Александр

               
  Наступил самый тоскливый месяц года - ноябрь, безрадостный и гнетущий. Одной из холодных его ночей произошло нечто, превратившее долгое ожидание счастья в непрекращающийся кошмар.
  Ночь. Ветер атакующе налетал на препятствия, разбиваясь о промёрзшую чёрную землю, взвинчивая остатки сгнившей листвы вперемешку с мокрым снегом. Он гнал с востока набухшие снежные тучи, готовые вот-вот разродится белой крупой. Небо стало угрожающе низким, и свет уличных фонарей, отражаясь в нём, возвращался на землю, окрашивая стены домов в желтовато-зеленый трупный цвет. Каждый звук, каждый скрип, возглас, каждый скрежет железных ворот отдавался эхом в этом нависшем куполе туч, будто там, наверху кто-то тяжело передвигал металлическими конечностями, шевелил заржавелыми суставами.
  В эту ночь родился он, тот, кого так ждали, и чьё появление ужаснуло всех. Доктор Грауманн присутствовал при его рождении, и запомнил этот момент на всю жизнь. Такого не смог бы забыть ни один человек, насколько крепкие ни были бы его нервы. Доктор не имел отношения к акушерству, но он был личным врачом семьи Горинских, и по просьбе госпожи присутствовал при родах, следя за её состоянием.
  Грауманн был более, чем просто семейный врач.  Он был давнишним и надёжным другом, которому безоговорочно доверяли, считался чуть ли ни членом семьи.  И поэтому в момент появления на свет этого существа, госпожа Горинская передала доктору полномочия заботы о новорождённом с полной уверенностью, что сведения о нём не выйдут за пределы их дома.  И действительно, доктор хранил эту тайну, как свою собственную.
  Грауманн хорошо помнил невероятный ужас, отразившийся на лице матери, увидевшей впервые своё чадо. Она побледнела, задрожала всем телом, а потом разрыдалась, сначала бесшумно, истерично глотая воздух, затем громко стеная и отчаянно проклиная себя, мужа и Бога, покаравшего её так жестоко. Доктор долго не мог успокоить бедную женщину,и без того измученную родами. Пока не открылось кровотечение и она потеряла сознание. Грауманну пришлось срочно принять меры, а ребёнка унесли в другую комнату.
  Господин Горинский не сказал ни слова.  Он медленно, покачиваясь, вышел за дверь и скрылся в темноте коридора. Конечно, позже ему пришлось позаботиться о молчании акушерки. За это он выложил ей приличную сумму.
 Чем так ужасен был этот ребёнок, что его уродство приходилось скрывать от людей? Это уродство было уникальным, не встречавшимся  прежде, но ужасающим и даже омерзительным, и чем старше становился ребёнок, тем страшнее становилось его уродство.
   Мальчик имел здоровое тельце, симпатичное личико, гладкую белую кожу, и завёрнутый в пелёнки казался божественным созданием, самым красивым малышом на свете. Но за этой красотой крылась жуткая тайна – дьявольский лик, безобразное, мерзкое нечеловеческое лицо, оборотная сторона красоты. Второе лицо ребёнка и вторая его суть.
 Так описывал этот жуткий дефект доктор Грауманн в своём врачебном дневнике, который он стал вести со дня рождения ребёнка:
« Мальчик, родившийся в ночь на 9 ноября сего года, наречённый Александром, имеет странное уродство. На обратной стороне головы его располагается лицо-паразит, занимающее её затылочную часть. Оно имеет определённую дифференциацию частей, хотя сильно искажённых: симметрично посаженные глаза, крупный мясистый нос, большой рот. Имеются также глазные яблоки с развитой радужкой и зрачком.
  Обследование подтвердило наличие у лица развитой ротовой полости, глотки, языка и зубов, которые не отставали в развитии от «хозяйских». Соединяются обе части головы в области пищевода. Более подробное обследование позволило выявить наличие общего мозга.
  Случай, безусловно, из ряда вон выходящий. Предположительно к этому привела гинекологическая аномалия, неправильное деление яйцеклетки, готовой к производству двоих детей. Паразитическое лицо – это лицо  не сформировавшегося полноценно однояйцевого брата-близнеца.
  Самое удивительное, что лицо функционирует независимо от мальчика. Оно практически всегда смотрит по сторонам огромными не мигающими глазами, временами скалит ужасные зубы. Когда мальчик плачет, лицо усмехается беззвучно и гримасничает. Оно пристально следит за людьми, при этом шевелит губами. Всё это свидетельствует о хорошо развитой мимической мускулатуре и наличии рефлекторных реакций, возможно, связанных с общностью эмоций.
  Я не слышал, чтобы это лицо издавало какие-либо звуки, но Александр утверждает, будто по ночам оно разговаривает с ним и, когда он остаётся один, начинает шептать. По словам мальчика  ясно, что оно проявляет злой характер, совсем противоположный нраву милого, умного ребёнка.
  К сожалению, невозможно провести более полные исследования, в частности мозговой деятельности ребёнка, по весьма понятным причинам. Родители Александра не желают огласки и не позволяют поместить мальчика в клинику. Хотя я, надеюсь, и всячески этому поспособствую, что в будущем их отношение к здоровью собственного сына изменилось в лучшую сторону».
   Родители Александра, состоятельные и образованные люди,  старались во что бы то ни стало оградить  ребёнка от окружающего мира, так как знали, к каким последствиям это могло  привести.  Один лишь взгляд постороннего на двуликого мальчика мог вылиться не только в грандиозный скандал, способный повлечь за собой ужасные последствия для авторитета семьи, бизнеса и положения в обществе, которые в конечном итоге травмировали бы психику ребёнка, и без того страдающего от своей неполноценности и одиночества.
  Горинские нанимали для Александра самых лучших учителей, которые давали  уроки на дому. Огромную территорию, прилегающую к имению, они обустроили так, чтобы мальчику было уютно и он ни в чём не нуждался, в том числе в общении со сверстниками. Он ежедневно совершал прогулки верхом, а иногда с ним выезжал и отец. Во дворе находился бассейн, баскетбольная площадка, теннисный корт. Александр был талантливым скрипачом и художником. На совершеннолетие отец сделал ему великолепный подарок – персональную выставку в крупнейшей галерее города, которая прошла с большим успехом. Несколько картин молодого живописца сразу приобрели восторженные посетители, а пресса очень лестно отозвалась о его таланте. 
  Александр рос прекрасным юношей, стройным, ловким и активным. Его лицо, мягкое, светлое, привлекало взгляды окружающих. Но всегда и везде ему приходилось носить чёрный капюшон, скрывающий его второе уродливое лицо. Осторожность и затаённость на людях всё же отразилась на характере Александра, он не мог избавиться от тяготеющего присутствия зла, наличия дьявола в себе самом. Меланхолия и острые приступы депрессии участились со вступлением мальчика в подростковый возраст.
  Мать Александра видела его страдания, не в силах что-либо предпринять. Она понимала, что всю жизнь скрывать сына от людей невозможно, он растет, и в его душе возникают естественные желания общения, любви и дружбы. Те, кто были наняты для его обучения и воспитания, не могли дать ему это. Сердце матери разрывалось от боли, но открыть сыну дверь в мир людей, в настоящую полнокровную жизнь, значило бы превратить его в изгоя, отверженного и несчастного. Каждый день тянулся в ожидании чего-то ужасного, что неизбежно должно было произойти.
  Солнце  всходило и заходило, дни шли своим чередом, Александр рос и становился очаровательным  мужчиной. Ему исполнилось 23.
  Доктор Грауманн наблюдал Александра каждый день и педантично заносил кое-какие записи в свой врачебный дневник. Каждую смену настроения, каждое ухудшение или улучшение самочувствия молодого человека он считал очень важным показателем. Он писал:
«Александру 23. Он уже вполне сложившийся, внешне абсолютно здоровый мужчина. Но, к сожалению, он всё острее и острее ощущает свою неполноценность.
  Я говорю с ним ежедневно, и  он рассказывает мне очень странные вещи. Это пугает меня, я боюсь за его психическое здоровье.
  Он твердит, будто ночью второе лицо шепчет ему различные гадости, подбивая на совершение ужасных поступков. Оно подсказывает Александру решение проблем исключительно противоправными и аморальными действиями. Но он утверждал, что старается не слушать его и не поддаваться на уговоры.
