Дверца в те дни

Иногда я приоткрываю дверцу в те дни: дни, когда мне было 15-19 лет, дни в моем родном городе, школе, долгожданном лете, манящем лесу, с друзьями и случайными знакомыми.
Скоро 9 мая, затем Евровидение. Именно эти два майских дня вселяли большую радость в мое сердце: скоро лето, скоро самолет или дачные «вечеринки» с друзьями, много людей на улицах, одуванчики, куртка вместо шубы, милое безделье вместо школы или института.
Наконец-то можно выходить на балкон. Я проводила на балконе много времени. Мне нравилось смотреть на людей, на наш большой цветной двор, на дома, облака, кусочек тайги, спрятавшийся между стенами девятиэтажек.  В одно время я вела дневник в тетради с серой бумагой в линейку. В ней было неприятно писать, но я писала и даже что-то рисовала – облака. Однажды они выстроились над моим домом, словно перекладины лестницы. Я успела их зарисовать синей ручкой, неумело, но всё же этот рисунок стал для меня лазейкой в память, в воспоминания о лестнице из облаков.
Круглые сутки я проводила с моими друзьями. Мы слушали музыку, пили спиртное, играли в компьютерные игры, спонтанно принимали решения пойти на дачу. Я бежала домой, просила у мамы денег на еду, собирала рюкзак или пакет с одеждой и бытовой химией, спешно возвращалась к подруге, и мы отправлялись в лес. Наш квартал был на краю города, через двести метров от наших домов начиналась тайга – угрюмый, суровый лес, наполненный атмосферой тайны, чего-то неуловимого. Путь до Комарово составлял примерно семь-восемь километров. Мы брели по лесу, высматривали на полянках, под кустами маслята, пинали поганки, искали голубику, срывали мягкие иголочки с тощеньких деревцев, жевали иголки, они были кисловатыми на вкус, довольно приятными. Часть пути мы шли по каменисто-песчаной дороге, улыбались солнцу, садились на край тропы, пили воду, шутили. Каменистая дорога заканчивалась асфальтированной, которая «обводила» собой город. Мы снова погружались в лес, чтобы сократить путь. Иногда нам попадались люди, которые собирали ягоды или грибы, бурундучки, стремительно взбиравшиеся по стволу к кроне дерева. Уставшие, мы открывали забор дачного участка, заходили в дом, усаживались на кресла, делали перерыв. После кололи дрова для бани и для мангала. Дачная суета занимала у нас массу времени, и лишь ближе к полночи мы садились за стол, открывали вино или пиво, принимались за еду. Наши беседы тянулись до 3-4 часов ночи. Обычно я первая засыпала и вставала. Утром в голове царили неясность, небольшая тяжесть, апатия сковывала. Мы завтракали, занимались сборами в дорогу домой и уходили.
Дома я окуналась в ванну, позже играла в компьютер, общалась с мамой и снова шла к подруге с ночевкой.
Так проходило все лето. В августе, по традиции, меня одолевал информационный голод (так я называю это явление): жажда чтения, жажда книг, газет, интернет-статей, а позже к этому добавлялась, как ни странно, тоска по школе (институту). Хотелось чем-то заниматься, что-то узнавать, крутиться в ритме «учеба-дом-уроки-подруга». В октябре приходила новая тоска, но уже по лету. Город погружался в зимнее безмолвие, тишину, холода. Закончилось движение, исчезло тепло. И снова дубленка, сапоги с толстым мехом, большая шапка, варежки (хотя я носила их редко, от чего потом страдали руки: они становились красными, твердыми, как камень). Белые улицы с вкраплениями ярких домов. Слава тому человеку, который распорядился так ярко раскрашивать дома – оранжевый, голубой, красный, зеленый. Никакой серости, и капли тусклости нельзя было найти в стенах высоток. Вскоре из вида исчезали лавочки во дворах, заборы значительно уменьшались, асфальт пропадал под слоями льда и снега. Однажды, выйдя на улицу в 7.30 утра и вдохнув уличный воздух, я почувствовала резь в легких, перед глазами стоял туман, столь обыденный для зимы в наших краях. Температура достигала -52, но учебу никто не отменял. Мне приходилось прикрывать рот варежкой (если она была), от дыхания на ней образовывались капли. По улице быстрыми шагами шли люди, пол-лица которых закрывал шарф. Автобусы, старые советские телеги, ехали чуть быстрее пешеходов. Мне пару раз удавалось доехать до института на автобусе, хотя я не стремилась попасть на него, ведь за время долгого ожидания (в моем городе только муниципальный транспорт) можно было просто замерзнуть и превратиться в ледышку. Нет уж, лучше пешком, ведь движение – это жизнь.
Весна приходила довольно поздно для понимания человека не из Сибири – в апреле-мае. Мне не всегда удавалось замечать, как быстро таял снег. Зима стремительно превращалась в лето, долгожданное, солнечное, шумное. Демисезонные сапоги менялись на туфли, куртка на блузку; чувствовалось облегчение, которое, вероятно, подобно чувству облегчения рыцаря, который только снял свои доспехи. Я именовала свою шубу/дубленку «доспехами» - тяжела была ноша. В конце мая какого-то года я решила пойти в ДК на мероприятие, посвященное дню рождения Пушкина. 5 июня город купался в лете, ясное небо и солнце улыбались жителям, питали травы и деревья. 6 июня я проснулась утром, подошла к окну и увидела… Снова снег… Небо стало белым, солнце едва просвечивалось сквозь облака. Стало грустно, разочарование смело былую радость, я побрела в ДК в куртке на меху, сапогах, шапке… И снова дача, ночевки, веселье до утра, учеба, зима, Новый год, ожидание весны, таяние снега, тепло и ясное небо…
Всегда, когда я вспоминаю город, то вижу его лето: зеленые листья, трава, асфальт, прохожих с улыбкой на лице, детей на роликах, занятые молодежью лавочки. Короткое северное счастье…

Кармалит Емилия, 8-24 мая 2010 года