собой в декабре прошлого года. Передозировка снотворного. Так… А это у нас…
- Игорь Королев. Я с ним пересекался на каком-то семинаре. Неплохой поэт.
- Все правильно,- ответил Изжогин,- и все в прошлом. Вскрыл себе вены в январе этого года.

Олег покачал головой.

- Я не знал.
- Кстати, любопытная тенденция. Художники чаще вскрывают вены, поэты чаще вешаются. Писатели предпочитают стреляться. Пытаются стяжать лавры Хемингуэя? Как ты думаешь?
- Я думаю, что понял суть. Сколько их у тебя?
- Девятнадцать,- сказал Изжогин,- не считая Сердюкова. Писатели, поэты, драматурги, художники. Два композитора. Всего за полгода.
- Многовато,- сказал Олег, разливая кипяток по кружкам.- Неудивительно, что прокуратура заинтересовалась.

Изжогин вздохнул, махнув рукой, и подвинул поближе банку с кофе.

- В том-то и дело, что только заинтересовалась. В возбуждении уголовного дела в виду отсутствия состава преступления от-ка-за-но. Во всех случаях – суицид без вариантов.
- Но что-то ведь у тебя есть?- спросил Олег, размешивая напиток.- Иначе бы ты со мной не откровенничал.
- Разумеется,- кивнул следователь.

Он достал из кармана электронный коммуникатор и открыл нужный документ.

- Во всех этих случаях есть несколько странных совпадений. Вот из протокола дознания бывшей жены Руденко: «С Ильей Николаевичем у нас были дружеские отношения, несмотря на то, что мы уже пять лет в разводе. Но в последние три недели он сильно изменился. Перестал звонить, принимать гостей. Отвечал на звонки странным тоном или сразу вешал трубку. Словно внезапно стал другим человеком…».
- Депрессия меняет людей,- заметил Олег, прихлебывая кофе.- Ты находишь это удивительным?

Изжогин хмыкнул и продолжил.

- Вот еще, показания сестры писателя Милютина: «В последний месяц Колю словно подменили. Он раздражался по малейшему поводу, говорил, что никто его не понимает. Перестал узнавать некоторых знакомых. Он словно стал другим. Понимаете? Совершенно другим человеком. Я не знаю, как это объяснить…». Та-ак… Показания соседки твоего знакомца Королева: «За три недели до смерти Игоря Михайловича он помогал мне с переездом, когда я вселялась в соседнюю квартиру. А вскоре, встретив на лестнице, не узнал, и был удивлен, что я живу на той же площадке, словно это был совсем другой человек…». Продолжать?
- Оставишь, я потом все прочитаю. Дальше.

Изжогин залпом выпил половину остывшего кофе, закрыл коммуникатор и продолжил.

- Эта фраза про другого человека, как ты понимаешь, объединяет все случаи суицида. Это было первое, что меня поразило.
- Без лирики, время позднее,- попросил Олег.- Что еще?
- Есть и еще,- кивнул следователь,- человек. Незадолго до разительной перемены в характере каждого из этого списка его посещал некто. Личность установить не удалось. Описания противоречивы, более-менее сходятся только в нескольких деталях. Рост – сто семьдесят пять-сто семьдесят восемь. Глаза серые. Нос с небольшой горбинкой. В каждом случае видели незнакомца с покойными два-три раза, за несколько недель до смерти. Потом наступала внезапная депрессия, которая заканчивалась сам знаешь чем. Вот, собственно, что мы имеем.

Изжогин убрал в карман коммуникатор и фотографии.

- И как это все касается меня?- спросил Олег.
- Самым прямым образом. Я опасаюсь, что в списке покойников можешь оказаться и ты.
- Все мы когда-нибудь в нем окажемся,- усмехнулся Левушкин.
- Но не ко всем перед этим является таинственный незнакомец.
- И ты думаешь, ко мне он явится?
- Не исключено. Хотя, вру. Это вероятно. И даже более чем вероятно.

Олег снова включил чайник.

- Темнишь, прокуратура.
- Да брось,- ответил следователь,- ты что, не видишь связи? Все эти покойники – люди талантливые, но малоизвестные. И все – одержимые творчеством.
- Ну, Веня и бабами был одержим не меньше творчества,- заметил Олег,- и лаврами увешан, хотя бы в городских масштабах.
- Допустим. Но почему не предположить, что заявится он и к тебе?
- А почему не к соседке Маринке?- съязвил Олег.- Она чудно крестиком вышивает. Чем тебе не творческий человек?

Он принес чайник и снова наполнил кружки.

- Понимаешь, я не могу рыть этот вопрос официально. Никто мне не даст на это ни времени, ни полномочий. А у тебя время есть. Ты же пока нигде не работаешь.
- А полномочия?
- А зачем?- удивился Изжогин.- Действуй, как частное лицо. Расспроси соседей, родственников. Я тебе фактиков подкину.
- Да не умею я допрашивать,- возразил Олег.
- Не допрашивать,- поправил следователь,- а производить дознание. Это выражаясь языком официальным. А проще говоря – поговоришь с теми, кто близко знал Сердюкова и видел его в последние дни. Тебе не придется писать никаких отчетов и протоколов. Но и это все не главное. Главное – чтобы незнакомец этот вышел на тебя.
- Давненько я не играл роли живца,- усмехнулся Левушкин.

