Полигон

Весна началась пребыванием на полигоне. Согласно плану экипировали и отправили маршем. Сержанты тогда стращали: «Вешайтесь, духи! Дорога будет дальняя – ждёт вас десятка! А на полигоне будет вам шампанское и какава с чаем!» И ржали как контрабандист Лёлик...

Прикинул я умишком: десять километров – расстояние немалое, понятно! Плюс зимняя обмундировка навьючена, доспехи, а подумать – мы дети малые? Каникулы я визировал в деревне, о расстоянии судил с мальчишеских позиций. Сорванца не заставишь сидеть смиренно, мы исследовали Красную Рамень, раскинутую по левобережью Волги на десятки вёрст. Пешили чищами, лазили по лугам и торфяникам, колесили просёлочными тропами на велосипедах. Возвращались затемно, расстояний не чурались... К кулугурам даже забредали, а старообрядцы скрывались от погромов реформаторов только в глухих урочищах, где починки свои ставили. А если ребёнком не задумывался о километрах – сейчас зачем? Все опасения от лени...

Марш проходил походным шагом. Бежали и плелись, в ногу и кое-как... Гарцевали, стонали, иные из крайности в крайность, но ни разу дружина не слегла в привал. Через Суперфосфатный до полигона вёрст семь; первый раз нас гнали в обход по асфальтовой магистрали – шлёпали не менее десятки! Плёвое дело... кабы да налегке...

Первые километры курсанты травили байки, в меру удаления проявились тормозящие моменты. Бесшабашно опортяненные сбивали ноги в кровь. Таких вояк собирал грузовик. Иные отставали с перемоткой портянок, но догонять им приходилось удвоенным шагом. Один обессилел, подвернул ногу или хитро шланганул – его тащили под плечи километра три. Среди дороги его не оставишь, а марш из-за одного никто не остановит... Все за одного...

Скоро полы шинели стали подбирать на крючок под ремень, снимая нагрузку с ляжек, автоматы обстучали позвонки, и у многих болтались на груди с повешенными на них руками. Ушанки тоже не знали куда деть, так как они не просто грели лысые черепа, а несносно пекли. Почасту солдаты подвывали песни, но упёртостью непримиримого тяжеловоза приближались к неизвестному полигону.

Будущие связисты бывали на полигоне и до похода – там располагался Полевой Учебный центр, где многие обрели навык работы с радиостанцией, но взвод ремонтников в полном составе выходил в неведомые дали впервые.

Обойдя жилые сектора, батальоны подошли к переправе через канал Даргом. Петляет неширокая водная артерия южнее Самарканда, стрежень как зарусленный сель сужается к месту переправы и бушует горным перекатом. Тошнотная жижа от берега к берегу переливается тонами блёклой желтизны с зеленоватыми вкраплениями цветов детской неожиданности. Брр! Интуитивно затыкаешь нос как возле речек-срачек, умирающих в кварталах промышленных городов, и отходишь от мостовых перил, но антураж обманчив – воздух здесь свеж, вода просто песочная.

Виадук крепок на вид: параллельно натянутые береговыми пилонами ванты удерживают над каналом перепускные трубы, проход между которыми устлан досками. Но конструкция обманчива, сержанты требуют идти произвольно, чтобы шаткое сооружение не резонировать шествием нога в ногу. Типа качни посильней – опоры тогда согнутся, стяжки порвутся, троса провиснут, а рота плюхнется в поток и вылезет с полными кальсонами песка.

Далее оросительный канал Эскианхор. Переправа по голым трубам без перил, канатов на растяжку и дощатой укладки. Сдирай, дескать, с каблуков набойки и порхай по трубам в сапогах как танцоры в пуантах, а балетмейстеры с лычками стоят на берегу и осмеивают балерин, тянущих гранд батман в походной экипировке. Узрей такое прима жанра Майя Плисецкая – возрыдала бы под строфы Юрия Визбора: «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей!»

