Открытое письмо гробокопателю

Господину гробокопателю Л.Г. Стариковскому

ОТКРЫТОЕ  ПИСЬМО

Господин Стариковский!
Письмо, которое вам отправляю, написал сразу же после посещения вечера памяти Александра Галича (Александра Ароновича Гинзбурга), но решил всё-таки, чтобы оно немного отлежалось, дабы «не рубить с плеча». Пишу «вам» с маленькой буквы, ибо «открытое письмо» предполагает ознакомление с ним не только одного человека. Уверяю вас, что письмо написано откровенно, то есть так, как я думаю о том вечере. Никаких корыстных интересов я не преследую, и ни в какой поддержке своего мнения не нуждаюсь. Основным мотивом, который побудил меня написать это письмо, – это всего лишь одна из попыток отделить зёрна от плевел нашей истории, нашего прошлого, на которых мы все произрастаем. Да и нам самим суждено уйти или в эти корни или стать червями, пожирающими исторические корни. Согласитесь, г. Стариковский, что не только зреть, но и уйти в корень, более почётно, чем превращаться в червяка, пусть даже исторического.      
А помните наши первые знакомства и встречи у Игоря Кронного, который, будучи преуспевающим бизнесменом, не только задарма угощал всех, но и сам читал отрывки из своих произведений? Вы помните, как 38-летний Кронный читал нам тогда отрывки из своего «Расщеплённого разума»? И Вы, тогда всего лишь 48-летний, впервые прочитали свою «Чашку» с преддверием Владимира Солоухина. Тогда это была моя практически первая встреча в Праге с творческими соотечественниками. Читал свою сатиру Сергей Левицкий, стихи – тогда ещё совсем молодая Наталья Волкова. И зрелый Марк Блюменталь тогда тоже поделился с нами своей лирикой. Тогда  мне, по моей литературной необразованности, показалось, что Вы – талант. Искренне рад был увидеть его живьём напротив. И Кронный тоже читал интересно. Во, думаю, сразу два таланта! Честно! Так и подумал!
Чуть позже  вы с Левицким «Графоман» создавали. Вы название предложили. Тогда я предложил назвать «Графоман, ё моё!». Вы помните, как Левицкий на меня набросился зло: «Я тоже ругаться умею ещё покруче. Прошу не выражаться». Примерно так он муштрил меня. Тоже мне, ё моё, сатирик. Тут и ежу понятно, что ё –мо–ё  – сокращение от «ёжик мой ёжик». Ну, думаю, попал между сатириком и романистом. Но Левицкий – дипломат. Вы тогда меня с ним в «хулиганы» тиснули. А графоманство – «вещь» заразительная. Помните посиделочки: вы там все трясётесь, когда до вас очередь дойдёт свою опубликованную в том же «графике» нетлёнку прочесть. Тоска превеликая была. В литературе я туго разбираюсь, а манеры у ветеранов «Графомана» –  чисто графоманские. Конечно, там и таланты есть, и не графоманчики тоже. Но до меня ещё год назад дошло как до жирафа по арии «Мефистофеля» в части того, кто «там правит бал»… Тьфу! Что ни серый мужик, то карьерист! Конечно, понимаю, что мне не дано ваши таланты судить! Но, как любопытный читатель, имею право высказаться?   
А теперь о главном, ради чего я вам и пишу.
25 октября, мне захотелось ещё раз послушать талантливую исполнительницу песен на стихи отечественных поэтов Марину Левину из Перми. До этого мне  её уже пришлось услышать, и я был восхищён её дарованием, как в части вокала, так и в умении понять душу поэтов и переложить поэтические строки в звучание струн гитары. К сожалению, Марина выступала только в конце вечера памяти Александра Галича в Литературной гостиной РЦНК. Однако, подарки не даются даром – чтобы вновь услышать Марину пришлось высидеть полтора часа, наблюдая за вашими, г-н гробокопатель, потугами преподать образ А. Галича, крещёного православным христианином,  в образе какого-то чёрного демона, специально подобрав те его песни, в которых, наряду со светлыми мотивами, присутствует грубая брань. При этом вы, ваше «благородие», таким образом  разыгрывали ситуацию, как будто основное содержание творчества тогда ещё живого А. Галича  состояло из его борьбы с покойным И.В. Сталиным. Не знаю, как у кого, но у меня сложилось впечатление, что я присутствую не на вечере памяти талантливого сценариста и  поэта, а на варианте «вальпургиевой ночи» самозваного сценариста Стариковского, дирижирующего своими рожками «борьбе» Галича с прахом Сталина. Думаю, что здесь уместны строки из стиха А. Галича:

Собаки бывают дуры,
И кошки бывают дуры.
И им по этой причине
Нельзя без номенклатуры.

