Гомер

Игорь Николаевич заканчивал последние приготовления к романтическому вечеру. Он переставил белое сухое вино из холодильника на подоконник: на улице был ветер, и «Пино», которому надлежало быть холодным, но не ледяным, должно было приобрести там, возле незаклеенного на зиму окна, нужную, рекомендуемую радиопередачей «Долче вита по-русски», температуру.
За окном – зимняя графика: черные деревья, белый снег, вкрапления других цветов – синяя «Тойота» Игоря Николаевича и темно-зеленая немолодая ёлка, пережившая на своем веку как минимум четыре удаления верхушки для новогодних увеселений экономных жителей ближайших домов.
Потом Игорь Николаевич нашёл в дальнем ящике комода две витые оранжевые, с пропущенной по спирали люрексной нитью, свечки, заряженные восточными благовониями, повышающими, как гласила малограмотная аннотация, «взаимопонимание полов».
И, наконец, последней, как выражался шеф Игоря Николаевича, плановой позицией подготовки к романтическому вечеру стала смена наполнителя в кошачьем туалете. Избалованный кот Бузик в какой-то момент их совместного с Игорем Николаевича проживания отказался от других наполнителей своего лотка, кроме мелкого розового. И не иначе. И не всякие кошачьи консервы ело это забавное существо с рыже-серой, в черные полоски, шерстью и белыми «манишкой» и «носочками», а только определенной фирмы-изготовителя. Возможно, в кошачьем мире потребление тех или иных консервов было своего рода социальным знаком, как в мире людей – предпочтение определенной марки сигарет или, например, автомобилей, – вяло подумал Игорь Николаевич, отмечая при этом заведомую абсурдность своего предположения.
Вечерело, в незадёрнутом гардинами окне уже отражалась грузноватая фигура сорока-с-небольшим-летнего бородатого мужчины без намеков на лысину, что было предметом гордости Игоря Николаевича. Перед тем, как принять душ и надеть вечерний костюм с английским галстуком в мелкую сине-бордовую клеточку, Игорь Николаевич  закинул на плечо Бузика и некоторое время смотрел в стремительно темнеющее окно. Кот довольно замурлыкал.
– Ладно, дружок, хорошенького понемножку, – обратился  к Бузику хозяин, и кот все понял, тотчас спрыгнул с горячего голого плеча Игоря Николаевича на слегка потертый паркет гостиной и залез под стол, украшенный букетом красных и белых роз и уже сервированный на двоих. Свечи были в подсвечниках и напоминали готовящиеся к старту ракеты.
К своего рода ответственному старту готовился и Игорь Николаевич. Он, наконец, сегодня вечером решил признаться в своих глубоких чувствах к милому существу с подростковой стрижкой, высокой грудью и почти законченной кандидатской диссертацией. О том, что Верочка вот-вот станет кандидатом исторических наук, Игорь Николаевич, будучи ее научным руководителем, не сомневался. Но не был пока уверен в другом: согласится ли она стать спутницей его жизни, – всё же пятнадцать лет разницы в возрасте – это вам не кот мяукнул. Игорь Николаевич мысленно похвалил себя за этот парафраз известной присказки.
В своих отношениях с Верочкой Игорь Николаевич, в описи жизненного багажа которого значились два малоудачных и бездетных брака, был сознательно сдержан. И не только потому, что это была его аспирантка, и не потому что аспирантка возрастом почти  годилась ему в дочери, но и из соображений своего рода эксперимента: а возможны ли сегодня старомодные, строгие, лишенные полноценного интима (до брака!) отношения между представителями двух полов.
«Почему же – двух? – внезапно подумал, стоя под душем, Игорь Николаевич. – Почему мы так говорим и думаем: отношения двух полов; их что – больше, полов-то?».
Зазвонил мобильник, и наспех опоясавшись полотенцем, Игорь Николаевич нажал на кнопку телефона влажным большим пальцем с аккуратно подпиленным с утра ногтем.
