Камикадзе

Каждый день и каждый вечер они гуляли по заснеженным склонам Дилижанских гор. По вечерам любовались зеленоватой луной и – когда спускались обратно к корпусу санатория – острыми огоньками города в долине. А днем щурились от яркого солнца и ослепительно белого снега и ощущали, как быстро прилипает к лицу загар.   
Разница в возрасте у них была лет в сорок. Приехавший из Челябинской области Григорий Нестерович был пенсионером, одышливым дядькой с красными склеротическими щеками; когда шапка и воротник его становились белыми во время снегопада, Сергею становилось смешно: ну вылитый Дед Мороз. Сергею было двадцать лет, он приехал из Москвы на зимние каникулы, отдохнуть после сессии и отдышаться от ядовитого столичного воздуха. И еще была задача у Сергея – попробовать отпустить небольшую бородку на худощавом лице, дабы приобрести дополнительные элементы мужества в своем облике. Эти элементы должны были отражаться в дальнейшем в глазах однокурсниц, а также студенток младших, а то и старших курсов.
Григорий Нестерович и Сергей были единственными, кто отдыхал без компании или без жены,  или без подруги. Вот и сблизились, чтобы было веселей.
Так вот и гуляли, разговаривали о том, о сем…
– Вот ты знаешь, Серега, жизнь прожил, а не знал, что есть такие красивые места. Всю жизнь – во время отпуска – то домашний ремонт, то ремонт у тещи, потом дети стали плодиться – опять никакого тебе отпуска…
Он остановился, тяжело дыша.
– Давай немного постоим, посмотрим вниз, отдохнем, – предложил.
– Ну конечно же, Григорий Нестерович, – ответил Сергей. – Куда нам спешить? До обеда у нас осталось…
Сергей поддернул рукав куртки, оттянул перчатку, потер запотевшее стекло часов.
– … еще полтора часа, – закончил он фразу.
– Ну вот. А потом – тихий час… почитать и на боковую минут на шестьсот, – сказал весело Григорий Нестерович и, слегка оскалившись, постучал зубами.
Видимо, привыкает к новому протезу, подумал Сергей.
Честно сказать, он уже начинал томиться своим ежедневным и бессменным спутником. Ну сколько можно слушать пересказы газетных статей и телепередач? Ну хоть что-нибудь рассказал бы этот зануда необычного, остроумного, свежего. А его нытье о том, что раньше, мол, жизнь была честнее? Да уж, мать рассказывала, как вставала в пять часов утра, чтобы ему, тогда малышу, купить мятый треугольный пакет порошкового молока… если еще повезет. Одним словом, Сергею уже хотелось, чтобы на месте Григория Нестеровича оказался какой-нибудь классный парень, с которым можно было бы подружиться, который научил бы Сергея кататься на горных лыжах (к инструктору обращаться Сергей не хотел – и стеснялся, и дорого), а потом они  бы лихо рассекали горную трассу, после чего пили пивко в номере и разговаривали о том, что интересно им обоим…
Но в санатории было всего несколько супружеских пар и компания армянских студентов – четыре девушки и четыре парня. Сергею не хотелось навязываться в эту студенческую компанию, а его не приглашали, хотя симпатичные черноволосые парни и девушки каждый день здоровались с Сергеем в коридоре корпуса, вежливо улыбались. Наверное, армянские студенты думали, что Сергей приехал в Дилижан с отцом, принимая за такового Григория Нестеровича. Ох уж этот «Дед Мороз», ностальгирующий о невозвратных временах и пространствах, – досадовал Сергей.
- …Вот я и говорю, – продолжал тем временем Григорий Нестерович, – не струсил бы Горбачев в Форосе, все было бы иначе…
Сергей рассеянно кивал и поддакивал.
Не унимался собеседник и во время обеда в кафетерии санатория.
– А Борис… Борис-то…  – Григорий Нестерович становился совсем красным от гнева. – Могильщик… Беловежская пуща… три афериста… – старик подавился бастурмой, закашлялся.
Сергею было его жалко, ему все чаще вспоминалась строчка из стихотворения Фазиля Искандера о том, как «поверх поседевших голов проносятся призраки… незабитых голов». Что он грузит меня призраками незабитых голов? – думал с тоской Сергей.
Пенсионер между тем устало пил компот, сплевывая вишневые и сливовые косточки в чуть подрагивавшую ладонь.
Сергей загляделся на стройные ножки официантки, тяжело вздохнул. И  в этот момент услыхал от Григория Нестеровича такое, что заставило его встрепенуться и посмотреть прямо в лицо своему собеседнику.
– …Ну что, Серега, ты так стрельнул глазами на меня? Не веришь? Да, говорю я тебе, приказ такой был – огонь на поражение. Полный боекомплект. Набираю расчетную высоту, иду в сторону Минска. Потом пробиваю облака, иду на снижение. Земля запрашивает: вижу ли объект? Да, отвечаю: объект вижу, готов к атаке. Получаю приказ: выходить на глиссаду, потом на бреющем – и огонь на поражение. Есть! – отвечаю. И вот вижу этот самый теремок в Вискулях, будь он неладен, дом, где разрушают мою страну, ну, думаю, если промажу, то – на разворот  и – как Гастелло, как камикадзе – на таран. Взорвусь вместе с ними, будь они прокляты, предатели!
