Часть 4, гл 1. На волне Нессыте-радио

                Часть четвертая.

                Глава первая. 

                Не ссыте, вы на волне «Нессыте-радио»!

                69.

  Работаю на «Не Ссыте-радио». Придумали такой проект умные люди, как раз под выборы, увести часть слушателей у жидовско-интеллигентского «Эха Москвы». Ну и я туда же – в жир ногами…
  Руководить поставили человека заслуженного. Сначала он Парфенова попросил, потом его самого попросили… Нет, не подумайте, это так – ремарочка. Хороший, проверенный человек для грамотного освоения бюджета.
  Звонок в 07.05 утра. Продюсер требует сделать репортаж о празднике 23 февраля. На улицах Москвы появились огромные рекламные щиты, на них поздравление с Днем Защитника Отечества. На картинке взлетающий с палубы авианосца самолет. Все очень патриотично. На борту авианосца номер – «69». Это номер корабля ВМФ США. Называется он «Дуайт Эйзенхауэр», принимал участие в операции «Буря в пустыне». Привет электорату от рекламистов, называется.
  Задача корреспондента: проверить  так ли это на самом деле, сделать прямое включение. Спрашиваю у продюсера адрес. Говорит: «Где-то на Садовом кольце, или у Белого дома, или у Киевского вокзала, но нужно срочно» В холод и снегопад еду по Садовому кольцу, пешком прохожу все известные мне точки рекламных стендов. Белый дом, Киевский вокзал, гостинница Украина. Результата нет, продюсер требует. Прохожу по холоду все  Садовое кольцо, пешком, без дураков - результата нет. Продюсер негодует. Поздний вечер, голодный, замерзший и злой, возвращаюсь в редакцию. Продюсер уже даже не визжит – шипит: я ***вый журналист, сорвал эфир, докладная на столе начальника. Борюсь с желанием дать человеку в рожу, отхожу к окну. Под окном нашего офиса, освещенный огнями, светится рекламный щит. На нем написано: «С праздником, защитники Отечества!» Самолет взлетает с палубы авианосца. На борту корабля стоит номер: «69».

                23 февраля 2005 года.   Десять часов утра.
             
                Политическая дальнозоркость.

  С колонной «Офицеров за порядок»  спускаемся вниз по Тверской. Под ногами - соленая жижа раскисшей московской зимы, над головами вперемешку с Андреевскими флагами реют красные знамена.
 Переглядываюсь с идущим рядом «офицером в штатском». Холодно. Тихо протягиваю фляжку припасенной перцовки. Пронес через милицейский кордон. В глазах случайного попутчика оценка ситуации – провокатор? Показываю диктофон. Он показывает - «при исполнении». Я показываю под ноги - в его демисезонные ботинки, так же как и в мои осенние кроссовки набралась вода. Коротко отхлебывает. Объясняет: бежать переобуться до Старой площади - недалеко, беда – отойти возможности нет, следом за «Офицерами за порядок» идут Православные хоругвеносцы, а еще дальше - нацболы Лимонова. Двигается эта братия в одной колонне, пока сравнительно мирно, но могут и устроить потасовку, в том числе – между собой.
  Митинг идет у памятника Карлу Марксу – основоположнику, и все такое… Там колонны уже ждут омоновцы и бабушки с флажками. Одни поют псалмы, другие, так же истово – «Интернационал». Омоновцы – ничего не поют, кажется, и не слышат, кажется, и не видят – лица у них такие.
  Тощая сухая старуха расположилась на поребрике, продает самиздатовскую литературу. Тут есть все, от изданий с фашистской символикой и газеты «День» до трудов православных раскольников. Все в одной кастрюле: свастики, коловраты, кресты и  звезды Соломона.
  «Что же вы тут делаете, матушка?» - спрашиваю я, нагибаясь над старушкой с микрофоном. Мой редакционный бейджик  выскальзывает из ворота приоткрытой куртки. Старушка коротко смотрит на бейджик: «Жидов, сынок, бьем, вот – что!» В лицо мне летит серпасто-молоткастая пика красного знамени. Уворачиваюсь.
 К бабке со всей площади бегут товарки. Различие в их  политических платформах объединяет один понятный лозунг. ОМОН с интересом смотрит за происходящим, однако с места не двигается. Попутчик дергает за куртку: «Беги!»
На бейджике крупно - логотип радиостанции и надпись: главный редактор: Эйдельберг Самуил Нафтуллович. Бабуля оказалась дальнозоркой...
 Так я стал евреем.

                Мент – патриот.

   Работа на Нессыте-радио для нас, семи корреспондентов, начиналась в семь ноль пять утра. Заканчивалась без пятнадцати двенадцать, чтобы к последнему вагону метре успели. Нормально так работали, ударно.
  Зима, крепко за двадцать, вернее, слегка под тридцать, а мы у американского посольства по полдня. Другие журналисты по машинам греются, мы – на передовой! На нас экономят.
  «Машину? Какую тебе машину? Это – большая честь для тебя, сынок, работать в таком большом коллективе! Профессиональный рост, ты – кто? - Никто! А мы на тебя обратили внимание, отработай доверие, вон сколько журналистов на улице. В очередь стоят, на твое место метят! Повезло тебе сынок, ****истически повезло!»
И мерзли ребята на улице. Девчонки, так через день болели.
  «Какой тебе больничный? Нас уже в Кремле заметили, мы договорились, что водитель Лужковской машины только наше радио включать будет!»
… Сморкались девочки, глаза красные, почки-придатки, но водитель Лужковского «членовоза» - круто! И ребята «с деревянной гранатой под танк»  бросались.
   Выбил я потом под репортеров машину, купили нам аж «восьмую». Технические продюсеры об это дела рук марать не стали – полубоги.  Сам пригонял, неделю регистрировал, прав через это лишился. Это наши небожители документы на покупку автомобиля так оформили, меня в ГАИ за угонщика посчитали.  Ездили корреспонденты на нашей «ляле» мало, в субботу-воскресенье машинка вообще пропадала. В понедельник ребята из нашей «восьмой» чужие пробки от шампанского и презервативы выгребали. 
  Стоим, значить, на Новинском бульваре, у американского посольства, ждем. Чего ждем? Холодно, ****ь! Даже бабки с плакатами греться пошли, команды ждут, видимо. Смотрю девчонка с Интерфакса – у нее уже щеки белеют. Хватаю, тру щеки, нос, тащу в гастроном, покупаю бутылку перцовки, мороженных мандаринов, заставляю выпить… Деваха оживает. Смотрю на свой стакан, а он – «с поцелуйчиком» - губы от холода лопнули, кровоточат. Продезинфицировал раны и я.
Через полчаса, уже в подворотне, напротив посольства - повторяем процедуру. Тут мент – «Оп-па, здрасьте»!
- «Порядочек нарушаем? Распитие спиртных напитков в общественном месте?"
- «Холодно, лейтенант, тебе плеснуть?»  Он дара речи лишился.
…Не знаю, может, лейтенант тогда попался понимающий, может, холодно было, а может, бутылка с патриотическим лейблом «Путинка» всему виной, только не забрал нас тогда мент в околоток. А зря, мы бы отогрелись.

