Жанна д Арк из рода Валуа 1

6 ЯНВАРЯ 1408 ГОДА

Женщина рожала очень тяжело. Она уже не металась по постели, как час назад, когда усилились схватки, а только глухо рычала, зажав зубами, скрученное жгутом, полотенце. Голова её, со спутанными, взмокшими волосами, вдавилась затылком в подушку. Шея словно удлинилась, выгнулась дугой – вся красная, со вздутыми жилами, напряжённая так, что напоминала смоченный водой мрамор. И только пальцы, по-прежнему скребли по простыне с монотонностью, говорившей о том, что боль совершенно измотала женщину.
Над постелью озабоченно склонилась суровая повитуха. С недовольным бормотанием она без конца ощупывала живот несчастной, отрываясь на то, чтобы бросить пару слов девчонке помощнице, да в очередной раз развести в стороны сведенные болью колени женщины.
- Неправильно идет, - ворчала повитуха. - Плохо… Но ты терпи. Даст Бог, пересилишь… Колени-то не своди! Задохнется дитё-то!
- Я не хочу его! – глухо застонала женщина, роняя кляп на подушку. – Не надо… Нельзя!… Его отец… Ни за что!
Она сгребла рукой простынь, и на сжатых в кулак пальцах, кровавой искрой полыхнул драгоценный рубин в перстне, который роженица так и не пожелала снять. Тут же, словно привлеченная этим блеском, от стены в глубине комнаты отделилась женская фигура. Кутаясь в меха, она почти упала перед постелью, обхватила обеими руками дрожащий в судороге кулак рожающей и страстно зашептала:
- Кто же отец, ваше величество? Может, ему следует сообщить?
Ответом ей был протяжный стон.
- Не-е-ет.., - донеслось сквозь сжатые зубы. – Не хочу, не хочу...
Повитуха сердито глянула на женщину в мехах, но не прогнала. А та еще сильнее навалилась на постель, приближая губы к уху рожающей.
- Кто же отец, ваше величество?
Внезапно всё стихло. Голова несчастной повернулась, в глазах её появилось осмысленное выражение.
- Кто отец? – настойчиво, но ласково повторила женщина в мехах.
- А ты кто? – тихо и покорно, как не говорила даже на исповеди, спросила роженица.
- Я ваш друг, королева.
Женщина на постели коротко всхлипнула.
- Я не хочу этого ребенка.
- И не надо, - словно боясь что-то спугнуть, прошептала женщина в мехах. – Мы отдадим его отцу… Просто скажите, кто он? Надо убедиться... убедиться, что в его доме ребёнку будет хорошо...
Целое мгновение роженица смотрела куда-то вглубь себя, потом опять застонала, выгнулась дугой и резко опала, уронив подбородок на грудь.
- Эй, эй! – всполошилась повитуха. – Нельзя, нельзя, ваше величество! Сознание не теряйте!
Она кинулась к изголовью кровати, и принялась хлестать тёмными ладонями по белым щекам, почти крича:
- Давай, давай, очухивайся!
Женщина в мехах испуганно отскочила.
- Я не могу больше – прохрипела роженица, с трудом разлепляя почерневшие веки, и в сотый раз повторила: – Я не хочу его…
Повитуха нахмурилась.
- Ежели дитё помрет в вашей утробе, вам тоже не жить, ваше величество.
Из-под нахмуренных бровей она покосилась на женщину в мехах, потом кивнула девочке-помощнице, и та подстелила на кровать бурый кожаный фартук.
- Уж, как Бог даст, - пробормотала повитуха, - а родить вам надо.
Она обошла вокруг постели, взобралась коленями на её изножье, почти рывком,  раздернула ноги обессилевшей от боли женщины и тихо бросила в темноту алькова:
- Скоро уже….
Потом велела помощнице:
- Вставь ей кляп – сейчас начнется, а дитё ножками идет…  Орать будет…. Да факел поднеси.
И, почти через мгновение, хлопнув по оголенному бедру роженицы, прикрикнула:
- Тужьтесь, ваше величество, тужьтесь! Авось выдюжите!
Подскочила помощница с факелом, и в его пляшущем свете, засверкали жадным любопытством глаза женщины, кутающейся в меха.
Не отрываясь, она следила за происходящим, словно ожидая чего-то большего от того, что должно было произойти. И, когда в руках повитухи появилось блестящее от слизи и крови тельце ребенка, вся подалась вперед.
- Кто там? Говори!
- Девочка, - буркнула повитуха.
Женщина в мехах бросилась к маленькой двери на черную лестницу.
- Погоди ты! – остановила её повитуха. – Может не живая…
И завозилась с ребенком.
К роженице, которая потеряла сознание, подошла только девочка-помощница. Опасаясь делать что-либо без приказа, но подчиняясь неопытной жалости, обтерла её лицо выпавшим изо рта полотенцем.
Через мгновение в комнате раздался слабый детский писк.
- Живая, - сообщила повитуха.
Женщина в мехах тут же исчезла за дверью.