Официантка подошла, услышав громкую речь, но успокоилась, увидев что один из отдыхающих просто эмоционально что-то рассказывает.
– Ты тоже садись за столик, – неожиданно сказал ей Григорий Нестерович.
Молодая девушка, воспитанная с детства в послушании старшим, тем более мужчинам, покорно присела за столик, одернув лямки накрахмаленного передника.
– Здание у меня уже в прицеле. Ну, думаю, конец вам, заговорщики. Не развалить вам то, что не вы собирали веками! Палец – на кнопке «пуск»… …
В этот момент в кухне что-то грохнуло и разбилось. Рассказчик вздрогнул. Молоденькая официантка забеспокоилась, но продолжала сидеть.
– Как зовут тебя, дочка? – спросил ее Григорий Нестерович.
– Наира, – негромко ответила армяночка и покраснела.
– Так вот, Наира, – продолжал Григорий Нестерович уже немного спокойнее, – в последний момент я вспомнил, что там, в этом зале, где подписывался Беловежский сговор, есть такие же, как ты, молодые девочки, официантки, горничные, ребята молодые – шофера, охранники, повара… ну там… завхозы всякие. Они-то при чем?!  Так что, Нина…
– Наира, – робко поправила девушка.
– Наира, приказ я выполнять отказался, чтобы не губить невинные души. Развернул самолет, курс на базу. Земля: в чем дело? Докладываю: готов идти под трибунал, но отказываюсь наносить ракетно-бомбовый удар по гражданскому объекту. Мне: да ты!… да мы тебя! Выполнять приказ! Иначе, мол!.. Виноват, отвечаю, приказ выполнять отказываюсь… Такой вот, ребята, был мой выбор… Такая вот история, Нина… вернее, Наира…  За то меня и из армии турнули, и в гражданскую авиацию потом не взяли. А ведь был я, ребята, полковником…
Подрагивающей от волнения рукой Григорий Нестерович взял с тарелки кусочек хлеба и стал нервно его жевать. Он был совсем красным – и от волнения, и от зимнего загара, и от своих прожилок.
На глазах молоденькой официантки Сергей увидел проступившие слезы.
– Товарищ полковник, – обратился он подчеркнуто уважительно к Григорию Нестеровичу. – Девушке надо идти, она при исполнении.
– Виноват, заболтался. Ну иди, дочка, – примирительно сказал Григорий Нестерович.
На следующий день он уезжал, его путевка закончилась. За ним должна была приехать и отвезти в аэропорт дочь, которая, как оказалось, жила с мужем в Ереване – видимо, она и купила отцу путевку в хороший горный санаторий.
Сергей – уже с небольшой мягкой бородкой – пошел провожать своего старшего товарища, с которым они неделю гуляли по горам, по долам и худо ли, бедно ли, но вместе провели это время.
Дочка, веселая разбитная тетка, приехала на синем микроавтобусе с надписью «Водоканал».
– Папа, ты все взял? Ничего не забыл? – ласково, немного покровительственно и суетливо спрашивала она отца, когда они шли от корпуса к машине и несли сумки и пакеты. – Одежду, книжки свои? А очки? А лекарства? А паспорт забрал?
– Да забрал, забрал …
– Знаю я тебя, – весело ворковала дочка, –  рассеянный с улицы Бассейной. Так… Познакомься с Гайком.
– Какой еще гайкой?
Дочка укоризненно покачала головой.
– Гайком водителя нашего зовут.
Гайк обозначил белоснежную улыбку через полосатое от работы механического дворника лобовое стекло.
Григорий Нестерович кивнул ему.
– Вот что, папа, – продолжала дочка, –  ты давай-ка садись рядом с шофером, а то тебя укачает. И смотри прямо на дорогу, а не по сторонам, я тебе каждый раз об этом говорю. Поедем потихоньку, тем более сейчас скользко, а дорога – серпантин.
Женщина рассеянно обратилась к стоявшему у машины Сергею; она сетовала с виноватыми нотками в голосе:
– Ну вот, башка дырявая: забыла папе купить лимон, его ведь в транспорте так укачивает, так укачивает… у вас нет леденцов? Никакого транспорта, вы знаете, не переносит… Так есть леденцы?
Сергей растерянно развел руками и отрицательно покачал головой. 
– Ну ладно, как-нибудь… – озадаченно проговорила женщина. 
Дочка помогла отцу взобраться на мокрую от подтаявшего снега ступеньку микроавтобуса.
Григорий Нестерович был грустен. Он помахал Сергею ладонью. Тот тоже помахал в ответ.
Валил тихий чистый снег. Машина заурчала, пыхнула серым дымом и потихоньку покатилась под горку, позвякивая противогололедными цепями. Начинались сумерки, и зеленоватая дилижанская луна стремительно проступала над белым частоколом покрытой зимним лесом горы.