                Сбреши в эфире!

  Нет, если бы не армейский опыт, померз бы я тогда точно. Потом придумывать сюжеты начал, жена за животик хваталась.
  Включение в семь ноль пять с Киевского вокзала. (Это я уже там в это время полчаса как быть должен, информацию собирать!) Я в постели, рассказываю: «Движение пока не плотное, водители едут на работу, проснулись еще не все. Вот блондинка во втором ряду резко, без указателя поворота сворачивает направо, подрезает  БМВ пятой модели. Беха сигналит, блонда останавливается. Из тонированного Бемера выходит высокий стройный армянин и дарит блондинке гвоздику».  Сюжет? Сюжет! Засыпаю.   
  Восемь ноль пять – включение от Белорусского вокзала. Звонок, эфир, рассказываю: «Движение ощутимо возросло, образуются пробки. Часто – виной нерадивые водители. Вот перед правым поворотом на Грузинский вал, перекрыв движение, во втором ряду остановился серый Мерседес. Водитель не посчитал нужным включить аварийку, вышел из машины, пошел к бабушкам у метро. Купил пачку «Кент четверки», завелся, поехал. Люди стояли в пробке за пачку «Кента». Что скажете, на правду не похоже? Да каждый из нас наблюдал подобную картину на самых разных улицах города! И такие истории каждый час, до полуночи. В субботу тот же график. А теперь скажите, сколько так выдержит человек? Иногда, когда кто-то из корреспондентов заболевал, включались каждые полчаса. И так продолжалось несколько месяцев. Жена все ожидала, когда же меня рассекретят.
  Однажды мы передвигались с ней по своим делам, и каждые полчаса я делал свои дорожные заметки. Прямо напротив нашей конторы есть кафе – «Шашлычок». Оно и сейчас работает. Заходим кофе выпить, а там – вся наша корреспондентская братия сидит, водку выпивает. И каждые пятнадцать минут проходит конкурс: «Сбреши в эфире».  И  все рассказывают о происшествиях в мегаполисе, не выходя из пике. Сильно мы тогда развлеклись. Я всех переврал, горжусь!


                Святые люди – продюсеры службы информации.

                Пожар – рас.

  Звонок из «Комсомолки». В трубку кричит однокурсник, Леша Синельников - сотрудник газеты:
- Витя, мы горим! Горит все издательство, это – крупный пожар!  Василий Песков спасает свои  рукописи, мы готовы дать твоему радио эксклюзивную информацию!
Бегу к продюсеру, главному редактору, рассказываю. Люди в столовой, на столе кофе, в глазах тоска.
- Да через час об этом весь Интернет говорить будет, для нас – говно! Ты давай нам эксклюзив!
- Так Василий Песков из эпицентра пожара!!! Пока он будет говорить, я  доеду!
- А кто такой Василий Песков?... Песков — не эксклюзив!
Звонок в полночь: Знаешь, ты в семь утра включаешься от сгоревшей «Комсомолки», расскажи как там дела, найди очевидцев…
Да каких очевидцев в семь утра я на пепелище найду?
- Найди! 
В семь утра, не вылезая из постели, «включаюсь от «Комсомолки»: "нахожу очевидцев», "разговариваю» с мужиком, гуляющего с тойтерьером и даже «вижу» великого журналиста Василия Пескова посыпающего свою седую голову пеплом  сгоревших рукописей...
Засыпаю…


                Пожар – два.
 
  Звонок. Продюсер: Виктор – езжай на Речвокзал – там ЧП: горит школа, ученики прыгают с четвертого этажа! Срочно, вот адрес, езды полчаса!
- Леш, мне до метро бежать пятнадцать минут, в метро полчаса, от метро еще смотри по карте, сколько бежать? А сбор информации, проверка?
- Ничего не знаю, включаешься через пол часа! Школа горит!
- Леш, так давай дождемся первых Интернет-сводок, я и включусь, типа, оттуда!
- Езжай, и помни - включение через полчаса!
- Леш, я знаю – там какой-нибудь вахлак дымовуху в сортире бросил, или в кабинет математики перед контрольной петарду! Сами так баловались!
Уже стальным голосом: "Езжай без разговоров!"
Бегу. Еду. Тороплюсь. Звонок ровно через полчаса. В эфире слышу подводку диктора: Наш корреспондент Виктор Фанайлов находится в школе номер 2230, где проходит соревнование по вольной борьбе. Как нам уже передал Виктор, на этом соревновании  присутствует президент РФ Путин. И нашей радиостанции Владимир Владимирович дал эксклюзивное интервью. Виктор, как  президент оценивает подростковый спорт?...
В ужасе вырубаю связь.
Продюсер: "Ты охренел? Ты почему ушел из эфира? Я пишу докладную, ты сорвал эфир с Путиным! Тебя уволят!"
- Леша, я в метро, я еду на пожар. Ты сам меня туда послал, Леша!
- На пожар? А кого я послал на Путина? А ты не можешь включиться, будто бы от Путина?
- Могу, только вместо шума спортивных состязаний люди услышат шум метро!
- А ты еще в метро?
- Я в жопе, блин, Леша!
 Даю отбой. Звонок через пять минут.
Диктор: "И вот мы, наконец, смогли связаться с нашим  корреспондентом, который расскажет нам о том, как президент Российской Федерации"…
  А горящая школа и ученики, прыгающие с четвертого этажа.…  Я был прав – вахлаки бросили петарду в кабинет математики, сгорел классный журнал…
               

                Пожар – три.