Добрались до места к подостывшему обеду, но кухня парила, нос вёл на запах – успели! Харч от полевой кухни нечета стряпне в столовке. Какавы не дали, конечно, зато котелки выскребали ложками до дыр и дотирали пальцами. Всё срабатывало: зимняя свежесть, непревзойдённая гречневая каша с тушёнкой, взвар из сухофруктов и... под ложечкой сосало полпути, аж нету мо;чи, нету сил!

Далее в мужской компании водится: чекишга борми? Якши! Идём курить в отдельно стоящий шатёр для желающих вкурить некуримое. Прорезиненная палатка душегубка поставлена вдали от стационарных строений, вблизи большого палаточного лагеря, развёрнутого к появлению необученного воинства. Потребителям едкого дыма вдалбливают норматив, проводят инструктажи и засовывают дегустировать боевые отравляющие вещества!

Душегубка делает любителя профессионалом. Группу человек из шести запускают внутрь, запахивают вход и взрывают хлорпикриновые шашки. В обнаружение химатаки гремит команда «газы!» Бойцы вмиг нахлобучивают противогазы и рвутся на выход, если в дымовой поволоке не спутают вектор движения. Очередная группа задерживает дыхание и ныряет в газовую камеру следами первых курильщиков, прокручивая этот водевиль вновь и вновь...

Хлорпикрином упивались, пока каждый не уложится в норматив. Противогазом овладевали как ложкой, иначе надышишься до сблёва, слёз градом и соплей потоком. До вспученных роговиц и раздирающего глотку кашля. А табачком дышалось после такой курильни уже не в кайф!

После отработки задач при химатаке войско отвели на безопасное расстояние. А по дороге воочию показали, с чего начинается конец цивилизации – в центре основного каньона торчал громоздкий макет пятиметровой бледной поганки для наглядности подрыва ядерного боеприпаса. Парой попутных «вспышек справа» и тройкой слева нам напомнили позы, коими следует принимать ядерное бомбометание, чтобы выдержать три волны опасностей и не растратить силы отстоять южный форпост империи.

Тут надо спеть дифирамб во славу солдатской шинели: сколько падали на землю, валяли по пескам, марали в шлаках – отобьёшь ремнём, и шинель очищается вровень новой. Классика советской военной амуниции!..

Вечер подкрался незаметно. Небольшая часть взвода уединилась возле одной из палаток лагеря слушать байки. Холодная степь насыщена кислородом – лёгкие не нарадуются, голову вскружает как в берёзовой рощице. Даже «курятина» не лезет. Привычка требует, но возиться с отсыревшими спичками измождённому организму дюже коломитно. Ноги вытянешь, голову закинешь...

Языки без костей треплют, как помело. Каждый своё муссирует, завирает. Вовка Воронков всегда подзуживал к спору на национальную принадлежность, что искони русские сохранились токмо на Дальнем востоке да в Сибири. Доказывает, даром, что тяжбу волочь никто не собирался. Настоящие русские обживали восточные земли со времён смут и лихолетья, мол, скиты в тайге ставили и общинами осёдлывались. Позднее казаки появлялись, к царю поступали на службу, станицы закладывали, хозяйства обзаводили. Границы царёвы стеречь подрядились. Беглые каторжане рядом подселялись, харчи подворовывали да девок портили, чем буйное казачество в тонусе держали.

Ты переселенцами бахвалишься, отвечаю, называли их, в том числе, кержаками. Скажу из первых уст, как бабки мои поговаривали: кержаками называли переселенцев левобережья Волги с Керженца-реки – так вот я родом из этих живописных мест. От моего родного Краснораменья до заповедного Керженца пёхом – усталь не сломает. Ходу не дальше, нежели по грибы... Окружные волости руссами всех культур представлены: щёпотники реформатора Никона, старообрядцы, староверы и язычники с глухих урочищ не единожды на слуху. Бабушка моя, пока внуки спали поперёк лавки, подпугивала кулугурами из заборья, у которых четушки воды не выпросишь напиться, снега не дадут зимой. До сих пор мурашки чую от их упоминания, хотя опричь строгости нрава и практически не цивилизованного быта, ничего в них страшенного и не было...