Изжогин отставил пустую кружку.

- Зная тебя, я больше беспокоюсь за нашего подопечного. Тем более, что с тобой постоянно будет находиться телохранитель. Собственно, он уже здесь.

Следователь прошел к металлическому кейсу и раскрыл замки. Стенки чемодана разошлись в стороны, открыв сложенного в параллелепипед кибера.

- Всю сознательную жизнь мечтал, чтобы ко мне приставили киноида,- ядовито заметил Олег,- да еще устаревшую комнатную модель.

Изжогин вытащил из кармана «поводок» - пульт управления, включил кибера, и киноид принялся распрямляться в рабочее положение. Через несколько секунд из металлической болванки сформировался механический пес и неподвижно улегся в углу, как изваяние.

- Сорок два килограмма электронной начинки, углепластика и стали в титановом корпусе с покрытием из тефлона,- похвалился следователь.- Ведет фото и видеозапись, шифрует, отсылает информацию на базовую станцию при помощи новейшего импульсного передатчика. Имеет встроенный электрошокер и газоанализатор. Разгоняется до сорока трех километров в час. Три режима поведения – автономный, боевой, скрытный. Словом, девайс для супершпиона, ценой в хороший автомобиль.
- Что-то ты много наговорил для диванной собачки,- засомневался Левушкин.
- Это только корпус от бытовой модели. Внутри – начинка от МАКС-8Т. Не знаю, как это расшифровывается, но сказали, что ничего новее пока нет.
- Модернизированная Адаптивная Киноидная Система,- подсказал Олег,- разглядывая металлического монстра.- Я бы восхитился этим чудовищем, кабы не так ненавидел железки.
- Привыкай,- ответил Изжогин.- Вот тебе «поводок» и удостоверение на право владения служебным кибером. На боевом режиме в общественных местах не держи. Подзаряжается он сам. Впрочем, кого я учу… Активируй управление – хочу убедиться, что все в порядке.

Левушкин взял «поводок». Идентификатор получил сигнал от вживленного в ладонь чипа, и киноид повернул голову в сторону нового хозяина, ожидая приказа. Олег переключил его в автономный режим. Киноид поднялся, отыскал ближайшую розетку и встал на подзарядку.

- Топает, как лошадь,- проворчал Олег.


***

Народу в придорожной забегаловке было немного. Шофер обильно полил кетчупом пельмени и завистливо покосился на экспедитора, допивающего пиво.

- Ты бы ей хоть сосиску какую купил, что ли,- проворчал шофер.

Экспедитор заглянул под столик, за ножку которого была привязана собака, и ответил:

- Она все равно сейчас ничего не будет есть. Вон как тоскует. А дома я ей молочка парного, мосол из борща достану…
- Думаешь, дома есть станет?
- Денька два поголодает – куда денется. Потоскует, и привыкнет. Я бы по такому хозяину и горевать-то не стал. Так вот взял и продал первому встречному, ага.

Экспедитор покрепче зажал портфель локтем, чтобы никто ненароком не стянул, и вылил себе остатки пива.

- Не гляди, не гляди,- сказал он шоферу,- не позволю. Нам ночью контрольный пост проезжать, наверняка остановят. Греха не оберешься, да и куме обещал я… Вот приедешь – отгул дам, тогда и пей.

Обстоятельно пережевывая ужин, шофер отвернулся к шоссе, по которому за город ползла вереница машин.

- Давно надо было поставить автоводителей на технику,- проворчал он,- а правление все экономит…
- Вам только дай повод,- возразил экспедитор,- вы и рады. А работать кто будет? Эти вот, городские? Или роботы за нас будут хлебушек выращивать?
- Много ты навыращивал…- буркнул шофер.

Экспедитор обиженно нахохлился, загородившись портфелем.

- Много, не много, а чужого не ем. И сколько ты за этот хлебушек получишь – очень сильно зависит от меня. Усек? Давай доедай, да поехали – еще ночь до дому трястись.
- Трястись-то мне, а тебе дрыхнуть. Да ладно, ты не забижайся,- сказал шофер,- я ж по-свойски, по-кумовски.

Экспедитор, однако, решил «забидеться», и не ответил.

- Слушай,- сказал шофер, уводя разговор в другое русло,- а зачем тебе эта собака? На цепь такую не посадишь.
- А чего – не посадишь? Хуже других, что ли? Вон шерсть какая – не замерзнет.
- Да я не про то. Не дворовая она. Охотничья. А у тебя и ружья-то нету. Отдал бы мне ее, что ли?
- Ишь ты – «отдал»,- передразнил экспедитор,- я за нее вон отвалил сколько! А ружья с ней никакого не надо – она и так зверя догоняет.