   Звонок. Продюсер: Виктор – езжай на Тверскую – там ЧП!  Горит архив МВД, теракт, менты прыгают с четвертого этажа! Срочно, вот адрес! Езды полчаса.
- Леш, ты меня куда послал? – В Люберцы! Я уже там. Мне обратно на маршрутке только полчаса в пробке толкаться, еще полчаса до Тверской, дальше пешком.
- Ты будешь учить меня делать информацию?
- Не буду. Только вспомни «кровавых мальчиков» в школе, на Речвокзале…
- Езжай и скажи спасибо, что я служебную записку про борьбу и Путина забрал!
- Так я был на «пожаре».
- Так кто бы разбирался?
- Еду, ****ь, еду!
Загружаюсь в «шахид-такси», еду до Выхино. В переполненной маршрутке рубит «Черные глаза» - хит водителей из Нальчика. Объезжая пробки по тротуарам, водило берет все новых пассажиров. Кажется – все, пассажиры лежат поленицами.
- Уважаемый, а ты на крышу людей сажать не пробовал?
- Отчего не пробовал? Пробовал, сдувает!
  Перекрестясь, выхожу из маршрутки. И снова - попадаю в мясорубку метро Выхино.
Впереди меня тащит огромный баул бабушка. За ней вторая, сумка не меньше. Они – бабуля и баул сильно стопорят движение, а я сильно спешу. Впереди лестница, предлагаю помощь.
- Та ты шо, хлопчик, та – ни!
Бабулька бодро закидывает ношу на спину и проворно штурмует лестницу. Уже на верху слышу: «Вот москали, кляти, сумку хотели вкрасть!»
 В вагоне метро, подъезжаю к Тверской. «Бум!» - что-то больно бьет по затылку. «Что-то» - бампер Жигулей пятой модели. Это – судьба. Мужик смотрит – не погнулся ли бампер, извинений – ни слова. Ладно, при случае навру, что погнул головой бампер. Бегу по Тверской. Из редакции – пять пропущенных звонков.
- Ты где был, почему на связь не выходишь?
- Так метро…
- Срочно рассказывай, как там менты с крыши прыгают!
- Да не вижу я ничего, даже дыма нет. Оцеплено все, вот пожарные отъезжают!
- Срочно дай телефон пожарному, пусть расскажет! Срочно!
Диктор: Как мы уже говорили, в преддверии праздника восьмое марта произошла страшная трагедия. В архиве МВД произошел пожар. Здание объято пламенем. Как говорят очевидцы – сотрудники милиции, спасаясь от огня, выпрыгивают с четвертого этажа!   Есть погибшие, следствие рассматривает версию теракта!
Пожарный (не слыша подводки) – Да как – праздник, поздравляли женщин, видно выпили, вышли покурить в туалет, загорелась корзина с использованной туалетной бумагой… Мы приехали вовремя…  ущерб – мусорная корзина с говном. Погибшие? Разве что – тараканы.
Больше на пожар меня не посылали…   

                Пара врак.
 
                Врака первая:  Валентинов день.

        14-е февраля. 2006 года. Два часа ночи. Станция метро «Динамо».
 
  Ночь, морозный воздух, хочется тепла. Уныло светится киоск, торгующий пивом. На картонном ящике одиноко сидит женщина-бомж, рядом с ней початая бутылка пива. Холодно.
 Единственное место, где можно согреться, заведение под названием «Удачная покупка». Захожу, осматриваюсь.
 В моих руках  высокая голубоглазая блондинка 90-60-90.  «Если вы на женщин слишком падки, в женщинах ищите недостатки». В этой женщине недостатков нет. За десять минут нашего знакомства она не проронила ни слова. Не потому что немая, а потому, что – резиновая. 
  «Сколько же стоит женщина моей мечты?» - спросил я продавца магазина эротических услуг - Люсю, женщину не менее соблазнительную, чем ее суррогатная товарка.  Люся, невысокая смешливая блондинка лет сорока, явно скучает и  рада ночному посетителю. По ее словам, с пользой для тела можно развлечься и с клеенчатыми девицами за полторы тысячи. «Нет, ну это – совсем уж привокзальные шалашевки!» - отмел я предложение – «полторы тысячи!»
  «Вижу, Вы натура страстная!» - привела  продавец контраргумент: «это - очень крепкая девушка, она не лопнет от Вашего напора».
  Напор на порно, и вправду, у покупателя был серьезный, и я потребовал: «Огласите весь список, пожалуйста!»
  «Хорошо, вот эта девушка, «на все и сразу согласная», стоит пять восемьсот.  Вы мужчина с фантазией, поэтому, как ценителю прекрасного, сделаем скидку в триста рублей, это же десять долларов!»
  «Я не привык экономить на женщинах! Вы прячете от меня главный товар!» - заявил покупатель категорично.
 «Хорошо, только для Вас – эксклюзивная модель, мулатка, стоит девять тысяч. Нежное создание, очень советую» - доверительно сказала мне торговка «черным деревом».   
  Я чувствовал себя негодяем, торговцем на невольничьем рынке, тень несчастной рабыни Изауры уже мерещилась в замерзшем окне. Нет, это, напротив, на картонке у пивного киоска, зашевелилась  «ночная красавица».
  Надо было как-то спасать ситуацию, и я потребовал гарантий непорочности моей будущей жены.
 «Да Вы, что, у нас все девушки – девственницы, вот пояс верности - пломба, товар возврату и обмену не подлежит!»
 «Ага!» – сказал я гордо – «Значит: «трогал – женись!?» Вам, женщинам, только одного надо – кольцо на палец, а потом: «Извини, любимый, развод невозможен!»
 «Э, дарагой, ана-же – рэзиновая!» - услышал я за спиной голос с сильным кавказским акцентом. В пылу полемики мы и не заметили, что в секс-шоп зашел парень, обладатель «ну очень большого носа». «Что Вы понимаете в женщинах!» - негодующе парировали мы с Люсей почти синхронно. Парень потупил глаза и сказал застенчиво: «Мне, эта, гель для уменьшения потенции есть? Нэт? А, эта, крем, что бы быстрее все случалось, ато, эта, шмурыг-шмурыг, на работу не успеваю!» Тут краснеть пришлось нам – вот он, настоящий труженик секс-индустрии! Не покладая… словом, ничего не покладая, вкалывает человек от зари и до зари, а мы тут…Эх!
  В общем, втерли мы с Люсей парню: интим-гель для увеличения чувствительности, чтоб высыпаться; пулеметную ленту шипастых презервативов, чтоб «как витязь в тигровой шкуре»; и свечку в форме улыбающегося фаллоса, чтоб «смешно, и все видеть». Покупка потянула на полторы тысячи. Не буду скрывать - презервативы и свечку навязал я. Продавец Люся довольна, предлагает мне идти в секс-индустрию, сулит перспективы. Отказываюсь. На прощание Люся хочет подарить мне кожаную плетку, наручники и кляп. Хорошо будет выглядеть корреспондент, идущий в три часа ночи по Ленинградке в такой экипировке! Что бы не обижать хозяйку, принимаю в подарок зажигалку, нажимаю на клапан, а вместо пламени из нее вылетает розовый пенис.
НАДО БРОСАТЬ КУРИТЬ.       

