Рассказ по мотивам моего сна...

Рассказ по мотивам моего сна, памяти Джесси, Давенанта, Фрези Грант и Александра Грина.


«Сейсмологи прогнозируют, что землетрясение произойдёт на этой неделе в четверг. Разлом земной коры пройдёт по южному подножию Большого холма…»

Лидия доверяла сведениям, которые получала от старенького радиоприёмника в своей старенькой машине.

У южного подножия Большого холма располагалась городская окраина: несколько заброшенных домов, луг и болота. Там никто не жил, кроме кузнечиков и лягушек. И Лидии. И Фриды.

Лидия оставила драндулет у забора и вошла в дом. Впрочем, она никогда не звала домом эту покосившуюся ветхую лачугу. Хотя она жила здесь вместе с Фридой уже несколько лет, Лидия не чувствовала себя по-домашнему уютно, ступая за порог своего жилища. А сегодня, после новостей… Она оглядывалась вокруг и чувствовала, что дом стал ей не просто чужим, но скрыто-враждебным. Что принесёт ей смерть во время землетрясения? Вот та балка? Или эта стена? Или печная труба?

Чувствуя, как по спине побежала струйка пота, Лидия тыкнула в кнопку вентилятора. Кнопка плюнулась искрой, глухо щёлкнула, лопасти припадочно дрыгнулись и затихли. «Вот, начинается…» - с мрачным юмором буркнула Лидия.

Уехать.

В самом деле, уехать.

Только…

«Эй, за что ты бросила цыплят умирать под раскалённым солнцем?!»

Фрида.

Она стояла на пороге, держа за шеи двух бледных, некогда свежемороженых, курёнков, с которых тёк, видимо, пот; другой рукой она обнимала корзину с хлебом, сыром и прочей провизией, за которой Лидия ездила «в город», как они говорили.

«Медея!..» - трагически взвыла Фрида, потрясая убиенными цыплятами.

Фриде шёл двадцатый год, Лидии - двадцать третий, и потому она считала себя ответственной за Фриду…

«Ты хочешь покататься?» спросила Лидия серьёзным, сводящим на нет дурачество Фриды, тоном.

«Покататься? Как это? Зачем?»

«Ну просто съездить на прогулку… На длинную прогулку… может, дня на три или около того…»
«Странная идея…»

«Вовсе нет! Ну, толку сидеть дома всё лето!»

Фрида была покладистой девушкой. Она только спросила:

«Когда поедем?»

«Сейчас!»

Лидия швырнула на диванчик дорожную сумку.

«Нам с собой в дорогу много не надо. Возьми только деньги, документы…ценности.»
«А ценности-то зачем?» («Ценностей» было немного. Два колечка золотых и одно – серебряное, да золотая цепочка с жемчужным кулоном.)

«Чтобы их не украли, пока нас не будет дома!» - отрезала Лидия.

Фрида только хмыкнула, но шкатулочку из комода достала.

«Так. Ведь надо взять и одежду…»

Лидия открыла шкаф.

Шкаф Лидии – это было нечто отдельное от всего дома.

Лидии нравилось шить. Собственно, именно шитьём она и зарабатывала, но то, что висело в её шкафу, это было совсем другое… Платья и костюмы, фантастически красивые и пикантные, каждое из которых создавала она, как художник – картину, но совершенно непредназначенные для ношения в провинциальном городе…

Лидия, даже не понимая, что она делает, срывала свои платья с вешалок и кидала в дорожную сумку.

«Ты в э т о м собираешься в загородную прогулку?»

Фрида сделала круглые глаза.

«Нет. Мы уезжаем насовсем!»
«Подумай сама! Что нам делать в нашем городишке? Мы задыхаемся здесь! С моим ремеслом везде можно прокормиться! С твоим тоже! Что нас тут держит? Ни родных, ни друзей… Лавочник Фабьо?»

