Сороковины

Мама смеется, кусает помидор, который брызжет соком и семечками. Отец шутливо тянет маму за плечи, что-то показывает ей рукою – мол, посмотри, кто к нам идет… Кто идет – неизвестно. Мама в купальнике, в своих круглых очках (без них никуда – зрение подводило). Видны река, детская карусель на пляже.
Нет больше ни этой улыбки, ни этих плеч – нет человека, рассыпается в прах. Остались фотографии… Вот уж и сороковины.
На кладбище рано утром я пришел с Сашей. Она любила его, моего лучшего друга, часто угощала нас лепешками с тыквой  – южным деликатесом. Посидели с Сашей на скамеечке, выпили немного вина, зажгли свечечки. Царствие небесное, мир праху твоему, мама.
У Виктора Гюго есть интересное наблюдение: человек уже не живой, но продолжает существовать – умолкнувшим телом. Сегодня эту мысль можно продолжить  –  часто ушедший человек остается в кругу нашего общения, остается материально – закодированным на фотографии, кино- и видеопленке, и иногда – в этом своем неполном виде – дарит нам улыбку, внезапно озарившиеся изнутри глаза, родинку на шее, голос.
Сороковины решили отметить скромно. Пришли Саша с Леной, прибыл дальний родственник дядя Коля, приехал с дачи мамин коллега по кафедре русского языка Игорь Семенович, пришли также соседи, с которыми мама дружила.
Мой отец включил записи Шопена.
Сидели за столом, поминали покойную, вспоминали что-то связанное с ней, кто грустное, кто веселое. Вечерело, за окном падал снег, потом стало совсем темно, и прямоугольные светляки облепили дальние дома-башни.
Когда мне было четыре года, мы гуляли как-то с мамой по старому району города, он славился тем, что жили там в основном старообрядцы – липоване. Дома остались позади, и мы подошли к тоненькой, слабенькой речушке, почти ручью. Сели на скамеечку со спинкой, мама открыла журнал и стала мне читать. Кажется, это были «Веселые картинки». Ясно помню картинки из журнала – Незнайку, Гурвинека, Карандаша, что-то связанное со спутником, космосом, Белкой и Стрелкой. Через тридцать пять лет я как-то раз в приступе ностальгии по детству решил заказать в библиотеке подшивку «Веселых картинок» конца 50-х… Но осекся. Побоялся возвращения «к былым возлюбленным», того, что все это окажется (или покажется) пресным, обычным. Самый сладостный рай, как известно, рай утерянный, покинутый. Найти его – значит потерять.
– А какая она была гитаристка, – качал лысой головой Игорь Семенович. – Как она пела романсы под семиструнку…
От смущения Игорь Семенович как бы провел по струнам большим пальцем.    
Повисла пауза. И тогда заговорил Саша.
– Хочу рассказать вам  интересный эпизод, – начал он. – Когда… когда ушла от нас Вера Андреевна, я повез ее фотографию в газету, где готовили некролог.
Захожу в редакцию, а там – «подкова» для прохода, как в аэропортах. После покушения на одного из журналистов установили. Стал я проходить – и «зазвенел». Охрана: освободите карманы от металла, а я уж и освободил карманы. Вытащил из закоулков карманных какие-то скрепки, кнопки, мелкие монеты. Снова иду сквозь эту «подкову» – и опять «звеню».Подошел откуда-то милиционер, стал водить по мне сканером – и в тот момент, когда сканер оказался на уровне груди – сигнал, зажужжало что-то в аппарате. Просит милиционер показать содержимое внутреннего кармана. А там – фотография Веры Андреевна в конверте. Вынул я конверт, положил на столик, прохожу сквозь «подкову» –  все тихо. Милиционер озадаченно посмотрел на содержимое конверта, вернул мне его и махнул ладонью –проходи, мол.
Так вот, о чем я. Наверное, это был знак от Веры Андреевны, послание нам – я не ушла совсем, я с вами. Я существую. …За бессмертие Веры Андреевны!
Выпили. Стали молча закусывать. Все были немного озадачены тостом Саши.
Была уже ночь за окном. Магнитофон замолк. Я встал из-за стола, чтобы поменять кассету, и в этот момент услышал, как говорит негромко своей соседке по столу мой дальний родственник дядя Коля (маленький, в сильных очках, в пиджаке поверх свитера):
– В эмульсионном слое фотобумаги присутствует металл. Вот он и звенел. Так что никакой мистики.
Эти слова услышал и Саша. Его худое, с чеховской бородкой лицо побледнело, он сказал, обращаясь ко всем:
– Однажды глубоко верующий человек сказал мне: похороны – это не страшно. Это – как положить зерно в землю на будущее. Наступит время – прорастет зерно, вернется душа в воскресшее тело, если душа не погибла. Вот так мне объяснил этот человек.
Звучала музыка Шопена. Композитор, перевоплотившийся в музыку, был в эту грустную ночь вместе с нами.