  Я хочу верить в это и стараюсь пристальней за ним наблюдать. Но всё же фактов, подтверждающих правдивость его слов, я не нахожу. Я осматриваю паразитическое лицо, проверяю действие рефлексов: чувствительности кожи, зрачков на свет, слюноотделение. Оно реагирует на все процедуры адекватно, но ни разу я не слышал от него никаких звуков, не говоря уже о сколько-нибудь членораздельной речи.
   То, что Александр действительно слышит его голос, я могу объяснить лишь общностью их мозга. Возможно, он просто слышит свои собственные размышления. Но тогда, это ещё более пугающее объяснение. Самовнушение или нежелание осознать порочность своих же мыслей заставляет списывать все грехи на в действительности полуживое и абсолютно немое лицо».
 
  Вскоре самочувствие Александра стало стремительно ухудшаться. Его всё чаще мучила бессонница, он потерял аппетит, ослабел и впал в глубокую депрессию. Несколько дней он не вставал с постели, исхудал и стал почти прозрачным. Все эти дни доктор и родители не отходили от его кровати. Иногда юноша впадал в забытье и начинал бредить. Он спорил и кричал, ругался с невидимым собеседником,  умолял замолчать и оставить его в покое. Когда он приходил в сознание, то со слезами на глазах просил доктора Грауманна разрушить «дьявольское лицо», даже если это убило бы его самого. Физические страдания перемежались с душевными, и тем сильнее он мучился и желал смерти.
  Однажды ночью наступил критический момент, апогей его адских мук. Ужасный крик Александра был слышен во всём доме. Он бился в конвульсиях, голова яростно металась по подушке, всё тело покрылось  холодным потом.  Он кричал  с таким надрывом, что вскоре окончательно охрип и мог только сипло стонать.
  Доктор Грауманн приготовился к худшему и,  уже не веря в чудесное исцеление, предупредил родителей Александра о скором конце. Но наступило утро, которое принесло покой. Сначала, увидев неподвижное и на первый взгляд безжизненное тело Александра, доктор подумал, что он мёртв. Но подойдя к юноше, чтобы накрыть его голову простынёй, он вдруг ощутил на своих пальцах лёгкое и ровное дыхание. Александр спал. Через неделю он оправился от болезни.
   Но этот страшный приступ не прошёл бесследно, оставив на характере юноши неизгладимую печать мрачности и суровости. После припадка Александр стал сам не свой. Если раньше тоска накатывала на него стремительно и постепенно сглаживалась радостными минутами его жизни, то теперь такое состояние стало для него обычным. Он был всегда угрюм, мало разговаривал с родителями и доктором, часто запирался один в своей комнате и подолгу не выходил их неё. Он перестал совершать прогулки верхом, всё чаще прятал свои картины и почти прекратил играть на скрипке собственные сочинения.
  Это не могло не тревожить родных и особенно доктора, который всерьёз переживал за его психику. Совсем недавно он сделал такую запись в дневнике:
«накануне вечером Александр показал мне одну из своих картин. Это было по истине впечатляюще. Безусловно, юноша очень талантлив, но изображенное на полотне крайне взволновало меня. Во-первых, колорит картины был слишком тёмным, тона мрачными. Причём сюжет работы трудно передать несколькими словами. Это гротескное изображение войны, какой-то кровавой бойни. Ужасные человеческие лица в застывших позах, довольно реалистичные раны, кровь. Картина производит одновременно и омерзение, и восхищение талантом художника, который с такой точностью и правдоподобностью смог передать кошмарное действие. Но вот что странно, с малых лет родители пытались оградить Александра от страстей внешнего мира, вся негативная информация тщательно фильтровалась ими, оставлялись лишь положительные и немного необъективные моменты. Таким образом, он никак не мог знать и видеть сцен насилия и войны. Тогда откуда же такие реалистичные сцены на его полотнах?
  Я не стал вдаваться в подробности и узнавать у Александра, что для него значит эта картина, какие чувства он хотел передать в ней. Всё было довольно понятно и так. К тому же я не хотел тревожить его память воспоминаниями о болезни. Следует заметить, что прежде его живопись не отличалась такой мрачностью и жестокостью. Это в основном были импрессионистские пейзажи, наполненные светом и сочными цветами, и портреты родственников.
  Я не стал делать преждевременных выводов, ведь одна картина – это не показатель каких-либо психических сдвигов, а скорее порыв, действительное состояние души, запечатлённое на холсте. Я решил подождать и понаблюдать за Александром…
  Но сегодня утром я увидел на мольберте наброски будущих его работ. И они ужаснули меня. Теперь я не сомневался, что после припадка в душе Александра произошло некое смещение, переосмысление собственного отношения к миру.
  Теперь я почти уверен, что существуют и другие подобные картины, которые он скрывает.  Но и сейчас рано делать какие-либо выводы. Возможно, это лишь временное депрессивное состояние и при правильном лечении оно пройдёт».
  На следующий день крайне взволнованные родители Александра рассказали доктору, что всю ночь из комнаты их сына доносились странные звуки скрипки, лишь отдалённо напоминающие музыку. Скрипка, как рассказывали Горинские, визжала, выла и скрежетала, словно живое существо, и вся эта какофония никак не была похожа на те чудесные мелодии, что Александр играл раньше. Доктор в свою очередь счёл нужным умолчать о картинах Александра и о некоторых выводах, сделанных им в этой связи, а также ввиду открывшихся обстоятельств. Он решил не огорчать ещё больше и без того измученных горем родителей, подождать некоторое время и преступить к непосредственному лечению своего пациента.
  «На данном этапе болезни,  - писал Грауманн, - первым моим действием будет оценка психического состояния Александра путём элементарного теста. Затем, я считаю необходимым, дать юноше больше свободы, обязательно вывезти его на природу.  Его развивающееся депрессивное состояние, возможно, было спровоцировано замкнутостью в пределах дома, редкими прогулками на свежем воздухе. Тем более некоторый информационных голод, связанный с недоступностью живого общения со сверстниками, очень травматический для молодой психики. Я уже не говорю об ощущении ущербности и чувства одиночества, связанного с ним».
- Должно быть, сейчас он спит, - предположил доктор, - так как всю ночь музицировал.
  Он поднялся наверх в спальню Александра. Дверь оказалась не запертой.  Доктор бесшумно открыл её, в комнате царил полумрак – плотно задёрнутые шторы не пропускали солнечного света.
  В углу он заметил мольберт  с полотном, но нарисованного сюжета не разобрал, показалось, что картина вовсе была полностью чёрной. Скрипка и смычок валялись на полу возле кровати, на которой неподвижно лежал молодой человек. Но лишь взглянув на него, Грауманн в ужасе шарахнулся в сторону. В лежащем он едва мог бы распознать прекрасного Александра. Сейчас на него смотрело жуткое уродливое лицо. Стеклянные мертвые глаза его неподвижно смотрели на доктора, пристально и враждебно. Этот взгляд, взгляд зверя, был невыносим. Доктор вздрогнул от омерзения и, сделав усилие над собой, шагнул ему навстречу. Вдруг чудовищный  рот раскрылся, обнажив нечеловеческие острые  зубы. Послышалось странное тихое шипение, похожее на змеиное, и красные бесформенные губы беззвучно зашевелились.
  Доктор почувствовал дурноту, более страшного и отвратительного зрелища он в жизни своей не видел. Он никогда прежде не наблюдал живого движения этого лица и не слышал от него никаких звуков – и видеть это сейчас, спустя  двадцать  три  года наблюдений было для него  шоком!
  Хотя Грауманн являлся профессионалом и на своей практике повидал множество увечий и искалеченных тел, но сейчас его охватил почти мистический страх. Он невольно потянулся к серебряному крестику на груди и ему показалось, будто огромные рыбьи глаза вдруг наполнились испугом.  Слова Александра о дьявольской сущности паразитического лица казались теперь правдой! 
  Доктор сделал движение в сторону окна, чтобы открыть шторы и впустить в комнату свет, но в этот же миг шевеление губ демонического лица прекратилось, оно медленно прикрыло глаза, словно распознав намерения доктора. Было ли это проявлением интеллекта или инстинктивная неприязнь к свету, которая возникла из-за постоянного пребывания в темноте под капюшоном.
  Доктор не успел опомниться, как раздался тихий голос Александра:
- Доктор, это вы? Что вы здесь делаете?