 
    К сожалению, большинство из нас нередко бываем «дурами». Здесь я никоим образом не имею в виду персонажей вашей, ваше «благородие», «вальпургиевки». Но режиссура и ваше, ваше преподобие, исполнение, на мой взгляд, оставляли желать лучшего.  Да, конечно, ваша бессовестность в части уважительного отношения к памяти усопших лилась беспрестанно из ваших рогов изобилия чернухи.
        За Сталина, г-н гробокопатель Леонид Стариковский, на Галича я совсем не в обиде.
Вы же тоже знаете, что «…под внешним благополучием Галича скрывалась некая душевная неустроенность, которую он очень часто заливал водкой. На этой почве в 1962 году у него случился первый инфаркт. Однако даже после этого «звонка» Галич не распрощался с «зеленым змием». На совместных посиделках, которые он с женой посещал в те годы в домах своих коллег, он умудрялся напиваться даже под недремлющим оком своей Нюши. Та порой сетовала друзьям: «Я умираю хочу в уборную, но боюсь отойти, Саше тут же нальют, он наклюкается, а ему нельзя, у него же сердце!» (Источник: Федор Раззаков Сайт: People's History). 
Именно из этого источника вы, ваше «благородие» вычитывали цитаты из биографии А. Галича. И ещё оттуда же: «…Галич не может остановиться. Для него, человека пьющего (позднее в столичной тусовке будут ходить слухи и о наркотической зависимости Галича), домашние застолья - единственный способ хоть как-то разрядиться». 
     А пьяному, как говорят на Руси, море по колено. Поэтому не известно, в каком состоянии и по каким мотивам  Александр Аркадьевич сочинял свои вирши. А вы, Л-д Гр-ч, не курите и не пьёте. И поэтому, как ещё говорят, сытый голодного не разумеет, дурак  умного не поймёт.

    Указанные цитаты вы, г-н гробокопатель, совсем обошли. Как и характеристику второй жены Галича Ангелины Шекрот (Прохоровой): «Аня была худой, утонченной, с длинными хрупкими пальцами. Галич называл ее Нюшкой. Еще у нее было прозвище – Фанера». О «Фанере» и «Нюшке» вы не забыли. И добавили отсебятину, сказав, что она «была плоской». Согласитесь, что «плоская» и «худая, утончённая, с длинными хрупкими пальцами» это совсем не одно и тоже.
 
        Но, конечно, слово «плоский» вполне приемлемо к вашему, далеко не изощрённому юмору, которого вы, ваше преподобие, напрочь лишены. Скажите, а с вами женщины когда-нибудь смеются? С вами, похоже, женоненавистником? У вас, ваше «благородие», что не героиня, то какая-либо мерзавка. Ваше описание анатомических и сексуальных изысков дела не меняет. Похоже, что вы их просто эксплуатируете или прикупаете, а потом, отбросив, если они не успеют от вас сбежать, описываете их весьма не привлекательно. Скажите, а у вас мать есть? Она же тоже женщина! И, наверняка, любит своего сына. А вы её?
Извините, ваше «благородие», отвлёкся.  А теперь попробуем, г-н гробокопатель, разыграть сценку, используя В.В. Маяковского, представив: «Двое в комнате: я (Стариковский) и Ленин (Галич) – фотография на огромной стене». И  Стариковский спрашивает Галича: «Александр Аркадьевич, Вы довольны моей подачей Вас». В подачу, естественно, включается и полив Галичем Сталина, и стишки с матерными словесами (в исполнении Стариковского), и, простите,  «плоская» его супруга. Чем вы, Стариковский, думаете, ответил бы вам Галич? Думаю, теми же непристойностями, какими вы потчевали слушателя. Сталина, конечно, здесь и не стоит спрашивать – тут «нельзя  без номенклатуры». Как бы вы не тужились, Стариковский, какого бы драматурга не разыгрывали, вам не то, что до Сталина, но и до Галича не дотянуться. Да, и Веллер может вас раздавить как комара. И никто про вас не вспомнит. Сравните себя, Стариковский, с Веллером, хотя бы по фото (это я в связи с вашими нападками на М.И. Веллера):
      
   Почувствовали разницу, претендент в маэстро? А по биографии вашу с ним разницу в 5 лет вам никогда, г-н гробокопатель, не наверстать. Никогда! А уж по таланту тем более. Даже с вашими записками туриста и «Как у Нюрки». И как бы вы ни хвалили Улицкую с Рубиной, никто вам не поможет, будь вы пятью лауреатом премии Марка Алданова на грудях.