                Врака вторая: Другой Валентинов День.

Воскресенье. 14-е февраля 1986-ого года. (В российском радиоэфире не было, было в радиообмене НАТО).

  Что такое Валентинов день, я узнал в армии. Сидел молоденький солдат в аппаратной, слушал, как самолеты буржуев ненашенских по небу летают.
Прослушивали мы радиоэфир ВВС Америки.
  Были у нас два любимых дежурных офицера.  Первый в штатах сидел, на авиабазе Эндрюс, второй в Германии, возле Бонна. И парни затейливые такие были, про службу – ни слова, зато про свои уик-эндные похождения - летописи.
  А у нас, как вы помните, в СССР «сексу не было», поэтому особым шиком считалось в понедельник с утра настроится на волну этих двух дежурных офицеров и пересказать сослуживцам похождения офицеров вероятного противника. Мы были в курсе цен на шлюх Германии, знали, сколько стоит выпивка в кабаках и борделях Америки.
  НАТО-парни в свои выходные отжигали по-полной, мы – убирали снег на плацу.
 Наши офицеры после работы «принимали стакан» и падали, как пулею сраженные, в объятья своих и чужих жен. 
  «Ихние» офицеры шли в стрипиз-клуб, где до утра гоняли в «американку», пили пиво, слушали рок и принимали легкие наркотики.
  У нас в части тоже был бильярд – «русский». Заведовал им завклубом – прапорщик Столяр. Приняв на грудь, он частенько, укрывшись чехлом,  ночевал на зеленом засаленном и кое-где драном сукне. Среди солдат ходили легенды, что этот стол служил сексодромом для одного удачливого сержанта хозроты, вступившему в интимную связь с дочерью прапорщика – прыщавой перезревшей девицей. Потом прапорщик, будущий тесть, на том же самом столе, вступил в интимную связь с удачливым сержантом.
  И пока офицеры вероятного противника киксовали - мажа маленькими шарами в большие лунки, наш русский бильярд, словно крейсер «Варяг» стоял непокоренный.                Играть в него было невозможно – шары побиты, единственный кий треснул. Но на поломанном кие и выщербленных шарах стояли трафаретные номера, сделанные масляной краской – сдача по описи.
  Мы, солдаты наряда, гоняли шары обратной стороной швабры и представляли себя в борделях Сан-Франциско. Ленин, стоящий в полумраке красного уголка, был нашей стриптизершей. Мы, дурачась, смело срывали с его лысой головы покров мешковины, приготовленной нам для помывки пола. Словно Бон Скотт – солист Эй-Си-Ди-Си, прыгал по сцене мой приятель, держа в руках вместо гитары веник, ну и визжал он вполне по «Бон-скотОвски». 
  Начальник клуба прапорщик Столяр к стриптизу относился со скепсисом, к року тем более. Стриптиз у нас был – пятьсот голых по пояс мальчиков каждое утро топтали захваченную их дедами землю Латвии. Сзади, между дюн, ехал грузовик и подталкивал отстающих. Из динамиков, укрепленных в кузове, неслось: «Ю ин ве ами нау!», «Ты в армии, сынок, встань и беги!» - группы «Статус кво». Другой рок-музыки прапорщик Столяр не признавал.
  Однако, часть у нас была образцовая, ни большого пьянства, ни откровенного ****ства, но я отвлекся…
 Так вот, связываются два дежурных сержанта по телефону, рассказывают, как ночь с субботы на воскресенье встретили. Про кабаки и баб рассказывают. А нам – интересно, мы уже полтора года, как девчонок не видели. И вот один второму говорит, я тебе подарок приготовил. Что за подарок? Да вот, слушай!  И тут начинается  страшное. Из каждого динамика нашей аппаратной, а магнитофонов там стояло штук сто, льется музыка женских страданий. Я не знаю, что там было с американским лейтенантом, но полтора десятка девятнадцатилетних русских мальчишек под столы валились. Квадрозвук! Сильнее сексуальных переживаний я в жизни не вспомню. А ночью у всех, кто это слышал, случилась поллюция, мальчики во сне называли имена любимых и онанировали.  Я всегда говорил: "Американцы – суки!" Да и наши армейские доктора, похоже, про бром в компоте врали.

    
             Один день из жизни корреспондента «Не ссыте, вы на радио».

                6 марта 2006-ого года. 09.00  Первое включение.

                Станция метро «Аэропорт»