  Грауманн резким движением распахнул плотные шторы и подошёл к кровати.
- Здравствуй, Александр, как твоё самочувствие? Дверь твоей комнаты была открыта, я зашёл тихо, чтобы не потревожить твой сон, и хотел сесть за стол, сделать кое-какие записи.
  Он суетливо зарылся в своём кожаном чемоданчике с медицинскими инструментами. Александр послушно распахнул рубашку и несколько раз глубоко вздохнул,  - прослушивание сердца было для него привычной ежедневной процедурой.
- Что-нибудь беспокоит тебя сегодня? – поинтересовался доктор, пытаясь унять нервную дрожь в пальцах.
  Этот вопрос тоже был привычным и повседневным.
- Нет, - сухо ответил Александр, по привычке, набросив на голову простынь, скрывая жуткое лицо на затылке.
- Чем планируешь заняться сегодня? – доктор изо всех сил старался не показывать волнения, заставляя свой голос звучать как можно радостнее.
- Рисовать и играть на скрипке, как обычно, - хмуро отрезал юноша.
- По-прежнему не желаешь прокатиться верхом или погулять в лесу7
- Нет.
- Пойми, Александр, жизнь  взаперти не принесёт тебе никакой пользы, ни физическому, ни психическому здоровью, - внушительно произнёс Грауманн. – Тебе обязательно нужно выйти на свежий воздух, на солнце. Ты истощал, посерел за эти дни, проведённые в четырёх стенах. Тебе обязательно нужно набираться сил.
- Для чего? – небрежно бросил Александр.
- Хотя бы для того, чтобы порадовать  и без того измученных родителей. Они очень переживают за тебя, я вижу как им тяжело. Я знаю, что ты очень их любишь, поэтому не заставляй их страдать, осчастливь их своим выздоровлением.
- Я ничем не болен, доктор!  А если вы имеете в виду моё уродство, то последние двадцать три года они не жаловались, - зло выпалил Александр.
- Не говори так! – строго проговорил Грауманн. – И послушай меня. Я желаю тебе и твоим родителям только добра. Я знаю вашу семью уже очень много лет. Я считаю вас всех своими лучшими друзьями, даже более того, своей второй семьёй. Я  никогда не оставлю вас в сложной ситуации и всегда готов помочь. Поэтому для твоего же блага, я советую тебе принять мой приглашение.
- Что за приглашение? – смирившись, произнёс, наконец, Александр.
- Сегодня вечером я лично буду сопровождать тебя на прогулку в город.
- Что?! – воскликнул Александр, вскочив с кровати. – В город?
Доктор лишь коротко кивнул, не сводя с него глаз. Александр казался ошарашенным новостью.
- Вы понимаете, о чём говорите? Двадцать три года я не покидал родительского поместья, и не видел других людей, кроме учителей и вас. Про жизнь я знаю только из книг и телевизионных передач.
- Я же не предлагаю тебе бросить дом и уйти жить в город, - парировал доктор. – Это будет лишь одна прогулка на пару часов под моим присмотром.
- Вы думаете, мне станет от этого легче? Я увижу мир, весёлую, беззаботную жизнь, красивых, счастливых людей, и сразу избавлюсь от своего комплекса, от своего ничтожества?
- Нет, нет! - воскликнул доктор.  - Это поможет тебе расслабиться, ты увидишь много интересного, посмотришь родной город, заинтересуешься чем-нибудь. Тебе нужны новые впечатления.
- Я не хочу! Не хочу! – закричал Александр, накинув на лицо простынь. – Я не могу! Я боюсь!
Доктор , не сказав ни слова, встал и направился к выходу. У двери он остановился и спокойно произнёс:
- Я не буду настаивать, но советую тебе подумать до вечера. Я зайду в шесть, и ты сообщишь мне своё решение.
В холле он встретился с господами Горинскими. Они готовились к завтраку, но отложили его на некоторое время, так как доктор попросил немедленно обсудить положение дел.  Совет, как обычно проходил в кабинете, за закрытыми дверьми. Доктор доложил родителям о здоровье Александра, ни словом не обмолвившись о своих впечатлениях от увиденного в комнате их сына, но вновь поднял вопрос об операции и удалении паразитического лица. Подобный разговор случался трижды за последние десять лет, с тех пор как Александр перестал быть ребёнком и стал остро ощущать своё взросление. Но, как и прежде, Горинские ответили категорическим отказом. Они всё ещё опасались за свою репутацию и не собирались предавать дело огласке. Несколько лет  назад технологии не позволяли проводить подобные операции стационарно, но сейчас это было вполне возможным, даже без ассистентов из клиники. Но сам доктор почти не имел подобных практик и сомневался в своих силах. Однако Горинские не согласились даже на консультации от лучшего хирурга города. Никакая, хотя бы косвенная, информация об их семейных проблемах не должна была выйти за пределы дома. Семейный бизнес в этот период набирал обороты, дела шли как никогда лучше, новые зарубежные партнёры, крупные инвестиции, государственные патенты - всем этим нельзя было рисковать.
  Доктор вернулся в свою квартиру, сделал несколько записей в дневник, закончил дела и вновь отправился в дом Горинских к шести, как и обещал. Он нашёл Александра сидящим в гостиной.
- Я пойду с вами, я готов, - решительно произнёс юноша. – Только не говорите ничего моим родителям, пусть они не беспокоятся за меня.
- Как хочешь, - согласился доктор. – Но если они хватятся тебя и позвонят мне, я не смогу врать, я обязан буду сказать, что ты со мной.
Вместе они вышли из дома, незаметно миновали сад и приблизились к воротам, где их ждала машина и водитель. Но доктор наотрез отказался ехать в автомобиле Горинских.
- Поедим лучше на моей, - предложил он. – Я сам поведу. Иначе твои родители заметят отсутствие автомобиля и шофёра.
- Да, это легче заметить, чем моё отсутствие, - добавил Александр с горькой усмешкой.
Водителя отослали обратно в поместье и приказали молчать об их отъезде.
  Вечернее солнце окрасило небесный свод ало-золотистыми красками. Пока ещё местность была для Александра знакомой: обширные зелёные луга, небольшой лесок вдали, овальное озеро слева от дороги и плосковерхие холмы, окружающие его – всё это Александр видел ежедневно на своих конных прогулках. Но тревога нарастала постепенно с удалением от дома. Доктор вёл машину молча, внимательно следя за дорогой. Он старался не мешать юноше получать новые ощущения.
  Кончились владения Горинских, вокруг расстилалось огромное пшеничное поле, которое Александр наблюдал лишь издали и никогда не приближался прежде. Теперь он удивлённо озирался по сторонам, с любопытством рассматривая море волнующихся колосьев. Дорога здесь была плохая, пыль стояла столбом. Между тем солнце опускалось всё ниже и ниже за горизонт.
 Постепенно сельские пейзажи сменила ровная асфальтированная трасса, вдоль которой стали появляться маленькие кирпичные домики и автозаправки.
Доктор заметил усиливающееся волнение Александра.  Он готовился сгладить  напряжение разговором, но не знал с чего начать, и только когда они съехали с шоссе на  уличную дорогу, доктор решился заговорить:
- Мы переночуем у меня дома, а утром отправимся на экскурсию в музей, посетим оперу, а вечером сходим на ипподром. Ты ведь любишь лошадей, не так ли?
  Александр не отвечал, лишь с тревогой оглядывался по сторонам, не понимая, где находится, напуганный обилием неонового света витрин, высоких зданий и людей, невероятно яркой шумной толпы.
- Ты устал? – доктор слегка коснулся его плеча, чтобы вывести из оцепенения: Александр вздрогнул и коротко кивнул. – Скоро мы отдохнём, хорошенько выспимся, а завтра, я обещаю, будет самый интересный день в твоей жизни.
Машина остановилась у красивого четырёхэтажного  дома, состоящего из трёх корпусов и обнесённого высокой кованой оградой. Навстречу им вышел человек в форме охранника. Он почтительно поздоровался с доктором и отворил чёрные ворота, пропуская машину.
- Жена, я думаю, сейчас дома, она приготовит чудесный ужин. Обычно нам готовит кухарка, но для такого важного гостя Виктория сделает это сама. Она прекрасно готовит, - улыбнулся доктор и открыл дверь.