      Думаю, что я вас понимаю, господин гробокопатель, что вы приписали Галичу то, что в его душе не было. Мало что мог человек написать спьяну. И в критике покойного Сталина он тоже хотел преуспеть. Вы много внимания уделили на том вечере «Поэме о Сталине». Никаким литературным шедевром эта, простите, «поэма» не является, ничего серьёзно обличительного в ней нет. А «сука» – на блатном жаргоне означает изменник, предатель. На том же жаргоне и употреблённое вами слово «б…дь» имеет тот же смысл. Вам эти слова нравятся? Мне нет. Мало ли под каким настроением и в каком состоянии Галич их употреблял. Он же не от своего имени, а от имени предателя И.В. Сталина, некоего «кума» грязным словом назвал якобы Сталина. Но вы, г-н гробокопатель, вычитывали и проигрывали в записях именно одну сторону Галича. Но тот вечер был именно вечером памяти, а не очернительства Галича. К слову, предателями в связи с вами патрон Левицкого Владимир Семёнович Батшев (один из двух основателей СМОГА – союза молодых гениев) из «Лит. евр-ца» всех живущих «не у Путина» обозвал. Вы, похоже, проглотили. Беспринципный Левицкий тоже (продолжает печатать свои гениалюшки и дальше у «молодого гения»). На себя я награду предателя не принял. Уверен, что в этой части со мною солидарны большинство моих соотечественников за рубежом. Кстати, в КОРОЛЕВЕ МАТЕРИКА («Лагерной балладе, написанной в бреду»), которую вы кокетливо предложили прослушать, ничего великого я тоже не приметил. Меня эта «баллада, написанная в бреду», даже загипнотизировала, и я вместо одного из её персонажей «белой вши» увидел прямо на вашей лысине чёрную вошь. Мистика какая-то! Вот как раз тогда я и назвал вас вошью, оговорившись, не чёрной, а белой. А «Он занят любовью – по младости лет свистит и дрочит на Марс» – это тоже, считаете, красит Галича? Не понятно, зачем обижать покойника? Он же и в лагере не был. Наблюдаю за вами, Стариковский, злобный вы всё-таки человек, да и во многом другом ущербный. Но зачем же пытаться других «щербатыми» делать?
От тела Галича, как и от тела Сталина, остался один прах и кости. Остальное съели трупные черви. Для вас, г-н гробокопатель, а, возможно, и червь истории, там уже ничего не достанется. Души покойных тоже не подвластны ни червям, ни гробокопателям. Для меня и душа Сталина, и душа Галича предстают в ином свете, чем через вашу, г-н Стариковский, паутину далеко не шелковичного червя.
Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! А-а-а-ми-и-и-ннь!
Упокой, Господи, усопших рабов Твоих Иосифа, Александра, и всех православных христиан, и прости им все согрешения вольныя и невольныя, и даруй им Царствие Небесное.
Спаси, Господи, и помилуй раба Твоего Леонида (Стариковского), и прости  ему все согрешения вольныя и невольныя, и даруй ему здравие душевное и телесное.
Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!
Господи, помилуй!  Господи, помилуй!  Господи, помилуй! 
Слава Отцу, и Сыну, и Святыму Духу и ныне, и присно и вовеки веков!   А-а-а-ми-и-и-ннь!            
  А тот вечер был хорош исключительно благодаря Марине Левиной. Как она вас прикаблучила! А вы всё её перебивали – читали далеко не лучшее из Галича. Она же – личность! Никогда не связывайтесь с личностями – ни с живыми, ни с мёртвыми. Может, вы и Галича тоже подавали из-за зависти под собственным соусом. Для вас Бог – алчность. Поэтому вы так и останетесь серостью, ибо «Нельзя одновременно служить Господу и мамоне». И печатать вы свои «шедевры» будете только за свой счёт, если только вас не пожалеет кто-то, как, например, «Русское слово». Понимаю, что пока это наиболее престижный журнал в Чехии на русском языке, но не смогут же они вечно печатать «шедевры» Стариковского. Нет, всё-таки голова  Михаил Иосифович Веллер! Хотя и без премии Марка Алданова. А вы, может, подсуетитесь и премию Кафки получите! Слышал, что её где-то в Риге выдают тем, кто за свой счёт издаёт, графоманит.
  А на меня не обижайтесь –  я не сглажу. Пакостей из подворотни или из-за угла тоже делать не буду. Не то, что вы отцы-основатели «Графомана». Как, говорят в Чехии, оба два! Ей Богу, не вру! А совру,  б..дью буду (это ваше словечко). Хотя почему-то В. Высоцкий вспоминается: «И сказал я ему: – капитан, никогда ты не станешь майором!». А вы, Стариковский, до капитана доросли? Живите долго!
Письмо моё открытое, не засекреченное, и пойдёт в соответствующие архивы.

   Читатель и зритель  Игорь Савельев. Прага, 27 октября 2007 г.



Приложено:
1. «Когда я вернусь» (исполнено Мариной Левиной, как и другое из А. Галича – замечательно!!!).
2. Остальное – представлено Стариковским на вечере.
 
КОГДА Я ВЕРНУСЬ

  Когда я вернусь...
  Ты не смейся, когда я вернусь,
  Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу,
  По еле заметному следу - к теплу и ночлегу -
  И вздогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь -
  Когда я вернусь.
  О, когда я вернусь!..

  Послушай, послушай, не смейся,
  Когда я вернусь
  И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
  И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный, раешный -
  Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
  Когда я вернусь.
  О, когда я вернусь!..

  Когда я вернусь,
  Я пойду в тот единственный дом,
  Где с куполом синим не властно соперничать небо,
  И ладана запах, как запах приютского хлеба,
  Ударит в меня и заплещется в сердце моем -
  Когда я вернусь.
  О, когда я вернусь!

  Когда я вернусь,
  Засвистят в феврале соловьи -
  Тот старый мотив - тот давнишний, забытый, запетый.
  И я упаду,
  Побежденный своею победой,
  И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!
  Когда я вернусь.