  Плавно покачивая низкими бедрами, богиня московской моды шла по галерее торгового центра. И все в ней было прекрасно: и боевой, цвета перезревшего баклажана, раскрас волос, и лепердовая, еле сходящаяся на силиконовой груди, кацавеечка, и конечно, голый пупок, украшенный китайского производства стразами «Сваровски». Накачанные ботоксом губы были похожи на два пельменя, а цвет помады я возьму на себя смелость определить, как – «кондукторский». В смысле, если поставить эту девицу на железнодорожном перегоне, цветом ее губ можно останавливать локомотивы. 
  По бортам девушки торопливо перебирали конечностями два членистоногих мальца. На вид мальчишкам было под тридцатник. Они посещали фитнес и солярий, и всерьез полагали, что деньги, потраченные на кокаин и виски, можно нейтрализовать деньгами, потраченными на беговую дорожку и бассейн.
Наряд их был, пожалуй, для Москвы банален: наглухо застегнутые на узенькой груди куртейки «унисекс», псевдодраные джинсы «Армани», да кроссовочки «Найк» на тонкой подошве. Так одеваются стремящиеся попасть в тренд сельские парни, еще недавно приехавшие в Москву из Луганска. Я прислушался – фрикативное «гэ» в речи одного их них присутствовало.
  «Интересно, что делает эта секс-бомба в обществе таких лохов?» – послал я мысленный вопрос охраннику торгового центра, стоящему на входе.
Тот  поймал мой взгляд. Во взоре сотрудника службы безопасности я прочел невыразимую муку, похоже, богиня красоты прострелила стальное сердце простого парня, уволенного из московского ОМОН.
 Да, любят девушки Москвы красиво одеться. При этом, заметьте, как ловко они имитируют независимость и пренебрежение мужским вниманием, беззаботно чирикая по пестреньким мобильным телефонам! При этом я заметил, девушки, которые живут в столице хотя бы пару лет, если они не полные кретинки, одеваются уже гораздо проще. Но ежедневно сотни поездов привозят в город полчища новых охотниц за чужими миллионами.
  Одалиска московских джунглей прекрасно понимала, что среди мужчин ее появление  вызывает эффект пожара в пороховом погребе корабля. Секунда, яркая вспышка – и ты на дне. На дне ее кошелька, куда она собирает потерянные мужские души…
  Но тут – БАЦ! Наша бомба, наша торпеда с самолета «Зеро» попадает обеими стойками шасси, простите, обеими своими каблуками-шпильками в хитрое ковровое покрытие, состоящее из резиновых и стальных пластин.
С полминуты ее малохольные спутники пытались освободить незадачливую подругу из цепких лапок мстительного ковра, бестолково дергая ее за полные лодыжки.
 Но тут – о, звезды! Охранник, тот самый, что еще пару минут назад не мог и мечтать приблизиться к этой смертельно опасной змее, подошел и, с грацией павиана, исполняющего брачный танец, опустился на одно колено, расстегнул у притихшей девицы сапоги, и принял ее шикарное тело на свое широкое плечо.
Далее, не снимая девушки с плеча, аккуратно нагнулся и  выручил из стальной ловушки два экземпляра модельной обуви.
  Пострадавшая, и до того не на секунду не замолкавшая, разразилась новыми восторгами и еще долго, заразительно смеясь, не хотела спускаться с плеча сотрудника охраны, привлекая к себе всеобщее внимание.
  Что было дальше, я не знаю, пошла ли жизнь наших героев своим чередом: ее от клуба к клубу, его от дежурства к дежурству, или она навсегда испортила его жизнь, выйдя за него замуж, ясно одно –
ПАЦАНЫ, ВСЕ БАБЫ – ЯД!

                6-е марта. 10.00. Второе включение.

                Весна, Любовь, Павелецкий вокзал.

Москва – большая деревня, на Павелецком вокзале я встретил своего друга, воронежского художника Сергея Горшкова. Андрей Бильжо, доктор, художник и ресторатор, попросил Сергея помочь оформить кое-какие проекты в клубе «Петрович». Сергей согласился.
 Манеру письма и скульптуры своего товарища я вежливо назову «Русский лубок», хотя подлинные ценители искусства, после этого схематического определения творчества и плюнут мне в лицо.
Творчество Сергея – нарочито грубо сделанные картинки и статУи, причем добрая половина их вырезана из дерева.
Путешествуем в метро на Чистые пруды, проклиная всех художников, тащу Серегин мешок. Подозреваю, что там – поленья, привезенные Сергеем с его дачи из деревни Петино, что в сорока километрах от Воронежа.
  Уже в зале ресторана художник развязывает огромный баул. И, словно Дэт Мороз, Сергей извлекает из мешка образ «Идеальной Женщины», на взгляд мастера, конечно.
  Оказалось – в любой женщине Настоящий Художник способен разглядеть прекрасное. Так и появлялись на свет – отдельно: губы, нос, уши. Подписи под работами гласили: «За что я люблю Люду – за губы!»  И мы, все без обмана, видим губы.
 Словно Саваоф, Сергей спрашивает себя: «За что я люблю Марусю - за красивые глаза!» И точно, мы видим дощечку с голубыми глазами. «За что я люблю Люсю – за длинные ноги!» Точно, ноги длинные, покрытые розовой краской, и даже ногти на ногах аккуратно подпилены педикюрной пилочкой. И далее по списку, включая душу. Так сложился образ идеальной женщины художника.
 Не буду далее перечислять всех достоинств любимых женщин художника Горшкова, так как ко мне подошел художник Бильжо и предложил первую за сегодняшний день тарелку горячей куриной лапши.
Так Голод побеждает Любовь.

        6-е марта. Два часа дня. Белорусский вокзал. Третье включение.

                Про Весну, Любовь и дворников.

   Не звон мечей, но  стук черенков метел раздавался близ Белорусского вокзала. Это  насмерть бились два дворника из Таджикистана. Помимо метел, в руках у одного был букет астр, а у второго торт «Снежная королева». Что делают эти романтические предметы – цветы и торт,  в руках представителей такой прозаической профессии - дворник? 
  Поистине Шекспировские страсти разыгрались из-за сердца любимой – продавца газетного киоска. Не берусь утверждать, что сорокапятилетняя Джульетта благосклонно взирала на дуэль из окошка «Союзпечати». Попыхивая цигаркой, она, добрым матерным словом и легкими подзатыльниками усмиряла горячих таджикских парней. «Вот, черти, и цветы поломали, и торт помяли!» - негодовала женщина.
  Восточных мужчин давно волновали формы высокой дородной дамы. Но подойти с объяснениями у сторон - антагонистов отваги не было. Вот и решили в канун праздника одновременно прийти к даме сердца. Только, как мы уже знаем, один пришел с цветами, а второй с тортом. Предмету страсти мужчины три дня на раздумье не дали, а потребовали  немедленный ответ. Женщина выбрала того, что с цветами.
Так  Любовь побеждает Голод.

                6-е марта. Восемь часов вечера.

                Весна, Любовь, Памятник Грибоедову.

 Есть такое модное движение – готы. На мой взгляд, это модное молодежное движение – клуб жизнерадостных самоубийц на каникулах.
 Все в черном, словно твои упокойники, субтильные студенты литинститута изображают из себя персонажа романа Дориан Грей.
  Компанию мальцам составляют полные нескладные девицы в длинных темных юбках, в ботинках на толстой подошве, полосатых чулках и  дичайшем макияже – краше в гроб кладут.
  Представляю, что думал обыватель о модах - 50-х, битниках - 60-х, хиппи - 70-х, панках, и далее по списку.
  Подозреваю, у нынешних готов те же протопубертатные проблемы – менты, гопники, девки-динамо. Подержанные «Мерседесы» и престижная работа офисного планктона - в будущем, а пока – романтика. На моих глазах гот – мальчик дарит готу – девочке букет почти черных роз. Девушка в восторге, подарок концептуален – четыре цветка. Я думаю, у этих самоубийц будут красивые дети. Я бы снял их свадьбу «занедорого».
 Так Любовь побеждает Смерть. 

               
                Корреспондент идет по городу.

                Ложный вызов.

