Великий русский писатель Тарас Шевченко

Проблема языка, которая сейчас превратилась из чисто житейской в чисто политическую, решается просто. Любой язык, будь то язык самых малочисленных народностей и даже племен имеет, без сомнения, право на существование, вне зависимости от того, какой вклад он внес общую сокровищницу человеческой литературы и культуры. Язык Сервантеса, Шекспира, Достоевского ничуть не выше языка полинезийского племени пукапука численностью две-три тысячи человек. То, что вопрос языка должен регулироваться внутри государства на законодательном уровне – с этим никто не спорит, это само собой разумеется. Дело в другом. Да, никто не может запретить человеку говорить на любом понятном ему языке. Более того, никто не может заставить его говорить на том языке, которому он научился говорить с молоком матери и на котором его понимают хотя бы только его дети и родители. Если тебя не понимают – то это проблема не общества, не государства, это проблема носителя языка и выйти из нее можно только одним способом – выучить язык понятный большинству (если ты, конечно, его – большинство – уважаешь, или от него зависишь, или же просто его боишься). В этом заинтересован прежде всего сам говорящий. И украинский язык не составляет в этом отношении какого-то там из ряда вон выходящего исключения. Нравится человеку говорить по-украински – пусть себе говорит. Если Тарасу Шевченко нравилось говорить а также писать письма, воспоминания и прозу по-русски – это только его личный выбор. Те же, кто пытается перевести его прозу и корреспонденцию на язык современных украинских националистов и шовинистов, прячущихся за  ширмой патриотизма, и которых, как говорил С. Джонсон, иначе как мерзавцами не назовешь, то это их личное дело. Да, украинский язык имеет множество прекрасных черт (как и любой другой, естественно), с этим тоже никто не спорит. Но человеку культурному, эрудированному и воспитанному, принятому в интеллигентном обществе, говорить на нем должно быть, по-моему, стыдно. Мне, например, неловко слушать молодую красивую женщину, известного политика, журналиста говорящих на украинском языке; мне кажется, что я в чем-то виноват перед ними, виноват в том, что они говорят по-украински.  Что-то здесь не то, что-то не вписывается в рамки общечеловеческой культуры. И это «что-то» нельзя объяснить на рациональном уровне науки, истории, культуры, общечеловеческой памяти. Дело тут гораздо сложнее, а может – и проще, кто знает?