Доктор жил на втором этаже дома, его квартира занимала почти всю его половину. Они оказались в просторной прихожей. Здесь было прохладно и приятно пахло лавандой.
  Не успели они войти, как из глубины квартиры раздался грозный рык и в проёме двери показался огромный чёрный пёс.  Свирепо рыча, он кинулся в прихожую и начал яростно лаять на Александра.  Собака решительно наступала, скалясь и рыча, намереваясь прогнать названного гостя. Юноша отпрянул в испуге, но нашарив на стене зонт-трость, вооружился им и метнулся вперёд, замахнувшись на пса:
- Пошла прочь, мерзкая тварь! – заорал Александр не своим голосом.
Его лицо исказила злобная гримаса. Он размахнулся и нанёс удар зонтом, но промахнулся, пёс отпрянул и попятился, оскалившись.  Александр собирался ударить снова, но доктор подоспел вовремя:
- Александр, постой, успокойся, отдай мне зонт! Что с тобой такое? – старик сжал его руку и попытался отнять зонт.
Это отрезвило юношу. Испуганными глазами он посмотрел сначала на взволнованного доктора,  потом на скулящую в углу собаку. 
- Простите, господин Грауманн, я сам не знаю, что на меня нашло, - пролепетал Александр.
- Нет, нет, это моя вина, - успокаивал его доктор. – Я должен был тебя предупредить, что держу дома собаку.
Услышав шум, в прихожую вышла жена доктора. Александр смущённо поздоровался и неуклюже поцеловал её руку, вызвав у госпожи Грауманн снисходительную улыбку. Красивая, хоть уже и не молодая, высокая женщина, прямо державшая спину и подбородок, к тому же оказалась интересным собеседником. Она настолько очаровала молодого человека, не встречавшего прежде благородных женщин, кроме своей матери, что он весь вечер не сводил с неё восхищенных глаз.
  Виктория подала вкусный ужин, после которого доктор проводил Александра в подготовленную специально для него комнату. Пожелав спокойной ночи молодому человеку, Грауманн запер дверь и ушёл к себе. В доме воцарились покой и тишина, но наполненная сотнями далёких и непрерывных звуков: тихих разговоров соседей этажом выше, шумом машин и трамвая за окном, лаем бездомных собак, сигналами полицейской машины и музыкой из радио в каморке охранника во дворе. Всё это было непривычно и ново.
 Александру ничего не оставалось делать, как лечь в кровать, но ему не спалось. Обилие новой информации, переживаний, эмоций и рой тревожных мыслей гнали сон прочь. Он вертелся с боку на бок, пытаясь уместить нарастающий поток своих впечатлений в голове, пока не услышал жуткий шёпот, знакомый, но каждый раз пугающий. Невнятное лепетание, шипение, скрежет зубов и острая боль, сдавившая виски. Мерзкое бормотание становилось всё громче, и Александру показалось, что уже можно различить слова.
  Он вскочил с постели, быстро оделся, судорожно терзая молнии и пуговицы дрожащими от ужаса и боли пальцами. Хотелось поскорее выбраться из тесной комнаты, глотнуть свежего ночного воздуха, окунуться в заглушающий жуткий шёпот шум улицы. Он подошёл к двери и дёрнул ручку. Но дверь не поддалась, она была  заперта снаружи. Это привело Александра в ярость. Он хотел было выбить дверь, но  другой, более изощрённый план, пришёл в его голову. Он распахнул окно. Душный предгрозовой воздух хлынул в комнату, словно волшебный туман, выманивая юношу в ночную мглу.
  Александр, не задумываясь, взобрался на подоконник. Одним прыжком он преодолел пару метров вниз и оказался на мягком газоне, и, ликуя от ощущения свободы, бросился прочь из сада.  Тенью он промчался мимо распахнутых окон и освещённых террас, благополучно минул пост охраны и затаился в темноте под кустарником у ворот.  К счастью, ему не пришлось долго ждать. Вскоре ворота  открылись, пропуская въезжающую машину. Александр рывком сорвался с места и стрелой вылетел на проезжую часть. Он побежал вперёд, не разбирая дороги, так быстро, словно за ним гнались. Ни одна душа не заметила его побега.
  Александра окружала темнота, и лишь назойливое стрекотание сверчков нарушало ночную тишину. Он бежал словно во сне, всё казалось нереальным, таинственным, будто он попал в другой мир, в глубокое подземелье без выхода, без направлений.  Усталость валила его с ног, ставила подножки. Александр споткнулся, упал, поднялся и поплёлся дальше, затем снова споткнулся, снова и снова, глаза слипались. Наконец, он устало опустился на землю, сел и взглянул вперёд: ночные тени застилали дорогу, на фоне предгрозового тёмного неба вырисовывались  раскачивающиеся кроны деревьев. Ветер завывал и нашёптывал, юноше послышались в нём человеческие слова, гнусные издёвки и угрозы.
  Зачем только Грауманн вытащил меня из дома, думал Александр, привёз в этот мерзкий грязный город с его глупыми  никчёмными людишками? Он хотел убить меня, вот чего он хотел! Я осточертел всем им, они больше не хотят со мной водиться, с жалким уродом, у которого нет будущего!
  Он закрыл лицо руками, чтобы не чувствовать запах гнили, исходящий от каждого предмета вокруг, даже от низкого чёрного неба, чтобы не слышать собственных или нашёптанных ему мыслей, чтобы не показать миру своих слёз.
  Вскоре вдали послышался лёгкий шорох, который стремительно перерос в рокот, будто нечто огромное быстро приближается со стороны дороги. Казалось, огромный зверь, сверкая жёлтыми глазами, рыча и соскребая когтями асфальт, надвигался с неимоверной скоростью. Тьма расступилась и на дорогу вылетела машина.
Александр сидел посреди трассы, не в силах пошевелиться, заворожено глядя на мчащуюся на него машину. Что-то удерживало его, он не смел двинуться с места.  Автомобиль был уже совсем близко, его очертания заслоняли полнеба, подобно огромному  дракону. И в этот миг  пронзительный визг тормозов, чей-то отчаянный крик  и знакомый мерзкий хохот вспороли тишину. Клочья земли и грязи осыпали лицо Александра. Пахнуло резким запахом бензина. Чудом водитель успел вывернуть руль и увести машину в сторону, скатившись  на обочину. Автомобиль затарахтел над самым ухом, но больше не двигался.
Из машины выпрыгнула девушка, маленькая и юркая, как ласка. Она подлетела к Александру и защебетала высоким голоском что-то невнятное, изо всех сил тряся его за плечи.
- Я в порядке, - процедил Александр, отстраняя девушку.
- Нужно отвезти его в больницу, - крикнула она кому-то в машине. – Он, кажется, не в себе.
- Нет, - ответил низкий мужской голос. – Мы чуть не сбили его, у нас будут неприятности.
- Говорю же, я в порядке! – произнёс Александр, вставая.
Но тут же почувствовал головокружение и слабость во всём теле.
- Ему плохо! – взвизгнула девушка испуганно. -  Что делать?
- Посади  его в машину, - ответил мужчина. – Что-нибудь придумаем по дороге.
Девушка аккуратно усадила Александра на заднее сидение. Автомобиль рванул с места и помчался по шоссе. Радио шелестело свежими новостями вперемежку с лёгким джазом. Яркие огни автострады замелькали в окнах.
 Александр потерял всякое представление о реальности, о времени и пространстве. Он не испытывал страха перед незнакомыми людьми и их намерениями, ни прежнего гнева, ни острого желания оказаться на свободе. Он просто расслабился и закрыл глаза, не думая о том, куда и зачем его везут. Он уснул. И боль отступила.

  Александр очнулся от яркого солнечного света, заполняющего всё вокруг. Поначалу он не открывая глаз, ощущал на своём лице игру золотых лучей, сквозь закрытые веки наблюдал за их переливами. Тепло на лице. Нега. Он не смел пошевелиться и открыть глаза, но чувствовал незнакомые запахи и звуки, прислушивался к отдалённым голосам, шуршанию, скрипу половиц, и лаю собак во дворе, лишь предполагая, где находится. В памяти, как в тёмном глухом колодце, поднимались со дна недавние события, припорошенные забвением сна. Может, доктор всё-таки нашёл его ночью на шоссе и привёз обратно в свой дом?