  Сегодня очень холодно, на улице почти минус тридцать. Из дверей станции метро Рижская валит густой пар. У входа в подземку сворачиваются спасатели. Скорая и милиция уже уехали. Ложный вызов – сразу нескольким людям показалось, что станция горит. И вправду, мне самому показалось издали – пожар.
  Машина пожарной охраны маневрирует в узком пространстве между киосками и памятником покорителям космоса. Переднее колесо цепляет угол гранитного постамента. Острый край облицовки, как ножом, вспарывает борт покрышки, хлопок, машина с металлическим стоном оседает на один борт. Теперь мы видим незадачливую команду спасателей, которым предстоит менять колесо большегрузной машины при температуре минус двадцать восемь по Цельсию. Мужики выносят ацетиленовые горелки – отогревать металл, и тихо матерят бдительных граждан, вызвавших спасателей. 
 Промерзшее железо никак не поддается пламени и баллонным ключам. Кажется, спасатели готовы оставить свой автомобиль до весны. Поистине, героическая профессия – пожарный.

                Хамский «Хаммер» и жопский «Жоппер».

  «Деловая Русь» написано на номерном знаке лимузина ярко желтого цвета. Этот двадцатиметровый автомобиль пытается сейчас развернуться на улице Черняховского. Водители почтительно терпят возникшую паузу. Именно почтительно, ведь дорогу им перегородил не хамский «Хаммер», а самый настоящий «Жопер», только очень длинный, сваренный, пожалуй, из четырех автомобилей «Запорожец». Как мне рассказал сейчас водитель раритетной модели, направляется он в район Мосфильма, где должен принять участие в съемках клипа Глюкозы. Водитель говорит, что его аппарат несколько раз пытались угнать, но угонщики – парни с Кавказа, застревали в узких московских дворах. 
В гараже человека, создавшего этого железного червяка, есть удлиненный «Линкольн» и удлиненный «Хаммер». Но спросом пользуется «Жопер» - ностальгия по советскому прошлому. На вопрос – сколько стоит аренда этого папилатца, водитель ответил: «Столько, сколько аренда «Линкольна» и «Хаммера» вместе взятых!» Ну хоть тут утерли нос автомобилестроению Америки!

               
                КГБ. 

                28 декабря 2005 года.

 Торговый центр «Аэропорт», захожу, чтобы узнать – что покупают москвичи в преддверии рождественских праздников. Уже в дверях, сталкиваюсь с дикого вида молодыми людьми — студенты МАДИ, заочники — дикая дивизия постсоветских  ВУЗов. Молодые люди, расталкивая встречных, выносят из магазина ящик разнообразных петард. Кажется, они готовятся к обороне Сталинграда. Свой арсенал  парни распаковывают прямо у памятника Эрнсту Тельману и зажигают запалы. Грохот стоит серьезный, унять пиротехников спешат сотрудники службы безопасности торгового центра. Весь арсенал уже в воздухе, посетители магазина в страхе шарахаются. Заочникам весело, охранникам нет.
  Подхожу к витрине, изучаю товар. По словам продавца, хорошо уходят петарды с названием «Горячее сердце», «Южная ночь», «Дамские штучки», «Голубая лагуна». Интересно, кто придумывал названия огнеопасному товару?
  У стеллажа с петардами «Крутые перцы» наблюдаю задумавшегося Алексея Симонова – режиссера и известного российского правозащитника. Вероятно, выбирает новогодние подарки внукам. Тихо подхожу сзади, из-за плеча советую: «Алексей Кириллович, а Вы возьмите – вот эту, с аббревиатурой КГБ, детишки будут в восторге!» Шутку правозащитник оценил, но посмотрел как-то странно...


                Татьянин день.

                Ночь на 26-е января 2005 года.

  11 часов вечера, станция метро «Аэропорт». Подвыпившие студенты  МАДИ делят благосклонность «прекрасной дамы». «Прекрасная дама», несмотря на 15-ти градусный мороз, отдыхает на гранитном парапете подземного перехода. Идти, по всей видимости, она уже не в силах. Благородные доны таскают друг дружку за грудки и при этом выражаются не вполне цензурно. В двух минутах ходьбы расположен милицейский околоток, однако, как обычно в подобных ситуациях, доблестных карабинеров мы не видим.
 Бой быков прекращается сам собой, когда Дульсинея во сне падает с полутораметровой высоты. Девушка звереет и подойдя к спорящим рыцарям, пинает каждого носком сапога, целясь в одно укромное место.  После чего, блеснув знанием лексики и фразеологии, ковыляет в направлении станции метро. Поруганная девичья честь требует отмщения.

                Мышкина горка.

                26-е января 2005 года.

   Полночь, метро «Динамо». Холод вызывает желание   выпить пятьдесят грамм горячительного. Следующий час посвящен поиску рюмки тяжелого алкоголя. В рестораны не заходим принципиально. В киосках и небольших павильонах сочувственно улыбаются и предлагают «Балтику-9».  В одном из павильонов наблюдаю «Немиров с перцем» емкостью 0.1, такие в народе ласково прозвали «мерзавчик». Замерзшее горло спасено. Чем же еще тут торгуют?  Огурчики, колбаска, тортики. Название одного особенно понравилось – «Мышкина горка».
- Это что, бедных мышек ловят, посыпают сахарной пудрой, и в торт?
Смешливая продавец Наташа обещает к утру наловить мышек еще не на один торт. Мышек и крысок – их тут много.
Отправляюсь дальше на постижение смысла жизни, который скрыт где-то здесь, между станциями «Аэропорт» и «Белорусская».

                Крыша приехала.

                26-е января 2005 года.  Два часа ночи.

  Два часа ночи. Замечаю работающий видеопрокат.  Приличный выбор, вся продукция лицензионная, «якобы». 300 рублей диск. Привлекает подборка «Нешнл Геогэфикс» - фильмы о флоре и фауне нашей планеты и, конечно, документалка на 9-ти дисках – «Архивы третьего рейха». «Архивы» обещают продать даже со скидкой.
  Представляюсь, показываю удостоверение, склоняю к интервью. Про клиентов, ассортимент, и видеопиратство. Услышав слова видеопиратство, лицензия, контрафакт, продавцы начинают нервничать, говорить отказываются. Минут пять уламываю. За моей спиной открывается дверь. «О, наша крыша приехала!» - говорят ребята с явным облегчением. В дверях стоят…  ну, вы меня понимаете, кого я там увидел.
Монстры если не ласковы, то корректны. После выяснения некоторых деталей предложили подкинуть до дома на своем джипе - «Лексусе», три часа ночи, все–таки.  Считаю нужным отказаться, ловлю шкипера на разбитой «шестерке» и за 200 рублей от станции «Белорусская» до метро «Аэропорт» добираюсь  домой.