Фрида, слушавшая подругу со всё возраставшим ошеломлением, на последние слова рассмеялась. Тридцатилетий Фабьо, считавшийся завидным женихом в городке, уже шесть лет, всё также безуспешно, пытался ухаживать – сначала за Лидией, а последние два года за Фридой, чем и навлёк на обеих девушек недоброжелательство городских кумушек, у которых были собственные взрослые дочки. И всё чаще слышались придирки к лидиному шитью, и всё реже приглашали Фриду обучить малыша музыке…

«Но почему сейчас, вдруг?..»

«Все самые лучшие решения принимаются вдруг!» важным тоном изрекла Лидия - «Иначе нельзя! Если начать готовится, да просчитывать, то так всю жизнь и не двинешься с места!»

Отчего Лидия молчала про землетрясение? Кто знает… Может, потому, что не была уверена, р а б о т а л ли радиоприёмник в её старенькой машине…

Через полчаса вещи были уложены и подруги покинули город.


***
Этот славный французский город был уже не первым в их скитаниях. И что-то говорило Лидии, что далеко не последний… Но в этом городе произошло нечто необычное.

Фрида вернулась поздно – она в последнее время возвращалась позднее, чем обычно, но сегодня она вернулась особенной.

«Лидия!»

«Ну, говори же! Как Его зовут?»

«Эдвард…»

Его зовут Эдвард, он английский офицер. Через месяц он должен уехать в Индию. Он просит Фриду стать его женой!

«Он всё знает про нас. Он знает, что без тебя я не поеду! Он мечтает с тобой познакомится и приглашает тебя с нами. Только если ты согласна…»

«Индия?» подняла Лидия брови – «Вот уж не думала, что нас занесёт так далеко…»


***
«Нет, Чондро, нет» - говорила Лидия, и, даже если бы Чондро не знал английского, то всё равно понял бы Лидию, потому что «нет» говорили и её глаза.

«Подумай сам, какая я тебе жена? Я совсем не гожусь в послушные индийские жёны. Твоя родня никогда не признает меня. Тебя изгонят из касты. Я не хочу принести тебе столько несчастий...»

Чондро молчал, упрямо склонив голову.

«К тому же, Чондро – мне тридцать лет. Я даже старше тебя. В стране, где женятся на двенадцатилетних, женитьба на такой старухе сделает тебя посмешищем. А этого уже не переживу я – чтобы кто попало потешался над моим мужем…»

Чондро ещё ниже опустил голову. Полушутливые слова Лидии вонзались ему с самое сердце: его наречённой невесте, выбранной ему родителями, когда Чондро ещё сам был мальчишкой, как раз недавно исполнилось двенадцать, и будущие родственники всё настойчивей поговаривали о свадебных торжествах…

И когда замолчала Лидия, Чондро заговорил вновь, и даже если бы Лидия не знала бенгальского, то всё равно бы поняла, что он говорит «люблю»…


***
«Лидиияаа…» Фрида тихонько поскреблась в комнату, словно боялась зайти. «Можно к тебе?»
Лидия оторвалась от чтения и сняла очки. К сорока годам у неё, увы, начало потихоньку портиться зрение.

«Что за церемонии? Входи!»

«Дорогая, я виновата! Но ты меня простишь, потому что я несу тебе хорошие вести!»

«Что случилось?»

«Помнишь, ты давала мне прочесть твои стихи об Индии? И ещё эту потрясающе смешную повесть о Доме, Где Живёт Много Кошек?»

«И что?»

«У Эдварда есть приятель, он владеет издательством. Эдвард показал ему и то, и другое, и приятель был в восторге! Он хочет встретиться с тобой и договориться об издании твоей книги, он предлагает неплохой гонорар! И ещё он сказал, что если у тебя есть что-то подобное, но он издаст и это!»

Лидия молчала.

«Ну? Ты прощаешь меня?»

«Мир сошёл с ума. Я так и не сумела продать мои платья, и вдруг какой-то приятель Эдварда хочет мне заплатить за мои стихи!»

Лидия снова отшутилась.