  Александр почувствовал, что рядом кто-то есть. Этот кто-то шуршал еле слышно тканью одежды и источал свежий аромат сирени. Наверняка, незнакомец, а вернее, незнакомка, внимательно разглядывала юношу, не двигаясь, чтобы не потревожить его сон.
Александр припомнил происшествие на дороге минувшей ночью, и подумал, что те люди вернули его домой, и он лежит в своей кровати, а мать стоит рядом и ждёт его пробуждения. Но открыв глаза, он обнаружил себя в незнакомом доме. Перед ним стояла маленькая хрупкая рыжеволосая девушка, вся окутанная солнечным светом. Её белоснежное платье казалось прозрачны, пронизанным золотыми лучами. Девушка улыбалась, словно не замечая его испуганного вида.
  Но вдруг Александр вздрогнул, вспоминая, и в ужасе подскочил. Он судорожно ощупал голову, к счастью, капюшон оказался на месте. Он спал на диване в гостиной прямо в одежде, пыльной и заляпанной грязью, но хозяйку, видимо, это не сильно волновало.
 - Доброе утро, - произнесла девушка нежно. – Мы не стали тебя раздевать, ты так отчаянно отбивался во сне, когда я попыталась снять с тебя плащ.
  Она мягко улыбнулась.
- К тому же, мы побоялись, что ты заподозришь нас в краже, нечестно было бы прикасаться к твоим вещам без спросу. Мы и без того сильно провинились, чуть не сбив тебя на шоссе.
- Я бы и не подумал о вас так плохо, - ответил он, - хотя я рад, что вы не стали меня раздевать.
  Девушка принесла завтрак. Александр был голоден, как зверь, и проглотил всё, что было предложено.
- Вчера ты был пьян или что-то вроде того? – спросила девушка.
- Нет, - возразил Александр. – Я просто плохо себя чувствовал, это...из-за болезни.
 - Болезни? Тебе нужен врач?
 - Нет, нет! Это приступ ...эм, аллергии. Уже прошло.
- Кстати, меня зовут Мария, - девушка протянула ему изящную руку с золотым колечком на безымянном пальце.
- Александр, - ответил юноша, осторожно пожимая хрупкую ладошку. Прикосновение постороннего человека, впервые за всю его безрадостную одинокую жизнь, нежное доброе касание, и сквозь её тоненькие пальцы в него, холодное мраморное изваяние, заструилась жизнь, растеклась по телу жаркой волной. Он смотрел, ошалелый, на эту красивую ручку, как на волшебный дар, его взгляд скользил по тонкому запястью вверх, к нежному сгибу локтя, утончённым линиям плечика в оборках платья, к изящным линиям ключицы и трогательно округлому подбородку, пухлым чётко очерченным губкам и маленькому хорошенькому носику, наконец потонув во взоре прекрасных ясных, как летнее небо, глаз.
  Он едва оправился от наваждения, когда она ходила за стаканом воды для него. Но волнение невозможно было унять. Александр понял, что нужно покинуть этот дом как можно скорее.
Он поблагодарил Марию за еду и помощь и собирался уходить.
- Я должен отблагодарить тебя… вас обоих, - произнёс он смущённо.
- Ни в коем случае, - она звонко засмеялась, - хватит и того, что ты уже сотый раз за утро говоришь мне «спасибо».
  Девушка проводила Александра  до двери и на прощание ещё раз пожала ему руку, пожелав всего доброго и взяв с него обещание, как-нибудь заглянуть к ней на обед.
  Александр вышел на проезжую часть и обернулся. Она уже вошла в дом, но ему казалось, что её ясные светлые глаза внимательно следят за ним.
  Он намеренно запомнил улицу и номер дома, расположение двери и номер квартиры, обустройство сада и ограды, все важные детали и отличительные черты этого места. Он сразу спросил дорогу к дому доктора. Оказалось, что в городе Грауманна хорошо знали и указывали точный адрес и кратчайший путь.
  По дороге Александр примечал вывески магазинов, аптеки, стоянки, заправки, статуи и фонтаны. В его голове, словно на бумаге, рисовалась схема следования.  Утренняя свежесть и золотые лучи восходящего солнца наполняли его душу особым ощущением тепла и покоя. Он даже улыбнулся, услышав пение птиц. Юноша шёл быстро, дыша полной грудью, ему хотелось взлететь и парить над городом в этих золотом потоке света, окунаться в лазурь и раствориться в утреннем воздухе.
 Когда он, наконец, добрался до дома доктора, и увидел, что тот сильно обеспокоен и даже напуган, Александр кинулся к нему, смеясь, обнял как старого друга, которого давно не видел.
- Где ты был? – воскликнул доктор в не себя от волнения.
- Я гулял, изучал жизнь, дорогой доктор, - ответил юноша. – Я познакомился с хорошими людьми, я выспался, вкусно позавтракал, прогулялся по городу и я...влюбился, доктор!
- Что!? – воскликнул Грауманн, лицо его побледнело, он ошеломлённый сел на диван. - Влюбился?
- Я влюбился в девушку, в прекраснейшую девушку на земле. Её зовут Мария, - произнёс Александр, улыбаясь. Её имя заставляло его сердце трепетать, одно только имя, произнесённое вслух, словно искра жаркого огня, вырвавшаяся случайно, разжигало в нём пожар чувства, не испытываемого раньше.
  Доктор молча встал и быстро вышел из комнаты. Но Александр, кажется, не замечал его тревоги. И весь мир вокруг казался ему продолжением сна, нереальным, воздушным, люди и предметы плавали в золотистом тумане, их размытые очертания не волновали его, только одно - чёткий образ рыжеволосой девушки - стоял перед глазами, занимал все мысли, все ощущения.
 За этот день Грауманн и Александр посетили городской музей, побывали в опере, а вечером отправились на ипподром. Александр прокатился верхом и даже уговорил на это и доктора, хотя тот был мрачнее тучи.
  Весь день юноша болтал без умолку, смеялся и был в восторженном настроении от всего нового и интересного. Он восхищался всем вокруг  и, вдохновляясь, делал наброски будущих картин и музыкальных произведений в своём блокноте. Он, не переставая, благодарил доктора за предоставленную ему возможность  увидеть все эти чудеса.
  Когда Александр вернулся домой, родители не узнали сына, перемены в его внешности и душе были разительными. Он порхал и сиял, словно маленький ребёнок, и тут же бросился к скрипке, подбирая новую светлую и радостную мелодию. В эту ночь он спал мирно, глубоко и безмятежно, как в детстве. А родители просидели ночь напролёт, обнявшись, и плача, плача от счастья!
  Александру снились рыжие волосы Марии, её белая гладкая кожа, перламутровое сияние на губах, её ясные зелёные глаза и тонкие руки, изящные пальцы и маленькое золотое колечко.
  Он стал писать ей письма и отправлять по тому самому адресу, который  надёжно вошёл в его память, сразу после их прощания. Он слал ей сувениры, стихи и признания в любви. Но никогда не получал ответа. Это обстоятельство никак не остужало его пыл.
 Александр захотел знать о девушке всё. Каждодневно, методично и упорно он разыскивал информацию о ней, словно вёл расследование. Он узнал о Марии всё: и то, что она замужем, и то, что она была на пять лет старше него, что закончила с отличием колледж, но работала официанткой в кафе «Руж», что любила лилии и маленьких детей. Человек, который вёл машину в ту ночь, был её мужем, но Александр, не испытывал к нему ненависти, для него будто вовсе не существовало этого человека. Намеренно ли или из-за своей одержимости, это обстоятельство не мешало ему идти к своей цели, хотя путь он выбрал не самый прямой. Что-то в его душе не позволяло прямо признаться Марии в любви, придти и поговорить с глазу на глаз. Он предпочитал строить иллюзии, мечтать о совместном счастье, воображать себя рядом с ней. В этих воздушных замках он и укрылся на долгие месяцы.
 Но вскоре реальность взяла своё, и такие чувства как ревность и отчаянье, тоска и безысходность стали сопровождать его мысли о Марии.
 Александр часто убегал из дома по ночам и отправлялся пешком в город. Юноша без труда находил дом Марии и часами наблюдал за окном её спальни. Он, как заворожённый, следил за каждым её движением через прозрачные занавески, любовался, как она медленно расчёсывает  свои длинные рыжие волосы, как снимает домашнюю одежду и надевает ночную сорочку. И мучимый всепоглощающим  желанием, он убегал, но вскоре возвращался и долго смотрел на тёмное окно спальни.
