Платоники

ПЛАТОНИКИ


А ведь я была женщиной… Но этого так никто, думается, и не заметил.
                Будущая эпитафия


* * *
Если посмотреть на жизнь отстраненно - с «той» стороны Стены Молчания - понимаешь, что она - некий Исход: ты выходишь из лона матери, лишаясь единственно истинной связи-пуповины с единственно истинной Любовью, означающей сращение, полное проникновение в Истину. Все, что следует за этим - химеры, суррогат.
Это аксиома, забывая которую, нарушаешь изначальное Равно-Весие, Гармонию - что уже есть Истина и есть Любовь.

…………………………
Что-то возникло… Неуловимое. Томительное. Ты так заговорил со мной… Еще вчера далекий, отрешенный… Обитавший в кругу известных тебе и им людей…
Но сегодня ты заговорил со мной.
Ты спросил: «Почему ты такая странная?»
Проклюнулось мое обычное ёрничанье: «Смешная? Нелепая?»
А саму тихо стал затягивать привычный и давно забытый водоворот…
Любовь? Предощущение любви? Желание любви?
Ожидание – долгое, безнадежное, превратившееся в долгую игру-самообман.
Душа раскрыла крылья-руки и бросилась навзничь – ликом в небо – в травы на заветных лугах…
Девственная душа, не знавшая тайны познания в этом плотском мире.
Душа, жаждущая самозабвенной любви…
Мы признались друг другу в одиночестве – не более.
Но это было откровеннее и разорительнее для наших душ, нежели самые отчаянные любовные признания.

Я понимала - и знал ты,  наш обоюдный интерес – не более чем холодное рассудочное препарирование физиологии наших душ. Мы были конкурентами на арене-пятачке местных интеллектуалов – с претензией на аристократизм духа.
Но… Но мне сегодня захотелось поиграть в игры своей далекой одинокой юности, когда выбираешь объект для своих сердечных притязаний и медленно, со сладострастием мазохиста, обрекаешь на долгие, бесконечно долгие муки неразделенной любви свое наивное в целомудренной неискушенности сердце. Твой невольный мучитель живет в абсолютном неведении твоих мук, да тебе этого и не нужно. Ты выбрала удобный объект, которому никогда и в голову не придет подозревать тебя в подобном, ибо и наедине, и прилюдно ты относишься к нему с абсолютным безразличием, граничащим с неприязнью.
Но наедине с собой ты можешь себе позволить сойти с ума от отчаяния.
И это прекрасно.
Твоя гордость не пострадает.
Твоя репутация привычно безупречна.
А сердце, измученное бесконечными страданиями, тихо угасает – холодеющими угольями в забытом костре.

Но там… Там, где души могут поведать другим о пережитом и прожитом, могут, не таясь, раскрыть створки своих раковин и порадоваться переливам их сокровенных жемчужин… Там я поведаю о долгом – в земную жизнь – одиночестве в своей земной юдоли… О долгой одинокой любви – ради самой любви…

А пока…
Пока я могу себе позволить любить любовь.
Испытывать сердце.
Снова и снова. 

В колодце моей души затаилась гулкая тишина…Тишина воды, пугающейся собственной бездонности.   


* * *
Ты есть то, что пережил и прожил. И судьба твоя - лишь цепь сотворенных тобой же случайностей. За долгие годы одинокой своей жизни ты понимаешь - слишком явственно и зримо, чтобы считать это заблуждением, - что суждено тебе в этом мире бесстрастие и одиночество, ибо печать неприкаянности лежит на всем, к чему прикипало твое наивное сердце. Мир открещивался от тебя, словно пышущая здоровьем молодка, шарахающаяся от обожженной безлюбьем судьбы ладони старухи, просящей милостыню.

………………………
Какую, однако, силу имеют над стареющим сердцем глаза ушедших в память любимых.
Мы проживаем десятки лет. Наша суть плавится в горниле мира, переплавляясь в звенящую сталь…
Но мягкий - с укоризной - взгляд того, кому ты некогда – с целомудренной строгостью наивной и жестокой в своей наивности юности - отказалась стать спутницей жизни, ранит и сводит с ума.
Ты приходишь к закату жизни.
…Кажется, нет страхов и страстей, перед коими не устоит твое сердце…
Но встречаешься с тем, кого ты подспудно, долгие и долгие десятилетия, ждала – и желая, и одновременно боясь встретить его на запутанных и крутых дорогах жизни – и ты вновь возвращаешься Туда: в тот же вечер, в тот же закат, в тот же шум весенней листвы… и в ту же неприкаянность души, отказавшейся – то ли из гордости, то ли назло – от единственно верного выбора, прекрасно понимая, что за этим отказом последует Одиночество, которое – кого бы ты ни выбрала в спутники – останется Одиночеством.