Шофер насмешливо покачал головой.

- Все ты, кум, перепутал. То другая порода догоняет, борзая. А это гончая. Понимаешь разницу? Она только по следу бежит и лает, а ты должон с ружьем на круг стать и стрелить зверя. А много с мамоном твоим набегаешь?
- Разберемся,- пообещал экспедитор.- Все одно не отдам. Ну, если когда на охоту сводить, чтоб не застоялась. Понимать же надо – собака не простая, ценная.
- Чем же она тебе такая ценная?
- Да тем хоть, что редкая. Ты много таких у нас видел, нет? В районе, поди, тоже – раз, два, и обчелся. Одни шавки цепные, что с них толку? Не, такую собаку в наше время нечасто найдешь.

Шофер ткнул вилкой в темноту:

- Ха, «нечасто»! Вон такая же бежит!

Экспедитор мельком взглянул на убегающую собаку и вытянул из-под стола перегрызенный поводок.

- Мать ее! Так это же моя! Кум! Ешкин кот! Бросай пельмени, лови! Литру ставлю, только поймай!
- Ничо, никуда не денется,- пообещал шофер, подобрав пиджак со стула.- Заходи с другой стороны, а я отсюда…


***

- Так вот оно, в чем дело,- сказал Мильх, разглядывая механического пса,- какой зверь. А мне было пришла в голову мысль, что вы таки начали брать уроки степа на дому.
- Вы уж простите, Израэль Карлович,- извинился Олег.- Чаю будете?
- С нашим удовольствием,- согласился сосед,- приятно побеседовать с умным человеком, если ваш зверь не будет возражать.
- Это не мой. Просто попросили перенастроить, и придется нам некоторое время его потерпеть. Мне – тут, а вам – снизу. Завтра я сменю ему подошвы на лапах, чтобы не так топал. Резина стерлась.

Киноид внимательно проводил взглядом старика-соседа до стола, и продолжал следить, не поворачивая головы.

- Подумать только,- покачал головой Мильх, принимая чашку,- механический пес! Ну разве такое могло быть в старые добрые времена?
- Но первая собака-робот была выпущена еще в конце двадцатого века,- возразил Олег.
- Вы говорите об игрушке,- заметил старик,- а я говорю о замене первого друга. Собака была рядом с человеком с тех времен, когда он только поднялся с карачек. Вы знаете, Олег, я таки всю жизнь мечтал завести собаку. Но, увы – обстоятельства не позволяли. Концерты, гастроли… Кстати, я не мешаю вам, когда вечерами пиликаю на скрипке по старой памяти?
- Нисколько, Израэль Карлович. Вы замечательный музыкант.
- Это все в прошлом,- отмахнулся Мильх,- все в прошлом. Пальцы уже совсем не те, если вы понимаете, о чем я говорю… Да… Вы уж простите мое стариковское брюзжание – я ведь совсем одинок, но еще не до конца свихнулся, чтобы начать говорить с мебелью. Жена умерла, дети разъехались… Даже собаки у меня нет. Но я не жалею. Я всю жизнь служил искусству, все ему отдал. И не могу позволить себе такую малость, как собаку.
- Почему же?- спросил Олег, подливая старику чаю.
- Все дело в отношении, дорогой мой сосед, и это вам прекрасно известно. Вы ведь одиноки так же, как и я. И вы одержимы искусством, как и я – пишете ночами. Я знаю, свет из вашего окна падает на тополь во дворе – до глубокой ночи. А человек не спит ночами по двум причинам: либо его мучает совесть, либо муза.
- Или обе сразу,- усмехнулся Олег.
- Вы тоже не можете завести близкое существо,- продолжил старик,- вы не сможете уделить ему время. Ведь надо будет оторвать его от искусства, но двум богам, как известно, служить нельзя. А мне уже осталось недолго. Вряд ли я протяну еще пятнадцать-шестнадцать лет, сколько живет собака. А что будет с ней, когда я умру? Ведь это живое существо, дорогой Олег Владимирович. Оно чувствует, понимает. А это существо разве может чувствовать?

Олег взглянул на киноида, который продолжал непрерывно снимать и транслировать запись импульсным передатчиком, не мигая и не поворачивая головы.

- Не может,- согласился Олег.- Разве что, имитировать чувства.
- Чтобы чувствовать – нужна душа,- продолжал старик.- Многие думают – у собак души нет. Может, это и так, но мне всегда казалось, что в каждой собаке отражается душа ее хозяина. Самая сокровенная ее часть. И если там, в глубине своей, человек плох – собака будет отражать его суть. Вы понимаете, о чем я?
- Кажется, да,- кивнул Олег.
- Тогда скажите мне – для чего люди создали это существо?- кивнул Мильх на лежащего киноида.- Что это – по сути? Отражение души нашего с вами общества?
- Это ее протез,- усмехнулся Олег.