  Иногда он видел, как к ней подходил муж, обнимал за плечи и целовал в шею. И тогда его голову вдруг пронзала невыносимая боль, ему казалось, что тот страшный отвратительный голос  снова начинает шептать и мучить его. В такие моменты он разрывался между желанием оказаться на месте её мужа, ласкать и целовать её, и желанием исчезнуть с этого места, закрыться в своей комнате, спрятаться и плакать как в детстве от беспомощности и жалости к себе. И он всегда выбирал второе. Александр бежал сломя голову, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая в грязь, поднимаясь и возобновляя безумные бег, пока боль не утихала,  и дьявольский голос не прекращал разрывать мозг. Он встречал рассвет в городе и, возвратившись домой, падал обессиленный на кровать, забываясь сном.
  Александр превратился в ночного хищника, по-прежнему светящегося от счастья днём, и выслеживающего, ненасытного, выжидающего ночью.
  В одну из таких ночей Александр оставил записку у двери дома Марии. Он знал, что все его подарки и письма она прячет от мужа, но сейчас он хотел, чтобы её муж увидел эту открытку и всё понял, чтобы устроил скандал и выгнал её из дома в холодную осеннюю мглу. Тогда бы он, Александр, пришёл ей на помощь,  согрел бы её в своих объятиях,  забрал бы в свой дом. Ему нравилось лелеять эту мысль, эту слабую надежду. Он притаился в тени кустарника в саду,ожидая.
  Уже светало, когда Александр очнулся от непродолжительного сна, и сгоняя дремоту, вновь предался мечтаниям. Он не ушёл домой, желая своими глазами увидеть развязку устроенного им конфликта. Он ждал. Вскоре в комнатах зажёгся свет, заиграла музыка. Проснулись и Мария с мужем. Александр подобрался ближе и спрятался за деревом, у самого крыльца. Он не терял терпения. Но вопреки его ожиданиям первой из дома вышла Мария. Она увидела упавшую с двери открытку, быстрым движением подобрала её и спрятала за пазуху. Она испуганно обвела взглядом сад и скрылась за дверью.
  Александр был взволнован скорее не тем, что его план не удался, а тем, что так близко видел свою возлюбленную. Он помчался домой, забрался в свою комнату через окно, чтобы его никто не увидел, закутался в одеяло и проспал до самого вечера. А ночью вновь вышел на охоту.
  С  тех пор он следовал за Марией всюду, выслеживал, наблюдал, притаившись. Куда бы она ни направлялась, где бы ни была, он находился рядом, словно тень.
  Родители Александра забили тревогу сразу, как обнаружили, что сына нет дома целыми сутками. Он ужасно исхудал. Забросил занятия живописью и музыкой. Он всюду ходил в сером плаще с низко опущенным на лицо капюшоном, который не снимал ни при каких обстоятельствах, даже за обедом.
 Горинские вынудили доктора Грауманна признаться. Тот покаялся, что возил Александра в город, но не смог предвидеть таких последствий. Он также поведал о влюблённости Александра, которая на их глазах переросла в маниакальную страсть, испепеляющую и губительную безответную любовь.
  Горинские попытались поговорить с сыном, но он ничего не хотел слышать.  Он пригрозил убить себя, если родители будут ему мешать. Юноша  больше не желал с ними разговаривать и всячески их избегал. Только доктор Грауманн имел к нему доступ при редких осмотрах, скудные данные о физическом и психическом состоянии Александра ему всё же удавалось донести до истерзанных горем родных.
  Дни пролетали в возбуждённом ожидании, терзаниях и сомнениях. Никто из участников этой драмы не видел выхода. Прошла тревожная весна, минуло удушающее лето.
  Однажды августовской ночью Александр услышал шум из квартиры Марии. Это был её голос. Она плакала и кричала что-то неразборчивое. Затем дверь распахнулась и Мария выбежала из дома, промчалась через весь сад, мимо притаившегося за деревом Александра, выбежала на дорогу и помчалась в сторону парка. Она была босая в одной ночной рубашке и в руках она сжимала какой-то конверт. Александр кинулся за ней.
  Она пробежала мимо фонтана и скамеек в липовой аллее и, видимо заметив вдалеке свет фар, резко свернула с дороги и затерялась среди деревьев. Александр бросился за ней, но не сразу различил её белый силуэт в темноте. Он испуганно метался из стороны в сторону, пока не понял, что может лишь спугнуть её и потерять. Он остановился, замер и прислушался. Наконец, совсем рядом послышался тихий плач. Он пошёл на звук и обнаружил Марию, сидящую на земле под большим деревом. Она положила голову на колени и плакала, содрогаясь всем телом.
  Александр опустился перед ней на колени и дотронулся до её волос. Она вздрогнула и подняла голову, но, увидев его, не испугалась и даже не удивилась. Она перестала рыдать и молча смотрела ему в глаза.
  Александр заметил, что в руке она сжимала ту самую открытку, которую он несколько месяцев назад подложил под дверь её дома. Он силился что-то сказать, извиниться, ведь этот скандал произошёл из-за него. Но на самом деле он добился, чего хотел и был почти счастлив.  Она же не дала сказать ему ни слова, обвила его шею руками и нежно поцеловала в губы, как будто давно этого ждала, хотела так же страстно, как хотел Александр. Но он отпрянул в испуге, поглубже натягивая капюшон. На его красивое лицо легла тень.
  Мария горько вздохнула и снова опустила голову на колени. С минуту помолчав, она рассказала, что муж нечаянно обнаружил эту открытку и прочитал её. Он заподозрил, что это не первое послание, и перерыл все её вещи в поисках писем. И он нашёл их, целую стопку конвертов и открыток с признаниями в любви. Он был в ярости, оскорблял и обвинял её во всех смертных грехах, хотя единственной её виной было то, что у неё не поднялась рука уничтожить все эти письма. Он совершенно освирепел и ударил её, начал крушить всё кругом и не мог остановиться. Никогда Мария не видела своего мужа таким.  Она испугалась за свою жизнь и убежала.
- Я сама виновата, - произнесла Мария. – Нужно было сразу сжечь эти письма, ведь я могла предполагать, что так будет.
Эти слова поразили Александра, словно молния.
- Ты не любишь меня? – спросил он дрожащим голосом.
Мария молчала. Закрыв лицо руками, она снова заплакала.
  Это молчание убивало Александра. Он и не предполагал, что его любовь может быть безответной. Он не желал верить, что так страстно любимая им женщина может отвергнуть его, что может любить этого грубого человека, смевшего поднять на неё руку. Его сердце бешено колотилось, и слёзы подступали к горлу. Его прекрасный воздушный замок стал таять, как от порыва сильного ветра. Александру всегда мечталось, что Мария - несчастная принцесса, заточённая в тёмной башне злым колдуном, которая не может вырваться из чародейских оков, чтобы быть с любимым. Ему думалось, что она трепетно перелистывает страницы его писем, целует их, перечитывая день за днём, шепчет его имя и плачет над каждым словом из-за невозможности избавиться от гнёта тирана и, конечно, любит его, своего робкого принца, своего Александра.
  Что же теперь? Жестокая действительность своей простотой и грубостью разбила вдребезги его волшебную мечту. Он влюбился в замужнюю женщину. Злой колдун превратился в обычного мужчину, работягу, потом и кровью добывающего пропитания своей маленькой семье, устроившего сцену ревности из-за глупых писем какого-то мальчишки. Прекрасная принцесса оказалась маленькой испуганной девушкой, слишком доброй, чтобы уничтожить эти открытки и подарки, но любящей своего мужа, только его. Конечно, ведь этот мужчина не урод, как он, Александр, не ничтожный сынок богатеньких родителей, никогда в своей жизни не работавший и не знающий, как сложно достаются деньги, который не сможет защитить свою любимую женщину от опасности, который даже не может находиться среди людей из-за своего уродства.
  Внезапно он схватился за голову. Острая нестерпимая боль пронзила виски. Стон  вырвался из его груди. Мария испуганно встрепенулась и дотронулась до его лба.
Это нежное прикосновение погасило боль и сомнения, как волшебное лекарство.
- Ты так прекрасен, - прошептала Мария. – А я причиняю тебе столько хлопот.