Так что, где истовые руссы – спорь не со мной...

Я вообще чистейший русский до седьмого колена, от мозга костей до последней капли крови. Среди предков не было ни мордвы, чувашей или черемисов, нижегородчину окруживших и сполна насытивших. Кровь моя намешана колыбелью бабы Мани с Заскочихи и пестованием бабушки Тани из Останкино. Искусным юмором мамы на заскорузлость папы, пролетария цеха кузнечного. Кокиной баней с дубовым веничком после сенокоса на лугах за кирпишным. Колядками да масленицами... Пирожками пряжными и кашами, печью томлёными; картохой с пригаринкой, молодыми маслятками, солонухами и огурчиками из берёзовых кадушек с заднего погреба... Воплями баб громогласных на мужиков подвыпивших. Лисапедными гонками по всей Красной Рамени, лузганием семечек тебешных да вечерними посиделками. Полянами иван-чая с низинами клевера да ягодниками в урёмах орешника. Ужениями гольяна спалешного в комарье беспросветном...

Город до темени насытил меня советским менталитетом, сравнимым с щавельными щами горнила детсада, школы и пионерлагеря. Кислецой речёвок октябрятских и девизов пионерских... боем набата и звуком горна. Струйкой воды ледяной в рукомойнике уличном, зарядкой под «закаляйся, как сталь!» Копеечным кино с «Чингачгуком» и «Неуловимыми мстителями». Мандаринами с новогодней ёлки, оливье перед «С лёгким паром». Путяги взамен техникума, жупела жжёной канифоли радиозавода, ну и комсомола, в скором будущем сокрушённого...

После ежевечерних перебранок Хрюши с Каркушой; когда сошли на второй план «В гостях у сказки» тёти Вали и «В мире животных» от дяди Коли, но возымел интерес «Клуб путешественников» с усыпляющими историями от Юрия Сенкевича, и когда мелюзгу болотную сменила гус-тёрка волжская; оставшись с ПТУ, я окунулся в мир человека рабочего со всеми декадами стахановскими, планами квартальными и пятилетними обязательствами к очеред-ному съезду КПСС, прогрессивками, премиями и авралами в конце месяца. В тот период моего взросления призвали к власти предателя Даду-дадуда, начавшего Перестройку клятую, накрывшую медным тазом стремления советских граждан построить коммунистический рай на всей Земле ... либо в сопредельных границах одного соцлагеря...

Перебирая арифметические знаки итогов правления Горбачёва, плюс к его делишкам – вывод войск из Афгана. Остальное немая надвое сказала. Пусть это жирный минус к существованию страны, но удерживать народы в единении надо было всею силою. Всю оставшуюся жизнь я буду плеваться вслед Горбачёву и его поганым сообщникам...

Хотя, мало кто из людишек типа меня задумывался о правильности путей развития. Иных мы и не знали, а кто яростно жалеет о развале Советского Союза – в той ситуации и пальцем не шевельнули, чтобы что-то исправить!

Ух, волнительно-то как... Прямо аж взвинчивает...

Приятно на отдыхе подоврать, о девках потрындеть, истую русскость оспорить, но Вовкина славянская физиономия являла кровный грешок предка. За хитрым прищуром Воронкова таилось нечто неуловимое, и отложившее черты потомков Ямато или чучмеков племени Дерсу Узала – чистокровных «русичей», во всех отношениях...

Только пересуды коснулись девок, один секс-гигант пошёл в разнос, что «девчонок щёлкал как орехи!» Байка о его сексуальных свершениях не оставила равнодушных, особо опыт, как щёлкал он даму семью подходами кряду. Щелкунчика окружили озабоченные и потерянные в фантазиях! Вальс Цветов мог стать отличным сопровождением фантазий, но дирижёров с оркестром на полигон и бабами не подманишь! Рассмотрев очертания рассказчика, Бельмондо и Делона в нём не распознали, а приспособление для щёлканья предъявлять не требовали. Недоверие выразили матом, но половой гигант зубами клялся, челом бился, крестом божился, давал на отсечение голову и вроде как даже головку!.. Прозвали его «семипалошник»...