Ближе к утру, когда все следы ночных родов были убраны, и королева заснула, так и не пожелав взглянуть на ребенка, к повитухе, хмуро смотревшей сквозь бойницу на серый рассвет, подошла фрейлина, час назад спешно разбуженная женщиной в мехах.
- Это деньги,  - сказала она, протягивая увесистый кошель. – И помните – одно лишнее слово погубит всю вашу семью.
Повитуха взвесила кошель в руке, перекинула его помощнице и кивнула.
- Недобрая нынче зима, - сказала она со вздохом, - Земля вся голая… В дороге, да по холоду – боюсь дитё на самом деле не выживет.
Фрейлина пожала плечами, давая понять, что эти заботы их уже не касаются, и повела глазами на дверь.
Повитуха степенно подняла с полу свой узел. Перекрестилась. Потом указала фрейлине на кровать, за опущенным пологом которой спала королева:
- Жар у неё утром случится. Тайные роды всегда нехорошие. Ей бы лекаря какого.
- Ступайте, ступайте, - замахала руками фрейлина. – На все воля Божья. А вам бы сейчас лучше быть подальше. Да поскорее.
Она почти вытолкала повитуху с помощницей через потайную дверь, потом проверила запоры на той двери, что вела в соседние покои и сама подошла к бойнице.
Снега, действительно, не было. И в предрассветной январской серости легко растворилась повозка, увозившая новорожденную девочку. Девочку без имени, про которую утром фрейлина должна сказать её матери-королеве – «умерла»… Грех, конечно. Но она возьмет его на душу и скажет.
Если только про девочку вообще кто-то спросит.


А в это время, в жарко натопленной и наглухо зашнурованной повозке, средних лет мужчина в грубой сутане францисканского монаха крайне озабоченно всматривался в крошечное личико новорожденной, едва видимое среди простыней и меховых накидок.
- Девочка, - прошептал он удовлетворенно. –  Воистину, Провидение на нашей стороне.
И, взглянув на бледную женщину в простом домотканном платье, что сидела напротив, усмехнулся.
- Неплохо, если бы эти роды еще и мать на тот свет унесли, да?
Женщина тускло улыбнулась.
- Что-то не так, мадам? – спросил мужчина, не слишком сурово, но угроза в его голосе все же прозвучала. – Вас не устраивает ваша роль? Что-то смущает? Если так, лучше скажите теперь, чтобы мадам Иоланда успела найти кого-то другого.
Женщина испуганно замотала головой.
- Нет, нет, что вы! Я выращу этого ребенка! Я слишком многим обязана герцогине. Но…, - она беспомощно развела руками. – Мадам де Монфор сказала, что роды были тяжелыми, девочка родилась неправильно, очень слабенькая… Что если она не проживет и года?
- На все воля Божья, - философски заметил мужчина. – Её как следует обмыли и осмотрели, кормилица уже дожидается, что еще нужно? Не каждому, родившемуся нормально, так везет, и ничего, выживают. Должна выжить и она, - добавил он с нажимом на слово «должна».
И, помолчав, снова спросил:
- Других причин для вашего угнетенного состояния нет?
Женщина отрицательно качнула головой. Немного подумав, потянулась к девочке и взяла её на руки. Ребенок завозился в ворохе покрывал.
- Крошка какая, - улыбнулась женщина. – Всегда хотела иметь девочку.
- В таком случае, поздравляю вас, мадам Вутон, сегодня Бог исполнил ваше желание.
- Я должна ее как-то назвать?
- Разумеется. Только назовите как-нибудь попроще.
- Тогда, с вашего позволения, я назову ее Жанной…





Продолжение: http://www.proza.ru/2010/08/04/1396