– Верочка, ты где?.. Почему в метро? Не завелась машина? Ничего, пусть мерзнет, она железная. Ха-ха… Верочка, я буду у выхода в метро, возле палатки шаурмы. Да там по запаху можно найти…
Верочка стремительно появилась на последней ступеньке подземного выхода метро, словно вознеслась. Игорь Николаевич поцеловал ее в розовую от январского морозца щеку, ощутив щекой лисий воротник и совсем некстати подумав, что это прикосновение сродни тому, которое он испытывает каждое свое холостяцкое утро, когда Бузик залезает к нему  на подушку и деликатно касаясь носа и щек хозяина, напоминает о времени кошачьего завтрака.
«Ну причем здесь кот, – раздосадовался на себя Игорь Николаевич, – сегодня такой вечер предстоит, а я про кота… а может быть… – у Игоря Николаевича слегка прихватило спазмом горло, – а может быть, и не вечер даже, а вечер плюс ночь? Может, пора снять с себя монашеский обет?».
Тем временем профессор и аспирантка уже выходили из лифта. Игорь Николаевич отворил дверь новеньким желтым, от врезанного накануне нового замка, ключом, назвал его при этом «золотым».
Верочка вежливо улыбнулась шутке своего научного руководителя.
– Игорь Николаевич, ты что, ключ надраил зубным порошком или пастой Гойя специально?
– Конечно, – в тон ей ответил профессор, – Латунь, бронза и медь должны всегда блестеть (это я тебе как бывший матрос говорю), тем более в праздник.
– А сегодня праздник?
– Для девчат. Сегодня будут танцы, – попытался сострить Игорь Николаевич. Но, почувствовав плоскость своей фразы, добавил:
– Конечно, праздник: ведь ты впервые у меня в гостях… Позволь шубку… Я ее отнесу в чулан – подальше от кота. Знакомься, кстати, это Бузик: кот породы «дружба народов».
– Это как? – спросила девушка, присев на корточки и поглаживая кота.
– Эклектично, - определил Игорь Николаевич. – Уши сибирские, глаза классические зелёные, хвост похож на сиамский, окрас простонародный, привычки аристократические.
Верочка переобулась в туфли на каблуке, и Игорь Николаевич лишний раз утвердился в том, что высокие каблуки – это мощнейшее оружие в борьбе за мужские сердца.
…Игорь Николаевич включил негромко диск с хитами в исполнении Андреа Бочелли и незаметно глянул на настенные часы – через пять минут фаршированную креветками форель пора будет вытаскивать из духовки.
Верочка, похожая своей прической на взъерошенного воробушка, ела серебряной вилочкой салат из морепродуктов (тоже профессорское произведение!) и покачивала головой из сторону в сторону.
– Верочка, этот жест я видел в Индии. Они покачивают так головой в знак согласия и удовольствия. Тебе нравится?
– Очень вкусно, Игорь. Индийский рецепт?
– Нет, испанский. В Барселоне научили коллеги из научного отдела музея. Ох ты, пора вытаскивать форель! -  деланно-испуганно спохватился Игорь Николаевич.
– И трубы, трубы, трубы заиграли серебряную Шуберта «Форель», – негромко продекламировала девушка.
Игорь Николаевич замер в проёме кухонной двери, медленно повернулся к Верочке.
– Веруня, откуда ты знаешь эти стихи Луговского? Ведь…
– Это было любимое стихотворение моего папы, – перебила девушка. – Сама я отродясь не читала Луговского. Впрочем, «Форель» Шуберта знаю – все-таки когда-то училась в музыкальной школе.
– Надо же, – рассеянно подивился профессор странной, слегка ущербной,  мозаике знаний своей аспирантки.
…То ли свечи так подействовали, то ли белое вино, то ли пение Андреа Бочелли, но Игорь Николаевич вдруг захотел признаться в любви Верочке – то есть рассказать все о себе, о своих чувствах ей – «Никите», как называл он порой тет-а-тет свою аспирантку, имея в виду актрису Анн Парийо с вихрастой полумалчишеской прической и немного угловатой пластикой; профессору захотелось рассказать о том, как впервые он увидел ее еще на четвертом курсе университета, как тронули его её тонкие губы, высокий лоб с чуть низко посаженными, как у кавказских женщин, ушками. Потом он узнал, какая она умница в научной области – её поначалу дипломная, а теперь готовящаяся стать кандидатской работа о роли России на Балканах накануне Отечественной войны 1812 года была написана живым, ярким языком, а вовсе не сухим научным. Уже потом, когда они познакомились ближе, после первых поцелуев и, говоря архаично-высокопарно, лобзаний, Игорь Николаевич сделал ей странный комплимент: вдруг назвал Верочку – Беней Криком.
