Вот так встреча!

  Ты ж моя, ты ж моя
  Перепёлочка…
       (Из песни)

Побывал бы я в деревне,
Посмотрел бы на котят…
(Из песни)


Мальчишки ковырялись на пожарище, оставшемся от коровника, до самой весны, прибегали туда и в начале лета, и, глядишь, раздавался радостный возглас:
– Робя, гля, чо я нашел! - и счастливец показывал выгоревший из бревен здоровенный гвоздь или посеревшую скобу.
Сёма, когда потеплело, тоже пришел к огромной куче золы и потухших углей. Но ему ничего не попалось. Расстроенный, он заковылял домой. И на пути ему повстречалась чудная подвода: на колёсах ехала здоровенная, чуть не с дом, бочка. «Чан на выпаса повезли», – догадался Сёма. Два быка, тянувшие подводу с чаном, по сравнению с ними казались не быками, а телятками.
– Эй, парень, а ну постой! – раздалось с передка подводы. – Да мы с тобой, кажись, знакомцы! – и к Сёме спрыгнул однорукий дядька в солдатской одежде, которую Сёме уже приходилось видеть в деревне: в такой вернулись несколько пораненных на войне мужиков.
– Ой, дядь-Вася-меньше! – узнал дядьку Сёма. – А чо вас долго не видать было?
– А я, брат, токо прибыл, – дядь-Вася присел перед Сёмой на корточки. – Мы, брат, с твоим отчимом отечество обороняли. Он, я слыхал, загинул, а я вот возвернулся. Вот, вишь, на великой Волге-реке руку свою оставил… и дружка своего… Помнишь, дядь-Васю-бо-льше, а?
– Помню!
– Вот… и его там оставил. Погиб он, как твой отчим, в боях за нашу землю родную…– дядь-Вася встал, лицо его построжело. Но вдруг он опять улыбнулся:
– Слушай, а хошь, я тебя покатаю? Мне этот чан на выпаса везти. Вместе и отвезем! Твоя мамка и хватиться не успеет, а мы уж возвернёмся! – он подхватил Сему одной рукой и подсадил на передок брички, перед чаном. Тут была широкая дощатая площадка. Следом запрыгнул сам и крикнул: – Цоб-цобе!
Быки медленно пошли, плавно покачивая короткими рогами и тяжелым двойным ярмом.
За посёлком развертывалась степь. Давно-давно Сёма проезжал тут с мамой, но тогда то ли бричка была ниже, то ли он по сторонам не глядел, он такого не видал! А сейчас такое раздолье было кругом! Так красиво зеленели среди степи березовые колки! И такие кучерявые облака бежали по голубому небу! И так хорошо было, что рядом сидел дядь-Вася-меньше, ведь это он из двух друзей дядь-Вась больше всего нравился Сёме. Сёма представил, как будет нынче летом здорово, когда он приедет с мамой на выпаса! И ягоды, и грибы, и сусликов ловить они с ребятами будут! А вечерком, во время дойки, глядишь, кто-нибудь из доярок, не слушая предостережений заведующей, подсунет ребятам кружку с парным молочком…
– Эк, а что это там на дороге? – дядь-Вася спрыгнул с подводы. – Ну, Сёма, пляши и радуйся, какой знатный подарочек я тебе несу, – раздался снизу его голос. Дядь-Вася ловко вспрыгнул к Сёме. – Вот бери… и воспитывай!
Сёма, радуясь, держал в ладошках пушистого, мягонького птенца. А тот, сначала притихший, начал вырываться.
– Глянь-ка, буянит! – улыбнулся дядь-Вася. – Перепелёнок. И, видать, не мать его потеряла, а сам, сорванец, удрал. Воли ему, вишь, захотелось!
Птенец вдруг громко пискнул, выпрыгнул из Сёминых рук, да так сильно выпрыгнул, что оказался на краю дощатой площадки. Сёма рванулся за ним, но тот сделал еще один скачок и… исчез за краем.
– Дядь-Вась, птичка упала! – закричал Сёма.
Но дядь-Вася уже спрыгнул вниз.
– Э, – раздался его голос оттуда, – плохо дело… Он, сорванец, прямо под колесо угодил!
Сёма расстроился вконец. Пытался держаться, вытирал глаза ладошками, которые были еще теплы от маленького тельца, но слёзы катились-катились. И он разревелся в голос.
– Эт, брат, хорошо, что ты плачешь по глупому птенчику, – сказал дядь-Вася, запрыгнувший на подводу. Единственной своей рукой он прижал к себе Сёму. – А там, брат, где я руку и друга свово оставил, столько людей в землю ложится. Ни за что, нипочём! А из-за того, что пришли к нам эти фашисты, землю нашу захапать. Вот им, брат, вовсе ничего не жалко… Ни людей, ни зверей, ни птиц…