   
                Горбушка. Десять утра. 27 января.

                Дела мирские.

  «Горбушка». Заворожено смотрю на витрины павильонов. Там предлагают электронику. Большая часть из этих аппаратов мне не по карману. О предназначении многих из них я даже не догадываюсь. У ярко освещенного стенда стоит поп. Именно поп – огромный чернобородый священник почти двухметрового роста грузинской, или армянской диаспоры. Он не спеша рассматривает модель самого дорогого телефона. Такие аппараты я видел только у очень состоятельных людей.
 "Батюшка, зачем вам телефон? Ведь у Вас и так – прямая связь с Господом!" - говорю я с невинным видом.
Священник долго молча смотрит на меня. Я чувствую – еще секунда и предаст анафеме.
- Для дел мирских, сын мой, для дел мирских!
               
               
                Тверская.  Два часа дня.  27 января.

                Калл-Лории.

  Тверская. Бегу с работы на работу. Во рту с утра не было маковой росинки. На углу забегаю в булочную. У прилавка со сдобой стоят две фитнесс-леди. Они жеманно обсуждают где сколько калорий и сколько придется ходить в фитнесс, чтобы сжечь весь этот ужас. При этом, то просят продавца показать им кремовые трубочки, то отказываются от покупки.  От голода у меня кружится голова, я чувствую – еще секунда, и упаду.
  "Девушки, берите вот эти шанежки с повидлом! Вы даже не представляете, как мучное положительно действует на женскую фигуру!" - говорю я тоном змея-искусителя.
 Фитнесс-леди продолжительно смотрят на меня, кажется, они хотят испепелить меня взглядом. Затем уходят.
 «Две трубочки с маком, пожалста!» - говорю я полнобедрой армянской  девушке-продавцу. Она улыбается.
               
               
                Станция метро Чистые пруды. 22.30. 27 января.

                Не гуди!

  «Не гуди!» - такое пожелание написано на борту автомобиля «Фольксваген-Фаэтон», стоящего сейчас на станции метро Чистые пруды. Синяя флюоресцентная краска, использованная художником по автомобильным кузовам, вряд ли может быть смыта без зачистки лакокрасочного покрытия всего автомобиля.
  Обхожу автомобиль кругом. «Не гуди! Не гуди! Не гуди!» - и так восемь раз по всей поверхности авто. Надписи выполнены в разной технике – от готики до хай-тека. Видно - человек потрудился.  В принципе, обладая определенной долей иронии, ездить можно, но автомобиль представительского класса… «Не гуди!»
  Определенно, хозяин машины долго не желал исправить сигнализацию. Вот и у меня под окном постоянно вопит чья-то наглая иномарка. Где, говорите, в Москве можно купить баллончик краски?


                Бескрылый ангел.

                23-е февраля 2005 года. Десять часов вечера.

   Люди едут домой после праздника. Им пьяненько, тепло и весело. Балагурят студенты,  целуются влюбленные, спят пьяницы. В вагоне отчетливо пахнет свежевыпитым алкоголем и прогорклыми закусками.  Кто-то равнодушно читает макулатуру.
  «Станция метро «Проспект Мира» - это из громкоговорителя. Резкий звук вылетевшей на перрон бутылки, звон стекла – это в нашем вагоне. Поворачиваю голову.
  Он грязен и пьян, хриплым пропитым голосом просит о помощи в вечернем вагоне метро. Кажется, это он со злобой поддал ногой пустую бутылку. Его опаленное пороховой гарью лицо мне знакомо... Я уже дважды видел этого парня и подавал милостыню. В этот раз он что-то врет, заглядывая в глаза молодой женщине, про загубленную молодость и бросившую суку-жену. Девушка отводит взгляд – от парня несет ацетоном и давно немытым телом.
  Отмечаю - в прошлый раз была другая история, про 9-ю роту. Зачем эта ложь? Рассказал бы лучше правду, как разминировал фугас и не увидел проводка – тянувшейся к соседней мине ловушке. Культи его рук проплыли мимо моего лица, шрамы свежие, едва успели зарубцеваться, едва затянулись розовой кожей кости предплечья.
  И тогда я увидел крылья. Крылья, посеченные осколками чеченской мины. Он прошел мимо, я так и не подал милостыни. Пьяному Ангелу последней войны.


                6 марта. Десять часов вечера. Включение.

                Лохушка.

 -Я лохушка? Да сама ты – лимитчица! Услышал я резкий голос девицы. Девушки вошли минуту назад на «Проспекте Мира». Девушки были немного пьяны – то есть, практически, в жопу. Пьяными, как считали девушки, они имели право быть – восьмое марта. Вот только почему, разряженные, словно новогодние елки, девицы не поехали в такси? Вероятно, столичные феи хотели по-девичьи поболтать. Поболтали.
- Да сама ты, сука, вчера из Иваново приехала!
- Ага, а ты из Луганска! Кто еще вчера «гекал», деревня?
  Дальше аргументов в споре у девиц не осталось, и они вцепились друг другу в крашеные дорогими красками локоны.
  За девушками следовал субтильный ухажер, вероятно, парень одной из спорщиц. Он попробовал разнять барышень, но получил сумочкой по морде и оторопело остановился. На его лбу явственно проступала «ДэГэ» - «Дольльче габанна» - металлический знак купленной на Черкизоне  сумочки.
  Аккуратно похрустывая накладными ногтями девиц, мы выходили из вагона метро. «Знаешь, сколько стоит эта помадка? – спросила меня жена, аккуратно, как бы случайно, наступая каблуком на перламутровый колпачок.  «Хресь» – триста баков!»
  В углу, обнявшись, и по-воровски присев на корточки, рыдали о своей нелегкой бабьей судьбе, две рублевские шлюхи. Их длинные норковые шубки подметали полы заплеванного вагона метро.


                6 марта. Полночь.

                Браток – рокерок.