  А когда я вернусь?!..

ЧЕХАРДА С БУКВАМИ


 В Петрограде, в Петербурге, в Ленинграде, на Неве,
 В Колокольном переулке жили-были А, И, Б.
 А служило, Б служило, И играло на трубе,
 И играло на трубе, говорят, что так себе,
 Но его любили очень и ценили А и Б.

 Как-то в вечер неспокойный
 Тяжко пенилась река,
 И явились в Колокольный
 Три сотрудника ЧК,
 А забрали, Б забрали, И не тронули пока.

 Через год домой к себе
 Возвратились А и Б,
 И по случаю такому
 И играло на трубе.

 Но прошел слушок окольный,
 Что, мол, снова быть беде,
 И явились в Колокольный
 Трое из НКВД.
 А забрали, Б забрали, И забрали и т. д.

 Через десять лет зимой
 А и Б пришли домой,
 И домой вернулось тоже,
 Все сказали: "Боже мой!"

 Пару лет в покое шатком
 Проживали А, И, Б
 Но явились трое в штатском
 На машине КГБ -
 А, И, Б они забрали, обозвали всех на "б".

 А - пропало навсегда,
 Б - пропало навсегда,
 И - пропало навсегда,
 Навсегда и без следа!

 Вот, понимаете, какая у этих букв вышла в жизни ерунда!


ПЛЯСОВАЯ


 Чтоб не бредить палачам по ночам, *
 Ходят в гости палачи к палачам,
 И радушно, не жалея харчей,
 Угощают палачи палачей.

 На столе у них икра, балычок,
 Не какой-нибудь "КВ" - коньячок,
 А впоследствии - чаек, пастила,
 Кекс "Гвардейский" и печенье "Салют",
 И сидят заплечных дел мастера
 И тихонько, но душевно поют:
 "О Сталине мудром, родном и любимом..."

 Был порядок, - говорят палачи,
 Был достаток, - говорят палачи,
 Дело сделал, - говорят палачи, -
 И пожалуйста - сполна получи.

 Белый хлеб икрой намазан густо,
 Слезы кипяточка горячей,
 Палачам бывает тоже грустно,
 Пожалейте, люди, палачей!

 Очень плохо палачам по ночам,
 Если снятся палачи палачам,
 И как в жизни, но еще половчей,
 Бьют по рылу палачи палачей.
 Как когда-то, как в годах молодых -
 И с оттяжкой, и ногою в поддых,
 И от криков, и от слез палачей
 Так и ходят этажи ходуном,
 Созывают "неотложных" врачей
 И с тоскою вспоминают о Нем,
 "О Сталине мудром, родном и любимом..."

 Мы на страже, - говорят палачи.
 Но когда же? - говорят палачи.
 Поскорей бы! - говорят палачи. -
 Встань, Отец, и вразуми, научи!

 Дышит, дышит кислородом стража,
 Крикнуть бы, но голос как ничей,
 Палачам бывает тоже страшно,
 Пожалейте, люди, палачей!

 // * Вариант:
 // Плохо спится по ночам палачам,
 // Вот и ходят палачи к палачам
ЕЩЕ РАЗ О ЧЕРТЕ
Я считал слонов и в нечет и в чет,
 И все-таки я не уснул,
 И тут явился ко мне мой черт,
 И уселся верхом на стул.

 И сказал мой черт: "Ну, как, старина,
 Ну, как же мы порешим?
 Подпишем союз, и айда в стремена,
 И еще чуток погрешим!

 И ты можешь лгать, и можешь блудить,
 И друзей предавать гуртом!
 А то, что придется потом платить,
 Так ведь это ж, пойми, - потом!

    Аллилуйя, Аллилуйя,
    Аллилуйя, - потом!

 Но зато ты узнаешь, как сладок грех
 Этой горькой порой седин.
 И что счастье не в том, что один за всех,
 А в том, что все - как один!

 И ты поймешь, что нет над тобой суда,
 Нет проклятия прошлых лет,
 Когда вместе со всеми ты скажешь - да!
 И вместе со всеми - нет!

 И ты будешь волков на земле плодить,
 И учить их вилять хвостом!
 А то, что придется потом платить,
 Так ведь это ж, пойми, - потом!

    Аллилуйя, Аллилуйя,
    Аллилуйя, - потом!

 И что душа? - Прошлогодний снег!
 А глядишь - пронесет и так!
 В наш атомный век, в наш каменный век,
 На совесть цена пятак!

 И кому оно нужно, это "добро",
 Если всем дорога - в золу...
 Так давай же, бери, старина, перо!
 И вот здесь распишись, "в углу".

 Тут черт потрогал мизинцем бровь...
 И придвинул ко мне флакон.
 И я спросил его: "Это кровь?"
 "Чернила", - ответил он...

   Аллилуйя, аллилуйя!
   "Чернила", - ответил он.

СЛАВА ГЕРОЯМ


 (анти-песня) (совместно с Шпаликовым)

 У лошади была грудная жаба,
 Но лошадь, как известно, не овца!
 И лошадь на парады выезжала,
 И маршалу про жабу ни словца.