  Он прижался щекой к её ладони и покрыл поцелуями изящные пальцы. Он улыбался, вновь свет любви заполнил его мысли и недавний мрак отчаянья рассеялся; вдыхая аромат её волос, он едва сдерживал себя, чтобы не заключить её в объятья и окутать поцелуями каждый миллиметр её кожи.
  Вдруг совсем недалеко со стороны аллеи раздался голос её мужа.
- Мария! Мария! – он отчаянно звал её.
Мария вздрогнула,  испуганно посмотрела на Александра.
- Тебе нужно уходить отсюда, - сказала она, вставая. – Он скоро найдёт нас, и я боюсь, что его гнев всё ещё не остыл.
Александр кивнул в ответ.
- Я хочу ещё раз увидеть тебя, -  произнёс он, не отпуская её руки.
- В пятницу вечером, здесь, в парке, - прошептала она.
Александр обнял Марию  и прижался губами к её волосам. Сквозь листву высокого кустарника пробился луч фонаря. И голос мужчины стал громче.
- Уходи, - шепнула она, отстраняя Александра.
Он жадно поцеловал её губы.
- Мария! – вновь послышалось совсем близко.
  Александр медленно отступил. Он не хотел уходить, это было невыносимо, но он не мог подвергать Марию ещё большей опасности. Оглядываясь, он медленно побрёл в ночную мглу, пока  темнота не поглотила его. Но и тогда, спрятавшись за большим деревом, он наблюдал, как к Марии приблизился её муж, как он нежно обнял её и прижал к себе, что-то долго шептал на ухо, как неспешно, взявшись за руки, они уходят из леса, и Мария, будто случайно роняет на землю ту злополучную открытку.
  Всепоглощающее чувство тоски, всеобъемлющее чувство печали и любви смешались в душе Александра. Он стоял один в темноте, обнимая ствол дерева. Лишь страшный пугающий голос, знакомый с детства, что-то шептал ему, еле слышно, доносился обрывками фраз, словно воспоминания, словно хлопанье крыльев ночной птицы. Он гнал прочь этот невнятный лепет, повторяя всё громче и громче имя Марии. "Любит, любит, - он твердил себе, - я не могу ошибаться...Мария. Мария!"
  Неделя душевных страданий, неделя нестерпимых ожиданий окончательно истощила Александра. Доктор Грауманн сделал несколько записей за эти дни:
« Понедельник. Александр спал мало, встал очень рано, но из дома не уходил. Он заперся в своей комнате, отказался от завтрака, много играл на скрипке. Мы поняли, что произошли какие-то перемены, причины которых по-прежнему не были нам известны.
 Александр спустился к обеду, но не произнёс ни слова. После обеда я осмотрел его. Его физические и душевные силы были окончательно истощены. Он очень исхудал, давление катастрофически понизилось, пульс еле прослеживался. Упадок сил сменялся повышением активности. Прерывистое дыхание и учащённо сердцебиение, характерное для сильного стресса. Осмотр показал аритмию. Его несколько раз тошнило, вероятно от сильного волнения и перепадов давления. Никогда у Александра не было таких проблем со здоровьем.
  Я попытался разузнать причину его волнений, но он наотрез отказался говорить.
  Вторник. Я вновь осмотрел Александра. Оказалось, что он не пил таблеток, которые я ему прописал, вместе с тем жаловался на плохой сон -  голос второго лица не давал ему уснуть. Он утверждал, что лицо двигалось, и он ощущал эти движения, при этом всё тело юноши пронзала страшная боль. На мой вопрос, что именно говорит лицо, он ответил: «только одно -  убей!»
  Среда. Я пригласил Александра на ужин. К счастью, он пришёл. Весь вечер юноша слушал наши с Викторией разговоры, изредка отвечал на вопросы, обращённые к нему. Судя по всему, его мысли были где-то совсем далеко.
  Я предложил ему сходить куда-нибудь, но он отказался, сославшись на сильную усталость. Затем быстро собрался и ушёл, отклонив моё предложение подвезти его.
  Через час я позвонил Горинским, Александр оказался уже дома. Я был спокоен.
  Четверг. Когда я приехал утром в дом Горинских, Александр ещё спал. Он встал около полудня.  И я сразу попросил его об осмотре. Он был возбужден, не мог усидеть на месте. Опять проявились признаки аритмии. Припухшие веки и красные глаза, говорили, что он плакал ночью. Я осмотрел его второе лицо, оно было спокойно, не проявляло никаких признаков активности. Я спросил Александра, не мучили ли его дурные сны, галлюцинации, голоса. Он вновь рассказал, что лицо-паразит говорило с ним ночью, только теперь его голос стал визгливым, надрывным, свирепым. К тому же головные боли вновь усилились, и всю ночь Александр промучился без сна.
  Я всё же решил предпринять ещё одну попытку уговорить Горинских поместить Александра в клинику, где он прошёл бы полное обследование, и возможно, результаты позволили бы сделать операцию. К тому же юноша был бы под моим постоянным присмотром, что стало бы залогом безопасности, как для него, так и для нас. 
  Беседа состоялась в четверг вечером. Я ссылался на всё ухудшающее состояние молодого человека, на прогрессирующую болезнь сердца, нервное и физическое истощение. Я, как мог, взывал к родительским чувствам Горинских и уверял, что дальше тянуть нельзя. На уговоры у меня ушло почти два часа и, наконец, после недолгого совещания наедине, Горинские вынесли своё решение, всё-таки поместить сына в клинику. Я был обрадован этим и согласовал дату переезда. Было решено перевезти Александра как можно скорее, точнее завтра же.
  Пятница. Я навестил Александра утром и предупредил его, что после обеда мы уезжаем в больницу. Я попросил его собрать все нужные вещи и быть готовым к переезду. Вопреки моим ожиданиям, он выслушал меня спокойно и не возражал. Но зайдя к нему в обед, чтобы помочь со сборами, я не обнаружил его в комнате. Родители не знали, где он, они даже не видели, как он ушёл.
  Я очень встревожился, нехорошее предчувствие терзало меня.  Что если он испугался заточения в клинике и сбежал. На машине я объехал все окрестности, но мои поиски ни к чему не привели. Я боялся, что моя опрометчивость может привести к трагедии.
  Я решил немедленно ехать в город. Он мог быть только там, у своей возлюбленной. Но я не знал, кто она такая и где её искать. Поэтому шансов у меня почти не было. Но я должен был сделать всё, что в моих силах».
  Александр был взбешён заявлением доктора, тем, что он пытался расстроить его планы, такую долгожданную встречу с Марией. К тому же он был в полном порядке, и помещение в клинику -  просто пустая затея. После ухода Грауманна, Александр незаметно покинул дом через чёрный ход. Он отправился прямиком в город, в тот самый парк, куда должна была прийти Мария.
  До свидания оставалось ещё несколько часов. Он присел  у дерева и закрыл глаза. Бессонная ночь дала о себе знать, сон сковал его тело и сознание. И сквозь туман сновидений его настиг жуткий голос то ли зверя, то ли птицы, то ли человека. Шипящий полушёпот, кваканье и рычание складывались в исковерканные слова, смысл которых был ужасен. Все они запрыгали перед глазами юноши, скопились на чёрном блестящем языке и сложились в одно: "убей"!  Серые острые зубы щёлкнули и оскалились, кроваво-красные губы, причмокивая и прыская зловонной слюной, зашевелились быстрее, нашёптывая, как мантру: убей! Убей! Из темноты вспыхнули два ужасных стеклянных глаза, затянутые белесой плёнкой и два адских зрачка вперили свой взгляд в душу Александра. Всё жуткое омерзительное лицо просочилось сквозь тьму, вязкое и тягучее, как гной, оно уже не шептало, не говорило, оно вопило и корчилось, разрывая свою кровавую глотку рёвом: УБЕЙ!
 Александр встрепенулся, подскочил на ноги, пот градом стекал с его лица, он задыхался от боли. Но, подняв глаза, увидел перед собой Марию. Она испуганно смотрела на него. Её прекрасное лицо возвратило юношу к реальности, боль исчезла вместе с остатками кошмарного сна. Александр протянул к ней руки, и девушка бросилась в его объятья. Она покрыла поцелуями его лицо, по-матерински, приговаривая:
- Это всего лишь сон, я с тобой, всё будет хорошо.
Он погрузился в волны её благоухающих волос, укрылся  от ночной прохлады и надвигающегося сумрака,  от страшных видений и недобрых предчувствий.