– Почему? – вздернула она бровки и даже растерянно остановилась на аллее городского парка, где они гуляли в сентябре, любуясь тем, как начинает пробиваться желтизна в высоких зелёных причёсках берез
– Вот уж кем-кем, а Беней Криком меня никто еще не называл. Игорь Николаевич, вы… ты ничего не путаешь?
– Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь, – по памяти процитировал Игорь Николаевич строчки из «Одесских рассказов» Бабеля. – Когда читаю твою очередную главу диссертации, хочу, чтобы это длилось и длилось. Впрочем, – спохватился профессор, – действительно, глупый комплимент женщине, твоё удивление понятно.
Они виделись последние полгода почти каждый день – на кафедре, где обсуждали научные вопросы, в культурно-досуговом центре университета, где Верочка подрабатывала звукооператором. Ходили в театры, кино. Иногда катались на профессорской синей «Тойоте». Она целовалась неумело, робко обнимая его за плечи. Когда он клал руку на её талию, она начинала стеснённо ужиматься, а когда недавно Игорь Николаевич положил руку на её грудь, она вдруг вскрикнула… и он не осмелился уточнить природу этого крика.
И ни разу, пока ни разу у них не было интима. Игорь Николаевич так захотел. И захотел в тот момент, когда понял, что относится к своей аспирантке серьезно, настолько серьезно, что, возможно, захочет быть с ней всегда. Да, он влюбился.
И вот сегодня… А что будет сегодня?
Они танцевали на слегка потертом паркете, Игорь Николаевич целовал ее в стремительно краснеющее ушко, прижимал к себе воробьиное тельце с тугими грудками, и она не отстранялась. И тогда профессор мягко увлек Верочку на диван, где руки его начали исследовать доселе неизвестные ему, потому как были пока не завоёваны, равнины и ущелья ее нежного тела.
И в достаточно пикантный момент Бузик, то ли соскучившись, то ли проголодавшись, настойчиво заскрёбся в дверь, просясь в компанию.
Игорь Николаевич нежно одернул платье Верочки и, вздохнув, пошел открывать дверь своему любимцу, который, как откровенно признавался себе профессор, жил в этой квартире в статусе позднего, обожаемого, немного избалованного, ребенка.
Девушка приветствовала кота, потрепав его за холку, потом взяла на руки и начала бaюкать как ребенка. Это тронуло Игоря Николаевича, поправлявшего в тот момент чуть наклонившуюся свечку, заряженную благовониями по рецептам древнеиндийских специалистов по обольщению. Обе свечи были в самом разгаре, разгорался и сам хозяин дома.
Верочка играла с котом, который, увлекшись, стал царапать ей руки, но она только смеялась.
Заманив питомца в кухню, хозяин насыпал ему полную миску корма в надежде, что кот после хорошей порции мясных кусочков уляжется по своему обыкновению на тканый деревенский коврик, положенный на журнальный столик, под настольную лампу, сутками не выключавшуюся специально для Бузика. Однажды, правда, лампочка всё-таки перегорела, и вечером Игорь Николаевич нашел своего питомца подавленным и испуганным. Наверное, в кошачьем представлении так должен начинаться конец света, подумал Игорь Николаевич, однако сразу же отметил натянутость и явную антропоморфность этого предположения.
«Но конца света пока не намечается, и надо продолжать романтический вечер при свечах, – размышлял профессор. –  И загадывать не стоит, чем он закончится вечер … ну что называется, – как пойдёт, так и пойдёт… Торописса нэ нада, как говорил комический герой старого фильма».
– Начало двенадцатого, однако, - вскинула слегка как бы извиняющиеся  глаза девушка. – Может быть, я пойду?
– Я тебя отвезу, Верочка. Но, если позволишь, попозже. Хочу угостить тебя индийским шоколадным чаем – мне привезли на днях, очень вкусный сорт.