Закончился день смакованием услышанного. От россказней таких сон не валит. Слюни текут, инстинкты сразу стоймя бушуют, и усиленно лихорадит организм... Мол, эх, молочка бы с булочкой, да на печку... с дурочкой!..

После поверки осмотрели палатки: двуярусные панцирки и табуреты рядно. Камелёк коптил слабо, грел плохо. Без нас! Стоило ввалиться роте солдат, как напускали шептунов, сразу потеплело, обстановка ожила, и закипела служба! Отбились с одного скачка – пустяк, а приятно...

Март в Узбекистане тёплый днём, по-зимнему холоден ночами как дома месяц май. За прохладную ночь многие продрогли, к побудке спали под шинелями и одетыми. Истопник отнёсся к обязанностям халатно, проспал, печь остыла, утром под брезентовыми сводами казалось стуже, чем снаружи. Суть во влажности воздуха, посещала догадка, так как на воле даже мелкая дрожь не брала. Ну... и телеса ласкал подозрительно мягкий южный ветерок...

А снаружи виды дивные, давеча не смакованные!

Вчера было не до любования пейзажами Каракумов, но уместно вспомнить, что рассказывал Сергей Сальнов – боец моего призыва, доставленный в Самарканд со мной в команде. Отобрали группу призывников и куда-то угнали, невзирая на ночь и не информируя, долго ли топать. Добрались глухой ночью и вборзе разместились. Заснули не все, хоть были уставшие. По подъёму, продрав зенки, новички выбегали на волю и впадали в оцепенение от видовой экзотики. Зима на носу, утро вёдренное, небеса в прозрачных растяжках. Свежо, но ощутимо тепло даже в тонких хэ-бэ. Вдалеке хребты, вершины которых блещут ярче бриллиантов и белых жемчужных бусин. Загляденье...

Эти горообразования – отроги Тянь-Шаня. До Небесных гор, края диких лошадей и непуганых медведей, сто вёрст ходу, но зрение приближало их до шаговой доступности. Красота вершин, менявшихся в зависимости от погоды и времени года, приковывала глаз постоянно. Солнце высвечивает под снеговыми колпаками недосягаемые пики; весна покрывает склоны зеленью травы, прореживая краснотой макового цвета, но с приходом лета растительность жухнет. Жара обращает флору в несорванный гербарий и обесцвечивает подгорья мазками приглушённых тонов. И слов нет описать зрелище ранней весны, когда в течение получаса каньон наполняется песчаной водой, мчащейся с гор бурлящими грязью потоками...

Природу Серёга мог расписывать без конца; о службе всего на пару строчек поскупился. Вы в городском оазисе станции изучали, говорит, в нарядах маялись, они каждой свободной минутой озеленяли пустыню. Сажали деревья – больше тысячи за полгода, дерновали и благоустраивали вокруг, опрыскивали трижды в день, чтобы к приходу летнего зноя растения поднабрали силёнок. К лету дерева должны подходить здоровыми и подготовленными.

Экосистему оставим, ибо курсантов ждала «война»!

Сигнал к атаке – три зелёных свистка вверх, как отмашка к началу непонятной беготни с целью выполнения задач, известных лишь командирам! Громыхая как праздничными хлопушками, ратоборствовали мы лавиной по фронту, с дерзкой тактической задумкой заходили в тыл каньоном, повергая противника в трепет грозным воплем «ура»! Соломенные чучела штыком не кололи, но в атаке курсант должен был трижды продырявить небесную синь одиночным выстрелом и в завершение пустить очередь.

Чтобы не переубиваться холостыми патронами, нам строжайше запрещали направлять оружие на человека. В стане войска похоронной команды нет, траты времени на похороны случайно убиенных расписание дня не усматривало. Получая дикий натиск на психику, враг впадал в панику и, гонимый шквалом холостого огня, оставлял позиции. Сопротивления курсантам не оказывалось, учебные роты выходили из потешных баталий победителями. Лёгкие навыворот и стойкий жупел пороха знаменовали в извечной борьбе нанайских мальчиков неопровержимый наш «Гитлер капут!» Красная армия всех сильней!..

