Замело тебя снегом, Россия

февраль 1917-го, Румынский фронт

МЫ ВЕРНЁМСЯ

Поужинали тем, что принесла хозяйка, но насладиться картошкой из печки с вкраплениями лапок укропа не было сил: ели для сытости.
После обжигающего чая на лбу выступила испарина, и вконец разморило. Когда мылись, тело мечтало о постели, и падение на простыни казалось спасением.
Николай еле успел укрыться, засыпая...

...Земля была белая, но не от снега, нет: она усыпана яблоневым цветом. Тепло и солнечно в нетаевском садике.
Николай вот только получил поручика и приехал в долгожданный отпуск в новеньких погонах. Мама целует в лоб, и он чувствует её мягкие губы. Дашенька – близко.
Сегодня день помолвки, а у «господина поручика» сюрприз: он протягивает Дашеньке коробочку, а в ней – о чудо! – дамский револьвер с инкрустированной рукояткой.
– Я – амазонка! – кричит одаренная и театрально затыкает подарок за воображаемый пояс Ипполиты.
Тут же кладёт его на стол и нежно целует Николая – при всех!
Алёшенька хватает револьвер и жадно разглядывает.
Папа в штатском и Дашин отец улыбаются детям.
Мама смотрит только на него – своего Николеньку.

А «дети» выбегают на крыльцо, в сад, и картинка меняется.
Николаю пора уезжать, но он помнит, какие прекрасные дни-мгновения он пережил.
Прощание кажется временным, мимолётным, как случайный вздох ветерка.
Они с Дашей никогда не умрут и будут радоваться друг дружке вечно.
А вокруг будет шелестеть и пахнуть славный нетаевский сад.
Николай идёт по хрустящей дорожке к забору, прячущемуся в буйных кустах колючего шиповника и в зарослях душистой малины.
За оградой поджидает гордый Осман, а любимая лисичка-Дашенька ждёт его возвращения дома.

Поручик Нетаев вышел за ворота и обернулся, чтобы запомнить живые чёрточки родного сада.
Садик был по-летнему весел и немного шумлив порывами озорного ветра.
– Мы вернёмся! – уверенно сказал Николай любопытной пичуге.
Пичуга кивнула и перескочила поближе.
Нетаев шутливо кивнул в ответ, вскочил на коня и бросился догонять полк.

"Мы вернёмся – мы вернёмся!" – слова легко ложились на знакомый перетоп Османа.
Николай вдыхал вкусный воздух родины, нёсшийся навстречу, словно пил.
На горизонте громыхнуло, и из-за пригорка, из мягкой травы выползла ленивая туча.
На тёмном, клубливом фоне её боков картинно сияли косые столбы солнечных лучей.
Не дожидаясь, когда туча заслонит небо, шлёпая по седлу, по плечам, по земле, подбрызгивая и рождая радугу, заторопились капли.
Николай сразу вымок, но низкое солнце продолжало светить ему сквозь ливень, и на душе было тепло и радостно...


февраль 1922-го, Париж

РУССКИЙ ЧАЙ

Штабс-капитан Нетаев сидел в парижском кафе с громким названием «Ресторан «Русская берёзка».
Ресторан был известен большой вывеской «Здесь подаётся русский чай!», выполненной красной вязью.
Чужая погода сегодня плакала, и дорожки слёз пробегали и исчезали на почти невидимом стекле витрины.

Официант в красной атласной рубахе и в щёгольских сапогах принёс блестящий самовар с медалями, в самом деле пахнущий дымком и горящими щепками.
Николай чуть не обжёгся и по старой русской домашней привычке осторожно налил сладкий янтарный чай в блюдце.
Но, поставив чашку на стол, поразился, заметив знакомый рисунок из маминого сервиза.
«Это же мамина чашка!» – сказал кто-то в голове, и Нетаев совершенно расстроился.

Заглядывая в наваристую глубину «маминой чашки», Николай видел только картинки прошлого.
Как будто вчера в своём милом саду он схоронил парадные погоны и дорогой навеки платок.
Потому что они должны были дождаться его возвращения на родной стороне.
Потому что не мог он представить, что возврата не будет.
Ну – три года, ну – пять… Пусть – десять, но этот морок должен кончиться, и счастливые сыновья и дочери России потекут домой, плача на перронах и причалах от радости.

В новой квартире Николая Георгиевича Нетаева, у старой бабушкиной иконы лежал узелок с мягкой землёй, взятой из самого сердца сада.
Он тоже ждал возвращения на родину.

Официант решил развеять одинокого гостя и, подойдя к граммофону со смешной, огромной трубой, подкрутил его и поставил пластинку.
От шороха листьев из граммофона Николай встрепенулся и поднял глаза на потоки воды за окном.
Вымокшая птичка жалась к самому краю подоконника, но вода безжалостно текла и текла на неё со всех сторон.
И тут запел «курский соловей» – Надежда Плевицкая:

«Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодные ветры степные
Панихиды поют над тобой.

Ни пути, ни следа по равнинам,
По равнинам безбрежных снегов;
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов».

Сдавило горло.
Ресторан поплыл, теряя формы, очертанья, смысл…
Гладкая поверхность чая в блюдце вздрогнула и разбежалась кругами.