 А маршал, бедный: мучился от рака,
 Но тоже на парады выезжал,
 Он мучился от рака, но, однако,
 Он лошади об этом не сказал,

 Нам этот факт Великая Эпоха
 Воспеть велела в песнях и в стихах,
 Хоть лошадь та давным-давно издохла,
 А маршала сгноили в Соловках.


ПРАВО НА ОТДЫХ


 Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
 Пару "рижского" и керченскую сельдь,
 И отправился я в Белые Столбы
 На братана да на психов поглядеть.

   Ах, у психов жизнь, так бы жил любой:
   Хочешь - спать ложись, а хочешь - песни пой!
   Предоставлено им вроде литера,
   Кому от Сталина, кому от Гитлера!
 ……………………………………………………………………………….
   Шизофреники - вяжут веники,
   А параноики - рисуют нолики,
   А которые просто нервные,
   Те спокойным сном спят, наверное.

 А как приняли по первой первача,
 Тут братана прямо бросило в тоску,
 Говорит, что он зарежет главврача,
 Что он, сука, не пустил его в Москву!

………………………………………………………………………………………………………………..

   Ах, у психов жизнь, так бы жил любой:
   Хочешь - спать ложись, а хочешь - песни пой!
   Предоставлено нам вроде литера,
   Кому от Сталина, кому от Гитлера!..

 * ВПШ - высшая партийная школа.
ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ


 или как было  написано на  воротах Бухенвальда: "Йедем дас
сеине" - "Каждому - свое"

 
……………………………………………………………..
 А потом, досыпая, мы едем в метро,
 В электричке, в трамвае, в автобусе,
 И орут, выворачивая нутро,
 Рупора о победах и доблести.
…………………………………………………………………


КОРОЛЕВА МАТЕРИКА


 Лагерная баллада, написанная в бреду

 Когда затихает к утру пурга,
 И тайга сопит, как сурок,
 И еще до подъема часа полтора,
 А это немалый срок.
 И спят зэка, как в последний раз -
 Натянул бушлат - и пока,
 И вохровцы спят, как в последний раз -
 Научились спать у зэка.
 И начальнички спят, брови спят,
 И лысины, и усы,
 И спят сапоги, и собаки спят,
 Уткнувши лапы в носы.
 И тачки спят, и лопаты спят,
 И сосны пятятся в тень,
 И еще не пора, не пора, не пора
 Начинать им доблестный день.
 И один лишь "попка" на вышке торчит,
 Но ему не до спящих масс,
 Он занят любовью - по младости лет
 Свистит и дрочит на Марс.
 И вот в этот-то час, как глухая дрожь,
 Проплывает во мгле тоска,
 И тогда просыпается Белая Вошь,
 Повелительница зэка,
 А мы ее звали все -
 Королева Материка!
 Откуда всевластье ее взялось,
 Пойди, расспроси иных,
 Но пришла она первой в эти края,
 И последней оставит их...
 Когда сложат из тачек и нар костер,
 И волчий забыв раздор,
 Станут рядом вохровцы и зэка,
 И написают в тот костер.
 Сперва за себя, а потом за тех,
 Кто пьет теперь Божий морс,
 Кого шлепнули влет, кто ушел под лед,
 Кто в дохлую землю вмерз,
 Кого Колыма от аза до аза
 Вгоняла в горячий пот.
 О, как они ссали б, закрыв глаза,
 Как горлица воду пьет!
 А потом пропоет неслышно труба,
 И расступится рвань и голь,
 И Ее Величество Белая Вошь
 Подойдет и войдет в огонь,
 И взметнутся в небо тысячи искр,
 Но не просто, не как-нибудь -
 Навсегда крестом над Млечным Путем
 Протянется Вшивый Путь!

 Говорят, что когда-то, в тридцать седьмом,
 В том самом лихом году,
 Когда покойников в штабеля
 Укладывали на льду,
 Когда покрякивала тайга
 От доблестного труда,
 В тот год к Королеве пришла любовь,
 Однажды и навсегда.
 Он сам напросился служить в конвой,
 Он сам пожелал в Дальлаг,
 И ему с Королевой крутить любовь,
 Ну, просто нельзя никак,

