урок астрономии К

                УРОК АСТРОНОМИИ     (рассказ)   деревенская проза



   Летняя жара. День закругляется к вечеру. Но жара не спешит спадать. От жары решительно некуда деться. Всё прокалено солнцем, все исходит зноем. Воздух дрожит и струится. Великая сушь, уже который день. Вот насекомым раздолье: жужжат, стрекочут. шуршат, перелетают, подпрыгивают и плавают в плотных струях горячего воздуха.
Не трепыхнутся ни листья акации, ни сирени, и только старая могучая берёза вознесла свои ветви высоко в небо. Там, наверху, мелко трепещут её листочки в блаженной прохладе. Но это ведь далеко, в конце деревенской улицы. А здесь, в её середине, где она соединяется с глухим переулком, уходящим в вниз к реке, к баням и огородам, здесь самое пекло.
Горячая дорожная пыль обжигает босые ноги. Деревенские дети возвращаются с купания, и теперь, выйдя с тропинки на дорогу, сразу почувствовали, как она горяча. «Ух ты, жжется, хоть картошку пеки!» - воскликнул один из мальчишек, едва нога его коснулась бархатной пыли. «Ну-ка, ну-ка!» - закричали остальные ребята и стали забегать на середину дороги и стремительно возвращаться на тропинку. Наконец озорники наигрались и отошли в боковой переулок, где дорога была тверда и не раскатана до пыли, а местами из её поверхности выступали крупные камни и мелкие камешки, которые пребольно впивались в босые детские ноги.
   Компания мальчишек и девчонок пребывала в том самом блаженном состоянии, которое именуется взрослым словом безмятежность. Никуда не хочется идти, заняться тоже нечем, времени хоть отбавляй, свободы через край. Желания рождаются и исполняются тут же. Правда, от беспощадной жары желания тоже как-то привяли или ушли в глубину до более благоприятной поры. В общем, дети стояли в переулке и рады были хоть какому-то мельчайшему событию, чтобы опять всполошиться, забегать, закричать, отдаться страсти игры.
   События, однако, не происходили, куры лениво переговаривались о чём-то в тени картофельной ботвы. Теленок вдалеке лежал на заливном лугу и меланхолично жевал траву. Собака из ближайшего двора лежала на утоптанной земле ну совсем как дохлая, и только едва приоткрытый глаз её зорко смотрел за детворой. Собака была на службе, цепью прикована к сараю, и в любой момент могла вскочить, залаять и наброситься. Однако едва ли она это бы сделала. Вот если бы тут возникла другая собака - тогда да, а так ни к чему.
   «Да...» - глубокомысленно заявил мальчик Петя и стал отдирать шарик репейника, и при этом покосился на собаку. Та разгадала его желание и молча обнажила желтоватые клыки на верхней губе. «Петька, не трожь её, вдруг она бешенная», - сказал его приятель Колька. « Бешенных на цепь не сажают», - резонно заметил Петька, но шарик не выкинул. «От такой жары запросто свихнуться можно», - заметил другой мальчик, приехавший из города.       Деревенские дети разом повернулись к нему, радуясь ручейку будущего разговора. Городской мальчик, радуясь, что оказался в центре внимания, разлился ещё пуще: «Это ещё что, вот у нас в городе целый сумасшедший дом есть, в целых три этажа. И в каждом окошке по больному сидит, но туда не пускают, мы сами видели в дырку в заборе». - «И что, все от солнца перегрелись?» - засомневались остальные слушатели. Собака стала неслышно поднимать и опускать хвост, словно решала, прерывать враньё или оставить всё как есть. Дети тоже посмотрели на собаку, хвост больше не шевелился.
   Пока длилась короткая пауза, городской уже придумал ответ: «Нет, не все, но большинство точно от солнца» - «Это как же?!» - в один голос воскликнули остальные дети. «Ну, ведь солнце такое горячее, такое горячее, даже представить трудно, но иногда оно как бы сердится. И тогда... тогда, начинается такое, такое...» - тут рассказчик неосторожно взмахнул рукой. И собака нехотя приподняла голову и посмотрела в сторону компании. «С ума, что ли, сходят?» - догадался Петькин приятель Колька. «Да-а!» -радостно выдохнул городской мальчик. «Немудрено», - подытожил Петька. Собака опустила голову и клацкнула зубами на муху. «А люди-то откуда про это узнали?» - спросил у рассказчика другой мальчик, помладше.