И в этот момент непроизвольно в голову Игоря Николаевича полезли картинки из «Камасутры», которую вместе с чаем привез ему из Индии студенческий друг, ныне бизнесмен, Никита.
(«И запомните, профессор, - наставительно изрек старый друг, вручая подарочное издание трактата, - только те теории имеют силу, которые овладевают массами! Так что овладевай сначала теорией, а потом – ну не надо массами, работай точечно!» - засмеялся Никита).
…Ну что поделаешь – лезут и лезут в голову картинки из полезной индийской книжки. Надо отвлечься от наваждения, решил научный руководитель аспирантки.
– Верунчик, я принесу чай, а ты, плиз, пока выбери по своему вкусу диск.
– Хорошо, профессор, – шутливо-покорно ответствовала девушка, улыбаясь и снова по-индийски – из стороны в сторону – покачивая головой.
Игорь Николаевич скрипнул дверью, и кот лениво, даже как-то немного по-блатному приоткрыл один глаз, в истоме вытянул задние лапки.
Профессор поколдовал над заваркой, приготовил расписной поднос с чашками, чайником, ложками, сахаром, полюбовался – красивый получается натюрморт. Из гостиной зазвучал любимый Верочкин «Депеш Мод». Игорь Николаевич заулыбался, потом нахмурился, заметив, как опасно заскользил к краю подноса чайник… Наконец, профессор восстановил нужный угол подноса по отношению к полу и проделал сложный акробатический этюд, ногой закрывая нижнюю дверь шкафа, при этом не видя её. И вдруг раздался истошный кошачий визг.
Пустые чашки опрокинулись на подносе, повалил пар из чайника, с которого слетела на пол и разбилась крышка, профессор судорожно поставил поднос на стол и бросился к коту. Оказалось, нижней дверцей шкафа хозяин нечаянно отрубил коту треть хвоста, не заметив, что зверек спрыгнул с журнального столика и оказался в опасной зоне. Резко прихлопнув пяткой дверцу, Игорь Николаевич произвёл ампутацию. Кот уже не верещал – видно, преодолел болевой порог, но был испуган, шерсть его стояла дыбом. С кончика усечённого хвоста капала кровь.
– Верочка! – позвал Игорь Николаевич. – Достань, плиз, йод в аптечке.
Девушка, прибежавшая на кошачий визг, метнулась в ванную – и вскоре они уже мазали йодом и перевязывали бинтом раненого.
Наконец, перебинтованный кот, поев дополнительную порцию своего корма, успокоился и с грустными глазами прилег под лампу. Игорь Николаевич восстановил содержимое подноса и принес чай в гостиную. Верочка, пальцы которой были слегка перемазаны йодом, перебирала возле музыкальной стойки диски из коллекции Игоря Николаевича.
Профессор постепенно приходил в себя. А если бы серый дурачок сунул в дверцу лапу – мог бы и ее лишиться. А то и голову – много ли надо, чтобы придушить маленькое хрупкое существо?.. Когда совсем маленьким он съел вместе с куском утащенной сосиски еще и кусок целлофанового пакета, то чуть не умер, и спасло Бузика лишь то, что Игорь Николаевич грипповал, был дома, - он схватил котёнка под мышку, и через полчаса тот уже лежал на операционном столе.
…Ладно, проехали, гостья ждет, – отмёл дурные мысли Игорь Николаевич.
И все вошло в колею. Они попили чаю. А потом танцевали под Джеймса Ласта. Профессор, обнимая девушку, думал о том, как хорошо было бы, если бы каждое утро его теперь будила не шерстка кота, а взъерошенные «пёрышки» этой девушки, ее горячее тело и маленькие, низковато посаженные ушки. Обнимая Верочку, Игорь Николаевич, осторожно увлёк её на всё тот же диван…
И в этот момент закрёбся раненый, просясь в компанию.
Игорь Николаевич попытался встать, но Верочка не отпускала его, обнимая за плечи. Кот жалобно замяукал.
– Сейчас,  сейчас, – зашептал Игорь Николаевич. – Дам ему еще еды. Чтобы успокоился.