 Он в нагрудном мешочке носил чеснок,
 И деньги, и партбилет,
 А она - Королева, а ей плевать -
 Хочет он, или нет!
 И когда его ночью столкнули в клеть,
 Зачлись подлецу дела,
 Она до утра на рыжем снегу
 Слезы над ним лила,
 А утром пришли, чтоб его зарыть,
 Смотрят, а тела нет,
 И куда он исчез - не узнал никто,
 И это - Ее секрет!
 А еще, говорят, что какой-то хмырь,
 Начальничек из Москвы,
 Решил объявить Королеве войну,
 Пошел, так сказать, "на вы".
 Он гонял на прожарку и в зоне и за,
 Он вопил и орал: "Даешь!"
 А был бы начальничек чуть поумней,
 Он пошел бы с ней на дележ, -
 Чтобы пайку им пополам рубить,
 И в трубу пополам трубить,
 Но начальник умным не может быть,
 Потому что - не может быть.
 Он надменно верил, что он не он,
 А еще миллион и он,
 И каждое слово его - миллион,
 И каждый шаг миллион.
 Но когда ты один, и ночь за окном
 От черной пурги хмельна,
 Тогда ты один, и тогда беги!
 Ибо дело твое - хана!
 Тогда тебя не спасет миллион,
 Не отобьет конвой!
 И всю ночь, говорят над зоною плыл
 Тоскливый и страшный вой...
 Его нашли в одном сапоге,
 От страха - рот до ушей,
 И на вздувшейся шее тугой петлей
 Удавка из белых вшей...
 И никто с тех пор не вопит "Даешь!"
 И смеется исподтишка
 Ее Величество Белая Вошь,
 Повелительница зэка.
 Вот тогда-то Ее и прозвали все -
 Королева Материка.

 Когда-нибудь все, кто придет назад,
 И кто не придет назад,
 Мы в честь Ее устроим парад,
 И это будет парад!
 По всей Вселенной (валяй, круши!)
 Свой доблестный славя труд,
 Ее Величества Белой Вши
 Подданные пройдут,
 Ее Величества Белой Вши
 Данники всех времен.
 А это сумеет любой дурак -
 По заду втянуть ремнем,
 А это сумеет любой дурак -
 Палить в безоружных всласть!
 Но мы-то знаем, какая власть
 Была и взаправду власть!
 И пускай нам другие дают срока,
 Ты нам вечный покой даешь,
 Ты, Повелительница зэка,
 Ваше Величество Белая Вошь!
 Наше Величество Белая Вошь!
 Королева Материка!


ПОЭМА  О  СТАЛИНЕ


 "Впереди Исус Христос"

   Глава 1: РОЖДЕСТВО


 Все шло по плану, но немножко наспех.
 Спускался вечер, спал младенец в яслях,
 Статисты робко заняли места,
 И Матерь Божья наблюдала немо,
 Как в каменное небо Вифлеема
 Всходила Благовещенья звезда.
 Но тут в вертеп ворвались два подпаска
 И крикнули, что вышла неувязка,
 Что праздник отменяется, увы,
 Что римляне не понимают шуток.
 И загремели на пятнадцать суток
 Поддавшие не вовремя волхвы.

 Стало тихо, тихо, тихо,
 В крике замерли уста,
 Зашипела, как шутиха,
 И погасла та звезда.
 Стало зябко, зябко, зябко,
 И в предчувствии конца
 Закудахтала козявка,
 Волк заблеял, как овца.
 Все завыли, захрипели,
 Но не внемля той возне
 Спал младенец в колыбели
 И причмокивал во сне.

 Уже светало, розовело небо,
 Но тут раздались гулко у вертепа
 Намеренно тяжелые шаги,
 И матерь Божья замерла в тревоге,
 Когда открылась дверь и на пороге
 Кавказские явились сапоги.
 И разом потерявшие значенье
 Столетья, лихолетья и мгновенья
 Сомкнулись в безначальное кольцо,
 А он вошел и поклонился еле,
 И обратил неспешно к колыбели
 Забрызганное оспою лицо.

 "Значит, вот он - этот самый
 Жалкий пасынок земной,
 Что и кровью, и осанной
 Потягается со мной...
 Неужели, неужели
 Столько лет и столько дней
 Ты, сопящий в колыбели,
 Будешь мукою моей?!
 И меня с тобою, пешка,
 Время бросит на весы?"
 И недобрая усмешка
 Чуть приподняла усы.

 А три волхва томились в карантине.
 Их в карантине быстро укротили,
 Лупили и под вздох и по челу,
 И римский опер, жаждая награды,
 Им говорил: "Сперва колитесь, гады!
 А после разберемся - что к чему".
 И понимая, чем грозит опала,
 Пошли волхвы молоть, что ни попало,
 Припоминали даты, имена,
 И полетели головы. И это
 Была вполне весомая примета,
 Что новые настали времена.



   Глава 2: КЛЯТВА ВОЖДЯ


 "Потные, мордастые евреи,
 Шайка проходимцев и ворья,
 Всякие Иоанны и Матфеи,
 Наплетут с три короба вранья,
 Сколько их присыплют раны солью,
 Лишь бы им взобраться на Синай.
 Ладно, ладно, я не прекословлю, -
 Ты был первый, Ты и начинай,
 Встань - и в путь по городам и весям,
 Чудеса и мудрости твори.
 Отчего ж Ты, Господи, невесел?
 Где они, соратники Твои?
 Бражничали, ели, гостевали,
 А пришла беда - и след простыл,
 Нет, не зря Ты ночью в Гефсимани
 Струсил и пощады запросил.
 Где Твоих приспешников орава
 В смертный Твой, в последний час земной?
 И смеется над тобой Варрава -
 Он бы посмеялся  н_а_д_о  м_н_о_й!
 Был Ты просто-напросто предтечей,
 Не творцом, а жертвою стихий,
 Ты не Божий сын, а человечий,
 Если смог воскликнуть: "Не убий!"
 Душ ловец, Ты вышел на рассвете
 С бедной сетью из расхожих слов,
 На исходе двух тысячелетий
 Покажи, Богат ли Твой улов?