И вот - ты возвращаешься в юность.
В тот же таинственный сумрак зеленой сени.
В то же дыхание остывающей земли.
В то же кружение тонкокрылых мотыльков…
Ты возвращаешься – в готовности понять и переиначить ваши судьбы…

Но… та же дверь – так же – заперта.
И не потому, что ты не та и он не тот.
Не потому, что «дважды нельзя ступить…».
…Просто потому, что это – все-таки – не твоя судьба.
И ты это понимаешь в самый последний – спасительный для вашей обоюдной гордости – миг, когда его глаза обретают тот – забытый тобой – свет и ты обретаешь себя – ту, прежнюю – в его глазах…
Ты понимаешь, наконец, что не так уж и наивна была юность, воспротивившаяся этому выбору.
Не потому, что он так плох.
…Он остается лучшим…
Потому что он – не твой.

Ты уходишь, легко унося в своем сердце груз пережитого тобой – без него.
Уходишь одна – в свое Одиночество.
По своей, неведомо куда ведущей, дороге.
Уже точно зная, что – без него, и навсегда – без него…
Белые мотыльки опадающим цветом напрасных надежд ложатся на Дорогу – между вами.
Дорогу – в Жизнь.


* * *
Сегодня падали листья с небесного купола. Мир, пронизанный светом, исключил ломаные линии, штрихи, зыбкие очертания. Осталось протканное солнцем небо. И листья - прозрачные, пропитанные запахом утомленного зноем лета, неслышно летящие по воздуху, вбирая в себя прохладу рождающейся осени. Осени. Поры Одиночества Женщины.

…………………………
Бывает так, что перемену времени года, как и перемену времени жизни, ощущаешь по внутренним часам.
Еще в мире ничего не произошло, еще природа привычно живет настоящим, медленно проходя через его жернова и по минутам фиксируя необходимые изменения, а в душе твоей открылось маленькое слуховое окошко, в которое прорывается рассветное осеннее дыхание мира. И ты наверняка знаешь, что «то», творящееся за окном твоего дома и ежедневно видимое тобой, - лишь игра в реальность, некое театральное действо под старой вывеской “земное бытие”. Истинное же, действительно реальное – твое предрассветное ощущение, когда мир, чутко сторожащий твое сознание, случайно прикорнул, забыв задернуть занавес, и ты увидела КОСМОС.
…Осень еще раздумывает, стоит ли ей идти сюда со всей свитой или можно обойтись двумя-тремя атрибутами-штрихами, чтобы просто отметиться, не входя глубоко в наши ослепшие от желтого марева долгого жаркого лета души.
Но садовые паучки, деловито соскальзывая по бесконечным, тянущимся из их бездонных брюшков, паутинам, зависают на этих серебристых нитях, сверкающих в проблесках застрявшего меж застывшими ветвями солнца. Они завороженно висят, медленно покачиваясь, словно маятники неведомых часов.
И Время Мира отсчитывается сообразно движению забытого этим суетным миром эфира.
Странно знакомые очертания этих маленьких «стражей» привлекают мое внимание, когда я, по давней привычке, сижу на скамейке меж розовых кустов, ожидая, когда  капельку ночной росы, упавшей слезой с листа старой айвы мне на руку, слизнет еще по-летнему жаркое солнце.
Воздух прозрачен и по-осеннему отрешен…
Мысли, цепляясь одна за другую, не желая выстраиваться в логическую цепочку, повторяют траекторию падающих с шелестом листьев.
На какое-то мгновение сонную тишину прорывает резкий ветер, и преисполненные важности маленькие кругленькие «хранители Вечности» вдруг начинают смешно топорщить ножки на почти горизонтально поднявшихся серебристых «осях Времени».
Мне становится неожиданно весело. Я, по-глупому, не заботясь о том, что меня «обнаружат» доселе не замечавшие меня, всю ночь самозабвенно изливавшие друг другу душу, запоздавшие соловьи, громко смеюсь.
Паучки, оскорбленно перебирая ножками, прячутся в листве…
Но я-то узнала их! И кое-что поняла в лукавой тайнописи чистого в своих помыслах мира. Это те самые буковки «ж», так умилявшие меня целую вечность назад в наивно-чистых – нараспашку – письмах...
В письмах такого же молодого дуралея, что и я, свято верившего в серьезность многих вещей, к которым надо, оказывается, относиться с веселым пониманием бренности сущего и не подпускать их близко к уставшему от этой самой серьезности сердцу.
Прошла целая жизнь.  Мы состарились – кто больше, кто меньше. А душа все ловит и ловит эти тайные нити и скатывает их в заветный клубок, чтобы потом – «там», - если позволено будет Им, обретя жизнь вечную, прочувствовать свою далекую земную жизнь, с пристрастием и медленно – виток за витком – разматывая его и удивляясь вечности и неизменности земных привязанностей.
Так будет… Будет ли? Верить – хочется.