– Да запри ты его в другой комнате, – вдруг предложила Верочка, – избалованный какой кот. Не дает людям пообщаться. – Она села на диване. – Животные – знаешь, они эгоистичны… – Девушка разгладила кофточку и продолжила: –  Когда наш кот заболел… представляешь, – с утра до вечера вот так же приходил, пищал, просил, чтобы с ним общались. Жаловался на жизнь. Мы его Гомером называли, - хмыкнула она.
– Почему? – спросил Игорь Николаевич, со смутной тревогой  догадываясь о предстоящем ответе.
– Он абсолютно ослеп. Ему было год и два месяца, – ну ребенок еще, считай, –  когда он наелся порошка для мытья посуды и ослеп. А сил полно, лезет играться, ластится, а не видит ведь ничего… Ох и замучились мы с ним… Месяц терпели. Ну реально тяжело, Игорь. Как-то раз, помню, кружку горячего чая чуть мне на колени не опрокинул, еле увернулась. Да-а… Ну и отвезли его после этого… к ветеринару… Короче, усыпили.
– Вот как?..
Они немного посидели на диване молча. Потом Игорь Николаевич отвёл кота в кухню, где снова откупился от него порцией кошачьего корма. В кухне он нашел в столе мятую полупустую сигарету, вкус которой уже начал было  забывать, закурил, ругая себя за то, что так и не бросил вредную привычку, потом завернул отрубленный кусок хвоста в полотенце и положил его в холодильник, с трудом понимая мотив этого своего действия.
…Скомкано, вяло допили чай, о чем-то говорили.
Потом по заснеженным ночным улицам он вёз её домой. Доехали быстро. Когда подрулили к одноподъездой башне с редкими светящимися окнами, Верочка робко обняла его за левое плечо и сказала:
– Пойдем ко мне, Игорь. Родители и брат уехали к родственникам в Рязань. Теперь твоя очередь знакомиться с моим зоопарком – рыбками в аквариуме.
И тут Игорь Николаевич почувствовал, что сегодня не хочет больше светски шутить, иронизировать, дурачиться. Что-то мешает ему. И еще с досадой понял, что идти сегодня «знакомиться с аквариумными рыбками» ему тоже вовсе не хочется, а если не сделать этого сейчас, то уже и никогда не сделать.
Они встретились глазами. Он нежно погладил ладони девушки, лежавшие на его плече. Но почувствовал, что они почему-то холодные, хотя в машине было тепло. Неприятно холодные, - это когда не хочется взять их, чтобы согреть.
– Ночью будет звонить коллега из Штатов, – сказал Игорь Николаевич. – Это очень важно. Извини. Мне надо ехать.
Девушка удивленно посмотрела на него. Потом лицо её стало серьёзным, она спросила:
– Что с тобой? Тебе нездоровится?
– Да, – просто ответил Игорь Николаевич. И вдруг неожиданно для себя добавил:
– Знаешь, что-то хвост болит. Отрубленный.
Верочка хохотнула, но тут же осеклась, увидев, что мужчина даже не улыбнулся.
 Игорь Николаевич молчал.
– Но… а я же… Мы же… йодом? – напряженно и растерянно лепетала девушка.
Она  приотворила дверь машины, готовясь выйти.
 – Ну так я пошла?
– Извини, Вера. Действительно… из Штатов. Разница во времени… Извини, пожалуйста, – проговорил сдавленным голосом Игорь Николаевич.
Он понял, что было бы глупо объяснять что-то девушке про два его бездетных брака, про утреннее кошачье щекотание щеки, про Луговского, про Гомера (не только про её бедного ослепшего кота, но и про грека-сказителя), про разницу в их возрасте и воспитании – глупо хотя бы потому, что он в её глазах, вероятнее всего, станет после этого посмешищем.
В глазах девушки блеснули слезы.
– Спокойной ночи, Игорь. Привет… пострадавшему…
Она, судорожно сглотнула, вышла из машины и быстро вошла в подъезд, не обернувшись.
Игорь Николаевич резко развернул машину и помчался домой по январским ночным улицам сквозь позёмку. Он не хотел включать радио, ему сейчас нужны были тишина и одиночество. Только поскрипывали дворники, отгоняя, словно прозрачную мошкару, крошки позёмки с лобового стекла. И словно такая же снежная крупа сыпалась Игорю Николаевичу в самую душу, замораживая и обжигая её одновременно.