 Слаб душою и умом не шибок,
 Верил Ты и Богу и царю,
 Я не повторю Твоих ошибок,
 Ни одной из них не повторю!
 В мире не найдется святотатца,
 Чтобы поднял  н_а  м_е_н_я  копье,
 Если ж я умру, - что может статься, -
 Вечным будет царствие мое!"



   Глава 3: ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ


 Он один, а ему неможется,
 И уходит окно во мглу,
 Он считает шаги, и множится
 Счет шагов от угла к углу.
 От угла до угла потерянно
 Он шагает, как заводной,
 Сто постелей ему постелено,
 Не уснуть ему ни в одной.
 По паркетному полу голому -
 Шаг и отдых, и снова шаг,
 Ломит голову, ломит голову,
 И противно гудит в ушах,
 Будто кто-то струну басовую
 Тронул пальцем и канул прочь,
 Что же делать ему в бессонную,
 В одинокую эту ночь?

 Вином упиться? Позвать врача?
 Но врач - убийца, вино - моча...
 Вокруг потемки, спят давно
 Друзья - подонки, друзья - говно
 На целом свете лишь сон и смех,
 А он в ответе один за всех!

 И, как будто стирая оспины,
 Вытирает он пот со лба,
 Почему, почему, о Господи,
 Так жестока к нему судьба?
 То предательством, то потерею
 Оглушают всю жизнь его.
 "Что стоишь ты там, за портьерою?
 Ты не бойся меня, Серго!
 Эту комнату неказистую
 Пусть твое озарит лицо,
 Ты напой мне, Серго, грузинскую,
 Ту, любимую мной, кацо,
 Ту, что деды певали исстари,
 Отправляясь в последний путь,
 Спой, Серго, и забудь о выстреле,
 Хоть на десять минут забудь!
 Но полно, полно, молчи, не пой!
 Ты предал подло - и пес с тобой!
 И пес со всеми - повзводно в тлен!
 И все их семьи до ста колен!"
 Повсюду злоба, везде враги,
 Ледком озноба - шаги, шаги...

 Над столицами поседевшими
 Ночь и темень, хоть глаз коли,
 Президенты спят с президентшами,
 Спят министры и короли.
 Мир, во славу гремевший маршами,
 Спит в снегу с головы до пят,
 Спят министры его и маршалы...
 Он не знал, что они не спят,
 Что притихшие, сводки утренней
 В страхе ждут и с надеждой ждут,
 А ему все хуже, все муторней,
 Сапоги почему-то жмут...
 Не приказанный, не положенный
 За окном колокольный звон.
 И, упав на колени: "Боже мой!" -
 Произносит бессвязно он, -

 Молю, Всевышний, Тебя, Творца,
 На помощь вышли скорей гонца!
 О, дай мне, дай же - не кровь, вино...
 Забыл, как дальше... Но все равно,
 Не ставь отточий,
 Конца пути,
 Прости мне, Отче,
   Глава 4: НОЧНОЙ РАЗГОВОР В ВАГОНЕ-РЕСТОРАНЕ
 Вечер, поезд, огоньки,
 Дальняя дорога...
 Дай-ка, братец, мне трески
 И водочки немного.
   Бассан-бассан-бассана,
   Бассаната-бассаната...
   Что с вином, что без вина -
   Мне на сердце косовато.
   Я седой не по годам,
   И с ногою высохшей,
   Ты слыхал про Магадан?!
   Не слыхал?! Так выслушай,

 А случилось дело так:
 Как-то ночью странною
 Заявился к нам в барак
 "Кум" со всей охраною,
 Я подумал, что конец,
 Распрощался матерно...
 Малосольный огурец
 Кум жевал внимательно.
 Скажет слово и поест,
 Морда вся в апатии,
 "Был, - сказал он, - главный съезд
 Славной нашей партии.
 Про Китай и про Лаос
 Говорились прения,
 Но особо встал вопрос
 Про Отца и Гения".

 Кум докушал огурец
 И закончил с мукою:
 "Оказался наш Отец
 Не отцом, а сукою..."
 Полный, братцы, ататуй!
 Панихида с танцами!
 И приказано статуй
 За ночь снять на станции.

 ...Ты представь - метет метель,
 Темень, стужа адская,
 А на нем одна шинель
 Грубая, солдатская,
 И стоит он напролом,
 И летит, как конница,
 Я сапог его кайлом,
 А сапог не колется,

 Помню, глуп я был и мал,
 Слышал от родителя,
 Как родитель мой ломал
 Храм Христа Спасителя.
   Бассан-бассан-бассана,
   Черт гуляет с опером,
   Храм - и мне бы ни - хрена,
   Опиум, как опиум,
   А это ж Гений всех времен,
   Лучший друг навеки!
   Все стоим ревмя ревем,
   И вохровцы, и зэки,


 Я кайлом по сапогу
 Бью, как неприкаянный,
 И внезапно сквозь пургу
 Слышу голос каменный:
 "Был я вождь вам и отец,
 Сколько мук намелено!
 Что ж ты делаешь, подлец?!
 Брось кайло немедленно!"
 Но тут шарахнули запал,
 Применили санкции, -
 Я упал, и Он упал,
 Завалил полстанции...