- Я люблю тебя, - только и мог он прошептать в ответ, - я так тебя люблю. Я боялся, что ты не придёшь.
Она вздохнула и прошептала:
- Бедный мальчик…
- Я ждал этой встречи всю неделю, я надеялся и верил, что ты не обманешь.
На его глазах заблестели слёзы. Она лишь поцеловала его в ответ.
- Я боялся, но ждал. Я не такой, как ты… ты прекрасна, - шептал он, задыхаясь. – Ты -  богиня, ты  - сама красота.
Она покачала головой и улыбнулась:
- Ну, что ты, ты так красив, намного красивее меня.
- Не смейся, - горько произнёс он. – Я уродлив. А ты… моя богиня.
Он стал целовать её руки, губы, грудь и шептал слова любви.
Мария смеялась и гладила кончиками пальцев его щёку. Она прижалась к его груди, а потом поцеловала, так страстно, что сердце Александра заколотилось быстро, будто было готово выпрыгнуть наружу.
  Мария взяла его лицо в ладони и поцеловала ещё раз, гладя волосы. Лёгким движением она скинула его капюшон. Александр, погружённый в сладостное забвение, не заметил этого. Мария гладила его волосы и завела руку на затылок, но  тут  же почувствовала под пальцами шершавую холодную кожу и выпуклости уродливого лица. Она испуганно отшатнулась от Александра. Он встрепенулся, поспешно накидывая на голову капюшон.
- Что это?! – воскликнула она и бросилась к нему, пытаясь снять капюшон. Александр схватил её за запястье, отстраняя.
- Нет, нет, не надо! – он пытался успокоить яростно вырывающуюся Марию.
 - Что ты скрываешь от меня? - зло прошептала она.
 - Пожалуйста, не надо, - прошептал Александр в отчаянье.
Она освободила свои руки из его пальцев и с силой оттолкнула его. Александр упал ничком и замер, осознавая, что это конец, что деваться уже не куда. Произошло то, что должно было произойти.
  Отвратительное уродливое лицо теперь смотрело на Марию. Оно оскалило острые зубы, выпучило мертвецкие глаза и зашипело, как змея.
Мария взвизгнула от ужаса и бросилась бежать в темноту леса. Александр поднялся рывком и помчался за ней.
- Мария, прости меня! – кричал он отчаянно, захлёбываясь в рыданиях. – Я люблю тебя!
Он кричал, пока голос его не охрип и не превратился в звериный рёв. Среди этих диких остервенелых рычаний ещё пока можно было различить имя Марии! Он, наконец, настиг её и повалил на землю. Она отчаянно сопротивлялась и кричала изо всех сил.
- Монстр! Ты монстр! Урод!
Она билась, царапалась, кусалась, но его хватка не ослабевала. Александр хотел лишь одного, чтобы она замолчала и выслушала его. Он стиснул её горло, так что её крик превратился в натужных хрип. Она начала задыхаться и отчаянно колотила ослабевшими руками по его груди, но это  не помогало. Он был как в тумане, не понимал ничего и не осознавал своих действий. Мария вцепилась в его пальцы, из последних сил пытаясь отнять их от своей шеи, и умоляюще посмотрела в его глаза. Но то, что она увидела не оставило ей никакой надежды. Его красивое лицо изменилось до неузнаваемости, оно стало похоже на звериную морду с кровожадным оскалом. Его глаза налились кровью, на губах выступила пена. Он уже не говорил, а рычал.
  Мария слабела. Её движения стали бесконтрольными и вялыми. Она уже не могла ни кричать, ни стонать. Она лишь, широко открыв глаза, смотрела на обезображенное лицо Александра. Девушка последний раз конвульсивно вздрогнула, руки её безжизненно упали на землю, а губы застыли в беззвучном крике. Она была мертва.
  Александр ещё долго сдавливал её шею, пока ярость не отступила, и тогда он понял, что натворил. Он не мог поверить, он наклонился над телом Марии, вглядываясь в её мёртвые глаза, а в ушах раздавался мерзкий квакающий смех, становящийся всё громче и громче, перерастающий в жуткий хохот, эхом отдававшийся в куполе тёмной листвы.
- Мария! – позвал он тихо.
Она не ответила. Дикий крик вырвался  из его горла, слёзы потекли из глаз.
- Что я наделал? Что я наделал?! – кричал он, обнимая её бездыханное тело.
Он пополз во тьму, рвал на себе одежду, ел землю, как безумный, крушил своё тело о деревья. Он вцепился в страшное лицо на затылке, желая выдрать его из себя, уничтожить. Разорвал кожу, на большее сил не хватило, и задыхаясь от боли, бросился прочь из этого места, бежал, не разбирая дороги, падал и разбивал колени в кровь.
  Александр очутился на самой окраине парка, где находился мост через небольшой пруд с тёмной водой. Тьма спустилась, поднялся ветер, порывы его колыхали воду, срывали с деревьев листья и топили их в чёрном омуте.
  Александр подполз к краю моста и заглянул вниз. Вот он выход!
  Он с трудом встал на израненные ноги и опёрся на перила. Он смотрел на тёмную воду, и в ней отражалось его лицо, но потемневшее, изуродованное, с дикими глазами и оскалом зверя, будто  то, второе, адское  лицо, просочилось  в его собственное. Оно добралось до него и убило его самого.
 Ветер всколыхнул воду, и волна накрыла это чудовищное отражение, но на смену ему пришло другое - пряди рыжих волос и мертвенно бледная кожа, застывшие в испуге глаза, тонкие изящные пальцы, конвульсивно скребущие землю и пронзительный блеск обручального колечка.
Александр закрыл лицо руками и шагнул с моста. Только дикий нечеловеческий крик то ли птицы, то ли зверя огласила окрестности. Когда вода сомкнулась над ним, ветер утих, и поверхность пруда снова стала ровной, как стекло. Рогатый месяц отразился в нём, словно в зеркале. Больше ни один звук не нарушил ночной тишины.
 
  «19 августа. Похороны
  Это чудовищная ошибка! Я не перестану винить себя в том, что случилось.
  Ту девушку, я уверен, ту самую, которую полюбил Александр, нашли в парке той же ночью. Она была задушена. Несомненно, это сделал он. Это известие выбило  из меня последние остатки разума. Я не мог понять, я не желал верить в то, что он способен на такое. Но накануне я осматривал его, и было бы глупо отрицать, что его психика была нарушена.
  Он совершил самоубийство. Я не предусмотрел такого исхода.
  Мы потеряли слишком много времени. Мы слишком долго сомневались. И вот последствия. Самое худшее, что могло произойти.
  Подтолкнул ли я его к этому, или та девушка, уже не важно. Это произошло и этого не изменить. Ужасное известие просто уничтожило семью Горинских. И, к сожалению, эту весть принёс им я.
 Я был на месте той злополучной ночью, я видел, как уносят тело бедной девушки, как достают из пруда искалеченный труп Александра. Я врач, но не смог отнестись к этому спокойно, потому что для этой семьи я был больше, чем просто семейный доктор, я был их другом и любил Александра, как родного сына. До скончания дней, я буду чувствовать камень вины на своей душе.
  Я готов был понести наказание, ожидая обвинений со стороны семью, уголовного дела, разбирательств, суда. Ничего из этого не заботило меня, моя будущая судьба не волновала меня. Но Горинские решили оставить всё как есть, закрыть дело. Изнурительными поисками виновных нельзя было вернуть сына. По сути, все мы стали причиной трагедии, и я, и они, и та бедная девушка, и сам Александр. 
  На похоронах присутствовали лишь Горинские и я с женой. Больше никого и не требовалось. Хотя именно в этот день родители Александра забыли о собственной репутации и чувстве стыда за облик своего сына.
  Госпожа Горинская накануне попросила меня провести тайную операцию и удалить отвратительно лицо с головы Александра. Я сделал это, хотя и слишком поздно. Я думал, что так хотя бы немного сглажу свою вину перед несчастными родителями.
  После операции я сжёг остатки отвратительного лица. Мне показалось, будто в пламени прозвучал какой-то хрип и шипение, но это мог быть всего лишь треск поленьев.
  На похоронах я заметил, что Александр преобразился. Он лежал в гробу, словно живой, и его лицо вновь излучало красоту и добро. Оно вновь стало зеркалом его души».