Правда…

Последние слова она проговорила, рыдая на плече Фриды.


***
А что же случилось с маленьким городком, который много лет назад покинули подруги? Был ли он разрушен землетрясением, или природа пощадила его жителей?

Сказать по правде, землетрясения в городке никто не заметил.

Небольшие толчки силой в 2-3 балла слегка попортили дорогу, и этим всё обошлось.
Небывалая жара, опустившаяся на город, привела к тому, что окрестные болота начали гореть, заволакивая небо ядовитым чёрным дымом. От болот загорелась и более близкая к городку роща, и если бы не мужество и мастерство пожарной команды, пустившей пал навстречу, городок бы выгорел дотла. Так же огонь затронул лишь заброшенную окраину, где жили одни только Фрида и Лидия, причём, по иронии судьбы, пожар обошёл стороной их хибарку.

Это знаем мы, но этого не знали жители городка. И когда первый ужас от опасности и первая радость от спасения улеглись в их сердцах, то граждане заметили, что среди них кого-то не хватает.

Собственно, тревогу поднял Фабьо, благополучно гостивший во время всех этих происшествий за двести миль от родного города на свадьбе у кого-то из своей многочисленной родни, и вернувшийся, что называется, к шапочному разбору. Он поднял людей на поиски девушек (или их останков, впрочем, Фабьо слышать не мог разговоров об останках), но поиски, само собой, не увенчались успехом. Весь город – за исключением Фабьо, разумеется – посчитал девушек сгоревшими дотла. Как и обо всех умерших, о них теперь старались вспоминать только хорошее, а так как Лидия и Фрида и в самом деле были девушками незаурядными, вскоре они стали почитаться в городке почти святыми; и даже те женщины, которые при жизни сочиняли о них злобные сплетни, нет-нет да и поминали их в заупокойных молитвах. Ну это уж каждому своё удовольствие.

Что касается Фабьо, то он так и не женился. Его тоска и вина (да-да, он горько винил себя за то, что уехал тогда из города, воображая себе, что, оставшись, он мог бы…) были так велики, что он замкнулся в себе и всё реже занимался своей торговлей. Каждый вечер он приходил в ту самую хибарку на окраине. Иногда он сидел на пороге, иногда занимался уборкой, починкой ветхого жилья или огородиком и слушал, слушал… Что он надеялся услышать?


***
Чёрт бы побрал эти сентиментальные воспоминания.

Дама лет за пятьдесят, в тёмных очках, сидящая за рулём также не очень молодого, но дорогого автомобиля, нажала на тормоза.

Местность совершенно изменилась с тех пор, но сомнений быть не могло – это всё тот же дом. На месте соседних хибар пышно раскинулись кусты и высокие травы, а старый нелюбимый дом стоял на прежнем месте, и на вид ничуть не изменился.

Лидия, а это была она, бормоча под нос «Как же это глупо…», вышла из машины и пошла к дому.

Дом и двор имел явно жилой вид.

Движимая непонятным чувством, Лидия поднялась на крыльцо и вошла в дверь, столкнувшись носом к носу с плотным стариком, чьё лицо она узнала почти сразу же.

- Фабьо?

Старик медленно оглядел её.

- Не думала, что встречу тебя. И тем более, узнаю.

Фабьо молчал.

- Ну, чего молчишь? Не узнаёшь? Эх, ты… Я Лидия!

Фабьо задвигал седыми бровями.

- Лидия! Мадам, я знал Лидию. И Фриду, я хорошо их знал. Но в тот год к нам спустилось Великое Солнце, оно обняло Лидию и Фриду своими руками и тогда Лидия и Фрида стали золотыми!

Лидия взглянула в лицо старика и покачала головой.

- Бедный Фабьо… Ты тоже стал поэтом, но тебе для этого пришлось сойти с ума.

Но Фабьо не слышал её. Подняв к солнцу свой скрюченный артритом палец, он повторил:

- Да, это так! Они стали золотыми!..