Апофеоз учений: отработка навыка выбора позиции для прицельной стрельбы. Иными словами, нахрапом побеждаем интервента, а потом твердим зады, как делается это правильно! Метрах в полуторастах, за глубоким каньоном в зарослях мелкого кустарника пластуном залёг сам Бояркин, вводную исполнения атаки давал Пиваваренок. Курсанту вменялась виляющая пробежка десяток метров, в полусогнутом состоянии, якобы уворачиваясь от осколков или вражеских пуль, после чего резкий бросок наземь, перекат за боковой маскирующий веник, и интенсивный жим спускового крючка автомата для имитации ответной стрельбы из укрытия. Вот тут пали сколь угодно много – боеприпасы закончились накануне во время общевойсковой атаки! Поминая недовольство инструктора по технике безопасности: «Может вам ещё и патронов дать?»

Позже, комод Бояркин хвастал: нападавших с лёгкостью перехлопал бы одиночными выстрелами или короткими очередями, если бы штурмовали в реальности. И как среди ухабов со скудной растительностью и безмолвного пространства, проглядываемого на сотни метров, не пострелять неопытное воинство бывалому сибиряку охотнику? Колючки верблюжьей, иных сохлых окомелков тут полным-полно природой натыкано, но маскируют они не лучше всем известной сетки Рабица – пали не хочу!

Беда не страшнее кровожадного клеща на ладони...

Есть основание думать, ещё в эпоху дульнозарядных фузей и дымного пороха солдат, умевших подстрелить на лету бекаса (snipe), стали называть снайперами. За Бояркиным ходила легенда, будто белке попадал в зеницу ока, а весьма шустрому на лету бекасу мог бы и отбить гузку – снайпер глаз-алмаз! Ротный спрашивал курсанта, откуда умеет так метко стрелять, Артур не без гордости поведал, что до армии брал на охоте разную дичь, и с роднёй мог неделями не показывать носа из тайги. Династия...

Командование отметило будущего командира отделения как меткого стрелка: по окончании курса проходили стрельбы, их результат брали в зачёт. Среди связистов встречались очкарики с остротой зрения, не различавшие мишени. То есть, как я, плющили мух в молоке. Тарасенко то дело просёк, и чтобы не умалять показатели подразделения, отправлял таких на бруствер в паре с Бояркиным. Артур не терялся и валил мишени направо и налево. Результат торжествовал, а снайпера отметили в стенгазете. Ответственный за выпуск боевого листка грамотей писал так: рядовой Бояркин во время стрельб поразил свои мишени и ещё трёх товарищей! Ржали от мала до велика...

В общем, война – херня, главное – манёвры! Если бы разрешалось воевать без вещмешков и вместо длиннополых шинелей в кургузых полевых бушлатах, шитых наподобие рабочих телогреек, выдаваемых обычно на работы – учения можно принять за пионерскую зарницу из далёкого детства в пионерлагере «Спутник». Где одно потешное войско срывало бумажные погоны с другого... до полной победы. Но праздник курсанту сроком службы не положен, и поэтому послаблений экипировка не позволяла. Если предложенных уставом тягот и лишений недоставало, их следовало затеять на пустом месте. Боевую задачу требовалось выполнять самоотверженно, чтобы вибрами прочувствовать суровость обстановки и на поствоенную жизнь оставить в памяти неизгладимые воспоминания.

Лично у меня впечатлений накопилось по маковку...

Автоматы в стрельбах замечены более не были. Половина обоймы боевых на стрельбище и неполный рожок холостых на полигоне: всё продумано! Связисту надлежит связь бесперебойно качать, а не боезапасы Родины расходовать. Латышских стрелков выдрессировать из нашего подразделения даже латышу задачи не ставилось...

Обратная дорога к пенатам гарнизона оказалась менее мучительной и относительно спокойной. К тому времени казарма уже стала дух от духа аки дом родной!




Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/09/26/754 > Караул >