 Ну, скостили нам срока,
 Приписали в органы,
 Я живой еще пока,
 Но, как видишь дерганный...
   Бассан-бассан-бассана,
   Бассаната-бассаната!
   Лезут в поезд из окна
   Бесенята, бесенята...
   Отвяжитесь, мертвяки!
   К черту, ради Бога...
   Вечер, поезд, огоньки,
   Дальняя дорога...

   Глава 5: ГЛАВА, НАПИСАННАЯ В СИЛЬНОМ
ПОДПИТИИ И ЯВЛЯЮЩАЯСЯ АВТОРСКИМ ОТСТУПЛЕНИЕМ


 То-то радости пустомелям,
 Темноты своей не стыжусь,
 Не могу я быть Птоломеем,
 Даже в Энгельсы не гожусь.
 Но от вечного бегства в мыле,
 Неустройством земным томим,
 Вижу - что-то неладно в мире,
 Хорошо бы заняться им,
 Только век меня держит цепко,
 С ходу гасит любой порыв,
 И от горестей нет рецепта,
 Все, что были, - сданы в архив.
 И все-таки я, рискуя прослыть
 Шутом, дураком, паяцем,
 И ночью и днем твержу об одном:
 Не надо, люди бояться!
 Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
 Не бойтесь мора и глада,
 А бойтесь единственно только того,
 Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
 Кто скажет: "Идите, люди, за мной,
 Я вас научу, как надо!"

 И рассыпавшись мелким бесом,
 И поклявшись вам всем в любви,
 Он пройдет по земле железом
 И затопит ее в крови.
 И наврет он такие враки,
 И такой наплетет рассказ,
 Что не раз тот рассказ в бараке
 Вы помянете в горький час.

 Слезы крови не солонее,
 Даровой товар, даровой!
 Прет история - Саломея
 С Иоанновой головой.

 Земля - зола и вода - смола,
 И некуда, вроде, податься,
 Неисповедимы дороги зла,
 Но не надо, люди, бояться!
 Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
 Не бойтесь пекла и ада,
 А бойтесь единственно только того,
 Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
 Кто скажет: "Тому, кто пойдет за мной,
 Рай на земле - награда".

 Потолкавшись в отделе винном,
 Подойду к друзьям-алкашам,
 При участии половинном
 Побеседуем по душам,
 Алкаши наблюдают строго,
 Чтоб ни капли не пролилось.
 "Не встречали - смеются - Бога?"
 "Ей же Богу, не привелось".
 Пусть пивнуха не лучший случай
 Толковать о добре и зле,
 Но видали мы этот "лучший"
 В белых тапочках, на столе.

 Кому "сучок", а кому коньячок,
 К начальству - на кой паяться?!
 А я все твержу им, ну, как дурачок:
 Да не надо, братцы, бояться!
 И это бред, что проезда нет,
 И нельзя входить без доклада,
 А бояться-то надо только того,
 Кто скажет: Я знаю, как надо!"
 Гоните его! Не верьте ему!
 Он врет! Он   н_е  з_н_а_е_т  -  к_а_к  н_а_д_о!
   Глава 6: АВЕ  МАРИЯ

 Дело явно липовое - все, как на ладони,
 Но пятую неделю долбят допрос,
 Следователь хмурик с утра на валидоле,
 Как пророк, подследственный бородой оброс...

 А Мадонна шла по Иудее
 В платьице застиранном до сини,
 Шла Она с котомкой за плечами,
 С каждым шагом делаясь красивей,
 С каждым вздохом делаясь печальней,
 Шла, платок на голову набросив -
 Всех земных страданий средоточье,
 И уныло брел за Ней Иосиф,
 Убежавший славы Божий отчим... Аве Мария...

 Упекли пророка в республику Коми,
 А он и перекинься башкою в лебеду,
 А следователь-хмурик получил в месткоме
 Льготную путевку на месяц в Тиберду...

 А Мадонна шла по Иудее,
 Оскользаясь на размокшей глине,
 Обдирая платье о терновник,
 Шла она и думала о Сыне,
 И о смертных горестях сыновних.
 Ах, как ныли ноги у Мадонны,
 Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,
 А вослед Ей ражие долдоны
 Отпускали шутки жеребячьи... Аве Мария...

 Грянули впоследствии всякие хренации,
 Следователь-хмурик на пенсии в Москве,
 А справочку с печатью о реабилитации
 Выслали в Калинин пророковой вдове...

 А Мадонна шла по Иудее!
 И все легче, тоньше, все худее
 С каждым шагом становилось тело...
 А вокруг шумела Иудея
 И о мертвых помнить не хотела,
 Но ложились тени на суглинок,
 И таились тени в каждой пяди,
 Тени всех бутырок и треблинок,
 Всех измен, предательств и распятий...
  Аве Мария!..