   «А вот откуда!» - и городской принялся с жаром пересказывать всё, что он вычитал из журналов и книг, про планеты, полёты в космос на ракетах, высадки на поверхность других планет. Всё это причудливо переплелось в его детском сознании самым невероятным образом. И теперь он не спеша вытягивал перед завороженными слушателями эту блестящую нить повествования. И слушатели его уже оторвались от деревенской прокалённой зноем улицы, с её курицами, заборами и лопухами. И летали где-то там, в неведомых мирах, где истина и вымысел неотличимы друг от друга.
   Городской фантазёр, пожалуй, еще долго мог бы припоминать всякие забавные эпизоды и экзотические подробности из космических путешествий, в которых никогда не был и которых никогда не было. Но неожиданно взгляд его наткнулся на чужой взгляд, смотревший на него из щели в стене сарая-дровяника. Это была тоже городская девочка, гостившая в деревне, с которой он тайно мечтал познакомиться, да всё как-то стеснялся и конфузился. Ему стало неловко и стыдно перед ней, пусть даже невидимой, за свой насквозь пропитанный вымыслом импровизированный урок астрономии. Он запнулся и замолчал. «А дальше!» - затеребили его заинтригованные слушатели.
   Вдруг в сарае загрохотали падающие поленья, очевидно, спрятавшаяся от жары девочка решила поправить затёкшую от неудобной позы руку или ногу, и собака от неожиданности подпрыгнула, залилась яростным лаем, загремела цепью. Куры опрометью бросились из огорода в дырку в двери скотника, телёнок густо замычал и стал неуклюже подыматься. Испуганные дети с визгом устремились по большаку, сверкая пятками и подымая облака раскалённой пыли. Всё стихло через минуту.
    Девочка выбралась из сарая, неся на руке старое ватное одеяло и такую же ветхую книжку. И сказала собаке: – «Ну вот, Найда, всегда ты так, всё испортишь». Найда виновато завиляла хвостом и задорно заблестела умными глазами. «И не проси! - сказала девочка. - Не могу я тебя отпустить, мне тогда самой попадёт». Найда опять улеглась посреди двора. Улица была пуста, пыльна и скучна, наступающий вечер не обещал прохлады.
   Прошло очень много лет, так много, что у бывших детей успели вырасти свои дети. Бывший рассказчик, теперь уже папаша, привозит в деревню своего сына и сам проводит там отпуск. Так же идут они жарким летом с купания, загребая босыми ногами раскалённую дорожную пыль. И улица так же пуста и скучна, но уже дорога папаше, ведь здесь прошло его детство. Вот здесь, в этом переулке он рассказывал знакомым мальчишкам про планеты и звезды. Нес чепуху, но какую! Целый урок астрономии, можно сказать, преподнес, да как вдохновенно! Сарай, правда, снесли, забор передвинули, собаки уже нету, а вообще-то всё не слишком уж и изменилось, по большому счёту. И это-то обстоятельство больше всего устраивает папашу, что можно вот так запросто побывать в своём детстве, а идущий рядом сын лишь усиливает его иллюзию. И это очень здорово!
  Вдруг кто-то окликает его, какая-то некрасивая полная женщина. Она долго и тяжело подходит к нему, сынишка с интересом глядит на неё. Женщина здоровается. «Не узнали?» - спрашивает она. Папаша в смятении. «Нет», - выдавливает он. И тогда она сразу, без подготовки, с места в карьер: «А помните...» (Конечно, помню - мгновенно вспоминает всё папаша.) Она с надеждой смотрит ему в глаза. Папаша стесняется, он напуган таким порывом, к тому же та была такой привлекательной и загадочной, а эта...
   И хотя он всё помнит почти до мелочей, он не хочет делиться своими воспоминаниями даже с сыном, а тут какая-то незнакомая женщина, можно сказать дачница. «Нет, нет, вы обознались, вы меня с кем-то путаете, такое бывает...» - и он торопливо уходит вместе с недоумевающим сыном. А она опять остаётся одна. Жара, пыль, скука. Вечер...



                Конец    Кировск  Богданов И.В. (переписан 3.08. 10.) –1902-20.07.