  Ночь, последний поезд метро. Еду домой, скоро конечная, только что вагон покинула пьяная компания, они здорово шумели и ругались. Я напрягся. Завтра рано вставать, в вагоне остались я и парень.
  Парень в кожаной куртке, в ухе серьга, на руке кельтская татуировка. Браток – рокерок, расслабляюсь. Парень достает из кармана опасную бритву и начинает демонстративно открывать ее. Глядит на лезвие, проводит пальцем, медленно закрывает. Он наблюдает за моей реакцией.
  Скоро моя станция, встаю. Он тоже встает и, с ухмылкой,  преграждает путь. Кроме авторучки у меня ничего нет, опускаю руку в карман, глядя в глаза, иду на парня. Знаю – есть второй выход, но это – верная смерть. Отодвигаю его плечом, и, не оборачиваясь, выхожу из вагона. В стекле окуляра очков ловлю отражение парня в поезде, он стоит в дверях и смотрит мне в спину. Поезд трогается. 


                Корпоративное ****ство.
 
  «Корреспондент – пес, он должен по первому свистку такать тебе поноски!» (Цитата из кинофильма «Части тела»)

  В редакцию меня подвозил парень на пьяной субаре. Субара была трезвой, водило - в жопу. Адреналина хватило с избытком, денег водило не взял. Я решил поблагодарить его в эфире, но сбился и запутался, как это почти гарантированно случается со  всеми, кто первый раз в жизни сидит в репортерской  кабине. Я вел прямые эфиры с музыкантами, разговаривал с политиками, но то были другие студии, а тут в новом пространстве — как пацан растерялся. Жгучий стыд до сих пор обжигает щеки.
  Это было седьмого марта, мне было приказано сидеть в офисе и оповещать автомобилистов о пробках. Пробки надо было искать по Интернету. Из всех пробок я понимал только в винных, в Интернет-пробках нисколечко. Это было занятие для первокурсника ПТУ, я с этим заданием не справился.
  Вопрос Главного: «Ты считаешь, мы используем тебя не по назначению?» заставил меня смутиться. Может, я и в самом деле – бездарь? На утро Главный в этом  убедился.
  Сегодня первое включение было в 06.45, вчера последнее включение было в 23.45. Спал, я соответственно, очень мало, на работу опаздывал, да и накануне мы поздравляли девушек...
  Кто меня загнал в прямой эфир – не помню. Я не должен был читать эти сводки, но и дикторы явно не хотели делать этого. Они мягко саботировали решение начальства.
  Непроснувшийся корреспондент заплетающимся языком нес какую-то херь про Интернет-пробки и Лешика на сиреневой Субару. Ведущие вовремя поняли, что я киксонул и быстро пришли на помошь. Красный, словно рак, я побежал умывать горящее лицо. Я знал — Главному уже доложили...
  Мне было очень просто придумать, обыграть, накреативить, добыть информацию «в поле», но, встретившись с бездушными схемками, стрелочками и значками, я позорно слил. Результат этого слива, думаю, до сих пор хранится в анналах «Нессыти-радио».
  Восьмого марта я обрадовал свою беременную жену, что уволен…  И только потом узнал, что все наши разговоры, даже не репортажи, разговоры в офисе, включая, кажется, туалет, записывались и анализировались с точки зрения благонадежности, за нами внимательно наблюдали, ошибки и оговорки в прямом эфире суммировались, результаты докладывались Главному. Это было настоящее корпоративное рабство.


                Китайская прачка.

                Эпилог.

  Та московская зима была для меня, старого караульного пса – серьезным испытанием, для моих коллег – адом. Работали они на каком-то азарте, адреналине.    Нам запудрили мозги, про то, что мы – команда. Что мы всех победим, а побеждать было некого. Интеллигенты, слушатели «Эха», быстро раскусили с чем имеют дело, и вернулись на знакомую волну, а люмпена, мы им были безразличны, да и они нас - не интересовали.
Температура редко поднималась выше минус пятнадцати. Кто знает московские зимы, поймет – промозглый холод, ветер, а под ногами раскисшая жижа политого реагентами бетона, и ты этим дышишь.
  Я хорошо помню устав караульной службы, в Советской Армии я много ходил в караул. 153 караула, за 100 давали отпуск. Так вот, я хорошо помню, что зимой караульному выдают валенки, а, придя на пост, часовой надевает полушубок, прямо на шинель. Солдата меняют каждые два часа, поят горячим чаем, кормят горячим обедом, и спит он перед выходом на пост не менее двух часов. Когда температура опускается ниже двадцати Цельсия, то бойца меняют каждый час. Это – закон.
  Помните, случилось несчастье – на Баумановской упала крыша рынка? Я, репортер «Нессыте-радио», одевшись во все самое теплое, поменял своего коллегу в четыре утра. Он стоял с девяти вечера. Кажется, он отогревался в «копейке» азербайджанца, у того под завалами была жена. Я поменял друга, он, посоветовав запастись коньяком, поехал в офис делать репортаж. В четыре утра алкоголь еще не продавали, а «азер» уехал в морг, опознавать родственников. Редкая цепь мальчишек в милицейской форме зябла, перекрывая подходы к кучам битого щебня.
- Не суйся туда, парень, сказал мне усталый спасатель – там очень страшно.
 Время шло, приезжал и уезжал Лужок, я включался каждые 15 минут. Времени – поссать не было. В эфире мы гнали волну истерики. Даже когда говорить было нечего,  включались каждые 15 минут.
  Я нашел чебуречную, торгующую на вынос, я нашел, где купить коньяк, я нашел,  где поссать. Коллегам-радистам пригнали автомашины, телевизионщики жили в автобусах – ПТС, выходя на холод только для включения. Я тоже понял службу – грелся в открывшемся «Макдоннальдсе» - спасибо американцам. Сменили меня только ближе к пяти вечера, и то – с приказом ехать в офис, делать сюжет. Когда я приехал на службу, у меня пальцы на руках не сгибались, от увиденного на завалах волосы на жопе шевелились. По груди куртки бежала застывшая струйка крови, это на холоде снова лопнули губы. А тут я увидел благодушных продюсеров, лениво попивающих пепси со льдом – им было жарко.
  Главный, тот, что еще вчера говорил: «Мы – банда!», вызвал в кабинет и сказал, что ему не понравились кое-какие из моих включений, из моих эфиров каждые пятнадцать минут. И снова я не нашел, что сказать.
  Наверное, обеспечить корреспондентов горячим чаем, обедом и теплым боксом – было не в его компетенции, но сказать: «Чувак, ты – крут, ты – боец, чувак!» - было вполне в его силах…
  Но они – «осваивали бюджет». Самое важное было – непрекращающееся «бла-бла» в эфире, а не наши трудовые подвиги и качество продукта. Не прошло и месяца, как практически все мои коллеги – не самые плохие репортеры, по тем или иным причинам были уволены, а их место заняли стажерки расплодившихся факультетов журналистики. Им денег можно было вообще не платить.